Глава 8
Человек ищет, где лучше

– Ну, подождите, суки, я вам устрою вербовку!

«Киа» с разбитыми задними фонарями мчался по вечерней Шаболовке, то и дело выныривая из плотного потока машин на встречку, подрезая и сигналя.

Часы на приборной доске – 19–50. Газ в пол. Тормоз. Газ. Сигнал захлебывается. Дорогу дайте!

Съезд на Коровий Вал, съезд на Садовое… Влетел на полосу в сантиметре перед грузовиком. Сзади отчаянный визг тормозов. С-сука!!!

19-59.

Времени нет.

Позвонить на такой скорости нельзя. Да и рисково: обнаруженный в ошейнике Брута «жучок» наверняка не единственный. Надо соблюдать режим молчания. Он уехал от родителей, не сказав больше ни слова.

– Юра, ты куда? – обеспокоенно спросила мать. Петр Данилович тронул ее за руку и покачал головой. Старый комитетчик все понял.

Газ – тормоз – газ… Скорей, скорей…

Раз отец ни при чем, получи, фашист, гранату! Даже если осколками и взрывной волной накроет и самого Евсеева… Контакт со шпионкой в автомобиле у «Якитории» потянет на увольнение, и экзотические версии про психотропные препараты рассматривать никто не станет… Ну и ладно, за это отвечу… Лишь бы успеть подготовить задержание…

Можно, конечно, остановиться, позвонить из таксофона, передать информацию дежурному. Но это чистая потеря времени: вместо подготовки операции начнутся доклады по инстанциям, согласования, уточнения, а в результате все равно решат дождаться самого Евсеева.

Нет. На Лубянку – и без остановок.

Москва-река… Котельническая набережная… Яуза… Устьинский мост…

20-10.

Старая какая-то песня, а? Непонятно, откуда выплыла. «Хорошо б с тобой…» Ничего хорошего на самом деле нет, но встретиться придется. Ах, Светлана, Светлана, точеная фигурка, железные пальчики, бесстыдные манеры! Встреча с тобой требует хорошей подготовки. Поставить в известность Никонова, получить санкцию. Выставить наблюдателей на парковке. Подготовить понятых, группу захвата… Человек пять как минимум. Квалифицированного оператора с камерой, все-таки ночная съемка…

Осталось меньше двух часов. Мало. А они ждут. Следят за ним. Две черные машины от самой Шаболовки. Черных машин в Москве много, спору нет. И по встречке в столице летать любят. Но эти двое выскакивают из потока и ныряют обратно, как акулы, преследующие тюленью стаю – легко, резвясь и играя…

Что-то они слишком свободно себя чувствуют! Не в Вашингтоне все же дело происходит, а в Москве – столице суверенной России… Даже странно!

Направо Китайгородский проезд, ему туда. В соседнем ряду серебристый мини-вэн и старый «Рено» – оба с тонированными стеклами – подпирают, не дают перестроиться. Он ускоряется, и они тоже, друг за другом. Притормаживает – и они по тормозам. Рядом сигналят, водители высовываются из окон, размахивают руками. А в мини-вэне и «Рено» только смутные силуэты. Неужели это тоже они?!

– С дороги, козлы!

Коротко фафакнув, Евсеев вывернул руль вправо и пошел напролом. «Соседи» угадали его маневр. Минивэн притормозил, чтобы взять удар на себя. Машины с глухим звуком соприкоснулись бортами. Более легкую «Киа» отбросило обратно на полосу, едва не раскрутило. В зеркале заднего вида тут же ослепительно блеснули фары – там показалась оскаленная акулья пасть черной «Ауди». Мгновение спустя перед Евсеевым откуда-то вынырнула еще одна черная машина с переплетенными кольцами на крышке багажника. И слева, прямо на разделительной, – третья: хищный, стремительный БМВ, черный, как происходящие вокруг дела.

На встречной полосе машины, оглушительно сигналя, шарахались в сторону. Черная, будто и не замечала их, – знай себе перла.

«Взяли в “коробочку”, – подумал Евсеев. – Может, мы все-таки в Вашингтоне? Откуда у них такие возможности?»

Большие, тяжелые машины представительского класса, по две с лишним тонны каждая. Госномера несуществующей серии ФАК… Вот как, значит. Фак ю, и все тут! Благодаря голливудским фильмам английский словарный запас среднего российского гражданина расширился на несколько слов…

Съезд на Китай-город, кстати, уже проехали… И что дальше? Самое время достать из плечевой кобуры верный ПМ, или даже «стечкин»… Только где его взять? Оружие оперсоставу не выдают, только на задержания. Ребята покупают травматику, чтобы в случае чего отстреляться резиновыми шариками. Если получится…

Он придавил педаль тормоза. «Акулья пасть» стремительно увеличилась в зеркале. Евсеев ждал, что сейчас раздастся удар. Нет. Преследователи шли в нескольких сантиметрах от его заднего бампера. Тут же загорелись и погасли стоп-сигналы передней машины, она стремительно надвинулась на него. И опять считаные сантиметры. То же слева, то же и справа… Он не смог бы даже открыть дверцу, если бы вздумал выпрыгнуть на ходу.

В переводе на обычный русский это звучало бы: «Езжай и не выделывайся». Но какой класс езды! Не привезли же они профессионалов из Лэнгли?!

Хватит. Шифроваться больше нет смысла, пусть слушают. Он взял телефон, набрал дежурного.

– Это майор Евсеев, личный номер ЕА 739926! Нахожусь под угрозой нападения! Передвигаюсь по Москворецкой набережной, направление – Кремль, Тайницкий сад…

В трубке наступила глухая тишина – отключилась связь. И тут он с болезненной ясностью понял: да никакие это не цэрэушники! Это наши! Внутренняя контрразведка, «инквизиция»! Выследили и задерживают предателя, шпиона в своих рядах! И ведь никак ничего не объяснишь!

Одновременно снова вспыхнули «стопы» идущей впереди «Ауди», в машине слева уплыло вниз наглухо тонированное стекло.

Открылась стриженная под ноль голова, черные очки, плотно сжатые губы. Высунулась рука, энергично машет вниз, едва не задевая зеркало «Киа». Стоп! Приехали!

Было прохладно. Кондиционер лупил вовсю, будто в этой машине разъезжает сам Дед Мороз. Передние сиденья – за прозрачной звуконепроницаемой перегородкой, не хватает только ледяного узора. Три телефонные трубки в узких специальных нишах. Сиденья из хорошей, хотя и очень потертой кожи, в нескольких местах немилосердно прожженные…

Нет, совсем не Дед Мороз. Сидящий рядом человек скорее был похож на орангутанга – рыжеватый, плосколицый, с вытянутым черепом и скошенным затылком, который как-то сразу, без всяких закруглений, переходил в высокий лоб. Из-за этой уродливой маски на Евсеева смотрели пронзительные умные глаза – будто там, внутри, скрывалось другое существо. Очень странный эффект. Неожиданный.

– Меня зовут Евгений Васильевич…

Человек неторопливо, со вкусом, докуривал сигарету и рассматривал Евсеева, щурясь сквозь дым.

– А вы – Юрий Петрович, я знаю. Прошу прощения за необычный формат нашей встречи. Времени у нас совсем немного…

– Кто вы? – повторил Евсеев, невольно потирая плечо. Видно, потянул, пытаясь засветить в переносицу тому парню в черных очках.

– Пожалуйста.

В руке Евгения Васильевича появился небольшой кусок ламинированного картона.

«Федеральное Агентство “Контроль”, Московское управление… Кондратьев Е.В., заместитель начальника отдела».

Чушь собачья. Нет такого агентства. Как и госномеров серии ФАК…

– Подпись, Юрий Петрович. Подпись и печать. Обратите внимание…

Да, печать. Гербовая. Управление делами Президента РФ. Буквы ровные, все засечки присутствуют, разделительная звездочка точно под основанием герба… И подпись самого президента – Евсеев узнал ее, у него две почетные грамоты за этой подписью.

Но это еще ровным счетом ничего не значит.

– Значит, Юрий Петрович. Очень даже значит. Во-первых, то, что агентство «Контроль» – не фикция…

Евгений Васильевич прикурил новую сигарету от догорающего окурка.

– Ваш скептицизм, Юрий Петрович, а это как-никак скептицизм майора контрразведки, что дорогого стоит, говорит лишь о том, что секретность нашей службы поддерживается на должном уровне. Это радует. Но доказывать сейчас ничего больше не стану, просто из экономии времени. Вам достаточно будет проконсультироваться с Никоновым. Можете просто назвать мое имя, он в курсе.

– Почему тогда я не в курсе?

– Вы не входите в круг допущенных, Юрий Петрович, – это раз. Не являетесь нашим сотрудником – это два… Не занимаете высокую руководящую должность из специального перечня… Значит, вы и не должны ничего знать. – Ироничный и внимательный взгляд из-под рыжих бровей. – …Однако, в связи со сложившейся ситуацией и вашей ролью в ней, было решено ввести вас в курс дела. Частично, разумеется. Строго дозированно.

Евсеев посмотрел в окно. Машина давно свернула с набережной и ехала сейчас через дворы в районе Знаменки.

– «Контроль», «Контроль»… – Евсеев наморщил лоб. – Я что-то такое слышал… Высший контрольный орган, надзор за всеми, подчинение первому лицу…

Внимательный взгляд потерял иронию:

– Один предатель, перебежчик, написал о нас книгу. Сплошное вранье, потому что подробностей он не знал. Но смысл ухватил верно. Все восприняли ее как чистую беллетристику.

– А…

Кондратьев, если это была его настоящая фамилия, поднял ладонь, предупреждая дальнейшие расспросы.

– Хватит об этом. Перейдем к сути.

Пепел с сигареты упал на сиденье, Евгений Васильевич небрежно смахнул его на пол.

– Мой отдел занимается дезинформацией противника. Мы пользуемся разными инструментами. Сканер, который вы обнаружили на линии правительственной связи, – один из них. Тонко настроенный, проверенный инструмент. Отлично работает, много лет, кстати. Его не нужно трогать, Юрий Петрович.

Евсеев не удержался, усмехнулся.

– Опять двадцать пять, да? – понимающе кивнул Евгений Васильевич. – Я знаю о вчерашнем подходе. Кстати, вы удостоились внимания очень опытных агентов, их основная специализация – эксфильтрация провалившихся агентов, маскировочные мероприятия, особо сложные вербовки…

Они снова выехали на набережную, но двигались теперь в противоположном направлении. Только что проехали место, где четверть часа назад Евсееву пришлось оставить в третьем ряду свою машину с мигающей «аварийкой».

– Не беспокойтесь, ваше авто в целости и сохранности, – заметил Евгений Васильевич. – Думаю, его уже доставили к вашему дому.

– Нафаршированное «жучками»?

– Напротив. Вы храните машину на площадке у дома, мы оборудовали ее давно. А сейчас все сняли.

Кондратьев усмехнулся:

– Думаю, больше таких интересных контактов, как вчера вечером, вы проводить не станете. Тем более инициатива была не вашей…

Евсееву захотелось вырвать из огромной ладони окурок и воткнуть ему в глаз, чтобы зашипело. Хотя вряд ли это бы у него получилось. В то же время он понял, что все, что он здесь услышал, – правда. Тщательно дозированная правда.

– Хорошо, что вы понимаете мою роль в этом… В этом…

– Не важно, Юрий Петрович, забудьте. Сегодня вы встречаетесь с Анной Халевой… Со Светланой, как она вам представилась. Так вот: вам необходимо согласиться на сотрудничество. Это просьба. Предложение. Приказ. Понимайте как хотите. Думаю, первые два варианта вам более приятны. Выбирайте любой.

– А… А мое руководство? Я должен написать рапорт и получить санкцию.

– Санкция получена на самом высоком уровне. Президент в курсе этой операции, у него есть кое-какие виды на вас.

– В качестве инструмента?

– Безусловно, Юрий Петрович. В качестве кого же еще?

Маленькие обезьяньи глазки. Мудрые, понимающие. Грустные.

– Рапорт своему руководству писать не надо, Юрий Петрович. Через два часа вы должны быть на месте. Соглашайтесь на все условия. Удачи вам. И всего хорошего. Было приятно побеседовать.

Евсеев с удивлением обнаружил, что машина остановилась во дворе его дома. В углу парковочной площадки стояла «Киа». Если бы ее успели отремонтировать и вымыть, он бы не удивился.

Юрий открыл дверцу, вышел из «Ауди», остановился в растерянности.

– Я сам найду вас, Юрий Петрович. Ни о чем не беспокойтесь.

Дверца захлопнулась. Черная «Ауди» задним ходом выехала со двора, бесшумно развернулась и исчезла. Евсеев посмотрел на часы. Без десяти девять. У него было впечатление, будто он только что покинул борт инопланетного корабля, где общался с каким-то говорящим спрутом.

Он обошел свою машину. Нет, ее не отремонтировали и не вымыли. Просто сняли «жучки». Если сняли.

Посмотрел на окна. Свет горит. Марина дома. Наверное, он даже успеет поужинать перед тем, как, хм, стать агентом ЦРУ. Или, точнее, инструментом дезинформирования. Но ни агенту, ни инструменту есть не хотелось.

Только он переступил порог, как Марина с улыбкой победительницы выскочила навстречу: в квартире пахло жареными котлетами – ждала, старалась, стремилась угодить! Очевидно, заглаживая вчерашнее позднее возвращение… Но похвалить жену Евсеев не успел: позвонил Никонов.

– Здравия желаю, товарищ генерал!

Евсеев отстранил Марину, зашел в ванную, включил воду. Голос у генерала был такой, будто его только что огрели чем-то тупым и тяжелым.

– Юрий Петрович, ты где?

– Зашел домой, товарищ генерал.

– Ужинать будешь?

– Попробую.

– Правильно, я тоже ужинаю…

Евсеев почему-то даже не удивился такой откровенности. Ему представился генерал Никонов во главе бесконечного обеденного стола в огромном и мрачном зале рыцарского замка. Холодные каменные стены, свечи, полумрак. Челядь испуганно жмется в тень. В одной руке у Никонова обоюдоострый кинжал, в другой – телефон…

– Тут мне позвонили, рассказали, что к чему, – Никонов тяжело подышал в трубку. – От тебя многое зависит…

– Мне тоже так сказали…

– Ты знай, руководство тебя во всем поддержит, – проскрипел Никонов каким-то растерянным, даже испуганным голосом. – Ты теперь на виду. На таком виду… Ты хоть это понимаешь?

Евсеев молчал и смотрел, как наполняется раковина. Видно, засор, надо звать сантехника.

– Я тебя спрашиваю, Евсеев, – понимаешь или нет? – настойчиво переспросил Никонов. Как будто здесь имелись какие-то варианты ответа.

– Понимаю, товарищ генерал. Я не подведу.

– Правильно настроен. Хорошо.

Евсеев переключил воду на ванну и стал раздеваться. Ему казалось, что все тело покрыто чем-то липким и мерзким. Он остался в одних трусах, когда генерал Никонов выдавил завершающую фразу:

– Я в тебя всегда верил, Евсеев. Еще тогда, во время «Сети»… Не сомневайся ни в чем. Работай добросовестно и ответственно, чтобы никого не подвести.

– Я буду стараться, товарищ генерал.

Никонов отключился. Ему дали установку поддержать подчиненного, ободрить, придать сил для важной операции. И он добросовестно все выполнил. По крайней мере думал, что выполнил.

Евсеев долго лежал в теплой ванне. Но расслабиться не получилось. В голове вертелись всякие мысли. А вдруг они засекли контакт с «Контролем»? Светлана, или как ее там, улыбнется, поцарапает руку отравленной иглой и уйдет, а его увезут в морг… Или она даже не придет, а его будет ждать снайпер… Может, он уже сидит напротив подъезда… Или выстрелит из поравнявшейся машины… Скорей бы все это закончилось!

Он вытерся, с взлохмаченными волосами вышел на кухню. Марина возилась у плиты.

– Артемка спит?

– Да, набегался сегодня. Есть будешь?

– Нет, я ухожу.

Он взглянул на часы. Остается сорок минут. А на такие встречи опаздывать нельзя.

Марина с досадой выключила газ. Дескать, я старалась, готовила, а ты… Хотя бы предупредил!

Но вслух благоразумно ничего не сказала.

Снайпера у подъезда не оказалось. Евсеев прыгнул в свою машиненку, выехал из двора, прибавил газу. Машины на третьей полосе как по команде взяли правее, освобождая дорогу до самого перекрестка. Красный сигнал светофора вдали растерянно замигал, сменился желтым и зеленым. Зеленый горел, пока Евсеев не пролетел перекресток… И опять машины щемились вправо, подрезая друг друга, будто услышав властный окрик…

Или будто ими управлял единый высший разум. Если так, то Евсеев нисколько не удивился бы.

«Надо будет взять машину помощнее, – подумал он. – На деньги ЦРУ. Все равно они будут проверять, пусть подтвердится жизнь не по средствам!»

«Додж» с помятым крылом прибыл минута в минуту, «Светлана» грациозно выпорхнула из кабины и села к нему на соседнее сиденье. На этот раз она была в неброском черном платье, впрочем, таком же коротком. И духи те же. И улыбка. Вот это нервы!

– Здравствуйте, Юрий! Раз меня не свалили на землю и не забили в рот кляп, значит, вы согласны?

«Откуда она знает про кляп? Действительно, так делают, чтобы не вцепилась зубами в ампулу с цианидом… Впрочем, глупые мысли… Она профессионалка…»

– Это ключ от депозитарной ячейки в московском отделении «Райффайзен-банка». Аренда ячейки оплачена на десять лет вперед. Вся необходимая информация – на брелоке. Номер ячейки, номер договора и так далее.

Она подняла ключ перед собой, удерживая его двумя пальцами. Видимо, предполагалось, что Евсеев подставит ладонь, она разожмет пальчики, и сделка состоится под мелодичный перезвон металла.

Евсеев ладонь не подставил.

– Сколько?

Она удивилась.

– Два миллиона уже заложены, Юрий Петрович. Первоначальный взнос. Потом будут ежемесячные вливания. В любой банк мира. Или наличными. Курьер доставит в удобное вам место.

Он внимательно изучил ее красивое, безмятежное лицо, взглянул на грудь под облегающей блузкой, на ноги с плотно сомкнутыми гладкими коленями. Вчерашнего вожделения не возникло. Вообще никаких эмоций: так разглядывают кусок говяжьей вырезки на витрине. Или симпатичную пушистую кошку.

– Я хочу купить хороший БМВ, – сказал он. – Поэтому первый взнос – три миллиона.

Кончик языка показался на мгновение, быстро облизнул красные губы.

«Если бы она была кошкой, – подумал Евсеев, – сейчас бы нервно била хвостом из стороны в сторону».

– Думаю, это вопрос решаемый!

– И в ячейку я, конечно, не пойду. Подыщите место, заложите тайник, словом, все, как положено…

– Хорошо, – она послушно кивнула.

Евсеев невольно вспомнил расступающиеся перед ним автомобили и услужливо загорающиеся зеленым светофоры. Да, что-то определенно поменялось в мире за последние часы…

– Нужную информацию просто бросите в мой почтовый ящик завтра ровно в двадцать один час.

– Еще пожелания будут? – «Светлана» многозначительно улыбнулась. Круглые коленки заметно разомкнулись.

– Да. Перестаньте нашпиговывать нашего пса микрофонами.

Она изобразила удивление.

– Помилуйте, вы меня демонизируете! И потом, я имела в виду совсем другое…

– Как сексуальный партнер вы меня не интересуете, – высокомерно сказал Евсеев и, возгордившись собой, ядовито добавил: – Тем более что на этот раз вы не использовали себе в помощь аэрозоль афродизиака…

– Наши люди блестяще справились с заданием, – подводил итоги Мел Паркинсон на совещании «русского» отдела. – Мало того что им удалось оставить на месте «патефон», они произвели целевую вербовку контрразведчика, который руководил его поиском! Это открывает блестящие перспективы в будущем… В общем, линия научно-технической разведки дала очередной позитивный результат…

Барнс, который руководил линией НТР, выпрямился и незаметно надул щеки. Когда-то он был похож на дога, теперь это сходство исчезло. Куда-то пропала породистая осанка, прямая спина, гордая посадка головы. А если что-то в нем и напоминало дога, то сильно постаревшего. Впрочем, это касалось всех здесь присутствующих.

– Браво, Дэвид!

Начальник отдела несколько раз свел ладони, будто аплодировал. Сотрудники его поняли и захлопали изо всех сил.

– Вместе с тем, линия ПР у нас провисает. Во всяком случае, ободряющие доклады об успехах Партии маленьких людей закончились ничем…

– «Патефон» сохранили сотрудники агентурно-оперативной службы, – недовольно сказал Алан Фьюжн, который этой службой и руководил. – Отдел НТР тут ни при чем, не считая того, что в нем создан сам «патефон».

Это была чистая правда. Дэвид Барнс несколько скис.

– И как раз сейчас я хотел доложить, что разгон Партии маленьких людей может быть использован в пропагандистско-идеологических целях, – продолжил худощавый негр, который, по словам недоброжелателей, мог так сливаться с кожей черного кресла, что его невозможно было заметить. – Ее председатель Бруно Аллегро сейчас переживает сильнейший кризис, он все потерял, ночует на чердаке и вспоминает, как произносил ярчайшие речи, вел за собой массы и встречался с сильными мира сего…

Несмотря на все свои недостатки: педантичность, переходящую в занудство, медлительность и некоторое тугодумство, Мел Паркинсон умел схватывать перспективные идеи на лету и мгновенно их развивать, по существу перехватывая их авторство. Он поднял руку.

– Значит, надо вывезти этого обиженного политика в США и использовать его в политической игре! Это и будет так необходимый линии ПР козырь! – веско произнес начальник отдела и снисходительно посмотрел на Фьюжна. – Продолжайте, пожалуйста, Алан!

Но продолжать тому было уже нечего. Как нечего делать нападающему, который вывел мяч к штрафной площадке противника, но внезапно остался без него, ибо капитан команды сам забил победный гол.

– Прошу дать санкцию на операцию и соответствующие указания Гранту Лернеру, – промямлил он и замолчал.

– Это будет сделано немедленно! – бодрым тоном произнес Паркинсон.

Анна не понимала, что происходит. Задание было выполнено, но команды на возвращение почему-то не поступало. Грант несколько раз выходил на контакт с местной резидентурой, но ничего не рассказывал, а Анна, естественно, не спрашивала. Они сходили в Малый театр и в «Большой» ресторан, гуляли по Арбату, пили коктейли в баре «Q2» на двенадцатом этаже «Ритц Карлтона», откуда открывался замечательный вид на всю Москву. Кремль был совсем рядом, и каждый взгляд на него приносил удовлетворение, потому что где-то там, в подземных лабиринтах, по-прежнему работал «патефон». Но тогда что они здесь делают? Опыт Анны подсказывал только одно: на них хотят повесить еще одно задание, необходимость в котором появилась неожиданно. Так и оказалось.

– Сегодня у нас мероприятие, – сказал однажды утром Грант. – Собирайся, прогуляемся…

– Это куда?

– Недалеко.

– В Москве не бывает недалеко.

– Ничего, ты девочка выносливая.

Она вздохнула.

– Увы, уже не девочка. Причем ни в каком смысле. А что за мероприятие?

– Смотрины.

Ясно. Им покажут какого-то типа, фигуранта очередной операции. Возможно, это объект для вербовки, возможно… Возможно было все что угодно. Но ей происходящее не очень нравилось. Точнее, совсем не нравилось.

Когда отправляешься на «холод», особенно в Москву, наперед знаешь, что придется рисковать. Такова российская специфика. Много работаешь, в свободное время полагается хорошо выпить и закусить. В первую очередь – выпить, чтобы снять стресс. А когда дело сделано, надо быстро уносить ноги. Очень быстро. Очень! Так летчик, выполнивший смертельный «штопор», переходит в спокойный горизонтальный полет, чтобы отойти от перегрузок, рассеять розовое марево перед глазами, вернуть на место бьющееся в горле сердце… А если ему приходит приказ снова уходить в «штопор»?! Выдержит ли организм? Выдержат ли нервы? Не сломается ли психика?

В этот раз Анна с трудом переживала неожиданную задержку. Может, накопилась общая усталость, может, вымотало задание. Вербовать действующего контрразведчика – все равно что дергать за хвост тигра-людоеда. Она была опустошена и как-то очень быстро утратила интерес ко всему – к работе, к местной кухне, напиткам. Даже к Гранту. Временами он раздражал ее – со своими линзами, которые клал на ночь в стакан с водой, с остающимися на расческе волосами и шампунями против облысения… Похоже, и она его тоже раздражала, во всяком случае, уже несколько дней, а что более удивительно – ночей, он до нее не дотрагивался.

На «холоде» такие кризисы в отношениях между партнерами не редкость, и когда иссякают запасы дружбы, любви или лояльности, в дело вступают законы старшинства. Грант – старший в группе. Его слово – закон. Он может попросить тебя прогуляться с ним по утренней Москве, поужинать в «Пушкине», провести опасную вербовку, обеспечить прикрытие ценой собственной жизни, лечь под нужного человека… Это приказы, хотя они и могут звучать как дружеская просьба.

– Смотрины так смотрины, – пожала плечами она. – Надеюсь, невеста стоит того!

– Скорей жених, – хмыкнул Грант.

Такси застряло в пробке уже на Новом Арбате. Вышли, поехали на метро. Станция «Беговая». Небольшая улочка вдоль ипподрома. Кафе «Жокей». Первая половина дня, но людей много, в основном маргинальные личности, похожие на мелких гангстеров, безработных и разбогатевших на пару долларов бездомных. Все пили пиво. Без мюнхенских колбасок, без чешского вепрева колена, даже без соленых орешков. Только по соседству молодые неухоженные парни сосредоточенно обгладывали сухую воблу.

Грант тоже заказал пиво – себе и ей. Анна не терпела пива, но виски и коктейлей здесь не было. Она сделала глоток, поморщилась, осмотрелась.

Вот несколько небритых мужчин, заговорщически склонившись над кружками и настороженно зыркая взглядами по сторонам, ведут тихую и, очевидно, интересную для всех беседу. Вот двое пьяных, заглядывая в какую-то брошюрку, что-то доказывают друг другу.

Возле окна, обставившись добрым десятком кружек, сидят четверо неважно одетых людей. Один, воровато оглянувшись, достал из кармана маленькую бутылку водки, быстро разлил по кружкам прямо в пиво и пустую посуду поставил под стол. Рациональному уму западного человека невозможно понять, зачем он это сделал. Но у Анны была хорошая подготовка. «Чекушка» и «ёрш» – выдала тренированная память специфические русские слова. Четыре кружки с адской смесью глухо ударились друг об друга. Послышался смех – так смеются совершенно счастливые люди. Хотя нет, один не смеялся. И счастливым он не выглядел. Над столом торчала только голова. Косматая борода с проседью, шишковатый лоб, неестественно короткие руки и ноги, огромные кулаки. Карлик. Он хмуро воззрился на бокал, буркнул что-то, опрокинул его в себя и со стуком поставил на стол. Вытер губы рукавом. Громко рыгнул.

– Короче, приходим в Кремль. Пропускают сразу, без базара, ведут туда, в самый главный кабинет. Люстры там, хрусталь, золото, – продолжил рассказ карлик.

Самое удивительное, что собутыльники воспринимали его очень внимательно. Даже с соседних столов подходили послушать и отливали из своих бокалов пиво в кружку рассказчика.

– Откуда такое почтение? – кивнула Анна на происходящее. – Несчастный, опустившийся, нездоровый человек, а как-то сумел всех заинтересовать…

Лернер Грант улыбнулся:

– В России с древних времен блаженные были в почете, к ним прислушивались…

– Какие такие «блаженные»?

– Калеки, убогие, юродивые. Русские верили, что им открыто будущее. И цари признавали за ними дар предвидения. Их приближали, делали придворными шутами, позволяли резать правду-матку.

– Кого резать? – насторожилась Анна.

– Говорить правду, – пояснил Грант. – Прокопий Праведный, например, предсказал падение Устюжского метеорита, а Василий Блаженный – великий московский пожар одна тысяча пятьсот сорок седьмого года.

Она посмотрела на напарника, снова перевела взгляд на болтливого карлика.

– Ты хочешь сказать…

Грант кивнул.

– Да. Это объект нашей следующей разработки.

– Этот несчастный урод?!

– Не спеши с выводами. Впечатление бывает обманчивым. Еще совсем недавно этот человек возглавлял одну из крупнейших политических партий России.

Грант выдержал паузу.

– Перед тобой легендарный Бруно Аллегро, известный цирковой артист, председатель ПМЛ – Партии маленьких людей. Слышала?

Она кивнула.

– Конечно.

– Еще недавно он был популярней любой поп-звезды, собирался баллотироваться в президенты. И имел неплохие шансы, между прочим. В партии крутились огромные деньги, миллионы долларов… Но их распустили, и сейчас он побирается по пивным, зарабатывая на еду и выпивку историями о своем былом величии.

– Типичный российский блаженный? – сделала вывод Анна.

– Вроде того, – кивнул Грант.

– А мы при чем?

Грант загадочно хмыкнул.

– Поставлена задача его эксфильтрации в Штаты. Мученик режима, жертва политических репрессий и все такое… Короче, очередная политическая игра.

Между тем столик карлика окружили несколько местных завсегдатаев.

– Бруно, а теперь про подземелья давай.

– Не, про то, как ты с президентом шары гонял.

– Про президента уже было! Про атомную бомбу давай!

Бруно поднял руку с пустым бокалом. Несколько рук его поспешно налили до половины. Карлик глянул скептически, глотнул, после чего неспешно заговорил. Смешки за столом сразу смолкли. Голос у знаменитости был хрипловатый, зычный – голос опытного оратора или сказителя былин.

– Короче, закинулся раз я на охренительную глубину. Там ничего прямого и ровного нет в натуре, все сплюснутое. Это от дикого давления. Даже воздух густой и горячий, как кипяток, и дрожит от напруги. Мне академик один знакомый потом объяснил, что если б я был дылда худосочный, как вы, мне бы сразу капец пришел. Там еще такие лепешки всюду лежали, с пузырями, я так понял, что это кренделя разные сюда спускались и их приплюснуло по ходу, а пузыри – это глаза ихние. Но я ничего, устоял, хотя глаза тоже повылазили наружу и в коленках дрожь. Вот, блин, думаю, влип. И на фера мне надо было сюда соваться? Но тут же вспомнил, что дело государственной важности, мне ведь надо город спасать, десять мильонов жителей…

– А ты уже выдвигался тогда в президенты? – спросил один из собутыльников.

– А хрен его знает, не помню уже! – Бруно почесал бороду. – Помню, встретил я там мелких таких, невысоких, типа меня, они там как в каменном веке жили – так вот, это… они сразу объявили, что я их главный царь и хотят за меня голосовать…

Он опять почесался, пригладил торчащие волосы на голове.

– Наверное, выдвигался, выходит!

– Ну, и чего дальше-то было? – торопили его слушатели.

– Это… Оклемался я, значит, и побрел на ощупь. Потому что не видно ничего, даже свет от фонаря к земле пригибает, настолько мощно там давление прет…

Дальше пошло про подземных обитателей, которые ходят на четвереньках и охотятся на гигантских крыс, потом – про обнаруженную в недрах ядерную бомбу и битву со страшным Железным Амиром, потом – про торжественный прием в Кремле, который ему устроили по возвращении…

Грант заказал еще пива. Посмотрел на Анну: ну как? Женщина закатила глаза.

– Он мало похож на мученика режима. Скорей на обычного сумасшедшего. Какая с ним может быть политическая игра?

Напарник пожал плечами.

– В Фирме считают, что он высокообразован, прекрасный оратор и сможет разоблачить грязные выборные технологии российской власти.

– Вот эта рухлядь? Разоблачить выборные технологии?

– У меня тоже это вызывает сомнения. Но задание надо выполнять!

Анна сделала брови домиком, скосила глаза на Бруно и вопросительно уставилась на Гранта.

– Он без носков, обрати внимание. Ты уверен, что у него есть какие-то документы? Паспорт, водительское и прочее? По виду он – бомж. В клетке его повезешь? С ветеринарной справкой? Или в чемодане, как ручную кладь?

– Вот эти детали нам и предстоит выяснить. А потом определить способ эксфильтрации и все организовать. Как-никак, я главный специалист в этой области…

– Надеюсь, ты не собираешься меня под него подкладывать? – Анна насторожилась.

Грант задумчиво поджал губы.

– Думаю, до этого не дойдет, дорогая.

Через некоторое время у Бруно и компании закончилось пиво. Закончились и желающие доливать ему из своих кружек. Слушатели незаметно растаяли, как поздний снег под лучами весеннего солнца. Бруно остался один и заскучал. Но, поймав изучающий взгляд Лернера, рявкнул:

– Ну, чего уставился? Или в рог захотел?

Грант подозвал официанта, показал на карлика.

– Литр самого холодного этому господину, пожалуйста.

Господин Бруно выпятил нижнюю губу и снисходительно кивнул, давая согласие угостить свою царственную особу. А когда он удовлетворенно допивал кружку, Лернер подошел, приветливо улыбнулся и сказал:

– Нам надо поговорить. Хочу предложить вам интересную и высокооплачиваемую работу.

Лицо карлика в профиль напоминало кукиш. Сейчас кукиш приобрел презрительный и высокомерный вид: дескать, много вас таких шляется со всякими глупостями!

Лернер положил на стол стодолларовую купюру. Презрительное выражение тут же исчезло, а короткопалая ладонь мгновенно накрыла деньги. Теперь кукиш проявил явный интерес к предложению.

– Завтра в десять здесь же, у входа, – развил успех Лернер. – Мой помощник отвезет вас на беседу.

– Слушай, брат, если ты насчет точных меток, то я не по этому делу! – честно предупредил Бруно, открывая программу скачек с многочисленными карандашными галочками.

– Нет, я по другому делу.

Грант Лернер вышел на улицу. Анна, щурясь на солнце, уже ждала его, будто бы перебирая содержимое сумочки, а на самом деле осматриваясь по сторонам.

В течение оставшейся части дня они посетили не меньше десятка низкопробных баров и кафе. Сидели, пили пиво (Анна только делала вид, что пьет), перебрасывались словами с завсегдатаями, заводили ни к чему не обязывающие знакомства. Почти всем новым друзьям Лернер назначал встречу назавтра, в десять утра, у входа. Если за ними вели наблюдение, то запутались в многочисленных скоротечных контактах и, скорей всего, пришли к выводу, что они собирают «чернуху» о российской жизни – обычное занятие журналистов из капиталистических стран. Но никакого наблюдения они не заметили.

– И что я там буду делать?

Агент московской резидентуры встретил Бруно Аллегро у входа в «Жокей», посадил в машину и, покрутившись по городу, привез на конспиративную квартиру на Юго-Западе. Туда же, прибегнув ко всем возможным и невозможным ухищрениям, чтобы обмануть возможную «наружку», загодя прибыл Грант Лернер. Теперь они сидели напротив друг друга – элегантный Лернер в легком бежевом костюме и тонкой кремовой маечке, и неряшливый заросший карлик в выношенном сверх всякой меры, ушитом трико.

– Будешь жить в собственном доме, выступать в лучших цирках мира, читать лекции политикам и журналистам, – с ободряющей улыбкой ответил Грант. – Зарабатывать миллионы долларов, есть лобстеров…

– Я не люблю лобстеров, – перебил Бруно. – Это что еще за гадость?

– Тогда стейки, – охотно согласился Лернер. – Ты любишь стейки?

– Тогда я согласен, – быстро сказал Бруно. – Только где гарантия, что ты меня не обуешь?

Лернер растерянно глянул на грязные ноги карлика в детских сланцах.

– И одену, и обую! Гарантия – мое слово. И аванс, – он показал собеседнику не очень толстую пачку долларов.

– А как я окажусь в Штатах? – резонно спросил Бруно. – Кто меня выпустит?

– Я уже все продумал, – успокаивающим тоном произнес Лернер. – Скоро в Москву приедет концертная труппа лил… маленьких людей из Нью-Йорка. Ты заменишь одного из них – известного артиста Дюка Грански.

Он показал фотокарточку Дюка. Это был старый волосатый карлик-хиппи в очках и радужной налобной повязке. Бруно насторожился.

– Мне это мерещится или он в самом деле голубой?

– Еще какой! – с гордостью подтвердил Грант. – Снимается в порносериале «Гномосеки», уже третий сезон. Дюк голубой, как калифорнийское небо! Очень позитивный персонаж!

– Мне насрать на ваше калифорнийское небо! Никого другого ты не мог подобрать?

– Это лучший вариант. На него никто не подумает. К тому же вы похожи. Тебе только надо сбрить бороду и изменить прическу. Тебя что-то смущает?

– Меня смущает то, что я буду изображать голубого старика, – сквозь зубы проговорил Бруно. – Что тут непонятного, б…дь?

Он еще раз посмотрел на фото.

– Хоть убей, не пойму, что у нас общего!

Грант вздохнул. Он приблизил фото к лицу Бруно, долго смотрел, придирчиво сравнивал, хмыкал.

– Никто не говорит о полном сходстве, – дипломатично сказал, наконец, Грант. Ты моложе, симпатичней и на голубого не тянешь! Но это не страшно, никто внимания не обратит! Главное – общий облик. А здесь все будет нормально…

Бруно соскочил с дивана, подошел к зеркалу в шифоньере и принялся себя рассматривать. Скалил зубы, морщил лоб, оттягивал пальцами нижние веки. Да, рожа помятая. Волосы поредели. Седина кое-где пробивается. Ну и что? Но ведь он еще не старик! И не похож нисколько на этого пидора Дюка! Он просто… как это сказать? Слегка запустил себя. Когда последний раз мылся? То-то и оно!

Он почувствовал, что все его козыри биты. Разве можно быть недовольным самим собой? Сгорбившись, обернулся к своему новому работодателю.

– Я одного не пойму: почему каждый раз, чтобы начать новую жизнь, мне нужно сбривать бороду? – на этот раз возмущение в его голосе было неподдельным.

– Давай, Бруно, счастливо! – Грант Лернер, широко улыбаясь, пожал карлику руку. – Там главный Тони Хук, ты его знаешь.

– Такой черный коротышка? – спросил Бруно. Он жевал резинку и заметно нервничал. – Здорово!

– Я специально его привлек к операции, – довольно сказал Лернер. – Тони даст все необходимые указания, а завтра ты уже будешь в свободном мире! И станешь известным и богатым…

– Ладно, бывай, я пошел!

Бруно выпрыгнул из кондиционированного затемненного чрева специально нанятого лимузина и направился ко входу в концертный зал. Грант проводил взглядом маленькую фигурку. Стараниями стилистов Бруно Аллегро преобразился. Промытые волосы доходили до плеч, они были ровно подстрижены и напоминали не неряшливую прическу бомжа, а богемную гриву актера или композитора. Что ж, специалист по эксфильтрациям сделал все что мог. Но в том, что его последнее напутствие исполнится, он сильно сомневался.

Над входными ступенями висела афиша, изображающая симпатичных мультяшных пингвинов на льдине, плывущей по морю. Пингвины танцуют и поют, широко разевая клювы. Из льдины торчит синий флаг, на нем надпись: «Впервые в Москве! Единственный в мире Нано-Театр (США)! Мировая классика и современные шлягеры в нанообработке!»

Бруно, в голубых джинсах Дюка, яркой рубахе Дюка, его радужной налобной повязке и очках, поднялся по лестнице и ногой распахнул дверь. Через минуту волосатый карлик-хиппи уверенно вошел в зал и осмотрелся. Здесь шла репетиция. Десятка два карликов и лилипутов, явно с дикого бодуна, бродили по сцене и выли тонкими голосами. Над сценой висел дым. По полу туда-сюда каталась пустая бутылка. Возможно, это был балет или что-то еще. Но не цирк, это точно. В цирке Бруно разбирался.

Тони сидел перед сценой за столиком с лампой и бутылкой виски. Он заметил Бруно, помахал рукой.

– Ну, и как тебе? – спросил он, когда Бруно плюхнулся на соседнее сиденье. – Все нравится?

Да, кроме лампы и бутылки виски с ним была еще длинноногая белокурая валькирия-переводчица.

– Месяц просидел в долбаной квартире, тебе бы понравилось? – буркнул Бруно. Он посмотрел на валькирию. Дылда, конечно, но ничего.

– Местная? Я тут всех перетрахал, кажись. Эту не помню.

Она оторопело уставилась на него.

– Переводи, не стесняйся! – подбодрил Бруно.

Валькирия что-то негромко сказала Тони на английском. Тони покачал головой.

– Нет, брат, она из Штатов. Вполне надежная сучка. При ней можно говорить все.

Он наполнил стаканы, протянул один Бруно:

– Так как тебе мой театр?

Бруно почесал затылок и тут же отдернул руку: прическу портить нельзя!

– Туфта. Но в моем случае выбирать не приходится.

– Скажу по секрету: это не мой театр. Я собрал его за три недели. Мое тут только имя. И за него мне прилично заплатили.

Тони Хук – известный голливудский актер. Черный. Рост 120 сантиметров. Когда-то он участвовал в рекламной кампании Партии маленьких людей, Трепетов отвалил за это немалые деньги. С Бруно они едва не подрались при первой встрече, потом подружились.

Еще Тони – миллионер. У него сеть заправок в Лос-Анджелесе, магазины товаров для животных и собственный «Нано-Театр», единственное в мире шоу с обдолбанными карликами… Вопрос: почему Тони миллионер? Ответ: потому что никогда не упускает случая заработать. В этот раз ему предложили слетать в Москву, чтобы помочь вызволить оттуда одного «узника совести», как ему объяснили.

– Слушай внимательно, брат. Выступление в восемь. В час ночи – вылет из Шереметьева. Каждая минута на счету. Дюка я уже отправил в посольство, он там отсыпается после вчерашнего. А ты посидишь в гримерке, будто заболел. И поедем мы не в автобусе, как все, а на машине. Чтоб никто ничего не заподозрил. Хотя группа сборная, собрали в спешке, они друг друга плохо знают…

– Тогда чего мне прятаться? – выпятил нижнюю губу Бруно. – Я тоже буду выступать. Эти ваши… менеджеры обещали, что я сразу начну зарабатывать!

Тони тяжело вздохнул.

А чего вздыхать? Тогда, в «Жокее», эта стремная парочка представилась как цирковые импресарио – Джон и Луиза… а может, Джордж и Хельга, или как-то еще. Если честно, Бруно плохо запоминал иностранные имена. Не суть. Джон заявил, что хочет пригласить Бруно работать на лучших площадках США и Канады с гарантированным годовым доходом в миллион долларов, а то и больше. Неплохо, да? Так почему надо откладывать заработки на завтра?

…Без десяти восемь. Он в гриме и парике, с радужной полоской на лбу, в белых туфлях на толстенной платформе. Он изображает кого-то из рок-звезд.

Актеры «Нано-театра» собрались в одной из гримерок. Тони быстро проговаривает что-то на английском, остальные подхватывают; это похоже на речевку или заклинание. Два карлика, одетых в костюмы Элвиса Пресли и Мерилин Монро, вносят стеклянный столик с аккуратно раскатанными дорожками кокаина. Это главный секрет и главная фишка театра – здесь играют только обдолбанные актеры…

Кто-то сунул ему в руки специальную трубочку для занюхивания из никелированного железа. Человек-огурец скалит зеленые зубы: давай, брат, не робей! Бруно Аллегро никогда не робеет. Он вспомнил, что не нюхал уже несколько месяцев. Может, полгода.

Белый порошок стремительно влетел в него, закружился, вопя и хохоча, как мальчик на горке в аквапарке.

Следующее утро он встретит в свободной стране свободным человеком…

Замигала лампочка над дверью. Звонок. Пора!

Карлики весело ломанулись на сцену. Бруно ломанулся вместе со всеми, чуть не упал. Очень неудобные туфли, будто на ходулях ходишь…

А на сцене почему-то стоял Мухомор – в костюме, вместо галстука шелковая борода до самого пупа. Говорил речь. Бруно тряхнул головой: не понял, это на самом деле или уже мульты пошли.

– …Неудивительно, что этот прогрессивный, единственный в своем роде театр приехал именно в нашу страну! Единственную в мире страну, где нужды и заботы маленького народа являются нуждами и заботами государства! Добро пожаловать!

Карлики с гиканьем и воплями выскочили на сцену, Мухомор еле успел скатиться по ступенькам в зал. И началось…

С этого самого момента (ровно в двадцать ноль-ноль) у Бруно, по-видимому, поехала крыша. События и время закрутились в спираль, что-то смешалось, что-то забылось, что-то, по-видимому, просто приснилось.

Грохочущая музыка. Маленькие фигурки прыгают по сцене, перемигиваются разноцветные прожектора, очень жарко, пот ручьями, внутри бурлит кокаин. Театр Тони Хука дает представление «Старые хиты в нанообработке!» Маленький Элвис Пресли рыдает в микрофон, Луи Армстронг мучает игрушечную трубу, Леди Гага ростом с пуделя ползает по сцене, звеня стеклянными рогами. Завывания и визг.

Бруно старается не отставать от других: у него электрогитара со стразами, пальцы в перстнях, зеркальные очки. На обращенных внутрь сцены видеомониторах ползут английские буквы – это слова песен, которые им нужно петь. Бруно ничего не понимает, он орет что-то свое, как буйвол в раскаленной саванне. Чем громче орет, тем сильнее закипает кровь, будто кто-то вталкивает туда дозу за дозой.

А вот включили дым и лазеры. Музыка стала отрывистой, тревожной. Ого, что-то сейчас произойдет! Бруно посмотрел в зрительный зал: вместо людей на креслах стояли пустые бутылки из-под водки и пива, маленькие баночки из-под рольмопсов, пузатые трехлитровые банки. Какая-то выставка стеклотары… Но при чем здесь человек-огурец, его оскаленные зубы? А-а, он просит Бруно не делать этого. Не надо, брат! Но уже поздно – и вот одна из маленьких бутылочек, в которых, кажется, сдают мочу в поликлинике, разбивается вдребезги! Дзынь! Осколки, осколки!

Бежать в одной туфле очень неудобно, каждый шаг – это будто забираешься левой ногой на высокую ступеньку, а потом спрыгиваешь с нее. Но почему он в одной туфле?

Стеклотара исчезла, зрители вернулись на свои места. На месте разбитой бутылочки для сбора мочи оказался раскачивающийся взад-вперед Мухомор, он зажал лицо руками, на руках кровь, длинная борода тоже в крови…

Но кругом дым и лазеры, так что никто не видел, кто разбил ему рожу. Может, потом, завтра, когда будут убирать зал, уборщица найдет белую туфлю на высоченном каблуке. Только Бруно к тому моменту будет в далекой свободной стране!

…Он открыл глаза и обнаружил, что уже там. Он стоит в аэропорту. Глаза слипаются после бессонной ночи. Грим потек, его подправляли в туалете в самолете. Аэропорт незнакомый. Все надписи на английском. Человек в темной форменной одежде спрашивает о чем-то. Бруно отвечает – тоже на английском. Нет, это вместо него говорит Тони. Но человек в форме благосклонно кивает. Все хорошо, можно идти. Здравствуй, Америка! Ура!

Лос-Анджелес. Пальмы. Рестораны на Сансет-Стрип. Прохладный песок Малибу. Ослепительная ночь над Голливудскими холмами, звезды выстраиваются в буквы: «Здравствуй, б…дь, Америка!»

Его встречают двое в строгих костюмах, один говорит по-русски. Его долго расспрашивают. Про политическую карьеру, про его замечательные законодательные проекты, про выборы, про фальсификации… Короче, про всякую хню… Он им и отвечает соответственно. Они удивленно переглядываются.

Один тихо говорит что-то другому. Но Бруно распознает несколько знакомых слов.

– Это кто обезьяна?! Ты сам обезьяна! Да я тебя…

Бруно Аллегро показал бы им, кто тут обезьяна, но они ловко закрутили ему руки за спину и пригрозили, что посадят в самолет и отправят обратно. Так что он не стал больше бузить. И правильно сделал: назад его все-таки не отправили.

Зато объяснили, что и как надо говорить. Ладно, хрен с вами. Бруно честно зубрил по бумажке, как тогда, во времена ПМЛ. Но голова варила плохо. Мозг нырял в туман и выныривал из него, чистый до скрипа и ничего не помнящий.

– Мне бы лекарство для памяти…

– «Кремлевские таблетки»? Нет, мы о таком даже не слышали.

– Что это за страна такая, мать вашу?

– Не нравится – поедешь обратно.

– Почему не нравится? Просто «кремлевские таблетки» иметь надо. Вы бы позвонили кому надо в Кремль…

Они опять многозначительно переглядываются.

О'кей. Ладно. Приехали в телестудию. Он все рассказал как есть – про то, как его любил народ, как хотел ввести «Закон о Всеобщем Благополучии», а эти мудаки с Мухомором во главе приняли свой б…дский «Гормональный закон» и прокатили его, Бруно Аллегро, тогда уже без пяти минут президента России, а Поляк с Краюхой партийную кассу увели с какими-то дагестанцами… Те, в телестудии, ржали, чуть не лопнули, он так и не понял, из-за чего.

Потом его пригласили еще в одну передачу, и на этом все заглохло. Двое в костюмах переглядывались, кому-то звонили, потом сказали ему, что политической фигуры из него не получится, поэтому пусть поживет у своего друга, который привез его в Америку, и готовится проявить свои гениальные цирковые способности. Дальше все покрылось туманом.

И вот уже в лицо тычутся большие теплые губы. Неужели красавица, вся накачанная силиконом? Нет, лошадь… Бр-р… Он на ранчо у Тома. Печет калифорнийское солнце. Он – пряничный человечек, которого забыли достать из духовки. Дайте воды, кто-нибудь! Он лежит на полу в амбаре и не может встать. Сколько дней или месяцев прошло? Не знает. Водка и кокаин – вот его пространство и время. Водка утром и вечером, водка продается везде, а за порошком надо ехать в Санта-Круз, на побережье.

Где мой миллион долларов?

Разбитая машина на обочине, горячий колючий песок, ссадины на руках и лице… Хм. Полицейский участок. Черная рубашка шерифа. Черное лицо Тони – вытягивается, хмурится. Да з…бали! Я все отдам, когда получу свой миллион долларов!

…Они представились как цирковые импресарио. Джон и Луиза… а может, Джордж и Хельга. Не суть. Они никакие не цирковые импресарио. Они – сволочи. Они остались в Москве, а Бруно здесь приходится расхлебывать за ними. Тони Хук впервые слышит, чтобы ему кто-то обещал миллионный контракт. Это разводка. Это вообще нереально. Цирковые здесь и десятой части этого не зарабатывают, и это лучшие из лучших!

Бруно в гробу их видел, этих лучших из лучших.

– Я – человек-ядро, понятно?!

– Ты – человек-никто, – припечатал шериф. – Сейчас увяжем по рукам-ногам, закатаем в коробку и отправим на родину багажом…

Ни фига. Снова появились двое в костюмах и отвезли к Тони. Тони уже не говорит ему «брат», вообще не разговаривает. Даже по телефону. Если бы эти двое не подбросили ему несколько новеньких хрустящих бумажек, было бы совсем плохо.

Но вот появился местный импресарио. Не такой фуфловый, как те, а настоящий. Толстый, в костюме, с сигарой и огромным перстнем на пальце, сразу видно – крутой перец! Предлагает, правда, не миллионы, а сотни тысяч. Только за его предложение и миллионов не захочешь!

Спасительный туман, сотканный из миллиардов крохотных снежинок… Он ныряет в него и слышит порой оттуда странные голоса.

«Иди! – кричат ему. – Чего встал? Давай, иди!»

Под ногами бездна в сто два этажа. Тонкий стальной трос тянется в размытую жарким смогом даль. Трос гудит, ноздри щекочет запах расплавленного асфальта, поднимающийся из глубины.

Он на крыше знаменитого небоскреба, который видел когда-то в кино.

Как он здесь оказался? Зачем?

«Иди!» – говорят странные голоса.

Рядом много людей, они смотрят на него через видоискатели камер, они попивают пиво, они скучают, они недовольны тем, что Бруно до сих пор стоит и смотрит на гудящий под ветром трос.

Но он просто не может. Он старый, у него лысина на темени, он похож на педрилу Дюка, который прятался в американском посольстве в Москве. У него закончились волшебные «кремлевские таблетки», он ничего не помнит, у него дрожат колени… Что непонятно?

У Тони лицо из черного асфальта, Тони опять недоволен. Он устроил это шоу, он заплатил журналистам и владельцам небоскреба, обо всем договорился. Что теперь о нем подумают?

А какая мне разница? Я человек-ядро, а не сраный паук, который пляшет на паутине!

Туману мне!

Уйдите все, отпустите меня! Туману!

И вдруг – холодные брызги на лице. Очнись, Бруно! Надо работать! Нескончаемый адский грохот, клубится белая взвесь, в которой собственная вытянутая рука кажется рукой призрака.

– Где я? – кричит Бруно и не слышит своего голоса.

Это Ниагара, Бруно. Граница США и Канады. Ниагарский водопад. Триста двадцать метров от края до края. Вот – пушка. Вот – лицензия на выполнение трюка. А вот – маленький храбрый человек, которого прозвали человек-ядро… Понимаешь?

Нет.

– Лезь, Бруно. Твой любимый трюк. Прыгай. Лети. Сгори – или утони!

Те же люди с камерами и пивом, им опять скучно.

Им всегда скучно, он тут при чем?

Тони, если хочешь знать, выложил за этот гребаный аттракцион целое гребаное состояние!

И что?

Завтра вся Сеть будет полна роликами о том, как Бруно Аллегро зассал!

Хрена вам! Бруно Аллегро не зассал! Он просто не в форме! Он едет за туманом! За мечтами, б…дь! И за запахом, б…дь, тайги!!!

Отвалите все! Убью, сволочи!!!

– Тогда, брат, тебе лучше возвращаться на родину. Или работай уборщиком на ранчо, за еду и триста долларов в месяц…

Когда туман наконец рассеялся, Бруно обнаружил себя в Шереметьеве, на скамейке перед терминалом «С». Раннее утро, кучки зевающих бомбил. Смуглая китаянка с огромными термосами на тележке («Кофе, чай, билинщики!») косо посмотрела в его сторону.

Взлетали самолеты. Объявляли посадку на рейс. Уборщик толкал тележку с мусорными пакетами.

Бруно встал, потряс головой. Что-то вспыхнуло в мозгу.

Сел.

Болело решительно все. Стал ощупывать себя, проверил карманы. Денег ни копейки, документов никаких. Только его старый телефон.

Он выставил перед собой ладони, долго смотрел на них, будто хотел прочесть по линиям свое недавнее прошлое. Опустил в ладони гудящую как колокол голову. Но и это не помогло.

– Эй, мужик, какое сегодня число?

– Шестнадцатое…

– А месяц?

– Пошел нах!

Он опять на родине, в Москве, в этом нет сомнений. Но что с ним было? Как он здесь оказался? Может, перелетел через Атлантику в отсеке шасси? И был ли он вообще… там? Или ему все это приснилось?.. Лос-Анджелес, Санта-Круз, раскаленный смог над Нью-Йорком, рев Ниагары?.. А?

Бруно перепугался.

А вдруг ничего не было, вдруг представление «Нано-Театра» недавно закончилось и сейчас ему только предстоит лететь в США? И все начинать сначала? Нет, с него хватит!

Он опять встал и, невзирая на вспышки в голове, быстро пошел прочь от аэропорта. Несколько раз оглянулся, ускорил шаг. В конце концов побежал…