Глава четырнадцатая
Майор Межуев, как и многие его коллеги, а также большинство людей других специальностей, был недоволен своей карьерой и считал, что заслуживает больше того, что имеет. Недавно ему стукнуло тридцать девять, а комитетская выслуга составила восемнадцать лет. Если исключить время учебы, то уже четырнадцать лет он занимается оперативной работой контрразведывательной направленности.
И все время ему не везло. В загранку угодил не в Штаты, Бельгию или Швейцарию, а в Гвинею. Вдобавок подцепил там желтуху и еле вычухался. Ценных вербовок у него не было, в операции по разоблачению крупных шпионов не попадал. В представления на поощрения его фамилию обычно включать забывали, в аттестациях Дронов постоянно указывал на «недостаточную глубину аналитического мышления и неумение прогнозировать многоходовые комбинации».
Почти два срока он ходил в капитанах и только благодаря вербовке Асмодея и успешной операции с Робертом Смитом получил очередное звание.
Изменения к лучшему наметились в последнее время. Когда искали фигуранта для «Расшифровки», он через Мальвину вышел на Кислого. Вообще-то толку от Мальвины было немного, но на этот раз результат превзошел ожидания. У Кислого не было близких родственников, практически не имелось друзей, он вел замкнутый образ жизни, страдал комплексом неполноценности и отсутствием способности к решительным действиям, поддавался чужому влиянию.
Кроме того, он имел высшее образование и незащищенную диссертацию, умел работать со статистикой и делать обобщающие выводы, писал для газеты, обладал хорошей репутацией, являлся абсолютно аполитичным, не принадлежал к какимлибо группировкам и кланам.
Воздействуя на Кислого через Мальвину, можно было добиться выполнения им действий, о подлинных целях которых он сам не подозревал. На профессиональном языке это называлось использованием «слепого» агента.
Операция началась успешно, хотя и не без шероховатостей, интерес к ней ЦРУ придал делу совершенно другое значение, а внезапное появление Асмодея поднимало роль оперработника Межуева и выдвигало его в число ключевых фигур «Расшифровки». Успех операции должен был стать для него трамплином, забрасывающим на более высокий уровень служебной иерархии.
Может быть, поэтому, а может, из-за чувства вины перед Асмодеем майор относился к нему, как к родному брату, вернувшемуся после многолетнего отсутствия.
Пышно, с хорошей выпивкой, изысканной закуской и красивыми женщинами отметили встречу.
– Мне надо было настоять, заставить тебя уехать из Москвы, – каялся опьяневший Валентин Сергеевич. – Вся эта буча длилась полгода, ну восемь месяцев – не больше! Отсиделся бы гденибудь, вернулся – и все! Ни суда, ни колонии...
– Вы-то при чем, – великодушно отвечал сильно нетрезвый Асмодей. – Вы сказали, я не послушал... Сам дурак и виноват!
– Но где ты был после освобождения? Почему не звонил?
– Где был, там уже нету, – уклончиво отвечал Асмодей. – Да и какая разница...
Он возбужденно смотрел на Ирку, с ногами забравшуюся на диван и медленно потягивающую «Амаретто» из пузатого бокала. Короткая, с разрезом юбка полностью открывала облитые блестящим нейлоном ноги.
– Сразу видно, когда колготки новые, – бессвязно проговорил он, и майор ничего не понял. – Тогда и класс другой... Только не знаю – встанет или нет после зоны... У многих так и не получается...
– Вон ты о чем, – майор похлопал агента по спине. – Не бойся! Лучшего сексолога найдем – все будет в ажуре. Да он тебе не понадобится: Ирочка и танку пушку задерет! Давай еще по одной...
Контрразведчик всегда и в любой обстановке находится на службе. Майор незаметно принял таблетку спецпрепарата, нейтрализующего алкоголь, и сейчас «прокачивал» Асмодея. Потом за дело возьмется Ирочка: в постели выбалтываются даже самые важные тайны. А у агента, которому предстояло стать ключевой фигурой в ответственнейшей операции, не должно быть тайн от курирующего офицера.
Но рюмка повисла в воздухе. Асмодей покачал головой.
– Мне хватит. С непривычки совсем одурею...
Нетвердой походкой он направился в туалет, потом прошел в ванную. Вернувшись к столу, он выдавил в рюмку лимон, принес из холодильника яйцо и, отделив желток, смешал с лимонным соком, капнул водки и залпом выпил.
– Сделай кофе, Ириша, – почти трезвым голосом сказал он.
– Значит, остановился? А я выпью! – Майор продолжал избранную линию поведения.
– Пока девчонки нет, скажите, что от меня требуется? – Асмодей пристально смотрел в глаза контрразведчика. – И какое лекарство я получу от вас в этот раз?
Межуев с силой провел ладонью по лицу, тряхнул головой, будто отгонял мутную пелену опьянения.
– Подробно поговорим завтра. А сейчас дай мне свой паспорт. Ты же не бомж, чтобы жить без прописки... Асмодей напрягся.
– Значит, раскопали... Ну бомжевал, а куда было деться? Если бы не поднялся, вы бы со мной никаких дел иметь не стали...
– Тут ты ошибаешься, – искренне сказал майор. – А что бы ты хотел от нас получить вместо лекарства?
– Отсутствие судимости – раз! Гарантии безопасности – два!
Асмодей замялся.
– Газовый пистолет – три! Разумеется, с разрешением.
– Газовый? – переспросил контрразведчик.
Асмодей пожал плечами.
– Боевой же вы не дадите. Мне нужна определенная модель – «вальтер ППК», восьмимиллиметровый.
– Почему именно этот? – удивился майор.
– Красивый. И носить удобно. С детства о таком мечтал.
На кухне звенели чашки: Ирина разливала кофе.
Асмодей пристально рассматривал контрразведчика.
– А ведь я вам очень сильно нужен, – констатировал он. – Что же вы задумали?
– Завтра поговорим, завтра... Майор кивнул на входящую с подносом девушку.
Но Межуев не был осведомлен о конечной цели операции «Расшифровка» и потому ничего не мог о ней рассказать. Выполняя указания и распоряжения руководства, он видел только залегендированную цель и к ней изо всех сил стремился, не подозревая, что это лишь промежуточная точка на пути к великим переменам. Таким образом, он сам являлся «слепым» агентом генерала Верлинова.
Верлинов, Карпенко, Борисов и Черкасов медленно шли по бетонированной дорожке огороженного крепким забором полигона одиннадцатого отдела.
С момента их дружеского обеда на даче Верлинова прошло три с половиной месяца. Тогда они только раскрыли друг перед другом карты, теперь значительно продвинулись как в игре, так и в доверии другу к другу.
– Полное убожество, – рассказывал Верлинов. – Хотят всего, но не знают, как сделать хоть что-нибудь! Апломб, отсутствие логики, никакой твердости, будто у них хребты повыдирали. Не мужики, а бабы! Один идиот больше всего обрадовался в конце, когда я выключил глушитель и у него опять пошли часы... Карпенко мрачно усмехнулся.
– Все это видно по их физиономиям. Причем невооруженным глазом. Новая генерация политиков...
– Нет, ребята, они если и не хуже, то уж точно не лучше нынешних. И очень быстро скурвятся окончательно, – продолжал начальник одиннадцатого отдела.
Начинающее пригревать солнце подсушило дорожку, но на двухметровой запретной полосе внутреннего периметра еще лежал серый ноздреватый снег, и часовые, зажатые между плитами забора и колючей проволокой, были обуты в тяжелые, подшитые кожей валенки. Когда генералы проходили мимо, они принимали стойку «смирно» и вскидывали ладони к шапкам, что при положении оружия «на грудь» по строевым правилам являлось неверным.
Повторение ошибки пунктуального Верлинова раздражало, хотя если бы товарищи об этом узнали, они бы обязательно подняли его на смех.
– Ты помнишь, Валера, наш разговор у тебя на даче? – спросил Борисов.
– Не надо бояться принимать на себя ответственность. Не надо! Если эти «пиджаки» не могут ничего для страны сделать, а мы можем – зачем им место уступать? Ну стану я министром охраны порядка, а они будут за руки держать – и какая получится от меня польза?
– Кстати – да! – Верлинов поднял палец. – Когда я огласил программу борьбы с преступностью, они чуть в штаны не наложили! Как так: ускоренное судопроизводство – это нарушение демократических принципов! Единовременная ликвидация преступных авторитетов – воров в законе, руководителей организованных группировок, рецидивистов – нарушителей режима... Тут вообще хай подняли: беззаконие, методы тоталитарных режимов!
Верлинов в сердцах сплюнул.
– Я им говорю: а зачем же вы, господа, завели охрану и требуете себе оружия? По государственной вашей службе стрелять вроде не в кого! А мне этот, который в вице-президенты метит: не разводите демагогию, наш статус – совсем другой вопрос... Демагогию очень в ЦК любили да в обкомах – первейшие демагоги!
– Пусть они никуда не годятся, но других у нас нет, – сказал Черкасов. Ему было жарко, и он расстегнул не только пальто, но и рубашку до пояса. – Что же делать? Сесть на жопу и сидеть, ждать, куда вынесет?
– Вы меня не дослушали, – непривычно мягко сказал Верлинов. – Все должно идти по плану. Разоблачительные статьи, парламентское расследование, скандал. Главное – зажечь запальную трубку! И вывести из игры вояк! А там... Народ сам разберется, за кого голосовать. Думаю, ему идея уничтожения преступности в течение месяца не покажется антидемократической. Тем более что тут же улучшится экономическая обстановка. И на этой волне нам ничто не мешает изменить тактику и претендовать на первые посты! Даже если у наших славных депутатов будут пистолеты – ну и что? Появится возможность застрелиться, а мы их с почестями похороним. Или без почестей, посмотрим!
– Выборы выборами, демократия демократией, а возможность силового противостояния тоже следует просчитать, – вмешался Карпенко. Он был большим специалистом в данной сфере и знал: при открытой атаке необходим трехкратный перевес над противником, при задержании – двукратный. Когда используются специальные силы и методы – арифметика другая.
– Вот ты и просчитай, – сказал Борисов.
Бывший командир группы "А" вопросительно посмотрел на Верлинова и, лишь когда тот кивнул, отвел взгляд, посчитав вопрос решенным.
– К силе прибегать бы не хотелось, – рассуждал вслух начальник одиннадцатого отдела. – Но...
– Что «но»?
Три пары глаз устремились на человека, который незаметно становился лидером генеральской четверки.
– Ничего, – ответил он. – Пока ничего.
Верлинов вспомнил составленную руководителем темы «Сдвиг» Даниловым сетку точек инициирования и точек проявления, увязанных с возможными целями в городе "X". Сетка была исполнена в одном экземпляре, имела гриф «Совершенно секретно», хранилась в кейсе с пиропатроном в личном сейфе начальника одиннадцатого отдела. Несведущий человек не смог бы в ней ничего понять. Только Данилов и Верлинов знали, на одномасштабную карту какого города следует наложить совершенно секретную сетку, чтобы точки проявления совпали с целями.
Город назывался Москва.
Решения толковища выполняются куда точнее и четче современных законов и правительственных постановлений. Да и в былые времена так было. Только решения Политбюро приближались к ним по силе, потому что наказание за неисполнение и тех и других одинаковое – смерть. Если не физическая, то гражданская, многие руководители разницы не делали – организмы у них на снятие, исключение и строгач инфарктами отзывались.
На рынках столицы и во многих коммерческих ларьках пятидесятитысячные купюры принимать отказывались – себе дороже обойдется. И в катраны с ними соваться избегали: меняли где-нибудь тайком, будто и впрямь краденые. Официальные ночлежки на дезинфекцию закрылись от греха, притоны дешевые опустели.
Клык через нового порученца пригласил к себе участкового, про жизнь спросил, результатами экспертизы поинтересовался.
– Никак у нашего криминалиста руки не дойдут, – объяснил Платонов. – Столько краж, он на куски разрывается.
Клык сочувственно покивал.
– Работа, конечно, на первом месте быть должна. А за сверхурочные отдельно платить надо. Пусть он сегодня ночью сделает...
Порученец повертел пачку десятитысячных купюр, чтобы можно было оценить ее толщину, и ловко вложил в карман милицейского мундира. Сам пахан избегал оставлять свои отпечатки на чем бы то ни было.
– Раз срочно, я скажу...
– Тут еще вот какое дело. – Клык доверительно наклонился вперед. – Когда вся эта заваруха шла, в подъезде какие-то люди были. Не наши, не ихние, не ваши. Кто такие, куда делись? Может, они нас и обворовали? Как бы ваших ребят расспросить, которые первыми приехали?
Порученец приготовил еще одну пачку, но Платонов отгородился ладонью.
– Не, с теми говорить бесполезно. Они злые, как волки. Чуть что – в глотку вцепятся.
Участковый подумал.
– В дело бы можно заглянуть, да оно в прокуратуре... Клык ждал.
– Знаете, я сейчас по квартирам пройду, поспрашиваю. Может, кто дома был и чего слышал...
– Правильно, лейтенант, – одобрил Клык. – Здорово вас учат! У меня на площадке бабка живет, матери-покойницы подруга. Она всегда дома и подглядывает, подслушивает, вредная карга!
Через несколько минут, с большими предосторожностями впущенный в квартиру «карги», участковый беседовал на кухне с хозяйкой.
– Фроська тоже непутевая была, – рассказывала высокая, высушенная годами старуха, часто моргая блеклыми, слезящимися глазами. – Мы с ней рядом еще в деревне жили, а когда Москва пришла, снесли все – совсем соседи стали. Когда мужа зарезали, она с рельс сошла: и пьянка, и мужики... И Васька рос непутевым, я же в школе работала, хоть не в его классе, да все знали...
– Жалобы на соседа есть? – официально спросил лейтенант, прерывая поток воспоминаний.
– Да так он безвредный. – Старуха пожала плечами. – Только балбесы его на лестнице околачиваются, плюют, окурки бросают...
– Выгоним. – Лейтенант сделал пометку в блокноте.
Старуха схватила его за руку.
– Боже упаси! Пускай стоят! Сюда же никто чужой не идет! Весь соседний подъезд позассали, пьют с утра до вечера. А как квартиры грабят! А у нас все тихо. Пускай стоят!
– Ну раз так. – Платонов вычеркнул пометку.
– Вы им только скажите, чтоб не плевали и не мусорили.
– Скажу. – Участковый сделал еще одну пометку.
Явно выраженная готовность оказать содействие размягчает не избалованных внимательным отношением граждан и делает их верными друзьями участкового, даже если реальное содействие и не оказано.
– Говорите, тихо у вас, а какая пальба была! – приблизился к нужной теме лейтенант.
– Страх Господний! Я за дверью стояла, так чуть не оглохла, они совсем рядом бухали!
Она всплеснула руками.
– Ты скажи, они мою дверь прострелят насквозь?
Дверь была из железа, «четверки».
– Могут. Смотря из чего садить будут.
– А я, дура, не береглась, на нее надеялась...
– Чего же стояли, когда стрельба шла?
Старуха вытерла слезящиеся глаза.
– Так в «глазок» смотрела. Дома-то скучно одной, я и смотрю. Как разведчица – кто пришел, кто ушел. И вы сюда часто ходите, его проверяете, негодника. В тот день тоже были. Вначале незнакомый человек пришел, потом Федор, царствие ему небесное, туда-сюда бегал, потом три каких-то бугая с чемоданом, а уж потом вы подождали немного и Ваську увели, я уж думала – насовсем.
А потом стрелять начали, как в кино, только ничего непонятно – кто, в кого, почему... В кино все видно, а здесь не разберешь! Вначале бандиты дверь открыли, тут как загрохочет, и они попадали, еще один подбежал – тоже свалился... Потом приличный человек, но с пистолетом, в квартиру зашел, а милиция приехала и автоматом в него – тык. Только он из госбезопасности оказался.
– Как вы узнали?! – резко выдохнул лейтенант.
– А у него документы проверили. И фамилию называли.
– Не запомнили? – почему-то шепотом спросил участковый.
– Так я ж все записываю! – гордо сказала старуха.
Платонов оторопел.
Через несколько минут он держал толстую тетрадь, содержание которой привело бы в ужас Клыка и, безусловно, стоило жизни старухе. Аккуратным учительским почерком в ней описывались результаты наблюдения за соседней квартирой. Схематично давались приметы посетителей: отвратительная рожа, два бандита, верзила со шрамом.
«Майор милиции Еремкин из уголовного розыска МВД, капитан госбезопасности Васильев», – нашел он наконец то, что искал.
– Так их двое было?
– Говорю же: непонятно ничего. Раз две фамилии, значит, двое! Платонов пролистнул еще несколько страниц. Единственной фигурой,
обозначаемой безошибочно, являлся он сам. «Приходил участковый, выходил, вернулся... Снова участковый, заходил три раза...» Неслужебные контакты с поднадзорным рецидивистом Зонтиковым задокументированы предельно точно.
Несколько минут он размышлял, механически переписывая в свой блокнот фамилии интересующих Клыка людей.
– Вот что, бабушка, эту тетрадь я заберу. Дело тут государственное, секретное, спасибо, что помогли. Но рассказывать ни о чем никому не надо. И новых записей лучше не делать.
Получив нужные фамилии. Клык явно обрадовался, хотя вида старался не подавать. Порученец засунул в карман мундира вторую пачку купюр. Платонов ждал этого и воспринял как должное.
– Как бы узнать про них подробней? – Клык помахал листком с записями. Платонов помолчал. Одно дело – опросить соседей на своем участке или
попросить о небольшом одолжении сослуживца-эксперта, а другое – устанавливать сотрудника МВД или госбезопасности. А вообще-то – чего бояться? Многие на стороне подрабатывают: кто частную палатку охраняет, кто грузы сопровождает, кто с рэкетирами разбирается, да мало ли как еще... И ничего им не делается, хотя закон и приказы такой бизнес категорически запрещают. Но сейчас принцип простой: что урвал – твое, кто не успел – тот опоздал! И в карманах ощущалась приятная тяжесть – за час работы тысяч триста отхватил! А что незаконного сделал? Да ничего.
– Про нашего попробую разузнать, – наконец проговорил он. – Про чекиста – вряд ли.
Похоже, Клык был уверен в его согласии. Он кивнул.
– Что сможешь. За нами не заржавеет.
И неожиданно спросил:
– Как там бабка? Лишнего не болтает?
«Сколько бы он отстегнул за ее тетрадку?» – мелькнула подленькая мысль, и Платонова как жаром обдало.
– Что ей болтать, она одной ногой в могиле. Наоборот, хвалила: порядок в доме и все такое. Только просит не курить и не плевать.
Участковый встал.
– С экспертом реши побыстрее, – сказал Клык, и было непонятно – просьба это или указание.
На пустыре участковый сжег бабкину тетрадь.
«Совсем обнаглел пес лагерный, – возмущенно думал он. – Решил, что я ему стучать буду! Соучастника нашел, сука! Надо его на расстоянии держать. А бабки пусть платит, если есть лишние...»
Придя в отделение, он насел на эксперта и вырвал обещание немедленно разобраться с пальцами на кружке. Потом зашел к себе в кабинет, взял телефонный справочник МВД России, нашел номер секретариата Главка уголовного розыска.
Через час пора забирать дочку из садика, да и пообедать он не успел, сосало под ложечкой, начинала болеть голова, мелькнула мысль отложить поручение на завтра... Но все же Платонов придвинул телефон и набрал номер.
Продумывая обоснование причин своего интереса к сотруднику Главка, он подыскал совершенно невинное и очень правдоподобное объяснение. К нему, участковому инспектору Платонову, обратился человек, разыскивающий майора Еремкина из угрозыска МВД. Поскольку контакт мог быть важным как для гражданина, так и для оперативника, он решил помочь им встретиться. Гражданин вышел покурить и обещал скоро зайти. Если товарищ майор разрешит, он даст его телефон или сделает по-другому, как лучше для старшего коллеги.
Версия была непроверяемой и неуязвимой: хороший опер знакомится каждый день с таким количеством людей, у него столько связей, прямых и опосредованных контактов по начатым, оконченным и продолжаемым делам, что ничего странного, если его кто-то разыскивает, нет. Совершенно естественно для разыскивающего обратиться в ближайшее или первое попавшееся отделение милиции к любому сотруднику.
Платонов считался неплохим участковым. Но одно дело поквартирные обходы, документирование административных правонарушений, дознание по несложным делам, оформление алкоголиков в ЛТП, а совсем другое – оперативная работа, о которой лейтенант имел только самое общее представление.
И хотя версию он придумал обоснованную и добротную, она совершенно не подходила к вымышленному, не существующему в реальном мире лицу. Так шахматист-любитель, делая в матче с гроссмейстером отточенный и многократно апробированный в дворовых играх ход, попадает в ловушку, о существовании которой не только не подозревал, но даже не мог подозревать. Дилетанту не следует тягаться с профессионалами.
Пытаясь на всякий случай обезопасить себя, лейтенант подумывал о том, чтобы назваться чужой фамилией, но по характерному сигналу понял, что телефон секретариата имеет автоматику и его номер зафиксировался в электронной памяти, а потому отказался от подобной мысли.
– Как я могу переговорить с майором Еремкиным? – представившись, спросил он.
– Одну минуту.
Такого сотрудника в ГУУР не было, но секретарь открыла спрятанную в сейф алфавитную книжку, между собой ее называли «списком мертвых душ», и нашла названную фамилию, против которой стояла фамилия подполковника Аркадьева. Все стало ясным, и она ответила в соответствии с инструкцией:
– Майор Еремкин недавно перевелся в другое подразделение. Позвоните подполковнику Аркадьеву, он вам поможет его найти.
Одновременно женщина записала фамилию Платонова, высветившийся на зеленом табло номер телефона и время звонка.
Ничего не подозревающий лейтенант соединился с Аркадьевым и изложил заготовленнную историю.
– Да, Еремкин предупреждал, что его могут искать, – ответил подполковник. – Он в командировке. Направьте этого человека ко мне, я сделаю все, что нужно.
– А когда он вернется? – не удержался Платонов.
– Послезавтра. Ему нужно оформить коекакие бумаги и забрать свои вещи, поэтому целый день он будет на этом телефоне. Можете ему позвонить. И спасибо за помощь.
Удовлетворенный Платонов положил трубку. Придется повторить попытку с какой-нибудь другой правдоподобной историей.
Его не насторожило, что разыскиваемый майор предупредил коллегу о несуществующем человеке. Не обратил он внимания и на то, что Аркадьев, пригласив звонить послезавтра, не поинтересовался, какая в том нужда, и не предложил своей помощи. Впрочем, если бы Платонов что-то и заподозрил, это дела не меняло. Судьба лейтенанта была предрешена.
Заглянув в свою книжку, отвечающий за связь с госбезопасностью Аркадьев определил, кому принадлежит документ прикрытия, выданный на имя Еремкина, и набрал номер капитана Васильева, но того на месте не оказалось. Тогда он позвонил начальнику отдела Дронову и подробно рассказал о происшедшем. Дронов немедленно отдал необходимые команды, и машина обеспечения конспирации сотрудников госбезопасности раскрутилась на полную мощность.
Майор Межуев вначале оформил прописку гражданина Клячкина В. В, по адресу конспиративной квартиры на проспекте Мира, а затем занялся уничтожением следов судимости Асмодея. Лучше бы он действовал в обратной последовательности, потому что за десять минут до того, как начальник отдела информационного центра убрал из картотеки карточку Клячкина и стер соответствующую запись в памяти компьютера, дежурный сотрудник ИЦ провел поиск по факсограмме пальцевых отпечатков, поступивших из тридцать второго отделения, и дал развернутый ответ об их владельце.
Лейтенант Платонов сбегал в ближайший коммерческий киоск и купил эксперту две литровые бутылки абсолютно чистой и недорогой голландской водки «Сильвестр». Сам он пить отказался, и довольный эксперт сунул водку в портфель, так как через два дня у его жены наступал день рождения.
Платонова время поджимало: когда начинали забирать других детей, Настя пугалась, что за ней не придут вообще, нервничала, капризничала и плакала. Она была впечатлительным ребенком, потому родители старались уводить ее из садика в числе первых. Сегодня жена пошла к гинекологу: задержка, как бы не пришлось делать аборт, она очень боялась, и Платонов тоже переживал. Насколько затянется визит к врачу, неизвестно, там всегда очереди, поэтому девочка на нем: забрать, покормить, погулять, развлечь.
Но хотелось успеть сделать еще одно дело...
Платонов выпросил у дежурного машину, подъехал к дому поднадзорного Зонтикова, быстро взбежал на пятый этаж, грозно сказал охранникам: «Смотрите мне, не курить и не мусорить», – специально для бывшей учительницы, отдал Клыку записку эксперта, рассказал о звонке в МВД и пообещал послезавтра прояснить все окончательно. Гражданин Зонтиков был доволен, по его знаку порученец вдвое увеличил денежную стопку, которую с умелой деликатностью засунул в боковой карман мундира. Предыдущие поступления Платонов устроил во внутренних карманах.
Выходя, участковый подумал о бабке за стальной дверью – как бы опять не стала записывать, может, лучше сказать... Но тут же отогнал эту мысль, решив, что сам переговорит со старухой.
Веселый от того, что все складывается так удачно, лейтенант сбежал по лестнице, прыгнул в машину и ровно в пять подкатил к детскому саду. Он оказался первым родителем. Настя сияла, целовала его и гладила по голове, растроганный водитель за счет своего обеденного времени довез их до дома.
Пересчитав деньги, Платонов узнал, что заработал за один день пятьсот тысяч. Всего за последнюю неделю он получил от Клыка восемьсот пятьдесят. Можно купить цветной телевизор, справить обновки девчонкам. И даже... Если иметь такой приработок, то можно завести второго ребенка, избавив Наталью от мучительной процедуры!
Но жена вернулась обрадованной: проблема разрешилась сама собой, даже к врачу не пришлось идти.
Столь удачный день следовало отметить. Платонов побежал за шампанским, ликером и хорошей закуской.
Клык позвонил Рваному.
– Где Дурь со Скокарем? – спросил он, разглаживая нетерпеливо подрагивающими пальцами клочок бумажки с установочными данными фуфлыжника, посягнувшего на святое святых – казну братвы.
– По своему делу поехали, к свидетелям. Должны уже быть, да что-то задерживаются.
Рваный прикрыл трубку ладонью и одними губами обозначил имя собеседника сидящему в комнате человеку.
– Как появятся – ко мне! – приказал Клык.
Рваный положил трубку.
– Все командует? – спросил гость. – Недолго ему осталось...
Гостем был Змей. Отношение к Змею в мире воровских авторитетов сложилось различное. Многие не признавали, что он «в законе», а те, кто не оспаривал правильности решения принявшей его сходки, старались близко не сдруживаться и имели с ним дело только в случае необходимости.
Даже кличка вызывала опасение: с одной стороны, она означала хитрость и мудрость, а с другой – на зонах так зовут коварного и подлого зека.
– Скоро ему конец, – продолжал Змей. – «Таганцы» на него зуб заимели, да и Седой не простит... Опять же – общак потерял, на первой крупной сходке обязательно по ушам дадут и на пику посадят!
Рваный молчал. По рангу Змей равен Клыку, по авторитету – чуть поменьше, но и пахану последние события власти не добавляют.
– Он уже мертвый. Кому его Законы нужны? Сам не живет и другим не дает!
Это было чистой правдой. Аскетизм пахана не нравился многим, но выступать против него не рисковали. Угрюмый недавно попробовал, и уже весь блатной мир обсуждал его ужасный конец. К тому же в зонах имя Клыка имело большой вес. А каждый блатной или приблатненный знает, что рано или поздно может попасть за проволоку и тогда, в случае чего, спросят с него на всю катушку.
– Седой обещал на его место тебя поставить. Теперь можно без сходки обойтись. И дела вести по-другому... На хера нам эти скоки, гоп-стопы, мокрухи? Будем валюту менять, банки держать, игральные автоматы... Бизнесом заниматься куда выгодней, и никто на тебя не жалуется, менты не давят...
– У меня на это ку-ку не хватит. – Рваный постучал себя по мощной лобной кости. – Я всю жизнь по карманам работал да по квартирам.
– Они научат! – успокоил Змей. – Ничего хитрого нет, у меня один жулик уже навострился валюту менять...
– И что надо? – спросил Рваный после некоторого раздумья. В конце концов, Клык ему не отец и не мать. И так за него на толковище мазу тянул, вполне мог башку потерять. А жизнь так устроена – каждый за себя.
Змей одобрительно похлопал его по руке, будто жаба прикоснулась.
– Все расскажем, когда время придет. А пока отдыхай да держись от него подальше. На всякий случай...
