Глава 6
Жены шпионов. Американская жена
2 ноября 2002 года, Дайтона-Бич, США
На зеленое сукно легла карта. Туз. Отлично. Оксана чувствовала, как люди за ее спиной многозначительно кивают головами, как вытягивают губы трубочкой, обмениваются взглядами. Джессика по-свойски дохнула в ухо перегаром:
— Йе!..
Туз напоминал лысоватого старика — лысоватого и всемогущего, как… Как Сурен! Чтобы взбодрить себя, Оксана отпила мартини, расплескав немного на короткую юбку. Облизнула губы. Представила, как сексуально выглядит она со стороны: белая кофточка с глубоким каплевидным вырезом, обтянутые желтой замшей бедра, желтые босоножки на «шпильке». И ее умопомрачительные загорелые ноги, которые так любят мужчины… И этот жест — язычком по губам, отчего яркая помада заблестела влажно и призывно…
— Еще.
Крупье вытянул из узкой щели полированного деревянного «каблука» нижнюю карту и положил перед ней — валет, кудрявый неулыбчивый красавец. Он молод, но наверняка беден: недаром его номинал — всего два очка. Нам с ним не по дороге. Кого он напоминает? Пожалуй, если дорисовать погоны, получится бывший муж — лейтенант Кудасов…
— Еще!
Безликий молодой человек в белой рубашке с черной «бабочкой» метнул еще одну карту. Восьмерка! А это ее нынешний муж — Билл Джефферсон, который наобещал золотые горы и вывез ее в Новый Свет…
По взмокшей спине прошел холодок от дружного выдоха столпившихся сзади зевак. Кто-то зааплодировал.
— Есть!! Блэк джек! — взвизгнула Джессика и повесилась Оксане на шею.
Тишина рухнула, как плотина. Казино мгновенно наполнилось звуками голосов, застучало синтетическими басами из бара, зажужжало и затренькало пружинами автоматов, взорвалось радостной музыкой победы. Крупье вежливо улыбался, пододвигая Оксане горку разноцветных фишек. Из прокуренного воздуха соткался официант с подносом, заставленным стаканами, рюмками и бокалами. Он улыбался от души.
— Поздравляю вас от имени заведения!
Оксана взяла два розовых шерри-бренди, один протянула Джессике.
— Еще партию? — предложил крупье, с напряженной улыбкой глядя Оксане в глаза.
— Хватит! Здесь двенадцать тысяч с мелочью! — Джессика взяла у обалдевшей от счастья Оксаны ее сумочку, сгребла туда гору фишек, отхлебнула из высокого стакана и, грузно покачнувшись, встала. — Не могу поверить! Ты сделала это, Кси! Пошли, пошли отсюда скорее!
То хихикая, то хохоча во весь голос, расплескивая бренди, они прошли через зал, но по пути утомились и решили сделать остановку в баре. Не переставая давиться от смеха, вскарабкались на высокие табуреты, сидели, чинно покачивались, поглядывали на бармена, чем-то напоминавшего кудрявого валета, только без погон, который смешивал им коктейли, потом вдруг переглядывались друг с дружкой и снова заходились смехом.
— Я ему покажу, как надо зарабатывать деньги! Двенадцать тысяч за час! Приедет, а я ему — на! Смотри! И веером эти доллары по прихожей! — щебетала Оксана, опустив лицо в стакан.
Кажется, на пьяную голову у нее гораздо лучше пошло с английским, а? Английский — это язык пьяниц и мерзавцев. И уродов.
— Кто такой «у-роуд»? — удивилась Джессика.
Видимо, временами Оксана все-таки переходила на русский.
— Ну, урод, понимаешь, — подбирала слова Оксана. — Это… Ну, урод, короче. Это кто ездит на «Лексусе» и боится потратить лишний цент на… на… — Она потрогала воздух пальцами, ловя ускользающее слово. — На хренов дюбель, вот!
— Мы на «Лексусе» не ездим, нет! — обрадованно сообщила Джессика. — Мы не любим японцев! Они предательски разбомбили наш флот в Перл-Харборе. У моего мужа «Порш», у меня «Ауди»! Честный немецкий мотор! Ничего японского!
— Ну и флаг вам в руки, — сказала Оксана.
По правую руку от нее возникло лицо светло-кирпичного оттенка с густыми королевскими бровями.
— Разрешите присесть? — поинтересовалось лицо.
Оксана повернула голову. Лицо приобрело выражение, словно его сейчас сфотографируют. Чем-то этот ковбой напомнил ей собственного мужа.
— Занято, — отрезала она.
Шампанского сюда, самого дорогого. И икры. Русские идут. Есть шампанское?.. Бармен как-то иронично посмотрел на Оксану, ей сразу захотелось дать ему в рожу. Может, тебя акцент мой не устраивает?.. Не бокал, бутылку! Нет, две бутылки! И шесть порций икры! — ты слышал?
Лихорадочно листающая меню Джессика округлила глаза и страшным шепотом сообщила:
— Это почти две тысячи долларов!
Оксана осеклась и на ходу внесла коррективы:
— Две порции икры, больше не съедим!
— Девятьсот долларов! — пересчитала Джессика. — Зачем нам две бутылки шампанского? И икра? У нас не принято так шиковать и выбрасывать деньги на ветер…
Оксана досадливо махнула рукой.
— Сегодня мой день! Гуляем по-русски! Не порть настроение. Лучше обменяй фишки…
Идея похода в казино — настоящее, не телевизионное, — принадлежала затомившейся без развлечений Оксане. Джессику идея вначале напугала, но в качестве дополнительного стимула выступили двухдневный отъезд в Даллас ее мужа Джона, а еще сумасшедшая жара и скука, вкупе с мощным напором Оксаны, обосновавшей этот поход восстанием угнетенного женского духа, торжеством справедливости, праздником феминизма.
Ну что, покажем нашим мужикам?
Покажем? Покажем… Покажем!
Джессика надела сиреневое платье, напоминающее балахон, спустила в рулетку выделенные на игру пятьдесят долларов и, несмотря на выпитые шесть бокалов мартини и призывы подруги, прекратила игру: нет, все, хватит.
Зато Оксане судьба пощекотала нервы: на втором кону первый выигрыш, потом неожиданно свалился еще один, потом под испуганное попискивание Джессики она в течение часа нервозно превратила три тысячи долларов со своих карточных счетов в фишки, а фишки уже почти проиграла, когда фортуна повернулась к ней лицом, — один выигрыш, второй, третий и, наконец, победный блэк джек! Она отыграла свое, плюс чистый выигрыш с коэффициентом 3:1! То-то же, чопорные и скучные америкосы! Враг будет разбит, победа будет за нами. От Флориды до Одессы наш «Спартак» на первом месте!
Подали шампанское. Празднично хлопнули пробки, пенный напиток полился в широкие бокалы, похожие на вазочки для мороженого. Икры в наличии не оказалось.
— Ну и дыра, — Оксана продемонстрировала бармену оскал божественной красоты. — Тогда всем за мой счет по одному виски! Только вот этому…
Она отыскала глазами в дальнем конце стойки ковбоя с королевскими бровями и ткнула в него пальцем.
— Этому не наливать!.. И тебе тоже. Ты на рабочем месте, тебе пить нельзя.
Официанты понесли по залу подносы с «Джеком Дэниелсом». Народ улыбался и, поднимая стаканы, приветствовал Оксану. Она чувствовала себя королевой бала.
— Он такой хорошенький, — чуть не плакала распаренная, раскрасневшаяся от спиртного Джессика.
— Кто? — Оксана озадаченно качнулась на высоком табурете.
— Этот. Ковбой. У него такие… — Она наклонилась к уху Оксаны и, то и дело всхихикивая, зашептала что-то на непристойно-медицинском сленге, из чего Оксана половины не поняла. Но общий смысл кое-как уловила.
— Ну, ты и развратная баба, — сказала она, с удивлением разглядывая жирную пьяную Джессику. Та запунцовела до синеватого оттенка.
— Это ж надо, сквозь штаны все рассмотреть… Так чего не пойдешь и не трахнешь его?
— О, нет, нет! Нехорошо! Я замужем! Я такого не позволяю! — Глаза Джессики нервно косили по сторонам, словно она обращалась не к Оксане, а ко всем присутствующим.
— Я пойду сама ему скажу, — придерживаясь руками за край стойки, Оксана стала сползать с табурета. — Тш-ш-ш, очень тихо, шепотом, никто не узнает.
— Нет! — Джессика вцепилась в нее так, что они обе едва не сверзились на пол.
— Я ему заплачу, он тебе и не то еще сделает, америкос твой… Знаешь, что такое куннилингус?
— Стоп! Нет! Нельзя! Я сейчас же уйду! Ты пьяна, ты ничего не соображаешь! За кого ты меня принимаешь? Я хожу в церковь!
Оксана замерла, уставившись в пол, подумала с минуту, потом сбросила ее руку с плеча и с трудом взгромоздилась на место.
— Ну и хрен с тобой, — сказала она, смахивая бокал с шампанским за стойку. — Ты просто дура…
И, повернувшись к бармену, приказала:
— Еще шампанского!
И, выпив очередной бокал, добавила:
— Жирная американская дура.
Еще через минуту уточнила:
— Похотливая лицемерная сучка. Все вы здесь такие.
Потом, спустя какое-то время, сделала вывод:
— Прямо не Америка, а Узбекистан какой-то.
Потом… Кто-то тронул Оксану за плечо, и она очнулась. Джессики рядом не было. Оксана обвела мутным взглядом бар, все прыгало и расплывалось перед глазами. В поле зрения попало знакомое бровастое лицо, оно склонилось к ней и смотрело так, будто ожидало ответа на какой-то вопрос.
— Чего надо, ковбой? — сказала Оксана, и собственный голос показался ей неожиданно низким и хриплым. — Трахнула, да? Она тебя все-таки трахнула?
— Меня зовут Барклай. Я начальник службы безопасности казино, — проговорило лицо, трогая беджик у себя на груди. — Вас очень развезло, и у вас при себе большие деньги. Наличные деньги. Вам нужно отправляться домой. Хотите, я вас подвезу?
Деньги. Сумка. Где сумка?! Оксана вскочила, огляделась. Сумка стояла на полу у стойки, три пачки пятидесятидолларовых купюр были на месте — две пухлые и одна потоньше. Она перевела дух.
— Нет, ковбой, я как-нибудь сама, — сказала Оксана, занимая прежнее место. — Я устала. Ты слишком похож на моего мужа. Ты мне надоел!.. — прокричала уже вслед ему. — …И не наступи себе на яйца, — проговорила она в бокал.
В бокале раздалось эхо, как в пещере. Это ее рассмешило.
Она выпила еще шампанского. Кто-то подходил, поздравлял ее с выигрышем, она посматривала под ноги, чтобы не стащили деньги. Джессика не появлялась, наверное, укатила на свое ранчо, оседлав свой честный немецкий «Ауди». Дура! Начала вечер с замечания: и юбка у Оксаны чересчур короткая, и макияж слишком яркий. Подруга, называется! И бросила ее здесь одну…
Через силу Оксана сделала еще глоток. Шампанское испортилось — стало кислым, с горчинкой. Наверное, прокисло.
По правде говоря, ковбой говорит дело. Хмель из легкого кудрявого юноши превратился в толстого удава, покрытого холодной липкой слизью. Надо топать домой. Оксана дернулась было встать, но тут вспомнила свой дом, свой уютный американский дом, полную чашу, мать его, семейное гнездышко, провались оно под землю… И осталась сидеть.
Вдруг вспомнился родной Тиходонск, липы и тополя на проспекте Маркса, шумные улицы, яркие наряды, раскованные веселые люди, плывущие по Дону прогулочные катера и теплоходы… Неожиданно вспомнился Сурен — могущественный и щедрый туз, вот уж кто не стал бы экономить на дюбелях… Он красиво ухаживал, водил ее в лучшие рестораны и клубы, покупал украшения, накрывал столы на палубе арендованного кораблика… Конечно, в постели он не мог тягаться с этими молодыми жеребцами, ну и что? Она всегда могла довести его до финала, да и он, надо признать, умел доставить ей удовольствие. Зато молодые думали только о себе, а Сурен заботился о ней, даже не пожадничал и оплатил ей шикарную свадьбу с лейтенантом Кудасовым, в то время как жених не затратил на это ни копейки. Кстати, и Билл устроил очень скромную свадьбу, объяснив, что в Америке так принято… Ну почему ей так не везет?! Ведь по большому счету, самыми лучшими мужчинами в ее жизни были не мужья, а любовники!
Оксане вдруг стало так жалко себя, что она расплакалась. Лицемерные америкосы полезли со всех сторон: бармен, официант, ковбой, кто-то еще…
Вам плохо, мисс? Вам помочь? Может быть, вызвать врача?
Нет, все нормально.
Отстаньте.
Аат-стань-те, русским языком вам сказано!
…И тут ее осенило. Нет никакой надобности возвращаться в эту разбитую ураганом халупу. Можно вообще никогда туда не возвращаться: если сделать первый взнос в десять тысяч долларов, то любой банк даст кредит на остальную сумму, и можно переехать в нормальный человеческий дом, как у Моники… Или даже лучше… В город! Город! Клубы и бутики! Люди! Ночная жизнь! Дорогой кондоминиум! Пентхаус с видом на океан!.. Все очень просто. Билл вернется, он просто обалдеет. Дорогая женушка, откуда все это?.. От верблюда, дорогой. Учись, как надо зарабатывать деньги! Умелой игрой. Двенадцать тысяч в час. Сколько выйдет в день? За восемь часов девяносто шесть тысяч, почти сто! А в месяц?
— Простите, мадам! А ваш счет? — крикнул вслед бармен. — Тысяча пятьсот пятьдесят четыре доллара…
Оксана вернулась, долго отсчитывала деньги, путалась, сбивалась и начинала сначала. Наконец у нее получилось.
— Здесь тысяча шестьсот, — гордо сказала она. — Сдачи не надо! И охлади шампанского, я скоро вернусь…
* * *
Проснулась Оксана после полудня. Открыла глаза и сразу зажмурилась. В распахнутое окно врывался белый огонь пожара, тело томилось странной истомой, болели предплечья… Где-то неподалеку слышались глухие взрывы и длинные автоматные очереди. И чужая, торопливая, как стрекот насекомых, речь. Кто-то смеялся. Надо было бежать, что-то делать, но сил не было. Ранена, подумала Оксана. Или связана. Во всяком случае, ни вставать, ни шевелиться даже не хотелось. Она лежала какое-то время без мыслей и сна.
Снова открыла глаза. Она была в своей комнате, на смятых простынях, совершенно голая. Нейтрализованные кондиционером жаркие солнечные квадраты дрожали на полу. Вокруг в беспорядке валялась одежда. Оксана приподнялась, села. Тяжелая голова едва не опрокинула ее в исходное положение, она кое-как удержалась, вцепившись ногтями в матрац. Вся простыня внизу была в мокрых пятнах. А центр странной истомы находился внизу живота, и что-то мешало между ног, будто кто-то вставил в интимное место круглый школьный пенал: золотистый, с красными и синими узорами — такой был у нее в первом классе… Что это?! Она сунула руку, но никакого пенала, конечно, не нашла, школьное детство давно закончилось. Однако нежные складки саднили, и именно из них сочилась влага… Оксана понюхала пальцы, ощутив сырой запах спермы. Что за черт?!
В доме слышались тяжелые шаги, визжала дрель, где-то стучала тяжелая кувалда. «Строители, — вспомнила Оксана. — Пуэрты. Работают». Даже думать получалось лишь коротким односложным пунктиром. Еще через минуту она встала, прошла к окну, выглянула наружу. Во дворе, наехав правым колесом на крыльцо, стоял Биллов «Лексус» с разбитой радиаторной решеткой и вздыбившимся капотом.
— Боже мой, — выдохнула Оксана.
Что-то смутное, как сон, забрезжило в голове. Она поехала с Джессикой в казино на Пальмовой улице… Так. Выиграла большие деньги. Три пачки — две тугие и одна неполная. Ясно. Мартини, шерри-бренди, шампанское, еще шампанское, еще… Потом… Дальше была пустота. Хотя нет, вспомнила! Этот ковбой из службы безопасности поехал ее провожать, и она затащила его в дом… Боже, как ей плохо! Надо принять душ и выпить кофе… В ванной она подошла к зеркалу. Да-а-а… Темные круги вокруг глаз, распухшие губы, засосы на шее и на груди, синяки на предплечьях… У этого ковбоя пальцы словно из железа, и объезжал он ее, как дикую кобылку…
Надев халат, Оксана осмотрела спальню, гостиную, потом вышла в коридор. Сумочки нигде не было. На крыльце столкнулась с бригадиром пуэртосов, тот чистил инструмент в корыте с водой. Обычно он улыбался заискивающе, а тут едва поздоровался.
— Я ищу сумку, — Оксана нарисовала пальцами в воздухе прямоугольник.
Бригадир пожал плечами.
В машине на переднем сиденье валялась пачка сигарет, ключ торчал в замке зажигания. И еще треснуло лобовое стекло… и глубокая вмятина на левой двери. Кошмар, кошмар. Оксана медленно, осторожно, как нож из тела, достала ключ и вернулась в дом.
Кухня, холл. Подниматься наверх не хотелось, там раздавался оживленный испанский говор рабочих. Направилась обратно в спальню, по пути едва не налетела на молодого парня, он нес два ведра с какой-то грязью, широко расставив руки со вздувшимися узлами мышц.
— Сумка! — едва не прокричала Оксана. — Деньги!
Он застыл на месте. Это был тот самый мальчик, испуганные вишневые глаза, пухлые щеки, кожа цвета кофе с молоком. Он бережно опустил ведра на пол и, ни слова не говоря, побежал наверх, оставляя душновато-кислый шлейф. Через минуту появился, руки все так же расставлены, но это уже жест недоумения:
— Не знаю. Никто не видел.
Оксана вернулась в спальню. Посмотрела в зеркало и обрадовалась: душ смыл с лица следы бурной ночи. Лишь под глазами остались небольшие тени, да губы будто ярко накрашены и обведены контурным карандашом. Отметины на теле скрывал махровый халат, а внутреннее опустошение незаметно, так что вид у нее был вполне приличный. Наверное, я и в гробу буду хороша, подумала Оксана и тут же испугалась этой мысли.
Вдруг она заметила что-то в отражении за своей спиной, какой-то металлический блеск под кроватью.
Сумка лежала там. Оксана встала на колени, достала ее. Мобильник, кредитки, документы, косметичка, ключи. Все на месте. Денег нет. Она села, уперла локти в колени, положила голову на взмокшие ладони.
Потеряла. Или проиграла. Но ведь была немалая сумма… Двенадцать с чем-то тысяч. Как она сумела? В голове вдруг возник образ: мусорная будка посреди ее родного двора в Тиходонске, красное пластиковое ведро опрокидывается в черное, пахнущее гнилью окошко. При чем тут это?
Она решительно направилась к телефону, набрала номер Джессики. Трубку сняли после девятого гудка.
— Алло, я слушаю! — донеслось сквозь рев телевизора. — Кто это?
— Это Оксана, соседка. Извини, я… Я нахожусь в некотором затруднении, помоги мне.
Пауза. Из трубки доносилась реклама ток-шоу Ларри Кинга.
— Это я! — повторила Оксана. — Ты слышишь меня?
— Слышу. Что у тебя случилось? — Голос на том конце провода заметно охладел.
— Расскажи, что было вчера… Не молчи! У меня разбита машина, деньги исчезли! Я ровным счетом ничего не помню!!..
К концу фразы Оксана сорвалась в крик и заплакала.
— Вообще ничего?
— Вообще! Ничего!
— Тогда ты единственная в Дайтона-Бич, не знающая о собственных похождениях. Весь город только о них и говорит.
В груди Оксаны что-то оборвалось. К горлу подступила тошнота.
— Но что я такого сделала? О чем тут говорить?
Ларри Кинга сменила реклама финансовой компании:
«Сейчас самое выгодное время…»
— Ты выиграла двенадцать тысяч, — произнесла Джессика ровно и сухо. — Это очень большой выигрыш для нашего города. А потом напилась и проиграла все, до цента. Ты вела себя неприлично, оскорбляла персонал казино, устроила скандал в баре!
— Ой! Я правда ничего не помню!
— Возможно, в России это и оправдание, но не в Америке, — ледяным тоном сказала Джессика. — Здесь не принято так себя вести, не принято швырять деньги на ветер! Это неприлично, это вызов обществу!
— Но я не знала…
— Как не знала? Знала! Я ведь предупреждала тебя насчет шампанского!.. — Тут Джессика выдержала еще одну паузу и произнесла замогильным голосом: — Это был «Боллинжер», по триста двадцать за бутылку!
— «Боллинжер»? — зачем-то переспросила Оксана.
— Проигравшись, ты требовала еще шампанского, требовала икры, причем пыталась расплатиться карточками, на которых не было денег!
Ноги стали ватными, Оксана села на пол.
— Бармен вызвал полицию. Он говорил, ты вела себя агрессивно, оскорбляла его… выкрикивала расистские лозунги…
— Кошмар…
— А что ты мне говорила — помнишь? — продолжала Джессика. — Впрочем, ладно…
И тут же загремела:
— Обзывала толстой похотливой дурой!.. Американской сучкой!..
Она заплакала, заглушая бойкую увертюру перед началом «Крошек из Лас-Пальмас».
— Погоди… Я не хотела, — проговорила Оксана онемевшими губами. — Я здорово набралась, Джессика. Извини…
— Толстой похотливой сучкой и дурой! Значит, ты считаешь меня такой! — рыдала та.
— Но почему… Ты же видела, в каком я состоянии!.. Почему ты не пыталась меня остановить?!
Джессика от неожиданности поперхнулась, даже в ее телевизоре возникла какая-то пауза.
— Как не пыталась?! Как?! Мы с тем парнем из охраны целых десять минут держали тебя за руки, уговаривали, пытались не пустить в игровой зал!..
— Ковбой, да?.. — вспомнила Оксана. — С бровями? У него действительно большие… Как мне стыдно, Джессика, если б ты знала!
— Я заплатила триста двадцать долларов за эту последнюю бутылку, а Барклай вызвался отвезти тебя домой. Только поэтому тебя не забрали в участок! Мистер Рипли, хозяин казино, договорился с шерифом, ведь он неплохо на тебе заработал…
Джессика замолчала. В трубке слышалось ее тяжелое дыхание. Она шмыгнула носом.
— Не знаю, дорогая, как ты будешь из всего этого выпутываться… — сказала она. — Такие вещи в нашем городе запоминают надолго. Думаю, местные газеты распишут все в красках…
— Я тоже не знаю, — ответила Оксана и положила трубку на рычаг. Теперь она вспомнила все. Или почти все.
— …И охлади шампанского, я скоро вернусь…
Пачки из сумочки она высыпала в окошко кассы — так в тиходонском детстве, еще до появления мусорных контейнеров, граждане опорожняли мусорные ведра в кирпичную будку посреди двора.
— Тысячедолларовые фишки на все, — сказала она. Хотелось, чтобы прозвучало убийственно-спокойно, чтобы не подумали, будто напилась до чертиков и пустилась во все тяжкие. Но, как назло, вышло так, словно говорила с непрожеванным пирожным во рту.
Над перегородкой показалось некрасивое черное лицо девушки-кассира. Плавный переход: возмущение, брезгливость, узнавание, бескрайнее удивление.
— Но ведь вы уже, кажется…
— Не твое дело, — сказала Оксана. Под ложечкой вдруг засосало, как перед прыжком в бездну, как перед первой ночью с мужчиной. Ощущение ей понравилось. — Фишки. Тысячедолларовые. Без ста тысяч я от вас не уйду…
Расплывающийся яркими огнями игровой зал, она идет ровно, строго, не качаясь, с достоинством подняв голову.
— На все! Карту. Еще. Еще.
Туз, валет, десятка… Очень символично! Сурен, Кудасов и Билл выстроились в ровную линию. Так офицеры в секретной части под Тиходонском выстраивались плечом к плечу на строевом смотре. Джекпот? Но почему никто не аплодирует, не кричит радостно и ободряюще, почему крупье с постным лицом сгребает лопаточкой ее фишки в свой ящик? В чем дело, урод?! Какой перебор?! Какие два лишних очка?! Ты вначале считать научись! Это все Билл… Он казался крупной фигурой и обещал выигрыш, а сам завез ее в эту дыру и исчез. Ну и хрен с вами! Все равно я всех угощаю. Русские не сдаются!
Дура! Какая дура! Добахвалилась! Ушла без ста тысяч, без денег на карточках, которые Билл оставил для текущих расходов и ремонта, зато с испорченной репутацией и долгом Джессике! Ей хотелось выть, кататься по полу, стучать кулаками по стенам… Но сначала надо остаться одной.
Оксана разыскала бригадира и резко объявила:
— Рабочий день окончен. Убирайтесь по домам. Немедленно.
Снова зашла в ванную. Разделась, посмотрела в зеркало.
Симпатичная мордашка, длинная шея… Прямые, до плеч, волосы. Раньше они были рыжими, но Билл посоветовал выбрать менее вызывающий цвет, и она стала шатенкой. Оксана собрала волосы наверх. Некоторые ухажеры считали, что так ей лучше. Может, действительно сделать стрижку каре? Или заколоть пучок на затылке? Хрупкая фигурка, тонкие руки, маленькие груди, узкая талия, гитарный овал бедер. Ляжки худоваты («Кушай больше, худышка, у тебя между ножками кулак пройдет», — говорила мама), зато икры безупречны, и, вообще, ее ноги очень любили мужчины.
Синяки и засосы не прошли. Плевать! Она включила воду. Только когда встала под горячие струи, когда очищающим жаром обдало плечи и грудь, и мурашки пошли по рукам, только тогда позволила мыслям проникнуть через защитное поле. Это было ужасно. Она осталась без денег. Гнусный скандал в казино. Сплетни по всему городку. Билл вернется, ему обязательно сообщат. Но когда он вернется, этот Билл? Ведь у нее нет ни цента. Вот что главное. Даже заплатить этим оборванцам-строителям нечем. Даже купить кусок хлеба. И машину разбила неизвестно где… Ведь из казино ее привез этот, как там его… ковбой, он сел за руль, и доехали они совершенно нормально. Да не в ковбое дело. В ней самой. Какого рожна ее потянуло потом в этот «Лексус»? Зло вымещала? Хорошо, хоть крови нет на радиаторе…
Что теперь делать? Как это пережить? Билл не станет злиться из-за машины, он соскучится по ней и когда увидит ее ноги, то размякнет, как воск догорающей свечи… И деньги он привезет. А как быть сейчас? Одалживать у Джессики? Но тут это не принято. Питаться запасами овсянки и консервов с яхты? На сколько их хватит? И главное — вот это и есть ее роскошная американская жизнь на берегу океана?! То, ради чего она бросила родителей, родной город, друзей… все-все?!..
Щелкнула ручка. В дверь постучали.
— Пошли вон! — заорала Оксана. — Домой! В джунгли!
Только сейчас она заметила в дальнем углу ванной аккуратно сложенные джинсы и мужскую рубашку. Значит, этот парень снова переодевался в ванной… он пришел за своей одеждой. Идиот! Пусть теперь пеняет на себя. Ничего, сутки попарится в своей заскорузлой рабочей робе, потом будет помнить.
Она не торопясь мылась, а когда сработал таймер, врезала по кнопке кулаком — вода пошла опять. Отбросила кран до упора. Холодная, чуть обжигающая, покалывающая вода вернула ей малую толику потерянного самообладания. Она постояла, замерев, под искусственным дождиком, погрустила, пожалела себя. Все кончено, дорогая. Жизнь — говно, мужики — сволочи, Америка — помойка.
В коридоре стоял слабый запах табачного дыма. Оксана прошла в спальню, выглянула в окно. «Форда» на месте не было — строители, значит, укатили, а на крыльце, уперев ногу в колесо «Лексуса», сидел одинокий парень и дымил сигаретой. Этот, с вишневыми глазами… он никуда не уехал, ждет. Вот дебил! Оксана разозлилась, потом поняла, чего именно он ждет, и еще поняла, что в радиусе семи тысяч километров ни один мужчина не ждет того же, что этот молодой придурок с гладкой кожей. И ни одному человеку, кроме него, она не нужна в этом вонючем городишке и в этой дурацкой стране.
И тут же, без всякого перехода, ее вдруг пронзила острая похоть, такая, что перехватило дыхание. Она даже вздрогнула и невольно стиснула ноги, словно вот-вот обмочится. Так, наверное, наступает смерть после мучительного ранения: раз — и терять больше нечего, и можно все.
Мм. Женщина не может быть одна, особенно когда ей плохо.
Склонив голову набок и не отрывая взгляда от одинокой фигуры на крыльце, она принялась неторопливо вытирать волосы полотенцем, постепенно тяжелеющим в ее руках от влаги.
Потом крикнула в окно:
— Эй!.. Ну, чего сидишь?..
* * *
Кондиционер тихонько посвистывал, из него била струя холодного воздуха.
— Что это у тебя? — Тонкий палец с наманикюренным ногтем погладил белый рубец на гладкой коже смуглого живота.
— Это я подрался в баре с одним негритосом, а у него оказался нож… Но зато я располосовал ему всю рожу…
— Фи, какие жестокости!
— Америка жестокая страна. И нас здесь не считают за людей. Если бы у меня не было навахи, он бы меня зарезал.
Солнечные квадраты переместились из спальни в гостиную, вытянулись и загустели, когда Оксана наконец спросила:
— А как тебя зовут? И сколько лет?
Он лежал, будто вспоминая свое имя, потом резко приподнялся на локте и сказал:
— Мигель. Восемнадцать.
Он говорил отрывисто, проглатывая гласные, как школьник на уроке, и только «э» у него получалось длинное, распевное. Он повернул голову и смотрел на нее, протянул руку, подождал, как бы спрашивая разрешения, и положил ей на грудь.
— А тебя как?..
Его рука мелко дрожала. Этот юный организм был как минимум дважды опустошен, причем первый раз он выбросил горячую струю еще на подходе к цели, забрызгав Оксане бедра и промежность. Но он быстро восстанавливался, как кролик, и Оксана была уверена: стоит ей только свистнуть — парнишка снова будет готов, как пионер страны Советов. Он был очень забавный.
— Как твое имя? — повторил он вопрос. — И сколько тебе лет?
— Оксана. Я уже взрослая. Гораздо старше тебя.
— О-о-к-сан-а, — повторил он медленно. — На испанском «сан», «санто» — святой.
— Какое совпадение, — улыбнулась Оксана. — Это как раз про меня.
— Да, — сказал он очень серьезно. — А что это?
Теперь его палец с неровным ногтем коснулся засосов на груди и шее, потом синяков на руках.
— Это? Ах, это… — Она закрыла лицо руками, чтобы не была видна кривящая губы усмешка. — Меня, святую женщину, изнасиловал один мерзавец. Тоже негритос, кстати! Им нельзя доверять, негритосам!
— Ты его знаешь? — Голос Мигеля стал острым и холодным, как ножевая сталь.
— Да. Николас. Черный Николас, сын молочника с соседней улицы. Он развозит творог и молоко по утрам. Но я его простила.
— Такое нельзя прощать! — Сталь скрежетала, будто вытягивалась из ножен.
— Что делать? Не идти же в полицию. А мой муж далеко, так что за меня некому заступиться…
— Теперь у тебя есть я. — Мигель взял ее руки и, преодолевая сопротивление, оторвал от лица. — Я буду о тебе заботиться, и я буду тебя защищать.
Обветренные губы коснулись ее лба, носа, щек, губ, подбородка. Мигель целовал ее осторожно и нежно, но неумело. Сдерживаемый смех вырвался наружу, как пойманная птичка из разжавшейся ладони.
— Тоже мне, защитник…
— Почему ты смеешься?! — Мигель вскочил, потянулся к джинсам, вытащил из кармана нож с изогнутой ручкой, привычным движением раскрыл. Раздался треск, который издает трещотка или гремучая змея, и вот уже из его кулака торчит блестящий широкий клинок с изогнутым вырезом на конце и хищно задранным вверх острием.
— Я умею драться. Смотри!
Нож ожил, развернулся клинком назад, потом принял прежнее положение, потом перелетел в левую руку и за спиной вернулся обратно. Мигель сделал резкий выпад, потом быстрыми короткими взмахами крестообразно рассек воздух на уровне лица.
— Видишь? Я умею драться! — гордо повторил Мигель. — Я много раз дрался у себя, в Пуэрто-Рико. Однажды я порезал взрослого мужика. И я смогу тебя защитить.
— Я и сама могу себя защитить, — похвасталась Оксана. Шлепая босыми ногами, она подошла к шкафу, достала блестящий револьвер и направила на Мигеля. — Видел?
— Ух, ты-ы-ы, — восторженно протянул смуглый мальчик. — Дай посмотреть…
— Нельзя, — Оксана спрятала оружие обратно под белье и закрыла шкаф. — Это не игрушка.
— Я знаю! — обиженно сказал Мигель. — Это хороший револьвер, очень мощный и дорогой. Я разбираюсь в оружии. В Пуэрто-Рико пистолеты есть у многих.
— Даже у детей? — лукаво рассмеялась Оксана и села на кровать, вытянув ноги, которые, как она хорошо знала, так нравились мужчинам.
— Я не ребенок! — еще больше насупился Мигель. — Но если хочешь знать, у нас дети часто пользуются оружием. «Пистольерос» начинают работать в двенадцать лет. А в четырнадцать уже заканчивают…
— Что такое «пистольерос»? — все еще улыбаясь, спросила Оксана.
Мигель выставил два пальца и прицелился.
— Бах! И работа сделана…
— Какой ужас, — Оксана перестала улыбаться. — Наемные убийцы?
Мигель кивнул.
— Но почему этим занимаются дети?!
— Все очень просто. До 14 лет ни один суд не может вынести смертный приговор…
— Вижу, вы продуманные ребята!
Приманка подействовала. Смуглый мальчик сел на пол, обнял ее стройные ноги, принялся гладить нежную кожу и целовать колени.
— Давай уедем куда-нибудь… Вместе. Я и ты.
Оксана усмехнулась, снисходительно взъерошила ему жесткие волосы.
— Давай. А куда?
— В Испанию, на побережье… У меня есть дядя в Бланасе, он работает поваром. Или на Пуэрто-Рико, там много родственников… Мы построим дом…
— И обязательно купим яхту. Ведь у моего мужа есть яхта! Ты купишь мне яхту, Мигель? — Она не очень маскировала насмешку в голосе, но молодой влюбленный не обратил на это никакого внимания.
— Ну… Да, конечно! Я куплю тебе все, что захочешь!
— А на какой машине я буду ездить? Здесь у меня «Лексус»!
— На любой… Какую захочешь, та и будет…
— О, Мигель, я вижу, ты могущественный и щедрый любовник! — откровенно издевалась Оксана. — А красивые платья? Украшения? Бриллианты?
— Будет, все будет! И ты родишь мне детей! Трех мальчиков и трех девочек…
— Прекрасная перспектива, мой щедрый принц! Только где ты заработаешь столько денег?
— Ничего, ничего, — как в бреду повторял юноша, огненными губами обжигая бедра Оксаны. — Я пойду в «пистольерос»…
— Но тебе не четырнадцать, а восемнадцать. Тебя могут казнить!
— Ничего… Ради тебя я готов рисковать… Зато можно заработать огромные деньги — двести, а то и триста долларов за заказ…
— Сколько?!
Он осекся.
— Ну, иногда бывает и пятьсот…
Оксана расхохоталась.
— Я должна своей соседке Джессике триста двадцать долларов за бутылку шампанского! Нет, Мигель, тебе лучше поехать в Москву, там киллеру платят от десяти до ста тысяч!
Мигель отпустил ее ноги и смущенно отодвинулся.
— Она богатая, эта твоя соседка? Наверное, богатая, раз пьет такое дорогое вино!
— Хватит болтать о чужом богатстве и фантастических планах, — раздраженно сказала Оксана. — Было бы лучше, если бы ты вместо красивых сказок принес мне кусок ветчины или пиццу, на худой конец!
Мигель вскочил на ноги.
— Ты голодна? — спросил он, вперившись в нее с таким обескураживающим выражением преданности и заботы, что ей стало немного неловко.
— Да. Голодна. Хочу есть, — объявила она тоном капризной принцессы. Сейчас это уже была не ее проблема, а проблема Мигеля. Вот в чем преимущество женщины, имеющей рядом мужчину! Женщина объявляет свое желание, а мужчина его исполняет!
И точно, восемнадцатилетний мужчина вскочил с дивана, натянул на голое тело джинсы, набросил рубашку. Бросился было к двери, но вдруг остановился, зацепившись взглядом за залитое вечерним карамельным светом окно, подошел к нему и отодвинул штору.
— Что там? — спросила Оксана.
Он покачал головой.
— Ничего. Закат красивый. Хочу его запомнить.
Посмотрел на нее, улыбнулся и вышел из комнаты. Через некоторое время хлопнула входная дверь. Оксана тоже встала, подбежала к окну. В самом деле — ничего. С этой стороны дома даже деревьев нет, на которые можно было бы забраться. Все-таки хорошо, что у нее хватило соображения не устраивать весь этот тарарам в спальне, где сорванные карнизы со шторами до сих пор валяются на полу. Гостиная нисколько не хуже.
Она ненадолго зашла в душ, потом в кухню. Мигеля там не было. И в гостиной тоже.
— Мигель! — крикнула она.
Никто не отозвался.
Вот дурачок. Сбежал, что ли? Как-то непохоже на него… хотя, может, это было бы и к лучшему. Во всяком случае — хрен с ним. Оксана хихикнула, оценив неожиданную двусмысленность этого заявления. Вот уж, что есть, то есть. Она вернулась в кухню, осмотрела холодильник: порция прокисших спагетти, контейнер с какой-то мутной дрянью на дне, пачка замороженной картошки, маленькая баночка говяжьего паштета. Н-да… Она достала паштет, высыпала картошку в огнеупорную миску, поставила в микроволновку, села за стол и закурила.
Ночное происшествие в казино казалось теперь не более чем просмотренной накануне по телевизору мелодрамой. Она успокоилась. А главное — ей не было ни капли стыдно, вот в чем весь фокус. Ни за вчерашнее, ни за сегодняшнее. Отвала на полкило. Какие-то минутные припадки… ну да, в первые минуты после насыщения. И начхать на все. И так приятно. Мигель забавный мальчишка, проворный, послушный. Красивый. И ей на него абсолютно начхать, вот честное слово. Это приятнее всего. Можно расслабиться и не стесняться.
— Бесстыжая американская сучка, — рассмеялась Оксана и погрозила себе пальцем, — ах, бесстыжая…
Все ее карты лежат сейчас перед ней на столе. Туз, валет и восьмерка. Только сейчас она поняла, что все это время старалась быть хорошей женой для Билла, всерьез рассчитывала, что у них будут дети, и воскресные пироги, и посиделки у родственников, и какие-то там сопливые речи на выпускном балу, когда дети закончат колледж, и тихая старость, и фамильный склеп на дайтонском кладбище… брррр! Какая чушь. Все это настолько дико, настолько не ее, как если бы она готовилась стать швеей-мотористкой.
Надо смотреть правде в лицо: может, она и останется с Биллом, даже скорее всего останется, потому что он не такой уж и урод и по мере своих скудных возможностей и своей тощей американской душонки будет стараться сделать ее счастливой. Пусть старается. Но тонкая серебряная нить, что связывала их все это время, оборвалась. Она свободна. И она будет заниматься тем, чем ей следует заниматься: брать от жизни все, что можно. Только с умом, конечно. С умом. Этот Мигель, кстати…
Одновременно с победным писком микроволновки хлопнула дверь черного хода. Появился Мигель, увешанный пакетами с едой.
— Вот, — сказал он страшно серьезным голосом, но мальчишеские глаза его сияли. — Я не хочу, чтобы ты была голодна. Ты никогда не будешь голодна.
Оксана издала радостный вопль и отнесла пакеты в кухню. К черту картошку!.. Консервированная индейка, здоровенный ломоть ветчины, копченые сосиски, сыр, томаты, салями, пирожные… Огромная плетеная бутыль вина! Шоколад! О-о-о, какая прелесть!
— Мать родная, ты же потратил кучу денег! Ты крутой мен! Это, наверное, твой заработок за неделю…
Мигель молча пластал ветчину своей навахой на толстые ломти и победно улыбался.
Потом они за обе щеки уплетали принесенные деликатесы, запивали вином и беспричинно смеялись. Настроение у Оксаны становилось все лучше и лучше. В этой сраной Америке тоже можно жить!
Утолив голод, она удовлетворенно откинулась на спинку стула и поставила ногу на сиденье. Мигель перестал жевать — под халатом у нее ничего не было, и, когда занавес поднялся, он завороженно уставился на непристойную сцену. Оксана криво улыбнулась. Ей был приятен этот обжигающий взгляд. Та часть тела, которая обычно тщательно скрывается, которая долго постилась и наконец разговелась, под бесстыдным мужским взглядом опять набухала, горячела и требовала очередной ласки.
— Что, нравится? — спросила она по-русски.
Мигель недоуменно вскинул брови.
— Файн? Красиво? Похоже на розу, правда?
Вряд ли он все понял, но смысл угадал правильно.
— Да. Файн…
— Тогда иди сюда. Сюда, сюда. Становись на колени…
Она подняла на стул вторую ногу, разыгрывая мизансцену «В кресле гинеколога».
— Давай, целуй…
Стоящий на коленях Мигель жадно смотрел перед собой, но явно не понимал, чего от него ждут. Оксана взяла его за голову и, преодолевая некоторое сопротивление, притянула туда, куда нужно. Он осторожно дотронулся губами до нежных складок и… перестал сопротивляться.
— Так, так, сильней! Еще! — выкрикивала Оксана, сжав ступнями лицо Мигеля. — У-у-ф… Теперь давай сзади…
Вскочив, она уперлась локтями в стол, между тарелкой с толстыми ломтями ветчины и бокалом с остатками вина на донышке.
— Сильней! Еще! Еще! У-у-ф… Теперь спереди!
Сдвинув посуду, она уселась на стол, обхватив Мигеля ногами. Она воспринимала его не как любовника, и даже не как партнера, а как неодушевленный предмет, служащий для удовлетворения ее похоти. Как резиновый фаллос, которым когда-то пользовался Сурен. И это очень раскрепощало и повышало градус удовольствия.
— Давай! Давай! Еще! А сам терпи! Еще!
Стол раскачивался, вилки посыпались на пол, упала и разбилась тарелка.
— Теперь сядь на стул. Да, на стул! Только скинь эти дурацкие джинсы! Вот так…
Оксана уселась на него верхом и бешено поскакала по прериям Флориды, теперь она жестко объезжала необученного мустанга: прыгала в седле, трепала и рвала узду, пока ее не накрыла такая бурная волна оргазма, что на несколько мгновений выключилось сознание.
В третий раз она опустошила бедного Мигеля на диване в гостиной. Потом они долго лежали под кондиционером, постепенно приходя в себя.
— А кстати, откуда у тебя такие деньги? — спросила Оксана, просто чтобы что-то сказать.
— У меня… У меня вообще нет денег, — нехотя ответил «резиновый фаллос».
— А как же… У тебя кредит в магазине? — Оксана сама удивилась идиотизму вопроса. Кто откроет кредит поденному рабочему-пуэрту? Резиновому фаллосу?
— Я набрал продукты, а потом поджег газеты на дальней витрине…
Он возбужденно рассмеялся.
— Было столько дыма, включилась сигнализация, началась паника, все бросились на улицу… Я спокойно выкатил тележку — и все!
Оксана перестала дышать.
— Ты шутишь? — осторожно проговорила она.
— Зачем? — «Резиновый фаллос» искренне удивился. — Я сказал, что накормлю тебя. Ведь ты была голодна… Какие тут могут быть шутки?
Он смотрел на нее с уже знакомым выражением обожания на лице. Оксана вскочила с дивана, закричала:
— Не смотри на меня как идиот! — Она с трудом сдержала ругательства. — Ты хоть соображаешь, что сделал?! Это же ограбление! И ты принес награбленное мне в дом!
Мигель съежился на диване калачиком и почти с головой накрылся легким одеялом, только глаза выглядывали. Вид у него был растерянный и жалкий.
— Но ты же попросила еды… А откуда у меня деньги? Ты не бойся, мне и не такое сходило с рук…
— Мне плевать, что тебе сходило! В магазине телекамеры, тебя легко вычислят, и меня посадят в тюрьму вместе с тобой! Сейчас приедут, наденут наручники и посадят!
Одеяло взметнулось, как парус, и шлепнулось на пол, Мигель резко вскочил, схватил ее за руки, сжал с такой неожиданной силой, что она осеклась.
— Никто не посмеет тебя тронуть, — сказал он тихо и торжественно. — Никто и никогда. Я убью любого. Ты не должна ничего бояться, ты — моя женщина. Я защищу тебя.
Оксана остолбенела, открыв рот. Подумалось вдруг, что ее ночное приключение в казино и в самом деле выглядит как-то бледновато и скучновато на фоне… да, милая, на фоне ограбления магазина. Вспомнилась какая-то голливудская актрисочка, пытавшаяся вынести из супермаркета несколько бутылок пива на двадцать долларов… громкий скандал… суд… Что там дальше-то было? Месяц тюрьмы?..
— Отпусти меня, — сказала Оксана.
Мигель разжал руки и попытался ее обнять. Она оттолкнула его, подобрала с пола халат, оделась.
— Уходи, — сказала она. — Сваливай отсюда. Быстро. И никому ни слова, что был здесь.
Она выбежала в кухню, собрала его одежду и вышвырнула в коридор. Вот дура, надо было сделать это еще утром… Мигель стоял на пороге гостиной, голый, понурый, смотрел на нее исподлобья, потом стал молча одеваться.
— Я знаю… — бормотал он. — Я недостаточно опытен для тебя… Ты недовольна… Но я научусь, честное слово.
— Да шевелись ты скорее! — не то проговорила, не то проскулила Оксана. Она не знала уже, плакать ей или смеяться. Наверное, это и есть истерика. — И не приходи сюда больше, слышишь? И друзьям своим, забулдыгам, скажи, чтобы тоже не приезжали завтра. Мне сейчас не до вас. Приедет муж, тогда…
Он неуверенно приблизился к двери черного хода, словно ожидая, что его все-таки окликнут и попросят остаться. Потом решительно распахнул дверь, обернулся и сказал, глядя в пол:
— Я завтра все-таки приду.
— Я тебя убью, — пообещала Оксана. — Застрелю, как…
Она замешкалась, подбирая нужное слово.
— Как аллигатора!
Мигель улыбнулся.
— Хорошо. Я согласен.
* * *
Когда ранним утром, где-то в начале пятого, зазвонил телефон, она уже не сомневалась, что это из полиции. «Миссис Джефферсон? У нас есть несколько вопросов к вам, шериф будет через десять минут…» Чудеса не могут продолжаться долго, такие дела в Америке заканчиваются одним и тем же…
Она встала сразу, но долго еще стояла над телефоном, поеживаясь, переминаясь с ноги на ногу, не смея дотронуться до аппарата.
— Да. Слушаю.
— Алле? Оксаночка? — донесся из трубки далекий и родной, самый родной на свете голос. — Это ты, милая? Почему так долго не подходишь?
Оксана отняла трубку от уха, прижала к груди. Из глаз брызнули слезы, она крепко зажмурилась.
— Мамочка… Мама. У нас четыре часа утра, я просто…
— Ой! — всполошилась мама. — Я ж не знала… Тьфу, опять все спутала!.. Думала ж, это семь часов надо в другую сторону, а не в эту… Ох, доча… А чего у тебя голос такой? Простудилась?..
— Ничего, мама. Я еще не проснулась просто. Как вы там?
— Да ниче. В газетах вот пишут, к вам опять какая-то буря идет… Волнуемся вот с отцом, переживаем…
— Не волнуйтесь, — сказала Оксана. — Нам теперь никакие бури не страшны.
— А че? Дом-то крепкий?
— Крепкий, мама. Каменный.
— Так ясно — каменный! Дома ж все каменные. Из бревен да досок там разве строят?
Оксана улыбнулась и вытерла слезы.
— Из бревен точно нет. Тут почти все дома из фанеры да прессованных опилок. Кирпичные только у богатых.
— Чудно-то как… Как же они живут в фанерных-то?
— Привыкли. Чего им… Тепло, зимы нет. Тут и крокодилы во дворы залазят… Тоже привычно.
— Как крокодилы?! Настоящие?!
В голосе матери был такой ужас, что Оксана окончательно развеселилась.
— Конечно. Помнишь, мы в детстве в Родионовку ездили? Меня поразило, что там везде живность — куры, утки, кролики. А здесь крокодилов разводят, да болота кругом, вот они и шастают где попало. Да ты не бойся, они маленькие, неопасные.
— Неопасные… Как же крокодил может быть неопасным? Ничего себе доча устроилась… А… Мужик твой как? Не пьет? Руки не распускает?
— Да нет. Тут с этим строго. Да и вообще он не такой.
— Слава Богу. Хоть с этим повезло.
Мама помолчала.
— Ну а вообще как там? Привыкла уже?
Оксана тяжело вздохнула. Зажмурить бы глаза, да оказаться в родном Тиходонске, рядом с мамочкой. Все бы отдала за это. Все!
— Привыкла, привыкла…
— Ой, не знаю… Неспокойно нам за тебя, Оксанка. Глупость ты утворила с этой поездкой… К черту на кулички забралась, дальше некуда — в Америку этую. Отец вон читает прессу: одно тьфу!.. Наркоманы, лесбиянки какие-то… И президент ваш дурачится чего-то, и погода дурачится…
На линии затрещали помехи, голос матери пропал, потом появился снова:
— …знакомый, говорит, тоже, мол, собирается в вашу Американию. А я ему…
— Что? — переспросила Оксана. — Не слышу, мама. Повтори, какой знакомый? Кто собирается?
— Степан Григорьевич, говорю, какой-то. Солидный такой голос, властный, как у депутата. Ты знаешь его?
У Оксаны заколотилось сердце. Степан Григорьевич — это Сурен, милый, щедрый, всемогущий Сурен! Туз, который всегда выигрывает!
— Знаю, конечно, знаю! Так что он сказал?
— Вот и сказал, что в Штаты собирается. Дела у него там какие-то. Телефон твой просил. А я не дала. Погодь, говорю, вот, если Оксаночка позволит, тогда на здоровье…
— Мама! — закричала, не выдержав, Оксана. — Ну что же ты! Конечно, давай! Пусть звонит! Он хороший человек! Он замечательный!..
Мама озадаченно запнулась.
— А… у тебя точно все в порядке? — подозрительно переспросила она после паузы.
— Все отлично, ма! Я счастлива!
Оксана не кривила душой, в этот момент она в самом деле была счастлива. Счастлива, счастлива!..
— Так, может, мне закруток передать с этим Степан Григоричем, раз уж он едет-то? Абрикоса вон уродила хорошо, да помидоры — полный подвал накрутила… Или самогоночки нашей? А, доча?
— Нет, мам, не надо, — с улыбкой надежды ответила Оксана. — У меня все есть! Передай Степану Григорьевичу, что я его жду с нетерпением!
* * *
По сухому, сильно пахнущему пылью, но хорошо проветриваемому бетонному коридору они прошли около трехсот метров. На серой поверхности отчетливо отпечатывались ребристые Мишины подошвы. Коридор заметно шел вниз, на полу все чаще попадались кучки превратившегося в камень цемента, доски опалубки, кое-где валялись деревянные носилки.
«Недострой, — понял Леший. — Серьезный недострой».
Миша размеренно шагал впереди, и ясно было, что он неспроста рвался в этот сектор и хорошо знал, что находится дальше. Странно. Ни один «знающий» никогда не упоминал об этом месте!
Леший посветил через спину напарника. Яркий луч выхватил незакрытые двустворчатые ворота, мазнул по гофрированной стальной облицовке тоннеля и растворился в сотнях метрах непроглядного мрака. Черт! Под землей просто не бывает таких огромных пространств!
— Осторожно, дружище! — пророкотал густой голос Миши. — Не свались…
— Но-о-о! Ще-е-е! И-и-и-сь! — гулко отозвалось эхо.
Леший посветил под ноги. Перед ними открывалась отделанная сталью и бетоном бездна. В нее спускались зигзаги металлических лестниц, железные фермы, какие-то трубы и кабели. Диггеры оказались на краю неогороженной стройплощадки, точнее, на первом этаже недостроенного многоэтажного дома. Только вывернутого наизнанку и уходящего вниз. Раз, два, три этажа… Ниже бетонные перекрытия, а сколько этажей под ними, можно только догадываться…
— Ни фига себе! — сказал Леший. — Что это?
— Не знаю, — безразлично ответил Миша.
— Спустимся, посмотрим?
— Зачем? — Миша уверенно двинулся по довольно широкой галерее. — Лучше обойдем вокруг и двинемся на запад…
Значит, он надеется найти тоннель, ведущий из Кремля. Что ж, вполне возможно… Если это бомбоубежище для политических небожителей, то такой тоннель обязательно должен быть. Другое дело, удастся ли через него пройти…
Слева разверзлась пропасть, справа располагались какие-то помещения: залы, коридоры, отсеки. Голые стены, бетонные полы, торчащие из стен и с потолков провода. Как квартиры, проданные застройщиком в состоянии «стройварианта»: вроде готовы, а еще строить и строить…
В одном отсеке Миша прихватил кирку, а Лешему дал лопату.
— Зачем? — спросил Леший.
— Пригодится, — как всегда коротко ответил Миша.
В конце галереи действительно оказался широкий и высокий тоннель, ведущий на северо-запад и заметно поднимающийся вверх. Но пройти по нему удалось только сто метров: ход перекрывала массивная кованая решетка.
Мишу это не очень огорчило. Он прошелся взад-вперед, потом достал из своего рюкзака ленту, похожую на ту, которой недавно прожег дверь, но только красного цвета. По только ему известным признакам выбрал нужное место и наклеил на бетонную стену большой красный квадрат. На этот раз они ушли далеко, завернули за угол, по настоянию Миши заткнули уши и открыли рты. Взрывная волна взметнула пыль по всему тоннелю и с грохотом выбросила белесое облако в галерею, будто кто-то выстрелил из пушки.
Леший был уверен, что тоннель завалило, но оказалось, что основная энергия взрыва ушла в толщу бетона, проломила его и пробила большое углубление в грунте.
— Вот видишь, инструменты и пригодились, — усмехнулся Миша. — Нам надо прорыть примерно три метра…
И на этот раз он не ошибся. Через два с половиной метра кирка ударилась в старинную красную кладку.
* * *
Политические небожители: депутаты, делегаты, министры, даже руководители ветвей власти, даже председатель правительства, да что там — даже сам Президент! — все они, в отличие он настоящих, небесных небожителей, потребляют пищу, пьют воду и более крепкие напитки, которые перерабатываются организмом и должны выбрасываться наружу в виде отходов жизнедеятельности. И в момент этого самого выбрасывания представители государственного олимпа ничем не отличаются от какого-нибудь сантехника дяди Пети или кремлевского электрика Ивана Ивановича.
И хотя у высших руководителей существуют изолированные, богатые, чистые, дезинфицированные, дезодорированные и тщательно охраняемые туалеты, их испражнения все равно, пробежав по элитным трубам, попадают в общую канализацию.
Со времен Иоанна IV благородные кремлевские нечистоты вытекали в смердящий мир простолюдинов по каналу, сложенному из твердого красного кирпича в толще Боровицкого холма. Ни сам подозрительный и осторожный Грозный, ни наводящий ужас Малюта Скуратов не озаботились поставить поперек какую-нибудь решетку. Скорей всего потому, что в те времена даже малое баловство не поощрялось: за воровство вполне могли руку отрубить, а за противогосударственный умысел — четвертовать, сжечь или заживо кожу содрать. Так что никакому татю и в голову не могло прийти тайно лезть в Кремль!
Возможно, по тем же причинам не додумался до решеток не менее грозный и подозрительный Иосиф Виссарионович со своим главным телохранителем генералом Власиком и предусмотрительнейшим Лаврентием Павловичем.
Годы шли, менялись Генеральные секретари и Президенты, кремлевское хозяйство перестраивалось, хотя специфика Кремля ограничивала возможности даже самого главного советского перестройщика. Но новые линии канализации по-прежнему подводились к каналу из красного кирпича, который исправно и безотказно принимал все кремлевские стоки.
И хотя к концу ХХ века все тоннели связи, линия метро-2 и другие спецсооружения были перекрыты по периметру Кремля решетками, сигнализациями и постами вооруженной охраны, современные канализационные коллекторы никакими заградительными барьерами не оборудовались, поскольку располагались внутри стены. А о просчетах Иоанна Грозного ни один из комендантов или начальников службы безопасности Кремля не задумывался.
По канализационному тоннелю из красного кирпича и шли Миша с Лешим. Хлюпало под ногами и воняло здесь так же, как и в обычном канале. Миша пытался надеть респиратор, но и респиратор, и инфракрасные очки на лице не помещались, поэтому он предложил его Лешему. А Леший, неизвестно почему, отказался.
Они шли долго — может, сорок минут, может, час.
— Все, стену прошли, мы внутри! — сказал, наконец, Миша.
— Интересно… А как узнал-то? — буркнул Леший. — Или тоже из твоей Керчи позвонили?
Миша пожал плечами.
— При чем здесь Керчь? По расстоянию определяю. И по интуиции…
Леший помрачнел. Вокруг ничего не изменилось. И интуиция ничего не подсказывала. Кроме одного: в инфракрасных очках у Миши скрыт особый GPS-навигатор, в отличие от обычных, действующий под землей и сопрягающий подземный мир с изображением поверхности. И конечно, этот уникальный прибор, равно как и все остальное невиданное снаряжение, новый знакомый приобрел у себя в Керчи. Только географические координаты этой «Керчи» лежат далеко от России, в совсем другой части земного шара…
