Глава 5
Время переговоров

В Тиходонск делегация московской братвы прибыла фирменным поездом «Москва – Тиходонск». Не потому, что бандиты новой волны любят неспешный комфорт купейных и спальных вагонов, просто то, что они обычно везут с собой, не проходит сквозь рамки металлоискателя при предполетном досмотре. Их было шестеро. Сам Григорьев, высокий и грузный Скуластый, худой и изможденный на вид Гвоздь, коренастый Шкипер и еще два молодых парня, для которых эта поездка была первым серьезным заданием. Пан даже кличек их еще не знал, да, впрочем, не особенно ими интересовался. Он подбирал только легальный состав службы безопасности «Удачи» – тех, кто в униформе дежурил на входе и в залах. Вторую часть охранников – которых никто из посетителей обычно не видел и которые использовались для специальных акций, подбирал и курировал лично Караваев.

Из вагона Пан и Скуластый вышли вместе – оба в расстегнутых плащах, открывающих деловые костюмы, с небольшими кожаными саквояжами, запертыми на цифровые замочки: ни дать ни взять – солидные бизнесмены, прибывшие по коммерческим делам в исконно купеческий и деловой город. Остальные держались отдельно: шли позади и делали вид, что не знакомы ни с кем, даже друг с другом. Они были одеты попроще: в куртки, свитера, джинсы, просторные штаны. И одежда, и лица, и манеры приближались к усредненному современному стандарту, которому соответствуют и приблатненные коммерсы, и их откровенно криминальные «крыши», и «спортсмены», и явные бандиты. Только портплед, который катил на колесиках один из молодых, выпадал из общего образа «братвы», и не случайно: он принадлежал Пану, ибо тот не мог обойтись одной сменой белья даже в короткой поездке.

Время прибытия москвичей для Козыря было не самым удобным: он как раз занимался важными делами.

Накануне Волкодав со своими людьми забросал гранатами ресторан «Фобос», трое или четверо кавказцев убиты на месте. Вернее, убито было как раз трое, а четвертый с тяжелым ранением отправился в реанимацию. Остался он жив или уже благополучно скончался, никого не интересовало. Шухер и так получился неслабым.

Согласно утренней программе новостей, «Фобос» требовал капитального ремонта и полной замены оборудования, ущерб составлял несколько миллионов рублей. Впрочем, это известие не успело огорчить его владельца. Одновременно с налетом на ресторан по загородной даче Муллы саданули из реактивного огнемета «Шмель», Муаедов и два охранника погибли, коттедж сгорел дотла.

Новости Буланов смотрел за завтраком. Отсекая ножом аппетитный шматок душистого, с красными прожилками, сала, он густо мазал его горчицей, накладывал на черный хлеб, откусывал огромный кусок и вдобавок совал в рот густо посыпанный солью кружок лука. Мощные здоровые челюсти с ровными белыми зубами быстро пережевывали пищу.

На экране телевизора крупным планом показывали обугленный остов здания, люди в белых халатах грузили на носилки черные пластиковые мешки.

– Молодец, хорошо сработал! – похвалил Козырь сидящего напротив Волкодава. – Бери сало – классное!

– Да не ем я его. Лучше пива выпью.

– Теперь засуетятся, суки! Как пить дать, засуетятся!

– Уже задергались! – криво улыбнулся Волкодав. – Черный Ахмед рано утром уехал, еще несколько бригадиров сдернули из города. Очко-то не железное!

– Но могут и «ответку» включить, надо приготовиться!

– Да нет, – Волкодав открыл бутылку пива и жадно припал губами к горлышку. – Некому «ответку» включать. Без Даргинца и Муллы никто ничего делать не будет. Когда голову гадюке отрубишь, она не кусается.

– Тоже верно. Скажи Генке, чтоб выдал тебе пять штук баксов. А пацанам сам дашь сколько хочешь. И пусть отдыхают три дня.

– Да не знаю, как там с отдыхом… Люди могут в любой момент понадобиться…

– А что такое? – Козырь намазал горчицей очередной бутерброд.

– Московские прибыли. Позвонили в офис, хотят с тобой встретиться.

– Кто такие? И чего им надо? – недовольно поинтересовался Козырь, вытирая жирные руки бумажной салфеткой.

– Да хрен их знает, – Волкодав пожал плечами. – От Караваева представились. Кликуха Дядя. Я про такого слыхал. Он на Москве стоит крепко.

– Да, есть такой, – нехотя процедил Козырь и вытер губы. – А кто от него прибыл-то?

– Григорьев какой-то.

– А погоняло у него есть?

– Вроде Пан. Если правильно расслышал. Говорит, с Дядей работает.

– Знаю… Наряжаться любит, как баба, одеколоном от него за километр прет! Так чего сказали-то?

Волкодав допил свою бутылку и посмотрел на часы:

– Через час позвонят мне на трубу, хотят стрелу забить.

– Сколько их?

– Не знаю пока. Послал ребят по гостиницам, разнюхают.

– Пусть в «Олимпии» жалом пошевелят. И в «Аксинье». Этот франт любит красивую жизнь…

– А кто ее не любит…

– Когда для дела надо, я могу в подвале ночевать, с бомжами. А он в первую очередь не о деле думает, а о своей жопе! Поэтому полезет туда, где шик-блеск и все дела!

Волкодав кивнул:

– Значит, мы с центровых мест и начнем.

– Ну ладно… – Буланов встал, потянулся. – Забивай стрелу на вечер. В офисе.

Григорьев действительно забронировал люкс в «Аксинье», высотное здание которой возвышалось в самом центре города, в парке, рядом с фонтаном и строящимся Божьим храмом. За стеной справа поселился Скуластый, напротив – Гвоздь со Шкипером, а дебютанты, прозвища которых были Алекс и Пупс, устроились в начале коридора, у лифтов. В принципе, расселение было тактически грамотным.

Зайдя в номер, Пан долго купался, брился, брызгался одеколоном, потом развесил в шкафу вещи из портпледа и, готовясь к предстоящей ответственной встрече, занялся очень важным делом. Нет, он не чистил пистолет, не проверял работу крохотного диктофона или миниатюрной фотокамеры, не рисовал схему выдвижения на стрелку или план расстановки сил. Лично у него не было ни оружия, ни спецтехники, ни карандаша и бумаги, ни каких-либо тактических способностей.

Стоя перед зеркалом в рубашке и новом пиджаке, Григорьев тщательно и придирчиво подбирал галстук. Два забракованных аксессуара валялись на широкой кровати, как греющиеся на солнце ужи. А третий – подходит ли он к цвету костюма, к крахмальной, в тонкую полоску сорочке, к форме воротника и длине шеи, гармонирует ли с цветом глаз? Или четвертый лучше? Нет, может, вернуться к первому варианту? Да, пожалуй, он не так плох, как казалось ранее…

Пан поймал себя на мысли, что Караваев не стал бы придавать значения таким мелочам. Не стал бы этого делать и Скуластый, и Жердь, да никто, пожалуй, не стал бы. Но одно дело – они, и совсем другое – он, Александр Григорьев. Он – мозг, а не пушечное мясо! И не зря Караваев остановил свой выбор на его персоне. Да еще и охарактеризовал как дипломата. А у истинного дипломата в одежде нет мелочей… Правильно подобранный галстук сразу покажет Козырю, с кем он имеет дело! Вот этот, пожалуй, подойдет!

В дверь постучали.

– Заходи, не заперто! – откликнулся Григорьев, не отворачиваясь от зеркала.

Нет, этот тоже не годится! Очередной отвергнутый галстук полетел на кровать. Теперь их там лежало пять – нелепо изогнутых и перекрученных. Пять дохлых ужей.

– Чего не запираетесь, шеф? – спросил прямо с порога Скуластый, как только его взгляд встретился в зеркале с сосредоточенным взглядом Пана. – Мы с ребятами собираемся пообедать. Вы с нами?

– Нет, я чуть позже, – напряженно ответил Григорьев. – Сейчас надо пойти купить галстук…

– Галстук?! – изумился Скуластый. – Так вон их у вас сколько!

– Эти не подходят. Надо новый купить.

Скуластый удивленно покрутил головой, но ничего не сказал. Он слышал, что Пан помешан на шмотках, и, в отличие от многих, относился к этому с пониманием. У каждого есть свой бзик. У одного кокс, у другого – карты, у третьего телки, у четвертого тачки… Ну а у пятого – тряпки!

– Тогда я пришлю Гвоздя. Пусть сопроводит вас до магазина.

Пан оценил деликатность компаньона.

– Зачем? Пусть идет с вами обедать. Сейчас мне охрана ни к чему. Вот после стрелки – другое дело…

– Ясный перец!

– Поэтому держите себя в форме. Пока что никакой водки, никаких баб и прочих излишеств.

– А какие еще могут быть излишества, если без бухла и баб? – удивленно вскинул брови Скуластый.

– Какие-какие… Наркота, карты, скачки…

– О чем базар, шеф! Из наших никто шмаль не садит, а какие сейчас скачки?

– Я просто к слову сказал, – поморщился Пан, вспомнив, что у «торпед» нет чувства юмора. – Идите, обедайте.

Скуластый пожал плечами:

– Как скажете. Если что – бомбите мне на трубу.

– А потом достаньте неброскую тачку на вечер, – вспомнил Пан о делах.

– Само собой, – кивнул Скуластый.

Он вышел из номера, и на этот раз Григорьев запер дверь на ключ. Береженого Бог бережет!

В криминальном мире, основанном на старых незыблемых традициях, уходящих своими корнями в глубокое прошлое, существует множество негласных правил: воровские «законы», блатные традиции, бандитские понятия. Как и официальные государственные законы, эти нормы в последнее время все чаще не исполняются и даже «размываются» всеобщей распущенностью и вседозволенностью, которая пустила глубокие корни не только в нормальном обществе, но и в преступном мире. Однако, поскольку здесь не в ходу адвокаты и правозащитники, а кара за нарушения гораздо более жестокая и эффективная, то братки в открытую не плюют на свои понятия, а напротив, стараются демонстрировать их полное выполнение.

И по старым воровским «законам», и по практически вытеснившим их «понятиям», если в город зарулили гости, то, во-первых, их следует выслушать с максимальным вниманием и по возможности помочь. Во-вторых, местные отвечают за безопасность приезжих: если чужаков кто-то обидит, или их арестует милиция, отвечать должны хозяева.

Поэтому Пана и Скуластого с максимальными почестями посадили в крутую тачку и привезли в офис охранной фирмы «Барьер», который располагался на третьем этаже старинного красивого дома в самом центре города. Емельян открыл обитую дубом стальную дверь, впустил их в холл, где облаченный по-домашнему в спортивный костюм Козырь радушно встретил москвичей и, дружески обняв за плечи, провел в гостевую комнату, к накрытому столу. Чтобы пресечь возможные осложнения, Емельян с «ТТ» в руке стал за портьеру у входа, откуда до спин непрошеных пришельцев было не больше пяти метров.

Гости были безоружны, свой пистолет Скуластый отдал Шкиперу, сидящему за рулем только что угнанного автомобиля. Группа прикрытия на не очень новой «десятке» отследила маршрут передвижения своих старшаков, зафиксировала их вход в офис «Барьера» и остановилась в полусотне метров, наблюдая за обстановкой.

– Ну что, брателлы, какие дела в Москве? – добродушно улыбаясь, спросил Козырь, разливая по рюмкам «Белую березку». На столе было сало, соленые помидоры, квашеная капуста и мясной студень из «Русской кухни». Это был далеко не лучший стол из тех, которые принято накрывать в Тиходонске, но вполне достаточный для обозначения гостеприимства.

Рядом сидел Умный, который все больше сближался с шефом и, похоже, должен был занять место ближайшего советника вместо убитого Штурмана. Он был в мятых брюках, белой несвежей рубашке с подвернутыми рукавами и в подтяжках. Умный двумя руками облокотился на стол и внимательно рассматривал гостей, принужденно обозначая легкую улыбку, чтобы эта поза и взгляд не были истолкованы как враждебные.

Напротив сидели москвичи – оба в костюмах, сорочках и галстуках, причем у Григорьева это был уже восьмой за сегодня галстук, который наконец-то удовлетворил его по всем параметрам. Пан где-то читал, что если один из контрагентов явно превосходит другого в манерах и одежде, то он получает и моральное преимущество, позволяющее выиграть еще до начала переговоров.

Но тиходонцы ни о чем таком не думали, им было глубоко наплевать на то, как одеты непонятные чужаки и какие на них галстуки.

– Ну что, за встречу? – Козырь небрежно чокнулся с незваными гостями, привычно выпил, высосал половину соленого помидора и закусил ломтиком сала. Умный тоже выпил и с аппетитом принялся за студень. Гости только пригубили, а к закуске не притронулись вообще. Скуластый сутулился, его мощные руки, как тяжелые кувалды, лежали на белой скатерти по обе стороны от чистой тарелки. Глазами он встретился с Умным, но даже не попытался смягчить тяжелый взгляд деланной улыбкой. По поведению москвичей можно было решить, что они прибыли с серьезной и неопровержимой предъявой.

– Раз вы ни пить, ни есть не хотите, давайте перейдем к делу, – перестал улыбаться Козырь. – Мы сейчас с пиковыми воюем, каждая минута на счету. Так что не будем вола водить. Какие к нам дела?

Григорьев подтянул и без того тугой узел галстука.

– Да пустяк, – совершенно спокойным тоном сказал он. – Мы хотим развернуть у вас игорный бизнес. Все как положено: тебе долю выделим, в общак платить будем. Короче, никто в обиде не останется!

Козырь откинулся на спинку стула. Умный вытянулся и застыл, как будто подавился холодцом.

Слова имеют двойной, а иногда и тройной смысл. Если исходить из смысла того, что сказал Григорьев, то это был чудовищный и оскорбительный «наезд». Все равно как если бы чужак предложил им отдать в московский публичный дом своих жен и дочерей, а по четвергам и самим подключаться к оказанию сексуальных услуг. Но неприкрытая наглость этого заявления показывала, что оно хорошо продумано и включает запланированную силовую поддержку. Именно это обстоятельство, а не законы гостеприимства удержали Козыря от того, чтобы ударить этого фофана бутылкой в висок.

– Ты что, брателла?! С каких это дел вы решили лезть на чужую территорию?! Да мы только что «черных» за борзоту загасили! – попер буром Козырь. – Это наша земля!

– Не волнуйся, брат! Мы же не «черные», мы свои, славяне, – стараясь выдерживать спокойный тон, ответил Пан, но лоб его предательски вспотел, выдавая истинные чувства. Ведь он хорошо осознавал, что делает точно то же, что недавно сделал этот беспредельщик Лисица. Только в более культурной форме. – Никто не собирается у вас ничего отбирать! Мы сами договоримся с властями, сами купим или построим здание, сами его оборудуем… А ты будешь каждый месяц получать бабло! Чем плохо?

Козырь замолчал. Все эти раскладки он знал лучше других. Один раз ему отстегнут долю, а потом влепят маслину в башку! А может, сразу влепят!

– Ну ладно, может, ты и прав, – сказал он и потер широкую вогнутую переносицу. – Только это так не решается. Тут хорошо подумать надо, все обсудить, обсчитать, взвесить. В мэрии вопрос подготовить надо? Надо! С ментами порешать? Надо! С другими пацанами – с Винтом, Киркосом, Фанатом перетереть надо? Опять же надо!

Он плеснул водку только себе, опрокинул рюмку в огромный зубастый рот, напоминающий ковш экскаватора, бросил туда же слипшиеся кусочки сала с остатком помидора и мгновенно перемолол.

– Хорошо бы, если бы твои старшие сюда подтянулись. Тогда бы терки лучше терлись! Дело-то серьезное! И много серьезных людей в нем заинтересовано! Это тебе не место на базаре выкупить, не палатку коммерческую купить! Тут же одно за другое цепляется: и наркота, и бляди, и автостоянка, а потом пойдет – гостиница новая, баня, бильярдная, ресторан… Тут хорошо все обмозговать треба!

– Так кто спорит? Давай мозговать, – Григорьев незаметно перевел дух. – Только пока я сам все решать буду. А потом, если понадобится, и самых старших подтянем…

– Ну и ладно! – Козырь пристукнул рукой по столу, будто ставил печать на заключенном договоре. – Тогда давайте завтра на мою базу на Левбердон съездим: отдохнем, попаримся, с телками развлечемся, перетрем кое-что… Я человечка нужного туда вытащу, он недвижимостью распоряжается, может, начальника налоговой подтянем. Приятное с полезным…

Григорьев переглянулся с напарником и кивнул:

– А чего? Давай съездим!

Они дружески распрощались. Стоявший за дверью Емельян спрятал ствол и повел московских к машине. За столом наступила тишина. Козырь вертел в руках вилку. Умный молчал, чтобы не ляпнуть что-нибудь невпопад.

– Суки! – сказал Василий Павлович и с размаху вогнал вилку в стол. Зубцы сломались, осколок вонзился в палец, струйкой побежала кровь. – Козлы вонючие! – Козырь лизнул ранку.

Умный уловил настроение шефа и тоже выругался.

Так они сидели в глубоком раздумье. Точнее, в раздумье находился Козырь, а Умный подыгрывал шефу, даже есть перестал, хотя все время косился на начавший таять холодец.

Через полчаса появился Волкодав.

– С ними еще четверо, – с порога сообщил он и, пройдя к столу, сел на место Григорьева.

– Мы их еще в «Аксинье» срисовали, – начальник службы безопасности выплеснул из стопки остатки водки, налил свежей и выпил. То, что только что из этой посуды пил другой человек, его не волновало. Брезгливостью, как и особой впечатлительностью, Волкодав не отличался. – Заселялись они порознь, будто незнакомые, а хавать пошли вместе!

Он положил на оставшуюся чистой тарелку большой кусок начавшего оплывать студня, густо намазал его горчицей. Вдохновленный примером, Умный тоже наполнил свою тарелку и жадно набросился на холодец.

– Потом за этими двумя ехали и ждали напротив парикмахерской… – с набитым ртом продолжил Волкодав. – Потом провели их обратно, бросили тачку в переулке и снова зашли в кабак. Сели за один стол, дебилы! Я оставил ребят присматривать за ними…

Козырь мрачно пожевал губами.

– Чего делать будем? – не выдержал Умный. Волкодав перестал жевать и вопросительно уставился на босса.

– Гасить их будем, вот что! – ответил Козырь коротко и понятно. – Только умно! – добавил он.

Любого нормального человека, последняя ремарка поставила бы в тупик. Но Умный и Волкодав все поняли и согласно кивнули головами.

С утра прошел легкий дождь, ощутимо похолодало, но в гостевом комплексе базы отдыха «Рай» было вполне комфортно, потрескивающий искрами камин добавлял уюта и умиротворения.

На этот раз стол был накрыт по первому разряду. И рыбцы, и севрюжья икра, и «архиерейская» уха, и три вида шашлыка, и раки. Не говоря уже о суджуке, бастурме, сырокопченых колбасах, разнообразной выпивке и веселых девчонках, танцующих на почтительном расстоянии вокруг стола. В широкое окно открывался прекрасный вид на осеннее Левобережье: черные, мокрые стволы деревьев с остатками желтых, зеленых и красных листьев, легкий туман, поднимающийся над рекой, маленький буксир, поднимающий тупым носом водяной бурун, усы которого дотягивались до песчаного пляжа.

А с другой стороны, за асфальтовой дорогой, глубоко в роще прокладывали теплоцентраль, и широкая, двухметровой глубины канава распахнула свой глинистый зев навстречу низкому серому небу, в ожидании очередной плети толстых, обмазанных битумом и обклеенных толстой желтой бумагой труб. Из окна базы ее видно не было, но Волкодав и еще несколько человек о ней знали.

– За наших друзей и деловых партнеров, – провозгласил специально приглашенный из группы Винта бухгалтер, имеющий за солидный вид кликуху Профессор. Сейчас он изображал заведующего отделом недвижимости городской мэрии. Крупный налоговик якобы задерживался, но вот-вот должен был появиться.

– Надеюсь, совместный бизнес принесет нам взаимную пользу!

Довольный Козырь толкнул ногой Умного: «Складно чешет Профессор, все в цвет!»

Григорьев и Скуластый раскраснелись от еды и выпивки, оба пребывали в прекрасном настроении. Вначале они опасались подлянок, но все шло как по маслу, а доброе отношение со стороны представителя городских властей вообще далеко выходило за пределы поставленных задач! Это просто подарок, который должен показать Караваеву, да и всем остальным, какой умелый переговорщик не воспринимаемый ими всерьез Пан…

Дождавшись перерыва в застолье, когда все вышли на веранду покурить, Григорьев отошел в сторону и, глядя на ровную гладь реки, достал телефон:

– Виктор, это я… Да, все отлично. Я провел переговоры на всех уровнях, встретился с человеком из мэрии… Да. Именно так. Козырь помог. Пацаны нормальные, правильные. У них, конечно, есть условия, но вполне приемлемые, приеду, расскажу подробно. Отношение отличное! Они такую поляну накрыли, я объелся раками, боюсь, живот будет болеть! Да, мне здесь нравится. Вечером выезжаем. Из поезда позвоню. Давай…

Сзади стоял Емельян и внимательно слушал. Когда Пан обернулся, он улыбнулся и показал на идущий против течения пароходик, с которого доносились рваные звуки разрываемой ветром музыки.

– Плавучий бар. Можно его выкупить и устроить там игровой зал…

– Отличная мысль! – Григорьев хлопнул его по плечу. Действительно, в планах Дяди ничего подобного не было. Значит, он сам вполне может стать владельцем плавучего казино…

– Отличная мысль! – повторил он. – Когда откроюсь, подарю тебе фишек на штуку баксов!

– Спасибо, босс! – искренне поблагодарил Ермолай, и Пан удивился: в России вообще не принято благодарить за обещания, а уж среди братвы – тем более.

Но задумываться над этим он не стал и вернулся в зал. Скуластый помахал рукой:

– Идем, попаримся! Там телки классные… А времени до поезда не так много. Может, завтра поедем?

Григорьев пригладил прическу:

– А чего, можно. Мы с тобой самолетом полетим, а пацанов дневным поездом отправим.

Скуластый усмехнулся:

– Не повезло им! Мы тут кайфуем, а они ни пивши, ни жравши…

– Не всем везет, – сказал Пан и, поправив галстук, направился к симпатичной блондинке, которая уже давно смотрела на него и призывно улыбалась огромными, наводящими на грешные мысли губами.

Емельян подошел к сидящему за столом Козырю. Тот отставил почти нетронутую кружку с пивом.

– Ну что?

– Москвич отзвонился своему шефу. Сказал, что все клево, вечером выезжает.

Козырь кивнул:

– Ну и как, у тебя получится?

– Должно, – кивнул Емельян.

Козырь повернулся к Волкодаву, который лениво ел раков, даже панцирь не поднимал и клешни не высасывал, только отрывал и чистил хвосты, забрасывая в рот сладкие нежные шейки.

– Где его «быки»?

– Двое по берегу гуляют, а двое – напротив, в «Марии» пиво пьют.

– Тогда готовься. Разгоняй всех лишних и за дело. Как раз стемнеет…

Начальник службы безопасности встал и без сожаления бросил недоеденного рака на общее блюдо.

Отдых удался на славу. Удовлетворившие все свои физиологические потребности Пан и Скуластый были изрядно пьяны. Они сидели в предбаннике сауны, едва прикрытые простынями, и глянцевали вечер холодным пивом. Девушки разъехались, да и вообще в гостевом комплексе осталось всего несколько человек.

– Ну как, братаны, нормально? – спросил внезапно вошедший Козырь. Его сопровождали Волкодав и Емельян, которых москвичи знали лучше, чем других.

– Все отлично, Василий, – кивнул Григорьев и не удержал голову, так что подбородок уткнулся в голую грудь.

– Нет, реально, все по кайфу, – подтвердил Скуластый. Его мощные руки-кувалды были скрещены на безволосой груди. – Я вначале думал, что… Ну, ты понимаешь… Всякое ведь бывает… Но тут смотрю – нет, все чисто, все от души.

– Конкретно! – Козырь улыбнулся. – Ну что, поедем в одно уютное место, кофия попьем? А пацаны пусть пока попарятся. Не возражаете?

– Да о чем речь! Конечно, пусть парятся, парок хороший, крепкий, – разрешил Григорьев.

Волкодав скинул куртку, Емельян расстегнул рубашку. Раздеваясь, они совершенно естественно оказались за спиной разомлевших москвичей. Раздался глухой звук, будто палкой ударили по тыкве. Удар действительно был, но не палкой и не по тыкве: кастетом в кулаке Волкодава по виску Скуластого. Тот был убит на месте.

Это событие прошло мимо внимания Григорьева, который мирно дремал, ожидая, когда его повезут пить кофе. Вместо этого на длинную шею, к которой столь придирчиво подбирались галстуки, Емельян накинул обычную бельевую веревку и, перекрутив концы, резко затянул. Перегнувшийся через стол Козырь схватил Пана за руки, их лица оказались напротив друг друга, как будто гость и хозяин хотели расцеловаться на прощание. Два взгляда встретились: в выпученных глазах Григорьева метались обреченность и ужас. Он бился в агонии и, похоже, хотел что-то сказать, но только хрипел, голова все больше запрокидывалась назад, сознание уходило, лишенный кислорода мозг умирал.

– Вот тебе и весь бизнес, брателла! – сказал Козырь, и это были последние слова, которые услышал фиктивный хозяин казино «Алмаз» в своей жизни.

Хрипы смолкли, в предбаннике наступила тишина.

– Все! – Волкодав отряхнул руки, как мастеровой, тщательно выполнивший порученную работу.

– Уберите здесь, – приказал Козырь.

– Да вроде и так чисто…

Резкой трелью прозвонил телефон. Начальник службы безопасности достал из кармана «Нокию»:

– Готово? Все? Чисто? Вези на место!

– Нормально? – спросил Козырь.

– А то! Вначале тех, на берегу, потом других.

– Тогда заканчиваем! – Козырь встал.

– Емельян, возьми их шмотки – сожги в котельной. А ты, Николай, закопай всех. Там, где завтра будут класть трубы. И проследи, чтоб все в порядке было…

Уже сгустились сумерки, но фонари на территории «Рая» не горели. Поэтому сейчас он был больше похож на ад, тем более что творились тут адские дела. Два голых трупа погрузили в старую «шестерку», специально предназначенную для грязных дел, и Волкодав с Корнем выехали на асфальтовую дорогу, а оттуда на ведущий в рощу проселок.

Вещи убитых Емельян сжег в топке, дорогие часы, скрепя сердце, забросил в Дон. И все же приказ шефа он выполнил не полностью: понравились красивые, необычного вида туфли Пана. Тонкая, матово светящаяся кожа, затейливое тиснение вдоль подошвы… Может, примерить для интереса? Он и примерил. Сидят как влитые, а какие легкие! И ногам очень удобно. Зачем жечь такое добро? Какой вред, если он оставит их себе? Поразмыслив, Емельян решил, что ничего страшного не произойдет, и отнес обувь в свою машину. Ни у кого из пацанов подобных «колес» он не видел!

Одной из многочисленных особенностей оперативно-боевой группы «Меч Немезиды» был запрет на использование какой-либо униформы. Действовать предстояло, как правило, в городских условиях, что требовало обычной городской одежды. Поэтому все двадцать пять бойцов были облачены в куртки свободного покроя, джинсы или спортивные штаны с множеством карманов. В таком виде тренировались: проходили полосу препятствий, стреляли в тире, слушали лекции специалистов. Сейчас спецгруппа сидела в учебном классе боевой подготовки, напоминая внешним видом то ли вольных студентов, то ли выехавших на природу спортсменов. Эта раскованность резко контрастировала с оружейными плакатами и разрезанными вдоль образцами самых разнообразных средств поражения: гранатометов, огнеметов, гранат, которые были развешаны на трех стенах. Впрочем, волевые лица, внимательные с жестким прищуром глаза, крепкие тренированные фигуры собравшихся быстро исправляли первое впечатление – по облику и повадкам эти люди очень даже подходили к оружию, более того, соединяясь со смертоносным металлом, составляли с ним одно целое. Вдоль обычной школьной доски расхаживал генерал-лейтенант Карпенко. В джинсах и джинсовой куртке он выглядел весьма необычно. Командир дивизиона распахнул джинсовую куртку и, выдернув широкий черный ремень, снял с него продолговатый предмет.

– Кто даст характеристику этого изделия? – Карпенко поднял над головой нож в металлических ножнах. И тут же добавил: – Майор Шаура в ответе не участвует.

Константин едва заметно улыбнулся и кивнул. Стреляющий нож разведчика состоял на вооружении специальной разведки. В другие спецподразделения такие штуки если и попадали, то вне табельной положенности – в основном, благодаря энтузиазму и настойчивости отдельных командиров. Судя по пассивности бойцов, они видели специзделие впервые. Оказывается, нет.

– Разрешите, товарищ генерал! – майор Мальцев встал, взял предмет в руки, внимательно осмотрел. Судя по тому, что майор не вынимал нож из ножен, он знал, что дело не в клинке. Потрогал рукоятку, взглянул на черный кружок в торце, затем поднял чуть прищуренные глаза на генерала. Карпенко выжидал.

– Это «НРС-2», секретное оружие, – спокойно произнес Мальцев, осторожно и вроде ласково поглаживая черную удобную рукоятку. – Одно время такая игрушка использовалась только спецподразделениями ГРУ. Если повернуть этот рычажок на девяносто градусов, – указательный палец молодого человека скользнул вдоль заглубленной в пластиковую щечку стальной полосы. – Взводится стреляющее устройство. А эта загогулина – гашетка. Она поворачивается вот так и переходит в боевое положение. Да, точно, вот красная отметка!

– Боевые характеристики? – спросил Карпенко.

– Однозарядный, спецпатрон с химическим зарядом вместо пороха, выстрел бесшумный. Прицельная дальность двадцать пять метров, однако в реальности, конечно, меньше.

– Что ж, неплохо, – Карпенко был удовлетворен. – Приходилось им пользоваться, майор? – спросил он, забирая «НРС» и возвращая его на прежнее место на поясе под джинсовой курткой.

– Нет, только читал в справочнике, – честно признался Мальцев.

Командир дивизиона осмотрел всех присутствующих:

– Кто пользовался спецножом в боевых условиях?

Шаура поднял руку:

– Дважды. Первый в ножевом бою, с полутора метров. Противник был психологически шокирован и стопроцентно выведен из строя. Второй при снятии часового из засады. Дистанция ориентировочно – восемь метров. Тяжелое ранение с невозможностью совершения целенаправленных действий. Работа завершена клинком.

Карпенко кивнул:

– Завтра на практических занятиях отработаем применение «НРС». А теперь следующее…

Он поставил на стол металлический чемоданчик защитного цвета, отщелкнул звонкие защелки, открыл, повозился внутри, жестом фокусника извлек что-то и поднял над головой. Только на этот раз движение его было исполнено торжественности и скрытого смысла.

– А это? Знаете, что это такое? Нет, не знаете!

Среди бойцов прошел недоуменный ропот. Здесь сидели бывшие гэрэушники, собровцы, сотрудники ФСБ и МВД, все отчаянные и рисковые люди, имевшие боевой опыт и не раз смотревшие в глаза смерти. Объединяло их одно обстоятельство – все они имели личный счет уничтоженных врагов. И конечно, они прекрасно разбирались в средствах поражения. Но то, что показывал командир, было обыкновенной…

– Ручка! – первым сказал Слава Булкин, в прошлом – командир группы захвата Управления «Т», отчисленный за превышение должностных полномочий. – Только не вижу: перьевая или шариковая!

– Точно, ручка! – поддержал его Василий Кулаков – выходец из ударной группы внутренних войск.

– Ручка, – кивнул и Шаура.

– Это «стрелка», – довольный произведенным эффектом, сказал Карпенко. – Замаскированное спецоружие. Выбрасывает на три метра отравленную стрелку, вызывающую мгновенную смерть. Стрелка растворяется за несколько минут. Причина смерти не устанавливается. Цена этой «ручки» немногим меньше стоимости крылатой ракеты «Томагавк». Показываю способ действия…

Занятие продолжалось.

Неторопливой походкой Караваев двигался вдоль ряда игорных автоматов, отмечая, что народу сегодня меньше, чем обычно. Ненамного, но меньше. То ли по Москве расползлись слухи, то ли просто совпадение… На поясе завибрировал мобильник. Виктор отцепил аппарат и взглянул на определитель номера. Пан. Он нажал кнопку соединения и поднес крохотную серебристую трубочку к уху.

– Слушаю, Саша. Как дела?

– Все зашибись. Мы уже в поезде. Пацаны нас проводили да еще водкой и хавкой затарили. Только…

– Что «только»?

– Да тут какие-то «черные» чурбаны внагляк развыступались… Короче, не нравятся они мне… Ништяк, разберемся! А у вас чего? Какие там дела?

– Да пока все тихо. Тебя жду.

– Тогда давай!

– Пока…

Караваев отключился и спрятал мобильник. Однако за короткое время пребывания в Тиходонске Пан здорово изменил свой лексикон. Поднабрался у пацанов блатных словечек и чирикает, как Скуластый или Гвоздь. Наблатыкался, короче! Ну-ну! Раньше таких называли «фраер набушмаченный»…

Дядя усмехнулся и продолжил обход зала. Усмешка не сходила с его лица. Он представлял, как лощеный франт Григорьев начнет трекать на блатном жаргоне. Парни отпадут, особенно Жердь и Харли!

Он не знал, что Пан и пятеро его сопровождающих закопаны на дне глинистой траншеи, куда со дня на день ляжет толстая труба теплоэлектроцентрали. Он и подумать не мог, что разговаривал с ним голосом компаньона ловкий имитатор Емельян, для которого блатной жаргон был естественным и привычным средством общения. Поэтому Виктор Степанович Караваев шел по одному из залов казино «Алмаз» с улыбкой, которая вовсе не соответствовала реальному положению дел.

– Что-то я давно никого из наших не видел. Как будто нарочно избегают друг друга. Стесняются, что ли? – усмехнулся Борисов, развалившись в глубоком кожаном кресле и окутываясь табачным дымом. – Так вроде нечего стыдиться. Тогда мы все го-о-о-раздо чище были! Или не так?

– Так, Слава, конечно так. Только в этом не принято признаваться, – Карпенко, заложив руки за спину, с интересом прохаживался вдоль длинной стены кабинета, рассматривая искусно выполненные копии картин Дали. Периодически он останавливался, вглядывался, удивленно крутил головой и двигался дальше.

– Слушай, Слава, я никогда не замечал за тобой любви к живописи. Тем более к абстрактной. Ты никогда не интересовался ничем подобным. И вдруг такой поворот. С чего вдруг?

– А, – бывший начальник антитеррористического Управления «Т» Федеральной службы безопасности генерал-майор Борисов небрежно махнул рукой с зажатой между пальцами сигарой. – А чем я тогда интересовался? Агентурными сообщениями, сводками происшествий, боевой подготовкой своих людей, финансированием, снабжением и прочей ерундой. И только когда ушел в отставку, открыл для себя остальной мир… Первый раз я увидел вон то распятие и офанарел! Посмотри внимательно…

Карпенко вгляделся. В космической черноте парил крест с распятым Христом… Над причудливыми слоями розовых облаков, над синим небом, желтыми горами, окружающими голубой залив с готовыми к лову рыбацкими лодками… Над миром, над жизнью… А тот, кто это рисовал, должен был смотреть еще с более высокой точки. Кто мог смотреть так на мир? Разве что Господь Бог…

– Да-а-а… Сильно…

Карпенко шагнул назад.

– Ну а вот это – слон на мушиных ногах… Или это… Бессмыслица какая-то!

Старый боевой товарищ улыбнулся:

– Знаешь, что говорил про это сам Дали?

– Что?

Карпенко оторвался от созерцания картин и вернулся в высокое кожаное кресло. Он уже понял, что пришел сюда напрасно. Вариант с Черкасовым повторялся. Но он привык отрабатывать все варианты. Даже совершенно безнадежные.

– Он говорил: если в моих картинах на момент их написания я не вижу никакого смысла, это вовсе не значит, что его нет, – Борисов выпустил очередную порцию дыма, на этот раз кольцами. – Так это он не видел, их гениальный создатель… Поэтому не расстраивайся!

– Я и не расстраиваюсь. Я ничего не понимаю в картинах. Да и вообще в искусстве. То, чем я занимался всю жизнь, никак не соприкасалось с прекрасным. И у меня никогда не было такого кабинета.

– Честно говоря, мне все это осточертело, – неожиданно сказал Борисов.

– Что «все»? – удивился Карпенко.

– Все, что ты видишь вокруг. Осточертело отмывать деньги, улыбаться полным нулям, выполнять приказы бездарей…

– Да ну?! – оживился Карпенко. – Так ты хочешь сменить работу?

Борисов описал рукой полукруг и вонзил сигару в хрустальную пепельницу, как баллистическую ракету, нашедшую свою цель. Коричневый цилиндрик брызнул искрами и раскрошился до половины.

– А ты пришел мне предложить новую? – усмехнулся консультант по безопасности.

– Ты не ошибся, – кивнул Карпенко. – Однако я думал, что до предложения дело не дойдет. Уж слишком комфортно тут у тебя. Все есть, даже картины…

– Дались тебе эти картины, – поморщился Борисов. – Ветра нет, настоящей жизни нет, адреналина в крови нет…

– В моем предложении адреналина больше, чем денег.

– И о чем идет речь?

– Примерно о том же, чем занимался «Белый орел». Только на более высоком уровне. С государственной поддержкой и широкими возможностями.

– Это интересно! – Борисов наклонился вперед. – Надеюсь, ты не собираешься поставить меня в низовой строй? Я более полезен на своем нынешнем уровне.

– Несомненно. Я хочу предложить тебе должность моего первого заместителя. По широкому кругу вопросов.

– Ну что ж, давай подробней…

– Ну что ж, тогда давай слушай, – в тон ему ответил Карпенко. – По решению высшего руководства страны мной сформирована и приступила к тренировкам оперативно-боевая группа «Меч Немезиды». Точнее, ее российский дивизион. Потому что такие группы созданы в разных странах…

– Это уже интересно, – заинтригованно наклонился вперед Борисов.

Через час командир российского дивизиона «Меч Немезиды» Карпенко и главный консультант по безопасности крупного российского благотворительного фонда Борисов вместе вышли из здания и сели в одну машину.

Фирменный поезд из Тиходонска прибывает в столицу рано утром. Но Григорьев в офисе не появился и к полудню. Вначале Караваев не беспокоился: Пан не был бы Паном, если бы с вокзала не отправился домой – к пенящейся шампунем ванне, чистой отглаженной одежде и коллекции дорогих одеколонов. Но потом в душу заползла тревога: уж отзвониться о своем прибытии Пан должен в любом случае! К тому же не вышли на связь с Жердью сопровождавшие Григорьева бойцы. Мобильники всех шестерых не отвечали. В час дня Караваев объявил тревогу.

– Там какие-то «черные» к ним вязались, – сказал он своим бригадирам. – Как бы не вышло чего. Посылайте людей на вокзал, опросите бригадира, проводников… Другие поезда проверьте, которые могли идти через Тиходонск: может, они туда подсели…

Жердь мрачно кивал. Шнур, Харли и Арно многозначительно переглядывались. Если бы пацаны возвращались после отдыха с морей, дело одно. Но когда они едут после серьезной заявы тиходонской братве, маловероятно, что в дело вмешался случай. Но Караваеву явно не хотелось верить в то, о чем думали все бригадиры. Поэтому они слушали его молча. В конце концов Жердь не выдержал.

– Слышь, Витек, а может, они в поезд и не садились? – глядя в сторону, произнес он. – Может, их тиходонские замочили?

Караваев вскочил:

– Вы меня что, за дурака держите?! Мне Пан звонил из вагона, когда они уже ехали! Тиходонские им поляну хорошую накрыли, с собой все, что надо, загрузили! Да и договорились они обо всем! Как могли их тиходонские замочить?!

«Мало ли какие подлянки бывают, целые постановки разыгрывают!» – подумал Жердь, но злить шефа не стал.

– Ну, если так, ладно. Проверим все, как положено!

Через полчаса несколько хищных бандитских машин на полной скорости неслись к Казанскому вокзалу.

Любая спецслужба имеет агентурную сеть, состоящую из внедренных повсеместно информаторов, в криминальных структурах она действует ничуть не хуже, чем у государственных ведомств правопорядка. Даже лучше, потому что хотя граждане опасаются всех: и эфэсбэшников, и ментов, и бандитов – но последних все же больше. А в наше время всеобщего страха степень опасения порождает прямо пропорциональную степень уважения и желания помогать. Тем более что, в отличие от ограниченных законом офицеров, бандиты не жалеют ни денег, ни силы, а кнут и пряник, как известно, развязывают языки даже самым упорным молчунам.

Поэтому за один день пребывания в Тиходонске Жердь узнал, где останавливались Пан и его свита, куда ездили для переговоров с Козырем, где отдыхали в свой последний день.

Основным информатором стал здоровенный охранник в гостинице «Аксинья», имевший за свое армейское прошлое кличку Десант. Он знал в лицо Волкодава, знал на кого он работает, знал его людей. И рассказал, что они очень интересовались москвичами, следили за ними и плотно опекали.

– Спрашивали, кто в каком номере, вместе обедали или порознь, – тихо рассказывал Десант, опасливо постреливая по сторонам маленькими мутными глазками. – И сидели здесь, в холле, по одному, по два, смотрели, кто куда пошел. В кабак следом заходили, садились за соседний столик, смотрели, слушали. А потом забрали их вместе с вещами и в «Рай» повезли…

– В «Рай»?! – нахмурился Жердь. – Что за «Рай»?

Десант в очередной раз огляделся:

– База на Левбердоне, где они оттягиваются. Баня, девочки, то да се… Только я вам ничего не говорил…

– Не боись, брателла! – Жердь хлопнул информатора по плечу и сунул ему смятую стодолларовую купюру. – Вот бы мне так устроиться: пять минут побазарил и сто баксов в кармане!

– Да-а-а уж…

Судя по мрачному виду Десанта, он не разделял оптимизма своего собеседника. Хуже нет, чем встрять между бандитами. Тут рост сто восемьдесят и вес сто двадцать никакой рояли не играют. И за эту сотку вполне можно шкурой поплатиться. Вряд ли это можно назвать выгодной сделкой…

А Жердь, оставив Десанта в покое, тоже помрачнел. Значит, местные не спускали глаз с пацанов! Зачем так вести себя с друзьями? Выходит, они только притворялись, усыпляя бдительность гостей? А сами готовили подлянку? Тогда все сходится… Ведь проводники прибывших в столицу поездов не подтвердили версии о ссоре пропавшей бригады с какими-то кавказцами. Больше того, никто не опознал фотографий исчезнувших пацанов! Значит, они не уезжали из Тиходонска? Но Григорьев звонил Дяде и сказал, что все в порядке! Ничего не понятно… Тут сам черт голову сломит!

Жердь спустился в подземный бар под претенциозным названием «Государь». Отделанный мрамором, он напоминал склеп или мавзолей. Но члены его бригады не были похожи на мумифицированные трупы. Они сидели за сдвинутыми столами, пили пиво, которое в бригаде, как и в телевизионной рекламе, не считалось спиртным напитком и не запрещалось во время проведения операций.

– Такие дела, пацаны, – бригадир оперся на стол двумя руками, его крючковатый нос навис над сидящими бойцами, как клюв огромного орла.

Он коротко изложил полученную от Десанта информацию. Бойцы слушали внимательно, хотя эмоций не проявляли.

– Короче, дело темное! – подвел итог Жердь. – Похоже, что их здесь вальнули! Но Пан звонил из поезда, сказал, что местные их проводили с уважением и почетом…

– И чего теперь делать будем? – осведомился Муравей, получивший прозвище за невысокий рост. Сам он этого стеснялся и говорил, что у него сто семьдесят, на самом деле в нем было сто шестьдесят семь. Может, из-за этого своего комплекса он всегда пер на рожон и не пасовал в самых крутых разборках, а потому пользовался авторитетом среди братвы.

Остальные два члена команды смерти с синими от татуировок пальцами и землистыми лицами молча тянули по третьему литру пива. Им было все равно, что делать. Скажут сидеть и ждать – будут сидеть и ждать, скажут махаться с кем бы то ни было – пойдут махаться, скажут стрелять, бросать гранаты и умирать – начнут стрелять и бросать гранаты. Это были отмороженные, готовые на все люди, которых и людьми-то, по большому счету, назвать нельзя. Даже Жердь предпочитал с ними не связываться и не стал говорить, что пить пиво – это одно, а нажраться пивом – совсем другое.

– Чего делать… – Жердь взял зубочистку и принялся ковыряться в своих щербатых зубах, время от времени поднося заостренную палочку к носу.

– Сейчас поедем, найдем этот «Рай» и понюхаем вокруг. Может, говном и завоняет. Короче, для реального базара надо конкретно определиться. А потом пойдем тереть к этому Козырю. Скорей всего, придется его валить!

– Валить так валить, – кивнул один из татуированных.

– Всех перемочим, – сказал его напарник и тоже кивнул.

Красный, давно не мытый «Икарус» несся по ровной серой дороге среди осенней ставропольской степи. В салоне было душно, сильно пахло соляркой, и все пассажиры хотели, чтобы далеко не комфортабельное путешествие быстрей закончилось. До Минеральных Вод оставалось полчаса езды, и никто не ожидал, что поездка затянется на несколько суток.

– Всем сидеть на местах! – раздался внезапно гортанный голос. Высокий человек в замызганных коричневых брюках, сером летнем плаще и большой, надвинутой на глаза кепке поднялся с заднего сиденья и вскинул вверх левую руку с зажатым в кулаке ребристым зеленым металлом.

– Я сказал, не двигаться! У меня граната!

Пассажиры испуганно шарахнулись в стороны. Полная женщина в проходе истошно закричала, и ее фальцет эхом прокатился по всему салону, давая толчок всеобщей панике. Заохала, схватившись за сердце, благообразная седенькая старушка. Девочка лет пяти заплакала навзрыд, и мамаша поспешно прижала ее к себе, уткнув ребенка лицом в грудь и механически поглаживая ее по волосам. Скорее всего, она пыталась успокоить дочь, ибо ее губы шевелились, но человек в кепке усмотрел в этом шевелении неподчинение.

– Ну ты, сука, я тебя вместе с твоим выкормышем по полу размажу!

По салону автобуса прокатился ропот, но это был ропот не возмущения, а страха, и налетчик победно осклабился. Он добился своего, подчинив себе других людей. Быстрыми шагами он прошел вперед.

– Эй, ты, водила, возле гаишников остановись!

У него было бледное, заросшее густой щетиной лицо с запавшими щеками, тонкие нервные губы, над которыми змеились узкие усики-стрелочки. Надвинутая на глаза кепка закрывала верхнюю часть лица, но и то, что оставалось на виду, плюс большой, грубо вырубленный нос выдавали коренного жителя одной из кавказских республик. Впрочем, людям разных национальностей, сидящим в автобусе, он казался не земляком и единоплеменником, а исчадием ада, восставшим из гроба мертвецом.

Впереди действительно показался пост ГАИ. Рядом стоял автомобиль милицейской окраски и маячили две фигуры в форме и бронежилетах.

Водитель, парализованный страхом, не снижал скорости.

– Возле будки остановись! Тормози, я сказал! – взревел налетчик.

Сидящий за рулем молодой мужчина лет тридцати наконец понял команду и поспешно затормозил, автобус занесло юзом, и, едва не задев патрульную машину, он остановился, наискось перегородив дорогу.

Возмущенные гаишники бросились к «Икарусу». Впрочем, слово «бросились» в данном случае не очень подходило: отягощенные избыточным весом, они двигались не очень проворно. На груди у каждого болтался короткий автомат со складным прикладом.

Человек в кепке расстегнул плащ. Под ним оказалось что-то типа грубого полотняного жилета с продолговатыми вертикальными карманами, из которых виднелись кончики картонных цилиндров, с торчащими фитилями и проводками.

– Видите?! Все видите?! Если что – взлетите на воздух! – истерически закричал террорист.

Наэлектризованный воздух в салоне сгустился еще больше, насыщаясь страхом. Полная женщина вновь заголосила. Террорист подскочил к ней и с маху ударил кулаком в ухо. Крик оборвался, тяжелое тело грузно сползло на пол. Широкоплечий мужчина в спортивном костюме дернулся в традициях героя голливудских фильмов, но реальная российская жизнь давно подравняла героев до уровня среднего безмолвного обывателя. Спортсмен всего-навсего хотел помочь упавшей, но, взглянув на лицо ожившего мертвеца, отказался и от этой мысли, сделав вид, что завязывает шнурок.

– Открой дверь! – гортанно крикнул оживший мертвец водителю. – Живо!

Послышался шум пневмосистемы, дверь скрипуче сложилась, прохладный степной воздух ворвался в парализованный ужасом автобус. Следом по крутым ступенькам неловко вскарабкался запыхавшийся сержант. Его лицо было багровым – не то от физической нагрузки, не то от злости. В преторианскую гвардию Рима отбирали тех легионеров, которые в минуты гнева краснели. Считалось, что в бою они будут решительны и беспощадны к врагам. Если этот признак верен, то сейчас сержант милиции должен был мгновенно обезвредить зарвавшегося преступника.

– Что тут у вас происходит?! – требовательно спросил он и, сняв фуражку, вытер вспотевший лоб.

Но в следующую секунду фуражка выпала из рук и покатилась по проходу. Он увидел гранату и взрывчатку. Кровь отлила от упитанного лица. Бледность – признак трусости или, в лучшем случае, нерешительности – он бы никогда не попал в римскую гвардию. Да и в когорту наводящих порядок центурионов никогда бы не попал.

– Э-э-э, земляк, ты что? – проблеял он, проклиная себя за то, что полез в этот чертов автобус.

– Ложи автомат на пол! – крикнул террорист, выставив вперед руку с гранатой и взявшись другой рукой за кольцо. – Ложи, сказал!

Он выдернул кольцо, и тихий металлический скрежет пилой проехался по нервам всех, кто находился в автобусе.

Гаишник резко согнулся, словно на приеме у невропатолога доставал руками до пола. Сдернув через шею ремень, он бросил оружие на резиновую дорожку.

– Рацию ложи!

Рядом с автоматом легла рация. Их обладатель был готов и сам лечь рядом, только бы остаться в живых.

– Смотри сюда!

Жестом фокусника террорист достал из своего жилета стеклянный стакан, вставил в него взведенную гранату и засунул в нагрудный карман, рядом со взрывчаткой:

– Понял?!

Сержант мелко-мелко закивал головой:

– По-о-о-нял…

– Пошел вон! Передай своим, пусть мне сюда радируют, я скажу, что им делать!

– Что там у тебя? – послышался голос снаружи. Второй гаишник стоял у окна и разбирался с водителем.

– Отойди, Алик, – плачущим голосом отозвался обезоруженный напарник. – Пусть едут, иди сюда скорее!

Он пулей выскочил на свежий воздух.

– Закрывай дверь! Поехали! – заорал оживший мертвец, поднимая автомат. Раздался лязг передергиваемого затвора.

– Все назад! Чтоб здесь никого не было! Только ты сиди, где сидишь! – Налетчик ткнул стволом в женщину с девочкой на руках.

– И ты иди сюда, только больше не ори! – приказал он полной женщине, которая еще не оправилась от удара по голове. – Ну что, бараны, не поняли?! Назад все!

Автомат описал полукруг, затвор лязгнул еще раз, вылетевший патрон звякнул о толстое стекло и, отскочив, упал в проход, крутясь, как бутылочка в одноименной игре. Только там указавшее на кого-нибудь горлышко обещало поцелуи, а какое будущее сулила остроконечная пуля? Пассажиры, занимавшие передние сиденья, поспешно вскочили со своих мест и, отталкивая друг друга, устремились назад, чуть не опрокинув полную женщину, которая двигалась в противоположном направлении. Она заплакала.

– Живо, бараны, а то начну вас резать! – ощерился террорист.

Автобус набрал скорость. В заднее стекло было видно, как один сержант, размахивая руками, рассказывал что-то другому. Пассажиры еще надеялись, что оправившиеся от неожиданности стражи порядка прыгнут в патрульную машину и начнут преследование. Но вместо этого милиционеры бросились к своей железобетонной будке. Справедливости ради надо сказать, что на этот раз бежали они быстро.

Разузнать о судьбе Григорьева и сопровождавших его бойцов так и не удалось. В «Раю» все было спокойно, ничего подозрительного не заметили ни сторожа окружающих баз, ни официанты окрестных кафе и ресторанчиков. Никаких оснований делать предъяву местной братве у команды Жерди не было. Потому что за обвинение, не подкрепленное доказательствами, вполне могли отрезать язык. Причем вместе с головой. Решили просто встретиться с местными, перетереть с ними, посмотреть в глаза. Иногда по глазам, по дрожи пальцев, по неточным ответам и даже по неуверенному тону можно сделать выводы. Для суда все это доказательствами не является, а братва очень даже признает каждую мелочь. Потому среди них и порядка больше.

Жердь позвонил Козырю, забил стрелку. Тот назначил встречу у себя в офисе.

– Мы с Муравьем зайдем внутрь, а вы двое стойте на улице, – приказал Жердь. – Если через час не выйдем – бейте всех подряд!

Пацаны приготовили гранаты, Муравей сунул за пояс взведенный «ТТ» и прикрыл его рубашкой, Жердь положил «ПМ» в карман брюк, чтобы был под рукой. На такси они подъехали к указанному адресу, неспешно выгрузились, назвались в домофон и были впущены в чистый просторный подъезд. По заметно стертым мраморным ступеням поднялись на третий этаж. Жердь позвонил у дубовой двери «Барьера». Два бойца демонстративно стояли под окнами. Внешняя телекамера добросовестно передавала все изображения на мониторы.

– Страхуются! – процедил Волкодав.

– Не поможет, – отрывисто сказал Корень.

Емельян впустил Жердя с Муравьем в помещение и провел к столу, за которым сидели Козырь и Умный. Водка, сало, холодец, соленья… Ситуация с Паном и Скуластым повторялась один к одному. Только Волкодав и Корень сидели в соседней комнате с автоматами в руках, готовые через замаскированные бойницы покрошить пришельцев в капусту. Емельян тоже приготовил ствол и стал за дверью. Для него это была обычная работа: прикрывать хозяина, даже не зная, кто и зачем к нему пришел.

Москвичей специально посадили рядом – так, чтобы их можно было уложить одной очередью. Умный разлил водку, но гости к ней не притронулись.

– Что случилось, брателла? – спросил Козырь, безошибочно определив в Жерди старшего. – Мы с вашими только-только все перетерли, а теперь вы нарисовались. Что за дела?

Тон у него был спокойный, руки не дрожали, держался он вполне естественно. В немалой степени этому способствовал тот факт, что Волкодав держал на прицеле Жердя, а Корень – Муравья.

– Дела такие, брателла, что наши не вернулись в Москву, – столь же спокойно произнес Жердь. – Поэтому мы и приехали. Спросить где наши друзья.

– Ты слыхал?! – Козырь удивленно повернулся к Умному. – Не вернулись! – И снова повернулся к приезжим. – А куда же они могли деться? Мы их в поезд посадили, треснули по стакану на прощание… Куда они заехали? Может, в Турцию полетели, на солнышке погреться?

Ничего подозрительного в его поведении Жердь не замечал.

– А что там за бакланы «черные» с ними ехали? – спросил он, как можно естественнее.

Это была провокация. Если тиходонцы виноваты, то им выгодно «перевести стрелки» на неизвестных кавказцев. И тем самым выдать свою вину.

Козырь нахмурился:

– Бакланы? Да нет, братан, ты что-то путаешь… Там все нормально было… А с чего ты взял-то?

– Да звонил наш парень из вагона. Сказал – непонятки с какими-то «черными» получились…

– Может, потом, в дороге. – Козырь пожал плечами. – Мы ничего такого не видели. Я пошлю ребят, чтоб у проводников расспросили…

– Да мы уже расспрашивали…

– И что?

– Ничего. Все тихо.

– Ну, вот видишь…

Жердь задумался. Козырь никак не проявлял своей вины. И то, как он говорил, и то, что он говорил, не давало никаких зацепок для подозрений. Уж чего проще: ухватиться за «черных бакланов» – да, были такие, может, они пацанов с поезда выкинули… Но он не стал этого делать – наоборот, говорит – никого не было, все тихо-спокойно… Ни одного конкретного факта для предъявы у них не было. Только то, что пацаны пропали. Но тому могут быть и другие объяснения. Например, такое: братва не любит Пана, поцапались с ним да замочили по случайности или в горячке, а потом с перепугу дернули в Сочи, отсидеться, пока все не уляжется! Да, темное дело… Но валить Козыря пока никаких оснований нет, это ясно как белый день! Надо звонить Дяде, докладывать и получать дополнительные указания!

– Что-то жрать захотелось, – Жердь расслабился и потянулся к рюмке. В соседней комнате Волкодав и Корень опустили автоматы. Обстановка разрядилась. Гости и хозяева выпили, закусили.

– Хорошее сало, у нас такого не купишь, – сказал Жердь. – Особо под водяру!

Муравей жадно ел холодец.

– И студень душевный! – с полным ртом проговорил он. – Давай еще накатим. Душевно сидим…

Жердь взглянул на часы. Особенно засиживаться было нельзя, чтобы в помещение не полетели гранаты. Они находились в офисе уже пятьдесят минут, до контрольного срока оставалось десять. Но эти отморозки вполне могут что-то напутать… Он чувствовал себя как на иголках.

– Спасибо, братаны! – Жердь встал, следом, дожевывая, неохотно поднялся Муравей. – Поищем наших пацанов еще пару дней да поедем обратно.

На самом деле он вовсе не собирался задерживаться в Тиходонске. Все решится в ближайший час. Но сообщать о своих планах Козырю не хотел. Ведь подозрения с того полностью не сняты. Возможно, поступит команда прострелить местному авторитету башку, и он недрогнувшей рукой сделает это.

– О чем базар, братва, – в свою очередь ломал комедию Козырь. – Что от нас нужно – говорите, мы все сделаем! Чем можем, поможем!

На такой оптимистической, мажорной ноте бандиты расстались. Емельян проводил москвичей до выхода, изображая радушную улыбку, открыл дверь.

– Пока, пацаны…

Жердь посмотрел вниз, чтобы не споткнуться о порог. Ему не терпелось выскочить наружу. Но рассеянный взгляд зацепился за туфли Емельяна. И задержался на них дольше, чем обычно. Ненамного дольше: на пару секунд. Но дольше, чем обычно смотрят на обувь незнакомого человека.

– Удачи, братан! – сказал Муравей.

– Бывай, – буркнул Жердь.

Тяжелая стальная дверь захлопнулась за гостями.

Емельян вернулся в комнату. Его насторожил последний взгляд гостя. Правда, может, просто понравились туфли? Все пацаны обращают внимание…

– А кто это был? – спросил Емельян у Козыря. Тот снял взопревшую рубаху и, откинувшись на спинку стула, пил водку из стакана.

– Да кенты тех бакланов, что мы под трубу положили, – ответил за шефа Умный. – Так что держи с ними ухо востро!

Емельян остолбенел. Значит, этот приезжий все понял! Недаром он так пялился!

На самом деле, озабоченный гранатами в руках своих отморозков, Жердь понял не все и не сразу. Быстро выйдя на улицу, он сделал знак татуированным дебилам и быстро пошел прочь.

– Подожди, я уже кольцо вытянул! – крикнул вслед один из татуированных. – Надо вставить!

– Потом вставишь!

Они завернули за угол и зашли в пустынный неухоженный парк, где какой-то мужик выгуливал маленькую белую собачонку. Издали за ними наблюдал совсем молодой юноша в неброской одежде и черной вязаной шапочке. Заподозрить в нем соглядатая было очень сложно, именно поэтому он считался одним из лучших наблюдателей Волкодава.

Муравей сразу плюхнулся на грязную скамейку. Жердь брезгливо поморщился и остался стоять. Отморозки стали рядом, один возился с приведенной в боевое положение гранатой. Руки с синими пальцами заметно дрожали.

– Ты зачем кольцо выдернул?! – зло спросил Жердь, с трудом сдержав бранное слово.

– Так бросать хотел!

– В нас?! Если б не вышли, бросил бы?!

– Ну! – кивнул боец. – Ты же сказал!

– Так не прошло часа! – бригадир был вне себя от ярости.

– Прошло, гляди! – Боец вытянул вперед левую руку с зажатой в татуированных пальцах предохранительной чекой детонатора. Но показывал он не чеку, а часы с запотевшим циферблатом. Однако собачник с интересом смотрел в их сторону. И вряд ли его интересовали часы!

Жердь выругался.

– Не светись тут! Отойди за кусты и там все сделай!

Недовольно насупившись, боец направился к голым зарослям кустарника. Вслед за ним с лаем кинулась собачонка.

Какая-то мысль занозой торчала в сознании Жердя, вызывая смутное беспокойство. Но додумать ее он не успел. Грохнул взрыв, злобно свистнули осколки, ударной волной Жердя сшибло с ног, Муравей свалился со скамейки и закрыл голову руками, второй отморозок вскрикнул, присел и схватился за предплечье. Всем заложило уши, в воздух взлетели окровавленные ошметки. Время стало вязким, воздух сгустился. Над кустами поднимался столб сизого дыма. Белая собачка, поджав хвост, с визгом подбежала к своему хозяину, тот ошарашенно тряс головой, потом подхватил псину и пошел прочь, доставая на ходу мобильный телефон. Быстро пошел обратно юноша в вязаной шапочке.

– Сва… – просипел бригадир, поднимаясь и отряхивая одежду. Рядом с ним шлепнулась в пыль оторванная ступня в стоптанном ботинке. Он мгновенно понял, что насторожило его при выходе из офиса Козыря. И голос немедленно вернулся. – Сваливаем! – заорал Жердь. – Я вспомнил! Это туфли Пана! Все, суки! Кранты вам всем!

– А как же мой кореш? – татуированный толкнул ногой ботинок. Рукав его куртки набух от крови.

– Что? – Муравей тыкал в уши корявыми пальцами.

– Через плечо! – остроумно ответил подельникам Жердь. – На ход, живо!

А юный наблюдатель буквально ворвался в офис «Барьера».

– Они взорвались! – возбужденно закричал он. – Бум – и в клочья!

– Кто их? – выскочили в холл Козырь, Умный, Волкодав и все остальные.

– Не знаю! Или гранатой, или миной накрыло! А кто – откуда ж я знаю…

«Обошлось», – подумал Емельян. Но он здорово ошибся. Причем уже второй раз, что при его профессии было недопустимо.

– Иса Асламбеков, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения, – Карпенко передал фотографию сидящему справа от него Шауре, тот внимательно всмотрелся, стараясь представить характер, и передал сидящему сзади Булкину.

– Террорист-одиночка захватил междугородний автобус в Минводах, – громко, чтобы перекрыть шум самолетных двигателей продолжал командир.

Бойцы, сидевшие через проход, а также впереди и сзади, встали со своих мест и обступили командира. В обычном рейсе стюардесса обязательно сделала бы им замечание и заставила вернуться на свои места. Но сейчас стюардессы не было, впрочем, как и других пассажиров. Вместительный салон был пуст. Только восемь бойцов первого отделения дивизиона «Меч Немезиды», поднятые по тревоге два часа назад. «Як-40» выполнял спецрейс «Москва—Северный Кавказ».

– У него около тридцати заложников, среди которых есть дети, – продолжал информацию Карпенко. – Он обвешан взрывчаткой, отобрал автомат у гаишника и положил в карман «афганский тюльпан».

– Что? – переспросил Кулаков.

– Граната в стакане с выдернутой чекой. Если этот гад упадет, стакан разобьется, предохранительный рычаг отскочит и произойдет взрыв. Потом сдетонирует остальная взрывчатка.

Булкин выругался:

– Подстраховался, сволочь! Я его на кишках повешу!

Карпенко поморщился:

– Да это понятно… Только вначале надо к нему подобраться. А он мастерски выбрал позицию…

– Кто там, на месте? – поинтересовался Шаура.

– Все. Как обычно. Милиция, ФСБ, переговорщики, группа антитеррора. Но когда мы прибудем, командование приму я. И имейте в виду, мы проходим как обычная группа из Центра «Т».

– Ясное дело, – кивнул Вадим Семененко.

– И еще имейте в виду, – продолжил командир. – Это экзамен на нашу пригодность. Хотя прямо так вопрос никто не ставил, но думаю, рассматривается это именно так.

Шлыка трясло, как при жестокой ломке. Он попытался отвернуться, но грязные мозолистые пальцы Бритого жестко ухватили его за подбородок и, чуть не сломав шею, развернули голову обратно.

– Смотри, сука! Смотри, пока глаза есть! – велел Бритый, и Шлыку уже ничего не оставалось делать, как подчиниться.

Толченый, будто играясь, легонько тюкнул топориком по бревну, и очередной душераздирающий крик разнесся между голыми скелетами деревьев, отдаваясь эхом в пустынной, продуваемой злыми осенними ветрами лесопосадке. Шлык почувствовал, как по его левой ноге потекла горячая струйка.

Гуля лежал лицом вниз, тяжелый ботинок Соболя вдавливал в рыхлую холодную листву его неестественно изогнутую шею. А Пит ногой прижимал к бревну его руку. Точнее, то что от нее осталось: Толченый отсек уже четвертый палец и с торжествующим возгласом подбросил его вверх. Совершив пируэт, окровавленный кусочек плоти упал на землю, и Толченый тут же втоптал его в грязь.

Горло Шлыка сдавил спазм. Он был полностью деморализован. Хотя он неоднократно участвовал в расправах над провинившимися, но, когда расправиться собираются с ним самим – это совсем другое дело.

Экзекуция над Гулей, известным вокзальным каталой, продолжалась уже более получаса. Зря он был уверен, что ничего им не сделают, зря надеялся на свою хитрость, ловкость, поддержку вокзальной братвы и старенький наган. Они долго паслись в чужом огороде, но Питу все-таки удалось отловить нарушителей правил… Когда спустились густые сумерки, всех четверых привезли в лес, и Шлык почувствовал, что это конечная станция. Всех закопают в холодную землю, и по понятиям это будет правильно, вокзальная братва никаких предъяв сделать не сможет.

Так и случилось: Пит сразу пристрелил Голубя и Коваля, их тела валялись тут же, и Гуля им, наверное, завидовал. Наверняка он сейчас молился о том, чтобы умереть, а не о том, чтобы избежать смерти.

Бритый и еще один долговязый парень, которого Шлык прежде не видел и не знал клички, брезгливо держали его под локти. Но зачем его, Шлыка, заставляли смотреть на то, что происходит? Чего добивались люди Лисицы? Самого Шлыка лишь дважды ударили по лицу, лишив переднего резца, после чего рот братка наполнился кровью, он глотал ее, но иногда не успевал и сплевывал на землю. Похоже, что ему преподносят урок, воспитывают… Но тогда, значит, что его не собираются убивать… Шлык боялся в это поверить.

– Как самочувствие, Гуля? – Лисицин убрал ногу и неторопливо закурил. – Вижу, не очень хорошо… Да? Дерьмово выглядишь, старик. Приболел, что ли? – В тоне Пита чувствовалось участие и забота, причем изображал он их довольно естественно.

– Прикинь, ведь у тебя не хватает нескольких пальцев! Как ты теперь будешь «катать»? Даже если честно сдавать, то как держать колоду? Хотя ты-то честно никогда не играешь! Но все равно – катала без пальцев дело невиданное! Казус какой-то… Слыхал такое словечко, Гуля, «казус»? Очень забавное слово. Эй, ты меня слышишь?

Соболь нагнулся, схватил Гулю за волосы и оторвал его голову от земли. Левый заплывший глаз пленника ничего не видел, второй, налитый кровью, бессмысленно блуждал из стороны в сторону. Верхняя рассеченная губа распухла. Нос тоже разбит и смещен в сторону.

– Слышит, шеф! – доложил Соболь.

– Перевяжите меня, – вдруг тихо прохрипел Гуля. – Перевя…

Но никто не испытывал к Гуле жалости. Даже Шлык. Он был больше озабочен тем, что ожидает лично его. В конце концов, Гуля командовал всеми, а он только подчинялся. Беспечно поигрывающий топориком Толченый отошел в сторону, воткнул лезвие в дерево и принялся мочиться.

– Казусы разные бывают, – продолжил Пит. – Прикинь, приходишь ты домой, а я с твоей бабой в постели. Казус? Конечно, казус! Еще какой… Или я прихожу на свою территорию бабки снимать, а ты уже все снял без меня! И это казус!

Лисицин присел и заглянул избитому человеку в лицо.

– Ты не думай, мне тебя жаль, старик, – он помолчал. – И жаль, что у нас с тобой такая ботва вышла. Но ничего не поделаешь, Гуля. Закон жизни. К тому же я тебя неоднократно предупреждал… Верно? Я ведь предупреждал тебя?

Гуля прошамкал что-то разбитыми губами, но понять смысл сказанного не удавалось. Пит склонил голову:

– Что-что?

– Предупреждал… Пит, я…

– Нет-нет, Гуля, – отмахнулся Лисицин. – Не надо оправданий. Поезд ушел, Гуля. Тю-тю. Слыхал такое выражение: «Поздно пить боржоми, когда почки отвалились»? Очень грамотное замечание. В цвет! А это уже философия, Гуля. Ты философией случайно не увлекаешься?.. Напрасно…

Пит заводил сам себя, и неизвестно, в какие бы еще дебри залез он в ходе своих рассуждений, но его прервал звонок мобильника. Вор достал аппарат, посмотрел на экран и прищелкнул языком. Затем отошел в сторону, чтобы его разговор не был слышен окружающим. Вернулся минуты через две.

– Так, братва, – Пит похлопал себя по карманам куртки, нащупал сигареты и достал пачку. – У меня нарисовалось срочное дельце. Суета сует, в рот ее… Придется сворачиваться, как бы ни была мне приятна процедура общения с милыми людьми. Прикинь, Гуля, это я тебя имею в виду. А ведь сегодняшний день много значил для нас обоих. Не знаешь почему?

Гуля обреченно молчал.

– Потому что это день прощания. Мы уже больше не увидимся, и я, как это говорится, скорблю… – Вор обернулся. – Толченый, давай за руль, отвезешь меня! Соболь, вы тут сами заканчивайте. На куски больше никого не кромсать. Не будем делать сисю мягкой. Просто похороните этого ублюдка со всеми почестями, – он указал пальцем на Гулю. – Закопайте живьем. Будем гуманистами. Подарим ему еще несколько мгновений жизни.

Соболев равнодушно пожал плечами.

– А с этим засранцем что? – заскорузлый палец Соболева ткнул в направлении Шлыка с мокрыми штанами, который уже почти висел на руках Бритого и его напарника. Он был в полубессознательном состоянии.

– Этот пусть живет, разрешаю, – Пит великодушно взмахнул рукой. – Он хороший урок получил. Пусть теперь наладит бизнес на вокзале. Прогресс не должен стоять на месте. Истина, Соболь! Секи!

Они дошли до просеки, на которой стоял забрызганный грязью «Мерседес». Пыж пускал клубы дыма поверх приспущенного стекла.

– Слышь, Пит, а зачем ты этого оставил? – угрюмо спросил Толченый. – Он же прямой свидетель!

– Ты, Леха, отстал от жизни! – назидательно сказал Пит. – Сейчас свидетели никого не интересуют. Всех только бабло интересует.

«Мерседес», раскачиваясь на кочках и скользя по жидкой грязи, с трудом выбирался из лесопосадки. Если бы инженеры и конструктора корпорации «Мерседес-Бенц» увидели, в каких условиях эксплуатируется их детище, они бы наверняка получили нервное потрясение. Наконец, шипованные колеса вцепились в асфальтовое покрытие. Машина резко набрала скорость.

– Вот тута… – Ермолай ткнул сломанным пальцем в свежезарытую траншею под ногами. Избитый, с окровавленным лицом, он в полной мере ощущал сырость и холод осенней земли, потому что стоял босиком, словно коммунист перед расстрелом на идеологически выдержанных полотнах времен развитого социализма. И хорошо представлял, как стыло, мокро и неуютно там, внизу, где лежат шестеро посланцев столичной братвы… Наглядность этого представления особенно обострялась тем очевидным фактом, что ему предстояло лечь рядом с недавними гостями. Причем в самое ближайшее время.

– Точняк? – спросил Муравей и ударил его пистолетом в ухо. – Или опять му-му водишь?

Ермолай пошатнулся, но удержался на ногах. Сейчас он, вдобавок ко всему, оглох на одно ухо.

– Теперь точняк… Вон, напротив березка сломанная…

– Ща проверим! – Жердь достал телефон и набрал номер Пана. В трубке пошли длинные гудки. – А ну, тихо всем!

Не обращая внимания на грязь, Жердь опустился на колени и приложил ухо к сырой земле. Влага усиливает звукопроводимость. С двухметровой глубины, из-под железной трубы, пробилась и достигла поверхности бравурная мелодия «Танца с саблями».

– Слышу, – сообщил Жердь напряженно ожидающей братве. – Еле-еле, но слышно…

Он поочередно набрал номера Скуластого, Гвоздя и Шкипера. Тиходонская земля отозвалась «Муркой», «Гоп-стопом» и «Колымой»…

– Ясно! – Жердь встал, без особого успеха почистил колени, вытер платком правую половину лица и набрал номер Дяди. – Сейчас сделаешь голос нашего старшего! – приказал он Емельяну, указав под ноги. – Я тебе скажу, что говорить…

Емельян хлюпнул разбитым носом, взял телефон и прижал к здоровому уху.

– Что не встречаете, в натуре? Сколько можно на вокзале сидеть? – голос Григорьева прозвучал так натурально, что братки вздрогнули.

Караваев на другом конце провода оторопел.

– Пан?! На каком вокзале? Что за херня? Куда вы пропали? – Усиленный динамиком громкой связи голос Дяди отчетливо разносился между голых черных деревьев. В нем отчетливо читались растерянность и непонимание.

– Да убили нас всех в Тиходонске. В земле лежим…

– Как убили?! Ты что, дури обкурился?!

Жердь забрал телефон:

– Как я говорил, так и убили. Они и в поезд не садились. А тебя один клоун обманул, который голоса подделывает. Сейчас я его казнить буду…

Не прерывая разговора, Жердь извлек из кармана куртки пистолет и прострелил Ермолаю голову. Пуля прошла навылет, Муравей, выругавшись, шарахнулся в сторону. Труп упал на рыхлую землю лицом вниз.

– Ты чего, совсем?! – заорал Муравей. Лицо его было забрызгано кровью. – Чуть меня не пришил!

– Да ничего, все нормально, – сказал Жердь в трубку. – Так чего нам делать?

Громкую связь он отключил, но по последовавшему ответу все поняли, какую команду дал Караваев.

– Харэ. Пустим им кровь и вернемся, – сказал Жердь.

– … Не все крестовые походы можно назвать удачными: во втором и пятом цели не были достигнуты, третий закончился не возвращением Иерусалима, а договором с султаном Салах-ад-дином о свободном проходе христиан к святым местам…

– Разве такой договор считается неудачей, Муса Мусаевич? – спросил Сербинов – рыжий долговязый парень с выраженными веснушками. Учился он, в основном, на «тройки», но сейчас тема его заинтересовала. – Раз договорились, значит, цель достигнута!

– Верно, Володя, – учитель доброжелательно улыбнулся. Это был высокий симпатичный мужчина лет сорока пяти, с гладко зачесанными волосами цвета вороньего крыла и смуглым лицом. – Но переговоры – это хлеб дипломатов, а не военачальников…

– Когда за спиной большое войско – договариваться легче! – гоготнул Витька Земляков, вытянув длинные ноги на середину прохода.

– Я буду дипломатом, – сказал Сербинов. – Лучше договариваться, чем воевать. По крайне мере не убьют!

Класс рассмеялся.

– В седьмом походе войско крестоносцев было взято в плен и освобождено за выкуп, – продолжил Муса Мусаевич. – Тут действительно пришлось поработать дипломатам.

– Что же это за войско такое? – усмехнулся маленький черноглазый Исмаилов. – Если целиком попало в плен? Что это за вояки?

Муса Мусаевич вздохнул и потрепал мальчика по голове:

– Не спеши с выводами, Али! В жизни всякое бывает. Особенно когда идет война… Иногда целесообразней сдаться, чтобы спасти жизни солдат.

Али несогласно покачал головой:

– Мой папа говорит: «Никогда не станет героем тот, кто думает о последствиях!» Надо ввязаться в бой и биться до конца!

Учитель перестал улыбаться:

– Когда подрастешь, мы с тобой поговорим на эту тему…

Прозвеневший звонок прервал дискуссию. Девятиклассники зашумели, захлопали крышками парт и принялись собирать вещи. Несколько ребят и три девочки окружили учителя:

– Муса Мусаевич, а кружок сегодня будет?

– Конечно, обязательно, – кивнул тот.

В это время распахнулась дверь и в класс вошли два крепких мужчины с решительными лицами. Хотя они были в обычной гражданской одежде, манеры и внешний вид выдавали причастность к серьезным структурам правоохраны. Сзади с испуганным видом стояла директриса.

– Муса Мусаевич Асламбеков? – жестко спросил тот, кто шел впереди.

Хотя никакой вины за собой учитель истории не чувствовал, у него взмокрела спина.

– Да, – севшим голосом ответил он. – А… А что случилось?

– Иса Мусаевич Асламбеков ваш брат? – не менее жестко спросил второй вошедший.

– Да… Но мы давно не поддерживаем с ним отношений… Он что-то натворил?

– Вам придется проехать с нами, – тоном, не терпящим возражений, сообщил первый.

Муса Мусаевич ощутил, что вокруг возникла прозрачная, но прочная стена, которая вмиг отгородила его от родной школы, девятого «Б», в котором он был классным руководителем, от всего привычного уклада жизни и устоявшегося ежедневного распорядка.

– Но я не могу… У меня занятия для отстающих и кружок…

Но его никто не слушал.

– Это ненадолго. К тому же кружок можно перенести на завтра. Одевайтесь!

– Но мне надо предупредить жену и детей…

– Ей сообщат. Одевайтесь.

Учителя вывели из школы и посадили в зеленый микроавтобус с черными военными номерами и шторками на окнах. За рулем напряженно ожидал прапорщик в камуфляжной форме. Микроавтобус резко рванул с места и сразу набрал скорость, молчаливые сопровождающие задернули шторки. Некоторое время Муса Мусаевич сидел молча, лихорадочно соображая, что такого мог натворить его непутевый братец. От Исы можно ожидать чего угодно, он уже дважды сидел в тюрьме, лежал в психбольнице… Но сейчас, судя по всему, он выкинул нечто из ряда вон выходящее. Во всяком случае, эти двое не похожи на обычных милиционеров…

– Вы, извините, откуда? – набравшись смелости, спросил Муса Мусаевич. – В смысле, из какого ведомства?

– Из Центра антитеррора, – коротко ответил один из сопровождающих. Или конвоиров?

– Куда вы меня везете? – Учитель был изрядно напуган. – И почему антитеррор?

Кровь стучала в висках, наверняка давление подскочило до ста шестидесяти. Он не мог вспомнить, захватил ли с собой нитроглицерин. А шарить в карманах не рискнул, чтобы страшные незнакомцы не подумали ничего лишнего.

Судя по характеру движения, микроавтобус выехал за город и несся по шоссе.

– Куда вы меня везете? – повторил учитель. – Что случилось?

– Сейчас все узнаешь! – грубо ответил второй сопровождающий. – Потерпи немного!

Терпеть пришлось сорок минут, и каждая показалась часом. Наконец, микроавтобус снизил скорость, сделал несколько поворотов и остановился. Дверь распахнулась, запахло степью.

– Выходим! – скомандовал первый сопровождающий. Он был более вежлив, чем второй.

Мужчины ловко выпрыгнули наружу, учитель неловко последовал за ними. Зеленый микроавтобус стоял в степи, на шоссейной развязке. Вокруг было много машин и людей – военных, милиционеров, штатских. Они стояли группами, многие с оружием на изготовку, нервно переговаривались, курили. Мимо прошли двое гражданских, на плечах у них лежали громоздкие ружья с сошками, как у ручного пулемета, который военрук Симонов показывал школьникам на уроках НВП. Несколько человек смотрели в бинокли, Мусса тоже посмотрел в том направлении. Метрах в трехстах, на переброшенной через железнодорожные пути эстакаде стоял красный, забрызганный грязью «Икарус», от которого и исходило владевшее всеми напряжение и нервозность.

– Слушай меня, Иса, отпусти женщин и детей, – убедительно говорил в микрофон портативной рации широкоплечий мужчина в черной куртке, таких же джинсах и черной лыжной шапочке. – Будь человеком. У тебя же самого есть мать, есть родственники…

– Никого у меня нет, – зло огрызнулся голос из динамика. – Давайте миллион долларов и самолет, а то всех подниму на воздух!

Несмотря на металлический тембр, голос показался Мусе отдаленно знакомым. Но сейчас он не мог анализировать – чей это голос, да и вообще не мог ни на чем сосредоточиться. У него кружилась голова и прыгали мушки перед глазами – значит, давление поднялось до ста восьмидесяти… И он хотел только одного: чтобы его скорее отпустили и он вернулся в свой дом, к Розе и детям.

Первый сопровождающий подошел к широкоплечему с рацией и что-то пошептал на ухо. Тот кивнул и снова нажал кнопку передачи:

– Как это – никого нет? А твой брат Муса Мусаевич? Он здесь и хочет с тобой поговорить!

– Не собираюсь ни с кем разговаривать! Делайте, что я сказал, иначе пристрелю одну корову и выброшу ее вам!

– Не дури, Иса. Брат, родная кровь, он уже идет к тебе. Его глазами на тебя смотрит весь род Асламбековых!

Мужчина отключил рацию и повернулся к Мусе.

– Здравствуйте, Муса Мусаевич! – холодным официальным тоном сказал он. – Я генерал Иванов Петр Петрович…

Муса, конечно, не знал, что перед ним генерал Карпенко. Ему не положено было знать настоящее имя. Да оно его и не интересовало. Сейчас его вообще ничего не интересовало. Учитель находился в ступоре.

– Ваш брат захватил автобус с невинными людьми, он угрожает убивать заложников по одному или взорвать всех вместе с собой. В каждого, кто пытается приблизиться, он стреляет. А в брата не выстрелит. Поэтому вы подойдете к автобусу и убедите его не делать глупостей…

– Убедить Ису?! Я?! Да он меня знать не хочет, хотя я старший брат! Он давно отказался от семьи, он нарушил кавказские законы родства… Я не могу ничего сделать!

– Вы пойдете, вступите с ним в переговоры и убедите сдаться! – жестко повторил генерал.

Учитель закрутил головой. Если зайца загнать в угол, он бросается в атаку.

– Нет! Это незаконно! Вы не можете меня заставить! Хоть Иса мой брат, я никакого отношения к нему не имею, у него своя жизнь! Я-то тут при чем?!

– А при чем пассажиры автобуса?! – рявкнул Карпенко. – При чем женщины и дети, которых твой братец обещает взорвать?! При чем милиционер, которого он чуть не застрелил?! При чем я?! Или я к твоему Исе имею отношение?! Или ребята?!

Генерал обвел рукой собравшихся вокруг мужчин с суровыми лицами. Они смотрели на учителя в упор, и ни в одном взгляде он не читал сочувствия. Ни капли. Скорей осуждение и холодное презрение. Как будто это он захватил автобус с заложниками…

– Так что, Муса, как ни крути, а ты к своему единокровному упырю ближе всех нас! – Карпенко погрозил учителю пальцем. – Поэтому ты к нему и пойдешь!

И Муса Асламбеков пошел к Исе Асламбекову, своему родному брату. Он передвигал одеревеневшие негнущиеся ноги, асфальт казался скользким, как лед, и расстояние до «Икаруса» не уменьшалось. Сил не было, голова разрывалась, как паровой котел с заклинившим аварийным клапаном. Но холодное презрение в глазах борцов с террористами толкало в спину, и он делал очередной шаг.

Наконец, грязный борт автобуса приблизился. За мутными окнами маячили бледные испуганные лица.

«Живой щит», – подумал учитель истории, который регулярно читал газеты. Он остановился метрах в десяти, не зная, что делать дальше. Передняя дверь с шипением открылась.

– Зачем пришел, Муса? – раздался злой окрик брата. Его самого видно не было. – Ты с ними заодно? Против меня?

– Я не против тебя. Они меня насильно привезли. Почему ты захватил невинных людей?

– Не твое дело! Ты всегда только и делал, что читал свои книжки, а жизни никогда не видел! – В голосе Исы отчетливо слышались истерические нотки. – Я жил не только свою жизнь, я жил и за тебя тоже! Хоть это ты старший брат!

– Разве жить – это сидеть в тюрьме и захватывать заложников? – спросил Муса первое, что пришло в голову. – Ты огорчаешь отца, мать, всех родственников. Ты приносишь горе в семьи этих людей. Отпусти их! Подумай, что скажет дядя Магомед или тетя Мисиду, когда узнают про все это…

За дверью, в глубине салона, что-то шевельнулось.

– Слушай, Муса, – уже другим голосом заговорил брат. – Сейчас мне привезут миллион долларов, дадут самолет, и я улечу, буду жить как король! Полетели со мной! Нам хватит этого миллиона, и к нам приедут родители, и дядя Магомед, и тетя Мисиду, и Али, и Хасан – все приедут! Давай улетим!

– Куда мы улетим, Иса? Куда? Нигде в мире не принимают преступников. И никто из близких не приедет к тому, кто опозорил наш род!

В дверном проеме показалась полная женщина. Ее лицо искажал ужас. Сзади стоял Иса, осторожно выглядывая из-за женского плеча.

– Наоборот, я возвеличу наш род! – горячечно говорил он. – Родственники будут гордиться мной!

– Отпусти эту бедную женщину, Иса! Ей очень страшно!

– Отпущу, брат! Я всех отпущу. Спускайся еще, корова! Это я не тебе, брат…

Иса спрятался за женщину, но он был выше, и его ноги стояли на нижней ступеньке. Худые ноги в перекрученных штанах и раздолбанных туфлях. Наверное, ему холодно в таких ходить…

– У тебя плохие туфли, Иса, – печально сказал Муса Мусаевич. – Помнишь, раньше ты всегда получал мои вещи. Я носил их аккуратно, и они оставались почти новыми… Хочешь, я отдам тебе свои ботинки? Крепкие, на меху…

Не видя лица брата, он обращался к его ногам. А сам думал, что обязательно поменяется с Исой обувью – в тюрьме ему пригодятся хорошие башмаки, а он дома переобуется…

– Мы купим самую лучшую одежду, какую захотим! – убежденно сказал Иса. – Я хочу ковбойские сапоги и шляпу, помнишь, как у этого, из кино… Ты правда не с ними заодно? Я мог тебя застрелить, но ты ведь мой брат…

– Я не с ними Иса. Но я говорю тебе: отпусти всех пассажиров! Не делай им зла!

– Обещаю, Муса! Как только…

Учитель не мог видеть глаза брата, а потому все время смотрел на его ноги. И вдруг штанины лопнули, а ноги с треском прогнулись назад – вначале правая, потом левая, как будто кто-то сильно ударил по ним молотком. Точнее, двумя молотками. Что это?!

Иса отчаянно закричал и наклонился вперед, при этом он цеплялся за полную женщину, но удержаться не смог, вывалился наружу и всей тяжестью грохнулся на асфальт. Муса бросился было на помощь – не расшибся ли, но увидел под распахнутым плащом «пояс шахида» и отшатнулся.

– Вот зачем ты пришел! – с укором прохрипел младший брат, скребя себя по груди.

Их глаза встретились. И тут же Ису ударили еще два молотка: один пробил круглую красную дыру под правым глазом, другой клюнул в грудь, ниже левой ключицы. Его тело выгнулось, дернулось и обмякло. Вокруг быстро расплывалась лужа крови.

– Что вы сделали?! За что? – не своим голосом закричал Муса Мусаевич, наклонившись над распростертым телом. – Он же хотел сдаться!

Сильный удар сзади сбил его с ног.

– Сдаться он хотел? Он нас всех убить хотел! – крепкий мужчина в спортивном костюме бил его смертным боем и приговаривал:

– Получи, сука, за братца! Получи! Получи!

Из автобуса выскочил водитель и еще несколько пассажиров, все они набросились на учителя и принялись пинать его ногами. Тот стонал и закрывал голову руками.

Топая тяжелыми ботинками, подбежали люди в форме и штатском, все они, не обращая внимания на чинимую расправу, окружили убитого террориста. Настроение у сотрудников спецслужб было радостным, и они этого не скрывали..

– Молодцы, москвичи, чисто сработали! – Милицейский полковник в форме, смеясь, похлопал по спине Карпенко, который склонился над распростертым телом. Генерал выпрямился, довольно улыбаясь.

– Ребята у меня мастера! Гляди: ноги с двухсот метров и корпус – голова с пятисот! Видел когда-нибудь такое?

– Никогда не видел! – продолжал смеяться полковник. – И ФСБ такого не видела, и СОБР! Так, парни?

Стоящие вокруг суровые мужчины улыбались, кто-то кивал, кто-то не соглашался, вспоминая, что «был один случай»… В руках у некоторых появились плоские стальные фляжки.

Карпенко, оценив попадания, осмотрелся и, тут же «въехав» в ситуацию, растолкал вошедших в раж драчунов:

– Вы что?! Он же нам помог вас спасти! За что вы его бьете? Если бы не он, вы бы до сих пор под прицелом сидели!

Пассажиры тяжело дышали и прятали глаза.

– Они вместе улететь собирались… Вместе миллион тратить…

– Хитрость это! Вон куда этот гад улетел! – Карпенко поднял Мусу на ноги и протянул свой платок. – Вытри кровь, учитель! Спасибо за помощь!

Но тот оттолкнул протянутую руку:

– Я вам не помогал его убивать! Вы просто использовали меня. Противозаконно и подло!

Пошатываясь, Муса Мусаевич Асламбеков пошел прочь. Кровь на лице смешивалась со слезами. Навстречу ему бежали четверо снайперов, которым не терпелось полюбоваться на отлично выполненную работу. Со степи дул холодный, пронизывающий ветер.

«Спецы» в форме и штатском согрелись несколькими глотками водки и недорогого коньяка, погрузились в машины и автобусы и отправились отдыхать. На месте происшествия их сменила оперативно-следственная группа.

– Слышь, Петр Петрович, оставь телефончик, – попросил при прощании милицейский полковник – начальник местного УВД. – Вдруг сложная ситуация возникнет, я тебе напрямую и звякну!

– Конечно, коллега, какие проблемы! – Карпенко продиктовал номер, по которому никто и никогда не дозвонится до Петра Петровича Иванова. Потом они крепко пожали друг другу руки.

На следующий день в Москве состоялся «разбор полетов». Пробное задание дивизиона было отмечено оценкой «отлично» – как за методику проведения, так и за технику исполнения. «Меч Немезиды» заступил на боевое дежурство.