Глава 12
Легенды прикрытия
Решение по Мигунову принимал не Паркинсон. И даже не Фоук, хотя именно он, скорее всего, и «продавил» его в высоких инстанциях. Но озвучить это решение, а также заручиться поддержкой лучшего в ЦРУ «композитора ситуаций», специалиста в области оперативного моделирования, предстояло именно Паркинсону — как шефу Русского отдела.
Специалист по эксфильтрации Грант Лернер в последние годы стал носить линзы и зачесывать назад слегка поредевшие волосы. Во всем остальном он оставался прежним Лернером: точным, циничным, холодным, даже демоническим, с возрастом все более походившим на зрелого Джека Николсона в «Иствудских ведьмах» — на первый взгляд не похожего на дьявола, но между тем именно им и являющимся.
Лернер внимательно выслушал начальника Русского отдела, вычленил главное и задал уточняющие вопросы:
— Значит, Родион Мигунов не просто перспективный агент, но и «ключ» к важной стратегической операции?
— Да, — ответил Мел.
— И условием выполнения возложенной на него задачи он поставил освобождение из особорежимной колонии его отца — того самого «Зенита»?
— Да, — кивнул Паркинсон.
— И вы согласились на его условия, — не спросил, а утвердительно сказал Лернер.
— Да.
— И теперь вы хотите, чтобы я повторно попытался сделать то, что один раз мне уже не удалось?
Паркинсон взглянул на свои ладони, длинные и сухие, как у египетской мумии, и в четвертый раз сказал:
— Да.
— Такого в моей практике еще не было.
Лернер поднялся, одернул пиджак.
— Я подумаю, — сказал он на прощанье.
Грант перезвонил через неделю и назначил встречу.
— Я возьмусь за эту работу, — без прелюдий сообщил он. — Первое, что мне нужно, это свободный, в разумных пределах, бюджет.
— То есть неограниченный, — уточнил Паркинсон.
— Второе, — сказал Лернер, пропустив замечание мимо ушей. — Мне необходимо попасть в состав международной экспедиции «Заозерский феномен», которая начнет работу через месяц. Легенду я продумаю, вы обеспечите ее достоверность.
— Я понял, — сказал Паркинсон и растянул губы в улыбке. — Это все, или будет еще что-то третье?
— Не исключено, что появится. И третье, и четвертое, — спокойно сказал Грант Лернер. — Во всяком случае, работать мы будем по нескольким линиям одновременно. Я продумаю легенды прикрытия…
* * *
Антарктика. Минус сорок два. Ветер двадцать восемь метров в секунду. База поискового отряда доктора Б. Эшборна в сотне километров от антарктической зимовки «Старый Палмер». Это территория так называемой «Южной Метеоритной Плантации». Шесть пирамидальных палаток, дизель-генератор, вездеход. И голубой флажок с забавным пингвином и аббревиатурой ANSMET (Антарктическая программа по поиску метеоритов), чудом не разлетевшийся еще на мелкие клочки под ударами ветра. Из-за поломки солнечных панелей четыре человека остались на базе, чтобы устранить неисправность. Остальные члены группы на снегоходах цепью прочесывают ледник в поисках вожделенных серых, черных и бурых вкраплений на ослепительно белой поверхности. Сверяясь по GPS-навигаторам, группа достигла рубежа, где вчера поиски были остановлены. Большая часть людей спешивается и чуть ли не ползком, пригибаясь под ветром, продолжает путь на своих двоих — так больше вероятности ничего не пропустить. Несколько человек подгоняют снегоходы следом, не давая морозу обездвижить технику.
— Бэзил, это Хогвуд. Сейчас у меня пальцы отвалятся, Бэзил, — пожаловался по внутренней связи человек в оранжевом климатическом комбинезоне. Лица не разглядеть, оно спрятано за черной шерстяной маской. — Только начали, а мне уже кажется, будто пассатижами кости дробят.
Они шли в пятнадцати метрах друг от друга, но переговариваться без рации было невозможно, в воздухе стоял реактивный гул.
— Это все ветер, — отозвался доктор Эшборн. — Сделай «наши пальчики играли».
— Делал. Не помогает.
— Тогда думай о другом. О приятном.
— Я думаю о других странах, Бэзил. Где нет такой чертовой погоды.
— Вот-вот.
— Даже в Сибири сейчас теплее, чем здесь! Главное, метеоритов там сейчас куда больше, чем здесь! И не этих «клопов», которые мы с тобой ищем… Глыбы никелистого железа! Свежего, без следов контаминации! Глыбы! Слышишь меня?
— Еще не факт, что железо, — буркнул Эшборн. — А если кометное тело? Или каменный хондрит?
— Я никак не возьму в толк, как это могло произойти! — Хогвуд, похоже, его не слышал. — Гигантский метеорит! Невероятно! «Заозерский феномен»! Событие планетарного масштаба! Я чуть не спятил от радости, когда услышал! С семи лет мечтал о чем-то таком! Нет… с пяти лет! Мечтал — и вот на тебе, дождался!..
— Если будешь орать, воспаление легких подхватишь вдобавок, — предупредил его доктор Эшборн.
— Ведь я лично вручил наши с тобой заявки этой старой лисе Гульвигу! Он заверил, что место в международной экспедиции нам обеспечено! Сто процентов! Сто двадцать процентов! Можешь, говорит, заказывать билеты в Заозерск и покупать бутылку шампанского! Черт побери, Бэзил, ведь мы с тобой ученые с мировым именем! У нас самый высокий рейтинг цитирования в сообществе! Как так могло получиться? А?
Доктор Бэзил Эшборн ничего не ответил, но даже маска его (точно такая же, как у Хогвуда), кажется, приобрела трагическое выражение.
— А он кто такой? Этот П-пер… П-першинг какой-то!! — от возмущения Хогвуд даже заикаться начал. — Сэмюэл, мать его, Першинг! Раздери меня медведь!! Кто он вообще такой, Бэзил? Ты слышал о нем хоть что-нибудь?
— То же, что и ты, — с горечью проговорил доктор Эшборн. — Что было написано во вчерашнем бюллетене Комитета: «Родился… окончил… участвовал…».
— У него ни одной публикации даже нет!! — взвыл Хогвуд, заглушая антарктический ветер. — Это какой-то мойщик колб! Чистильщик лабораторных кювет! И это его кандидатуру утверждают в состав экспедиции, оставляя нас с тобой за бортом! Ну, где справедливость, а?!
— Я думаю, никакой он не мойщик колб, — сказал Эшборн.
— То есть? — опешил Хогвуд. — А кто он тогда?
— Не знаю. Хотя… Да ты и сам ведь догадываешься наверняка. Не мальчик уже. Лучше не обсуждать эту тему.
— Нет! Ни о чем таком я не догадываюсь, Бэзил! Кто он, этот хренов Сэмюэл Першинг, скажи мне, ради Бога!
Доктор Эшборн внезапно затормозил, словно устал сопротивляться дующему в лицо ветру, покачнулся, медленно-медленно наклонился и уперся руками в колени. Хогвуду показалось, что ему стало плохо.
— Эш?..
— Все нормально, — ответил доктор. — Кажется, есть неплохой осколок. Он у меня прямо под ногами.
Профессор Хогвуд устремился к нему — нет, скорее поплыл зигзагообразными галсами, словно парусник, лавирующий против ветра. Тем временем доктор Эшборн выковырял альпенштоком изо льда черный камешек сантиметра четыре в диаметре, приготовил стерильный пакет и тефлоновый контейнер, куда собирался погрузить метеорит и образцы льда из места его лежки.
— Отличный экземпляр, — сказал он подплывшему Хогвуду.
— Да, — согласился Хогвуд. Помолчал и добавил: — Теперь у меня новая мечта, Бэзил. Мечтаю убить этого Першинга. Вот этим альпенштоком. И Гульвига, кстати, заодно…
— Это уже было в мировой истории, — пробурчал Эшборн. — Помнишь убийство Троцкого?
* * *
Арчибальд Гульвиг, известный исследователь метеоритов и председатель международного Комитета по изучению «Заозерского феномена», несколькими днями ранее задал похожий вопрос:
— Да кто же этот ваш Першинг?
И даже добавил саркастически:
— Вы вообще в своем уме, мистер… э-э…?
— Джонс, — напомнил человек, расположившийся в кресле напротив.
Несмотря на то что кабинет, в котором происходил разговор, по полному праву и безраздельно принадлежал метеоритологу с мировым именем А.Гульвигу, сторонний наблюдатель мог подумать, что хозяином кабинета является не он, а мистер Джонс. Клайв М. Джонс (так значилось в визитке) сидел, как сидят люди в своем родном, давно обжитом и любимом кресле — раскинувшись чуть ли не по диагонали, свободно закинув ногу на ногу и приобняв спинку кресла, словно это была его лучшая подружка.
— Так вы в своем уме, мистер Джонс? — повторил Гульвиг последнюю часть своего вопроса, видимо, считая ее наиболее важной.
— Да, — просто ответил мистер Джонс. — В научном учреждении, которое я представляю, сотрудники моего профиля проходят обязательное медицинское освидетельствование дважды в год. У нас очень придирчивые врачи, мистер Гульвиг.
— Научное учреждение? — оскалился Гульвиг и потряс в воздухе визиткой, только что врученной ему мистером Клайвом М. Джонсом. На визитке под фамилией значилось: «Инновационный Центр стратегических разработок „Магнус“, Лэнгли, Вирджиния». — Знаю я этот ваш Центр! В Лэнгли решили оседлать науку! Еще одно дочернее предприятие ЦРУ!..
— Но мы всегда использовали научные методы, мистер Гульвиг!
Клайв М. Джонс посмотрел собеседнику прямо в глаза и улыбнулся. Улыбка у него была препротивная.
— А мистер Першинг, кстати, имеет научную степень. Или даже две, точно не помню… Если хотите, могу позвонить уточнить.
В его облике и речи было столько неприкрытого цинизма, что Гульвиг, выдержавший немало ученых баталий (а ученые — существа ядовитейшие), даже немного опешил.
— И на этом основании, — проговорил он, растягивая слова, чтобы до собеседника лучше дошел их извращенный чудовищный смысл, — я должен включить этого вашего Першинга в состав авторитетнейшей международной экспедиции?!
Мистер Джонс почесал мочку уха.
— Да.
Это прозвучало, как «число „пи“ равно 3,141». Он достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку.
— Давайте подсчитаем кое-что, мистер Гульвиг. Правительство Соединенных Штатов оплачивает третью часть экспедиции через Фонд развития перспективных исследований. Сюда входит полное техническое и материальное обеспечение работы членов экспедиции от США, а также многое из оборудования и транспорта…
— А вы какое отношение имеете к этому? — раздраженно бросил Гульвиг.
Мистер Джонс с улыбочкой погрозил ему ручкой: терпение, терпение.
— Мы ведь отчасти кормимся из того же корыта, мистер Гульвиг. В правлении Фонда немало людей, преданных интересам Фонда. Игнорировать это не следует, тем более что это, как бы… чревато. Иначе говоря, мы с вами просто поделились своими кровными. Отрезали кусок своего пирога и, не афишируя это, преподнесли вам. Но можем и забрать его обратно. В таком случае международной экспедиции придется обойтись без американских ученых.
Гульвиг наклонился вперед. Откинулся на спинку кресла. Пожевал кончик карандаша. И покачал головой:
— Я вам не верю.
В ответ Мистер Джонс набросал на листке блокнота несколько семизначных чисел и данные банковских реквизитов, которые, без всякого сомнения, могли быть известны только самому А.Гульвигу, финансовому директору Комитета и двум-трем сотрудникам Фонда развития.
— Здесь все правильно? По-моему, это очень щедрое вознаграждение за такую малость, как участие Першинга в экспедиции, — сказал мистер Джонс, демонстрируя блокнот собеседнику.
У известного метеоритолога А. Гульвига отвисла челюсть.
— Но состав экспедиции уже укомплектован, как же я, по-вашему…
— Очень просто, — улыбнулся мистер Джонс. — Покажите мне список.
Гульвиг, не выпуская изо рта карандаш, полез в стол и достал отпечатанный на принтере лист бумаги с «шапкой» Комитета по исследованию «Заозерского феномена». Мистер Джонс, почти не глядя, размашисто черкнул в списке и вернул его Гульвигу.
— Вот и все.
— Но вы вымарали не одну, а целых две фамилии! — воскликнул тот, ознакомившись с результатом вмешательства.
— О, я просто забыл сказать, — весело ответствовал мистер Джонс. — У мистера Першинга есть ассистент… Даже, точнее сказать — молодая симпатичная ассистентка.
* * *
Так кто же он такой, мистер Першинг?
Если есть все-таки в глубинах космоса пресловутая «темная энергия», то это, без сомнения, он. В чистом, так сказать, виде. Если есть химическое вещество, одного миллиграмма которого достаточно, чтобы вскипятить океан, то это опять-таки — он. Если есть в мире созвучия, способные разбивать стекло, гнуть металл, заставлять людей двигаться и думать в одном ритме, подобно фигуркам в музыкальной шкатулке, — и это он, мистер Першинг.
Он же — Грант Лернер, специалист класса «А» Управления внешних операций Центрального Разведывательного Управления США. Кстати, сравнение с созвучиями ему кажется более точным. Он во всем любит точность. Он любит музыку. Он любит дирижировать.
* * *
Начальник особорежимной колонии Савичев просто за голову схватился. О прибытии делегации правозащитников в ИК-33 его предупредили буквально за три дня. Звонил полковник Башило, заместитель начальника Заозерского управления ФСИН:
— Метеоритом в тебя не попали, Савичев, зато дерьмом попадут. Готовься. Вся «тяжелая артиллерия» из Москвы прибывает, там один Любчик Лондонский чего стоит… А еще бабцы из «Линии Защиты».
— Так, может, это… Не пустим? У нас же не простая колония…
— Ты головой думай, головой! Это не журналисты к тебе едут! Это передовой отряд мирового империализма! Они такую вонь поднимут, что и тебя снимут, и меня, а может, и кого повыше…
— Но откуда они все взялись? — выпал в осадок Савичев. — Вот так, вдруг?
— Знать не знаю. Из Москвы только что сообщили, сами в шоке. Я так понимаю, Любчику срочный заказ скинули, вот он и стал рынду бить. А это он умеет, натренировался….
— Может, во ФСИНе кто-то под нас копает?
— Ты это брось, Савичев. Это тебе не рыбный базар на Индигирке. Так ты еще нашу систему в предательстве заподозришь!.. Никому мы в Службе не сдались, и медвежий угол наш тоже. Говорю ж тебе: они сами там в шоке… Короче, готовься и соображай по ситуации. Будь пошустрее. Держись, Савичев.
Мать моя!
Отряды — драить!! Красить!! Быстро! Территорию — до блеска! «Парашную» яму — накрыть и огородить! Все «левые» производства — приостановить до особого распоряжения! Баня! Кухня! Срочно доставить продукты из НЗ в Чапурино! Оперуполномоченному Марченко — провести общую беседу с заключенными и индивидуальный инструктаж с привлечением сил Заозерского спецназа! Что еще? Санизолятор — фельдшер Ивашкин! — где лекарства? Где чистые простыни и одеяла? Где медицинские карточки?.. Что тут у вас за свинарник, в конце концов?! Что правозащитники скажут?
А они уже тут. Десять человек на транспортном МИ-26. Восемь мужиков из «Хельсинкской федерации», «Международной амнистии», Федерации прав человека, Комитета против пыток… Не хватает только Союза охраны диких животных. Красавчик Любчинский — в яркой лыжной куртке, будто на курорт приехал. И две женщины — молодые, здоровые, белозубые. Наверное, специально подбирали таких, чтобы у заключенных в голове перемкнуло. Еще одна провокация…
В столовке сегодня гречка с тушенкой, специально для них расстарались, а они — нет, спасибо, давайте начнем работать, времени в обрез. Разгруппировались, цели распределили, бросились в атаку. Дамы из «Линии Защиты» с диктофонами наперевес по общим отрядам пошли, по обслуге.
— Есть ли у вас теплое белье? Откуда у вас этот порез на руке? Когда последний раз прибегали к помощи психолога? Не применяют ли против вас методы силового воздействия?
Арестанты им что-то мямлят в ответ, в смысле, все пучком. А сами на груди пялятся, на задницы, на ноги, многие ведь годами живых баб не видели, даже старухи чапуринские им в диковинку, — а тут сразу две столичные фифы!
Только Дуля-Пернатый и пару еще таких, как он, «оперначенных» до самого мозга, — этим по барабану все.
— Как вы думаете, разрешат ли нам провести гей-парад на территории ИК? — это Дуля у одной из дам поинтересовался.
Та на полном серьезе пообещала посодействовать. Весь отряд так и покатился.
Трое мужиков из «Амнистии» в санизолятор рванули, Ивашкина потрошить. Двое — на кухню, двое — на территорию. Любчик Лондонский — в основной корпус — к спецконтингенту, к пожизненникам. И все быстро так, споро, ловко, будто квартирные воры, которые заранее знают, где что лежит ценного. Лейтенанты фсиновские только и успевали присматривать, чтобы наркоту или еще что-то не передали втихаря.
В тринадцатой камере Любчинский дольше всего проторчал. Блинов ему с порога начал задвигать про то, как он, рискуя жизнью, спасал страну от проституток, СПИДа и морального разложения, но Любчик глянул его карточку и сразу посоветовал изложить все это в письменном виде и выслать на адрес Хельсинкской федерации по правам человека. А потом за Мигунова взялся. Копия карточки у Любчика на коленях лежала, он в нее даже не заглянул, сразу видно — готовился заранее, изучил от и до…
— Вы считаете, что осуждены незаконно? Подавали протест? жалобу? апелляцию? Продолжаете апеллировать?.. То есть как это — у вас нет возможности защищаться?.. А-а, понятно: имущество ваше конфисковано, вам нечем оплатить услуги квалифицированного адвоката, а государственные юристы исполняют свои обязанности формально?.. Но ведь это возмутительно! Следуя этой схеме, можно кого угодно осудить за что угодно! Ведь чем тяжелее обвинение, согласитесь, тем больше у человека должно быть возможности оправдаться!
Мигунов сперва как-то вяло реагировал на эту галиматью, а потом вдруг что-то с ним сделалось. Прорвало. Начхал он на инструктаж, на карцер, на все начхал. Стал рассказывать, как подтасовывали улики во время следствия, как судья все покрывал внаглую, как адвокат молчал, как потом спецом посадили в одну камеру с маньяком-убийцей, которого подговорили придушить его во сне, чтобы, значит, концы в воду и дело закрыть. И вот он уже много ночей не спит, чтобы Блинов к нему не подкрался, а силы на исходе, долго он так не выдержит и надо что-то срочно предпринимать… У Блинова, который все это слушал, ясное дело, тут же истерика, он так и рванул бы Мигунова зубами за глотку, если бы дежурные надзиратели и фсиновцы московские не вмешались.
А Любчик просто в восторг пришел. Диктофоном своим размахивал, как кастетом, обещал все это так не оставить.
И еще долго потом успокоиться не мог, все по территории метался, будто искал что-то. Сопровождающие думали, ему туалет нужен. Проводили в туалет, а он выскочил оттуда и дальше мечется, в блокноте записи какие-то делает, рисует что-то, чертит. Это, говорит, проверяю соблюдение санитарных норм по застройке и площади в расчете на одного заключенного…
Короче, все восемь часов, пока они не сели обратно в свой МИ-26 и не улетели, вся колония ходуном ходила. Да и после брожение продолжалось — как-никак увидели заключенные людей с воли, которые этим вечером могут пропустить стаканчик на сон грядущий, подремать перед телевизором, да еще бабы эти — шутка ли сказать! Бабы им здорово головы взбаламутили. И жопами своими, и словами. Забрезжило у них впереди что-то такое, свет появился — а вдруг и вправду дела пересмотрят? Шумно стало в колонии, неспокойно, короче, началось «мутилово». А тут и до бунта недалеко…
Проклиная на чем свет стоит правозащитников, полковник Савичев поднял весь личный состав, пошли гулять дубинки по общему отряду: заткнуться! на пол! пять суток карцера! десять суток! Автоматчики на вышках получили дополнительный боекомплект, молчат, дышат в приклады, держат общий отряд и основной корпус на мушках…
И никому невдомек, что невидимый дирижер уже отрезал взмахом палочки эту часть пьесы: сыграно, благодарю. Затихает, скользит вниз опасное крещендо, замолкает под ударами и угрозами обслуга, выстраиваются покорно на плацу, зажмуривается от слепящих лучей прожекторов, насквозь прожигающих их лица и фигуры. Тише, тише. Вот так… Тишина… Переходим ко второй цифре.
* * *
«Архипелаг Сибирь-2010. Затерянные судьбы новой эпохи». Пресс-конференция, посвященная итогам поездки международной группы правозащитников по исправительным учреждениям Восточной Сибири, состоялась в одном из залов «Крокус Сити Холла».
— Для многих людей Сибирь является символом тюрьмы. Символом неправедного возмездия. Символом ада. Ада своеобразного. В обычный ад попадают грешники. В Сибирь часто ссылались лучшие умы России. Так было двести и триста лет назад. Так, мы считаем, обстоят дела и сегодня. Как и раньше, Сибирь остается своего рода диким краем, островом, отрезанным от нас дальними расстояниями и плохими дорогами. Климатом, тайгой, болотами. Именно поэтому нигде, кроме Сибири, вы не найдете такого количества исправительных учреждений особого и строгого режимов, где содержатся особо опасные, по мнению системы, преступники. Что такое колония, затерянная в тайге, откуда до ближайшего населенного пункта можно добраться только по воздуху?.. Не удивляйтесь тому, что я скажу, господа. Все-таки на подошвах моих ботинок еще не высохла грязь Заозерска и Средне-Колымска… Так вот, типичное сибирское ИК начала двадцать первого века представляет собой изолированное сообщество, подобное крохотным островным общинам Океании и Полинезии эпохи географических открытий. Тирания. Деспотизм. Культ грубой силы. Животные инстинкты. Темные страсти. И как-то помимо воли в голове сразу начинают звучать слова известной песенки: ну почему аборигены съели Кука?
Известный правозащитник Станислав Любчинский, открывавший пресс-конференцию, сделал секундную паузу и улыбнулся.
— Вопрос не праздный, господа. Дело в том, что это все-таки исправительные учреждения, преступники там и в самом деле имеются. Убийцы, насильники. Опасные для общества индивидуумы. Но парадокс в том, что им-то как раз живется лучше других, сытнее и вольготнее… Постойте, а кто такие эти другие? — спросите вы. Отвечаю: обычные невинные люди, которые неизбежно оказываются в местах лишения свободы. По разным причинам: политическим, экономическим, по причине обычного российского раздолбайства, простите за выражение. Пусть они далеко не безупречны, эти люди, но вся их вина состоит лишь в том, что они случайно оказались на пути государственной машины. И теперь размазаны по лобовому стеклу, как насекомые. Только это все-таки люди, господа. Живые, несмотря ни на что, люди. У каждого следа на этом лобовом стекле есть своя биография. Есть жена, сын, дочь, мать, отец. Друзья. Любимая работа. Дом. Только все это в прошлом… Такие люди есть. Их немало. За время поездки мы собрали массу информации, которую еще предстоит проверить, обработать и, конечно, попытаться помочь тем несчастным, которые оказались на этом затерянном в океане таежных лесов и головотяпства острове… Теперь, пожалуйста, ваши вопросы, господа.
Из набитого журналистами конференц-зала поднялось множество рук. Любчинский милостиво кивнул молодому человеку, сидевшему в первом ряду.
— Роберт Смайли, «Вашингтон Пост», — представился молодой человек. — Вы не могли бы назвать нам хоть одну конкретную фамилию? Самый яркий пример этого, как вы выразились, головотяпства?
— Даже не головотяпства. Гораздо хуже, — Любчинский надел очки, снял со стопки бумаг перед собой верхний лист, вгляделся в него. — Кстати, интересное совпадение: этот осужденный отбывает наказание в колонии, прозванной «Огненный Остров». Опять-таки, остров… Итак — Сергей Мигунов, полковник РВСН. Ракетчик. Тридцать лет безупречной службы Родине. На полигоне, где он служил в начале 70-х, восемь лет назад был обнаружен предмет, идентифицированный как следящий прибор. Шпионская техника. Скандал. Тем более что обнаружили его — вы не поверите, — в голове статуи Ленина…
В зале послышался смех.
— Вы знаете, — Любчинский снял очки, прикусил зубами дужку и, задумчиво прищурившись, посмотрел в зал. — Если в расположении секретного полигона находят шпионский прибор — якобы шпионский и якобы прибор — который год за годом якобы передавал сведения нашим злейшим врагам…
Он тонко улыбнулся.
— В таких случаях в нашей армии срабатывает чисто языческий обычай: боги войны требуют жертв. Голову. Две. Три. Чем больше, тем лучше. Чем выше ранжируется жертва, тем выше шансы умилостивить разгневанных богов. И этим обстоятельством Система очень умело воспользовалась…
* * *
…Дирижер поощрительно кивает солисту: неплохо. Левая рука оглаживает воздух, поддерживая, ускоряя ритм, а правая с зажатой в ней палочкой указывает на медную секцию — трубы, ваша очередь!
* * *
Газета «Вашингтон Пост», США:
«По оценке группы международных правозащитников, количество невинно осужденных в колониях Восточной Сибири может приближаться к трем тысячам человек. Особое впечатление производит пример полковника Мигунова, осужденного якобы за двойное убийство и измену Родине. Он стал жертвой шпионского скандала, начавшегося после обнаружения спутниковых сканеров на старом ракетном полигоне и линии связи министерства обороны России. Эксперты считают, что „сканеры“ на самом деле могли оказаться муляжами, а скандал был раздут, чтобы отвлечь внимание общественности от потрясшего страну в конце 2002 года теракта на Дубровке, когда доверие граждан к силовым структурам катастрофически упало…»
Телеканал «Фокс Ньюс», США:
«…В отношении полковника Мигунова была применена технология „финансового паралича“, когда сразу после предъявления обвинения все движимое и недвижимое имущество подозреваемого арестовывается. Таким образом, Мигунова лишили возможности прибегнуть к услугам квалифицированных адвокатов. Суд над ним проходил в закрытом режиме…»
«Газета Выборча», Польша (из интервью с С. Любчинским):
«…О каком двойном убийстве может идти речь? Это просто смешно! Я внимательно изучил дело и обнаружил, что у следствия не было ни одного факта, только косвенные улики! Первое — несчастный случай на полигоне (напомним, Мигунов тогда только-только закончил военное училище, а погибший был его лучшим другом). Второе — сердечный приступ у человека, пьющего давно и много, а перед этим пережившего семейную катастрофу! И — интересный факт! — он тоже был другом Мигунова!.. Следствие повесило бы на него также смерть родителей, если бы это не выглядело чересчур уж нелепо!..»
Телеканал «КетНет», Бельгия:
«…Мораторий на смертную казнь вынудил российские органы исполнения наказаний прибегнуть к скрытым методам, на деле оказывающимся куда более жестокими и изощренными, чем казнь на электрическом стуле или через повешение. Вопиющий пример „дела Мигунова“ поразил весь цивилизованный мир. Осужденный полковник был помещен в крохотный бетонный бокс с маньяком, на чьем счету не менее 12 убийств. По договору с начальством исправительной колонии, маньяк угрожал Мигунову задушить его во сне. В результате полковник почти не спит уже восемь лет, его здоровье серьезно подорвано, но он не теряет мужества и решимости изменить свою судьбу…»
Новостной сайт агентства «АФП», Франция:
«…На самом деле это знаковое дело. Не просто результат судебной ошибки, как это сейчас принято считать. Когда-нибудь в исторических анналах „дело Мигунова“ будет означать наступление нового этапа во внутренней политике России. Этапа гонений, политических репрессий и отката к сталинским методам управления. Отрабатываются новые карательные технологии „финансового паралича“ и „психологической казни“, которые сопоставимы с практикой внесудебных расправ 30-х годов…
* * *
Воздетая ладонь развернута чашей, длинные сильные пальцы медленно сжимаются, словно раздавливают невидимое яблоко. Хоровая группа внимательно следит за каждым движением руки дирижера. Вот пальцы наконец сжались в кулак, рука быстро выстреливает в их сторону: дайте мне аккорд, сукины дети! Чтобы стены дрогнули от адских волынок!
* * *
…«Просыпайся, страна! Просыпайся, Россия!» — скандируют митингующие у здания Министерства юстиции.
Группа правозащитников во главе с Любчинским, оформившихся недавно в новую организацию «Архипелаг Сибирь 2010», присутствует в полном составе. Десятка полтора молодых активистов держат длинное белое полотнище: «Мигунов не спит! Просыпайтесь и вы!». Несколько пожилых людей с плакатиками: «Требуем пересмотра дела полковника Мигунова!», «Нет психологической казни!», «Нет наступлению реакции!» Журналисты с камерами. Милицейское оцепление. Уличные зеваки.
«Просыпайся, страна! Просыпайся, Россия!»
У тротуара резко притормаживает ярко-красная «ауди». Из машины выскакивают четыре девушки. Из одежды на них только кроссовки. Голые тела раскрашены черными вертикальными полосами, имитирующими арестантскую робу. «Мы не спим с Мигуновым!» — выкрикивают девушки хором на «раз-два-три». Они синхронно подпрыгивают, как мячики, размахивают руками. Несколько журналистских камер тут же разворачиваются в их сторону, один оператор выбегает к дороге, чтобы поймать более интересный ракурс. Капитан и двое рослых сержантов из оцепления рысцой приближаются к девушкам, требуя прекратить безобразие.
«Просыпайся, Россия!»
«Мы не спим!.. Мы не спим!.. Мы не спим с Мигуновым!»
Строй оцепления скособочился, смялся. Зеваки прибывают. Кто-то залихватски свистит. Все с интересом наблюдают (журналистские камеры в том числе), как капитан и двое сержантов пытаются надеть наручники на голых девушек. В это время раздается громкий хлопок. У ограды министерского здания клуб дыма и огонь — кто-то бросил шашку или петарду. Молодой милиционер из оцепления кричит «Стоять, сказал!», покидает строй и бежит куда-то — предположительно, за одним из молодых активистов, который бросил полотнище и тоже куда-то бежит. Часть митингующих выскакивает наперерез милиционеру. Кто-то падает. Кто-то кричит. Капитан, сбив на затылок фуражку, по рации требует подкрепление и автозак. Девушки прыгают, скандируя: «Мы не спим!.. Мы не спим с Мигуновым!»…
Телеканал «Евроньюс», утренний выпуск:
«После вчерашнего инцидента у здания Минюста несколько активистов движения „Неспящие“ приковали себя наручниками к решетке ограды министерства на улице Житной. Они заявляют, что будут сидеть здесь и бодрствовать, поддерживая себя энергетиками и медикаментами, пока несправедливо осужденный полковник Мигунов не выйдет на свободу. Поддержку „Неспящим“ оказала правозащитная группа „Архипелаг Сибирь 2010“ и другие организации. На тротуаре состоялся импровизированный концерт московской панк-группы Дениса Буйского. (Д. Буйский в кадре: „Мы включаем звук погромче! Мы просто хотим помочь этим ребятам не заснуть! А всем остальным желаем проснуться!“)
Этой ночью, по свидетельству очевидцев, между тремя и четырьмя часами группа автомашин, непрерывно сигналя, проехала на высокой скорости по Садовому кольцу. Предполагается, что это также была акция движения «Неспящие»…»
* * *
К шквалу мощного крещендо демонический дирижер мановением руки подключает литавры. Музыканты в черном — лица строгие и сосредоточенные, как у древних жрецов, — синхронно взмахивают палочками: трам-бам-бам-бам! трам-бам-бам-бам! В грудь начинает биться тревожный, распирающий сердце ритм.
* * *
Изменения в повестку дня пленарной сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы были внесены буквально за два часа до начала работы. В результате появился новый, третий, пункт: «Срочные дебаты. Резонанс вокруг дела полковника Мигунова (Россия)».
Когда повестка была оглашена, Юрий Косоворотов, постоянный представитель РФ, попросил слова:
— В так называемом «деле Мигунова» нет никакой проблемы, господин председатель. Это сугубо внутреннее дело моей страны. Я заявляю протест и требую исключить этот пункт из повестки.
— Протест отменяется, господин Косоворотов, — ответил председатель ассамблеи. — В Комиссию по правам человека поступила официальная жалоба от группы правозащитников. Мы не можем ее игнорировать. Правозащитники требуют проверки всех обстоятельств дела и рекомендаций Комиссии. Да и многие из членов парламента желают высказаться на этот счет… Думаю, вам будет полезно послушать, господин Косоворотов.
Дебаты прошли бурно, но споро. К концу рабочего дня был составлен текст резолюции, осуждающей применение «психологической казни» в России и требующей самого внимательного пересмотра дела Мигунова Комиссией по правам человека.
* * *
Сперва это были крохотные блестки, искры, они пробивались из бетона, будто через некие крохотные отверстия, за которыми не земля и грязь, а погожий солнечный день. Наверное, их один Бруно замечал, все остальные молча пыхтели сзади. Но у Бруно глаз острый, диггерский глаз, от него ничего не скроется. Искры попадались все чаще и чаще, пока это не стал спокойный ровный свет, идущий неизвестно откуда. Как красное золото самой высокой пробы. Бруно обернулся, прикрикнул:
— Шевелись, дылды! Почти пришли!
Развилка. Направо. Шлюзовая камера, сложенная из золотых слитков. Нет, ну неплохо, а? Сразу за камерой — сброс. Он знает дорогу! Он уже нашел! Туда, вперед — где еще ярче, еще жарче волшебный свет!
Стены тоннеля сделались гладкими, в них пляшут, изгибаются, странно перетекают друг в друга искаженные отражения. Чистое золото! А под ногами течет что-то, на вид и запах здорово напоминающее чивас регал. Тоже неплохо.
Бруно понял, что Боровицкий холм совсем близко, а может, они уже под ним. Такая, епстыть, пещера чудес — это неспроста, это значит, Кремль вверху, а они забрели в самый тайный секретный тоннель на самой охрененной глубине, куда простому смертному не попасть. Вот дела! Даже Леший не смог. А он, Бруно Аллегро, сделал. И так легко это у него получилось, как два пальца. Надо было раньше идти, самому, он бы этого золота огреб сколько хочешь. Разок монтировкой врезал по стенке, год веселой жизни обеспечен. Врезал пару раз — вилла на острове. Врезал как следует, с душой — самолет тебе или яхта, как у Абрамовича…
— Вэй! Ты чего? — гаркнул вдруг над ухом Ваха, вырвал монтировку из рук. — Почему бьешь в стена? Что сделался с тобой?
Бруно боднул Ваху головой в живот, отскочил, упал. Встал, снова бросился. Подбежали Тимур и Саид. Тимур ударил Бруно по щекам, встряхнул его.
— Да он коксом обдолбался, Амир!
— Так заберите у него кокс, больше не давать! — сказали из темноты.
Бруно сел на корточки. Изо рта тянулась нитка кровавой слюны, глаза разбегались в стороны. Он часто дышал. Он ничего не мог понять.
Золото вдруг исчезло, осыпалось с бетонных стен. Ни света, ни отражений. Вместо чивас регала под ногами бежал вонючий поток. Ни острова, ни самолета, ни яхты. Бетон, только бетон.
Над ним склонился кто-то. Амир. Страшное лицо, зловещее. И голос под стать, хотя завернут в шелуху вежливости и участливости.
— Ты можешь дальше идти, маленький Бруно? Или что нам делать?
— Да, — сказал Бруно. — Все нормально. Да, да.
* * *
Сечение круглое, сечение прямоугольное. Расширяется, потом сужается. Сужается так, что Три Тонны и Абу, самые высокие, ползут на карачках. А потом — епстыть, опять расширяется…
Бруно плохо. Ему стало казаться, что эта смрадная бетонная кишка живая, она движется, сокращается, хочет вытолкнуть их наружу или раздавить. Он поднимает голову, направляет вверх фонарь и видит, как плывет, шевелится бетон, как он жадно дрожит, а внутри пульсируют кровеносные сосуды, наполненные черным.
По цепочке что-то передают от Амира. Амир спрашивает, все ли в порядке, почему остановка.
— Все хорошо!! — орет Бруно.
Оскалившись, он бредет вперед. Темнота вокруг уплотняется, наливается злобой, вздувается страшными железобетонными мышцами.
— Я Бруно!! — истошно вопит карлик в темноту. — Я человек-звезда!! Хрена тебе!
Эти у него за спиной посмеиваются, им-то что, идут друг за другом, как бараны… Ваха, Саид, Тимур, Салих. Потом Амир, Иса и Абу. А может, и по-другому перестроились, хрен их знает!
— Не шуметь! — прикрикивает кто-то сзади.
Тимур, наверное. Раскомандовался!
А все начиналось лучше, куда лучше, чем можно было ожидать. Сейчас кажется, так просто волшебно все начиналось. Бруно еще в машине занюхал «дорожку». Сразу вспомнил про станцию «Алексеевская», Рижский проспект и этот лабаз вдоль железнодорожных путей, где подвал-котельная и такая железная дура типа вентиляторной трубы, через которую они закидывались с Лешим, Хорем и Терминатором. В том же «сухом доке» переоделись. Только на выходе за ним сейчас была решетка, но это не беда, бородатым взорвать что-нибудь — только в радость, это их как бы любимое занятие. Такие штуковины, вроде пальчиковых батареек, по одной на каждый прут решетки. Отошли, пригнулись, сверху пролетело что-то. Всё. Семеро спустились вместе с Бруно, а двое остались наверху стеречь чего-то там.
И все пошло как по маслу. Бруно чувствовал себя как никогда сильным, умным, и вообще… Великим. Вот, правильно — великим. Он каким-то звериным чутьем сразу уловил тогда правильную дорогу, вел кратчайшим путем, никто бы так не смог, никакой Леший. Казалось, и часу не были в дороге, а вокруг все стало преображаться, всякие вещи фантастические, вроде того тоннеля из золота… Но потом у Бруно отобрали кокс, и все стало хуже некуда. Это была их ошибка. Они сразу попали в какое-то незнакомое место, хрен знает куда. Сами виноваты. Без кокса под землей нельзя, это главный диггерский закон. Без кокса — крышка.
Ну, что бы они делали, если бы не его, Бруно, предусмотрительность?..
* * *
— Так. Там налево! — уверенно скомандовал Бруно. Он возбужденно подвигал ноздрями. — Потом прямо. Все прямо и прямо. Вот как я палец держу, видишь?
Ваха и Саид, которые шли соответственно вторым и третьим номером, посмотрели на его указательный палец, испачканный, как у школьного учителя, в белом порошке.
— Вот так и пойдем. А потом я скажу. Дойдем до развилки, тогда скажу. Это двадцать пятый диггерский закон, дылды: держать маршрут при себе. Один болтал-болтал, ему монтировкой в темя и дальше пошли без него… Ну, чего встали? — крикнул он остальным. — Пошли, пошли! Хотя нет. Стойте. Так не пойдет, нет. Стоп. Меняемся местами. Первым пойдет Три Тонны. Пошел вперед, Ваха. Ну, чего смотришь? Упрешься во что-нибудь, сразу зови меня. Это двадцать шестой диггерский закон, понял? Если Бруно чего сказал, ты обязан подчиниться. Один не подчинился, сразу монтировкой получил, а дальше без него.
Бруно остановился, пропуская вперед группу. Он дергал лицом, клацал зубами и шевелил ноздрями. Когда с ним поравнялся Амир, Бруно сделал по возможности сосредоточенное лицо.
— Все нормально, маленький Бруно? — спросил Амир.
— Да. Хорошо. Отлично! — карлик из последних сил старался держать себя в руках, поэтому говорил громко и с преувеличенным энтузиазмом. — Идем как надо! Подготовка сразу чувствуется! Молодцы!
— Сколько еще идти?
Пальцы Бруно нетерпеливо станцевали в воздухе.
— Час с чем-то. Два от силы. Да, два часа. Это нормально.
— Ты говорил, под землей дорога прямее, — напомнил Амир.
— Прямее, это если за мороженым идти! — отрезал Бруно. — Когда на хвост никто не садится! Когда никому, кроме тебя, не надо! А мы под Боровицкий идем! Там «погоны», сигнализация, камеры! Есть только одна обходная дорога! А я, Бруно Аллегро, я один ее знаю!!
Когда вся группа ушла вперед, Бруно зажал фонарь под мышкой, быстро достал пластиковый пузырек из потайного кармана, дрожащей рукой отсыпал себе в ладонь. Пригнулся, жадно впился ноздрями.
— Что ты там делаешь?
Это Тимур. Он задержался и следит за Бруно.
— Иду! Сейчас! — крикнул Бруно.
Следит. Это плохо. Потому что на самом деле Бруно совершенно не представляет, где они сейчас. Садовое кольцо. Путяевские пруды. Или Варшавское шоссе. Или какой-нибудь Химкинский лес. Может, после дозы кокса ему будет казаться иначе, но вот сейчас он готов поклясться, что ничего не знает.
Надо смываться отсюда, подумал Бруно. Сейчас. Пусть идут куда хотят, дылды бородатые.
— Мать твою, Бруно! Иди сюда, кому сказал! — орут ему из темноты.
— Да! Да! — отозвался он.
Постоял, глубоко дыша. Убрал пальцами остатки порошка с носа, облизал их. И пошел догонять остальных.
