Глава 10
Операция «Сеть»
25 августа 2011 г.
Москва, Кремль
Оказывается, чужая тема Евсеева не отпустила. Внезапно его вызвали на экстренное заседание комиссии по ракетным ЧП, причем отказаться было невозможно. Радовало одно: подведут итоги – и комиссию распустят. Или соберут еще раз через месяц-другой. Но особо мешать основной работе не будут. Не должны по крайней мере.
Заседание проходило в 14-м корпусе Кремля, рядом со Спасскими воротами. В служебных помещениях сердца России Евсеев никогда раньше не был, только по телевизору видел. Собирался он туда с трепетом. Еще бы: Кремль – самый центр российской власти, к которой он приобщится!.. Специально предупредили – явиться в форме, без телефона, оружие и спецсредства исключены, кроме служебного удостоверения иметь паспорт. Ну еще бы… Он ожидал от этого визита чего-то необычного, такого, о чем будет потом много раз рассказывать своим жадно внимающим внукам.
Но все выглядело достаточно буднично. Список на входе, проверка документов, металлодетектор… И идешь между голубых елей по ровной дорожке посередине ровного зеленого газона к солидному зданию, хорошо известному по телевизионным заставкам и газетным снимкам. Вместо огромного Георгиевского зала его проводили в относительно небольшую комнату, где уже находилось человек двадцать – тоже участники совещания. Евсеев узнал среди них Гуляева, главного конструктора НПО «Циклон», с которым они работали на эсминце «Гремящий». Подошел узнать, что происходит.
– Сам не знаю, что там стряслось такого экстренного, – вполголоса прогудел Гуляев. – Меня прямо с полигона выдернули: вертолет, потом спецрейс, всю ночь летел… Наверное, Первое лицо хочет заслушать отчет своей комиссии!
Через минуту в комнату вошел молодой человек с ясными комсомольскими очами.
– Президент ждет. Личных вопросов не задавать. И вообще не задавать вопросов, только слушайте и записывайте. Прошу пройти за мной.
Они поднялись на второй этаж, где находится так называемый «Р-2» – резервный рабочий кабинет президента. Все происходило слишком быстро, в голове у Евсеева ничего не успевало откладываться. Только заметил замаскированную рамку металлодетектора в одном дверном проеме да узкие колонки системы «Янтарь» – в другом. И вымуштрованных парней в костюмах с галстуками на всех ключевых точках. Впрочем, не заметить их было невозможно. Да они и не маскировались.
И вот члены комиссии уже на месте. Оказалось, что это не сам кабинет, а примыкающий к нему актовый зал, похожий на тот, в котором проходят торжественные собрания на Лубянке. Ничего удивительного – все актовые залы в России похожи, как братья-близнецы.
На первых двух рядах уже сидели какие-то важные товарищи, о высоком социальном статусе которых свидетельствовали только их спины, потому что голову никто не повернул.
На входе парни в черных костюмах быстро вклинились в группу вошедших, отдавая каждому короткую команду ровными механическими голосами.
– Третье справа в четвертом ряду, – услышал Евсеев рядом с собой.
Спустя мгновение дошло, что речь идет о кресле. Комитетская выучка помогла. Он сел на указанное место. Тут же рядом с тяжелым вздохом опустилось – нет, рухнуло – чье-то грузное тело. Евсеев повертел головой. Гуляева рядом не было, он остался где-то сзади.
Когда вошедшие расселись, дверь справа открылась, и в зал вошел сам глава Российского государства, неожиданно показавшийся Евсееву довольно симпатичным, гораздо симпатичнее, чем по телевизору. И еще моложе. Навстречу ему бросился грузный человек с покрасневшим от волнения лицом, который, уменьшившись в росте, склонился к Президентскому уху и принялся беззвучно шевелить губами.
Все встали. Президент отстранил краснолицего, поднялся на невысокий подиум, прошел к столу, коротко кивнул собравшимся и сел в кресло. Все сели.
– Начинаем работу, – буднично сказал Президент.
Человек с красным лицом уже стоял перед подиумом за легкой трибуной, развернувшись вполоборота к Президенту. Он что-то говорил. Голос его был похож на гул трансформатора. Евсеев видел рыхлый профиль на фоне окна и пытался вникнуть в смысл слов. Но слова расплывались. Профессиональное ухо не воспринимало их, с ходу отсеивало в мусор.
Проведена большая работа…
Выявлены некоторые недостатки…
Наша первоочередная задача…
Евсеев вдруг узнал этого человека. Это был Министр обороны Севрюгин. Он старательно напряг все свое внимание, но к этому времени Севрюгин закончил и сел на место в первом ряду.
Слово получил следующий докладчик, отрекомендовавшийся Главным экспертом комиссии. Он был худ, с всклокоченной головой и с приспущенным галстуком.
– Результаты несколько обескураживающие, – с ходу заявил Главный эксперт без всякого вступления. Судя по внешнему виду, к военному ведомству он никакого отношения не имел. Евсеев его не знал.
– Комиссия проделала огромный объем работы. Выезжавшие на места группы собрали большой эмпирический материал, и мы его тщательно исследовали, обобщили отчеты групп… Окончательный доклад составил полторы тысячи страниц, и я могу его зачитать…
Эксперт поднял толстенную папку, чтоб все видели.
– Избавьте от частностей, Юрий Яковлевич, – прервал его негромкий голос Президента. – Прошу изложить суть.
– Спасибо, – Юрий Яковлевич кивнул в сторону стола и встопорщил седые брови.
– Итак, никаких видимых причин отказа наша группа не обнаружила. Это касается всех трех образцов, потерпевших крушение.
Он обвел глазами аудиторию.
– Конечно, можно допустить, что узлы, явившиеся причиной внутреннего конфликта, не обнаружены. Лично я в такое допущение не верю. Мы располагаем достаточным количеством фрагментов, чтобы распознать конструктивный либо технологический брак… Таковы факты. Все остальное, как говорится, от лукавого. Я закончил.
Евсееву его речь почему-то понравилась. Очень коротко и предельно ясно. Хотя, если задуматься, в результате все запутывается еще больше. В первых рядах поднялся сдержанный ропот.
– А что выявила проверка в ракетных частях? – сказал кто-то с места.
– Ноль! И еще раз ноль! – ответил Юрий Яковлевич, задрав брови на самый лоб. – Техническое состояние изделий в пределах нормы. Признаков саботажа не обнаружено. Выявлен целый ряд нарушений, но они не имеют причинной связи с катастрофами. Даже на Энгельсской авиабазе, где, согласно некоторым сведениям, царит дух Дикого Запада и моральное разложение, даже там техпроверка показала 9,8 балла из десяти возможных. В наших условиях финансирования это очень высокий…
– Я все понял, – прервал его Президент. – Значит, дела обстоят лучше некуда!
Наступила звенящая тишина. Евсеев услышал тяжелое, с присвистом дыхание соседа.
– Ракеты у нас в идеальном состоянии. Причины отказа не выявлены. И тем не менее отказы почему-то случаются. И ракеты падают.
Президент медленно, с усилием пригладил волосы ладонью ото лба к затылку.
– Мне кажется, я все это давным-давно уже слышал, Юрий Яковлевич. Здесь содержится явное несоответствие. Логическая нестыковка.
– Я не специализируюсь на риторике, – тихо сказал Главный эксперт. – Я имею дело с техникой и фактами. А факты таковы, как я их доложил.
– Тогда, может, кто-то подскажет нам, как эту нестыковку разрешить? – Президент, казалось, не услышал его.
Все молчали. Долго. Минуту, две, пять. Нет, конечно, не пять… Евсееву просто показалось. Ведь ответ казался таким очевидным – с точки зрения риторики, с точки зрения техники, с любой точки! Но пауза повисла. Запредельная, мучительная. Словно участники совещания соревновались между собой, кто дольше высидит не дыша.
– Я считаю, надо сделать выборку и провести контрольные пуски! – услышал Евсеев свой собственный голос. Голос был слегка охрипший, но все-таки его.
По залу прошел легкий шорох. Первые ряды обернулись. Он увидел множество узнаваемых, или, как стало модно говорить, медийных, лиц: вот глава президентской администрации, вот секретарь Совбеза, вот заместитель Министра обороны, вот Директор ФСБ, вот заместитель председателя Правительства, вот еще какой-то Министр, командующий РВСН, а это депутат, глава Комитета по обороне…
– Как вы сказали?
Президент нашел его глазами, знаком поднял с места. Евсеев одернул китель, выпрямился.
– Надо отобрать несколько ракет разных классов, на разных полигонах, – сказал он уже тверже. – Выбрать произвольно, чтобы исключить совпадения. И протестировать все стадии полета. Оборудовать датчиками внешних и внутренних воздействий. Типа самолетных «черных ящиков». И посмотреть, что они нам покажут.
Майор Евсеев вспотел. «Мама родная, – подумал он. – Зачем я вылез? Сказали же – вопросов не задавать! Хотя это и не вопрос, а ответ…»
Но отступать было поздно.
– Нестыковка в том, что ракеты исправны, пока они находятся на земле, – сказал Евсеев, прокашлявшись. – Проблемы начинаются, когда они поднимаются в воздух. Я считаю, надо продолжать проверку в рабочем режиме. До тех пор, пока не найдем причину. А то просто мистика какая-то получается…
Серые глаза Президента сверлили его где-то в области солнечного сплетения. Там образовалась сосущая пустота. Захотелось даже чем-то прикрыть грудь, но Евсеев продолжал стоять, вытянув руки по швам. Он понял, что не должен был высовываться. Его никто не тянул за язык.
Молодой человек с комсомольскими очами, следуя какому-то невидимому знаку, подскочил к Президенту, тихо произнес несколько слов, ткнул пальцем в список приглашенных.
«Докладывает, кто я такой и откуда взялся», – догадался Евсеев.
– А нам ничего больше и не остается, – нарушил вдруг тишину Президент. Он еще раз пригладил волосы рукой, как будто хотел выжать из них воду, и посмотрел в стол.
– Тестирование надо продолжать. Метод исключения. Все верно. Садитесь, товарищ Евсеев.
Евсеев сел и сложил вспотевшие руки на коленях.
– Ну, ты, майор, даешь… – послышалось рядом сквозь тяжелое дыхание. Он повернул голову. Да это замдиректора ФСБ Никонов! Когда бы и где они оказались на соседних местах как равные? Никогда и нигде. Только здесь, перед Президентом, они действительно равны в своей малозначительности.
– Здравия желаю.
А в зале снова говорили. Почти одновременно. Севрюгин, Юрий Яковлевич, командующий РВСН… Все, оказывается, так и думали. Произвольная выборка и тестирование полетных характеристик. А что еще можно предложить? Сроку – две недели. Полигоны для тестовых полетов отберет лично Президент. Курировать испытания будет представитель ФСБ… Хотя бы тот же Евсеев. Завтра сбор рабочей группы, все подробности на месте.
Подождите. Как Евсеев?! Почему?! Это не лезло ни в какие ворота! Ему необходимо заниматься разведчиком Роджером Кински, а вместо этого дают новое задание по ракетам! Нет, надо как-то отбояриться от чужого дела!
На выходе из зала парень в черной «тройке» вручил ему пропуск с завтрашним числом.
– Явка за полчаса. Не опаздывать, пожалуйста.
Все быстро расходились, вытекали через разные выходы – несколько человек отправились с Президентом в правую дверь, министры вытекали в левую, более мелкие чины возвращались к главному выходу. Евсеев тоже направился туда. Где-то на периферии зрения возникло бледное восковой бледностью лицо Гуляева.
– Так поздравляю! Дельная мысль!
Евсеев механически пожал протянутую руку.
– Заварил ты кашу, майор, – это Никонов, его самый большой начальник, если не считать Директора. – Но это хорошая каша. И то, что повар наш, поднимает авторитет ведомства!
– Товарищ генерал, это же не моя линия! И не нашего отдела вообще! У меня сейчас появился очень перспективный фигурант для отработки по линии «Ш», и отвлекаться на несвойственные дела никак не с руки!
Никонов недовольно выпятил нижнюю губу.
– Пусть этим фигурантом другие занимаются! Что, у нас людей нет?! А тебе лично Президент задание дал! Ты хоть понимаешь, что это означает? Какая на тебе… на всех нас лежит ответственность?!
Евсеев почувствовал себя полным дураком.
– Понимаю, товарищ генерал.
– То-то же! Сейчас сразу ко мне, нарисуем план оперативного обеспечения техмероприятий, и я сразу доложу Директору!
– Так точно, – сказал Евсеев.
А сам подумал: какой сегодня может быть план, если техмероприятия разрабатывает рабочая группа, а она соберется только завтра?
И всю дорогу до Лубянки в голове тупо вертелось: «Заварил ты кашу… Заварил ты кашу…»
А разве он ее заваривал?
* * *
28 августа 2011 г.
Полигон РК-12. Дичково
«Никому не дано дважды войти в одну воду».
Многие неправильно понимают эту поговорку: дескать, что сделано один раз, то уже не удастся повторить. На самом деле смысл в другом: повторить-то можно, но обстановка и условия будут другими – та, бывшая вода уже утекла, сейчас речку наполняет новая. И входишь ты в новую воду, хотя и в старом месте…
Приезд Евсеева на Дичковский полигон вызвал даже не испуг, а откровенную панику, что-то вроде массового приступа давней фобии, которую уже считали излеченной и забытой. Ни начштаба Рогожкин, ни особист Мамедов давно здесь не служили – после скандала с радиосканером сменился весь высший офицерский состав. Но на генетическом уровне архивных личных дел, по легендам, передававшимся молодым от ветеранов, по «страшилкам» особиста, помнили в Дичково, хорошо помнили шпионский скандал 2002 года! И даже фамилию молодого лейтенанта из Москвы, который его инициировал, тоже, оказывается, не забыли!
При температуре воздуха +48 °С аэродромный бетон и асфальт в жилом городке дышали влагой и цветочными ароматами – солдатики их поливали из «керхеров» с шампунем каждые десять минут. Кусты вдоль главной улицы-аллеи городка ровно подстрижены, казармы светились свежей персиковой краской, плац был заново разлинован. Ярко-зеленые урны масляно блестели, как если бы их только что окунули во что-то ядовитое. Напротив штаба, там, где раньше стоял чугунный Ленин, не осталось даже постамента – только круглая ухоженная клумба, засаженная пожухшими на местной жаре розами.
Зато справа от клумбы сиял свежей красной краской огромный стенд: «Жизнь части». В правом верхнем углу красовался портрет командующего РВСН генерал-лейтенанта Лысакова, который чуть свысока, как и подобает командиру, взирал на славные дела одного из вверенных ему воинских подразделений, представленные под его требовательный отеческий взгляд.
Здесь имелся текст присяги, которая, надо полагать, свято соблюдалась всеми – от рядового до полковника. Десятка три фотографий, фиксирующих безупречную службу и хороший отдых военнослужащих: обслуживание и пуск ракеты, развод караульного наряда, напряженное бодрствование дежурной смены, торжественное прохождения личного состава перед трибуной с командованием, концерт художественной самодеятельности…
Видимо, художник только-только успел закончить работу над этим монументальным произведением. Или даже не совсем успел. Краска местами потекла, и присяга напоминала исходящие кровью титры фильма про вампиров. Огромное лицо под форменной фуражкой с залитым чем-то красным подбородком и плачущими красным глазами, без всякого сомнения, изображало только что хорошо откушавшего главного героя.
Ничего удивительного. Еще вчера никто не мог знать об этом визите – ни Евсеев, ни изображенный на стенде ракетный главком, ни даже Министр обороны. Лишь к полуночи рабочая группа комиссии по ракетным ЧП определилась с площадками для контрольных пусков (Дичково, Ужур, Ашулук) и списком дополнительного контрольного оборудования. А уже в восемь утра был снаряжен спецборт, которым прибыла сюда возглавляемая Евсеевым опергруппа ФСБ и бригада технической поддержки со всем необходимым. Совершенно непонятно, как слухи об этом визите просочились на полигон. Но рисовали Лысакова, стригли кусты и красили урны минувшей ночью. Больше было просто некогда.
– Температурная аномалия, товарищ майор! Смола ведь на крышах кипит! – оправдывался бледный от переживаний и бессонницы начштаба Курков. Начальник полигона находился в отпуске, и все проблемы обрушились на его плечи. Он перебежками сопровождал Евсеева, уверенно направляющегося к штабу вдоль знакомой аллеи.
– Вы не беспокойтесь! Сейчас мигом все поправим!
Евсеев не беспокоился, но его не успокаивал.
Высоко в голубовато-белом небе застыл хищный силуэт ястреба. Где-то далеко звенел жаворонок. Больше ни одного пернатого в округе заметно не было. Похоже, всех местных ворон и сорок отстреляли этой же ночью. И девять лет назад их отстреливали, но тогда с конкретной целью… Огромных комаров тоже не было. Успели вытравить? И от змей не предостерегают… Неужели и на них охотились бесконечной минувшей ночью? Кстати, тогда, в 2002-м, командира части тоже не было… Все повторяется в круговороте событий и дел, все повторяется…
Они вошли в здание штаба, поднялись на второй этаж. Здесь их ожидал молодой чернявый капитан с быстрыми, чуть прищуренными глазами.
– Оперуполномоченный военной контрразведки капитан Зейналов! – отрапортовал капитан. И пошутил несколько напряженно: – Неужели еще один шпионский радиосканер, товарищ майор?
Евсеев посмотрел на него внимательно. Особист перестал улыбаться.
– Проходите, товарищи, проходите, – засуетился Курков, открывая дверь.
В кабинете гудел кондиционер, еле слышно напевал голос в радиоточке. Все сияло первозданной чистотой. При Рогожкине кабинет выглядел совершенно иначе.
Евсеев протянул Куркову запечатанный пакет с личной подписью Министра обороны.
– Это вам.
Начштаба надрезал конверт канцелярским ножичком для бумаг. Рогожкин для всех надобностей пользовался штык-ножом от АКМ, даже закуску им резал.
Курков достал предписание, прочел. Новая забота заставила вытянуться его и без того напряженное лицо.
– Сколько у нас времени? – спросил он.
– Совсем немного, – сказал Евсеев.
* * *
Из рабочего блокнота майора ФСБ Евсеева:
«Вторая командировка. День 3-й.
Дичково, военный полигон РК-12.
Век учись, как говорится. Только что узнал, что ракеты индекса Р-36М изготавливались по схеме “завод – старт”. С завода-изготовителя они прибывают на место уже “упакованные” в пусковой стакан. Конструктивная особенность. Чтобы извлечь их оттуда, надо либо везти вместе со стаканом обратно на завод в Москву, либо… Ну да, осуществить пуск.
А как ставить датчики?
Я-то рассчитывал, что все работы будут проводиться в ангаре. Само собой. Ангар расчистили, пригнали тяжелый ракетный тягач. И только потом Курков робко так заикнулся: товарищ майор, а зачем? Неужели будем изделие вместе со стаканом выдирать?
Олух!!! Потеряли четыре часа!
Зато обнаружил, что могу довольно складно и убедительно материться. У Зейналова как-то странно подергивался нос, впервые такое вижу.
Кстати, в 2002-м особистом здесь был татарин Мамедов, сейчас – Зейналов, дагестанец. В Дичково контрразведка – что-то вроде отряда янычар?
Связался с Москвой, там долго консультировались, никто не мог принять решение. Наконец наш Главный эксперт Юрий Яковлевич сказал:
– Ставьте датчики на “36-й” – немодифицированный образец. Внешнее воздействие моделей не различает!
Молодец! И потому, что умница, и потому, что не срет в штаны, когда надо взять на себя ответственность.
Вечером с бригадиром технарей спустились в арсенал, осмотрели толстое зеленое тело “Р-36”. Заглянули в технологические люки, осмотрели разъемы, поискали места, куда можно поставить дополнительные датчики. А таких мест-то и нету! Тесно везде. Доступ к важнейшим узлам и системам отсутствует. Ничего странного: инженеры воплотили замыслы конструкторов “в металл”, изделие готово к использованию. А к чему сводится “использование” для сотрудников полигона? К заправке и пуску! Техдоводку в таких условиях, конечно, никто никогда не проводил. Почему об этом никто не заикнулся на совещании рабочей группы в Москве, для меня остается величайшей загадкой.
Из Ужура и Ашулука ничего. Там наверняка столкнулись с такой же проблемой. Москва тоже молчит, не вносит корректив, не дает мудрых советов.
Надо справляться своими силами. Не везти же эту елду на завод, в самом деле…»
«День 5-й. Наши технари молодцы – они решили задачу. Все допоборудование установлено.
Даже не верится.
Втиснули в технологические люки 5 детекторов излучения, подсоединили их к питающим проводам. В головную часть вместо имитирующей боеголовку болванки поставили “черный ящик” в титановой оболочке, который сохранит всю телеметрическую информацию даже в случае ядерного взрыва. И передатчик, сообщающий на КП сведения датчиков каждую минуту полета.
Опять залезаю в арсенал, со специального подъемника осматриваю зеленое чудовище, точнее, произведенные в нем изменения. Бригадир техдоводки рядом – показывает, объясняет, я принимаю по списку каждый датчик, сверяю с журналом проведенных работ. Убедившись, что все совпадает, пломбирую отсек, ставлю роспись в журнале. Я – последний, кто прикоснулся к этому узлу до старта. Тут же вспоминается детская поговорка: “Последняя рука хуже дурака”…
Нет, все должно быть в порядке. Когда мы заканчиваем, “Р-36” окружают автоматчики. Никто не подойдет к ней до самого пуска, и я лично буду это контролировать!
Из прохладного, пахнущего металлом и смазками хранилища поднимаемся на поверхность. Груз, давивший все эти дни, свалился с плеч. Я в восторге жму руку бригадиру:
– Вы даже не представляете, что вы сделали!
Тот кисло усмехается.
– Почему же, прекрасно представляю. Совершили акт вредительства, нарушив заводскую комплектацию и утвержденную КБ схему электрических цепей изделия “Р-36”. А вы это подтвердили своими подписями. Раньше за такое расстреливали, сейчас дадут лет по пятнадцать…
У меня даже челюсть отвисла.
– Шутите?
Бригадир пожимает плечами.
– Пошутить могут те, кто находится наверху, – он показывает пальцем вверх. – На этот раз неудачи вполне можно списать на наше вмешательство…
Я, щурясь, смотрю на голубое небо. Вряд ли оттуда последуют такие шутки. Но для того руководства, которое пониже, такой сценарий вполне вероятен… Хотя времена не те. А главное – такая шутка ничего не даст: катастрофы ведь не закончатся…
– Не бойтесь, это исключено! – твердо говорю я.
– Надеюсь, – отвечает бригадир.
Короткий часовой перерыв.
Мне отвели кабинет на третьем этаже штаба, это бывшая ленинская комната. Телевизор, небольшая библиотечка, кондиционер. Да, еще древний проигрыватель “Аккорд-101” и стопка виниловых дисков. Валерий Ободзинский, “Самоцветы”, Эдуард Хиль, о… Дин Рид!..
Сейчас бы холодного-прехолодного пива с таранькой… Но откуда здесь такая роскошь?
Осторожный стук. Бочком-бочком входит сержант с подносом. На подносе – запотевшая бутылка пива, стакан и гора сушеных окуньков. Я даже ничего сказать не успел, только глянул. Не знаю, что там у меня на лице изобразилось. Сержант даже не крикнул, а хрюкнул:
– Никак нет, товарищ майор, я ошибся!!!
И мигом исчез.
Что-то с лицом у меня, наверное, не то. Но я тут же изменил выражение, выскочил в коридор и вернул служивого обратно».
«День 6-й. Ракета на старте. Заправка. Снова иду ставить пломбы и расписываться. Этих росписей в случае чего мне хватит на несколько пожизненных сроков.
Взвод охраны берет пусковую вышку в кольцо.
Все. Мавр сделал свое дело. Остается ждать приказа. Пуск будет проходить дистанционно, нам даже на кнопку нажимать не придется, только доложить о готовности… Кто будет нажимать, я даже точно не знаю. Может, в штабе округа в Астрахани. Или даже в Москве.
Срочно в душ. И – отдыхать. Вернее, ждать».
«Ночь 6-го дня. В полночь на аэродроме приземлился новенький “Ми-35М” с бортовым номером 50-“желтый”. Его видно через бинокль из окна ленинской комнаты. Двигатель заглушили, но наружу никто не выходит. Думаю, это вертолет Генерального штаба.
Значит, они и будут пускать…»
* * *
– А ведь я в 2002-м служил в Дичково, товарищ майор, – негромко сказал Зейналов, глядя в подсвеченную прожекторами ночь за окном. Он жадно курил, собирая пепел в спичечный коробок. – Я помню, как вы приезжали… Мы тогда все деревья облазили и чердаки, искали этот сканер. А Колька Иващенко чей-то транзистор разломал, плату оттуда достал и отнес вам. Чтобы увольнительную заработать…
– Вы рядовым служили? – спросил Евсеев. Он тоже смотрел в окно. В инфракрасный бинокль можно было разглядеть пусковую вышку, на аэродроме ритмично мигали габаритные огни вертолета.
– Да. Я с вами на той подъемной платформе был, когда Ленину голову снимали. Не помните меня?
– Нет.
– А я помню. Когда вы достали этот сканер оттуда, у вас лицо было такое…
– Какое?
– Счастливое, – Зейналов старательно обточил кончик сигареты о дно коробка. Она стала похожа на ракету. – Светилось даже.
– Это сканер светился, – сказал Евсеев.
Ему сейчас было не до Зейналова с его воспоминаниями. Команду на пуск могли отдать в любую минуту.
– Я на всю жизнь это запомнил, – прозвучал в темноте голос особиста. – У нас в казарме тогда шутки офицеров повторяли: вот лох московский приехал в штиблетах.
Голос осекся.
– Извините, конечно, товарищ майор, но вы действительно в таких штиблетах были идиот… смешных… А потом в одну минуту все переменилось. Все наше начальство будто ниже ростом стало. Рогожкин особенно. Непонятно, то ли сожрать вас были готовы, то ли сапоги лизать. Я такого никогда раньше не видел…
Евсеев снова приставил бинокль к глазам. Его одинаково раздражали едкий сигаретный дым и проникновенный голос Зейналова. Скорее бы уже давали пуск.
– Я тогда сказал себе, что тоже хочу работать в ФСБ. Прямо на этой платформе поклялся… У нового начштаба рекомендацию выпросил в Академию ФСБ… Готовился, зубрил как проклятый… И поступил. Сразу после «срочки». На контрразведывательный.
Помолчали. Рация на подоконнике издала короткий хрипящий звук и снова замолчала. Евсеев взял ее, приложил к уху. Ничего.
– Так что вы, можно сказать, вроде крестного отца для меня, товарищ майор… – пробубнил Зейналов.
И спустя минуту спросил:
– А с Рогожкиным что было, не знаете? Его ведь в Москву вроде вызвали?.. И даже арестовали… Но потом он к нам приезжал…
Над стартовым столом вдруг взвилась красная сигнальная ракета, оставляя на сетчатке сверкающий дугообразный след. Монотонно загудела сирена. И в ту же секунду рация ожила:
– Всем службам и подразделениям! Учебно-боевая тревога!
* * *
«Утро 7-го дня.
Как только ракета ушла, меня вызвали в вертолет Генштаба. Там – Второй замминистра обороны, Главный эксперт комиссии Юрий Яковлевич и полковник РВСН из рабочей группы по контрольным пускам.
Взлетели сразу. Курс на Ашулук. Как куратор я должен лично проверить готовность изделий на всех стартовых площадках. Головой отвечаю.
В рассветном небе отчетливо виден белый инверсионный след “36-й”.
Здесь хорошая звукоизоляция и довольно комфортно. Юрий Яковлевич объяснил мне, что это новейший транспортно-боевой вертолет, на вооружение поступили всего три единицы. Он с увлечением рассказывал о модернизированных узлах и системах вооружения, но я слушал вполуха. Кураторские заботы не дают покоя. Но жалеть поздно.
На подлете к Ашулуку передали, что наша ракета самоликвидировалась в пределах 300-километровой зоны. Связался с Дичково, приказал своей опергруппе отправляться в зону крушения.
…Ашулук, полигон РК-13.
Брат-близнец Дичковского полигона.
К счастью, допоборудование уже установлено. Моя задача – проверить целостность пломб, поставить свою подпись в рапорте о готовности изделия. С точки зрения здравого смысла – полная бессмыслица. Зачем гонять для этого огромный девятитонный вертолет? С точки зрения бюрократической, формальной, это называется локализацией ответственности. Если обнаружится, что причиной сбоя послужила элементарная халатность, отвечать за все буду я один. Пожалуй, разумно. Не для меня, конечно.
В 15:00 – пуск.
В 15:04 небо на востоке осветилось зеленоватой вспышкой. Самоликвидация.
Молча грузимся в вертолет и – дальше, в Ужур…»
«День 8-й.
Пуск “36-й” с Ужурского полигона прошел без сучка без задоринки. Спустя двадцать пять минут ракета благополучно поразила цель на полигоне “Новая Земля”. Первый удачный старт за последние два месяца. Хоть что-то.
В Ужуре начинается работа по расшифровке телеметрии, а я возвращаюсь в Дичково. Там уже готовы первые результаты. И они обнадеживают. В том смысле, что появилась хоть какая-то зацепка.
Датчики на дичковской ракете непосредственно перед потерей управления зафиксировали поток электромагнитного излучения на гипервысоких частотах…»