Глава двенадцатая
Семейные истории
Долго простаивать встретившимся после двадцатилетней разлуки матери и сыну Крафа не дал. Так и переминаясь с ноги на ногу возле обеденного стола, он минут через пять довольно громко и резко поинтересовался:
– Может, вначале все-таки пообедаем? А уже потом вы сможете остаться наедине и наговориться, сколько вам пожелается.
Анастасия обожгла его строгим взглядом, но тут же смягчилась, вспомнив о масштабности доставленного сюрприза. Поэтому сказала-облагодетельствовала, словно заранее простила все будущие прегрешения как своего супруга, так и своего свекра:
– Можете начинать без нас, мы подойдем чуть позже.
И, нисколько не интересуясь мнением Дмитрия, цепко ухватила его за запястье и повела за собой в переходы дворца. Благо, далеко не шли, а проскользнули в первую попавшуюся комнату не то отдыха, не то переговоров.
И там начала с того, что потребовала:
– Снимай все это с себя, здесь тебе ничего не грозит. И что бы ты хотел поесть? Сейчас сюда моментально доставят любые лакомства!
Дмитрий с некоторым сомнением стал снимать с себя оружие и сюртук:
– А твой муж не обидится, что мы не с ним за столом?
– Да мы уже спали после обжорства на балу. Так что он если и укусит крылышко куриное, то только за компанию со своим папочкой.
– Ну, тогда и в самом деле пусть принесут. Как-то не до еды было в последние сутки. А пока я ем, ты мне расскажешь, почему ты здесь и где сейчас отец.
Анастасия Ивановна (хотя такую молодую женщину и язык не поворачивался называть по отчеству!) нашептала что-то в кулон, висевший на шее, и уселась рядом с сыном, не сводя с него счастливого взгляда. Замелькавшие слуги накрывали на стол, а она начала с вопроса:
– Твой отец остался на Земле?
– Нет, он пропал вместе с тобой…
– Увы, сынок, значит, он, скорей всего, погиб. Тогда, в парке, когда мы прогуливались под дождем, Петр заметил что-то странное, заставил нас подойти и все удивлялся, что мы туманного полумесяца не видим. А потом вдруг ударили молнии, громыхнул гром, и мы стали падать в бездну. И что интересно, я еще как-то могла его удержать, он словно притормаживал в падении, держась за мою ладонь. Но я вырвала руку, пытаясь дотянуться до Леночки. В результате и Леночка исчезла с моих глаз в очередной вспышке молнии, и Петр, я это рассмотрела со всей очевидностью, рухнул в некое подобие жерла вулкана. И жар из этого жерла был такой, что у меня сгорели волосы на голове. Затем меня словно порывом ледяного ветра снесло в сторону, и я очнулась в каком-то диком поле, заросшем кустарниками и травой по колено. Платье наполовину истлевшее, от прически только две жалкие, несгоревшие пряди, и, как поняла со временем, в совершенно чужом мире…
Она со всхлипом вздохнула, припоминая тот страшный, самый трагический момент своей жизни. И только через некоторое время смогла продолжить рассказ.
Первые часы в новом мире она провела в рыданиях и бесцельном метании по бескрайнему, казалось бы, полю. Судьба мужа была печальной, а вот о дочери она почему-то решила, что та упала назад, в тот самый парк, где они прогуливались. Тут она поинтересовалась у Дмитрия:
– Правда? Леночка с тобой?
Не желая сразу сваливать на мать печальную историю почти двадцатилетнего рабства Леночки, граф Дин просто подтвердил:
– Да, она со мной. Хотя ей тоже в жизни досталось. Но об этом позже, о себе продолжай.
И мать продолжила.
К вечеру первого дня она дошла до проселочной дороги и двинулась по ней. Но засветло к людям не вышла, и пришлось заночевать в стогу сена. Ее поразил закат: фиолетовый, с какими-то странными световыми завихрениями, которые пронзали многослойные, невероятно высокие облака. Но мало ли какие случаются закаты на Земле?
Она больше вздрагивала от каждого шороха, чем спала. А когда все-таки уснула, к стогу пришла огромная серая собака. Мать так ей обрадовалась, что даже бросилась обнимать, надеясь, что та выведет ее к людям. И принялась уговаривать: «Ну, давай, моя хорошая, выводи к ближайшему селу! Ты понимаешь меня? К людям, людям выводи!»
Умное, видимо, попалось животное, ибо, как-то странно повздыхав и словно подумав, потрусило через ближайшую поляну. Порой притормаживало и поглядывало на спешившую следом женщину. Потом прошли рощицу, перебрались через широкий овраг и, перейдя вброд речушку, вышли к другой дороге. Но собака продолжала вести напрямик, своим уверенным движением не давая усомниться в выборе направления. Пересекли громадный луг, а вот в очередном лесочке серый проводник привел женщину к глубокой яме с отвесными стенами, из которой раздавалось жалобное поскуливание. В явно вырытой специально ловушке на большого зверя находился щенок. Месяцев двух от роду, с огромной головой и толстенными лапами.
– Ой, какой милый! Но все равно так нечестно…
Несколько расстроенная таким меркантильным отношением к себе, Анастасия все-таки нашла длинную толстую сухую ветку, спустилась в яму и достала щенка. И сразу же заметила, что у того сломана передняя лапа. Да и собака, видимо, это понимала, поэтому, часто облизывая свое чадо, умоляюще глядела на женщину воистину собачьим взглядом, словно намекая, что щенка следует не только спасти из ямы, но и принести к людям.
Будучи врачом по специальности, Анастасия без особого труда поставила кость на место и наложила шину из подручных материалов. Но уже тогда она была ошарашена своим дивным, совершенно немыслимым ранее умением: не особо напрягаясь, она невооруженным глазом увидела сквозь шерсть, кожу и прочие ткани сломанную косточку, словно под рентгеном. Для пробы и сравнения сосредоточила взгляд на своей руке и тоже увидела кости! Да и все внутренности просматривались, сообразно желанию.
Из шока вышла быстро: щенок, поскуливая от неприятных ощущений, небольно укусил ее за руку. Тотчас решила, по какому-то наитию, обезболить лапу на небольшое время, и это получилось простым нажатием нескольких точек на теле животного.
– Кажется, мне не только волосы выжгло, – с грустью констатировала она. – Но и превратило не то в колдунью, не то в Бабу-ягу. Как же меня теперь на работе встретят? Выгонят или еще две зарплаты рентгенолога и анестезиолога платить станут?
Тогда она еще думала, что находится недалеко от места дислокации их воинской части. Да и любой другой участок Европы ее не испугал бы.
Собака долго рассиживаться и заниматься самокопанием не дала. Как только шина на лапу щенка была наложена, потянула зубами за подол обгоревшего плаща. Мол, теперь-то уж точно идем к людям. Да и направление пути не слишком-то отклонилось в сторону, градусов на сорок, не больше. Вот разве что массивного щенка нести было тяжело. И с каждым метром он становился тяжелее.
– Эй, собака! Ну-ка стой! – сообразила женщина. – Давай вот так попробуем.
И уложив пострадавшее чадо на холку матери, пошла рядом, попросту придерживая малыша, чтоб не упал. Так стало легче.
Когда приблизились к опушке величественного бора, начались первые, не совсем понятные встречи. Вначале две бабки, идущие навстречу по тропе, вдруг с визгом метнулись в сторону и скрылись в густом кустарнике. Еще и кошелки свои бросили, с грибами и ягодами. Анастасия хотела остановиться и позвать женщин, но собака даже не приостановилась на том месте.
Затем так же странно поступили три подростка. Они двигались справа, перпендикулярно тропе, но, завидев идущих, бросились прочь, словно их кипятком ошпарили. При этом отроки кричали, словно в панике:
– Шойт! Шойт!
Опечаленная Анастасия восприняла крики в свой адрес. Потому что выгоревшие волосы и покрытая ожогами голова и в самом деле могли любому встречному-поперечному напомнить черта. Правда, поляки, на территории которых вроде этот лес находился, несколько иначе называли представителя ада, но мало ли как в данной местности на свой манер называют ведьм? У каждого ляха свой прононс и свои тараканы в голове. Но опять-таки и одежда испуганных теток, и одеяния подростков просто бросались в глаза. Уж на что Анастасия себя считала знатоком народной одежды, но таких несуразных и с гротескными расцветками накидок и балахонов никогда прежде не встречала.
Так что уже тогда в душе стала разрастаться тревога. Вроде не Польша. А что тогда? Голландия? Или Ирландия? Там любят подобные нагромождения красок, и есть поселки со швеями, богатыми на фантазию.
Когда вышли из леса и в понижающейся долине открылись широко раскинувшиеся поселения и замки со странными формами, сердечко екнуло с самыми плохими предчувствиями: «Это – не Земля!» Да и отсутствие линий электропередач о чем-то говорило…
Но сколько ни стой, ничего выяснить не получится. Следовало идти к ближайшему поселку, до которого было километра два через пастбище. Пока людей не было видно, как и коров или иной домашней скотины. Только вдали, у самой околицы поселка, мелькали фигурки тех самых бегущих подростков, которые шарахнулись в сторону от тропы.
Но собака идти дальше отказалась. Пока женщина во все глаза пялилась на долину, животное легло на землю, помогло щенку скатиться вниз и облизывало свое чадо так интенсивно, с поскуливанием и жалобным воем, словно то умирало. А когда Анастасия обратила внимание на странную сценку, собака встала, развернулась мордой к лесу и сделала первый шаг.
– Стоять! – вышла Анастасия из оцепенения. – Ты куда это собралась? Пошли в поселок.
Но та лишь грустно посмотрела ей в лицо, потом коротко, чуть ли не со слезами взглянула на поскуливающее потомство и теперь уже бесповоротно двинулась в лес. Ни на какие крики псина больше не реагировала. Чем разозлила и так несчастную помощницу до крайности:
– Во дает! Это же надо, дитя свое бросить! Причем такое дитя, что я его попросту не дотащу! Он ведь размером с кабанчика! И что же это такое здесь творится? – Но, чуть успокоившись, решила: – Видимо, прежние хозяева сильно обидели собачонку, раз она не хочет к ним возвращаться. Но ей-то можно где угодно жить, а мне вот вне поселка не выжить… И что делать?
Повздыхала, поохала, да и взвалила щенка себе на плечи, как мохнатый воротник.
Где-то за серединой луга решила сделать привал и чуток расслабить занывшую от тяжести спину да шею распрямить. Но бесцельно сидеть в густой траве не смогла, а стала собирать вполне земные ромашки с васильками. Потом пришла мысль сделать венок, да хоть так прикрыть немного обожженную голову. Иначе опять первые встречные не то шойтом, не то чертом обзовут.
Веночек получился на славу, и даже милый щенок уже посматривал на свою спасительницу совсем иным, вроде удивленным взглядом.
– А как тебя хоть кличут, малыш?
Тот, словно пожимая плечами, недоуменно махнул хвостом.
– А давай я тебя за мощь Геркулесом назову? Временно, пока твои хозяева не отыщутся, а?
Может, случайно, а может, просто устал, но зверь кивнул, утверждая для себя славное имя, а когда во второй раз оказался на закорках у своей спасительницы, заснул уже на первой сотне метров.
И все равно венок не помог во время первых встреч с обитателями поселка. Вначале из каждого подворья путницу облаивали с яростной злобой собаки, а потом еще и все находившиеся там люди исчезали, словно по мановению волшебной палочки. Да и на улицах не оказалось ни подростков, ни старушек. От греха подальше прятались в избы. Ну и пару раз из-за приоткрытых ставен донеслись уже знакомые восклицания:
– Шойт! Это – шойт!
Да в одном из дворов впереди прокричала какая-то женщина:
– Дети! Немедленно в дом! Не то сама сейчас вас зашибу!
Стало легче и тревожнее одновременно. Легче, потому что говорили на понятном, родном русском языке. Так вначале показалось. А тревожней – из-за такого странного отношения. Подобным образом относятся только к зачумленным или прокаженным. Или уж совсем к явным ведьмам, у которых на лбу рога растут и вместо ступней копыта.
«Как бы меня на костер не поволокли! – запоздало подумала Анастасия. – Забитые они здесь, дикие какие-то. Надо было сразу к замку топать. Еще бы этого Геркулеса сонного в чьи-то руки пристроить».
Дома впечатляли своей массивностью, основательностью и сразу видимым достатком. Высокие чердачные помещения, большие окна, все это на высоком фундаменте, с явно подвальными окошками. По три, а то и четыре сарая на задах, крытые сеновалы, и все это под красной черепицей. Соломой или камышом крыши не кроют. Да и огорожено каждое подворье забором из крепких досок в рост человека. Ворота у каждого дома хоть и без украшений, но прочные, обитые полосами железа. Такие не каждый таран пробьет. Видны телеги и другие повозки, слышно ржание лошадей. Коровы тоже мычат, перекрывая собачий лай, крики петухов слышны и прочие звуки, означающие крепкие кулацкие хозяйства.
Так и дошла до центра поселка, ориентируясь на самый большой дом. Если уж там никто навстречу не выйдет, точно придется к ближайшему замку тащиться. Но староста оказался на месте, и, наверное, ему по должности полагалось встречать разных там шойтов, чертей или бабаев. Он стоял возле своих ворот, пялился во все глаза на приближавшуюся путницу и… боялся. От него так и несло легко ощущаемым чувством страха и безнадежности.
«Ну да, меня и в самом деле можно принять за кого угодно, – подумала женщина, с кряхтением сняла щенка с шеи и уложила возле своих ног. – Сапоги резиновые, плащ странный, весь в дырах, и платье прожжено во многих местах. Укрыться сетью, и то надежней было бы от странного взгляда этого бугая!»
А «бугай-староста» несколько расслабился, видя, что щенок живой и вяло шевелится во сне, и вдруг поклонился в пояс:
– Чем могу служить благородной госпоже? – Наверное, он тут один щеголял в хромовых сапогах, брюках галифе и подпоясанной атласной однотонной рубахе. Потому что несколько зевак, начавших несмело подтягиваться по кривым улочкам к центру поселка, ничего на себе, кроме разноцветных накидок, от которых в глазах рябило, да лаптей, не имели.
Несколько странное обращение не выбило «благородную» женщину из намеченной колеи общения. Раз на костер не волокут, следовало тут же хоть что-то выяснить:
– А вы кто будете?
От старосты повеяло удивлением, но отвечать он стал вполне обстоятельно:
– Пояльские мы. И поселок наш Малая Пояль называется. Все входим в вотчину барона нашего, его светлости Вальтера Гирника.
– Значит, другие поселки другим баронам принадлежат?
– Как можно, благородная госпожа?! – опять испугался представитель местной власти. – Здесь вся долина барону принадлежит и все поселки: Средняя Пояль, Большая…
– Понятно, понятно, – оборвала она его. – И в каком из этих замков ваш барон проживает?
Погрустневший мужик кивнул в сторону самого скромного на вид, да и самого дальнего отсюда:
– Вон там он, сердешный, и мучается… – Увидев на лице путницы немой вопрос, поспешно добавил: – Хворает он, болезный. Целители гутарят, что на днях точно помрет.
Анастасии хотелось и есть, и пить, и просто присесть да отдохнуть, но нужно было разобраться, куда же она все-таки попала. И что-то ей подсказывало, что на все свои вопросы она здесь ответов не получит. Да и говор, когда она к нему прислушалась, совершенно не напоминал русский язык.
«Как же я их тогда понимаю?! Да еще и сама разговаривать умудряюсь?! Или я, кроме умения работать рентгеновским аппаратом, еще и в полиглота превратилась? Все языки мира стала понимать? Хм! Вот этим сейчас и поинтересуемся…»
– А вообще, как это ваше государство называется?
У мужика начался нервный тик, и он грохнулся на колени почему-то:
– Лидгарская империя! – Голос его звучал хоть и глухо, но слова вылетали разборчивые. – Под правлением императора династии Эзенберро.
– А как ваш мир называется?
– Мир Фиолетового Наваждения.
Вот тут и стали понятны увиденные накануне прелести фиолетового заката. Но какой толк от такого понимания? Как домой-то добраться?! Да и возможно ли такое? Тяжкие думы настолько одолевали Анастасию, что она не совсем адекватно восприняла саму коленопреклоненную позу старосты. Раз мир иной, то и порядки такие, так что удивляться не стоит. Может, у них тут вообще так принято незнакомых дам встречать. Или матриархат царит. Или дырявый плащ с резиновыми полусапожками и вкупе с веночком имеют право носить только высшие дворяне империи.
Просить у этого бугая еду ей не хотелось. Да и заплатить было нечем: в карманах только бумажка в десять злотых, совершенно в данном мире неуместная, с особой ностальгией напоминала о Земле.
Постояла, повздыхала, прикинула расстояние до указанного замка и нагнулась прощаться с Геркулесом:
– Ну ладно, герой, постарайся в ямы больше не падать. Думаю, и хозяева за тобой скоро заявятся… Так что не скучай!
Потрепала песика по холке и двинулась дальше по дороге. Но чуть не подпрыгнула от скорбного вопля старосты:
– Не губи, благодетельница! И прости, что сразу не признали! Темные мы да отсталые, никогда на нас благо в виде высшей гоорти не сходило!
Она ошарашенно смотрела на мужика, который теперь вообще лежал во весь рост на земле, пачкая рубаху в пыли, и с мольбой протягивал к ней руки. Причем сам-то вперед не полз, а наоборот, отползал, извиваясь, назад. Подошедшие ближе сельские зеваки, увидев такое унижение своего лидера, тоже стали пятиться да на полусогнутых рассасываться по улочкам в сторону своих домов.
Так и захотелось рявкнуть с обидой: «Никакая я не гоорти! И нечего в мой адрес матюгаться!» Но, с другой стороны, теперь уже страх от старосты исходил прямо-таки ощутимый на физическом уровне. Что-то пошло не так, и дальнейшие расспросы могли только ухудшить положение. И еще ведь надо знать, что спросить и как!
Но после минуты ступора она выбрала линию поведения:
– Успокойся! Никто на тебя зла не держит, и прощения просить не стоит. Поднимись. Ну вот… сразу бы так… А что ты знаешь о гоорти?
Мужик хоть на ноги и встал, но рубаху от пыли не отряхивал, всей своей позой показывая, что готов снова улечься на грунт, если его ответы чем-то не понравятся.
– Гоорти – это повелители леса, – пояснил он. – Они определяют деревьям, где им расти, указывают рекам, где им течь, и распоряжаются всеми дикими животными…
«Ну точно за лешего приняли или за болотную кикимору! – подосадовала иномирянка. – Вроде и живут зажиточно, а грамоте барон их не учит. В сказки, вон, верят… Надо уходить отсюда, пока еще шойтом обзывать не начали. И, кстати, почему это меня по-разному называют? Или шойт – это ругательство? А гоорти – нечто более уважительное? Как, к примеру: уважаемая Яга, распрекраснейшая Костяная Нога?»
– Мне надо идти в замок… к барону, – сказала она. – А вот эту животинку вы уже сами хозяевам отдадите, – и вздрогнула от вида валящегося на землю мужика.
– Пощади, благодетельница! Почто смерти мне желаешь? Почто шойта заставляешь в лес нести?
– Какой лес? – возмутилась женщина. – Пусть в поселке остается.
– Но как же, госпожа?! Тогда ночью стая дом развалит и всех его обитателей уничтожит!
Видя, что Анастасия продолжает смотреть на него с недоумением, староста зачастил:
– Это для вас, уважаемая, брать в руки шойта безопасно. А любой смертный будет в ближайшую ночь уничтожен стаей лишь за то, что прикасался к щенку. Нам к нему лучше вообще не приближаться, если жить хотим.
Теперь уже запоздало испугалась Анастасия. Оказалось, что милая и добрая собака, с которой она общалась и обнималась, как со своей защитницей и поводырем, – на самом деле нечто страшней хищного волка. Если чего не похуже! Да и размеры только теперь впечатлили окончательно, собак таких точно не бывает.
И что теперь с этой малой и потешной псиной делать? Не бросать же на произвол судьбы только лишь из-за дремучести этих селян? Но и аккуратно поинтересоваться не помешает:
– А если я с шойтом в замок явлюсь?
Могут ведь и камнями со стен забросать. Вдруг там тоже грамотных нет и царят сплошные предрассудки?
У старосты и на это ответ имелся:
– Вам можно, госпожа, вы ведь гоорти!
А у женщины сразу заныла спина, как только она представила, что придется и дальше нести тяжеленного щенка. Посмотрела на него, пытающегося прогрызть сапог, потом на дорогу и непроизвольно сказала:
– Он ведь такой тяжелый…
Староста тренированным рывком вскочил на ноги и тут же с готовностью предложил:
– Если желаете, благодетельница, могу вас на своей коляске подвезти до замка его светлости барона Гирника. Не карета, правда, но зато самая лучшая и мягкая в поселке.
– Как же так? То ты боишься притронуться к щенку, то подвезти предлагаешь?
– Так он же у вас на руках будет! – искренне недоумевал представитель власти на местах. – Тем более ваш запах еще пару лет будет от моей повозки всех лютых лесных зверей отгонять.
Так и зудел язык спросить: «А в этом лесу еще и лютые звери есть?!» Но вовремя остановилась, пытаясь непроизвольно к себе принюхаться. Неужели настолько тяжелым получилось путешествие через леса и поля, что теперь от нее неприятно разит потом? Но то ли осязание пропало, то ли запах гари все перебивал, ничего так и не уловила. Но и отказываться от помощи не стала:
– Конечно, желаю. Только мне… – Она хотела сказать, что не сможет заплатить, но замялась, машинально отбрасывая ногой пасть, настырно пытавшуюся прокусить резиновый полусапожек. – Геркулес, перестань!
– Пока коней запрягут, – тут же воспользовался староста паузой, – мы и шойта вашего накормим!
И, не дожидаясь согласия гостьи, бросился на свое подворье. Выкрикнул несколько имен, приказал запрягать, а сам уже через две минуты стоял с огромной миской в руках на прежнем месте. Может, и ближе бы подошел, но Геркулес неожиданно злобно и громко зарычал, заставив старосту замереть.
– Вы уж, благодетельница, сами ему миску отдайте, а то мне никак нельзя, – прошептал мужик.
Только забирая принесенное для щенка угощение, она рассмотрела, чего там и сколько. И удивилась:
– Столько мяса? Тут же полбарана будет… И все в крови, фу! Только что зарезали, что ли? – Получив утвердительный кивок, решила: – Геркулесу столько нельзя, он еще маленький.
– Да вы перед ним ставьте, сколько съест, столько и съест, – нервно сглотнув, посоветовал радушный хозяин, передавая не миску, а скорей тазик в женские руки.
При виде крови Анастасия моментально забыла о своем голоде, а когда поставила миску возле порыкивающего в предвкушении щенка, постаралась не наблюдать за его трапезой.
Вновь повернулась к почтительно замершему старосте и продолжила расспросы. Было интересно: почему шойтов не пытаются приручить сами селяне? Да и вообще, делается ли так в этом мире?
Мужик вытаращился на нее, удивляясь, что госпожа не знает таких простых истин, но тут же вспомнил, что она и о самой империи, скорей всего, только что впервые услыхала, и несколько минут сыпал сведениями, не замолкая.
Оказалось, что шойты – это не просто дикие и жутко агрессивные хищники, а еще и оборотни. По ночам они превращаются в монстров в рост человека и уничтожают за раз хутора, а то и целые деревни. Особенно лютуют, если кто-то встал у них на пути в дневное время с оружием в руках или осмелился убить члена их стаи. Еще более жестокая месть постигала неосторожных, глупых или корыстных людей за кражу щенка. Таких охотников стая преследовала не только до больших городов, а бывали случаи, что и в самой столице. Причем убивали и съедали, если успевали, не только самого виновника похищения, но и все его семейство. И неважно было, что к тому времени щенок находился уже в лесу на воле или был зарыт после убийства глубоко под землю, виновника находили всегда. Даже за пределами Лидгарской империи, где шойты в принципе не обитали. И все по причине запаха, который прослеживался годами и читался монстрами как раскрытая книга.
Что интересно, шойты на людей без причины никогда не нападали, только и следовало убраться с их дороги да ни в коем случае не дотрагиваться до щенков даже случайно. Вот потому так и паниковали сборщики грибов и ягод, когда увидели мать-оборотня и странную женщину, касавшуюся щенка у той на загривке. Ну, а умчавшиеся в поселок отроки успели предупредить посельчан о приближающейся напасти.
Рассказ вначале несколько напряг иномирянку, но она тут же вспомнила, что мать щенка пришла к ней ночью и нисколько не походила на страшного оборотня. Забитые крестьяне попросту оставались в плену своих легенд и стереотипов. Поэтому окончание рассказа слушала с улыбкой.
К тому времени открыли ворота, и два добрых молодца, ликом и статью схожие с отцом, вывели пару коней, запряженных в довольно солидную коляску. Скорей даже ландо, потому что кожаный верх на стальных прутьях был откидной. Молодцы так и замерли по сторонам, придерживая прядущих ушами лошадей, а староста живо вскарабкался на козлы и разобрал вожжи. И естественно, что слабой, замученной женщине помогать с перетаскиванием щенка никто и не думал.
А она смотрела на своего подопечного и глазам не верила. Пока велся рассказ, это животное умолотило все мясо и даже вылизало начисто миску. При этом живот раздулся так сильно, что щенок, наверное, и ходить бы не смог, будь у него даже нога здоровой. И в глазах светилось счастье, удовлетворение и желание поиграть.
– Ну ты и проглот! – воскликнула женщина. Но вспомнила, что бедный щенок всю ночь наверняка в яме просидел, так что попросту не соображал, что ел. Не удержался, так сказать. Поэтому впору было заволноваться: – У тебя же заворот кишок получится от такой конской порции.
Пригнулась и с беспокойством стала ощупывать щенка, не зная, как можно облегчить его участь. И опять это странное умение видеть внутренности насквозь не хуже рентгена убедило, что с животным все в порядке. Да, желудок растянулся, как у удава, но ничего страшного. Только одно место повреждено: уложенная в шину лапа.
– Ну ладно, если до замка тебя не скрутит, может, и выживешь… Эх!
Поднатужилась, поднялась и поволокла псину в коляску. Пока сама уселась, пока на колени щенка взгромоздила, староста и его сыновья так и стояли в благоговейном молчании. И уже милостиво разрешив ехать, Анастасия пожалела несчастных:
«А ведь они и в самом деле верят в собственные сказки. Простых собачек боятся… ну, может, и не совсем простых, но уж явно не монстров. А оборотнями наверняка местные тати прикрываются. Учинят какой разбой, уничтожат всех свидетелей, а потом на зверушек все сваливают…»
Ехали минут сорок. Замок оказался не только самым красивым среди своих собратьев в долине, но и самым большим. К тому же изначально из-за холма не просматривались широкие крылья строения и солидная каменная стена вокруг него. И все такое древнее, величественное и неприступное.
Через глубокий ров вокруг замка вели несколько мостков. И пара из них явно для служилого люда да для подвоза всего, в чем нуждается огромное хозяйство. Там и ворота были открыты, и решетки подняты, и движение шло непрерывное. Но староста направил коней к парадному, самому широкому мосту. Проехал по нему и остановился перед опущенной решеткой. И тут же за ней появилась недовольная рожа поблескивавшего латами стражника.
– Ты куда это приперся, дядя? – вызверился он, хотя и старался громко не кричать. – Если сейчас тебя комендант или управляющий увидят, живьем съедят!
Как ни странно, стражника староста совершенно не испугался. Поставил коляску на ручной тормоз да поспешил к решетке. Служивый ему и в самом деле родственником оказался:
– Тут, племяш, такое дело…
И они о чем-то пару минут оживленным шепотом переговаривались. До слуха напрягшейся от нехороших подозрений Анастасии только и донеслись обрывки фраз: «…совсем плох!», «…да они все могут!», «…лишь бы допустили!», «остальные лекари бестолковые могут вой поднять…», «…как бы нашуметь побольше?» и «…а как шойт поможет?».
На внутреннем дворе-плацу, похоже, шла военная муштра. Чей-то грубый мужской голос с надрывом выкрикивал команды чисто сержантского пошиба:
– Держать ряд! Ровней, мерзкие тараканы! Ровней, я говорю! И не слышу четкого шага. Тебе говорю, баран тупой! Внятно шагай, внятно!
Под эти крики староста и вернулся на облучок коляски. А когда тяжеленная решетка с легким скрипом стала подниматься, оглянулся на пассажирку и слезно попросил:
– Благодетельница, вы уж постарайтесь, спасите барона от смерти мучительной!
И, не дождавшись ответа от изумленной женщины, мужик быстро и резко, с небывалым умением защелкал кнутом. Лошади рванули с места, вынося с громыханием коляску прямо на центральный двор баронского замка.
