Глава тринадцатая
В организации работы специальных служб любое государство использует древний, как мир, принцип «разделяй и властвуй». Секретная информация и навыки проведения специальных операций никогда не сосредоточиваются в одних руках: это слишком опасно для сенаторов и конгрессменов, секретарей ЦК и членов Политбюро, генсеков, губернаторов штатов, депутатов советов, дум, законодательных собраний, министров и президентов.
Поэтому ЦРУ следит за ФБР, ФБР, в свою очередь, – за ЦРУ, Агентство национальной безопасности приглядывает за теми и другими, а те и другие просвечивают своим рентгеном АНБ. На специальном языке это называется системой сдержек и противовесов.
В СССР много десятков лет сохранялся равновесный баланс между специальными службами. Профессионалы ГРУ, умеющие взрывать королей, менять президентов и вербовать сотрудников госдепа, находились под бдительным надзором Первого главка, и, вздумай они применить свои способности на территории лучшего в мире государства рабочих и крестьян, им бы пришлось иметь дело со Вторым главком, обеспечивающим безопасность этого государства.
Громоздкую и чрезвычайно мощную армейскую машину курировал Третий главк, пронизавший системой особых отделов или их уполномоченных весь непомерный организм вооруженных сил – от округа или флота до батальона и отдельного корабля.
И Первый, и Второй, и Третий главки являлись структурными подразделениями одного ведомства – Комитета государственной безопасности СССР, подчинялись его председателю и вместе с десятками других главных управлений, управлений, отделов, отделений, направлений и служб придавали могущество и власть ведомству и его руководителю.
Но власть эта не была безграничной. Потому что, если кто-то из сотрудников зарубежных резидентур КГБ начинал пить, вертеть контрабанду либо другим способом нарушать моральный кодекс строителя коммунизма, от чего до прямой государственной измены, как известно каждому октябренку, меньше одного шага, коллеги-соперники из ГРУ немедленно информировали своего хозяина – министра обороны СССР, а тот поспешно докладывал хозяину общему – Политбюро или секретариату ЦК КПСС. Тем самым он демонстрировал бдительность и результативность своего ведомства, способом «от противного» показывал чистоту и идейное совершенство подчиненных, доказывал, что прошлый факт адюльтера офицера военной разведки в Таиланде, раскопанный КГБ, являлся чистой случайностью, а скандал вокруг него искусственно раздут недобросовестным офицером внешней разведки.
Если же комитетчик где-нибудь в Рязани или Владивостоке попадал в вытрезвитель, либо застукивался паспортным контролем в номере гостиницы с посторонней женщиной, либо даже просто терял служебное удостоверение, то милицейская шифровка летела наверх и ложилась на стол министру внутренних дел, который не менее поспешно и с теми же целями докладывал о случившемся в ЦК.
Правда, в коридорах высшей власти министр мог встретиться с председателем, у которого в кожаной папке лежало спецдонесение из Ташкента или Северодвинска о пьянстве, коррупции или рукоприкладстве милицейских чинов.
Так и состязались три ведомства, как лошадки на скаковой дорожке, под взглядом строгого, но в общем благожелательного хозяина. Прокуратуру по большому счету в расчет не принимали: своего оперативного аппарата у нее не было, оружия, биноклей, приборов ночного видения, наручников и людей, умеющих все это применять, – тоже. Голова профессора Доуэля. Руки и ноги чужие – офицеров МВД и КГБ. Не захотят – и голова никого даже не укусит, потому что не сумеет ко рту поднести. А про судейских и говорить нечего: те из кабинетов на улицу носа не кажут, копаются в бумажках да пишут, как местный обком – райком скомандует.
Три кита, три министра друг за другом приглядывали да друг друга придерживали, а хозяин следил, чтобы они свое дело делали, да поправлял, если что не так.
Потом начали перестраиваться, правовое государство строить. Но то ли чертежи оказались неправильные, то ли материал негодный, то ли строители хреновые. Незаметно стали трех министров «силовыми» называть и тем самым официально признали, что вместо правового силовое государство вышло: кто сильнее – тот и прав.
Кулак более прав, чем слово, нож – чем кулак, пистолет – чем нож, танк или атомная подлодка – чем все вместе взятое.
Единый строгий хозяин почил в бозе, или, выражаясь современным языком, откинул копыта. На смену пришли другие: не такие единые, не такие строгие и не такие хозяева. И пошла между собой таска: вроде за все старое – деньги, власть, дачи – да методами новыми... То народ стенка на стенку пускают, то из автоматов перестрелки устраивают, то танковыми пушками долбят прямой наводкой...
А министры силовые уже не на пенсию или «другую работу» переводятся, а прямиком в тюрьму один за другим отправляются. И вместо трех китов, имеющих оперативные аппараты, вон их сколько развелось! И налоговая полиция, и Таможенное управление, и Главное управление охраны, и Служба внешней разведки, и федеральная контрразведка, и органы внутренних дел...
И без хозяина каждый на себя химичит, свои шкурные интересы отстаивает, а о пользе дела никто не думает...
Система сдержек и противовесов перестала существовать, потому что мышиная возня вокруг сиюминутных задач не предполагает кропотливого сбора и целенаправленного использования информации, которую к тому же некому передавать и которая, по большому счету, никого, кроме любопытного обывателя, не интересует.
В этих условиях сильная специальная служба, возглавляемая умным и волевым человеком, не ставящим целью личное обогащение, получала чрезвычайно широкие, практически безграничные возможности.
Военный транспортный вертолет, взлетевший с бетонной площадки, находящейся за многокилометровым забором с колючей проволокой поверху в Юго-Западном округе столицы, взял курс на северо-восток.
День был солнечным, и тень бронированной машины пересекала жилые кварталы, промышленные районы, улицы, площади и автострады, очереди за акциями АО «МММ», автостоянки, сонмы коммерческих ларьков, кишащие озабоченным людом рынки. В раскинувшемся внизу мегаполисе шла обычная жизнь: перепродавали импортный ширпотреб, воровали, пили, ели, курили, занимались сексом, употребляли наркотики, заключали миллионы сделок, обналичивали фальшивые платежные документы, брали и давали взятки, торговали оружием, наркотиками, женскими, мужскими и детскими телами, валютой, государственными экономическими секретами, служебным положением, преступные группировки делили территории и сферы влияния, отбеливали «грязные» деньги и продолжали проникать в государственные структуры, власть принимала законы, указы и постановления, потом поправки к ним, сводившие на нет основное содержание, граждане совершали административные проступки и преступления, некоторые работали, продажные менты способствовали преступникам, а честные, рискуя жизнью, их задерживали, но суды все равно отпускали негодяев.
Москва не тот город, который позволяет беспрепятственно шляться над собой всяким вертолетам, поэтому на борт несколько раз поступали электронные сигналы запросов «свой-чужой», и автоматическая система давала ответ кодом самого высокого класса, так что встрепенувшиеся было дежурные офицеры вновь расслаблялись у пультов слежения.
Наконец этажность застройки стала снижаться, внизу замелькали черные срубы и шиферные крыши типично деревенских домишек, потом начался лес. Через пару десятков километров голые деревья леса уткнулись в высокий бетонный забор с «колючкой», за которым располагался комплекс одно-, двух – и трехэтажных зданий с асфальтовыми дорожками, теннисным кортом и посадочной площадкой.
Генерал Верлинов оторвался от тягостных размышлений, ставших для него обычными в последнее время. Вертолет делал круг, заходя на посадку. Генерал снял защитные наушники, и в мир вернулся надсадный рев двигателя.
Он думал в первую очередь о пользе дела. Он знал, что и как надо сделать. Но в отличие от десятков тысяч болтунов различных рангов он и о г это сделать.
Двигатель смолк, исчезла раздражающая вибрация, командир группы охраны распахнул люк, осмотрелся и выпрыгнул наружу, следом прыгнули трое его бойцов. Из овального проема потянуло весенней свежестью подмосковного леса. Загремел короткий металлический трап, и Верлинов, не придерживаясь за перильца, легко спустился на землю.
В левой руке он держал черный кейс из титанового сплава, прикованный тонкой сверхпрочной цепочкой к браслету, плотно охватывающему запястье. Резкий рывок цепочки, нарушение процедуры открывания чемоданчика, нажатие кнопки на ручке или просто сильный удар по крышке включали пиропатрон, мгновенно сжигающий помещенные внутрь бумаги.
Документы были исполнены в одном экземпляре, причем отпечатаны не на компьютере, как обычно, а на допотопной механической пишмашинке, доставленной в прилегающую к кабинету Верлинова комнату отдыха из запасника ремонтной мастерской, где она пылилась не менее пяти лет, что гарантировало отсутствие разведывательных переделок в конструкции.
Печатал шестидесятитрехлетний отставник – бывший порученец генерала, оставленный при одиннадцатом отделе на посильной работе, дающей ощутимый довесок к пенсии. Кроме абсолютной надежности и исключительной преданности, он обладал еще одним достоинством – склерозом, начисто лишившим его способности запоминать тексты.
Верлинов лично контролировал работу, а по ее окончании сжег исписанные собственным почерком листы черновика, ленту и уничтожил вал и шрифт пишущей машинки.
Из-за этих документов он совершил пижонский полет над Москвой в сопровождении семерки крепких, затянутых в камуфляж охранников. Сейчас три бойца шли впереди, двое – по сторонам и двое – сзади. Автоматы они держали наперевес, стволами в стороны предполагаемой стрельбы.
Прибывшие раньше Верлинова люди тоже имели охрану, но один-два увальня в цивильных, топорщащихся под мышками пальто не шли ни в какое сравнение с личной боевой группой начальника одиннадцатого отдела.
Проницательный Верлинов подумал, что соратники заподозрят его в выпендреже. В подавляющем большинстве они были глубоко штатскими людьми и весьма приблизительно представляли, как создаются, охраняются и перехватываются секреты. И ни один из них не видел, что делает с головой пуля, выпущенная с близкого расстояния в затылок. Поэтому «частности» были отданы для разработки ему.
В каминном зале гостевого корпуса собрались шесть человек: Президент страны, вице-президент, спикер, министры иностранных дел, экономики и сельского хозяйства. Правда, эти должности им еще предстояло занять после того, как Верлинов реализует операцию «Расшифровка». Но и сейчас лицо каждого из присутствующих было известно тем, кто интересуется политикой и регулярно смотрит телевизор. Депутаты – руководители фракций, заместитель министра, сотрудники аппарата правительства и Администрации Президента. «Для конспирации» они называли друг друга вымышленными именами. Такой уровень огорчал Верлинова, но выбирать не из чего: планка отбора в государственные структуры за последние годы передвигалась только в одну сторону.
Извинившись, Верлинов включил систему подавления.
– У меня часы остановились. – «Иван Иванович» обиженно смотрел на погасший электронный циферблат. – Это излишне... Наша охрана уже все проверила...
– Мера предосторожности, – развел руками генерал. – Враг не дремлет. А часам ничего не сделается, даже в ремонт отдавать не надо.
То ли упоминание о врагах, то ли о часах успокоило депутата.
– Кстати, о врагах, – заметил сановитый седовласый мужчина, удобно расположившийся в мягком кресле. – По-моему, мы недопустимо затягиваем развитие событий. «Промедление смерти подобно!» Помните, кто сказал? А уж он знал, что говорит...
– «Петр Петрович», – попытался пояснить Верлинов, но будущий вице-президент поднял руку, останавливая его.
– Когда власть валяется на земле, ее обязательно поднимают. Стоит нам промедлить... «Если один человек чего-то не делает, за него это делает другой», – так говорит моя жена, когда я отказываюсь вести ее в театр или ресторан...
Жена «Петра Петровича» была моложе его на двадцать лет, он часто ее цитировал, а все маломальски осведомленные люди знали, что она находит замену супругу не только для ресторана и театра. Сам же он ни о чем не догадывался в полном соответствии со столь же часто цитируемой по другим поводам поговоркой «муж узнает обо всем последним». Впрочем, может быть, он просто не хотел догадываться, а народной мудростью оправдывал это нехотение.
– Если не мы – значит, кто-то другой. Скорее всего вояки, у нас есть кое-какие данные... Или коммуняки, или этот шизофреник. В любом случае народу, стране лучше не будет! Так чего же мы ждем?
Верлинов деликатно откашлялся.
– Как все вы, уважаемые коллеги, помните, суть проводимой моим отделом операции состоит в том, чтобы дать повод для парламентского расследования противозаконной деятельности Министерства обороны. Если повод будет серьезным и привлечет внимание общественности, то маховик расследования удастся раскрутить настолько, что начнется настоящий звездопад и с ключевых постов уйдут люди, представляющие существенную опасность.
Верлинов сделал паузу и обвел собравшихся взглядом. Все слушали внимательно, кроме будущего министра иностранных дел, озабоченно рассматривающего свои часы.
– Это даст нам двойную выгоду: устранение наиболее реальных конкурентов, претендующих на власть, и ликвидацию возможности противодействия нашим собственным попыткам. Потому что возбуждение процедуры импичмента может быть реально пресечено не Конституционным судом, а автоматчиками и танками. Если же мы добьемся своего, то никто, абсолютно никто не осмелится отдать приказ! Воля командиров всех уровней будет парализована, и при отсутствии личной заинтересованности никто не станет рисковать! Народ проголосует за перемены – тут нет сомнений. Возможны отдельные эксцессы, но у нас есть силы для их локализации.
– Все это правильно, но, как верно заметил «Петр Петрович», чего же мы ждем? – спросил худощавый, интеллигентного вида молодой человек – будущий спикер. – У нас есть несколько известных журналистов, представляющих солидные газеты, они могут взорвать любую сенсационную бомбу!
Верлинов отрицательно покачал головой:
– Сколько таких бомб взрывается каждую неделю – и что? Здесь нужен серьезный, точный, абсолютно достоверный материал. И самое главное: он должен исходить от совершенно нейтрального, не связанного ни с какими группировками, далекого от политики человека. И еще более важное: этот человек не должен ничего знать о наших планах и не должен рассказать – под пыткой, на «детекторе лжи», под действием «сыворотки правды», – что ему кто-то специально передал разоблачительные материалы.
– Как же можно такого достигнуть? – оторвался от часов при упоминании пыток претендент на пост министра иностранных дел.
– Только одним способом. Надо, чтобы наш человек вообще ничего не знал.
– Загипнотизируете вы его, что ли?
– Нет. Просто манипулируем им, а он думает, что действует самостоятельно. Представьте проходную пешку на шахматной доске. Если бы она умела думать, то искренне бы считала, что сама ухитрилась обеспечить победу. А о гроссмейстере, который довел ее до ферзевого поля, она ничего не подозревает. И не сможет никому рассказать, хоть жги ее заживо!
Генерал Верлинов едва заметно улыбнулся.
– И у вас есть такая пешка? – рокочуще спросил кандидат в президенты.
– Да, есть, – ответил гроссмейстер. – И первые ходы уже сделаны. И открылась возможность великолепной комбинации. Представляете, если поводом к расследованию послужит нота правительства могущественной державы?
Удивленные и одобрительные реплики выразили настроение будущих руководителей России.
Верлинов тяжело вздохнул.
– Теперь о конкретных деталях... Прикрываясь столом, он проделал необходимые манипуляции и открыл кейс.
– Во-первых, мною подобраны кандидатуры министров внешней и внутренней безопасности, охраны порядка и обороны.
Генерал извлек тонкую стопку машинописных листов.
– А вот планы мероприятий по основным направлениям деятельности нового правительства.
В каминном зале наступила заинтересованная тишина, только будущий министр иностранных дел продолжал заниматься остановившимися электронными часами.
Виктор Юркин был довольно известным журналистом. Когда-то он считался «левым», потом терминология изменилась, и он получил ярлык демократа, причем слово имело разные интонации и эпитеты – в зависимости от того, к какому осколку некогда монолитного советского народа принадлежал тот, кто его произносил.
Юркин действительно выполнял весь демократический набор: выступал против коррупции должностных лиц и за отмену смертной казни, за повышение жизненного уровня населения и против великодержавной политики, за правопорядок и против КГБ, МВД, МБ, ФСК и прочих силовых структур, этот самый правопорядок обеспечивающих. Он требовал полного раскрытия преступлений и одновременно добивался упразднения института секретных агентов, от которых, в подавляющем большинстве случаев, и зависит раскрытие.
Выступления за обуздание обнаглевших бандитов сочетались с призывами поставить на место распоясавшуюся милицию.
Все требования и призывы Юркина были правильными, но неверными, потому что входили в противоречие не только между собой, но и с логикой и реалиями современной жизни.
К тому же постоянный анализ обстановки в стране уже давно не представлял ни для кого интереса: она и так была предельно ясна, ибо каждый гражданин ощутимо прочувствовал ее на собственной шкуре.
Но, как хороший газетчик, он умел добывать «фактуру», повествуя о тайных и явных аферах, закулисных скандалах и прочих жареных фактах. Каждый раз он ожидал расправы: ночевал у друзей и подруг, рассказывал коллегам об угрозах и спрятанном завещании, но ничего не происходило. Бомбы сенсационных разоблачений взрывались вхолостую, не вызывая ни малейшей реакции государственных органов и не причиняя вреда «героям» публикаций. Пару раз на него подавали в суд, добившись предельно завуалированных опровержений и символических материальных компенсаций.
Сейчас Юркин внимательно читал материал, который Каймаков, последовав совету Димки Левина, назвал: «Мыло для подземной войны».
– Неплохо, старик, неплохо, – сказал он, откладывая последний лист. – И фактура интересная, и слог нормальный. Ты раньше-то писал?
Каймаков кивнул.
– В институтскую многотиражку. И работа дает навык письменной речи.
– Неплохо, – машинально повторил Юркин, о чем-то размышляя.
– Конечно, вояки встанут на дыбы... Могут в суд потащить. Но раз у нас есть очевидец... Начнут меня в военкомат дергать да на сборы призывать... Плевать, спрячусь у Нинки.
Он вдруг внимательно взглянул на Каймакова.
– А про покушение ты придумал? Для остроты?
Каймаков возмутился.
– Сейчас я тебе покажу, что я придумал!
Он поднял стоящий на полу «дипломат», ткнул пальцем в следы кастета на крышке.
– Видишь?
Юркин разочарованно присвистнул.
– Слабо, старик. Очень слабо. Чем угодно поцарапать можно.
– Это еще не все...
Каймаков раскрыл чемоданчик, сунул руку в узкое отделение для бумаг и, вытащив газетный сверток, положил на стол.
– Разворачивай! Только не пугайся.
Юркин осторожно развернул газету и присвистнул еще раз.
– Ну и что?
Каймаков потерял дар речи.
Вместо зловещего кастета и окровавленного шила он увидел два куска кафельной плитки и длинный, блестящий, совершенно новый гвоздь.
– Это совсем не то, – растерянно бормотнул он и полез в «дипломат», хотя глубоко в сознании понимал: это не ошибка, подобранные по конфигурации и весу предметы не случайно оказались там, куда он их не клал, это акция, значит, он все время находится под наблюдением и контролем злых сил, ведущих с ним чудовищную игру... Но все же он рылся внутри, переворачивал бумаги, перчатки, вязаную шапочку и другие привычные вещи, надеясь, что произошло недоразумение, которое сейчас разъяснится.
– Эй, что с тобой? – встревоженно спросил Юркин. – Ты побелел как бумага...
– Подменили, – невнятно сказал Каймаков, оставляя «дипломат» в покое.
Безобидные предметы в подброшенном свертке сейчас казались более зловещими, чем орудия неудавшегося и вполне успешного убийства.
– Здесь были подтверждения покушения, вещественные доказательства. Не знаю, куда они делись, – оглушенно повторял Каймаков.
Межуев, прослушивавший пленку через несколько часов, знал это наверняка: он лично получил кастет и шило от Мальвины и запер в свой сейф.
– Да ерунда – если что-то было, куда бы оно пропало, – продолжала пленка голосом Юркина, который, впрочем, звучал не вполне искренне.
Потому что, говоря отвлекающую фразу, он одновременно написал на листке бумаги: «Молчи, нас могут подслушивать».
Юркин жил в полувымышленном мире слежки, подслушивающих устройств, сексотов, засад и провокаций. Он давно дружил с иностранными коллегами, часто выезжал за рубеж еще в те времена, когда это считалось экзотикой, а потому и наблюдения, и засады, и скрытые микрофоны, и сексоты иногда материализовывались в реальной части его мира. К тому же западные газетчики, поднаторевшие на темах политического, промышленного и частного шпионажа, дали ему немало практических советов и полезных рекомендаций.
Одним словом, выслушав Каймакова, Юркин почувствовал себя как рыба в воде. Приложив палец к губам, он осторожно подошел к сейфу и, покопавшись в заваленном центнерами бумаг стальном чреве, извлек двадцатипятисантиметровый пластмассовый цилиндр с блестящей рамкой антенны на конце.
Затем, болтая разную чепуху, он поднес антенну к Каймакову и принялся водить вокруг него: вдоль каждой руки – от обшлага рукава до плечевого шва, вдоль груди – от шеи до пояса и обратно. Когда он начал обследовать спину, на скошенном торце прибора зажглась красная неоновая лампочка. Юркин замолчал, и красный огонек погас, зато зажегся желтый.
– Я еще не обедал, пойдем сходим в столовую, – сказал он, и вновь вспыхнула красная лампочка. – Только разденься, а то сидишь, как ходок у Ленина... Они вышли в коридор. Юркин выглядел явно возбужденным.
– Старик, у тебя в воротнике «клоп»! Скорее всего микрофон-передатчик, включается на голос! Я видел такие у немцев и в Штатах. Радиус у него небольшой, так что за тобой должна везде следовать машина. Ты не замечал слежки?
– Нет. – Обалдевший Каймаков качнул головой и тут же вспомнил: – Какая-то «шестерка» всю ночь под домом стояла! И до этого замечал... Когда к Клыку ходил – серая «Волга»... Или мне уже мерещится?
– Они меняют машины. Тасуют, как карты. Но при долгой слежке повторяются: колода-то у них не бесконечная...
– Кто «они»?! – Каймаков никак не мог поверить, что жизнь вокруг пронизана щупальцами враждебных ему сил.
– Не знаю, старик. Надо подумать, со знающими людьми посоветоваться.
Каймаков чувствовал, что попал в капкан. Бедная, неудачливая, но проживаемая им по собственному усмотрению жизнь превратилась в слепок с крутого американского триллера. И он в полной мере понял, что ощущает преследуемая неведомыми злоумышленниками жертва.
– Что же делать?
– Тоже не знаю. Надо думать.
– Давай сейчас выбросим эту пакость!
Газетчик хмыкнул.
– Во-первых, она стоит больших денег. Зачем же нам ее выбрасывать? Во-вторых, они сразу насторожатся. И в-третьих, если им надо тебя слушать, они поставят новую, более хитрую штучку. Или будут пользоваться лазерным звукоснимателем, остронаправленным микрофоном, чем-то еще... Думаю, «клопы» засажены у тебя дома и на работе.
Юркин рассмеялся.
– Ну, молодцы! Вот тебе права человека в эпоху перестройки! Ну и раздую я всю эту историю!
«Тебе хорошо истории раздувать, – с неприязнью подумал Каймаков. – А как мне из них вылазить?»
– Что же делать? – повторил он.
Вопрос был адресован к самому себе. Милиция? Обращение в тридцать второе отделение сразу после покушения показало, насколько результативна их деятельность. Что ему сделали? Да ничего, «дипломат» поцарапали – и все дела. Покушение, слежка... Попробуй объясни это поддатому сержанту с лицом пройдохи! Ну направят к психиатру... Точно, этим и кончится, недаром его лишили вещественных доказательств. Но как это сделали? Когда? Кто? Клык и Седой заверили в непричастности ко всему этому своих людей. Кому жаловаться на засаженный в воротник радиомикрофон? В безопасность, как там она сейчас называется? Но он не засекреченный атомщик, не главный конструктор, не директор оборонного завода! А сам по себе микрофон... Сейчас все ввозить из-за бугра можно! Друзья? Коротышка Вовчик да Димка Левин – чем они помогут...
– Что же делать? – в третий раз повторил он.
– Я придумал одну штуку, – сказал Юркин. – У меня есть приятель, бывший милиционер, подполковник, сейчас он директор крупного охранносыскного агентства. Солидная фирма, всяких полуграмотных кустарей он не берет
– только спецов высшего уровня – отставников из «девятки», «Альфы», по секрету скажу, и действующие у него подрабатывают... Давай с ним переговорим!
– А деньги? Там же небось нужно сотни тысяч отстегивать...
– Это верно, старик. Капиталистический принцип – за качество надо платить. Но ты-то человек не бедный... – Юркин многозначительно подмигнул.
– С каких грабежей? Сто штук зарплаты да двадцать премия раз в квартал. И то последнее время не дают.
– А знаешь, сколько твой «клоп» стоит, который ты выбросить хотел? Не меньше десяти тысяч.
Газетчик сделал паузу.
– Долларов!
Выражение лица собеседника заставило его рассмеяться.
– Так что еще сдачу получишь!
После того как Юркин сходил договориться насчет машины, они вошли в кабинет. Старое, купленное еще в восемьдесят восьмом году, пальто Каймакова скомканным лежало в кресле.
– Сейчас обеды уже не те, – обращаясь к пальто, сказал Юркин. – Раньше и соленые помидорчики, и взбитые сливки, и мороженое... А весь обед – около рубля!
– Это вы зажрались. И сейчас у вас качество еды и цены не сравнить с теми, что вокруг, – ответил Даимаков. Он почувствовал поддержку, появилась какая-то перспектива выбраться из зловещей круговерти, а потому настроение улучшилось.
– Значит, так, сейчас вместе идем к редактору, – сказал Юркин каймаковскому пальто. – Нажмем, чтобы сразу поставил в номер. Но имей в виду: мужик нудный, будет читать, править, думать, расспрашивать. Часа на два...
– Мне спешить некуда. Только на работу позвоню.
Очередная бригада наружного наблюдения слушала разговор в серой «Волге», стоявшей за сотню метров от редакционного подъезда. Именно из этой машины вели за Кислым наблюдение Якимов и Васильев несколько дней назад. Теперь один из них мертв, другой понижен в должности. Дурное предзнаменование для тех, кто их сменил.
– Слышал? Долго будут мудохаться, – сказал старший. – Доставай термос и бутерброды.
Серая «Волга» принадлежала одиннадцатому отделу, но внешне ничем не отличалась от той, из которой накануне вели наблюдение сотрудники оперативного отдела ГРУ.
Юркин был прав: бесконечных колод не бывает. К тому же требования к машинам одинаковые – отечественной марки, наиболее распространенного, неброского цвета.
Да и внутри отличий насчитывалось немного: разве что рация настроена на другую волну, кофе различной крепости да колбаса в бутербродах неодинакова. Мало чем различались и наблюдатели: одинаковый анкетный подбор, стандартная система подготовки и недостатки, свойственные людям и делающие их самым ненадежным звеном любой, даже тщательно отработанной системы.
Клюнув на нехитрый финт Юркина, бригада приступила к обеду и не заметила, что Кислый покинул редакцию.
Юркин провел его через подвал и вывел из соседнего подъезда, возле которого их уже ждал автомобиль выездной фотобригады.
Охранно-сыскное агентство «Инсек» располагалось среди унылых производственных кварталов, обрамляющих Волгоградский проспект. Если плодящиеся как грибы после дождя частные конторы подобного рода занимают обычно перестроенный подвал или арендуют несколько наспех отремонтированных комнат, то «Инсеку» принадлежало приземистое семиэтажное здание, растянувшееся на половину квартала.
Автостоянка была заполнена иномарками. Юркин показал на неброский автомобиль темносинего цвета.
– Это директорский. «СААБ-9600». Самая престижная машина года. И самая дорогая: безопасность, скорость, комфорт. Современные нувориши ее не берут – им подавай суперэффектные тачки, все эти «мерсы», джипы, «Линкольны»... А здесь – высший класс и вместе с тем скромность. Все тщательно продумано и показывает уровень...
Между стоянкой и входом прогуливался молодой крепыш в камуфляжной форме. Еще двое стояли на дверях.
– Что вы хотели узнать? – непривычно вежливо для людей его профессии спросил охранник.
– К Лейтину. Я с ним созванивался, – ответил Юркин.
– Прошу, – охранник распахнул стеклянную дверь. – Третий этаж и налево. Там вас встретят.
Каймаков обратил внимание, что у входа две медные, как были когда-то в МИДе, вывески: "Агентство «Инсек» и "Академия «Инсек».
– Что это значит? – спросил он у Юркина, когда они поднимались по лестнице.
– Информэйшн и секьюрити: информация и безопасность, – пояснил тот. – А в Академии учатся на частного детектива и охранника.
На площадке третьего этажа их ждал крепкий, коротко стриженный молодой человек в белой рубашке, черном галстуке, тонких черных брюках и начищенных черных туфлях. К карману рубашки была пристегнута личная карточка с фамилией и цветной фотографией.
– Здравствуйте. Есть ли у вас с собой какиенибудь документы? – с любезной улыбкой осведомился он.
Юркин достал редакционное удостоверение, а Каймаков – паспорт. Молодой человек тщательно переписал данные в толстый журнал, лежащий здесь же, на небольшом столике, попросил их расписаться и, взглянув на часы, проставил время.
– Прошу. Третья дверь направо.
Они прошли по ковролину между рядов черных дверей с замысловатыми желтыми ручками и вошли в нужную. Небольшая приемная, заставленная черной офисной мебелью, высокая девушка в вертящемся кресле за дисплеем компьютера. Они поздоровались.
– Вы Юркин? – Девушка встала, и Каймаков увидел, что у нее длинные красивые ноги. – Аркадий Александрович вас ждет.
Кабинет генерального директора был просторен и шикарно обставлен. Черный кожаный гарнитур – диван, три кресла, между ними столик с тремя бокалами, шестью банками пива и кокаколы. Огромный черный стол с полукруглыми выступами в торцах: на правом стоял компьютер, на левом – сложная телефонная система, каких Каймаков никогда не видел.
Хозяин, радушно улыбаясь, обошел стол и пожал каждому руку. Худощавый, с интеллигентным лицом и густыми вьющимися волосами, в модных массивных очках, он выглядел лет на тридцать пять, не больше, но Каймаков знал, что впечатление обманчиво, ибо биография Лейтина включала службу в МВД до звания подполковника и выслуги, дающей право на пенсию.
– Вижу, дела идут неплохо? – подмигнул Юркин с фамильярностью старого знакомого.
– Пускаем пыль в глаза, – рассмеялся хозяин. – Мы же охраняем солидных людей, иностранцев... Значит, вид у конторы должен быть респектабельным. Присаживайтесь!
Каймакову показалось, что моложавый улыбчивый человек не похож на генерального директора столь солидной фирмы.
Они опустились на диван, Лейтин сел в кресло. Секретарша в ожидании стояла у двери.
– Чай, кофе? – спросил хозяин и кивнул девушке.
– Позвони, пусть принесут. И на пятнадцать минут меня ни для кого нет. Ну, кроме... Сама понимаешь.
Секретарша улыбнулась и вышла. Неизвестно почему, Каймаков подумал, что эту длинноногую девушку и удобный широкий диван объединяют не только официальные рабочие часы.
– Теперь рассказывайте, – сказал Лейтин, мгновенно став деловито-серьезным и внимательно рассматривая Каймакова.
Тот вздохнул и в очередной раз начал излагать свою запутанную историю. Директор по ходу задавал точные, острые вопросы, но, хватая смысл ответа на лету, взмахом руки обрывал дальнейшие объяснения и направлял Каймакова к продолжению рассказа. Тот понял, что обманчивость внешнего вида Лейтина касается не только возраста.
Когда Каймаков заканчивал, женщина в белом халате принесла поднос с чаем и бутербродами, он вспомнил, что с утра ничего не ел, и сглотнул.
Потом в тишине пили чай. Юркин предпочел пиво, предложил Лейтину, но тот отказался:
– Ты же знаешь... Иногда позволяю немного водочки – и все!
– У него половины желудка нет, – пояснил Юркин, открывая вторую банку. – Нарвался в молодости на пулю. За... Сколько тебе тогда платили?
– Сто восемьдесят.
– А сейчас?
Директор пожал плечами.
– Сейчас я сам хозяин. Сколько надо, столько и беру.
– Не жалеешь за боевой юностью в милицейских погонах?
– Страшно жалею, – усмехнулся Лейтин. И с нажимом повторил: – Жалею страшно!
Он допил чай и официальным тоном обратился к Каймакову:
– Что бы вы хотели от нашего агентства?
– Ну... Чтобы меня оставили в покое. И выяснить: что происходит, кто за этим стоит...
– Иными словами, вы хотите от нас информации и защиты. – Лейтин понимающе кивнул. – И мы можем вам их предоставить, ибо это девиз агентства.
Он снял очки и тщательно протер стекла кусочком мягкой замши.
– Но услуги наших специалистов стоят от пятидесяти до ста долларов за час. А в особых ситуациях эта сумма возрастает.
– В каких «особых»? – спросил Каймаков.
– При условии опасности для жизни и здоровья сотрудника. Каждая такая ситуация оценивается самим исполнителем в пределах пятисот-тысячи долларов.
– А расчеты в натуре допустимы? – поинтересовался Юркин. – У него прекрасный радиомикрофон в пальто и, я уверен, еще парочка есть дома и на работе.
Лейтин несколько минут подумал.
– Вообще-то мы такого не практиковали. Хотя почему бы и не начать? Техника агентству нужна, и все равно мы тратим на нее валюту. Правда, наш друг не является собственником микрофона и вряд ли может им распоряжаться... Лейтин улыбнулся и вновь стал похожим на мальчишку.
– Но, с другой стороны, собственники таких штучек никогда не объявляются... А присвоение находки – не слишком большой грех, тем более когда находка тебе вредит!
Лейтин улыбнулся еще шире.
– Конечно, мы не собираемся никого подслушивать, да и не имеем на это никакого права. Эта штучка пригодится для обучения курсантов. И только.
– Ясно, ясно! – Юркин успокаивающе поднял руки. – Другое нам бы и в голову не пришло!
– Значит, договорились. – Генеральный директор агентства «Инсек» взглянул на часы и встал. – Извините, у меня через две минуты связь с Лос-Анджелесом. Пройдите в комнату двадцать три, это этажом ниже, секретарь вас проводит. Там сотрудники, которые подойдут для этого дела лучше всего...
