«Когда следующая встреча?»

«Завтра в 23–00».

Лернер сидел в кресле у окна. За окном ночь, подсвеченная огнями Арсенальная башня Кремля. Из-под полы шелкового халата выглядывали голые волосатые ноги. На коленях записная книжка.

Он написал: «ТЫ УВЕРЕНА, ЧТО ОН ТЕБЯ НЕ СДАСТ?»

Крупными буквами.

Бросил книжку Анне. Книжка шлепнулась прямо перед ее лицом.

Она лежала, вытянувшись, на ковре: черное «домашнее» кимоно, мокрые после душа волосы. Подбородок опирался на составленные пирамидкой кулачки. Достала одну руку, требовательно помахала пальцами. Тут же прилетел карандаш – давние партнеры понимали друг друга с полуслова. И с полужеста. Она быстро написала ответ и швырнула блокнот обратно.

Он прочел. Взял новый карандаш из стакана на столе.

Она хмыкнула.

Книжка вернулась к ней без новой записи.

Лернер достал из кармана пузырек с лечебным спреем, прыснул себе в обе ноздри, шумно втянул носом воздух. У него насморк. В Москве у него всегда насморк, в любую погоду. Аллергия на что-то. Может быть, на опасность.

Книжка полетела в Анну, как пейнтбольный шарик. Значит, Грант ревнует. Женщина поймала ее, даже не изменив расслабленной позы. Хорошая реакция.

Лернер покрутил головой. Ему не понравилось это уточнение.

Лернер – лощеный, утонченный, эрудированный Лернер превращался в обычную свинью, когда ревновал. И Анна всегда этим пользовалась.

Она хмыкнула.

На этот раз уже ему пришлось перехватывать книжку, летящую прямо в голову.

Он посмотрел на часы, зевнул.

– Какие планы на завтра? – спросил вслух.

– Пойду в Сандуновские бани. Отмываться.

– Одна?

Она равнодушно кивнула.

– Там часто воруют вещи. Будь осторожна.

– Ладно.

Он немного подумал.

– Пошли спать, – сказала она, поднимаясь. – Устала как макака.

– Как собака, – поправил педантичный Лернер.

– Именно как макака. Ручная макака. Которая весь день собирала бананы для своего хозяина.

– А после рабочего дня хозяин делает с макакой то, что я собираюсь проделать с тобой?

– Смотря какой хозяин, – ответила Анна. И добавила: – И смотря какая макака…

На полу в прихожей валялась ложка для обуви, которую утром забыл повесить на место. На кухонном столе – чашка с остатками кофе, открытый пакет молока. Следы утренних сборов. Дома все осталось как прежде. И все изменилось. Жизнь изменилась.

Пошатываясь, Евсеев прошел по квартире, включил свет во всех комнатах. Сел на диван в гостиной. Включил телевизор. Посмотрел с минуту, выключил. Спать не хотелось.

На телевизоре – цифровая фоторамка, где неспешно тасуются несколько снимков. Марина с Брутом в парке на Воробьевых горах. Артем купается в детской ванночке. Прошлогодний день рождения отца, все семейство Евсеевых в сборе.

Отец…

Евсеев покачал головой. Это невозможно.

Что он помнил?

В детсадовской раздевалке: подпирающий потолок сказочный великан одобрительно наблюдает за тем, как он натягивает шорты и застегивает сандалии. Это его отец. Другим мальчишкам родители активно помогают, торопят. Он одевается сам. Отец ему доверяет.

Другое. Как в шестнадцать лет напился «с горя» с одноклассником Ленькой – потому что у Леньки был пес, а у него нет. Как, вернувшись домой, плакал и блевал в туалете. Как отец терпеливо и бережно укладывал его в кровать, снимал с него туфли…

Еще. Как они фотографировались вдвоем, когда Юрий получил свою первую форму. Старый гэбист, подполковник в отставке, – и неоперившийся лейтенант…

А еще он советовался с отцом по делу Мигунова-Зенита. Хоть это строжайше запрещено всеми инструкциями. Советовался. Несколько раз.

Точно.

В который уже раз за эту ночь Евсеева прошиб холодный пот.

О чем они тогда говорили?

Вспомнил. Нашли флеш-карту с секретной информацией в цветочном горшке у Катранова, одного из подозреваемых. Отец убедил тогда его, что Катранов тут ни при чем и карту, скорее всего, подкинул настоящий шпион.

Нет, ерунда. Все правильно. Шпиона вычислили, им оказался Мигунов, и карту он в самом деле подбросил…

А если… Если и Катранов тоже?

И – концы в воду?

Когда отца вербанули? Может, еще давно, когда он работал и представлял оперативный интерес? Хотя чем интересна для них линия карателей?

Стоп.

Так можно сойти с ума.

…В кармане вдруг заворочался, запищал телефон. Это она, подумал Евсеев. Они. Взял трубку. Нет, номер отца. Еще хуже. Под ложечкой похолодело от недоброго предчувствия.

– Да, я слушаю.

Он уже знал, о чем пойдет речь.

– Здравствуй, сынок. Не спишь?

– Нет.

Голос у отца веселый, бодрый.

– Я знал, что не спишь. Тяжкие раздумья?

– Да, отец. Мне очень тяжело.

– Сначала всегда тяжело. Когда не знаешь, с кем ты. Но когда определишься, сразу легче.

– Я давно определился. Я давал присягу.

– Кому?

– Я служу этой стране, отец. Этой, никакой другой.

– Стране служишь? А мать? А я, Юр?

Голос в трубке дрогнул. Изменился. Теперь это был голос старика.

– Мы с матерью уже немолодые. И мы не привыкли жаловаться. Ты об этом никогда не думал.

– Почему ты так говоришь?

– Нам нужен спокойный тихий угол. Море. Солнце. Ты знаешь, что мать по ночам задыхается? А у меня на ночной тумбочке всегда лежит упаковка с нитроглицерином?

– Нет, я не знал.

– Нам нужны хорошие врачи. А скоро понадобятся и сиделки. Нужна здоровая еда, а не это…

– Что ты хочешь сказать, отец?

– Соглашайся. Не думай. Я давно там. Только благодаря этому мы и живы с матерью. Они… – Он понизил голос, зашептал в трубку: – Они бы убили нас. А потом подстроили бы так, чтобы нас объявили предателями… Как Мигунова.

Евсеев почувствовал, как шевелятся на голове волосы.

– Так Мигунов не…

– Нет. Ты посадил не того человека, сынок. Но так и было нужно. «Зенит» по-прежнему жив и здоров, работает, шлет информацию.

– И это он установил сканер на втором участке контроля?! – дошло до Евсеева.

Отец рассмеялся:

– А он его оттуда никогда и не снимал.

Пол стал уходить из-под ног. Голова закружилась. Евсеев резко взмахнул руками, удерживая равновесие…

Проснулся.

Он сидел на диване, из прихожей доносился шум. Хлопнула дверь.

– Ты не спишь, Юра?

Марина вошла в гостиную, взглянула с веселым удивлением. Евсеев тупо уставился на жену. В голове еще звучал голос отца.

Он с силой потер руками лицо. Встал.

Улыбка постепенно сползла с ее лица.

– Что-то случилось?

– Все нормально, – сказал он. – Который час?

– Половина третьего.

– Долго подают горячее…

Прошла в спальню. Ему было слышно, как вжикнула молния на платье, скрипнула дверца шкафа.

– Я не знала, что ты будешь меня ждать, пришла бы пораньше! – послышался ее голос. – Все равно пустой треп, ничего больше!

– Зачем в таком случае вообще ходила туда?

Снова появилась в дверях гостиной – в трусиках и лифчике.

– Я ведь объясняла. Мы просто…

– Всё. Хватит. Надоело. Пошли спать.

Он вышел из комнаты, чувствуя на себе ее удивленный взгляд. Глухое раздражение, кипевшее внутри, отзывалось во рту каким-то мерзким горьким привкусом. Он долго чистил зубы, умылся.

В какой-то момент в голове щелкнуло: «Она могла тогда подслушивать под дверями. Пока мать умывала Артема. Подошла на цыпочках, встала и слушала…»

Евсеев понял, что вряд ли уснет этой ночью.

Встал в начале шестого, оделся, вышел на улицу. Даже кофе не стал варить – боялся, что Марина проснется, надо будет говорить с ней о чем-то.

Машина стояла в конце двора. Стояла как-то криво, левым колесом на бордюре. Она была похожа на подгулявшего человека, который уснул, не дойдя до кровати.

Обошел ее, рассмотрел повреждения. Достал осколки из разбитого заднего фонаря. Бампер треснул в нескольких местах, тоже надо будет менять.

Всю ночь он обсасывал ситуацию, вспоминал и анализировал, строил предположения. Но ни к какому решению так и не пришел.

Зато теперь, когда сел за руль, решение пришло само – простое и ясное. Написать рапорт. Подробный. Ничего не утаивая. Такое ведь со всяким может случиться…

«Докладываю, что познакомился на улице с ранее неизвестной мне женщиной, с которой через полтора часа вступил в половую связь в машине, припаркованной возле “Якитории”… Она оказалась агентом ЦРУ, которая тут же осуществила вербовочный подход, используя совсекретную информацию, которую я разгласил своему отцу Евсееву Петру Даниловичу, за которого, впрочем, я ручаюсь…»

Да, действительно с каждым может случиться…

Но деваться некуда. Скрыть происшедшее – значит пособничать врагу!

Все утро, запершись в кабинете, Евсеев писал рапорт.

Дописав до этого места, он остановился. Долго думал, вычеркивал, исправлял.

После обеда переписал рапорт наново, без упоминания об отце.

Прочел, что получилось. Разорвал рапорт на мелкие клочки и спрятал в карман.

– Привет, Юр! А мы тут с Темкой круги нарезаем! Проходи, устраивайся!

Голос у Петра Даниловича запыхавшийся, довольный.

Лежа на полу, он изображал гоночную машину: нос – это ключ зажигания, согнутые колени – спинка сиденья, руки – что-то вроде руля или джойстика. При входе в очередной «вираж» он рычал и кряхтел, подражая реву двигателя. Артем сидел у него на животе, совершенно счастливый, тоже рычал и пускал слюни.

– Р-р-ррр! Ф-ф-ффф! Вж-жжж!

Брут сидел рядом, обеспокоенно наблюдая за обоими.

Клавдия Ивановна вышла к ним из кухни.

– Что старой, что малой, видишь…

– Вижу, – сказал Евсеев.

В его детстве шумные игры в доме не приветствовались. «Беситься – на улицу. А лучше сразу в сумасшедший дом», – приговаривала мать. Да и отец не поощрял кармагал. Другое дело – совместное чтение, конструктор… Телевизор на худой случай…

С появлением долгожданного внука, похоже, все изменилось. Старые принципы дали трещину.

– Что ж ты не предупредил, что приедешь?.. Подожди, сейчас соберу что-нибудь…

Мать открыла холодильник, зашуршала чем-то.

– Я не голоден, – сказал Евсеев. – Я за Артемом.

– Как это – за Артемом? – Клавдия Ивановна удивленно посмотрела на него из-за открытой дверцы. – Мы ведь договорились, что он побудет у нас до субботы…

– Не получится.

Дверца мягко захлопнулась.

– Почему?

– Долго объяснять.

Мать опустила глаза. Расстроилась. Но никаких вопросов задавать больше не стала.

– Ладно, – вздохнула, вытерла руки о фартук. – Пойду, помогу собраться.

– Подожди. Я хотел спросить тебя… – Евсеев понизил голос. – Позавчера, когда Артем на себя кашу развернул… Марина помогала тебе его мыть?

Клавдия Ивановна непонимающе уставилась на него.

– Я имею в виду – она вместе с тобой была в ванной?

– Да…

– Все время?

– Ну… Я занесла Темку, она следом пришла. Раздела его. Потом табуретку из кухни принесла, чтобы удобнее было мыть. Потом, когда помыли, завернула его в полотенце, унесла в спальню… Юра, что случилось?

Евсеев молча покачал головой и вышел из кухни.

– Артем! Собирайся, живо!

Мальчишка не услышал его, продолжая фырчать, трясти деда за руки и хватать за нос.

– Темка, тш-ш, погоди-ка… – Петр Данилович освободил руки, пересадил внука на пол, поднялся.

– А что за срочность, если не секрет?

– Домой надо ехать, – буркнул Евсеев.

Он присел на корточки, подтянул Артему шорты, застегнул пуговицу на рубашке.

– Где твой платок?

Артем неуверенно хлопнул себя по карману. Кажется, он готов был заплакать.

– Вытри нос. И давай собираться, мама ждет.

– А мы только разыгрались как следует, – Петр Данилович потрепал Тёмку по голове. – Жаль… Что-то прояснилось с этим твоим вторым участком?

Евсеев посмотрел на отца. Стиснул зубы, взял сына на руки и понес одеваться.

Мать к этому времени уже собрала Темкин рюкзачок с одеждой и игрушками. Подошел Петр Данилович, глянул вопросительно. Она пожала плечами.

Евсеев натягивал на Артема свитер и шнуровал ему ботинки, родители стояли в прихожей. Было очень тихо. Только приглушенные всхлипывающие звуки… Артем. В конце концов, ребенок перестал сдерживаться и заревел во весь голос.

Евсеев тоже не выдержал, шлепнул по мягкому месту.

После короткой запинки рев усилился.

Шлеп!

На шум из гостиной вышел Брут.

– Тёмочка, милый, надо слушаться папу… – завела мать, сама едва не плача.

– Да погоди ты! – прогремел Петр Данилович.

Он решительно подошел к Евсееву, развернул к себе.

– Так. Теперь объясни, что происходит. Спокойно и без нервов.

Евсеев убрал его руку.

– Уйди, отец. Не мешай.

Лицо Петра Даниловича налилось краской:

– Не уйду. Мы с матерью имеем право знать, в чем дело.

– Так ты из-за Марины?! – вскрикнула Клавдия Ивановна. – Поэтому и спрашивал? Думаешь, мы… Думаешь, я считаю ее…

– Ну, при чем тут Марина, мама?

– А что тогда?

Три поколения Евсеевых столпились у двери: Артем ревел, Клавдия Ивановна по-бабьи охала: «ну что же… ну как же так…» – и хватала за руки мужчин; Петр Данилович и Юрий сверлили друг друга взглядами. Сын – многозначительным, отец – непонимающим.

– Уймись, отец. Отойди. Я серьезно.

– Сначала скажи.

– Ты сам знаешь.

– Что? Что я знаю?!.. Клава, не мешай!

– Юрочка, что мы должны знать?

– Отойдите все!

А вот этого никто не ожидал: семидесятитрехлетний Петр Данилович вдруг схватил сына за шиворот, встряхнул хорошенько.

– А ну, в комнату! Живо!

Пошел на него грудью. Толкнул.

– Петя! – ахнула мать. – Юрочка!

– Иди в комнату, сказал!

Брут от неожиданности тявкнул. Артем перестал плакать и озадаченно уставился на взрослых: что за игра такая, нехорошая?

Юрий отступил назад. Губы дернулись в усмешке: тоже мне, Шварценеггер – «Возвращение героя»…

Но отец был настроен серьезно.

Он слушал, сидя на краешке дивана, узловатые, еще крепкие руки – на коленях, кончики пальцев тихонько ударяются друг о друга.

Слушал, меряя шагами комнату. Шаги тихие – чтобы не пропустить что-то важное. Шаги тяжелые.

Когда Юрий пересказывал слова Светланы об обнаружении сканера на втором участке, он остановился. Замер.

Потом смотрел в окно, сцепив губы. Там, во дворе, Клавдия Ивановна с Артемом и Брутом («…Темочка, идем погуляем, милый. Папе с дедушкой поговорить надо…»).

Опять шаги, шаги.

– Да ты, сынок, совсем с катушек съехал? Нашел шпиона! – сказал Петр Данилович, когда сын закончил свое повествование. Без азарта сказал, без задора, без обиды. Как смертельно уставший человек, не имеющий сил и желания опровергать облыжное и совершенно глупое обвинение.

– А чего мне еще думать? – так же устало и глухо сказал Юрий. – Нас двое было: ты да я. Мать с Мариной в ванной.

– И Артем в ванной. Чего ж ты его не считаешь?

– При чем тут Артем?

– Потому что надо все варианты просчитывать, если ты уж взялся в семье шпиона искать! И нас с тобой не двое было! А трое!

– Как трое?

– Очень просто! Брут с нами был!

– Ты все шутишь…

– Никаких шуток. В большой игре даже блох считают!

Петр Данилович встал, слегка покряхтывая, сделал знак «пойдем» и направился в коридор. Юрий двинулся следом. Отец завел его в ванную, включил воду. Повернулся, уставился пронзительным взглядом, какого Юра никогда не видел. Так он, наверное, в свое время, смотрел на разоблаченных карателей.

– И не только людей считать надо, не только младенцев и собак, – сказал старый чекист, понизив голос. – Надо о технических средствах помнить!

Юрий хлопнул себя по лбу:

– А ведь действительно! Но откуда у тебя могут быть «жучки»? Ты ведь посторонних в дом не пускаешь!

– Это верно. Только я знаю, что никто меня не вербовал, никому я не сливал информацию, не болтал языком, как помелом. Следовательно, объяснение может быть только одно…

– А ведь действительно!

Юрий испытал прилив облегчения. Даже дышать легче стало.

– Ты меня извини…

Петр Данилович с шумом выдохнул воздух, коротко взмахнул ладонью.

– Всё потом, Юра. Первым делом надо найти этого «жучка»… Так. Мы говорили в гостиной. Значит, там. Принеси из кладовой ящик с инструментами.

– Нам ведь придется всю квартиру вверх дном перевернуть…

– Перевернем, если надо.

Молча взялись за работу. Телефон – до винтика. Сняли панели с телевизора. Развинтили розетки. Плинтус. Разветвительная коробка под потолком. Люстра. Настольная лампа.

– Из чужих я домой никого не пускаю, это понятно… – Петр Данилович светил фонариком, пока Юрий ковырялся во внутренностях лампы. – Все стараюсь делать сам. По сантехнике, электрике… Старая привычка. На днях приходил мужик из ЖКХ, плиты проверял – на порог его не пустил. Если надо что-то подписать – выхожу, квартиру запираю, подписываю на лестничной площадке. И мать предупредил. Так что в нашем присутствии точно никто поставить «жука» не мог. А вот когда нас дома нет… Это другое дело. Отмычки, дубликаты, тому подобное. Тут они могли похозяйничать. А у вас с Мариной как с этим делом?

– Я дома о служебных делах не говорю. И раз в полгода приношу поисковик да обхожу с ним квартиру.

Юрий убрал лампу. Ничего нет.

– Может, в коридоре где-то? На кухне? Там полно всякой электрики.

– Я уже думал, – сказал Петр Данилович. – Из коридора они ничего бы не услышали. Дверь была закрыта. А в ванной вода шумела.

Зазвонил его мобильный.

– Петя, вы там как? Темке в туалет надо. Да и спать ему давно пора. Ходит, зевает…

Это мать.

– Все нормально, Клава. Но нам тут кое с чем еще разобраться надо. Мы постараемся побыстрее.

Петр Данилович нажал кнопку сброса, посмотрел на телефон.

– Возможно, еще здесь. И твой тоже.

Телефоны отключили, вынули сим-карты. А дальше?

Опять сомнения. Острые ядовитые уколы. Похоже, в квартире все-таки нет «жучков». Непонятно. Проще всего, конечно, было бы вызвать тех же специалистов из отдела информационной безопасности – у них оборудование, сканеры, опыт…

Ну, а если и они не найдут, что тогда?

Петр Данилович уже молча доставал книги из шкафа. Затем посуда, одежда. Разобрать мебель по винтику, если будет необходимо. Снять обои. Похоже, он был намерен идти до конца.

– Темка на руках уснул, еле донесла… А что вы тут затеяли?

Вошла Клавдия Ивановна, потрясенно уставилась на разгромленную комнату. Следом вбежал Брут.

– До основанья, как говорится, а затем! – как можно бодрее отозвался Юрий.

– Ты не мешай нам, мать, – выдавил запыхавшийся Петр Данилович, снимая с верхней полки книжного шкафа коричневый томик Чехова. – Чаю лучше согрей. Мы постараемся не шуметь…

Клавдия Ивановна вздохнула и ушла. Брут уселся на пороге, задумчиво почесал задней лапой за ухом. Петр Данилович посмотрел на него долгим взглядом.

– А вот и третий участник нашего разговора! – совершенно серьезно сказал он. – Что ж мы его не спрашиваем?

– ?

Петр Данилович спустился со стремянки, присел перед псом на корточки, потрепал по шее.

– А ну-ка, стой, не дергайся…

Снял ошейник, покрутил в руках. Хмыкнул, приложил палец к губам, протянул Юрию. Тихо, одними губами сказал:

– Взгляни сюда…

И Юра увидел.

Небольшой, с десятикопеечную монетку, кружок; тонкая мягкая проволока-антенна – сантиметров пять-семь длиной. От него пахло серой. Вот оно – дьявольское изделие! Микрофон-передатчик, работает метров на пятьдесят, значит, в этом радиусе где-то заложен приемник с магнитофоном или ретранслятором. А может, просто стоит машина с дремлющим водителем… В основном тогда, когда Юра приходит в родительский дом… Неважно, главное, что все разъяснилось!

Петр Данилович надел очки, поддел ножичком и выщелкнул крохотную плоскую батарейку.

– Вот и все. Сеанс окончен!

– На улице кто-то прицепил, – сказал он, надевая ошейник обратно. Брут лизнул морщинистую руку.

– Ага, стыдно, балбес? Позволяешь всяким сволочам лапать тебя, а нам за тебя отдуваться…

Юрий подошел, наклонился, поцеловал седую макушку, прижался к отцу.

– Извини, папа. Извини…

– Ерунда, – пробурчал Петр Данилович. – Я бы и сам себя подозревать начал, если бы не знал точно… Пошли чай пить, что ли…

– Да можно и чего покрепче, – неожиданно сказала появившаяся в дверях Клавдия Ивановна. Впервые за всю семейную жизнь Евсеевых она настолько отпустила вожжи.