Бушуют волны телеэфира, ходят высокими валами – вечер новостей в разгаре. Пикируют на ошалевшего зрителя бомбардировщики с полными бомболюками дурных новостей. Сгорел детдом: ба-бах – в цель! Смену горняков завалило в шахте: ба-бах – попали! Разбился самолет: ба-бах – в цель! Модифицированные продукты смертельно опасны: трах-тара-рах – накрыли! Ба-бах! Трах-тарара-рах! Ба-бах! Ба-бах!

Гремят дальнобойные орудия, заряженные снарядами грядущих бед и несчастий. Очередной срок конца света: ба-бах-бах-бах – массовое поражение! Трехкилометровый астероид летит к Земле: ба-бах-бах-бах – квадрат накрыт! Изменение погоды грозит вселенской катастрофой: бах-бум-трах – полное уничтожение! Девальвация рубля неизбежна: ба-ба-бах-бах – всеобщее поражение!

Поставленные на прямую наводку пушки бьют по площадям шрапнелью дурных пророчеств: «Мощнейшая вспышка на солнце может вызвать массовые инфаркты и инсульты»! «Ученые: люди вскоре начнут умирать от жары»! Каждый медиазалп выкашивает население сотнями и тысячами…

Ангажированные псевдознатоки с деланным сочувствием вампиров и прицельностью снайперов валят на выбор – по одному и целыми категориями: бах – готов! Каждый мужчина старше тридцати страдает простатитом: бах – вот сколько их озабоченно чешут затылок! Размеры пенсий придется сократить: бах – старичье хватается за сердце! К двадцатому году самым распространенным недугом станут неврозы: бах! Мимо, пропустили мимо ушей – не понимают, а ведь это чистая правда, для того и пикируют черные гарпии, для того и изрыгают смрадный огонь широкие пушечные жерла, для того и напускают умный вид продажные пустобрехи… Идет война на уничтожение, неужели никто не вступится за несчастных, привыкших верить бездушному ящику людей?

Нет, вступится! Вот он – могучий корабль, боевой эсминец, на борту свежей белой краской не очень ровно намалевано: «Хорошая Новость». Пушки расчехлены, вращаются утыканные ракетами платформы, ищут цель, звучит ясный голос капитана: «Полный вперед!» Режет волны корабль, спешит в означенный на карте квадрат, спешит на помощь! Где-то там терпят бедствие маленькие люди! Тонут! Погибают в пучине, в беспросветной тьме! Один секунд, потерпите, сейчас!

– …В общественную приемную Министерства юстиции поступило письмо от группы граждан, членов Партии маленьких людей, – рокочет диктор капитанским баритоном. – В нем идет речь о том, что партия, которая первоначально объединяла людей с нарушением гормона роста, стала прибежищем для разного рода аферистов.

– Что за хня? Какое письмо? – сказал Бруно, показывая пальцем на телеэкран. – Я ничего такого не подписывал. Ты что-то понимаешь, Пуш?

– Я думаю, это какая-то провокация!

Пушистик сидит рядом в кресле, тянет через трубочку адскую смесь мандаринового сиропа и водки. Но при этом не пьянеет. Пушистик, несмотря на свой плюшевый вид, очень стоек к алкоголю. Поэтому ему можно верить.

– Точно, провокация! – соглашается Бруно.

Наполняющий комнату холодноватый синий свет телевизора напоминает о морских пучинах. Диктор с экрана смотрит прямо на Бруно, словно догадываясь, для кого предназначены эти слова.

– Изучение вопроса показало, что действительно права маленького народа бессовестно ущемляются и узурпируются. Речь идет уже о нарушениях совсем другого рода и другого, если так можно выразиться, гормона – «гормона совести». Именно так выразились авторы письма…

– Гормон совести! Во, дают! – негромко проговорил Бруно. – Так вроде нет такого гормона…

– …Письмо вызвало большой резонанс в обществе. Мы пригласили прокомментировать ситуацию председателя Высшего совета ПМЛ Григория Муромова и старшего научного сотрудника Института экспериментальной антропологии РАН кандидата биологических наук Зиновия Очерепко.

Камера нацелилась на гномью физиономию Муромова. В прищуренных глазках председателя тлели нехорошие огоньки.

– Как представитель маленького народа, я возмущен до глубины души! – заявил он. – Я давно предупреждал, что в партию надо принимать по медицинской справке! Если в справке сказано, что ты маленький человек, – добро пожаловать! Если нет, то иди мимо, записывайся в какую-нибудь другую партию! Меня не послушали, и вот что теперь получилось? Девяносто два процента членов ПМЛ – обычные люди, среднего и высокого роста, а в руководстве партии так встречаются и самые настоящие великаны! Что они знают о нуждах маленьких людей? Известно ли им, с какими трудностями сталкиваемся мы при приобретении одежды и обуви? При посадке в общественный транспорт? Конечно, не знают! Они не думают о маленьких людях, им наплевать на маленьких людей! Но что они тогда делают в нашей партии? И с этим пора кончать!..

– Ой, а кто это такой страшный? – спросила вошедшая в комнату Инга.

– Это дядька Мухомор! – ухмыльнулся Пушистик. – Молнии мечет, справку требует. Прикольный такой!

– Ха-ха-ха! – сказала Инга.

Ее носик перепачкан в белом порошке. В одной руке – высоченный бокал, похожий на вазу для цветов, в другой – какие-то бумаги. Из коридора доносился чей-то пьяный смех.

– Вы что, опять бардак устроили?! – рявкнул Бруно. – Что у тебя на носу?!

– Пудра…

– Знаю я твою пудру! А это что?

– Какие-то счета, – пожала плечиками Инга. – За аренду помещения, за свет… Еще налоги…

– С чего вдруг они это нам шлют? – угрюмо спросил Бруно. – Никогда не присылали, а вдруг – на тебе… Пуш, ты позвони куда надо, пусть разберутся…

– Почему опять я? – заныл Пушистик. – Пусть девки этим занимаются…

– Ах, девки?! – разозлилась Инга. – Как готовить – девки, как посуду мыть – девки, как трахать – девки, так еще и счета проверять! Что я вам – бухгалтер?

– А я бухгалтер? – возмутился Пушистик.

– Живо прекратите балаган! – Бруно взял пульт, захлопнул дверь и прибавил громкости.

– Вопрос поставлен очень своевременно, и ответить на него сложно, но если привлечь на помощь науку, то мы вполне сможем его разрешить, – вещал с экрана худой и высокий, ростом с двух Мухоморов, тип в старомодном пиджаке. Это вроде бы профессор неизвестно каких наук Зиновий Очерепко, который с одинаковой убежденностью то поддерживает, то опровергает существование снежного человека, летающих тарелок и тому подобных важных научных проблем. – Есть специальные исследования Всемирной организации здравоохранения, есть официальный документ, который устанавливает параметры так называемого усредненного хомо сапиенс…

– Он что, матерится? – удивился Пушистик. Но Бруно только отмахнулся – мол, не мешай!

– Наукой доказано, что обычный рост мужчины колеблется в пределах от ста тридцати до ста девяноста сантиметров. Все, что выше этих пределов, называется словом «гигантизм», а все, что ниже, – «карликовость»…

– Нету такого слова! – запальчиво перебил Муромов. – Это называется «компактность»!

– Хорошо, пусть будет «компактность», – быстро согласился Зиновий Очерепко и отодвинулся. – Так вот, нет смысла изобретать велосипед и взывать к «гормонам совести», когда в нашем распоряжении имеется документ, составленный авторитетнейшей международной организацией! Там все просто и понятно объяснено! Маленькими людьми, чье имя носит партия, могут называться только те, чей рост не превышает сто тридцать сантиметров. И всё! И никто больше!

– Ха-ха! – сказала Инга. – Я стопудово маленький человек! У меня сто девятнадцать сантиметров, еще со школы, с восьмого класса!

– А у меня сто двадцать шесть! – похвалился Пушистик. – Я круче!

Бруно мрачно взглянул на них, встал и вышел из комнаты.

Просторные комнаты офиса были заполнены знакомыми, смутно знакомыми и совсем не знакомыми ему людьми. Маленькими и большими. Вот Краюха и Поляк с какими-то кавказскими товарищами – бутылки, закуска, нарезанный огромными ломтями ананас, а между ними, в луже ананасного сока, увесистая пачка долларов. Эльза на пуфике в прихожей в одних ажурных чулках, прямо под развешенным на стене синим флагом ПМЛ – ее разбирает глупый ненатуральный смех, отвисшая грудь трясется. Зря она вспоминает старое: у больших один возраст, у маленьких – другой…

А вот задернутые шторы, спертый воздух, музыка, колышутся и дергаются тела – что-то вроде дискотеки или древнеримской оргии.

Бруно открыл свой кабинет, вошел, заперся изнутри. Стал выдвигать ящики стола, что-то искал. Книги, бумаги, опять книги, тетради с заметками. Вот почти пустая пачка с «кремлевскими таблетками»… Это последняя. Чтобы растянуть запас, он стал принимать одну пилюлю в два-три дня. Но все равно они скоро закончатся. Вот какой-то блокнот, вот вырванные листки с какими-то записями…

Он все скидывал на пол в кучу. В дальнем углу одного из ящиков нашел ученическую двадцатисантиметровую линейку. Взял карандаш. Подошел к стене, прислонился спиной и затылком, карандаш положил на темя и сделал отметку на обоях. Потом измерил расстояние от пола до отметки. Нахмурился. Измерил еще раз. Что-то высчитал сперва на пальцах, а потом на калькуляторе. Открыл дверь, проорал на всю квартиру:

– Пушистый! Топай сюда!

Пришел Пушистик. Бруно вручил ему карандаш и опять вытянулся у стенки.

– Отмеряй мой рост, Пуш, только точно, до миллиметра.

– Испугался, да? – Пушистик странно улыбнулся.

– Меряй давай, не болтай!

Потом Бруно сделал отвес из нитки и ключей, прочертил перпендикуляр от новой отметки до плинтуса и снова вымерял, старательно и бережно прикладывая линейку к стене, как школьник, выполняющий министерскую контрольную по геометрии.

– Сколько? – спросил Пушистик.

– Сто тридцать два, – сказал Бруно, подозрительно разглядывая линейку в руке. – Прошлый раз было сто тридцать один, когда я сам замерял. Линейка, что ли, глюченая? Или у тебя руки кривые?

– Если еще раз попробовать, будет уже сто тридцать три! – рассмеялся Пушистик. – Растешь не по дням, а по часам!

– А в табло хочешь? – поинтересовался Бруно. И тут же поймал себя на том, что сказал грубость. Давно с ним такого не случалось…

Когда они вернулись в гостиную, по телевизору показывали несчастного карлика с авоськой руке:

– …вынул из ящика повестку – аж пот прошиб, думал, в полицию или в суд… Пришел по адресу, а там вывеска: «Поселковое отделение ПМЛ», все как полагается. А за столом два вот таких лба сидят! – Карлик приподнялся на цыпочки и задрал вверх руку с авоськой. – Председатель, значит, и его первый заместитель! И они мне говорят: «Вот, мол, на всю округу ты единственный маломерок, а почему до сих пор не в партии?» Ну, и записали меня тут же, и членских взносов взяли сто рублей. Рожи откормленные такие, прямо трещат. Я говорю: «А что мне от этого будет?» Они засмеялись, говорят: «Если взносы платить будешь вовремя, так ничего не будет…»

– Тут какую-то шнягу показывают, – сказала Инга, не отрываясь от телевизора. – Маленькие жалуются, что их дылды притесняют, типа жить не дают. А еще Мухомор этот сказал, что будет перерегистрация всех членов партии и каждый должен справку принести из поликлиники, что у него рост какой надо и он не дылда…

– Я председатель партии! – рявкнул Бруно. – Я сказал, что никаких справок не будет, значит – не будет!

– Пра-альна! – обрадовалась Инга. Но тут же постаралась сделать сосредоточенное лицо. – Хотя… Лично мне по барабану. Я могу какую хочешь справку принести. У меня ведь правильный рост, да, мальчики?..

Она посмотрела на Бруно.

– А вы чего такие кислые?

– У Бруно сто тридцать два сантиметра, – траурным тоном сказал Пушистик.

Инга смерила взглядом Бруно. Шмыгнула носом:

– Вот, а он командует! А я его предупреждала. Это потому что он мясо жрет и больших толстых баб трахает. Я тоже заметила, что он какой-то не такой.

В своей прошлой безалаберной жизни Бруно уже намотал бы на кулак ее светлые кудри и всыпал по первое число. В новой роли политика ему приходилось сдерживаться. Но сейчас он подошел и хлестко влепил ладонью по маленькому заду лилипутки. Она заверещала.

– А сейчас свое мнение по этому важному вопросу выскажет известный политолог и публицист Святослав Майский! – торжественно объявил ведущий. – Он коснется и личностной характеристики председателя партии Бруно Аллегро, который оказался совсем не тем, за кого выдавал себя длительное время, вводя в заблуждение широкую общественность…

На экране появился старый знакомый Бруно. На этот раз он выглядел гораздо респектабельнее: длинные седые волосы забраны в косичку, а вместо потертого кожаного пиджака на нем был строгий черный костюм, явно с чужого плеча, белая рубашка и черный галстук.

– С этим человеком я встретился на передаче уважаемого Алфея Бабахова, – скорбно начал Майский. – Он сразу начал обзывать и оскорблять меня чучелом, обезьяной и другими словами, обещал избить и угрожал ножом… Господина Бабахова он потом действительно избил – очень ловко и умело, как избивают опытные уголовники. Уже позже я узнал, что он и есть уголовник…

Бруно в ярости выключил телевизор. Он ничего не понимал.