Глава пятнадцатая
Судьба следователя Лопатко

– Ничего не трогаешь. Садишься где скажу, сидишь тихо. В носу не ковыряешь.

Молодой человек, присев на корточки, внимательно осмотрел мальчишку, поправил воротник рубашки, достал платок и вытер ему углы рта.

– Гамбургер лопал?

– Ну, – вяло согласился мальчишка.

– Салфеткой надо пользоваться, «ну».

– Там не было салфетки.

– Была.

– Не было.

– Ай-яй-яй, нехорошо обманывать взрослых, – пожурил подростка Степан Ваныч, наблюдавший со своего поста за этой беседой.

– Слышал? – спросил молодой человек.

– Да пошел он, – сказал подросток. – Зачем ты меня вообще сюда привел? Ты обещал на автошоу. А здесь ментовка.

– Если будешь так разговаривать, так и будет тебе «ментовка», – назидательно сказал Ваныч. – Ишь ты…

– Мне нужно зайти к одному знакомому. А потом мы пойдем на автошоу, – сказал молодой человек. – Но только если ты будешь себя хорошо вести. Усвоил?

– Е-мое, – мальчишка поднял глаза к потолку. – Не трогать. Сидеть. Не ковырять.

– Тогда пошли.

Перед Таней Лопатко лежал исчерканный лист, которому уже не суждено было стать началом обвинительного заключения. Как говорил старина Хемингуэй, главное – придумать первое гениальное предложение, а потом все пойдет как по маслу. Таня этого не знала, но с первым предложением у нее сегодня что-то не клеилось. Она нарисовала замысловатый орнамент в углу. Что-то похожее на арабскую вязь. Нарисовала сидящую человеческую фигурку с поднятыми руками. Над человечком – темное облачное небо. Попробовала нарисовать пистолет марки ПМ, но у нее ничего не получилось. Задумалась: а почему она не умеет рисовать пистолеты? Она знает «макарова» как свои пять пальцев, где что расположено, и как оно работает. А нарисовать не может. Почему? Наверное, ей надо было после школы поступать в физкультурный. Или на химфак в университет.

На самом деле ей просто очень не хотелось писать это обвинительное заключение. Но – надо, Федя, надо.

И в тот самый момент, когда Таня положила перед собой новый чистый лист и контуры того самого первого гениального предложения уже нарисовались в ее воображении, – в дверь постучали.

– К вам можно?

На пороге кабинета стоял смутно знакомый мужчина. За руку он держал какого-то мальчишку.

– Здравствуйте, Татьяна Леонардовна. Вы меня, может, не помните… Я – Виктор. Мы познакомились на вечеринке в «Дионе».

– Да, конечно.

Она вспомнила. «Дион», удачная сделка с цейлонским чаем. Его зовут Виктор, и он в тот вечер терся возле Денисовой подружки.

– А этот молодой человек? Ваш сын?

– Это Артем. Племянник.

– Пришел во всем сознаться, Артем? – Таня наклонилась вперед и улыбнулась, как улыбаются добрые тетушки-инспектрисы в сериалах про милицию.

– Чего? – Мальчишка хмуро посмотрел на Виктора.

– Мы собирались на автошоу: «Салон Две Тысячи», знаете? Думали взять с собой Дениса Петровского. А его не оказалось на месте, – объяснил Виктор. – Билет пропадает. Я вот и вспомнил о его симпатичной коллеге. Может, вырветесь на часик-другой?

Мальчик Артем с усилием высвободил свою руку из руки Виктора, решительно прошел через кабинет и плюхнулся в кресло напротив Тани Лопатко. Он с минуту пристально смотрел ей в лицо, потом взял карандаш со стола, повертел в пальцах, положил обратно и широко зевнул.

– Странно, – совершенно искренне призналась Таня, поглядывая то на Артема, то на Виктора. – Вот так, вдруг… Очень странно. Может, вы тоже присядете?

– Извините, если мы не вовремя… В самом деле, как снег на голову: бац, автошоу, – Виктор негромко рассмеялся. Смех у него был приятный и вполне естественный.

– Мы пойдем, пожалуй. Я и не подумал. Рабочий день, и все такое. А тут мы: бац…

– Ты второй раз говоришь «бац», дядя, – заметил Артем.

– Пошли, вставай, – сказал ему Виктор.

– Я решил во всем сознаться, – сказал Артем.

– Нет, нет, погодите, – сказала Таня. – Дайте сообразить…

– А у вас пистолет есть? – спросил Артем.

Едва бросив взгляд на это чудо автотехники, Таня поняла, что курбатовский «Пежо» здесь и рядом не стоял. Задние дверцы распахивались назад, как в генеральских лимузинах времен второй мировой войны. Усевшись на заднее место (рядом с водителем сел Артем, сказав, что он уже вчера забил), она увидела на спинке переднего сиденья телеэкран и сразу поняла, что постесняется спросить марку автомобиля.

– Я неделю салон не чистил, так что вы не пугайтесь, – сказал Виктор.

Таня с удивлением обнаружила, что они уже мчатся по Магистральному проспекту в четырех кварталах от прокуратуры.

– Вам удобно?

Она вздрогнула и пробормотала невпопад:

– Переживем…

– Что? – не понял Виктор.

Пока она раздумывала, что ответить, они уже приехали. Виктор, почти не снижая скорости, въехал на платную стоянку у Футбольного Манежа, где проходил автосалон, – шлагбаум едва успел подняться. В окне сторожевой будки Таня успела заметить подобострастно улыбающееся лицо охранника.

Когда они предъявили билеты и переступили порог Манежа, Артем тут же ринулся к вращающемуся подиуму, где стояла серебристая спортивная машина и вокруг танцевали полуголые красавицы, – и исчез в толпе. Виктор поинтересовался, с чего бы Таня хотела начать: с «немцев», «итальянцев», «американцев»? Или по чашке кофе с коньяком для начала?

– А Артем? Вы не боитесь, что он потеряется? – спросила Таня.

– У него есть телефон, – сказал Виктор. – Созвонимся.

Для начала они посетили стенд компании «Тексако», где подзаправились виски с содовой из широких стаканов и посмотрели, как девушки в ковбойских костюмах отбивают чечетку на деревянных досках.

– Вы говорили, помнится, что у вас «Вольво»? – поинтересовался между делом Виктор.

– Нет, у меня «Опель», – ответила Таня. О том, сколько лет этому «Опелю», она предпочла не говорить. Да ее об этом и не спрашивали.

– Тогда мы начнем с «немцев», – сказал Виктор. – Что будет естественно.

Они обошли стенды «Ауди», «Мерседес» и «Фольксваген», обращая внимание в первую очередь на модели желтого и красного цветов. Суровые парни в двубортных костюмах с бейджиками, которые следили за тем, чтобы никто не поцарапал зеркальный лак бортов или не испортил кожаную обивку салона, вдруг начинали улыбаться, когда с ними заговаривал Виктор. Они отщелкивали замки на дверцах и галантно предлагали Тане присесть на водительское сиденье, подержаться за руль и понажимать кнопочки, отвечали на любой ее нечаянный вопрос сложносочиненными и сложноподчиненными предложениями, а когда ей надоедало сидеть и спрашивать, они протягивали свои крепкие сухие ладони, чтобы помочь ей выйти из машины.

– Что-нибудь понравилось? – спросил Виктор.

– В общем… – Таня вспомнила свой старенький автомобильчик. – В общем, понравилось.

– На самом деле это хлам, – сказал Виктор, когда они сделали привал у стенда «Кастрол» и пили кислое калифорнийское вино. – Пошли, покажу кое-что.

Приземистая желтая машина не стояла, а скорее лежала, распластавшись, на круглом вращающемся подиуме. Подиум был огорожен ленточками, вокруг стояли целых четыре мордоворота в цивильной униформе, а внутри на водительском сиденье восседала длинноногая манекенщица, которая улыбалась в окошко всякий раз, когда приближался какой-нибудь увешанный аппаратурой фотограф из информагентства.

– Это «Ламборджини», – сказал Виктор, жестом подзывая к себе одного из мордоворотов. – Это, в принципе, машина. Не то чтобы совсем, но…

– Вы не могли бы попросить девушку освободить место? – сказал он охраннику. – Спасибо. И проследите, чтобы эта штука не вращалась. Подиум, я имею в виду… Таня, не хотите присесть? Да не бойтесь, она никуда не уедет, здесь чип-ключ… Ручку на себя. Не бойтесь, не отвалится. Вот так. Вам помочь?

– Не надо, – сказала Таня.

Она опустилась на низкое сиденье, охранник вопросительно посмотрел на нее и нажал кнопку на приборной доске, – дверца бесшумно встала на место, щелкнул замок. Таня испытала легкий приступ клаустрофобии, но в ту же секунду все прошло. Здесь пахло кожей и дорогим парфюмом.

Таня схватилась за руль. И ее посетило незнакомое до этой поры чувство. Синдром «племянника герцога», как сказал бы психолог. Она поняла, что это серебристая «Ламборджини» – ее машина. Немного капризная, местами неудобная – когда приходится забирать из гимназии старшего и младшего детей и бедные малыши теснятся вдвоем на правом спортивном ковшеобразном сиденье, – но такая привычная, и всегда эффектная, особенно когда делаешь покупки в гипермаркете и, увешанная пакетами, идешь к стоянке, нашаривая в сумочке этот самый чип-ключ… и она, Татьяна Леонардовна Лопатко, не мыслит себя вне этой машины, как безногий инвалид не мыслит себя вне инвалидной коляски.

– Нежнее возьмитесь за руль, – посоветовал Виктор.

Он сидел рядом, в том самом правом ковшеобразном кресле. Как он здесь очутился, Таня не заметила.

– Нравится?

– Да.

Она отпустила руль, а потом взяла его очень нежно. Как… Как…

– Пятьсот лошадей, – сказал Виктор. – Жмете на газ, и мир галопом несется вам навстречу.

Татьяна вдавила ногой педаль акселератора, та упруго поддалась. Это вам не старенький «Опель»… Колеса долю секунды пробуксовали на месте, окутавшись дымом, потом машина сорвалась с подиума, рассекла надвое толпу, снесла ворота аварийного выхода, выскочила на пешеходную дорожку, оттуда на проспект и, не отвлекаясь на светофоры, ревя, как обескрыленный истребитель-перехватчик, – понеслась вперед, на трассу…

В стекло постучали. Виктор, перегнувшись через нее, нажал кнопку на двери, и стекло уехало вниз. Снаружи стояла длинноногая девушка, держа поднос с двумя наполненными бокалами. Татьяна взяла бокалы, один передала Виктору. И закрыла стекло.

– Давайте выпьем, – предложил Виктор, – за вашу «Ламборджини». На которой вы будете каждый день ездить на работу.

– Скажете тоже, – хмыкнула Татьяна. – Какая же это должна быть работа, чтобы я на зарплату такую тачку себе отхватила?

– Нормальная работа. Ничего сверхъестественного. – Виктор выпил вино, нажал клавишу на панели, и снизу выплыл двойной подстаканник, куда он поставил пустой бокал.

– Новая «ламбо», с конвейера, стоит 180 тысяч долларов. А этой машине четыре года. Это уже половина заводской цены…

– Откуда вы все это знаете?

– От хороших людей, – улыбнулся Виктор. – Так вот, если я, – предположим, если! – попрошу их продать машину другому хорошему человеку, моему другу, – они отдадут ее за семьдесят тысяч. И комплект резины впридачу. И с рассрочкой на пять лет.

– Хватит, – отмахнулась Татьяна. Одно дело молча помечтать, другое дело вести пустопорожние разговоры с цифрами, выкладками и планами на пятилетку. Она это не любила.

– По мне что семьдесят, что миллион, все едино…

– Неправда. Вы просто предвзято относитесь к своей работе. У вас замечательная работа. Я вам завидую. Честно. Будь я на вашем месте, я за какую-то неделю заработал бы первоначальный взнос на эту красавицу.

Таня внимательно посмотрела на него, а потом от души рассмеялась.

– Нет-нет, я не имею в виду взятки и шантаж… – Он тоже засмеялся.

– Ничего противозаконного, даже аморального. Вот честное слово. Только работа. В правильном… – он перестал смеяться и поднял указательный палец, – в правильном направлении. Те несколько тысяч, что вы с Денисом наварили на сделке с чаем, это ведь сущий пустяк, – последнее слово он произнес страшным шепотом, наклонившись к ее уху, так что она почувствовала горячее дыхание.

Близость мужчины в замкнутом пространстве шикарного авто будоражила женскую составляющую следователя Тани Лопатко.

«Интересно, здесь можно заниматься сексом?» – вдруг подумала она. И сама же ответила: «Конечно, можно. Это можно делать где угодно. В „Жигулях“, „Москвиче“, и даже „Запорожце“. Не говоря уже о „Пежо“ и „Опеле“. Но в изысканной тесноте салона „Ламборджини“ секс будет особенно пикантным…» Она вдруг представила, что это произойдет прямо здесь и сейчас, и окружившая подиум толпа вместе с охранниками и модельными девицами будет рассматривать ее торчащие в окна ноги. Но у нее старый педикюр – это катастрофа!

Видение исчезло, возбуждение прошло. Она вынырнула из мира разнузданной фантазии в мир просто фантазии.

– Что?

– Я говорю – пустяк. Это ничто. По сравнению с деньгами, которые валяются под ногами, а нужно только наклониться и поднять, – это вообще…

Он замолчал, подыскивая нужное слово. Он так и не убрал губы от ее уха, а Таня почему-то и не была против. От него пахло вином, дорогой кожей и еще чем-то, чем пахнут мужчины, разъезжающие в дорогих авто. Праздником, наверное.

– Вы будете тратить такие суммы за один поход в магазин, – сказал он. – И сразу забывать. И это будет нормально…

– А кто вам это сказал? – спросила Таня. – Тратить, забывать. Откуда вам это известно?

Он пожал плечами.

– Ниоткуда. Это логично. Если только вы хотите. Многие не хотят. И не верят. Что, в принципе, одно и то же. – Виктор сделал паузу. – Вы хотите?

Он накрыл своей рукой ее руку, лежавшую на рычаге переключения передач. Это было похоже на сцену соблазнения из какого-то мыльного сериала. Но Тане почему-то было даже интересно.

– Как ваше настоящее имя?

– В смысле? – Ей показалось, что Виктор напрягся.

– В смысле, что вы искуситель. И звать вас Мефистофель. И у вас есть рога и хвост…

– Нет, нет, этого точно нет. Так хотите?

– Скажем, хочу. И что?

Она повернула к нему лицо. Губы Виктора, находившиеся до этого около ее уха, встретились теперь с ее губами. Поцелуй вышел торопливый и смазанный, как нерезкий кадр на фото, – все-таки спортивные кресла плохо приспособлены для таких целей.

– Если хотите, значит, обязательно сбудется, – весело сказал Виктор, выпрямляясь на своем сиденье.

– Вон, сидят, видишь? Целуются. Щупаются. Видел?

Мальчик Артем кивнул в сторону желтой «Ламборджини». Его дружок, который сбежал по случаю выставки с уроков и ошивался здесь с самого открытия, удивленно вытянул шею. Он видел, что в салоне кто-то шевелится, но тонированные стекла мешали разглядеть подробности.

– Ты что, серьезно?..

– Это мой онкель. Дядя, значит. А с ним милиционерша. А вокруг гориллы стоят. Охранники, значит. Они специально, чтоб никто не мешал.

– А почему милиционерша? – недоверчиво спросил дружок. – Они же старые все.

– Не знаю. Опять, наверное, в дерьмо какое влез, – Артем вздохнул. – Приходится со старухами щупаться.

– В смысле?

– Вот в том и смысле. Трахнет ее, а она ему в деле ластиком подчистит. Или бумажку какую потеряет спецом. Он и меня для этого из гимназии отпросил. Чтоб разжалобить.

– Кого?

Мальчик Артем покачал головой и собрал соломинкой остатки колы из стаканчика. Сегодня его дружок отличался особенно низким коэффициентом интеллектуального развития.

– Кого-кого, – передразнил он. – Милиционершу. Она старая дева. Без детей, значит. А тут он является с мальчиком: ути-пути. Типа детей любит. Ну и она, по идее, сразу на него запрыгивает.

– А-а, понятно. А чего он в машину-то с ней полез?

Артем смял пустой стаканчик и торжественно засунул дружку в нагрудный карман его куртки.

– Ладно. Пошли, покажу тебе настоящий полицейский мотоцикл. Если скажу, нам руль покрутить дадут. И еще колы принесут бесплатной. Мне тут все разрешают.

За одним из соседних столиков то и дело раздавался громкий девичий смех. В «Папе Джо», где последние несколько вечеров работает молодая нонконформистская группа «Коска», нужно очень и очень постараться, чтобы твой смех услышали соседи. Вера не обращала внимания, потому что ей нравились «вштырилы», а нравились они ей прежде всего потому, что у нее в жизни не было никаких особых забот. У Дениса заботы были. И «коски» ему совсем не нравились. Поэтому он в конце концов не выдержал и раздраженно обернулся.

Через столик от него сидела Антонина Алферова, рыжая крановщица, бывшая подружка Синицына – в каком-то жутко обуженном то ли скафандре, то ли комбинезоне, который, наверное, являлся последним писком моды унисекс. Едва Денис посмотрел в ее сторону, она тут же перехватила его взгляд и преувеличенно громко удивилась:

– О, Денис, как вас там по отчеству! Какая встреча!

Она была в хорошем подпитии. И она, видно, очень хотела, чтобы Денис непременно увидел ее в этом шикарном заведении, одетой в этот шикарный скафандр, с неким шикарным мужчиной за столиком.

– Привет, – сказал Денис и отвернулся, собираясь продолжить ужин.

Но Антонина уже встала и направилась к нему. Денису тоже пришлось встать и представить друг другу Веру и Антонину.

– Очень приятно.

– Очень приятно.

Потом ему пришлось познакомиться с шикарным мужчиной. Мужчиной, к величайшему удивлению Дениса, оказался Эмиль Арно, стажер Криминального департамента Французской Республики.

– Это Эмиль, он настоящий француз, прямо из Парижа! – тараторила Антонина. – Он – промышленный дизайнер, представляете? Он учился в Сорбонне! Вы знаете, Денис, что такое Сорбонна?

– Да, – сказал Денис. – Привет, Эмиль.

– О, Денис! – Эмиль пожал его руку. Выглядел он несколько растерянным. – Какой я радый, да! Очень и очень радый.

– Так вы знакомы? – разочарованно протянула Антонина. – А почему ты мне ничего не говорил?

Она обиженно и как-то чересчур фривольно ткнула Эмиля пальцем в живот.

– Я не знать твой широкий круг знакомств, Тоня, – с неожиданной сухостью парировал Эмиль.

Он повернулся к Денису:

– Так хотелось посидеть с тобой за бутылкой старого вина, дружище, поговорить про всякое! Но… Сейчас мы уходим, очень срочно, нас ждут, извини. Идем, Тоня.

– Куда? – удивилась Антонина. – Ты же обещал еще…

– Я все выполнять, что обещать. Идем.

Он суетливо отсчитал деньги, бросил на столик, схватил Антонину за руку и исчез.

– Она из деревни? – поинтересовалась Вера.

– Да. Как ты узнала?

– Правильно говорят: можно вытащить девушку из деревни, но нельзя вытащить деревню из девушки. Манера говорить, одеваться, прическа, макияж… А подцепила француза. Он что, в самом деле промышленный дизайнер?

– Наверное, – пожал плечами Денис.

– Бр-р-р. У него такое лицо, будто он ложку из сервиза стащил.

– Может, и в самом деле стащил, – рассеянно ответил Денис.

«Значит, промышленный, – думал он. – Значит, дизайнер. И вдобавок интересуется девушками с оборонных предприятий…» Ладно.

Вечером он позвонил из таксофона Мамонту:

– Понимаю, что обращаюсь не по адресу как бы. Извини. Посоветоваться надо. Мнение старшего товарища выслушать. Может, пригласишь как-нибудь на чашку чаю?

– Насчет? – спросил Мамонт как-то невнятно. Кажется, он ужинал.

– Надо еще раз проверить одного человека… Арно, стажер французский. Ты слыхал наверняка.

– Положим. А Белов твой что?

– Он проверял, все чисто выходит. Но у меня есть серьезные подозрения. Очень серьезные. Надо перепроверить.

– Ладно, заходи. Поговорим.

В прокуратуре скандал. Рахманов мечет молнии и ревет басом. Молодое поколение, видишь ли, племя младое, сынки мамкины, остолопы х…вы, засранцы…

Отличились Дерзон и Вышинец. Дерзон вел дело о нападении на сотрудника ГАИ, задержал стайку юнцов, устроил двоим из них перекрестный допрос. Нервы у юнцов не выдержали, они стали брызгать слюной, катить друг на друга бочки, и один в запале проговорился о каком-то «джипе с Бакинки». Дерзон насторожился. Поднажал, наобещал парню с три короба и очень скоро выяснил, что речь шла о машине замначальника городской пожарной охраны Богдановича, убитого на Бакинском шоссе. Группа вооруженных молодых людей отслеживала дорогие авто, передвигающиеся по трассе в темное время суток, останавливала, водителей обездвиживала, оглушив чем под руку попадется, машины сбывала через армянскую группировку. С пожарником они осрамились, поскольку у того в машине оказалось какое-то хитрое электронное устройство, которое выключило двигатель через пятьдесят метров, поскольку законный хозяин отсутствовал в салоне. Они вернулись за оглушенным пожарником, привели его в чувство и потребовали, чтобы он отключил устройство. Богданович это делать отказался и даже попробовал отобрать пистолет у одного из нападавших. В потасовке пистолет выстрелил, Богданович остался лежать на шоссе, а молодые люди скрылись… Все вышеизложенное было занесено в протокол и подшито к делу.

Вышинец, который в свое время вел дело Богдановича и направил в суд обвинительное заключение на совсем другого человека, был вызван на ковер к прокурору. Суд состоялся, осужденный получил двенадцать лет строгого режима и на данный момент отбывал свой второй месяц. Правда, он действительно угонял машины и доказали ему семь эпизодов, но на двенадцать лет это не тянуло. К тому же встал вопрос, что и признания в угонах были липовыми…

На вопрос Рахманова: «Как все это могло получиться?» Вышинец, затрепетав, ответил только: «Так ведь мне это… Курбатов сказал, как надо делать».

– А при чем тут Курбатов?! – взвился прокурор.

Курбатов был вроде как ни при чем. Но его Рахманов вызвал тоже. О чем они беседовали в прокурорском кабинете, Александр Петрович не распространялся. Кстати, и Дерзон побывал на ковре у главного, и тому, говорят, попало куда больше. Но Васька вышел из кабинета улыбающийся и цветущий, как майская роза, – а вот Курбатов не улыбался. На очередном утреннем совещании Рахманов сообщил, что в свете известных событий следователь Вышинец получает строгий выговор с занесением в личное дело, а старший следователь Курбатов получает устное замечание.

«Ну ладно, – думал Александр Петрович, выезжая на следующий день со своей стоянки и направляясь на работу, – а теперь давай трезво все рассудим и разберемся в конце концов, почему на душе у меня так пакостно».

Он до того глубоко и трезво задумался, что проскочил на полной скорости «спящего полицейского» и едва не сбил мальчика с собакой, переходящих улицу. Он резко затормозил, обсигналил побелевшего от страха мальчишку, но дальше уже ехал осторожнее.

«Это все из-за старика, из-за Рахманова, леший бы его побрал…»

Вышинец дурак, тут спору нет, и свинью он подложил изрядную. Обозлились все: и пожарники, и менты, и судья, и сам прокурор области Победенный. В облпрокуратуру Рахманов ходил за последнюю неделю четырежды, – как на эшафот. Курбатов не знал, что конкретно ему грозило, но разбушевавшийся божок требовал жертвы щедрой и кровавой… Вышинец, ясное дело, через месячишко окажется в какой-нибудь районной прокуратуре. Поделом. Но ведь Рахманов, сукин дед, с перепугу хотел и его, Курбатова, бросить в пасть облпрокурору: вот, мол, вам опекун и наставник того самого оболтуса – делайте что хотите.

Можно сказать, обошлось. Правда, это было связано с расходами: подарено коллекционное охотничье ружье и конверт в пятью тысячами американских рублей. Ладно, ладно. Однако…

Обидно. Устное замечание. Кому? Ему, Курбатову!! А он-то априори полагал, что у прокурора котелок варит, что прокурор знает, кого можно обижать, а кого нельзя.

Оказалось, не знает. Сегодня устное замечание, завтра выговор, а послезавтра, глядишь, и уголовное дело против важняка возбудит!

Ничего, узнает. Вот только…

На пешеходном светофоре Курбатов заметил знакомую фигуру. Петровский. В голове важняка еще только раскладывался пасьянс, некое смутное ощущение, – а он уже перестроился вправо, повернул и остановился прямо на «зебре» перед ожидающим зеленого света Денисом. Перегнувшись, распахнул дверь у пассажирского сиденья.

– Денис Александрович, прошу!

Петровский удивленно воззрился на него.

– Спасибо, мне здесь пара шагов…

– Ничего, – жестко сказал Курбатов. – А мы проедемся. Садись.

Петровский пожал плечами и сел в машину. Курбатов включил передачу, съехал с «зебры» и припарковался неподалеку.

– Давно хотел поговорить с тобой, а все недосуг. И сегодня наверняка тоже будет недосуг, и завтра. Вот и решил тебя снять прямо на улице. Спросить хотел… Ты как, не против?

– Спрашивайте, отвечу, – сказал Денис.

– Знаешь, как тебя зовет зам Победенного?

– Нет.

– Киллер прокурорский.

– Спасибо хоть не хрен моржовый, – сказал Петровский. – И что?

Курбатов все ждал, когда он выдаст чем-нибудь свое волнение, но Петровский оставался спокоен. Или он попросту не понял?

– А почему он тебя так зовет, знаешь?

– Нет, – сказал Петровский и посмотрел на часы. – У меня встреча в девять, Александр Петрович. Вы не могли бы покороче?

– Ладно, – усмехнулся Курбатов. Теперь он по-настоящему разозлился. – Могу и покороче. Мне известно, что ты убил Курлова. На пистолете твой отпечаток. Копия отпечатка у меня. И это еще не все…

Петровский даже глазом не моргнул. Слушал.

– И Степанцова тоже ты убил, – продолжал Курбатов. – Есть показания Сухановой и Гулевича. Взрывники, помнишь? У которых вы с Курловым забрали взрывное устройство. Они опознали тебя по фото.

– Ерунда, – без выражения бросил Петровский. – Мои обвиняемые вас хоть двадцать раз опознают. А эти двое перемолотили весь изолятор и скрылись, так что их показания не проверишь. Слабовато, Александр Петрович!

– А двое бомжей, которые могли тебя изобличить? Они убиты за городом, под Яблоневкой. И таким же ножом, что другие твои потерпевшие! Уж не ты ли их колешь?!

– Извините, это уже психиатрия. Что-нибудь еще?

– А тебе мало? Ах ты сука!.. Одного прокурорского работника тебе, значит, кажется мало? Хочешь всех нас, своих товарищей, замочить? Ты, двуличная гадина, оборотень!..

Курбатов мгновенно сменил свой обычный брезгливо-высокомерный вид на угрожающий, его густой и властный баритон, набирая крещендо, гремел как из сабвуфера. Он даже сделал движение – намек на движение – будто собирается схватить Петровского за отвороты куртки.

Но вместо того чтобы покрыться пятнами и забормотать нечленораздельные оправдания, Петровский снова посмотрел на часы.

– То что вы говорите, Александр Петрович, – бред сивой кобылы в сентябрьскую ночь. Если бы дела обстояли именно так, я бы уже сидел в СИЗО и давал показания. Но раз я сижу не там, а здесь, в вашей машине, значит, вы попросту шантажируете меня с какой-то целью. Могу я узнать, с какой именно?

Курбатов лихорадочно соображал: что-то не стыкуется, он не должен себя так вести. Петровский не настолько туп, чтобы не понимать, насколько реальна опасность. В чем же дело?.. Но обратного пути нет, слово сказано, сдаваться нельзя.

– Ну почему сразу шантаж, Денис?

Он больше не кричал. Его голос был голосом человека, уставшего объяснять всем и каждому, что поступки людей мотивируются не только соображениями подлости и корысти. Голос грубоватый, но вполне отеческий.

– Я не шантажирую тебя, дуралей… Пойми, ты ведь тоже один из нас. Мы должны держаться друг за друга, чтоб не пропасть, как в песне поется… И я к тебе всегда относился с большим уважением. Доверял тебе. Я просто хочу знать: почему?

Петровский смотрел на него, будто ждал продолжения. Потом сказал:

– Ладно. А знаете, как о вас говорят в прокуратуре? Курбатов – это человек, который ничего не говорит и не делает просто так. Ему всегда бывает что-то нужно. Так что вам все-таки нужно?.. Говорите, не стесняйтесь.

Курбатов молчал.

– Хотите, чтобы я добился для вас каких-то благ через высоких покровителей в ФСБ? Или наоборот – хотите натравить меня и Контору на кого-то неугодного вам? Или… может, вам просто нужны деньги?

На какой-то миг Курбатов в самом деле потерял самообладание. Правая ладонь, сжимавшая до этого рулевое колесо, вдруг метнулась в сторону Петровского. Тот с неожиданной ловкостью и силой перехватил руку и вывернул кисть назад, применив болевой прием. Курбатов невольно приподнял тело, выгнулся дугой, заскрипев зубами от боли.

Петровский отпустил его.

– Выходи, – прошипел важняк. – И беги, если тебе есть куда бежать. Все равно твоя жизнь на этом закончена. Сгниешь на нарах, щенок. Пошел вон. Убирайся!..

– Разве вы меня не подвезете на работу? – удивился Петровский. – Вы же обещали.

– Я тебя…

– Вот что, – прервал его Денис. – Скажу вам начистоту. Я не боюсь вас. Сказать почему? Мне хорошо известно, при каких обстоятельствах вы покинули городскую прокуратуру Воронежа. И я знаю, как вас называли там.

Он выдержал паузу.

– «Пылесос». На деле Федорина вас схватили за руку помеченные деньги и все такое… Вы уже стояли одной ногой в тюрьме, но наверху решили не размешивать дерьмо – вони не оберешься… Все спустили на тормозах: вас уволили, вы на год исчезли, а вынырнули уже в Тиходонске. Так? Причем личное дело оказалось чистым, то ли вы листы выдернули, то ли документы подменили. В любом случае уголовная статья у вас на носу висит. А может и две.

Курбатов достал платок и заторможенным движением вытер слюну с подбородка. Его не покидало ощущение нереальности происходящего. Солнце всходило на западе, Дон впадал в Ледовитый океан, а этот щенок Петровский учил его, Курбатова, жизни. Всю жизнь он сдаивал компру на других и умело ее использовал. Сейчас этот сопляк собрал убийственный материал на него самого и использует виртуозно: с небрежной лихостью… Да, мир перевернулся!

– Вы прекрасно знаете, кто за мной стоит, Александр Петрович. И если вы попытаетесь нагадить мне, посадить меня, если вы даже убьете меня, а труп разложите на атомы и развеете по ветру – вы в тот же день не только вылетите из прокуратуры города Тиходонска, но и…

Денис брал собеседника на понт. На самом деле он не был уверен в том, что Контора поднимется за него горой. Ведь Контора – это конкретные люди. Кто вступится за него? Белов? Ну напишет докладную начальству, Заишный накарябает резолюцию. Дальше что? Разве только Мамонт… На него действительно можно надеяться…

Но Курбатов относился к людям старой закалки. Они по инерции верят во всемогущество и беспощадность Конторы. И знают, что с ней лучше не ссориться.

– Хватит, – глухим голосом сказал Курбатов. – Я умею проигрывать. А ты умеешь выигрывать. Поэтому не говори больше ничего.

Он завел машину и включил передачу, поморщившись от боли в кисти. Через две минуты темно-синий «Пежо» остановился у прокуратуры.

– Кстати, отпечаток на пистолете все-таки не мой, – сказал на прощание Денис. – Можете ознакомиться с материалами дела. Тут вы что-то напутали, Александр Петрович. Или недостарались. Всего хорошего.

«Я тебе еще припомню эти слова», – мрачно подумал важняк. Но вслух ничего не сказал. Он отогнал машину на стоянку и вышел, с силой хлопнув дверцей. Правая рука продолжала болеть. Странно, теперь даже выволочка, которую ему устроил Рахманов, не казалась такой уж обидной.

На крыльце он столкнулся с Таней Лопатко. Та была необычайно приветлива и разговорчива, что по утрам случалось с ней крайне редко, – спросила даже, хорошо ли он себя чувствует.

– А что, я как-то не так выгляжу? – раздраженно буркнул Курбатов.

– Нет, – сказала Лопатко. – Как обычно. Только…

– Слушай, – неожиданно для самого себя произнес Курбатов. – Давай встретимся. Вечером. Сегодня. Былое и думы, шампанское, музыка, а? Мы тогда расстались как-то непонятно, а потом… В общем, я замотался, ты замоталась, никак склеиться не можем, как чашка разбитая, ну? Давай?

Но Таня Лопатко, похоже, даже не слышала, о чем он говорит. Она смотрела мимо, и взгляд ее был сфокусирован на объекте, находящемся где-то за левым плечом Курбатова. Тот оглянулся и увидел молодого человека, который спешным шагом направлялся к ним.

– Фу-ух! Чуть не забыл, – сказал молодой человек, оказавшись рядом с Таней. – Твои ключи и телефон. Ты забыла у меня в машине…

Он передал ей вещи и, видно, намеревался поцеловать, но заметил Курбатова и отступил на шаг.

– В общем, до вечера. Я заеду за тобой.

– Я буду ждать, – сказала Таня. – Кстати, познакомься, это Курбатов, следователь по особо важным делам. Александр Петрович – Виктор…

– Можно просто Витя, – молодой человек с чувством пожал руку важняку. – Я преклоняюсь перед людьми вашей профессии. А следователь по особо важным делам… не представляю, это, наверное, как небожитель? Удачи вам!

Курбатов проводил Витю взглядом и увидел, как тот сел в просторный «Кадиллак», помахав на прощание рукой, и умчался в сторону проспекта.

– Где он такую тачку отхватил, а? – ядовито спросил Курбатов.

Но Таня уже ушла.

Зайдя к себе он первым же делом позвонил в ЭКО, Варашкову.

– Слушай, Семен Константинович, какой там был отпечаток на тэтэшнике из Первомайского?

– Ну ты даешь, Александр Петрович! Что я тебе, столько мусора в голове держу? Сейчас возьму журнал учета экспертиз, мы недавно Петровскому акт оформляли…

Какое-то время Варашков шелестел бумагами.

– Слушаешь? Вот: три отпечатка: два на затворе, один на торцевой части рукоятки. Два петлевых и дуговой. Принадлежат неустановленному лицу.

– Подожди, подожди… Как так?! Вы мне справку давали – один завитковый отпечаток на затворе! И он совпадал с тем, который я вам приносил!

– Ну и что? И тот совпадал с отпечатком неустановленного лица, и эти…

– Семен Константинович! – Курбатов перешел на официальный тон. – Тогда был один отпечаток. И он принадлежал неустановленному лицу, которое я установил. А теперь отпечатков три. И принадлежат они тому неустановленному лицу, которое никто и никогда не установит! Как так получилось?

Варашков замолчал. Дело пахло неприятностями. А они любому руководителю не нужны. Поэтому, по правилам новейшего времени, надо не выяснять подробности своих недочетов, а любым путем защищать честь мундира.

– Не знаю, что у кого получилось, – наконец сказал он. – Мы сделали официальную экспертизу и передали следователю, который ведет дело и который эту экспертизу назначил. Все официально, есть запись в журнале, копия заключения подшита в экпертное дело. У следователя Петровского к нам претензий нет. А вы приходили неофициально, постановления не выносили, по устному запросу вам выдали справку. Это предварительный документ, он не обладает процессуальной силой. К тому же это дело не в вашем производстве. Почему же у вас есть к нам претензии?

– Да брось, Семен, какие претензии, – отработал назад важняк. Просто спросил. А своим задницы надери, они сегодня одно перепутали, завтра другое перепутают. Небось Демин Петровскому экспертизу делал?

– Точно, Демин, – подтвердил Варашков уже не таким колючим тоном. – А что случилось-то?

– Да так, ничего особенного. Будь здоров.

Повесив трубку, Курбатов долго сидел, глядя в одну точку.

Этот сопляк не прост, совсем не прост! И ухватить его за задницу будет очень сложно…

Через несколько дней следователь Петровский приостановил уголовное дело по факту убийства Курлова. Прокурор с таким решением согласился, и даже опытный следователь Курбатов ничего не возразил.

– Честно говоря, когда мы заехали к вам после банкета, я ожидал, что попаду в настоящий музей, – сказал Денис, оглядевшись. – И все никак не мог понять, чего здесь не хватает.

– Стеллажи? Нет, не люблю держать оружие на виду. Стекло, любопытные взгляды… Многим коллекционерам это нравится. Но я считаю, незачем искушать людей… Да и не коллекционер я, если по большому счету. Позвольте ваше пальто.

Ларионов помог Денису раздеться и пригласил его в свою комнату. Водитель Саша, который привез сюда Дениса, временно переквалифицировался в стюарда и принес поднос с чаем и сушками. Денис по привычке пробежал глазами корешки книг на книжной полке – Чехов, Достоевский, Тургенев, история, философия… особняком стояло несколько научно-фантастических романов. Между стеклами стояло фото, сделанное во время соревнований на призы «Железного Зуба» – Ларионов, какой-то тучный мужчина из руководства клуба и… Вера. Вот тебе раз! Денис тогда даже не заметил, когда они успели сфотографироваться вместе.

– Хороший был вечер, – сказал Денис, кивнув на фото.

– Ничего, вполне. Как, кстати, поживает ваша спутница… Вера, если не ошибаюсь?

Денис ощутил острый укол ревности.

– Она хотела приехать, но ее срочно вызвали в редакцию. Ставят материал в номер, надо вычитать.

– Она журналистка? – удивился Ларионов. – И о чем она пишет?

– О красивой жизни в основном, – сказал Денис.

Он бросил еще один взгляд на фото и сел. Гоша, кажется, звали этого фотографа. Руки ему оборвать, Гоше этому. Снимок, который Денис купил у него за сто пятьдесят рублей, чтобы отдать в Контору для проверки, оказался нерезким, а лицо Ларионова было синим, как у вурдалака… И все-таки проверка показала, что имя и фамилия у Ларионова настоящие, он подполковник в отставке, в восемьдесят втором – восемьдесят третьем годах участвовал в афганской кампании и был командиром разведвзвода десантно-штурмового батальона ВДВ, дислоцировавшегося под Кабулом. Того же батальона, в котором служил и офицер-бизнесмен Боря, назначавший Денису аудиенцию в Адлере.

– А вы? Чем вы занимаетесь? – прервал размышления Дениса Ларионов. – Пишете, рисуете? Если не секрет, конечно…

– Я тоже журналист, – соврал Денис. – Криминал, происшествия – в общем, все поджаристое, с корочкой.

– Так, значит, интерес к моей особе – это профессиональный интерес?

– Не совсем. Холодное оружие – мое хобби. Но если вы не будете против, я, конечно, мог бы написать небольшой очерк. Или предложить вам постоянную рубрику.

– Нет уж, увольте. – Ларионов улыбнулся. – Я и в соревнованиях этих не собирался участвовать. Не люблю сборищ. Просто обидно стало. Эти ребята, ну точно команда обвальщиков с мясокомбината… Да и три тысячи не лишними оказались. Я как раз присмотрел себе неплохой клинок, а тут такая оказия… Вот, полюбуйтесь.

В углу стоял высокий резной комод с множеством узких ящичков. В таких нельзя хранить вещи – только что-нибудь плоское: бумагу, письменные принадлежности, галстуки, авторучки… Но когда Ларионов потянул на себя верхний ящик, Денис уже знал, что сейчас увидит. Внутри оказалось нечто вроде большого пенала, где в ячейках лежали разнообразные по размеру, форме, отделке кинжалы. Ларионов достал один из них и передал Денису.

Денис снял ножны и полюбовался блеском узорчатой стали.

– Хивинец? – полувопросительно, полуутвердительно произнес он.

– Почему вы так решили? – удивился Ларионов.

– Золотая с серебром накладка, орнамент в виде цветка яблони… – Денис попытался придать голосу уверенности. – Хивинские мастера, как известно, только яблоню и чеканили.

– Кто вам это сказал?.. – Ларионов удивился еще больше и, похоже, даже обиделся немного. – А иранские, а турецкие оружейники, по-вашему, что же – не имели права использовать этот орнамент? Или у них под запретом были золото и серебро?

Денис пожал плечами и вернул кинжал. Ларионов бережно принял его и положил на место.

– Это так называемый кинжал афридиев, – сказал он уже мягче. – Афганская работа, «под старину».

– А можно посмотреть другие клинки? – спросил Денис.

– Да. Только выпейте сперва чай, пока он совсем не остыл.

Ладно. Денис выпил бы этот чай, будь он даже отравленный, – он очень хотел увидеть коллекцию Ларионова. За чаем они опять говорили о Вере, о журналистике и еще о чем-то. А потом Ларионов пригласил его к своему комоду.

– В следующем ящике у меня национальные ножи…

И первое, что Денис увидел в следующем ящике, – это пуштунский «клыч». Именно такой, каким он его себе и представлял. Грубая рукоятка из черного дерева, длинный узкий клинок с волнообразными зубчиками, тусклая, со зловещим отблеском сталь. Сработан в каком-то горном селе безвестным кустарем-умельцем, смотрится устрашающе.

– Что-то заинтересовало? – спросил Ларионов.

– Вот, любопытная работа, – Денис ткнул пальцем в первый из попавшихся клинков. – Изгиб странный, нехарактерный… Вот этот.

– О! А это, кстати, и есть настоящий хивинский нож, о котором мы только что говорили! – воскликнул Ларионов. – Отличная сталь. Хотите взглянуть поближе?

Водитель Саша ждал внизу. Он стоял у подъезда рядом с урной и, наблюдая за лепящими снежную бабу детьми, курил и сплевывал под ноги.

– Я вас отвезу, куда вам надо, – сказал он, заметив спустившегося Дениса. – Только скажите, куда именно.

Денис назвал адрес Веры.

– О'кей. Садитесь.

Они проехали два светофора, повернули направо, и тут Сашину «Волгу» остановил милиционер в синей, с надписью: «ГИБДД», – куртке. Привычно достав документы, водитель выскочил ему навстречу. Через минуту он вернулся.

– Правый поворотник не работает. У вас есть пара минут?

– А что? – спросил Денис.

– Предохранитель поменяю… Я, знаете ли, люблю порядок. Чтобы все, как положено.

Саша полез в бардачок, достал спичечный коробок с предохранителями. Потом вынул из кармана черный складной нож, ловко встряхнул в руке, так что черный широкий клинок открылся и зафиксировался с тихим, но четким щелчком. Форма ножа показалась знакомой.

– «Калашников»? – спросил Денис.

Водителя вопрос не удивил.

– Нет, сейчас много похожих. Удивительное дело: старикан такой автомат изобрел и на родине ни хрена за это не получил, а продал немцам фамилию, наверное, не за малые денежки… А мы ведь с ними воевали, нехорошо как-то…

Чувствовалось, что он в теме.

С предохранителями было не все в порядке, и Саша, ловко орудуя черным ножом, из двух сделал один.

– Хотя «калаш» чем хорош, – одновременно продолжал он затронутую тему. – Безотказностью! В песок его, в грязь, а он молотит, как ни в чем не бывало! Потому что допуски в трущихся деталях большие. А за счет этого точность стрельбы низкая. На шестьсот метров – хрен в человека попадешь! А из М-16 пожалуйста…

Закончив переделку, он поддел ножом крышку блока предохранителей, выщелкнул черным клинком сгоревший, клинком же прочистил контакты, вставил новый, закрыл крышку и пристукнул ее черной рукоятью. Денис невольно любовался его точными движениями. Нож казался продолжением пальцев: он работал и как нож, и как отвертка, и как пассатижи, и как молоток.

– Его давно с производства снимать пора, уже сколько новых моделей наделали, да никто производство перестраивать не хочет. Потому АК и стоит на вооружении более полста лет! А сейчас любая техника за пять-семь лет устаревает…

Да, Саша был более чем в теме!

Закончив работу, он машинально перебросил нож из одной руки в другую, потом обратно, и тот ложился клинком то в сторону локтя, то наружу, как дрессированная зверушка. Потом нож сам сложился и скользнул в карман хозяину. Это напомнило манипуляции героев ковбойских фильмов, которые виртуозно вертят револьвер перед тем, как бросить его в кобуру.

– А вы тоже, наверное, умеете так же ловко метать ножи, как и ваш босс? – спросил Денис.

– Не так, конечно… Но кое-что умею по мелочам. А вы?

– Я? Нет, откуда, я не умею ничего такого…

– Тогда учитесь, раз не умеете.

Саша одарил его белозубой улыбкой, включил двигатель, и они поехали дальше.

Вечеринку организовала то ли Таня Лопатко, то ли Виктор на квартире Лопатко. Денису это было без разницы. Главное – рядом Вера, да и есть хотелось, аж желудок сводило.

– Ну скоро вы там? – крикнул он и погладил тугую Верину коленку. Они целовались с такой страстью, что от ее помады ничего не осталось.

– Уже идем, – раздалось из жарко натопленной кухни.

Сперва появилась Таня Лопатко с неизменной сигаретой в зубах, окутанная облаком табачного дыма.

– Центральное блюдо этого вечера: «Обморок имама», – объявила она. – Турецкая кухня. Коэффициент сложности – восемь с половиной по пятибалльной шкале Кефирсона-Стряпухера. Попросим на сцену автора… Дружнее, товарищи.

Денис и Вера вяло зааплодировали, и из коридора выплыл Виктор с кастрюлькой в руках. На нем был Танин фартук и сымпровизированный из белого полотенца поварской колпак.

– Вопрос к автору, – подал голос Денис. – Отчего упал в обморок имам?

– Оттого что к этому блюду подают настоящую русскую водку, – ответил Виктор. – А это, как вы знаете, запрещено законами шариата.

Он поставил кастрюльку на стол и снова исчез, а, когда вернулся, в руке у него была запотевшая бутылка «Столичной».

– Ф-фу, наконец-то можно начинать, – вздохнула Таня. – Все, садимся. Я чуть гастрит не заработала, пока ждала. Ты ж в регламент не влез, повар, – сказала она Виктору. Тот успел снять фартук и колпак и теперь расставлял на столе толстые разноцветные свечи. – Смотри, уже половина одиннадцатого. Кто из честных работяг в такое время пьет и закусывает?

– Честные работяги в это время уже под столом лежат, – усмехнулся Виктор. – А мы, как белые люди… Вот, даже при свечах.

Он зажег свечи и выключил верхний свет.

– Красиво, – сказала Вера.

– Главное, чтоб вкусно, – с оттенком беспокойства сказала Таня.

– Вовка Супрун, вот был у него такой период в жизни, – сказал Виктор, – в офисе своем он работал только при свечах и шторы задергивал. А в унитазе круглые сутки вода шумела. Чтобы прослушку замутить. Это он так киллеров боялся.

– А почему боялся? – спросила Вера.

– Думал, у него слишком много денег… Итак, кто самый смелый?

Он стоял над открытой кастрюлькой, вооружившись ложкой и лопаткой.

– Я, конечно.

Таня протянула ему свою тарелку. Денис разлил водку.

– Предлагаю без громких тостов, – сказал он, поднимая свою рюмку. – Чтобы были мы здоровы и счастливы. Ну и за повара нашего, конечно.

Они выпили и закусили, и женщины тут же стали на все лады расхваливать Викторову стряпню, они повторяли на все лады «м-м!..» и «о-о!..», так что до третьего тоста, который, как известно, за любовь, они говорили только о турецкой кухне, потом только о мексиканской кухне, потом о кухне аборигенов Австралии, потом о странном обряде инициации в племенах экваториальной Африки (надо же, додумались делать обрезание женщинам!), потом о культуре секса у народов Крайнего Севера, потом о щедрой природе Восточной Сибири, и о русских красавицах, и что такое есть красота в общем смысле и в частности, и почему, например, те же турки пищат от наших вологодских девушек, а вот Пьер Ришар, поди ж ты! – женился на турчанке… Таким образом разговор, совершив кругосветное путешествие, вернулся на малоазийский берег Черного моря, где имам, если верить авторам сегодняшнего рецепта, упал в обморок.

– Хочу в Турцию, – сказала Вера. – Здесь так холодно, бр-р-р!..

– И я хочу, – сказала Таня.

– Сейчас надо ехать в Новую Зеландию, – сказал Виктор. – Там как раз лето. В Веллингтоне плюс двадцать девять. Самый сезон для ловли акулы-молот. Кто-нибудь пробовал? Акулу, в смысле. Это что-то с чем-то, это…

– Старейшина племени упал в обморок, – предположил Денис.

– Прямо на берегу стоят разделочные доски, а чуть дальше – кемпинги, – войдя во вкус, продолжал Виктор, – чтобы можно было сразу зажарить и съесть, и музыку послушать, и отдохнуть, все чисто и аккуратно. Ты ее кладешь, родимую, на доску, раз-два – требуху в море, а в барбекюшнице уже угли подоспели, и друзья там, наверху, пиво открывают, орут: уснул там, что ли?..

– Слушай, ты что, был там? – с подозрением спросила Таня. – Акул ловил, что ли?

– Естественно.

– И каких?

– Вот таких, – он раздвинул руки широко в стороны. – И скатов. И осьминогов. Я их ловил, жарил и ел.

– То-то я смотрю, ты какой-то не такой…

– На аборигена похож?

– Скорее на этих, которые в пробковых шлемах.

– А как там с выпивкой, в Новой Зеландии? – спросила Вера. – Я слышала, сухой закон или типа того…

– А также полусухой, крепленый, игристый красный и так далее. Ерунда. Ирландские пабы в каждом квартале. Виски по три рубля, музыка, дым коромыслом. Не-ет, там обычно не напиваются так мрачно, как здесь – нажраться и подраться. Там поют, танцуют, с девушками знакомятся, все очень мило и в рамках закона.

– В рамках закона это в самом деле очень мило, – одобрила Таня Лопатко. – И непривычно. Хочу в Новую Зеландию.

– Так поехали, не вопрос, – Витя обходил гостей с кастрюлькой, подкладывая добавку. – Франкфурт, Сингапур, там пересадка… А ты почему не ешь, Вера? Ну-ка давай, закусывай активнее, а то хвалить вы все мастерицы, а как тарелку очистить, так кишка тонка. Денис, что-то ты давно нам не подливал…

– Так ты что, серьезно? – допытывалась Таня. – Точно поедем?

– Полетим, – сказал Виктор. – А почему бы и нет? Документы у всех, надеюсь, в порядке? Вот и прекрасно. Никто не против?

– Я хочу, – сказала Вера, бросив взгляд на Дениса. – Очень-очень. Садишься здесь утром в такси, снег скрипит, мороз, а вечером уже там – жара и море.

– Там океан, – поправил Виктор. – Попрошу не путать, две а-абсолютно разные вещи. Океан и море. Помню, приехали дайверы из Штатов понырять, нырнули семеро, а вынырнули…

– Погоди. Я хочу все-таки определиться, – не успокаивалась Таня. – С какого числа мне отпуск-то брать?

– Недели две на оформление да на сборы… Ну и посчитай. Кстати, предупреждаю: сало с собой брать нельзя – оштрафуют так, что мама родная.

– А виза? – спросила Вера. – Это будет сложно?

Виктор состроил гримасу и покачал головой: не стоит париться.

– А билет?

– Ну, тысячи полторы на нос. Хотя Паша отдыхал там прошлым летом, хвалился, что нашел хитрый маршрут: сто пятьдесят как минимум сэкономить можно.

– Так бы сразу и сказал, – поникла Таня. – Такие деньги…

– Не такие уж это и деньги. Найдем.

Виктор подмигнул ей.

– А мы? – Вера посмотрела на Виктора, потом на Дениса.

– И вы найдете, думаю. Конечно, найдете.

– Перестаньте, – сказал Денис. Он молчал почти все это время, пока шло горячее обсуждение поездки, и сейчас его голос, голос извне, голос как бы постороннего, вызвал у всех чувство неловкости.

Все замолчали. Таня Лопатко уткнулась в тарелку, Виктор с увлечением принялся собирать натеки со свечей, Вера вертела в руках свою рюмку, потом пригубила и поставила на стол.

Тут в прихожей зазвонил звонок, Таня даже подскочила от неожиданности.

– Кто это может быть?

Виктор пожал плечами. Таня пошла открывать. В прихожую с криками ввалились какие-то то ли скоморохи, то ли ряженые, у одного в руках была охапка свежих роз, которые он тут же вручил опешившей Татьяне, у другого – большая картонная коробка, которую поставили на пол. Скоморохи хором пропели песню про валенки, потом поздравили всех с наступающей Масленицей и убрались, прикрыв за собой дверь.

– Что это такое было? – не поняла Таня.

– А ты открой коробку, посмотри.

Таня втащила коробку в гостиную, открыла ее – там оказался музыкальный центр и несколько коробок с дисками.

– Это что, мне? – недоверчиво спросила Татьяна.

– Ну а кому… – Виктор пожал плечами.

– Это ты все это организовал?

– А что тут особенного? Давай музыку послушаем, что ли…

Они включили музыку и танцевали при свечах. Таня Лопатко, которой никто никогда не дарил подарки, была счастлива. Она обнимала Виктора, терлась об него щекой и улыбалась во весь рот. Таня даже похорошела и сейчас не была похожа на следователя – заезженную рабочую лошадку Тиходонской прокуратуры. Денис подумал, что не такая уж она меломанка, чтобы ее преобразил этот хренов центр, просто приятно было, что о ней кто-то заботится, вот и все. Разве это плохо, когда о тебе кто-то заботится? Нет. Ну а в чем тогда дело?

– Я думаю, ты слишком напряжен, – пропела тихо Вера, стараясь попадать словами в ритм песни. – В этом все и дело. Расслабься.

– Мне просто это не нравится. Разговоры о деньгах, о поездках.

– Все нормально. Все люди так и живут. Находят деньги, одалживают у друзей, потом отдыхают на полную катушку. И мы поедем. Через две недели. Правда, Денис?

Она прижалась к нему теснее, нашла губами вырез рубашки на его груди и тихонько прикусила кожу.

– Ну а потом? – спросил Денис.

– А что потом… Об этом не надо думать. Виктор одолжит тебе любую сумму, какую ты попросишь. В разумных пределах, конечно. Отдашь через год, через два. Через три. Он же не будет ставить тебя на счетчик. А за это время тебе, может, снова подвернется что-нибудь вроде этой сделки с чаем. Или другое.

– Что же получается: вместо того чтобы искать преступников, я буду искать, кому впарить конфискатный товар? – Денис зло усмехнулся. – Нет уж, спасибо.

– Но ведь все люди так…

– Я уже слышал.

– Ладно, ладно…

Она обхватила его руками, словно боялась, что он уйдет. Некоторое время они молча танцевали под звуки трубы Луиса Примы, потом Вера принялась тихонько щекотать языком его шею. Обычно она щекотала его так во время любовных игр, когда они лежали голые в постели и когда они катались по постели, взбаламучивая белье и сбрасывая на пол подушки, и сейчас Денису это помогло расслабиться. Он приподнял ее голову и поцеловал в губы. Они раскрылись навстречу, и горячий язык принялся искать язык Дениса. И очень быстро нашел его.

Они прижимались друг к другу все теснее, руки Дениса шарили по стройному женскому телу: прошлись по узкой спине, спустились на тонкую талию, обхватили бедра, погладили ягодицы, безуспешно пытаясь нащупать косые полоски белья.

– Я сегодня без трусов, – тихо прошептала она и прижалась теснее.

Дениса будто разрядом тока пробило – с ног до головы.

– А зачем? – вкрадчиво спросил он, увлекая в танце свою спутницу в коридор.

– Просто так…

– Ах просто так!

Тяжело дыша, он втянул Веру в ванную и запер задвижку. Сквозь маленькое окошко под потолком проникал свет из прихожей, фанерная дверь пропускала музыку и запахи из кухни.

– Ой, да ты что? Они же не пьяные… Вдруг стучаться начнут… Неудобно…

– Да ладно…

Денис приподнял девушку и посадил на стиральную машину. Она тут же обхватила его ногами. «Похоже, у нее это отработано», – мелькнуло на задворках сознания – там, где вытесненная шквалом эмоций, ютилась рациональная часть его бытия. Ну мелькнуло и мелькнуло: в такие моменты к логике и разуму обычно не прислушиваются, для философии выбирают другое время…

Горячие ладони Дениса скользнули по гладкой лайкре, обтягивающей внутренние поверхности девичьих бедер, добравшись туда, где они соединяются и где было еще горячее, принялись исступленно гладить, добавляя своего жара… Вера закрыла глаза и, постанывая, запрокинула голову. Он придвинул ее вплотную, так что нижняя часть живота прижалась к жаркой промежности. Словно договорившись, они принялись одновременно тереться друг об друга, как будто то, к чему шло дело, уже началось. Денисов младший брат рвался наружу, как будто хотел прорвать ткань штанов, словно девственную плеву проткнуть паутинку колготок и ворваться в уютную горячую норку…

Денис вынул «калашников», щелкнул клинком, по черному краю пробежал тусклый свет, бликуя на бритвенной заточке. Ножевая сталь привыкла открывать человеческое тело, но у этого клинка была другая судьба – второй раз он шел по совсем иному пути. На этот раз Денис сам справился с колготками: когда он осторожно прикоснулся лезвием к натянутой ткани, она лопнула, открыв доступ к тому огненному и влажному, что изображал судмедэксперт, ромбовидно соединяя ладони.

Труба золотисто вытягивала верхнюю октаву, звонко смеялась Таня Лопатко, что-то неразборчиво рассказывал Виктор. Вжикнула «молния» ширинки. Младший брат чуял цель и рвался наружу, как готовая к старту ракета.

– Отдай им этот диск. И у нас будут деньги.

Руки еще двигались по инерции, а уши вслушивались в ее голос, разум воспринимал слова, которые медленно проникали в сознание, в рациональную его часть. Секунда, две. Потом труба умолкла, все звуки пропали, пол под ногами исчез. Денис качнулся и остановился.

– Какой диск?!

Конечно, он ослышался или ошибся. Речь идет о чем-то ином. По-другому просто быть не может! Как не может Джоди заговорить человеческим голосом.

Из полумрака на него смотрели ее огромные блестящие глаза.

– Ты знаешь, какой.

Это все равно что прямой в голову. Джоди не просто заговорила. Она задала вопрос, который мог задать только шпион.

Денис остолбенел. Младший брат опал и съежился, так же как эмоциональная часть сознания. Теперь рацио взяло верх.

Ты знаешь, какой. Нет, погодите. Этого не может быть. Откуда ей известно? Она что… Нет, должно быть какое-то разумное объяснение, не то чудовищное, которое приходит в голову.

– Не смотри на меня так, Денис, милый. Это всего лишь кусок пластмассы, – шептала она. – Мы получим за него огромные деньги. Огромные. Мы много лет не будем ни в чем нуждаться, мы поедем и полетим, куда захотим, будем покупать вещи, которые нам нравятся, мы купим себе целый пляж с белым песком и будем с утра до вечера валяться на солнце и любить друг друга…

Она все еще сжимала его ногами, руками вцепилась в плечи и вытянула губы для поцелуя.

Денис отшатнулся.

«На нарах мы будем валяться, или еще хуже – в сырой земле!»

В красивом теле Веры сидел инопланетный монстр, который может сожрать и его самого, и Таню с Виктором, и всех остальных людей…

В мудром психологическом кинофильме эта мизансцена была бы решена так: хлесткий удар наотмашь, пощечина, она падает, закрыв лицо, он произносит одно-единственное слово типа «мразь» или «стерва» и уходит. Звучит тревожная музыка.

Но в жизни сыграть ее таким образом не выходило. Какая там пощечина! Он был парализован. Завывания трубы и смех Лопатко доносились как сквозь толстый слой ваты.

Мир мгновенно изменился. Денис впервые за все время подумал, что он ее по-настоящему любил. Но подумал отстраненно, без боли. Равнодушно. Так смотрят пассажиры скорого поезда на жителей захудалой деревушки у железной дороги. А те, в свою очередь, так же безразлично смотрят на пассажиров. Это разные миры, им никогда не пересечься.

– Ну, что же ты? – Она притянула его к себе. – Давай, я хочу тебя!

– Что-то мне плохо, – выдавил он. – Пойду блевать…

Пошатываясь, он вошел в комнату, коротко кивнул повисшей на Викторе Тане Лопатко и сделал ей знак глазами в сторону кухни.

– Идем покурим, – сказал он в пространство. Голос скрипел, воздух с трудом проходил сквозь связки.

Не успел он выкурить сигарету и до половины, Таня появилась на кухне. Розовая, красивая, с блестящими глазами.

– Чего ты такой странный сегодня?.. Дай прикурить, – она ткнула кончик сигареты в пламя зажигалки и выпустила короткую струю дыма Денису в лицо.

– Так чего ты мне подмигивал, а? Я Витьку, бедного, бросила посреди песни, он мне таких историй нарассказывал… А?

– Идем на лестничную площадку, – сказал Денис. – Разговор есть.

– Какой еще…

– Закройся. Идем.

Он взял ее за руку и выволок на площадку, они поднялись на один лестничный марш и встали у окна. Денис говорил шепотом, а Танька, слушая его, сперва только молча пыхтела сигаретой, потом принялась хихикать.

– Ты что, Петровский?.. Ой… Мама!.. Ты сбрендил совсем, что ли? Вера – шпио-о-он?!.. Иностранная разведка? Поставила тебе микрофон? – Она перегнулась надвое, присела на корточки.

– Ой уписаюсь, Денис… Я тебе… Ой не могу. Ты… Я тебе банку помидоров маринованных сейчас открою, слушай… Ой! Это лучшее средство от всех шпионов, от маленьких зеленых слоников и от белых лошадок…

Денис присел перед ней, взял ее за плечи и встряхнул.

– Я тебе серьезно говорю, Таня. Прекрати истерику. Это не шутки. Вера знает об одной секретной вещи, о которой никто на свете знать не должен. Она – не тот человек, за которого себя выдает…

– Она – мужчина?! – Танька развеселилась еще больше.

Денис несильно ударил ее по щеке.

– Мы можем потом не выйти отсюда. Пошла серьезная игра. Виктор, я думаю, с ней заодно, у них наверняка есть оружие. Поэтому нам нужно уходить прямо сейчас.

– А при чем тут Виктор?

Таня больше не смеялась. Она пристально смотрела на Дениса, положив голову на ладони.

– Он же с ней с самого начала, Вера меня с ним познакомила. Они вместе…

– Застегни ширинку.

– Что? Ах да… Извини…

– Ты – алкоголик, Петровский, – произнесла Таня, делая ударение на каждом слоге. – Ты очень болен. До меня доходили раньше какие-то грязные слухи, но я даже не представляла, насколько все серьезно.

Она поднялась с корточек, поправила юбку.

– У тебя крыша поехала. Тебе нельзя пить ни грамма.

Она подобрала свой окурок, который упал на пол, когда Денис ее ударил, повертела в руках, раздумывая, что с ним делать, потом с силой бросила снова на пол.

– Ведь нормальный вечер был, а? Все коту под хвост. Вот так всегда…

Она стала медленно спускаться вниз, у самой двери остановилась.

– Может, вызвать кого-нибудь, чтобы приехали за тобой? Я имею в виду маму, например, или друзей?.. У тебя есть друзья, Петровский?

Не дождавшись ответа, она махнула рукой и вошла в квартиру.

Денис докурил сигарету и тоже спустился, тихо вошел в темную прихожую, взял свои вещи. Из гостиной доносилась музыка. Таня, обхватив Виктора за плечи, снова повисла на нем, Веры видно не было – возможно, сидела за столом, а может, ждала его в ванной. Или звонила по телефону… Всего два слова: «Он отказался…»

«Если она настоящая шпионка, они не выпустят меня, – подумал Денис. – Или она не шпионка? Или он в самом деле – параноик? Как же, как же… Дурак – это еще возможно, потому что даже на секунду не задумывался, откуда у этой девушки такой интерес с моей скромной персоне. Любовь с первого взгляда, ага. Идиот».

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. На площадке набросил куртку и шарф, подошел к окну, посмотрел вниз. Подъездная дорога была забита припаркованными автомобилями, – поди-ка разберись, дожидаются там его или нет. Денис поднялся наверх – пятый этаж, и еще одним маршем выше, где свет зажженной спички выхватил из темноты обитую жестью дверь чердака. Он погасил спичку, прислушался. Тихо.

Когда-то Мамонт учил его открывать замки, во всяком случае простые. Этот замок был простым, отжать собачку удалось за минуту. Переход по чердаку в противоположное крыло дома – еще минуты три. Там дверь тоже была закрыта на замок, – но уже снаружи. Пришлось немного приналечь плечом. Петли, к счастью, были хлипкими, и большого шума и гама не получилось. Через десять минут после того, как он покинул квартиру Тани Лопатко, Денис вышел из первого подъезда, прошел по узкой дорожке вдоль стены, обогнув дом, пересек палисадник и вышел на освещенную фонарями дорожку. Здесь его, по крайней мере, никто не дожидался.

Когда впереди показалась остановка, Денис увидел отходящий автобус – последний, наверное, и побежал к нему, отчаянно махая рукой. Водитель заметил его и притормозил. Передняя дверь с лязгом открылась.

– Спасибо, – сказал Денис, вскакивая на подножку. – А какой это маршрут?

– Девятнадцатый, – пробурчал водитель.

Денис сел на застывшее сиденье. Автобус тронулся. Девятнадцатый. Черт с ним, все равно! Ехать ему некуда. Если следовать закону шпионских кинотриллеров, то сейчас он должен сделать один звонок, только один, чтобы завертелась громоздкая и мощная государственная машина. В воздух взмывают не знающие керосинового лимита вертолеты, с радостью выпрыгивают из постелей сонные оперативники, мчит в машинах неукротимый спецназ, наглухо перекрывается государственная граница… Короче: «Внимание, всем постам!»

Каким постам, уважаемый товарищ режиссер? Кто может командовать «всеми постами»? Уж конечно не рядовой опер или следователь, и даже не руководитель розыскной операции. Пока их поднимешь, эти посты… Это когда разбойное нападение, грабеж или убийство. А когда ничего нет? Ни трупа, ни потерпевшего, ни заявления, ни желания работать? Когда есть только одно слово, истолкованное как шпионаж? Ясно, куда пошлют идиота, таким образом это самое слово истолковавшего!

Но завтра Холмс потрясет свою беспечную Контору!

А сегодня? Куда ему деваться? Дома ночевать нельзя, если он и идиот, то не до такой же степени! Значит, придется ехать… Скажем, к Валерии. Ну да… Так она и разбежалась навстречу! К тому же этот адрес тоже засвечен… Разве что на работу. Там ему никто засаду устроить не догадается…

Спать на сдвинутых стульях, мягко говоря, не очень удобно. Поэтому уже в семь часов Денис был на ногах. Кое-как привел себя в порядок: умылся холодной водой в туалете, поскребся старым станком, выпил кофе с печеньем. Одежда была в пыли и паутине. Он вспомнил, как пробирался через темный чердак и выбивал двери… Н-да-а… Тлетворное воздействие алкоголя… Теперь насмешек не оберешься! Да Танька и обозлилась: он там что-то такое про ее Витечку сказал…

Но как бы там ни было, пусть он переборщил и перебдел, пусть выставился клоуном, но про говорящую Джоди он не придумал! Вера сказала про то, чего она знать никак не могла. И этот факт перевешивал все допущенные им глупости и огрехи!

В восемь хлопнула входная дверь: на вахту заступил Ваныч. Заглянул, спросил: «Ты что, ночью сигнализацию снимал?» Неодобрительно покачал головой и молча ушел. Потом протопал к себе помощник прокурора Боревич, почти сразу следом пришел Шур, потом Курбатов. Прокуратура оживала.

Ровно в девять Денис сел на телефон и попробовал дозвониться до Белова. Минут сорок было занято, а потом никто не поднял трубку. Ладно, отложим, придется заняться текущими делами.

Денис связался с ГАИ и пробил номер машины Ларионова, на которой его вчера подвозили, – она была зарегистрирована в прошлом году на Самойлова Александра Гавриловича. Запросил данные на Самойлова в архивах ФСБ и в картотеке уголовного розыска. Заново изучил заключения судебно-медицинской экспертизы трупов Синицына и Рогова. Сравнил размеры и форму раневых каналов с очертаниями пуштунского «клыча», увиденного накануне у Ларионова. Похоже. Но штука в том, что ему нужен не такой нож, а тот самый нож!

Потом решил заглянуть к Лопатко, как-то загладить впечатление, что он испортил вчерашний вечер. Но кабинет был заперт. Домашний телефон тоже не отвечал. Может она прямо из дома отправилась в СИЗО? Или на экспертизу…

В обед Таня так и не появилась. Денис всерьез обеспокоился. Несколько раз набрал квартирный номер – длинные гудки. Пошел в приемную. Каждый оперативный работник должен докладывать о своем местонахождении. Спросил у секретаря: «Отзванивалась ли Лопатко?»

Маргарита покачала головой: «Нет, наверное заболела, она ведь очень дисциплинированная…»

Заболеешь после пьянки! Скорей всего, они с Виктором валяются в постели, отключив все штепсели. Возможно, поехали куда-нибудь… В ОВИР, к примеру, оформлять Тане визу. Или сидят в кафе, Виктор травит ей байки про Новую Зеландию…

«Нет, – сказал себе Денис. – Не травит. Игра закончена, никаких баек. Не видать Тане Новой Зеландии…

Денис позвонил начальнику угрозыска Суровцу.

– Здравствуйте, это Петровский. Что-то Татьяна Леонардовна Лопатко на работу не вышла. Да и телефон не отвечает. Адрес знаете? Да, пошлите кого-нибудь – опера или участкового…

– А что, есть какие-то основания… – настороженно спросил Суровец. Не каждый день пропадают следователи прокуратуры. Если что – это целое ЧП!

– Да нет. Она мне должна акт экспертизы отдать, срок горит, надо дело сдавать.

– Ну хорошо, проверим, – сомнение в голосе Суровца не исчезло.

– Спасибо. И сразу перезвоните мне.

Он набрал в чайник свежей воды и поставил кипятиться. Открыл окно, собрал с карниза снег, слепил снежок и запустил им в сидящего на тополе грача.

Раздался телефонный звонок. Он резко сорвал трубку.

– Алло!

– Ну почему ты опять не позвонил мне? Я же всю ночь не спала, все глаза проглядела!..

Это была мама.

– Извини, я потом объясню, мне сейчас должны звонить. Все, пока.

Он положил трубку. Вода закипела. Денис разболтал себе в чашке растворимый кофе, придвинул папку с делом Синицына и сел читать.

Суровец позвонил через полтора часа лично. Не перепоручил оперу или участковому. И это было плохим знаком.

– Короче, ситуация такая, – сухо сказал он. – Мой опер дверь отжал, зашел в квартиру, а там… Короче, выезжайте, это ваша подследственность…

В переводе на обычный язык это означало, что в квартире Лопатко совершено убийство. Но сейчас следователь не хотел понимать профессионального языка.

– Что там? – спросил он, перестав дышать. Сердце билось где-то под горлом. Но голос он удержал спокойным.

– Что, что – труп, вот что! – раздраженно сказал Суровец.

– Один?

– Что?

– Сколько трупов?

– Ты что, Петровский? Тебе одного мало?! Я тебе говорю, Таню Лопатко убили!!

Деревянной рукой Денис положил трубку на рычаг.