Книга: Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион
Назад: Глава 8 Готы и оружие
Дальше: Глава 10 Война Лешего

Глава 9
Разборки в «Козероге»

«Наверное, обзвонить успел всех своих, — злился Леший, подъезжая к четвертому адресу. — Да не наверное — точно. Только я за дверь, он — на телефон. Надо было мне раньше раскумекать, что-то предпринять. А что предпринять? Связать его или усыпить? Провода обрезать? И на фиг мне вообще такая работа? Жандарм я им, что ли? Нет, надо заканчивать — напишу рапорт и „закинусь“ свободным человеком…»
Вот и дом. Слегка обновленная, подлатанная «хрущевка». Дверь парадного — страшненькая, цифры на домофоне исцарапаны, почти ничего не разобрать. Надо надеяться, хотя бы здесь не живут нефтяники и бывшие директора оптовых баз.
Подсвечивая себе зажигалкой, Леший набрал номер квартиры.
— Слушаю, — ответил женский голос.
— Здравствуйте. Герасимовы здесь проживают?
— Кто вам нужен?
— Да, собственно, все, кто есть в наличии. Я из милиции. Майор Синцов.
Пауза.
— А что случилось?
— Ничего. Обхожу дома, провожу беседы. Я буквально на несколько минут.
Внутри двери что-то громыхнуло.
— Открыто — входите.
Семейство Герасимовых состояло из мамы и дочки: Лидии Станиславовны — невзрачная толстуха, тапки какие-то старушечьи, и Полины Александровны — полная мамина противоположность: высокая, стройная, красивая. Отец ушел из семьи в 93-м, умер при невыясненных обстоятельствах в Нижнем Новгороде пять лет спустя. Дело лежало в так называемом «длинном сейфе», куда сваливаются все папки по алкоголикам, наркоманам и бомжам, для которых жизнь — состояние чисто случайное, а любая смерть является естественной. Дело закрыто в 2002-м.
Все это, конечно, Леший узнал не от мамы и не от дочки — информацию пробили в отделе Евсеева, пока он ехал сюда.
— Разговор будет короткий, но серьезный, — объявил Леший после всех формальностей. — Вас, Лидия Станиславовна, я официально ставлю в известность о том, что ваша дочь Полина Герасимова входит в неформальную группу, которая занимается проникновением в закрытые подземные коммуникации и именует себя диггерами.
— Диггер-готами, — поправила Полина.
— Не важно. Занятие это не только опасное, но и противоправное, наказывается по закону. Пока что вашей дочери везло, она не была задержана нашими сотрудниками. Но и у везения бывают свои пределы. Поэтому у вас два пути. Первый — запретить дочери общаться с представителями неформальной группы и контролировать ее досуг. Второй — готовиться к серьезным неприятностям с законом. В этом случае, конечно, об успешном завершении образования можно будет позабыть. Вот, собственно, такой расклад.
Лидия Станиславовна внимательно выслушала его, приподняла брови и кончиком мизинца деликатно почесала нос.
— Ну, и как тебе перспективка, маман? — поинтересовалась Полина.
— Ну, вообще… — неожиданно спокойно отозвалась Лидия Станиславовна сочным низким контральто. — Хоть в петлю лезь. И что дальше?
Вопрос был адресован Лешему. Он достал надписанный бланк официального предостережения, протянул. Она, не глядя, подписала, вернула. Добавила с улыбкой:
— Можете быть свободны, товарищ майор.
Да, совсем офигел народ, ничего не боится, даже не понимает — чего надо хотя бы опасаться…
Спускаясь по лестнице, Леший глянул на часы: начало десятого. Всё. На сегодня визитов хватит. И вообще — хватит. День улетел в трубу. Ладно еще, с Поликарповым, с Рыбой этим, встретился. И с Герасимовой. В жизни порой случаются невероятные вещи, и, как знать, может, его визит сыграет свою положительную роль. Но это крайне маловероятно, Леший знал по себе. А что касается остальных членов «неформальной группы» — ничего себе название, а? Будто они там, под землей, тантрическим сексом занимаются… — то больше двух часов потрачено впустую. В двух квартирах, расположенных на противоположных окраинах Москвы, никто даже не открыл. В третьей — не квартире, вилле! настоящей гребаной вилле эпохи Адриана, с колоннами, внутренним двориком и бассейном с какими-то цветными бурбалками! — там оказались лишь родители, по совместительству члены правления крупной нефтедобывающей компании, да еще целая армия охраны и прислуги в пурпурных фрачках и тугих накрахмаленных передниках. Раут какой-то у них там проходил, что ли? Или это обычный семейный ужин? На бланк официального предостережения никто даже не посмотрел, родители исчезли, едва успев поздороваться, а Лешего перепоручили заботам какого-то Марка Соломоновича, который-то все и подписал… Хотя при чем здесь Марк Соломонович? В общем, это уже не важно. Толку все равно никакого. Вот диггеры пошли нынче, думал Леший. Герасимова тут не в счет, конечно. А вот Рыба да этот нефтяной наследник… Зачем им какие-то старые иконы? Золотые николаевские рубли? Зачем им какие-то дырявые кружки времен НЭПа? Намекни только родителям — все будет, и даже с открыточкой «дорогому сыночку от любящих папы и мамы»…
Уже внизу, у двери парадного, его догнал окрик:
— Подождите, пожалуйста!
Леший остановился, глянул наверх. Застучали торопливые шаги по лестнице. Полина Герасимова в черных траурных одеждах — джинсы, кожаная куртка, черные кружева торчат из рукавов, ну ангел смерти прямо! — спускалась к нему со своих заоблачных высот. Спустилась. Остановилась, переводя дыхание. На выдохе словно шепчет что-то, проговаривает. Интересная такая привычка.
— Я вас провожу.
— Меня не надо провожать, — сказал Леший.
— Мне надо кое-что сказать вам. Это важно.
— А для мамы это не важно?
— Я не хотела ее расстраивать.
Леший выругался про себя. Достал из кармана визитку, сунул ей в руку.
— Позвонишь завтра, придешь в офис.
— Это на Лубянку, что ли?
— А что? Лучше сразу в «Матросскую Тишину»?
— Нет. Дело в том, что я никакой там не диггер-гот. Мне это неинтересно. Просто подружилась с этими мальчишками… Смешные такие. Сами даже не понимают, какие они смешные… — Она пожала плечами, нахмурилась. — Только они не понимают, с чем они играют.
— Что ты имеешь в виду?
Она зябко поежилась, посмотрела Лешему в лицо и улыбнулась — открыто так, бесхитростно, словно сообщила ему что-то о себе важное, чего не могла сказать словами. Леший с опозданием заметил, как его лицо расплывается в ответной дурацкой улыбочке.
— А меня Пулей все зовут, — неожиданно объявила она. — Вы на машине? Пойдемте в машину. Здесь неудобно разговаривать.
И вот он уже открывает с брелока своего «опеля», распахивает перед ней переднюю пассажирскую дверцу — все как в тумане, они все еще улыбаются друг другу, какое-то наваждение, честное слово, — они садятся и мирно беседуют. Вернее, это она говорит, говорит, но все это совершенно не относится к делу, за которым он сюда пришел, а в глазах у нее Леший обнаружил какое-то странное явление, что-то вроде солнечной короны, только не огненно-белой, как ей положено быть, а — черной, и оттуда отрываются и разлетаются в стороны крохотные черные протуберанцы…
— Что? — переспросил он.
— Так вы и есть тот самый, говорю? Который в темноте видит и который был в тайном городе под землей? Вы — тот самый Леший?
Он сразу перестал улыбаться. Наваждение прошло.
— Черт. Вы что, сговорились сегодня все?
— Так Рыба ведь мне звонил!.. Сказал, что Леший идет, чтобы я уходила из дома. И положил трубку. Я не поняла, о каком Лешем речь, я ведь слышала все эти байки — и в «Козере», и так… На улице, в институте. Но честное слово, была уверена, что на самом деле такого человека просто не существует. Персонаж городской мифологии. Ну и решила подождать, увидеть своими глазами. Узнать. Вы извините, конечно, что я так вот назойливо все это выспрашиваю…
— Ничего, — сухо сказал Леший и завел двигатель. — У тебя все? Это и было то самое страшно важное дело?
Она подумала.
— Нет. Я просто…
И замолчала, напряженно уставившись в ветровое стекло. Леший заметил две или три тени в жидком свете лампы над дверью парадного. Кто-то переговаривался по домофону. Леший посмотрел на Пулю. Она сидела прямо, тихонько теребила свои кружева.
— Ладно, я пойду, наверное, — сказала она не совсем уверенно.
— Это к тебе пришли? — он кивнул на улицу.
Переговоры по домофону закончились, но компания у подъезда никуда не уходила. Ему даже показалось, что они как-то заинтересовались его машиной. Или ее содержимым. Подозрительная какая-то компания. Леший подумал и сказал:
— Ладно. Ты меня проводила, теперь я тебя буду провожать. Вежливость за вежливость, так?
— С моей стороны это была не вежливость, — сказала она.
— Тем более, — невпопад ответил Леший. — Пошли.
Он выключил двигатель, застегнул куртку. Тех, у подъезда, было трое, теперь он это ясно увидел. Они быстро направились к машине. Двое остановились у водительской двери, блокируя выход, третий подошел справа, дернул пассажирскую дверь, открыл и, отступив на шаг, нетерпеливо хлопнул в ладоши.
— Опять грустный, да? Виходи, зачем туда сель? — скороговоркой проговорил он, коверкая русские слова. — Такой красивый, такой глупий! Выходи, епмать! Быстро-быстро пошель!
Он наклонился и буквально выдернул вскрикнувшую Пулю из салона.
От этого мягкого, растянутого говора, от этого знакомого до тошноты акцента, от этой беспредельной наглой уверенности Лешего переклинило. Он резко распахнул дверь, ударив в лоб скалящуюся через стекло рожу, выскочил наружу, пугающе крикнул:
— Милиция! На землю!
Но дожидаться выполнения команды не стал. Ребром ладони под кадык любопытному весельчаку с кастетом на правой руке, тот мягко хрюкнул, оторвал левую ладонь от лба и рухнул на колени. Первый готов. Без разворота, плавно продолжая движение, Леший выбил нож из занесенной руки, локоть — в скулу, колено — в пах. За загривок, лицом в асфальт — в капот было бы вернее, но кузовщина дорогая, пожалел. Второй готов. Обежав машину, Леший оказался рядом с третьим, который успел отшвырнуть Пулю и рукой нырнул в карман. «Ствол», — безошибочно подумал Леший, сильным ударом сшиб его на землю, подмял под себя, молотил головой в лицо, искал на ощупь вооруженную руку и орал:
— Брось, иначе сдохнешь!
Когда-то давно, на войне, он так орал при зачистках в горных аулах, перед тем как швырнуть гранату. Обычно бросали. И сейчас по асфальту что-то заскрежетало.
— Все, все, бросиль, отпусти!
Майор знал их подлые хитрости и все же поймал наконец правую руку, которая действительно оказалась пустой. Отвесив еще пару оплеух, Леший встал. Боковым зрением он увидел, как две тени рывками, дергаясь, удаляются в сторону улицы. Осмотрелся. В стороне, под фонарем, что-то чернело. Пистолет? Он сделал несколько шагов. Точно! «Глок». И где они берут такие «пушки»?
Третий на карачках отбежал в сторону дома, поднялся, потер лицо и, хлюпая носом, крикнул:
— Тебя жить не будишь! Убию! На куськи резить буду!
Потом он резво побежал, но Леший гнаться не стал: сунул трофей за пояс и подошел к плачущей Пуле.
* * *
— Он ударил меня. Потом наставил вот так свой палец, — Пуля показала, как наставил. — И сказал: будешь моя девушка. Я на тебя, говорит, глаз положил, никуда теперь не денешься. На этом своем тарабарском языке, но смысл примерно такой. Где живешь, говорит, приеду, заберу к себе…
Пошел дождь. Внезапно и сильно, будто кто-то подкрался со шлангом и стал поливать на ветровое стекло. Леший включил и выключил дворники. Потер ушибленный лоб.
— А ты что? — спросил он.
— Ничего. Молчала. В ступоре была. Страшно ведь. Он же наркот, порошок нюхал с ногтя. Бил меня по щекам. Хотя несильно так, красовался просто перед своими. Потом сумочку выхватил, вытряхнул все на пол. Я как знала, еще с утра паспорт выложила, маме надо было в ЖЭК идти… Хотя обычно всегда забываю про такие дела, а тут как знала, как чувствовала. Но он сотовый мой взял, говорит, этого хватит. Я не понимала, зачем ему сотовый. А потом он буквально на следующий день начал по городскому названивать. Мама один раз меня позвала к телефону, потом я ее попросила просто бросать трубку. И увидела… Позавчера увидела — они около нашего подъезда околачиваются. Втроем. Я домой не пошла, у подруги заночевала. Маме позвонила, соврала что-то… Я думаю, он мог «симку» мою по операторской базе проверить — там ведь все паспортные данные есть…
Пуля уперлась коленом в перчаточный ящик, обхватила колено руками. С упрямым выражением лица смотрела она на опустевшую площадку перед парадным.
— Почему они чувствуют себя у нас хозяевами? — спросила она. — Почему у них все получается и все сходит с рук?
Леший пожал плечами.
— Продается все, что нельзя отнять. А они и отнимают, и покупают…
— Здесь можно курить?
— Нет, — сказал Леший, сам не зная почему. Он частенько курил в машине.
Пуля смущенно шмыгнула носом.
— Крюгер назвал его — Ресничка, — сказала она. — Его раньше в «Козероге» не было, там вообще раньше только наши, а теперь черных полно.
— Крюгер? — переспросил Леший.
Что-то мелькнуло в памяти. Худое мальчишеское лицо в свете уличных фонарей, «скорая», тревога какая-то.
— Крюгер. Кто он такой?
— Друг. Знакомый, — сказала Пуля. — Он главный диггер как бы. Он пытался за меня вступиться, но Ресничка был не один…
— Ясно. А главный этот твой диггер, значит, был один.
Теперь у Лешего саднил не лоб, саднило что-то внутри, как изжога.
— Значит, в «Козероге» диггеров больше нет, одни кавказцы?
— Не знаю. Крюгер ведь там часто сидит. И Рыба со своими — тоже. Я там редко бываю, но я ведь не…
Она не договорила, повернулась к нему.
— Вы ведь сами делали так, чтобы диггеров не было. Боролись и все такое. Ведь так? А природа не терпит пустоты.
Леший с удивлением обнаружил, что даже не разозлился почти. Какая-то первокурсница учит его жизни, фитиль вставляет, а он спокоен и благостен, как Будда.
— Я думаю вот что, — сказал он. — Ты можешь написать заявление участковому. А лучше еще и в Центральный отдел, к которому «Козерог» относится. Кража сотового телефона, домогательства, преследование. Нападение. Ресничку твоего поймают, отправят куда надо. И будет тебе счастье, как говорится.
— Бесполезно все, — Пуля встряхнула плечами. — Он не боится никакой милиции, с пистолетом в открытую ходит. Я тебя убью, говорит, и уеду к себе домой, а ваши менты умоются.
Дождь тупо барабанил по крыше с прежней силой, не собираясь прекращаться. Пуля вздохнула.
— Спасибо вам, что вступились. Здорово вы их приложили, я такое раньше только в кино видела. Честно.
Она опустила колено, взялась за ручку, щелкнула замком и тихонько толкнула дверь локтем — шум дождя усилился, вступил внутрь машины. Леший наклонился, чтобы закрыть блокиратор, когда она выйдет, но Пуля вдруг обернулась, лицо ее оказалось совсем рядом, они чуть не стукнулись носами.
— А вы не могли бы когда-нибудь взять меня в этот ваш, как его… «минус»? — спросила она почему-то шепотом. — И в тайный город ваш? Просто — когда-нибудь? В принципе, а?
* * *
«Козерог», «Козер». Сколько — шесть лет? Семь? Или все восемь он здесь не был? Видно, лучше было и не приходить сюда, не видеть. Живого ничего не осталось, настоящего ничего. Красное и черное, блестит, сверкает, неоновые трубки какие-то наливаются, моргают… и еще это идиотское чучело на стене. С рогами. Чучело его добило просто. Из динамиков турецкое что-то валит, зурны там всякие, завывания. А еще малолетки, обряженные черт знает во что, будто с массовки из дешевого фильма ужасов — сидят, забились за четырьмя столиками в самом конце зала, делают вид, будто им клёво и все зашибись. Еще пара столиков — случайные посетители лет за тридцать, слегка напряженные такие. Еще бы, ведь на всем остальном пространстве идет зазвонистая гульба в стиле махачкалинской окраины: громкие переговоры через зал, тосты со вставаниями, швыряние тысячерублевок и всякие «ты мнэ паставь этот песня, где такой, знаиш: а-ла-лэ!..» В общем, дым коромыслом и полное игнорирование остальной публики. Да, это были кавказцы. Вполне себе пьющие и курящие кавказцы. И даже ругающиеся на русском матерном жаргоне.
Леший вместе со старшим лейтенантом из патруля (оба в штатском) прошли через зал, уселись за дальний столик, потеснив затянутую в кожу и бархат молодежь. Осмотрелись. Леший вчера, конечно, не успел толком рассмотреть лица нападавших, но память у него цепкая, не подводила еще ни разу.
Ага. Кажется, одного увидел. Пластырь телесного цвета под левым глазом и на носу. И лоб в свежих царапинах. Это его он в асфальт приложил тогда.
— Вон тот мне нужен, — сказал он лейтенанту негромко. — И ты внакладе не останешься. Как минимум, пара «чеков» кокса, кастет, нож, может, и «стволы» окажутся…
Конечно, окажутся… Может, не такие крутые, как конфискованный «Глок», который спрятан в надежном тайнике, что-нибудь рядовое: «Макар», «Тэшка», «Наган»… Эта публика любит железки, особенно стреляющие.
Рейд проходил в рамках оперативно-профилактической операции «Фильтр»: двадцать пять милицейских групп, усиленных бойцами ОМОНа и сотрудниками ФМС, список потенциально криминогенных объектов: притоны, гостиницы, общежития, рестораны… Проверка криминогенного элемента, выявление незаконных мигрантов, поиск наркотиков, оружия, взрывчатки…
Первоначально «Козерога» в списке не было, но в результате рапорта Лешего, по звонку Евсеева, ГУВД сформировало двадцать шестую группу, которая сейчас оцепила кафе и ждала сигнала. У черного хода и на погрузочной рампе дежурили сотрудники спецотряда по борьбе с нелегальной миграцией. Улов предстоял богатый.
— Командуй своим, пусть начинают, — оглядев зал, буднично сказал Леший.
Лейтенант кивнул. Отвернулся к стене, бросил в рацию короткое: «Работаем!»
Затем поднялся из-за столика, прошел к бармену, показал удостоверение и приказал выключить магнитофон. Музыка смолкла, взвыв на половине аккорда. И тут же едва наступившую тишину прорезали недовольные вопли.
— Ти чево дэлаешь? Отбить твоя голова хочешь?
— Милиция! — громко рявкнул старлей. Фамилия его была то ли Симонов, то ли Семенов. Нет, все-таки Симонов.
— Всем оставаться на местах! Проверка документов!
И тут же в главную дверь, через черный ход, через кухню ворвались люди в черных милицейских куртках, оранжевых жилетках с надписью «ФМС», омоновском камуфляже и зеленых бронежилетах.
Малолетки чуть из хламид своих расфуфыренных не повыпрыгивали. Кавказия вся молча, по-тараканьи, ломанулась кто куда, сшибая друг друга, сбрасывая на пол пакетики с дурью и всякое железо. Но они натыкались на твердые фигуры бойцов, автоматные стволы и приклады останавливали особо ретивых, некоторые вскрикивали, некоторые падали на пол. Каждый выход, каждая щель были под контролем, никуда не деться, с трех точек велась видеосъемка.
Черно-оранжево-зеленые фигуры действовали четко и слаженно: пресекли попытку к бегству, поставили всех посередине зала с поднятыми руками, шустро собрали выброшенные улики и рассовали по карманам предполагаемых владельцев.
— Э-э-э, то не мое, мамой клянусь!
— Зачэм мне ножик подкидуешь?
Вопли возмущения, клятвы мамами и прочими родственниками, даже слезы на небритых щеках не производили на хмурых, сосредоточенных бойцов никакого впечатления. А угрозы или размахивания кулаками влекли мгновенную реакцию, короткую, быструю и болезненную. ОМОН сортировал задержанных, будто мусор на свалке: наркотики, оружие — в одну сторону, паспортный режим — в другую.
— Майор! Держите красавца своего!
Махнул рукой лейтеха, и уже ведут к Лешему джигита, того самого, заклеенного. Стоит, рожа козлиная, зыркает зло глазами. Пластырь на носу отклеился, колышется от дыхания, напоминает что-то, фильм какой-то смешной. На фильмы у Лешего память хуже, чем на лица.
— Ну что, узнал? — сказал ему Леший.
— Кого узнал? Тебя узнал? Ты кто такой, мать твою? Первый раз ви… Кхе-кхе-кхе…!
Стоящий сзади омоновец ударил его прикладом между лопаток, и возмущенный крик сменился утробным нутряным кашлем.
— Тогда пошли знакомиться! — Леший заломил джигиту руку, отволок на кухню, нашел укромный уголок, где стоит такой железный чан с наждачным диском внутри, картофелечистка называется.
— Мне нужен твой друг, Ресничка, — коротко и ясно объяснил Леший.
— Никакой друг не знаю! Рэснички у миня на глазах есть! — джигит стал менее агрессивным, сбавил тон и тщательней выбирал слова.
— Тогда будем брить твои реснички, — сказал Леший и нажал кнопку.
Агрегат завыл, затрясся, а Леший сунул голову джигита внутрь, прямо к воющему зубчатому диску, который тут же оторвал пластырь и обдал вспотевшую физиономию плотным потоком воздуха. Еще пара миллиметров — и выровняет всю рожу, как картофелину…
— Стой! Нэ нада! Все скажу!! — проорал он из чана, как джин из медной лампы. — Только чтоб никто из наших не узнал…
* * *
Звали Ресничку Ахмедом Айзиковым. Его отчество — Борзоевич, как нельзя лучше характеризовало характер и повадки этого молодого сына гор. В Москве у него имелось несколько адресов, но ни по одному из них он не был зарегистрирован. И все же это не помешало его найти.
Сегодняшний вечер Ахмед Борзоевич коротал в съемной квартире, на Малой Грузинской, где проходило некое закрытое мероприятие. Настолько закрытое, что ни звонок в дверь, ни требование местного участкового открыть для проверки паспортного режима не явились достаточным основанием для допуска посторонних лиц на его территорию.
— Хиль с ними! Ломаем! — махнул рукой старлей Симонов.
Из машины были доставлены шестигранный штык-отмык, метровые кусачки и обычная кувалда. Два сержанта-омоновца какое-то время светили в замок крохотными фонариками и тихо совещались. Потом вставили отмык, ударили кувалдой, замок вылетел, дверь приоткрылась но повисла на предусмотрительно накинутой цепочке. Но кусачки сноровисто перекусили хилые железные звенья…
В ту же минуту гулявшие во дворе местные жители увидели, как одно из окон на третьем этаже с грохотом разлетелось. Оттуда в облаке осколков стекла и дерева спиной вперед вылетела голая фигура, мельницей крутнулась в воздухе, рухнула на выступ бойлерной и больше не двигалась. Это оказалась молодая женщина, из одежды на ней были только туфли на высокой шпильке.
Тотчас наружу из разбитого окна понеслись дикие нечеловеческие вопли, обезьянник в чистом виде. А потом раздались выстрелы. В окне метались фигуры — одетые и не очень, причем одетые были, как правило, форменного сине-черного цвета.
К чести местных жителей надо сказать, что они не впали в панику, не разбежались кто куда, а сохранили полное присутствие духа и, в общем-то, даже не очень и удивились. Квартира на третьем этаже, сдаваемая в аренду дочерью известного музыканта, давно превратилась в притон и успела приучить их ко всяким нештатным ситуациям. Для выпавшей из окна девушки была вызвана «скорая», причем диспетчер получил точные и исчерпывающие сведения о характере и тяжести повреждений; дети подросткового возраста и младше были удалены с дворовой площадки, а силами наиболее энергичных жильцов сформирована команда свидетелей, которым в этот раз предстоит давать показания («…извините, Анатолий Викторович, но я была свидетельницей, когда избили тех двоих у нас в подъезде, так что теперь ваша очередь…»).
…Леший никогда не видел притонов в чистом виде. То есть не чистом, конечно, наоборот. Чуть не блеванул. Видел он квартиры алкашей, проституток, видел квартиры, где устраивают петушиные бои и где разделывают мелкий рогатый скот, да и собственная квартира у него сплошная руина. А тут — притон. Порнуха не в счет, там режиссура, дрессура и все такое, к тому же до реальной жизни не дотягивает.
Человек пятнадцать на тридцать квадратных метров. Половина из них обкурены, обколоты в умат, глаза как у инопланетян, зрачки на всю радужку. Вот один такой и выкинул девчонку из окна, когда дверь ломать начали. Те, кто не в умате, все равно на нормальных людей не похожи. Мужики, бабы — голые, потные, мокрые какие-то, мужики волосатые к тому же от шеи до пяток, будто их специально подбирали… Хотя нет, было несколько обычных, только они погоды не делали. Вонь стоит какая-то звериная. Жратва, выпивка, блюдца с порошком, плюшки голландские с дурью — все на полу свалено. Тут же они и трахаются и блюют. Все друг у друга на виду.
В ванной забаррикадировалось несколько человек, один орет на ломаном русском, что у него оружие, что будет валить всех подряд через дверь — я вас не зиваль, орет, пошель нах, епмать!
Те самые сержанты-омоновцы схватили свою кувалду, так вломили по двери, что она разлетелась вдребезги. Вытащили всех, и этого «епмать» тоже. У него и в самом деле «макар» был, не выпустил его, даже когда ему отмыком ключицу перебило и челюсть и зубы наружу посыпались. Успел выстрелить дважды, но попал в кого-то из своих. Это и был Айзиков Ахмед Борзоевич.
— Твой? Точно? — крикнул Лешему старлей, коленом вжимая Айзикова в пол — скованного наручниками, рычащего и брыкающегося, сопротивляющегося так, будто и не существует для него ни боли, ни поражений, ничего.
— Он, — сказал Леший. — Точно.
— Особого ухода требует, с-скотина! — Симонов рассмеялся.
Он был доволен. В один вечер его группа столько говна наковыряла, что одними только благодарностями начальство теперь не обойдется: и внеочередные звезды светят, а может, и награды…
Леший ходил по квартире, не зная толком, куда ему теперь приткнуться. Дело сделано. Вчерашнее нападение, конечно, не докажут, а вот за сегодняшнее вооруженное сопротивление Ресничку этого Борзоевича, скорее всего, упекут лет на семь-восемь. А может пять. Или даже три, кто знает. И то, если где-то там, в длинной цепочке правосудия, не окажется слабого, прогнившего звена, которое враз обессмыслит всю эту грязную, вредную и трудную работу. Которую Леший по-прежнему не любил. Умом понимал, но душой терпеть не мог. Даже если это личное… Ну, или почти личное.
Он смотрел на весь этот зверинец, на девок этих, плачущих, жалких, смотрел и думал почему-то про Пулю. Не шла она у него из головы. Как знать, не вступись он за нее вчера, Ресничка сумел бы, наверное, додавить, запугать, избить, в конце концов… И сделать так, чтобы Пуля, чистенькая и нежная красавица, была одной из этих. Обкуренная, обтраханная, с жуткими глазами без радужки.
И в самом деле, в передней он заметил несколько девчонок-малолеток. Перед группой вдруг встала задача, как переместить всю эту голую публику в зарешеченный автобус — одевать их некогда, не с руки, да и непонятно с этим шмотьем, где оно чье, а в таком первозданном виде вести их через двор уж точно нельзя. Ну, и эти малолетки, как самые трезвые (и даже частично одетые), помогали омоновцам искать всякое постельное белье по шкафам — простыни, пододеяльники, наволочки и полотенца, — и укутывать в них своих, так сказать, сотоварищей по отдыху. Прямо древние римляне получались, которых центурионы выводят из жарких терм…
Малолетки эти шустро так управлялись, деловито, просто загляденье. Не по-детски деловито, по-взрослому. Маленькие женщины. И у Лешего будто глаза открылись: это же Эльза и Инга, брюнетка и блондинка. Две лилипутки из эскорт-агентства. Вспомнил и квартирку их кукольную в Китай-городе, и бар со сладкими ликерами и шампанским, и унитаз с детским сиденьем, все вспомнил. И как они выручили тогда их с Хорем… Хотя и не за бесплатно, конечно, но здорово выручили…
Постоял, подумал, как быть. Подошел к старшему группы.
— Слышь, Симонов, я этих двоих заберу, — он незаметно кивнул на Эльзу и Ингу. — Похожи они на одних моих знакомых. Ну, родственницы вроде как… Поговорить надо.
Старлей даже глаза выпучил от удивления.
— Ты охилел, что ли, майор? Их надо в ИДН вести, документировать, а потом в спецшколу направлять! Освобождение малолеток — это нам большой плюс!
— Да они не малолетки, — сказал Леший. — Им за тридцать, наверное. Это лилипутки.
— Ты охилел, — повторил старлей. — Я пойду посмотрю.
— Не надо.
— Никогда не видел лилипуток. За тридцать, говоришь? Родственницы? Охилеть. Они ванные какие-то специальные принимают, что ли?
— Я спрошу, — пообещал Леший.
Они его не узнали. Обе были под кокаином, Эльза к тому же без настроения.
— Какой Леший? Отвали. Еще один большой человек с большим х…м. Да еще мент.
— Но он хотя бы симпатичный, — заметила Инга.
— Я не снимать вас пришел, — сказал Леший. — Хотите выбраться отсюда? Оденьтесь и пошли со мной, поговорим.
— А вас там много? — поинтересовалась Эльза, настроенная, как всегда, скептически.
Когда подошли к автоматчикам на выходе, те хмуро заступили дорогу. Леший окликнул Симонова — тот подал знак своим: хиль с ними, пусть идут, пропустите. И пальцем сделал Лешему, мол, смотри. А когда вышли за оцепление во двор, Инга вдруг сказала:
— Во, вспомнила. Они плинтус меняли на кухне. Двое. Весь стульчак в туалете обоссали.
Леший хмыкнул. В общем-то, не только плинтус, но и полы перестелили, и электропроводку заземлили, и всю сантехнику привели в рабочий вид. И много еще чего по мелочи.
— Так бы и говорил, что обоссали, — сказала Эльза. — Это и я помню. А то: Леший я, Леший… Будто он король брунейский. А дружок твой где? Он, помнится, повеселее как-то был, помордастее.
— Дружок мой далеко, — сказал Леший.
— Он тоже в менты подался? Или вы с самого начала «конторские», только прикидывались?
— Во, пристала к человеку, — пискнула Инга. — Он нам, может, помочь хочет, а ты цепляешься…
— Помочь — это другое дело, — сказала Эльза. — Даже от ментов польза бывает, я сама слышала…
Леший усадил их на скамейке в соседнем дворе, угостил сигаретами, закурил сам.
— Ну, и что вы в этой гнилой дыре забыли? — повел он воспитательную работу. — Вляпались по самое не могу: «чернота» какая-то криминальная, наркотики, оружие, да еще труп впридачу. Надо же головой немного думать, не только одним местом. Раньше у вас клиенты поприличнее были, насколько помню.
— Воспитывает, — сказала Инга. — А мне нравится.
— Ага. Ты б на себя посмотрел, когда приперся к нам тогда, — мрачно отозвалась Эльза. — От тебя еще и воняло, как из этой, как она называется…
— Из деревенской уборной, — подсказала Инга.
— Ну. И ничего. Обогрели, накормили. Вы у нас еще весь кофейный ликер вылакали втихаря.
Леший ничего не сказал, курил и смотрел на старушку, которая выгуливала во дворе забавного, будто улыбающегося до ушей мопса. Эльза и Инга, конечно, в своем коронном стиле. Наверное, он попытается как-то помочь им по старой дружбе… хотя никакой дружбы, если разобраться, не было. Ну, замолвит словечко Симонову, чтоб не записывали лилипуток в протокол. Ну, попросит. Убивать-то они никого не убивали, наркотиков при них не было, при них вообще ничего не было, кроме пары трусиков и обуви. Может, ничего серьезного им и не грозит, обойдется как-нибудь…
— Ты про кризис слышал? У нас дела совсем не фонтан, — толковала Инга, держа сигарету на вытянутой руке, как великосветская дама. — Приходится подписываться на любую работу. А тут Бруно с кавказцами свел, у них денег как грязи, швыряют направо и налево, не то что наши… Но в такие помойки еще не попадали…
— Бруно? — спросил Леший. — Который звезда и все такое? Он же в тюрьме.
— Вышел уже. С чеченами скорешевался, с каким-то Амиром Железным, работает на него, под Кремль обещал завести, какие-то там тоннели, клады. Не знаю. Но Бруно тоже при деньгах, жрет икру, кокс из горсти нюхает…
— Инга! — нахмурилась Эльза.
— Ну, в смысле, ни в чем не нуждается, — поправилась Инга. — Костюм вот себе пошил роскошный, весь в таких блесточках…
Леший остановил ее движением руки. У него даже давление подскочило, наверное. Перед глазами заплясали какие-то кренделя.
— Стоп. Еще раз. Медленно и внятно, — проговорил он, а у самого уже не кренделя, колеса от «камаза» крутятся и в паху вдруг зачесалось, как всегда, когда волнуется.
— Итак. Бруно собирается вести какого-то Амира Железного под Кремль. Под землей. Они ему платят деньги. Я все правильно понял?
— Ну, ты и дура, — осуждающе покачала головой Эльза.
— И еще пошил себе костюм с блестками! — напомнила Инга, как о самом главном.
— Да погоди же ты! — рявкнул на нее Леший. — Ты ничего не перепутала? Именно Железный? Именно Амир?
— Может, Омар. Может, Амур, откуда я знаю. Я в этих фамилиях не разбираюсь, они все для меня одинаковые. А что Железный — точно, Бруно сказал, врачи ему скелет сделали из железа, чтобы…
— Амир, — выдохнул Леший.
Он отошел от скамейки, зачем-то посмотрел вверх, запрокинув голову. Что-то говорил беззвучно, будто молился. Посмотрел вниз. Присел на корточки. Встал. Закурил новую сигарету и тут же бросил. Потом решительно подошел к Эльзе и Инге, схватил за руки, чуть кости им не переломал, и потащил прочь со двора.
— Эй, ты что? Куда это? — пищала Инга, делая тщетные попытки освободиться. — Я сама могу идти, эй, дылда!
Леший не говорил ничего и не слушал, молча волок их к улице, к сверкающему стеклянному кубу гипермаркета, к остановке с потускневшей рекламой «Активеля», к стоянке такси, где позевывал-потягивался в первой машине осоловевший от недосыпа водитель. Заметив приближающихся скорым шагом пассажиров — сердитого папу и двух дочек (видно, натворили что-то, надутые такие, упираются), он встрепенулся.
— Куда желаем?
— На Лубянку, — коротко сказал Леший, зашвырнул лилипуток на заднее сиденье, сел рядом с ними.
— Ай-яй-яй! — водитель даже развеселился. — Что ж вы такого утворили, девочки, что папа вас сразу на Лубянку, а?
— Ой, — сказала Инга и захлопала глазами, собираясь расплакаться.
— Я ж тебе говорила, кукла ты безмозглая… — прошипела Эльза.
Назад: Глава 8 Готы и оружие
Дальше: Глава 10 Война Лешего