Сцена 17
Хорошо просыпаться здоровым, ничего не болит. Да и в сознание возвращаться не в пример комфортнее, когда не терзают кошмарные боли. Но совсем иначе себя ощущаешь, когда тебя хватают за руки и ноги, начинают разрывать на части и ты возвращаешься в мир живых орущим от неприятнейших ощущений.
Фредерик не стал сдерживаться, когда пришёл в себя и понял, что его разрывают на части. Просто взял и заорал от страха и предельно негативных болевых ощущений. Некие толчки и вибрация стихли, но боль никуда не делась и не уменьшилась, поэтому принц закричал снова. Но на второй вопль ему не хватило ни сил, ни влаги в гортани, и он сорвался на сипение. После чего расслышал грубый окрик знакомого голоса:
– Не стоять! Живей несите! Чего уставились как бараны на новый горшок?!
Движение и тряска тут же возобновились, и, невзирая на отсутствие разрешения задавать вопросы, кто-то проворчал еле слышно:
– Но ему же больно!..
– Конечно! Наверняка позвоночник повреждён! – теперь уже голос был узнан без проблем, потому что иных таких горлопанов землянин в своей жизни не встречал. – Но если ты будешь стоять и его рассматривать, то он точно копыта отбросит, а это весьма чревато для вас всех… Осторожней! Укладывайте!.. Закрываем… Пальцы убери, раззява!
Положение тела сменилось, хотя так и продолжало казаться, что его рвут на части, затем что-то тихо загудело, дохнуло жаром, и перед очередным провалом в бессознательное состояние Фредерик понял, что он в лечебном модуле, скорей всего аналоге белого цилиндра.
Второй раз он осознал себя после того, как проснулся. И ощущения разнились от предыдущих пробуждений. Почти ничего не болело, тело никто не рвал на части и дико хотелось пить, кушать и… снова кушать. Гул вокруг продолжался, но к нему добавилась ещё и вибрация. Непонятный полумрак мешал рассмотреть предметы вокруг, попытка пошевелить руками и ногами не удалась: те были мягко, но прочно чем-то прижаты.
«Меня лечат или голодом морят? – возмутился принц, ещё пару раз дёргаясь и прикладывая к этому бо́льшие усилия. – Или здесь такая методика оздоровления?..»
Видимо, пробуждение раненого устройства зафиксировали. Ложе мягко двинулось вперёд, свет усилился, потом взору предстало открытое хорошо знакомое пространство внушительного помещения: холл арсенала. Ну и напоследок станина кровати поднялась в изголовье градусов на тридцать пять.
– Это что, мне напоминают, что я дома? – попробовал землянин голос. – Или как?
– Как! Ибо тебя банально вывезли на прогулку! – послышался из невидимых громкоговорителей голос сержанта. – Нам показать, что ты пошёл на поправку и уже не орёшь, словно тебя живьём режут.
– Э-э…? А разве меня не резали? – удивился Фредди. – И почему медики меня не смотрят?
– Ха-ха! О враче размечтался? Или мечтаешь молоденьких медсестёр пощупать?..
– Я женат!
– …Отвечать не следовало, вопрос был риторический. И так уверен, что мечтаешь… А по поводу осмотра, так тебя даже из скафандра не вынули, так и лечат сквозь него… Ты лучше скажи, сильно голоден?
– Не то слово! О враче потому и мечтал, что хотел его…
– Тихо, тихо! – притворно всполошился Эйро. – Не то наши умники услышат и такое с тобой сотворят, что только жидкую манную кашку хлебать будешь. А о голоде по себе знаю, сам вот так пяток раз валялся… Тебя, правда, полноценно кормят прямо в кровь, но по себе знаю, чего такое питание стоит. Потому сейчас бойца пришлю, он тебя малость взбодрит добавочной порцией. Э! Только ты его долго не задерживай! Ему ещё тонуть, как всем…
Фредерик попытался задавать вопросы, но ни слова в ответ больше не раздалось. Зато через пару минут послышался топот и появился Шестой, всем своим видом излучая радость и дружелюбие. В руках он волок вазу для фруктов с тремя уровнями, на которой громоздились разные вкусности и несколько емкостей с кисломолочными продуктами.
– Ха-ха! Живой! В самом деле подлечился! – начал он кричать издалека. – А мы сидим, обедаем, вдруг этот горлопан как рявкнет: «Шестой! Собрать передачу, отнести Десятому и накормить! Через четверть часа сам должен прыгнуть в резервуар и утонуть! Бегом!»
– Разве он до того ничего не говорил? – удивился землянин.
– Не-а! Или ты забыл, что мы от его столика ничего не слышим, когда он не хочет быть услышанным?
– Ах, да… – пришло запоздалое воспоминание. – Но тогда и ты следи за словами, командир тут каждое слово моё слышал. И рот-то закрой! Лучше меня покорми…
Шестой спохватился, перестал озираться и принялся кормить выздоравливающего товарища. При этом без понуканий, довольно бойко начал пересказывать последние новости:
– Жаль, что мы все погибли, жаль! Всё-таки задача была вполне нам по силам, а мы с гражданскими ботаниками не справились! Но само познание местной системы нового копирайта тоже интересно. Погиб я, и тут же просыпаюсь под рёв сирены. Сержант орет как… – он вовремя вспомнил о предупреждении товарища и сменил ругательство нормальным словом: – Как обычно! Мы вскакиваем, глядь, тебя с Девятым нет! Пока одевались, команды и угрозы сменились пояснениями, что бежать нам следует сейчас в арсенал и там встречать «посылочку». Ринулись туда, ещё минут пять под стеночкой с медицинскими модулями жались, выслушивая наущения нашего… хм, командира, как за что браться и куда тела укладывать. А там и транспорт прибыл в этаком чудном сполохе изумрудного оттенка. Створки сразу вверх пошли, а там вы, ремнями опутанные, словно вас какие-то идиоты пристёгивали. Пока вас вынимали, раджа очнулся, стал мешать глупыми советами, как тебя высвободить. С ним первым справились, успокоили в модуле. Когда тебя переносить начали, чуть от крика твоего не оглохли…
Фредди припомнил жуткую картинку, где тело Шестого служило для сержанта бруствером, принимая в себя разрывные пули, и не удержался от вопроса:
– А как твоё самочувствие?
– Отлично! – неестественно бодро ответил многодетный отец, но суть вопроса понял, потому что тут же признался: – Хотя чего я вру! Вид собственного, разорванного пулями тела мне долго будет сниться в кошмарах. Там камеры с транспорта снимали до последнего момента, и по прибытии трамвайчик выбрасывает несколько десятков летающих «жучков», которые собирает при эвакуации. Поэтому мы после завтрака часа полтора слушали ругань сержанта, который указывал нам на нелепые ошибки и анализировал движение каждого из нас… Кстати, мы получили кучу наказаний… В том числе и «четвёрочки»… Даже вставшему в строй Девятому досталось, перед тем как мы побежали в тестовые тоннели…
– Значит, он…?
– Примерно два с половиной часа – и он как огурчик. Ну и это… – здоровяк понизил голос, пригнувшись к уху землянина. – Тебе тоже достанется, не иначе. Эйро пеной плевался, тыкая в тебя на изображении кулаком и изрыгал проклятия за невыполнение приказа.
Наследник испанской короны увернулся от очередного пирожного и с уверенностью заявил:
– Победителей не судят! Наоборот, похвалить должны. Ведь нас теперь двое, имеющих по одной полной победе.
– Ага! Твоему земляку индусу досталось «четвёрочкой» так, что у него глаза чуть из орбит не вылезли. И что с того, что он победитель? Лучше уж…
Оба товарища вздрогнули от усиленного рёва динамиков:
– Да ты сам жрёшь порцию товарища, жирный боров! – может, со стороны могло показаться, что принесший передачу не шепчет, наклонившись к выздоравливающему, а сам подкрепляется принесёнными деликатесами. – Шестой! После утопления получишь наказание «двоечкой» за опоздание в погружение! Бегом! Не то заслужишь «четвёрочку»! Шевели своими слоновьими ножищами!
Представитель цивилизации тайгалов, кривящийся от чрезмерного звука, всё-таки успел выложить часть принесённого прямо на грудь выздоравливающего коллеги, отбросил вазу в сторону и вприпрыжку умчался из арсенального предбанника.
Да и «прогулка» к тому времени окончилась. Ложе наклонилось горизонтально и вновь плавно въехало в медицинский модуль. Вновь полумрак. Гудение и вибрация возобновились.
«Сколько меня здесь ещё продержат? – попытался землянин прикинуть сроки излечения, чувствуя, что засыпает. – Двое или трое суток?..»
Ошибся. Его выволокли на свет божий здоровеньким уже перед самым ужином, наиболее приятной и спокойной частью здешних суток. Что удивило, так это отсутствие крошек на теле и на скафандре. Мыши, что ли, поели оставленное Шестым угощенье?
Девять солдат сложили личное оружие после стрельб и упражнений в тире. Они стояли уставшие в шеренге, пока сержант лично вскрывал модуль, выкатывал кровать и тыкал какие-то невидимые принцам кнопки.
– Ну и чего разлёгся? – чуть ли не сразу перешёл он на крик. – Живей поднялся, стащил с себя скафандр – и в строй! Товарищам из-за тебя придётся ужинать на пять минут быстрее! О, уже на шесть…
Несмотря на эти крики, Фредди вставал на ноги с каким-то подспудным страхом. Ему никак не верилось, что у него так быстро срослись переломы позвоночника, рёбер, да и всего остального. Ну и сотрясение мозга бесследно не проходит. Казалось, что хорошо запомнившаяся боль сейчас опять пронзит всё естество. Или тошнить начнёт… Хотя возникало предположение, что его вынули не в тот же день, а на следующий. А может, и через день, на второй… Или через неделю?
Дальнейшие слова Эйро Сенато́ра устранили сомнения:
– Подобные ранения – это страшный удар по боеготовности всего десятка! Пока раненый прохлаждается в капсуле, мы не можем ни в коем случае ринуться по тревоге на боевое задание. А значит, где-то враги человечества опять сделают очередной шаг к своим кровожадным целям. Поэтому напоминаю главное правило эвакуации: не усугубляйте свои раны, старайтесь усесться в транспорт максимально боеспособными. Это будет означать, что для добивания противника мы можем успеть на место боя в течение ближайшего часа. Бывали и такие случаи, тогда точно возвращалось живыми большинство солдат. Поняли глубинную суть моего наущения?!
На такие вопросы следовало отвечать молчаливым согласием. Пока Десятый становился в строй, выступление обдумали, а правоту командира вынуждены были признать все. С точки зрения глобальной политики приказ выглядел абсолютно верным. Лучше оставить на поле боя нескольких тяжелораненых товарищей и вернуться на Полигон со здоровыми воинами. Затем дождаться смерти брошенных на поле боя и уже обновлённым десятком заявиться вновь в эпицентр недавнего сражения, легко завершая начатое чуть раньше.
Холодная логика и точный расчёт. Не подкопаешься!
Но вот как это будет выглядеть с моральной точки зрения? Пусть каждый понимает, что он копия. Пусть каждый прекрасно осознаёт свою великую миссию по спасению всего человечества. Пусть командир даже похвалит за скрупулёзное выполнение приказания. Да и шанс вернуться живым на базу неведомых умников – только возрастает. Три победы, и ты бессмертный. Три удачных возвращения, и твой донор получает все накопленные тобой знания, умения, опыт и воспоминания. Ради такого необходимо выполнять каждую интонацию приказа и каждую буковку инструкций.
А вот что подумает о тебе товарищ, которого ты бросил раненым на поле боя? Сложнейший и, скорей всего, неразрешимый вопрос.
– На ужин, бегом, марш! – последовала тем временем команда, и десяток ринулся в столовую. – Десятый! За отставание – получи!..
Фредди не заметил, как сильно отстал от строя, за что получил ожог по многострадальной спине. Зато удар невидимого бича окончательно его уверил в полном выздоровлении: и подпрыгнул высоко от боли, и своих коллег быстрей пули догнал. И ещё одну аксиому при этом осознал с унынием: героем его сержант не считает. Скорей – наоборот. А значит… как бы чего не вышло.
Ужин – дело святое, командир зверствовать не стал. Хотя, как обещал, время и так краткого счастья безжалостно сократил по вине неуклюжести Фредерика на десять минут. В любом случае наследник испанской короны успел не просто наесться, а банально укушаться. Настолько он делал это интенсивно и поспешно. Вставая из-за стола по команде, прилагал все усилия, для того чтобы не отстать от строя.
Знал бы, что его ждёт, может, вёл бы себя иначе.
Предчувствие проснулось и засосало под ложечкой в тот момент, когда сержант выстроил десяток на вечернем построении и вновь завёл приевшуюся пластинку. Стенал о бездарности доставшихся ему идиотов, лености и слабости их тел и духовной тупости их сознания. Ругал за неумение ориентироваться в простейшей ситуации. Оскорблял за низкий уровень интеллекта. И напоследок перешёл к самым страшным грехам, которые могут инкриминироваться солдатам.
– Невыполнение приказов – недопустимо! Никогда, никем и ни при каких обстоятельствах! За это на поле боя сразу уничтожали, приравнивая к врагу, а вне поля боя предавали позорным казням. Умри – но приказ выполни! А уж тем более в случае с нами, когда от каждого нашего неверного шага зависит жизнь не просто миллионов, а миллиардов людей! Вдумайтесь в эту цифру, наследники престолов! Миллиардов! Тех самых людей, которые живут мирно и в спокойствии, думая, что раз доверили вам власть, разрешили жить во дворцах и носить золотые короны, то всё остальное их не касается. Они вам верят, возложив власть на ваши плечи, на плечи своих слуг, а вы их доверие не оправдываете!
С досадой крутанул головой, повернулся и медленно двинулся к флангу строя, где стоял Десятый. Остановился напротив, уставился ему в глаза, тяжело вздохнул и начал с хорошо ощущаемой злобой:
– Сегодня ваш товарищ по оружию не выполнил приказ! Сегодня он поставил под угрозу весь авторитет и незыблемость власти командира. Сегодня он усомнился в услышанном и решил действовать по собственным рассуждениям. За такое – наказывают казнью. И она свершится, если случится повторное самовольство. И как бы это жестоко ни звучало, но я вам поведаю, как она произойдет и чего это будет казнённому солдату стоить. – Он сделал паузу, окинул взглядом весь строй, опять грозно вгляделся в глаза побледневшего земляка и продолжил: – Для первого раза я сверну приговорённому шею. Вместе с жизнью он потеряет своё победное очко, а потом проснётся утром на своей кровати, в ряду с остальными. Во время второй казни моими руками его донор там окажется подвержен тяжёлым заболеваниям, которые, скорей всего, вгонят его в гроб в течение пары-тройки лет. Ну и третья казнь – провоцирует полное сумасшествие донора. Свой век он будет доживать в виде овоща.
Перестали дышать все десять наследников.
Жестокость казни превышала все разумные пределы. И если кто-то до сих пор думал отбыть свои десять сражений да кануть в небытие, то теперь, зная о судьбе своего донора, ни о каких расслаблениях не могло быть и речи. А уж тем более страшно становилось от одной мысли, что приказ будет не выполнен или само действо будет расценено как невыполнение.
Сделав нужную паузу, дав своим подчинённым в полной мере ощутить весь ужас возможных казней, Эйро Сенато́р продолжил вполне серым, будничным тоном. Но именно отсутствие эмоций в его голосе пугало больше всего.
– За невыполнение моего приказа Десятый карается… высшим болевым наказанием! Восьмая ступень!
И свет померк в глазах Фредерика Астаахарского. От навалившейся на него боли он перестал соображать. Забыл, кто он, где он и что с ним происходит. Недавно пережитые ужасы, когда болел поломанный позвоночник, показались лёгким, безобидным щекотанием. Показалось, что вся кровь разом вскипела, кровеносные сосуды полопались, кости потрескались и рассыпались, а сухожилия и мышцы порвались на маленькие миллиметры. И все эти мелкие кусочки стали медленно прожаривать в кипящем масле. Может, и не в масле, может, и в жерле вулкана, но разницы никакой не существовало.
Боль, жуткая боль, невыносимая боль…
Подобная боль продлилась вечность.
