Глава 4
Бросок гремучника
23 октября 2002 года, Москва
— Я тебе одно скажу: все эти истории про сокровища Митридата, про золотого коня, про библиотеку Ивана Грозного — это байки. Легенды. Вранье, короче, — процедил Миша, сосредоточенно перебирая арсенал Лешего. — Меня больше интересуют сопряжения «диких» подземелий с современными сооружениями. Если забраться в какой-нибудь бункер, там найдется чем поживиться…
Леший вздохнул.
— Мы как раз нацелились на спецтоннель, но дело непростое, вот карлика одного приручаем… В следующий раз возьмем его с собой…
— Карлик? Что за карлик? И зачем нам карлик? — не понял Миша.
Он повертел в руках старый проржавленный карабин и презрительно отбросил его в темноту.
— Дерьмо!
Его нижняя челюсть все время двигалась, словно что-то пережевывая; Леший подумал, что именно эта часть тела его нового знакомого призвана выражать крайнюю степень волнения, как у других людей глаза или руки. Еще он подумал, что тогда, у «Козерога», один против троих бандюков, Миша волновался куда меньше.
Они остановились в «Ржавой Пещере», «Ржавке» — заброшенной бойлерной в районе Дружниковской улицы, где у Лешего были собраны инструменты и всякая сентиментальная дребедень из прошлого: старая алюминиевая кружка с криво нацарапанной надписью: «Пью до дна. Ковальков К. Ю. 1948» — каким-то чудом сохранившиеся до наших дней елочные шары, украшенные самолетами со звездами и красотками в прическах сороковых-пятидесятых годов. Здесь же хранилось и оружие: два ППШ производства сорок третьего года, несколько гранат РГД-33 и Ф-1, россыпи патронов и немецкий карабин «маузер», который Миша только что выбросил.
— Карлик из цирка, по рекомендации, — объяснил Леший. Он сидел в продавленном кресле и грел в руке пластиковый стаканчик с остатками коньяка. — Маленький, шустрый, крепкий, как настоящий мужик… Ему любой «ракоход», как нам с тобой проспект. Да и под самострел не попадет…
— Какой самострел? — опять не понял Миша.
— В спецтоннелях. Там много разной херни понатыкано, но точно я не знаю. Про самострелы слышал, про акустические датчики шума и объема, еще какие-то волновые генераторы, от которых ссышься в штаны с перепугу… хотя генераторы, эти, по мне, так больше похожи на сказку. Но там видно будет. Самострелы, как я думаю, настраиваются на габариты взрослого человека — рост не ниже там ста шестидесяти, скажем. Ну, ста пятидесяти. И вес, например, пятьдесят пять кило. А в карлике — метр с кепкой. И вес у него собачий. Если пойдет карлик, то есть надежда, что стрелялка не сработает.
Миша взял в руки ППШ — тяжелый, неуклюжий, он напоминал какой-то строительный инструмент, например перфоратор. Только предназначенный перфорировать человеческие тела. Миша довольно ловко вскинул его к плечу, повозившись, вставил магазин, прицелился, и челюсть его задвигалась быстрее.
— А если все-таки сработает? — спросил он, не поворачивая головы.
— Не знаю, — ответил Леший. — Будет видно.
Миша вскрыл оба автомата и принялся копаться в механизмах, морщась и переставляя какие-то детали из одного в другой.
— Так как, говоришь, его зовут? Бруно? Венгр, что ли? Или итальянец? — спросил Миша.
— Да какой итальянец… Это у него псевдоним. Он циркач, акробат.
— Ага… Это хорошо. Ясно.
Миша отложил один автомат в сторону, а внутренности второго сложил в металлический лоток и залил керосином из квадратной канистры. В спертый, почти лишенный кислорода воздух вплелась острая вонь.
— ППШ годится, это холодная советская штамповка, простая как грабли. И такая ж надежная… Сейчас отмою ржавчину, смажу, и будет полный порядок. Только надо опробовать: за столько лет могли пружины подсесть…
Леший равнодушно пожал плечами.
— Вижу, в оружии хорошо разбираешься?
— Я же говорил: у нас в пещерах этого добра навалом. Любой подросток не хуже эксперта…
Миша снова поднял глаза на Лешего.
— Не пойму… Тебя хотят убить, избивают ногами, а ты оружие свое не можешь в порядок привести.
— Это не мое оружие, — Леший спокойно ответил на укоризненный взгляд. — Это чужое. Мое осталось там. Далеко.
Миша сосредоточенно отмывал в керосине личинку затвора и возвратную пружину. Просвистел какой-то нехитрый мотивчик.
— Я не могу, — сказал Леший. — Зарок дал. Там еще, в горах. Все славяне — братья. В братьев не стрелять.
— Какие же они братья? Они же гангстеры и чуть не отправили тебя в ад… — Миша удивленно хохотнул, затем посмотрел на Лешего, осекся и снова занялся делом: обтер ветошью очищенные детали, обильно смазал их машинным маслом и сноровисто собрал автомат.
— Впрочем, ладно. Дело твое. Лично я зароков никаких не давал. Ты когда-нибудь с гремучником сталкивался?
— С каким гремучником? — не понял Леший.
— С гремучей змеей.
— Откуда? Они, кажись, только в Америке водятся…
Миша поморщился.
— Неважно. С гюрзой, эфой… Такие же коварные твари! Не приходилось?
Леший пожал плечами.
— Да не бывал я там, где они ползают.
Миша поморщился еще раз.
— Ну и что? И я не бывал. Но в книжках читал. И был у меня один змеелов знакомый.
— И что?
— Когда гюрза чувствует, что ее преследуют, она начинает путать следы. Накрутит зигзагов и всяких загогулин — ничего не разберешь! И тогда след ухода легко перепутать со следом возвращения. Охотник-то думает, что она уползает, а тварь уже у него за спиной, ждет подходящего момента… Раз — и все!
— Ну и что? — в третий раз повторил Леший.
— Ничего. Просто мне нравится такая тактика. — Миша взвел затвор, нажал спуск. Щелкнул ударник. Миша удовлетворенно кивнул. — А теперь расскажи подробно: что про твоих друзей известно?
Леший тяжело пошевелился.
— Они пакет забыли, из ресторана «Чанг Мэй». В такие упаковывают жратву навынос. Ну, мы и потянули за ниточку, как в детективном кино…
Он хмыкнул.
— Есть у меня один «знающий», по жизни хороший художник, он со слов Ритки портреты нарисовал, эти, как их… Фотороботы! Потом Хорь попросил дружков, студентов с юридического, те стали за рестораном следить, ну и выследили! Их главарь тайскую кухню любит, вот они там и собираются, как мы в «Козероге».
— Сколько их? — спросил Миша. Он потряс пластиковое ведерко из-под майонеза, где лежали потускневшие патроны, достал один, пассатижами виртуозно вынул пулю и высыпал порох на ладонь. Посмотрел, понюхал, помял в пальцах, потом брезгливо отряхнул руки и принялся снаряжать вместительный круглый магазин.
— Много, человек десять… Но все они редко сходятся. По двое-трое приходят. Ну, пятеро…
— Пятеро, говоришь… А гранат у тебя сколько?
— Вот все… Четыре.
Миша несколько раз передернул затвор, каждый раз раздавался четкий щелчок, и очередной патрон вылетал наружу.
— Вроде работает… Где тут надежный коридор? Чтоб не обвалился…
— Вон там, — показал Леший. — Стены укреплены кирпичом, а метров через пять — завал, земляная пробка. Туда и целься.
— Ладно. — Миша разорвал носовой платок, скатал тканевую полоску в шарик и заткнул ухо. — Жалко, светозащитных очков нет…
Леший изумленно вытаращил глаза.
— Каких очков? Что ты делаешь?!
— Очков, снижающих уровень вспышки. А это вместо наушников…
Он заткнул второе ухо, взял автомат, тяжелую табуретку и ушел в боковое ответвление. Почти сразу раздались выстрелы. Один, второй, третий, пауза, четвертый… Короткая очередь, потом другая, опять пауза… К острому запаху керосина добавилась вонь сгоревшего пороха. Дышать было почти нечем. Но Леший привык ко всему.
Довольный Миша вернулся с изрешеченной табуреткой. Пули пронизали толстую доску насквозь.
— Отлично! — Он показал пробоины и вынул затычки из ушей. — Три осечки. Надо будет тщательно перебрать патроны, чтобы не было глубокой ржавчины… А теперь давай посмотрим гранаты.
— Да вот они. Бери, смотри…
— И никакие они мне не братья, — неожиданно добавил Миша. — В гробу я их видал.
* * *
Парковка перед тайским рестораном «Чанг Мэй» напоминала выставку-продажу немецких авто бизнес-класса: «Ауди», «Мерседесы», «БМВ». Мачо обратил внимание на машину, явно выбивающуюся из этого ряда, но зато полностью соответствующую полученным из резидентуры описаниям: старенький «Форд Фиеста» мышиного цвета, на арках — следы грунтовки, на лобовом стекле трещина в пять дюймов, ключи — в замке зажигания. Патриотично, по меньшей мере. И стильно, если принять во внимание модную у богатых американцев тенденцию рефлексировать по поводу своего благополучия. Хотя, скорей всего, Бицжеральд просто перестраховался в своем стремлении к незаметности. Здесь этот «Форд», напротив, бросается в глаза. Мачо подошел вплотную к машине и заглянул в салон. Ключи, действительно, были на месте. Хоть за это спасибо.
В начале пятого он открыл дверь ресторана «Чанг Мэй», вошел и сел за дальний столик. Заказал зеленый чай с козьим сыром и еще какой-то тайской еды, ткнув наугад пальцем в меню. Народу было немного, больше половины столиков пустовало. Он нашел глазами долговязого парня за вторым от стойки столом. Это, должно быть, и есть человек Бицжеральда. Парень принялся задумчиво почесывать затылок, словно взгляд Мачо каким-то таинственным образом воздействовал на его нервные окончания. Он не знает, кто сюда придет, и должен реагировать на каждого нового посетителя. Вот он энергично потер левую щеку. Мачо перевел взгляд на столик слева.
Там сидели двое мужчин, одетых не по погоде и не по обстановке. То, что они не сняли просторных курток, выдавало спрятанное оружие, а тонкие черные свитера удобны для спусков в холодные подземелья. Два блондина, один с явной рыжинкой, его безбровое лицо по цвету напоминало собачье вымя. Мачо достал фотороботы тех, кто напал на квартиру Хоря. Похожи.
Пришла официантка, похожая на измотанную в тяжелых боях самурайшу, принесла бесцветный чай и прикрытую фарфоровой крышкой пиалу с какой-то остро пахнущей тайской дрянью. Мачо отхлебнул чай, приподнял крышку и подумал, что экзотика экзотикой, но лучше бы эти два гангстера скорее сматывались отсюда, чтобы ему не пришлось есть то, что находится в пиале. Самурайша стояла рядом и смотрела на него, явно чего-то ожидая. Он отхлебнул пресный чай, сказал: «Превосходно». Потом обмакнул деревянные палочки в непонятное варево, сделал вид, что облизал их, и сказал: «Замечательно». Самурайша сладко заулыбалась, превратив на мгновение лицо в клубок желтых змей, и отвалила в сторону.
Парень за вторым столиком медленно приподнялся и направился к выходу, оставив на блюде для лепешек несколько смятых банкнот. Нежно прозвонила в колокольчик входная дверь. Тут же к освободившемуся месту подбежала уборщица и принялась рьяно протирать стул мокрой тряпкой. Мачо усмехнулся. За два часа дежурства этот тип подал столько «маяков», что персонал ресторана наверняка считает его чесоточным.
Мачо хлебнул еще чаю. Пока он демонстрировал свою лояльность к тайской кухне, блондины настороженно ощупали его взглядами и обменялись парой фраз. Ну и ладно, такая у них жизнь — всего опасаться. Никаких внятных подозрений он возбудить не мог.
Через пятнадцать минут после того, как Мачо перешагнул порог ресторана, они подозвали самурайшу и расплатились. Самурайша передала им бумажный пакет с надписью «Chiang Mai Restaurant» и два тяжелых кожаных плаща. Блондины встали, обнаружив без малого по два метра росту на брата. Теперь они напоминали героев голливудского боевика «Харлей Дэвидсон и ковбой Мальборо»: те носили похожие плащи, от которых отскакивали пули. Только в реальной жизни ни рост, ни пулезащитная одежда, ни физическая сила, ни боевые навыки не могут спасти от внезапной атаки разъяренного гремучника.
Мачо сделал еще глоток. Чай густо отдавал сливочным маслом и дымом бамбука.
Блондины вышли на улицу и, остро осмотревшись по сторонам, сели в черный «Мерседес» и выехали со стоянки. Мачо прервал чаепитие, положил на стол деньги и выскочил к своему зачуханному «Форду».
* * *
Все пошло не совсем по плану, но так бывало почти всегда, и Мачо к этому привык. По плану оба дружка-блондина из «Чанг Мэй» уже должны были примерять смоляные робы в аду. Но они еще жили, и жили неплохо… По их собственному, конечно, разумению. Вначале долго кружили по городу, заходя в разные офисы и мелкие фирмы либо встречаясь с какими-то людьми, которые выходили прямо к «Мерседесу» и подавали что-то в проем окна, над приспущенным тонированным стеклом. Потом заехали за довольно потрепанной, но броско одетой девицей, потом за другой, такой же. В палатках у метро накупили водки и закуски.
Мысленно вычерчивая маршрут, который они вместе проделали по городу за последние два с лишним часа, Мачо видел бессмысленные петли, росчерки и зигзаги… Как будто кто-то расписывал ручку на карте Москвы. Или обеспокоенный гремучник кружил по песку пустыни Мохаве… А может, гремучник рыскал по Москве? Ведь в мире все так перепутано… Но вот постепенно линия спрямилась, протянувшись на юго-запад. У гремучника появилась цель. Скорость «Мерседеса» возросла, Мачо с трудом удерживался «на хвосте».
На подъезде к Юго-Западу «Мерседес», не снижая скорости, свернул с проспекта Вернадского вправо, между высотками, выстроенными еще в начале восьмидесятых. «Форд» гудел, скрипел и натужно дрожал. Вряд ли он долго выдержит эту гонку.
И точно — банка глушителя отвалилась на «лежачем полицейском». Мачо видел в зеркале заднего обзора, как проржавевший кусок железа, подпрыгивая и высекая искры из асфальта, покатился к разделительной линии. Серая «Волга», что шла в нескольких метрах позади, притормозила, клюнув решеткой радиатора, и опасно вильнула задней частью.
— Упс-с, — пробормотал Мачо и придавил педаль акселератора.
Под днищем, где-то под самым сиденьем, яростно загрохотали отработанные газы.
…Его догнал раздраженный сигнал «Волги», но Мачо больше не отвлекался. Друзья-блондины мчались, как пожарные на вызов. Дома расступались и снижали этажность — наверняка скоро здесь все снесут, и грянет большая стройка.
На кривоватой кустарной стрелке с надписью: «Гаражный кооператив „Калина“» вороной штутгартский жеребец резко взял вправо и съехал с раздолбанного асфальтового покрытия на желтую, укатанную тырсу, будто приехал в дачный поселок. На неровной дороге ему пришлось сбросить скорость, а Мачо вообще остановился перед поворотом, чтобы блондины не увидели его в зеркале. Через пару минут, отпустив «Мерседес» на приличное расстояние, он двинулся следом.
Вскоре Мачо понял, что тырсовая дорога ведет в типичный для крупного российского города «кар-виллидж» — эдакий трущобный поселок из приземистых кирпичных, железных и бетонных коробок гаражей. Здесь течет своя жизнь, здесь с утра до ночи копаются во внутренностях изношенных, но любимых «Жигулей» пенсионеры, здесь зашибают трудовую копейку карбюраторщики, электрики, кузовщики и прочие автоспециалисты узкого и широкого профиля. Здесь играют в карты и домино, пьют водку с пивом, сюда привозят проституток и нетребовательных любовниц, здесь перебивают номера угнанных автомобилей, прячут оружие и краденые вещи, а иногда и скрывают заложников.
Проехав поднятый шлагбаум, «Мерседес» остановился у напоминающего крепость двухэтажного бетонного гаража рядом с вагончиком, над которым было написано «Шиномонтаж». Из гаража выскочил парень, почти такой же комплекции, как блондины. Он расцеловался с приехавшими братанами, похлопал по задницам не очень возмущающихся дам. Мачо медленно проехал мимо, чуть опустив стекла и безразлично глядя перед собой. Но увлеченные встречей блондины не обращали внимания на прекрасно вписывающийся в окружающий пейзаж убитый «Форд».
— А где ребята?
— Слон с Валерой снизу поднимутся, да и Славянин обещал подтянуться…
— С телками?
Больше Мачо ничего не услышал. В зеркальце он видел, как, выгрузив из багажника спиртное и закуску, все скрылись в бетонной крепости. Он проехал до конца гаражной улицы, где возле остова двадцать первой «Волги» ожесточенно спорили четверо крепко выпивших небритых мужиков. Потом развернулся, на первой передаче прокрался назад и, прижавшись вправо, припарковался у запертых ворот скромного железного гаража. Отсюда, не привлекая внимания, можно было наблюдать за воротами находящейся в полусотне метров двухэтажной крепости. Гремучник занял место за спиной охотников.
Мачо осмотрелся. В сотне метрах слева тянулся бетонный забор гаражного массива с проволочной оплеткой поверху, над ним виднелись погружающиеся в сумерки силуэты многоэтажек. На пространстве до забора царил первозданный хаос из высохшей жесткой травы, чахлых топольков и мусора. Рядом с самой большой мусорной кучей стояла неожиданная здесь обшарпанная трансформаторная будка. Неподалеку вытарчивала на метр из земли грязно-серая бетонная коробка с высокой горловиной колодца наверху. Мачо не знал, что это заброшенный тепляк магистральной теплотрассы из центра, отключенной в конце восьмидесятых, когда на Юго-Западе отгрохали новую ТЭЦ.
Откинувшись на спинку скрипучего сиденья, Мачо вынул из карманов две гранаты «Ф-1» со следами ржавчины на ребристых осколочных рубашках. Осколки «эфки» разлетаются на двести метров, и это Мачо хорошо знал. В замкнутом пространстве бетонной коробки эффект должен быть ужасающим. Скоро эти ржавые чугунные квадратики нашпигуют сильные тела членов таинственной «Десятки» и выпустят из них кровь, выпитую водку, неиспользованную, а может, оставшуюся сексуальную энергию, жизненную силу и вредоносную эманацию, присущую тому образу жизни, который они выбрали. И случайные девушки попадут под раздачу, но это не имело никакого значения — при решении серьезной задачи с осложнениями не считаются. Как здесь говорят: «Лес рубят — щепки летят!»
Мачо вспомнил Фоука — начальника русского отдела: тот тоже знал много поговорок страны, против которой работал всю жизнь. И подумал, что его нынешняя, неожиданная командировка совершенно не подготовлена. Он уже давно отошел от дел, он забыл тонкости разговорной русской речи, он отстал от происшедших здесь за прошедшие годы перемен, перед заброской он даже не прошел необходимой шестимесячной подготовки… По большому счету, это была чистая авантюра!
Он отогнал ненужные мысли: сейчас они только мешали и отвлекали от главного. А главным было устранить людей, мешающих Лешему, войти к нему в полное доверие и с его помощью проникнуть под Кремль!
Положив гранаты под руку, Мачо расслабился и приготовился ждать, пока веселье и спиртное расслабят блондинов и их друзей — именно тогда наступит подходящий момент… Краем глаза он заметил какое-то движение слева: между мусорными кучами и хилыми топольками от бетонного тепляка шли два человека. В камуфляжных натовских комбинезонах, высоких ботинках, с рюкзаками за спиной — они были похожи на охотников или геологов, только без ружей или молотков на длинных ручках… Откуда они взялись?
Но тут размышления Мачо прервал какой-то шум. Мимо, крича и ругаясь, пробежали несколько мужиков. На глазах ошарашенного американца преследователи догнали преследуемого, и в нескольких метрах от «Форда» закрутилось колесо пьяной драки. Мачо насторожился: это похоже на традиционную ловушку контрразведки… Но все быстро кончилось: двое дерущихся, с разбитыми в кровь лицами, побежали обратно, а третий остался стоять, прижимая руки к животу и бессмысленным взглядом рассматривая торчащую между ладонями рукоятку ножа. Потом он ничком повалился на пыльную тырсу.
Из вагончика с надписью «Шиномонтаж» выскочили два человека, они показывали пальцами прямо на Мачо, один лихорадочно звонил по телефону. Откуда-то появились мужчина и женщина средних лет, наклонились над раненым, потом женщина подбежала к «Форду», нервно постучала кольцом по стеклу:
— Аптечку! Дайте, пожалуйста, аптечку! — По ее возбужденному лицу стекали капли пота, губы мелко дрожали.
— У меня нет аптечки, — сдержанно ответил Мачо.
— Как нет?! Должна быть! Как же вы техосмотр прошли?! — возмутилась женщина. — Ведь Петя может умереть!
Вокруг собирались люди. Многие неодобрительно смотрели на прижимистого хозяина «Форда».
— Откройте багажник! — настаивала женщина.
— Открывай, не жмотничай! — поддержал ее угрюмый мужчина с густыми черными бровями.
— Давай, а то сами откроем! — тоненьким голосом рявкнул низкорослый человечек в замызганной кепке.
Обстановка накалялась.
— Что ж, посмотрите, если не верите…
Мачо вылез из машины и открыл багажник. Аптечки там действительно не было. Зато лежали пять вырванных «с мясом» автомагнитол.
— Ух, ты! — охнули стоявшие полукругом автолюбители. — А это что у тебя?
— Я чиню магнитофоны, это мой бизнес, — поспешно сказал Мачо и уселся за руль. — Сейчас я привезу врача, тут один живет рядом…
Он медленно тронул с места и аккуратно объехал собравшуюся толпу.
— Стой! — всполошился чернобровый. — Знаем мы таких бизнесменов! У меня на той неделе всю панель раскурочили и новенький «Пионер» свистнули! Показывай, что у тебя там!
Мачо нажал акселератор. Двое в комбинезонах как раз заходили в двухэтажный гараж. Оттуда вырывались веселая музыка, смех и женское повизгивание. Впереди выла сирена и мигал синий маячок милицейской машины. Мачо увеличил скорость.
* * *
24 октября 2002 года, Москва
Они никуда не торопились. Да и вопросов у них было не так уж много. Хорь молчал, настороженно рыская взглядом по сторонам. Говорил Леший. Он знал, что это может оказаться последняя речь в его жизни, и старался говорить ярко и убедительно. Он подробно описал абандонд, где спрятаны николаевские рубли… а также четыре царскосельские иконы в золотых и серебряных окладах и чья-то заначка военной поры с двадцатью тремя золотыми коронками, которую он обнаружил прошлой осенью в Башиловской промоине…
Неверов переглянулся со своими. У него было погрузневшее тело атлета, бледное лицо и губы цвета сырого мяса. Здоровенный блондин по прозвищу Самокат, сидевший у сдвижной дверцы и заталкивающий в рот последний кусок кальмара из тайского ресторана, многозначительно кивнул. Второй блондин, по кличке Ломоть, прищурился. Башиловскую промоину они хорошо знали.
Хорь мало что расслышал, но у него все равно отвалилась челюсть. Он ничего не знал про их план, который Миша назвал «Удар гремучника». И чего ему дался этот гремучник? Где он его видел? Впрочем, ладно, сейчас не до того…
Их взяли у дома Лешего. Точнее, Леший подставился у своего дома. Потом, когда их затащили в наглухо зашторенный микроавтобус, он задумался: правильно ли он сделал?
Не выйдет ли эта хитрость боком? Играя в поддавки, легко проиграть, особенно если противник настроен на выигрыш без всяких правил…
— Я вас проведу и открою тайник, — добавил Леший. — И конечно, вы должны дать слово, что… Короче, что мы останемся в живых!
Три здоровяка переглянулись. Они могли натянуть ему на голову пакет, и он бы подробно и обстоятельно расписал, где именно находится абандонд, и даже схемку бы точную набросал. Но неверовцы вели себя на удивление корректно. Может, оттого, что пакет можно накинуть и в абандонде, а может, им еще что-то от него нужно. Они даже изобразили удивление: да, конечно, о чем разговор, мы и не собирались! Мы что, похожи на убийц? Гы-гы-гы. Живите на здоровье, пацики!
Сознание Лешего (или подсознание?.. или — что там находится под ложечкой?) лихорадочно металось, пытаясь угадать на лицах Неверова со товарищи хоть слабые приметы того, что эти тираннозавры говорят правду. Нет, не чистую правду, конечно, но хотя бы на пятьдесят процентов. Что им с Хорем не пустят по пуле в затылок, сразу, как только они спустятся под землю. Но их старший настроен вроде бы миролюбиво…
— У меня к вам еще одно дело. — Неверов наклонился вперед и заглянул Лешему прямо в глаза. — Меня интересует четвертый уровень. И я знаю, что вам известна точка перехода.
Вот в чем дело! Леший никак не отреагировал и продолжал слушать.
— Если вы покажете точку перехода, то я прощу вам кражу наших монет. Можете вообще оставить их себе: и монеты, и иконы, и все остальное…
То, что билось под ложечкой, провалилось куда-то вниз. Эти люди мало похожи на меценатов… Значит, решили их убить и сейчас усыпляют бдительность… Успеет ли Миша вмешаться?
— Покажу, — кивнул Леший, ничем не выдавая охватившего его смятения. — Это недалеко от тайника. Только там спуск тяжелый. Да и глубина запредельная, дышать почти совсем нечем.
Детали придают достоверность любому рассказу. Неверовцы переглянулись, в глазах блеснул интерес.
— Ничего, мои парни тренированные, — сказал Неверов. — Поехали на «закидку».
— А чего ехать? — пожал плечами Леший. — Тут и закинемся. Из моего подвала!
Хорь надсадно закашлялся, уставившись на друга вытаращенными глазами: мол, ты что, совсем с катушек съехал?!
Неверов усмехнулся.
— Вот почему ты нам не попадался… Хитроумный пацик… — но тон у него был не уважительный, а снисходительно-презрительный. Дескать, как ни хитрил, а попался, никуда не делся!
Первым из микроавтобуса выпрыгнул Неверов, потряхивая огромными ляжками и оглядываясь по сторонам. Темная улица была пустынной. Рядом стояли еще два бойца с широкими лицами, округлыми плечами и в свободных куртках.
— Берите сумки и вперед! — приказал он, потом повернулся лицом к дверному проему, и, словно подчиняясь его мысленному приказу, из салона выкарабкался Хорь с заплывшим глазом и скотчем на запястьях. Он выпрямился и покачнулся.
— Идем, пацик, идем… Только без глупостей!
Неверов жестко взял его под руку, упер в бок острие длинного ножа с обоюдоострым клинком и повел к подъезду.
— Следующий пусть выходит! — приказал он напоследок.
— Слыхал, гном? Пошел! — приказал Самокат.
Леший, чьи руки тоже были обмотаны скотчем, передвинул зад к краю сиденья, выбросил ноги наружу. В этот момент Самокат сильно ударил его каблуком по почкам.
Леший вылетел на асфальт и некоторое время мог только беззвучно корчиться от боли. Первой мыслью, которая пришла, когда боль отпустила, было: «Распаляются. Значит, будут убивать». Люди Амира тоже не убивали сразу, на раз-два… Сперва делали «обкатку». Безоружного человека убить не так уж просто, надо сперва разозлить себя, уверить, что этот скулящий, доставучий кусок говна не заслуживает ничего, кроме смерти. И только потом…
Он видел, что Самокат с Ломтем, два белоглазых крепыша, похожие друг на друга, как братья-близнецы, стоят рядом наготове, ждут, когда он начнет подниматься. Но лежать смысла нет, не отлежишься… И он поднялся — сперва в партер, потом на колени. Потом кое-как выпрямился. Они так и не ударили.
— Зачем деретесь? — громко спросил он. — Вас пятеро, нас двое. И все идет по плану, как договорились. Зачем ногами махать?
Это было сказано для Миши. В кармане у Лешего лежал включенный мобильник, и на другом конце связи Миша слышал каждое произносимое здесь слово. Теперь он знает, что «закидка» пойдет через подвал и что противников пятеро. Только что толку с этого знания? Миша ему не сват, не брат и не родственник, даже не армейский дружбан, с которым полпуда соли съели. Так, случайный знакомый… И проще всего ему сейчас спокойно свалить в сторону, оставив шапочного знакомого один на один со своими проблемами. Раньше эта простая и логичная мысль не приходила ему в голову. А теперь пришла. И от этой мудрой мысли Леший похолодел.
Впереди маячили Хорь и Неверов, похожие на мирно беседующих приятелей. Заходя в подъезд, Неверов обернулся и что-то крикнул. Лешего подхватили под руки и потащили к колодцу. Еще двое несли огромные сумки с «залазной» одеждой.
Вообще-то Миша производит впечатление серьезного человека. И глаза у него стальные, и с оружием он обращается уверенно… Тогда получается, что Леший ведет всех этих олухов на убой, как козел-провокатор на мясокомбинате… Это не открытый бой, это изощренное коварство, как у тех, в горах…
— Думаешь, я ее не натянул? — гаденьким шепотом вдруг дунул в ухо Самокат.
Леший, не поворачивая головы, осторожно скосил на него глаза — спятил, что ли? — и увидел расплывчатое грязно-розовое пятно, напомнившее ему подбрюшье какой-то домашней скотины.
— …Думаешь, он тоже в сторонке стоял? — Самокат показал на Ломтя, и Ломоть с готовностью осклабился. — Так знай, козлик… Два часа, по очереди, в два смычка… Она чуть наизнанку не вывернулась… даже обоссалась! Понял? То-то…
Тут до Лешего дошло, что Самокат, видно, просто перепутал его с Хорем… и толкует о Ритке, Хоревой подруге.
«Ладно, — подумал Леший. — Ладно. Распаляйтесь, гады, дрочите на свои воспоминания. Хорошо, что перепутали. Хорь никогда ничего не узнает — и то польза…»
Если его и начинали мучить угрызения совести, то сейчас они бесследно исчезли.
В подвале неверовцы распаковали сумки и накинули поверх обычной одежды оранжевые, с черными разводами, комбезы. Высокие шнурованные ботинки они носили всегда.
— Давайте руки, — приказал Неверов и острым ножом, тем самым, что упирал Хорю в бок, разрезал скотч на руках диггеров. Те тоже надели комбинезоны и взяли фонари.
— Значит, так, — сказал Неверов, когда все сгрудились у узкого лаза в тоннель теплоцентрали. — Я вас, гномов, хорошо знаю. Поэтому идти тихо, не дергаться, не шуметь. Подлянок не готовить, в метановые мешки не заводить. Шутить с вами не буду. Бомжей дохлых находили? То-то! Если что — пальну в брюхо и оставлю подыхать под землей. Все ясно?
— Да, — сказал Леший.
Неверов повернулся к Хорю. У того вытянулось лицо, видимо, он представлял, каково это — лежать в сыром тоннеле с простреленным брюхом.
— Чего ж тут неясного, — очнулся Хорь. — Конечно, ясно!
Неверов презрительно сплюнул. Он был очень доволен.
«Вот и замкнулся круг, свилась веревочка. Как говорится, правосудие восторжествовало… Егорка Сивый, гнида, сволочь… и кассир группы по совместительству, видно, думал, что объегорил всех, закрыл навсегда за собой дверь… когда в одно прекрасное утро исчез, испарился, прихватив с собой богатую казну „Десятки“. Мама родная, там серебра одного только было тысяч на шестьдесят долларов — и это если считать на чистый вес, без учета коллекционной ценности!.. Никто уже не узнает, куда он собирался рвануть со всем этим добром, какому идиоту собирался сбагрить его…»
Неверов сплюнул и растер плевок тяжелым ботинком с рифленой подошвой.
«Из Москвы Сивый, видимо, так и не уехал: сесть в самолет на Франкфурт, имея при себе полцентнера драгметаллов, согласитесь, довольно сложно… И ни один из московских скупщиков не позарился на его сокровища, — да иначе и быть не могло, кому ж охота наживать себе проблемы? Какое-то время Неверов поджидал его в коллекторе на Малой Пироговской, где у Сивого в незапамятные времена был личный тайник, поджидал, да не дождался… И уже поверили было, что удалось иуде каким-то образом ускользнуть, выкрутиться… Но оказалось, есть справедливость на свете — не ускользнул. Раз объявились все-таки „николашки“ на Пироговке… Так ведь? Сколь веревочке ни виться, а конец будет. И любой, кто наложит лапу на казну „Десятки“, не уйдет, сгинет, как сгинул Сивый, как сгинут вскоре эти два придурка. Только они должны открыть лаз на четвертый уровень. Это куда важней всего остального…»
— Раз ясно — дышите носом, только тихо. Двинули. Таран и Косой первые, затем Ломоть…
Четыре фигуры в нарядных комбезах умело ввинтились в узкий черный лаз.
— Теперь вы оба, — сказал Самокат.
Увидев, как вдруг замер, оценивая обстановку, Леший, как напрягся Хорь, Самокат ухмыльнулся и покачал пистолетом на уровне их лиц.
— А вдвоем на одного — нече-естно… Лезьте вперед, гномы!
* * *
Мачо шел без света, лишь на минимум включив инфракрасную подсветку. Сквозь тяжелые очки были видны голубоватые стены, неровный пол тоннеля, темные фигуры впереди с яркими голубыми шарами фонарей. Когда расстояние сократилось, он стал ступать осторожнее. Тяжелый ППШ болтался за спиной, на кулак был намотан прочный синтетический шнур… Пятеро противников — это много. Тем более, четверо идут впереди диггеров. Значит, надо на ходу менять план и ждать удобного момента.
Через полкилометра трасса начала разветвляться, он едва не потерял из виду свет фонарей. Когда группа дважды свернула на коротком участке, он понял, что медлить нельзя.
Мачо остановился у последней развилки, поднял камешек и швырнул вслед уходящим. Из тоннеля донесся отчетливый сдвоенный стук. Шаги впереди стихли. После нескольких мгновений настороженной тишины послышались возбужденные голоса. Спорят. Сейчас одно из двух: либо попытаются скрыться, либо будут выяснять, в чем дело. Вот только с двумя заложниками не очень-то скроешься… Так что и нечего спорить.
Идите к папочке.
Прошла минута. И еще минута.
Мачо застыл. Ухо уловило тонкие колебания воздуха на самой грани слышимости: оттуда, из сопрягающегося тоннеля, кто-то приближался, крался на цыпочках, кто-то очень осторожный, кто-то очень опасный. Точнее, это он сам считал себя осторожным и опасным. Мачо прижался спиной к стене и чуть заметно улыбнулся: этот «кто-то» явно не хлебал желтой воды Меконга и не охотился за «героиновыми менеджерами» в сиракузских каменоломнях. Он размотал шнур и свернул его петлей.
* * *
— Ну, и где он? — негромко поинтересовался Неверов.
Самокат еще раз нажал кнопку вызова, словно все дело было именно в кнопке. Мощный переносной ретранслятор, установленный в микроавтобусе, до сих пор верой и правдой служил им, обеспечивая бесперебойную связь на расстояниях и глубинах в несколько раз больших, чем здесь. Но сейчас Ломоть не отвечал.
— Не знаю. — Самокат добросовестно потряс трубку и даже врезал по ней ладонью. Не помогло.
— Ломоть!! — крикнул он уже по-простому, без всяких раций.
— Заткнись, — так же негромко приказал Неверов.
Его фонарь освещал грязную, в выщербинах, кишку тоннеля, по которому Ломоть пять минут назад ушел, чтобы определить источник странного звука. Свет отражался от мутного ручейка грунтовых вод, стекающих сюда через разломы и трещины в бетонной скорлупе, рисовал на камне быстрые нервные линии. Очень быстрые и очень нервные.
Дело в том, что Ломоть был одним из самых опытных бойцов «Тоннеля»… он натаскивал таких сопляков, как этот Самокат, он кулаком и сапогом вбивал им простые и сложные подземные истины… Он…
Да, и у него был с собой ПМ.
Он не мог пропасть без звука.
Разве что глотнул окиси углерода или провалился в промоину.
— Таран, найди Ломтя! Аккуратно, приготовь оружие!
Таран расставил напружиненные руки и, выставив вперед пистолет, механической походкой двинулся в темноту. Сейчас он был похож на робокопа. Неверов направил фонарь в его напряженную широкую спину. Но луч не бесконечен, и вскоре вооруженная машина для убийства растворилась в темноте. Только тревожно прыгающее пятно света обозначало его местоположение. Но вдруг и оно исчезло. Наступила зловещая тишина.
— Таран! — крикнул Косой.
— А-а-а-н… — откликнулось безразличное эхо.
Неверов внимательно слушал, но больше ничего не услышал. Тогда он схватил Хоря за шиворот, подсечкой сбил на колени, вцепившись в волосы, задрал ему голову и упер пистолет в темя.
— Эй, там!! — проревел он в пустоту. — Сейчас я вашему пацику вышибу…
Что именно он собирался вышибить Хорю, никто не узнал.
Леший с криком: «Мочи!» — внезапно повалился на холодный сырой бетон. Раздался непрерывный грохот, будто заработал проходческий щит или включился авиационный двигатель. Тьма, только что поглотившая Ломтя и Тарана, расцветилась яркими крестообразными вспышками красно-желто-зеленого огня. Плотный рой желтых, красных и зеленых светлячков со свистом помчался по тоннелю.
Неверов вздрогнул и запнулся. Самокат, который стоял чуть сбоку и сзади, придерживая Лешего, почувствовал, как ему в щеку ударилось что-то мягкое и горячее, какая-то слизь… которая, быть может, хранила в себе окончание фразы. Лязгнуло железо, послышался негромкий всплеск — упал пистолет. Неверов покачнулся, как пьяный, выбросил вбок руку и, шаркнув по бетону ногтями, рухнул на спину. Самокат услышал плотный звук, с каким голова Неверова врезалась в пол.
Самокат не мог поверить.
Нет, так не бывает… Его бывший командир, нынешний босс и атаман, человек из легированной стали — лежит в грязной воде с черной дыркой во лбу, словно куча хлама… Самокат, все еще находясь в ступоре, повернулся к Лешему, словно хотел прочесть у него в глазах ответ: так это все на самом деле или я просто сплю?
Но, повернувшись, он Лешего почему-то не увидел. Зато увидел Косого, голова которого медленно разлеталась на куски, как арбуз, по которому сильно ударили бейсбольной битой. А в следующее мгновение на затылок ему обрушился страшный удар. Сквозь огненно-оранжевый всплеск боли перед глазами Самокат с удивлением увидел, как стремительно приближается дно грязного ручейка, окрашенного бурыми змейками крови, которая гораздо, гораздо чернее любой самой грязной грязи.
Тьма продолжала грохотать, а свистящие светлячки продолжали лететь, щелкая об стены и с визгом рикошетируя. Потом все смолкло.
Хорь, как и Леший, лежал в мокрой грязи, закрыв голову руками. Когда наступила тишина, он снова стал на колени и замер, словно актер в немой сцене, тараща глаза в темноту зала. Леший встал, отряхнулся и содрал с головы Самоката заляпанный кровью «коногон».
Луч света выхватил приближающуюся фигуру — с маской на лице и огромными глазами, торчащими вперед, как объективы фотоаппаратов. Под мышкой был зажат автомат ППШ.
— Твою мать! — выругался Хорь. — Это что такое?!
— Здорово, Миша! — радостно воскликнул Леший и бросился навстречу фигуре. — Отлично сработано!
Фигура сняла инфракрасные очки, и они с Лешим крепко обнялись.
— Ты что, Лешак, умом тронулся?! — еще громче выругался Хорь. — Кто это такой?!
— Кто, кто! Партизан из аджимушкайских каменоломен! — с нервным смешком произнес Леший.
* * *
26 октября 2002 года, Москва
С утра старшего оперуполномоченного Евсеева вызвал к себе полковник Кормухин. Не сказать, чтобы неожиданно, — Юра чувствовал, что тучи сгущаются и начальник отдела вот-вот затеется чинить расправу. Когда случаются ЧП, руководители всегда отыгрываются на подчиненных — «спускают пар», компенсируя собственные унижения от вышестоящего начальства и успокаивая нервы после перенесенных стрессов. Закон жизни. И смерти, кстати… Именно поэтому начальники и живут дольше подчиненных. Выпустил пар, успокоил нервную систему — и опять как огурчик! А тот, кому негативные эмоции выпускать некуда, накапливает их в себе, носит в сердце, бесконечно повторяет в памяти, зацикливается, переживает… Бац! — и готов инфаркт, инсульт, язва желудка или еще какая-нибудь гадость…
Сейчас момент для расправы настал самый подходящий. Лубянка четвертые сутки стоит на ушах, с тех самых пор, как оборвалась чечетка во втором акте «Норд-Оста», на сцену выбежали террористы с автоматами и начался совсем другой спектакль. Такого ЧП еще не было!
Три дня Контора напоминала проснувшийся вулкан: все клокотало, пахло жареным, коридоры то наполнялись возбужденными, охрипшими людьми, то вдруг пустели, вымирали до вечера, когда проводились оперативные совещания на всех уровнях — начиналось с обсуждения у Президента, а потом волна тревоги, новостей, «накачек» и скорректированных планов скатывалась вниз: захлестывала штаб антитеррористической операции, падала на Коллегию и директора, потом на начальника Управления и, наконец, обрушивалась на отделы, то есть непосредственных исполнителей.
Ранним утром 24-го, кажется, числа Юра неожиданно встретил в уборной Иосифа Кобзона — хмурого, в непривычных свитере и джинсах, яростно трущего намыленные руки над умывальником. Юра поздоровался, Кобзон поднял глаза в зеркале, молча кивнул. Дежавю какое-то…
Вечером двадцать третьего октября, когда информация о захвате Театрального центра еще не попала в СМИ, но сотрудники уже получили оружие и бронежилеты и ожидали приказов, не зная, во что выльется беспрецедентная бандитская акция, Юра позвонил завзятой театралке Шурочке. Дома ее не оказалось, трубку подняла мама, от которой добиться чего-то было невозможно. На вопросы «где?» и «с кем?» отвечать она не стала, ядовито заметив, что считает это негигиеничным, и вообще собиралась швырнуть трубку.
— Дозвонитесь ей обязательно! — крикнул обеспокоенный Юра. — Слышите? Пусть возвращается домой и никуда не выходит. И пусть позвонит мне! Обязательно!
— Это что-то новое, молодой человек! — холодно ответила несостоявшаяся теща. — Почему вы вдруг позволяете себе командирский тон?! Лучше постарайтесь осилить Кафку. Это нужно не нам, а вам самому…
— Да потому…
Капитан Евсеев осекся. Никаких разъяснений он делать не мог. Поэтому постарался компенсировать умолчание многозначительными интонациями.
— То, о чем я прошу, тоже нужно не мне, а вам, — самым солидным и веским тоном, на какой был способен, сказал он, надеясь, что до родительницы дойдет вся серьезность положения. Ведь после размолвки он ни разу не звонил бывшей будущей родственнице. — Пусть Шурочка возвращается домой и сразу со мной свяжется!
Шура так и не позвонила. Позже он узнал, что еще за неделю до этих событий она в группе музейщиков-искусствоведов выехала по культурному обмену в Дрезден, вернулась в первых числах ноября. Но ее мама ничего не сказала об этом, хотя он названивал каждые полчаса. Потом несостоявшаяся теща просто отключила телефон.
Теперь все, казалось бы, закончено, по дымящемуся Театральному центру на Дубровке ходят оперативники, следователи и эксперты; рыщут по этажам кинологи с собаками. На экранах бесконечно повторяют снимки убитых упырей и упырих в пригодившихся черных саванах. Вот только чувства завершенности, облегчения — нет. Знакомый капитан из Управления по борьбе с терроризмом, вернувшийся после штурма — осунувшийся, закопченное лицо, глаза без ресниц, — так и сказал:
— Сейчас самая муть начнется, Юрка. Вот попомни… Все перевернут и говном перемажут…
Юра не поверил капитану, но вдруг в газетах, как по заказу, стали появляться статьи: «А нужен ли был штурм?», «Власть не стреляет, она договаривается!» — и десятки им подобных, которые действительно переворачивали все с ног на голову.
Сотрудники силовых структур скрипели зубами, а правозащитники всех мастей и «либеральные», хорошо оплаченные журналисты принялись причитать и жалеть молоденьких шахидок — «совсем девочек», которых спящими убили безжалостные спецназовцы.
Неизвестно откуда вынырнувшие доброхоты в один голос твердили: дескать, «надо было выполнить все требования террористов и избежать кровопролития»! На Дубровке и Лубянке выстроились возмущенные пикеты.
Юра все ждал, что власть выйдет из оцепенения и даст провокаторам по рукам. Власть действительно проявила активность и создала кучу комиссий, но не для выяснения обстоятельств беспрецедентной по масштабу и цинизму террористической акции, а для расследования действий контрразведки! Из президентской Администрации приехала какая-то делегация, при виде которой генерал Ефимов заметно побледнел и уменьшился в росте, а на сессии Европарламента — Юра видел вчера в новостях — кем-то из восточноевропейских министров уже был зачитан скандальный доклад: истинные масштабы трагедии на Дубровке замалчиваются, официальные и неофициальные данные о количестве погибших разнятся на порядок, а в штурме так и вовсе не было необходимости…
Нагнетают обстановку, сволочи!
По своему небогатому опыту Юра уже знал: каждая заварушка, каждый скандал, в котором каким-то боком замешаны российская разведка и ФСБ, чреваты для него, старшего оперуполномоченного капитана Евсеева, внеочередным вызовом на ковер: где твоя работа? Где результат? Немедленно вынь да мгновенно положь! Надо успокоить общественность и руководство! Нет, наоборот — руководство и общественность…
Это когда-то раньше он мог смотреть новости по телевизору с рассеянным любопытством стороннего наблюдателя, сейчас же внутри ныло и тянуло всякий раз, когда на экране появлялся яичный купол Белого дома или штаб-квартира НАТО или фильм обрывался срочным выпуском «Вестей». Вот так вдруг начинаешь чувствовать себя причастным к государственной безопасности страны… А значит, и ответственным за все, что нарушает эту безопасность!
Сегодняшний визит к Кормухину подтвердил прогноз капитана.
— Как идет отработка организаций экстремистской направленности? — буркнул полковник, листая громко шуршащие листы новенького, явно недавно заведенного дела. На столе перед ним лежал какой-то большой предмет, накрытый куском серой ткани, которой обычно чистят оружие.
Под глазами начальника набухли желто-синие полукружия, на лбу алело красное пятно («Спал лицом в стол», — догадался Юра), в кабинете стоял плотный, но почему-то не бодрящий, а скорее унылый кофейный дух.
— Какая ведется профилактика террористических актов?
Юра стал по стойке «смирно».
— Выявлены три неформальных объединения, признаки которых дают основания для рассмотрения вопроса об отнесении их к числу экстремистских организаций. Направлен запрос в Министерство юстиции о производстве правовой экспертизы. Готовятся материалы для заведения оперативно-профилактических дел…
Через несколько минут капитан Евсеев закончил доклад. Все порученные ему пункты плана чрезвычайных мероприятий по борьбе с терроризмом выполнены, придраться было не к чему. Но начальник отдела недовольно покачал головой.
— Неконкретно все, расплывчато… Ну, а теперь доложите, как идет розыск шпиона!
Ясно. Раньше была преамбула. Разминка для порядка. А сейчас начнется настоящий разнос. Хотя вроде и не за что…
Капитан сделал шаг вперед и положил перед начальником оперативно-розыскное дело. Потом изложил все по порядку, закончив результатом визита агента Американец к майору Семаго.
Кормухин хмуро листал бумаги. Долго молчал. Потом бросил:
— Выводы?
— Семаго — алкоголик, с повышенным уровнем тревожности и обостренной мнительностью. Он бы не то что радиосканер — штепсель в розетку не смог бы воткнуть, если бы это грозило статьей об измене. Он не представляет для нас никакого интереса, товарищ полковник, — сказал Юра. — Из первого круга подозреваемых я его, во всяком случае, исключил бы.
— А если он просто играет? Водит тебя за нос? — вкрадчиво произнес полковник.
— Я посылал запрос в штаб РВСН, они подняли в архиве журналы дежурств и копии приказов по личному составу. Все сходится: Семаго за все время службы на дичковском полигоне «надежурил» в шахте девяносто восемь часов, хотя тот же Мигунов, который уволился раньше, набрал тысячу двести часов! Потому что Семаго почти сразу перевелся в штаб, начальником караульной смены — совершенно тупиковая должность для ракетчика: никаких перспектив! Вывод: Семаго не врет. И Дроздова он не убивал: кишка тонка…
Евсеев перевел дух, выстраивая мысли в стройную, убедительную линию, и продолжил:
— К совсекретным сведениям с тысяча девятьсот семьдесят четвертого по тысяча девятьсот девяносто третий год доступа не имел, более того, сознательно или подсознательно избегал «карьерных» должностей. Просто очень больной человек…
Юра подождал реакции со стороны Кормухина, но тот никак не реагировал.
— С ноября девяносто девятого состоит на учете в четвертом психоневрологическом диспансере по месту жительства. Фобии, навязчивые идеи, неврастения, предрасположенность к суициду — так записано в карточке. Трижды обращался в платную наркологическую клинику. В этом разрезе интереса для следствия, думаю, он не представляет…
Кормухин резко качнул головой, словно от сильной боли, и вдруг со всего размаху врезал ладонью по столу — Юра даже удивился, как он не переломал себе пальцы.
— Так я и знал!! — заорал полковник, и от акустического удара задребезжал стакан в подстаканнике. — Так и знал! Опять что-то не то!.. Ну что ты за фрукт такой, Евсеев, не пойму!.. Рогожкин у тебя — честный! Семаго у тебя — больной! До Мигунова дойдет дело — окажется несчастный какой-нибудь, хромой… А у Катранова твоего объявится мать-старушка в инвалидной коляске! Так, что ли?!
Юра молчал. В кабинете еще какое-то время звенело эхо. Кормухин, у которого красное пятно со лба растеклось по всему лицу, медленно поднялся из-за стола.
— А ты знаешь, что у тебя под носом целая шпионская сеть работает? — Полковник вернулся к тихим зловещим обертонам.
Юра почувствовал, что у него похолодело под ложечкой.
— Ка-какая сеть? — упавшим голосом спросил он.
— А вот такая!
Начальник отдела сорвал серую ткань, открыв глазам капитана тускло блестящий металлический цилиндр, схваченный по краям стянутыми болтами хомутами.
— Знаешь, что это?! — Шепот полковника был страшен.
Юра только покачал головой.
— Это радиосканер, снятый бдительными российскими патриотами с линии правительственной связи под Москвой! Вот что это!
Юра подавленно молчал. Он понимал: тон начальника вызван не самим фактом обнаружения шпионского прибора, а тем, что этот прибор имеет какое-то отношение к нему — капитану Евсееву. Но какое?!
— По типу, методу изготовления, конструктивно-технологическим решениям, использованным материалам и ряду других параметров этот радиосканер является усовершенствованной копией того прибора, который обнаружен на полигоне Дичково! И изготовлен в тех же лабораториях! А установлен месяц назад!
«Не может быть!» — чуть не вырвалось у молодого офицера, но он сомкнул челюсти и удержал в себе глупое сомнение, которое наглядно опровергалось вполне материальным вещественным доказательством.
— А вот тот, кто его установил! — Кормухин вытянул руку с зажатой фотографией.
С фоторобота на Юру смотрело широкое волевое лицо мужчины неопределенного возраста, похожего на среднестатистического европейского жителя. Обобщенность облика — это вообще беда всех словесных портретов. Правда, в данном случае имелась броская примета — узкая «шкиперская» бородка. Но ее можно сбрить в любой момент…
— Таким образом, шпионская сеть продолжает свою работу прямо у вас под носом! И вы не мешаете друг другу!
Кормухин, наконец, опустился в свое кресло.
— Виноват, — только и смог произнести Юра.
— В числе контактов и связей подозреваемых есть похожий фигурант? — строго спросил полковник.
Евсеев покачал головой.
— Не могу знать…
— Как?! — изумился Кормухин. — Разве негласное наблюдение за подозреваемыми не установлено? Разве аудиовизуальный контроль не задействован?
— Никак нет…
В этот момент Юра Евсеев, несмотря на всю свою неопытность, понял, что Кормухин просто его запугивает. Потому что ни наблюдение, ни контроль нельзя установить без санкции начальника отдела. И полковник хорошо знал, что спецмероприятия по делу не проводятся. Больше того, утверждая план розыска, он не дал указания дополнить его наблюдением и прослушкой. Потому что эти мероприятия связаны с финансовыми и ресурсными затратами, к ним прибегают тогда, когда подозреваемый определен более-менее точно.
— А какие меры приняты по информационной изоляции подозреваемых в шпионаже?
— Я докладывал вам свои предложения, но санкции не получил. Поэтому ограничился шифровками в подразделения военной контрразведки…
— Каких ты еще санкций ждешь?! — Кормухин снова врезал ладонью по столу, еще сильнее, так что подстаканник опрокинулся, а стакан покатился по столешнице. — Ты когда девушку трахнуть хочешь, то у папы с мамой тоже письменного разрешения спрашиваешь? Почему не подал рапорт с планом конкретных мероприятий? Где моя резолюция: «Не согласен»? Это ты мудя чешешь, вместо того чтобы работать!
— Виноват, товарищ полковник! — Юра вытянулся в струнку и преданно ел начальника глазами. Хотя это было ему противно, но правила игры требовали именно такого поведения. Надо или увольняться, или приспосабливаться к обстановке. А поза покорности умиротворяюще действует на начальников.
— Так. Ясно… Вот это все, — Кормухин потряс «делом» о шпионаже в Дичково и швырнул его на стол, как карту из колоды. — Этот твой сканер, эта складная история, за которую ты капитана получил, все это — коту под хвост! Новый туз бьет старую десятку!
Теперь он бросил сверху второе, новенькое «дело» и прихлопнул его ладонью, на этот раз осторожно, чтобы не отбить пальцы.
— Если не раскроешь всю сеть, если не вынешь из-под земли конкретных шпионов… Вся твоя работа тогда, Евсеев, все эти догадки твои, этот твой дохлый прибор, ковыряние в носу… Оно никому не будет нужно!!
Полковник замолчал и медленно, осторожно откинулся на спинку кресла, словно у него прихватило сердце.
— Нам только этого сейчас и не хватало, — выдохнул Кормухин уже другим — задумчивым и даже растерянным тоном. Сняв очки, он воткнул пальцы в уставшие глаза и с остервенением потер их. — Сейчас нам нужно набирать баллы, а не просирать набранные! Вся страна на нас смотрит! Весь мир!
Молчать дальше не имело смысла.
— Вас понял, товарищ полковник! — отчеканил Юра. — Принять меры к розыску неизвестного. Ограничить для «дичковской тройки» доступ к секретной информации. Установить наблюдение…
— За всеми троими, включая Семаго, — перебил его Кормухин. — Не круглосуточное, конечно, нечего государственные деньги псу под хвост швырять… Обычный выборочный контроль, часов по пять на каждого, чтобы выяснить, кто чем дышит…
Очевидно, на лице Юры отразились сомнения в пользе выборочного наблюдения, потому что начальник сурово свел брови.
— И вот что, Евсеев. Хватит кота за яйца тянуть. Я тебя, как говорится, породил, я тебя и…
Он замолчал, уставившись на Юру так, словно заметил вдруг в его облике какую-то шокирующую деталь, которую раньше не замечал, — например, выглядывающий из незастегнутой ширинки детородный орган.
— Вот они, там, на воле что творят! Все эти твои честные, больные да хромые! — Кормухин опять сорвался на громовые раскаты. — Театры захватывают! Взрывают! Убивают среди бела дня! Видишь или нет?
— Так точно, товарищ полковник, — ответил Юра и опустил голову. Сейчас он чувствовал себя лично виноватым в захвате «Норд-Оста». — Вижу…
Кормухин выдохнул воздух из груди, отодвинул папки на край стола и махнул рукой.
— Тогда иди и работай, Евсеев. Работай! Экстремистов отдай Ремневу, пусть занимается, а ты ищи шпионов! И каждое утро ко мне с подробным отчетом. И не забывай: ты оперуполномоченный ФСБ, а не адвокат!.. И, тем более, не врач!
Было неприятно. Не из-за обычного в общем-то разноса: кто-то выдрал генерала Ефимова, тот выдрал полковника Кормухина, а тот, в свою очередь, капитана Евсеева. Дело житейское. И даже не из-за этого дурацкого и несправедливого «я тебя породил», которому грош цена — на самом деле Кормухин никакого участия в Юриной карьере не принимал, это генералу Ефимову спасибо. И о новом факте шпионской деятельности Юра не мог ничего знать — это тоже ясно. Но в другом Кормухин был прав: установить наблюдение за Катрановым с Мигуновым надо было давно. Мог бы и сам додуматься. Глупо. Только расстраиваться было уже поздно.
Когда он вернулся в кабинет, Кастинский сидел перед компьютером, обобщая информацию об утечках со складов оружия и взрывчатки за последние пять лет. Ремнев набирал отчет о поквартирном обходе лиц кавказской национальности, проживающих в Москве без регистрации.
— Товарищи, как ограничить подозреваемого в доступе к информации? — с порога спросил Юра.
— Надеваешь на него «колпак», и все, — ответил Ремнев, не отрываясь от клавиатуры.
— Как это делается практически? Каким образом оформляется? Какие есть нюансы?
— Главное, чтоб размер подошел, — буркнул Кастинский.
— Нет, ну я же серьезно!.. — растерянно сказал Юра.
За дни трагедии на Дубровке он несколько сблизился со своими соседями по кабинету. Управление работало по усиленному варианту, все — от генерала до прапорщиков — пятьдесят семь часов не уходили с работы, несколько раз Евсеев, Кастинский и Ремнев выезжали на задержания, проверки подозрительных квартир и места, где якобы могли храниться оружие и взрывчатка. Как правило, сигналы не подтверждались, но однажды они накрыли бандитский арсенал в гаражном кооперативе. Дело чуть не дошло до перестрелки, но оперативники не дрогнули, нейтрализовали бандюков, изъяли оружие, а потом сняли стресс бутылкой «Кремлевской особой», конспиративно выпитой прямо в кабинете, где они ели и спали.
К своему удивлению, Юра узнал, что у Ремнева нет семьи в обычном понимании этого слова — он завис в состоянии «полуразвода», ищет любой повод, только бы подольше не возвращаться под сень родного абажура, и фактически живет в общежитии шарикоподшипникового завода — кстати, недалеко от Дубровки. С квартирами у многих был напряг: Кастинский несколько лет ютился в общагах коридорного типа, сейчас снимает комнату в Лианозово, деля ее с одним лейтенантом из научно-технического отдела, а жена с дочерью живет в Твери — он наведывается туда раз в две недели. Оказывается, благополучного Юру они считали баловнем судьбы и за глаза называли «сынком». Это из-за якобы влиятельного отца, который, как ледокол, проложил дорогу отпрыску в светлое будущее. Они ошибались — какой ледокол из отставного подполковника КГБ? «Действительно, — кивнули покаянно коллеги. — Ошибочка вышла…»
Все это выяснилось за той самой волшебной бутылкой, которая успокоила дрожь в руках и ногах, прогнав воспоминания о выглянувшем внезапно в мирной Москве самом всамделишном лике смерти… Они хорошо пообщались, нашли общие темы, коллеги оказались вполне нормальными мужиками, даже Кафку обсудили — оба, как оказалось, терпеть его не могут. Короче, между обитателями кабинета завязались новые отношения. Если еще не дружеские, то уж товарищеские — точно!
— Так я серьезно! — повторил Юра. — Я ведь ни разу этим не занимался! Что там — бланки какие-то особые нужны?.. Или — что?
— Понимаешь, Юра, — медленно проговорил Ремнев, — если серьезно, то за всю свою карьеру мы с Кастинским еще не поймали ни одного американского шпиона. У нас просто опыта такого нет.
Кастинский хмыкнул.
Юра почувствовал, что краснеет.
— Но я же не это имел в виду!..
— Мы тебя хорошо понимаем, — ответил Кастинский. — Ты имел в виду что-то совсем другое. Но помочь ничем не можем.
— При всем желании, — добавил Ремнев.
— Ладно. Спасибо и на том, — сказал Юра и положил перед коллегой досье на экстремистские организации.
— Распоряжение начальника. Раз шпионов могу ловить только я…
Не обращая внимания на возмущенное кудахтанье Ремнева, Евсеев сел за свой стол.
Значит, он поторопился с выводами — никакого товарищества не возникло! Ну и ладно, сами обойдемся…
Юра набрал телефон Шуры. Длинные гудки. Телефон они, похоже, так и не включили. Он положил трубку на рычаг, отправился в спецбиблиотеку и изучил соответствующий приказ. Потом вернулся и написал рапорт на имя генерала Ефимова.
«…ввиду того, что подозреваемые имеют допуск к особо важной информации, прошу санкционировать ограничение полковников Катранова и Мигунова, а также майора в отставке Семаго в фактическом доступе к такой информации, а также разрешить организацию наружного наблюдения и аудиовизуального контроля за перечисленными лицами…»
Подумав немного и вспомнив шпионские триллеры, Юра добавил:
«Считаю целесообразным довести до каждого подозреваемого маркированную дезинформацию, утечка которой поможет идентифицировать источник и определить — кто из перечисленных лиц связан с иностранной разведкой».
* * *
27 октября 2002 года, Москва
— А Достоевского у тебя не найдется, папаша?
Семенов поднял голову. Невысокий парень в лыжной куртке, капюшон опущен на глаза, стоял перед лотком и нахально лыбился, разглядывая его. Потом стал небрежно перебирать укрытые полиэтиленовой пленкой мужские журналы.
Семенов насупил брови.
— Нет Достоевского.
— А Мэрилин Монро? — тут же спросил парень и заулыбался еще шире.
— Кончилась Монро, — буркнул Семенов.
Парень явно чего-то хотел, Семенов только не знал, чего именно. С «крышей» порядок, на гея или кавказца он не похож, налоги выплачены, ширинка застегнута.
— Чего надо? — спросил Семенов прямо.
За мгновение до того, как вопрос прозвучал, улыбка на лице парня погасла, взгляд заскользил в сторону и остановился, как бывает у людей, разговаривающих по телефону. Он отвернулся и торопливым шагом пошел прочь от книжного лотка. Семенов видел, как парень сел в припаркованный перед магазином старый «БМВ» на пассажирское сиденье. «Дворники» на лобовом стекле качнулись, смахивая со стекла водяную пыль, но машина продолжала стоять, никуда не двигаясь.
Семенов вдруг понял, зачем этот парень пришел и кого ждет. Сердце ёкнуло. Ничего, ничего. Он стреляный воробей, суетиться без лишней нужды не станет. Не на такого нарвались.
Рука нащупала в кармане черные пластиковые очки, которые для бывшего сотрудника службы наружного наблюдения КГБ СССР Алексея Федоровича Семенова были такой же неотъемлемой частью имиджа, как для Боярского его широкополая фетровая шляпа. Но не в них дело: вот под очками ножик с острым выкидным клинком, он сейчас может куда больше пригодиться. Только надо, чтобы удобная рифленая ручка сразу влипла в ладонь и ничего лишнего под пальцы не попадалось.
Семенов вытащил очки, покрутил, но надевать не стал. Уже почти зима, снег вот-вот пойдет, да и темнеет рано. Человек в черных очках выглядит на таком фоне диковато и привлекает лишнее внимание. И хотя он уже давно перестал быть невидимкой, но по-прежнему считал, что привлекать внимание совершенно ни к чему. Поэтому очки сунул за пазуху, снова нырнул рукой в карман и на этот раз сразу поймал нож — теперь ничего не мешало, вот и кнопка под большим пальцем…
Нож он купил неподалеку, в подземном переходе, за сто пятьдесят рублей. А в «Кольчуге» точно такой же стоит шесть тысяч! Значит, не точно такой, видно, там сталь другая… Только чем уж таким она другая, если эта в сорок раз дешевле? Если бы из картона или фанеры, тогда понятно… Нет, сталь — матовая, с зеркальной режущей кромкой и зубцами у основания, карандаш вон одним взмахом пересекает! Потому что тот, за шесть тысяч, — для дураков-богатеев, которым все равно, сколько платить. А ему, так лучше и не надо… Алексей Федорович удовлетворенно хмыкнул, поежился на пронизывающем ветру, плотнее запахнул ворот.
Сезон завершается, во второй половине ноября все открытые лотки сворачивают до самого апреля, да и сейчас уже уличная торговля считай что заглохла. Кому из читателей охота перебирать книжные корешки, стоя под ледяным ветром? Уж лучше спрятаться в большом теплом магазине — там, в случае чего, и кофе можно попить…
В салоне «БМВ» белые, запотевшие стекла. Давно ждут. Но, судя по всему, «мама» с «дочкой-музыкантшей» должны скоро объявиться. Самое обидное, Алексей Федорович не знал, кто эти парни: то ли эфэсбисты, то ли бандиты, — те самые, что «крышуют» здешнюю героиновую заводь. Сейчас все на одно лицо, и повадки у них одинаковые. Во втором случае ему, конечно, очень не поздоровится.
Ладно, поживем — увидим.
Семенов поправил выехавший из-под полиэтиленового покрывала край «Кулинарного атласа». Глаза привычно отфильтровывали снующую перед ним с утра до вечера толпу.
Вон, идет военный в полковничьей папахе — прямой, подтянутый, холеный штабист, на рукаве эмблема: перекрещенные желтые пушки, любо-дорого посмотреть. Полковник то ли живет, то ли работает неподалеку — Военный университет рядом, и до Генштаба рукой подать, а может, в универсам заходит за хлебом, колбасой и пельменями, — он часто здесь мелькает.
А за ним в десятке метров — «хвост». Именно что «хвост», Семенов не сомневался. Мужчина в неприметной балахонистой кожанке третий день за полковником как приклеенный ходит. Алексей Федорович вспомнил, как сам топал за объектами, и невольно посочувствовал бывшему коллеге: холод, слякоть, а ты крадись за ним невидимкой, товарищ прапорщик, держи дистанцию, но не теряй из виду! И смотри, не упусти, а то выпрут тебя из Системы и будешь мыкаться на гражданке, в лучшем случае, может, устроишься вот так, книгами торговать… А зимой, кстати, торговли нет, и зарплаты нет, живи себе, голубок, на одну пенсию! И все из-за того патлатого американского шпиона, которого он упустил в семьдесят втором! Был бы сейчас генералом ФСБ или полковником, командовал бы сотнями «топтунов», таких, как вот этот неприметный мужичонка…
Хотя «таких» или «не таких», тоже непонятно: кто он есть, этот неприметный в своей кожаночке? То ли по государеву делу ходит за объектом, то ли жена полковничья его наняла, то ли бандиты. Может, это вообще киллер какой — ликвидацию готовит. Все перемешалось, ничего не разобрать — где свои, где чужие…
Вот «Норд-Ост» взять. Такая оплеуха. Это как если бы белорусские партизаны в сорок втором году захватили здание Берлинской оперы! Семенов не раз потом прокручивал перед глазами тот день двадцать третьего октября, вспоминал пестрый многолюдный поток, прошедший перед его глазами, вспоминал… И не мог вспомнить. Не мог быть уверен, что он видел их. Или, наоборот, — что не видел. В Москве очень много «черных». Он даже перестал их вычленять из общей толпы, глаз привык!.. поскольку московская толпа без них, этих чеченцев, грузин, армян, уже не похожа на московскую толпу. Все привыкли. В иные минуты Семенов будто бы как вспоминал, что — да, именно тот, которого показывали по телевизору, помощник Бараева по имени Руслан… В начале третьего, сразу после обеда, он выходил из метро вместе с молодой женщиной, Семенов еще обратил внимание, что у нее курточка-то уж больно свободная, на два-три размера больше, рукава болтаются… А потом переключился на пьяных шпанят, что затеяли драку у магазина. И — все. И забыл про этого Руслана.
Если это был именно он, конечно.
Семенов не знал. Он сомневался. Ну, на кой, скажите, конспиративному боевику нужно шастать в метро накануне операции?.. Вроде ни на кой. Если только они, бараевцы эти, не планировали параллельный теракт на какой-нибудь из подземных станций…
Все эти дни Семенов сомневался и был очень зол на себя. А если бы?..
Если бы он обратил внимание, то все равно никому ничего не сказал бы. Потому что он больше не сотрудник этой уважаемой организации. Поймать бы этого патлатого да набить ему морду! Хорошенько набить, от души!
А если бы — сказал?
Тогда его все равно никто не стал бы слушать.
А если бы послушали?
Тогда, возможно, не было бы «Норд-Оста». Сто двадцать пять человек остались бы жить-поживать и даже не испытывали бы сейчас ни малейшего удивления или благодарности по этому поводу: они просто просмотрели веселый мюзикл и вернулись домой.
Стал бы тогда он, бывший сотрудник контрразведки Алексей Федорович Семенов, — стал бы он героем на старости лет? Может, и стал бы, кто знает. Может, и не стоял бы уже здесь, как придурочный Дед Мороз… В кровь изгваздал бы патлатого паразита-америкоса, если бы попался…
Нет больше сил стоять здесь, наблюдать, как страна катится в пропасть, и ничего не делать. Нет сил молчать. И Алексей Федорович не смолчал. Два дня назад он пришел в Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, там он поговорил с белобрысым старлеем и все рассказал про подозрительных «дочек-матерей», и даже заявление написал, как полагается. Вот так. Только теперь он не знал, кто приехал по его сигналу, — «свои» оперативники или бандюки, «крышующие» героиновую торговлю, которым старлей слил информацию о чересчур ретивом торговце книжного лотка.
У желтой линии притормозил сверкающий «Вольво» с мигалкой и номерами Министерства обороны. Полковник сел в нее, укатил куда-то. «Хвост» тут же достал мобильник и отчитался. А потом завернул в кафе спокойно выпить чаю или чего покрепче. Он свое дело сделал — передал «объект» коллегам. Отдохни, коллега, согрейся.
А вот и «мамаша» с «дочкой» вывернули из Благовещенского. Наконец-то. У «БМВ» напротив магазина тут же включился двигатель, из выхлопной трубы вырвалось облачко дыма. Стекло со стороны водителя медленно поползло вниз — это условный знак, значит, дозу ждут. Подозреваемые осмотрелись и двинулись к машине.
Семенов смел щеточкой воду с полиэтилена, достал сигарету, закурил.
«Мамаша» склонилась к открытому окну «БМВ». «Дочка» с вялым любопытством поглядывала по сторонам. Потом распахнулась задняя дверца. «Героинщицы» проворно скользнули на сиденье, дверца захлопнулась. И в ту же секунду коротко взвизгнули покрышки. «БМВ» рванулся с места, выскочил с парковки и, рискованно вклинившись в ряд идущих по Тверской машин, исчез из поля зрения.
Вот и все.
Алексей Федорович перевел дух. Значит, не бандиты все-таки. «Свои». Значит, он все сделал правильно и его сигнал был услышан.
Он открыл термос с кофе, достал из сумки бутерброд, пообедал. Изредка кто-то останавливался у лотка, задавал ему какие-то вопросы. Алексей Федорович бойко общался с покупателями, забыв о холоде и дожде, и даже сумел продать подарочное издание «Сокровищ Алмазного Фонда». Глаза все это время привычно отфильтровывали толпу в поисках шпионов, террористов и наркоторговцев. Что ж, возможно, он больше не будет молчать. Он даже пожалел, впервые за все это время, что сезон заканчивается и лоток придется сворачивать. Такая отличная точка… И жить до весны придется на одну пенсию… Эх, патлатый, попадись ты только!