Глава третья
Раймунд Великолепный
1
В Винчестерском замке было холодно и неуютно. И не только потому, что в слюдяные окна, через щели, то и дело вонзался холодный мартовский ветер. Весь замок затаился в эти дни, когда Англия оказалась на пороге гражданской войны.
В одной из башен, у окна, стоял молодой высокий светловолосый рыцарь и смотрел вниз. Туман поднимался над двором замка, он проникал повсюду — вяз на зубах промерзшей во дворе стражи, разводившей костры, глотавшей эль и бранившейся что есть силы, лип к гривам лошадей и шерсти собак, грызшихся из-за обглоданной солдатами кости.
— Чертова сырость, — проговорил молодой человек. — Чертов Винчестер, чертова страна…
В теплом пурпуэне и штанах, кутаясь в теплый плащ, молодой человек думал о своей судьбе. Он был уверен, что достоин большего, чем получает сейчас, — и по своему рождению, и по талантам. И на большее он рассчитывал, оставляя родину.
Но начинающийся 1136 год не сулил ему ничего хорошего…
Звали двадцатидвухлетнего рыцаря Раймунд Пуатьерский. Молодой человек был сыном Гильома Трубадура, но рассчитывать на земли своего отца он не мог. Хозяином Аквитании, Пуату и других южных провинций по закону наследования стал его старший брат Гильом Десятый. Когда внезапно умер их отец, младшему брату было всего двенадцать лет, и Гильом выполнял роль его опекуна. А Раймунд, в свою очередь, взрослея, учил рыцарским забавам старшую из дочерей Гильома — Алиенору. Трудно было найти более близких друзей, чем этот юноша и девочка-подросток.
Возмужав, Раймунду оставалось самому позаботиться о себе — например, отправиться на службу за море. Так он и поступил: тем более такому знатному аристократу, по крови равному королям, открывались все дороги. В возрасте двадцати лет Раймунд предстал перед Генрихом Первым Английским по прозвищу Грамотей — сыном легендарного норманна Вильгельма Завоевателя.
За несколько месяцев до своей смерти, в начале 1135 года, Генрих Первый посвятил в рыцари молодого аквитанца. А едва старый король умер, объевшись миногами в родной Нормандии, его объединенное королевство стало разваливаться на глазах. И всему виной стала распря из-за наследства между дочерью Грамотея — Матильдой, женой Жоффруа Красивого Анжуйского, и родным племянником короля — влиятельным графом Стефаном де Блуа.
Остаться в стороне от династической распри было невозможно, но Раймунду де Пуатье повезло. В самом начале весны 1136 года в Англию пожаловал рыцарь Жерар де Жеберрон, маршал ордена госпитальеров. У него был вид заговорщика.
— Плохие времена грозят Англии, — сказал рыцарь-монах, которого провели к Раймунду оруженосцы.
— Это верно, кавалер де Жеберрон, — откликнулся молодой граф. — Отогрейтесь и выпейте вина.
— Благодарю, — снимая перчатки, поклонился рыцарь.
Он сбросил на руки своего слуги плащ и оказался в черном суконном жилете, одетом поверх кольчужного панцыря. В середине жилета, на груди рыцаря, читался белый лапчатый крест. Март выдался промозглым, за слюдяными окнами одной из башен Винчестерского замка гулял ветер. Только и спасал жарко растопленный камин — большой пылающий грот в одной из стен. Гость подошел к камину и протянул озябшие руки к огню.
— В такую ночь пламя — единственный спаситель! — принимая кубок с подогретым вином, проговорил госпитальер и сделал пару глотков. — Да еще доброе французское вино! — улыбнулся он.
— Что же привело вас ко мне? — спросил Раймунд, когда госпитальер осушил кубок.
Жерар де Жеберрон кивнул на слуг молодого графа.
— Прикажите оставить нас наедине.
— Ступайте, — сказал тот своим оруженосцам. — Но прежде принесите нам кувшин вина и мяса с хлебом. Уверен, наш гость желает подкрепиться с дороги.
После того как приказание было выполнено, оруженосцы графа и госпитальера вышли. Раймунд де Пуатье указал рукой на кресло с высокой спинкой:
— Прошу вас, маршал.
— Я прибыл к вам по поручению короля Иерусалима Фулька Анжуйского и магистра ордена госпитальеров Раймона де Пюи, — усаживаясь и вновь беря кубок с вином, произнес тот. — Моя миссия в высшей степени тайная, о ней знают только три человека, включая меня. Вы можете дать мне слово рыцаря, что ничего, о чем вы услышите сейчас, не выйдет за пределы этих стен? Независимо от того, что вы ответите мне.
— Я даю вам слово, маршал де Жеберрон, — с улыбкой ответил Раймунд.
— Прекрасно. Тогда позвольте задать вам еще один вопрос, граф. Вы слышали о правительнице Антиохии княгине Алисе?
— Еще бы, кажется, она вдова норманна Боэмунда Второго?
— Именно так, — подтвердил госпитальер. — И дочь покойного короля Иерусалима Балдуина Второго. Так вот, нынешний король Иерусалима Фульк Анжуйский имеет все основания считать, что княжна Алиса — ненадежный правитель, — решительно сказал госпитальер. — Чтобы сохранить власть в Антиохии, она вступила в диалог с самим Зенги Кровавым, султаном Алеппо и Мосула, этим исчадием ада. А ведь он угрожает Эдессе и всему христианскому Востоку. Но она неполноправный правитель Антиохии.
— Для Святой земли это счастье, — беззаботно улыбнулся Раймунд.
— Вы даже сами не представляете, насколько вы правы, граф. У Алисы есть дочь — Констанция. Сама Алиса правит от ее имени, но никому неизвестно, как вдовствующая княгиня надумает поступить завтра. Она непредсказуема. Даже собственный муж, князь Боэмун Второй, не доверял ей, оставив Антиохию в наследство дочери и ее будущему супругу. От надежности Антиохии, нашего северного форпоста в Сирии, многое зависит. Падет Антиохия, под ударом окажется графство Эдесса, Триполи и сам Иерусалим. Король Иерусалима Фульк Анжуйский женат на Мелисинде, родной сестре Алисы, и только он и сдерживает преступный пыл своячки. Так вот Фульк и первые бароны Палестины хотят найти Констанции, девушке юной и прекрасной собой, мужа, отважного воина, который смог бы стать надежным князем Святой земли.
— Что же вы хотите от меня, кавалер де Жеберрон? — нахмурился Раймунд. — Уж не думаете ли вы предложить мне ее руку и сердце? Что… я угадал?!
— Именно так, граф де Пуатье. Король Фульк Анжуйский остановил свой выбор на вашей персоне и попросил наш орден связаться с вами. Ваш род — один из самых знатных родов Европы, вы молоды, сильны, не женаты. К тому же хороши собой и умеете притягивать к себе женщин, — предупреждая изумление графа, госпитальер поспешил добавить: — Именно таким нарисовал ваш портрет Гильом Десятый, ваш родной брат.
— Мы все пошли в нашего бесподобного отца, — с насмешкой откликнулся Раймунд, — Что вам еще сказал мой любезный старший брат, которому так хочется устроить мои дела?
— Еще он сказал, что у вас нрав искателя приключений и настоящего бойца.
— А какой же мне еще иметь нрав? — не сводя с гостя светло-синих глаз, в которых мелькали отсветы каминного огня, почти зло усмехнулся Раймунд. — Ведь все земли достались Гильому!
— Сейчас у вас появилась счастливая возможность получить свои земли. Поймать удачу. Поверьте, она так близка, как вы даже себе не представляете! Констанция не сможет устоять перед вами. А там дело покажет. Но ответить вы должны очень скоро.
— Насколько скоро?
— Мы дадим вам подумать до завтрашнего дня. Орден госпитальеров не собирается вмешиваться в дела Англии — и завтра на рассвете я отплываю в Святую землю. У вас есть ночь, чтобы подумать над предложением короля Иерусалима. Антиохия должна получить знатного князя — и она получит его.
Совсем неожиданно Раймунд де Пуатье весело рассмеялся. И впрямь, что его ожидало в Англии? Тяжелейший выбор — на чьей стороне выступить в будущей сваре, которая стремительно назревала, как зудящий прыщ. Можно было податься в Европу, под крыло старшего брата, и стать нахлебником. Или же взять судьбу под уздцы и сказать ей: «Но!»?
Раймунд встал, прошелся по комнате. Вернувшись к столу, залпом осушил свой кубок. Встретился взглядом с госпитальером.
— А вы знаете, я, пожалуй, соглашусь на предложение короля Иерусалима.
— Не дожидаясь утра?
— Чего тянуть? — улыбнулся молодой рыцарь.
— Вы именно такой, каким вас описывал старший брат, — кивнул госпитальер. — Я был бы не против поспать несколько часов. За это время отберите нескольких самых верных вам людей и не забудьте самые ценные для вас вещи — вы уже вряд ли вернетесь на берега Альбиона!
2
На заре, скрывая лицо капюшоном, Раймунд де Пуатье в сопровождении маршала госпитальеров и своих оруженосцев покинул Винчестерский замок. Аквитанец не стал предупреждать никого о своем отъезде. Кони понесли всадников в сторону Дувра. Две остановки, и они достигли порта, сели на корабль ордена святого Иоанна Иерусалимского и отплыли на юго-запад.
Ветер выдался попутный, и уже через пару дней они увидели далеко по левому борту окутанный туманом берег Нормандии с крепостями Гарфлер и Шербур, еще через день — Нормандские острова и берега Бретани. Они обогнули мыс и пошли строго на юг. Еще неделя понадобилась, чтобы пройти мимо берегов Франции до Бискайского залива.
— Огибать Пиренейский полуостров и проплывать мимо Геркулесовых столпов было бы неразумно, — еще в начале пути сказал госпитальер графу, — мавры легко могут перехватить наш корабль. А потому приготовьтесь ко встрече с родными.
И вот теперь, впереди, было долгожданное устье Гаронны и Бордо — родина Раймунда. Им предстояло проплыть вверх по Гаронне до Тулузы, там выйти на берег, верхом добраться до Нарбонна или Марселя и уже оттуда на другом корабле госпитальеров отплыть в Палестину.
Но прежде графу де Пуатье предстояла трогательная встреча.
— Я счастлив, что вновь увижу моего брата и его дочерей! Особенно старшую, — улыбнулся граф. — Если бы вы знали, какая чудная у меня племянница Алиенора! Цветок оливы! Хотел у вас спросить, маршал, у меня будет время поохотиться в родных местах?
— Нет, граф, — сурово ответил госпитальер. — Наша миссия не предусматривает задержек в пути. Мы только засвидетельствуем почтение герцогу Аквитании. Одна ночь, не более.
Светловолосый граф де Пуатье разочарованно вздохнул. Впрочем, дело — в первую очередь. Пусть, одна ночь…
Корабль ордена госпитальеров, подняв флаг с лапчатым крестом, вплывал в эстуарий Гаронны на рассвете. Из-за плохого ветра только к вечеру они достигли устья реки.
— Наймем быструю галеру, граф, — сказал госпитальер. — Кораблю будет трудно идти против течения.
— Нет, маршал! — усмехнулся Раймунд. — Мы возьмем самых быстрых коней! Эти десять лье по дороге, которую я знаю, как свои пять пальцев, промелькнут за два часа! Нет, за час!
Жерар де Жеберрон одобрительно улыбнулся спутнику:
— Полностью вверяю нашу судьбу в ваши руки.
Они взяли лошадей в окрестностях одного из замков, принадлежащих Гильому Десятому, и с небольшим отрядом, вооружившись факелами, понеслись по дороге вдоль Гаронны в глубь материка.
Через час, как и сказал граф Пуатьерский, всадники увидели огни Бордо. Путники пришпорили лошадей, и темные стены и башни города надвинулись на них стремительно. Раймунд сам забарабанил рукоятью меча в ворота сторожевой башни.
— Встречайте дорогого гостя! — весело рявкнул он охране, разглядывающей со стены путников с факелами. — Граф де Пуатье желает засвидетельствовать почтение своему дорогому брату Гильому Аквитанскому! Живее, черти! Живее!
Сдержанный маршал госпитальеров, хоть и не любил, когда при нем чертыхаются, с удовольствием наблюдал за живостью двадцатидвухлетнего графа. В этой живости был залог успеха их предприятия.
Раймунд как ветер ворвался в Бордо, в сопровождении свиты долетел до дворца Омбриер. Но мажордом, вышедший ему навстречу, тут же охладил его пыл.
— Как мы рады! Но, граф, ваш брат, наш хозяин, сейчас в Пуатье, он поехал охотиться две недели тому назад, — мажордом развёл руками. — А когда вернется, мы и знать не знаем! — Он вновь просиял. — Как же мы рады вас видеть!
— Я тоже рад. Но обрадуюсь еще больше, когда услышу про добрый ужин и кадушку с горячей водой! Для меня и для моих друзей, рыцарей ордена святого Иоанна!
— Все будет исполнено, сир Раймунд, — поклонился мажордом.
Граф огляделся — в родном южном дворце было куда уютнее, чем в Винчестерском замке, на перекрестке вечных сквозняков.
— Придется мне побыть вашим хозяином в отсутствие брата! — весело заметил он.
— Вот тут вряд ли, — многозначительно улыбнулся мажордом. — Нынче наша хозяйка — принцесса Алиенора.
Втроем — Раймунд, мажордом и де Жеберрон — они уже шли по коридорам дворца. Перед ними распахивались все новые двери. Вытягивалась вооруженная охрана.
— Маленькая Алиенора? — нахмурился Раймунд.
— О, да. Но она уже не совсем такая маленькая, как вы думаете.
— Неужели подросла?
— Не то слово. В отсутствие его светлости она устраивает вечера для своих друзей и слышать ничего не хочет про сон! Сладу с ней просто нет. Мы засыпаем под струны виол и звон тамбуринов. Голова идет кругом! Боюсь, ваш брат на одних свечах разорится! Если не вспыхнет весь Бордо!
— Как интересно! — весело рассмеялся граф. — И где же эта негодница?
— В парадной зале, конечно. Принцесса любит танцы, а для танцев, как известно, надобно много места. Да и наши трубадуры, Серкамон и его ученик Маркабрюн, предпочитают петь и слушать собственное эхо. Вернее сказать, сир Раймунд, это юной принцессе нравится, чтобы эхо их голосов было повсюду. Как, впрочем, и всех других менестрелей. А их здесь вокруг нее крутится, что мошкары вокруг свечи.
Раймунд взглянул на услужливого мажордома — кажется, несмотря на задорный тон, последнему ночная жизнь крошки Алиеноры была совсем не по вкусу.
Еще несколько коридоров и лестниц, и слуха Раймунда Пуатьерского достиг знакомый голос — совсем рядом лилась песня. А слуги уже открывали перед ними двери в парадную залу дворца Омбриер — именно здесь устраивал пиры Гильом Десятый Аквитанский.
Они вошли нарочито громко — тон задавал Раймунд Пуатьерский. Он едва успел оттолкнуть слуг и прошептать мажордому:
— Встаньте за моей спиной, я разыграю эту стрекозу!
Тот с радостью подчинился. Группа юных аристократов расположилась на большом пятачке, освещенном доброй сотней свечей. Часть молодых людей немедленно обернулась на вошедших. По зале витал голос учителя Маркабрюна — гасконского трубадура Серкамона. Иные из молодежи оскорбленно присматривались к незваным гостям, подозрительно застывшим на пороге, в темноте залы. Всех интересовало: чья грубая душа посмела потревожить идиллию, которую создавал любимец Гильома Аквитанского и его дочери?
— Затмила мне весь женский род та, что в душе моей царит, — несмотря на бесцеремонное вторжение, продолжал петь мужчина лет тридцати пяти в коротком кафтане и квадратной шапочке с пером. — При ней и слово с уст нейдет, меня смущенье цепенит.
Ему аккомпанировало на крутах несколько менестрелей в ярких кафтанах, двое, ударяя тамбуринами о ладони, строили ритм песни. Один звенел цитрами. Серкамон сидел на стуле с высокой спинкой, положив виолу на левое колено.
— А без нее на сердце мгла, — заканчивал трубадур строфу. — Безумец я, ни дать ни взять!
— Это же сир Гильом! — воскликнул один из молодых людей.
Юных аристократов тут собралось десятка три. А еще были сладкоголосые певуны и слуги, что тихо скользили с подносами и вазочками к трапезному столу, заваленному сладостями, и так же тихо исчезали в обратном направлении. При слове «сир Гильом» они застыли и низко поклонились. Немедленно прервал пение и Серкамон.
— Нет, это не герцог, — зашептались другие.
Что и говорить, младший брат здорово походил на старшего. Та же стать, исполинский рост. Разве что у Гильома волосы были каштаново-золотистые, а у Раймунда — просто золотые. Да и помладше он был на добрых четырнадцать лет! И бороды не носил. Но о графе Пуатьерском никто не мог подумать: в Бордо в этот час его никто не ждал…
И вот с лежанки, окруженной молодежью, поднялась девушка и, придерживая платье, громко сказала:
— Кто вы, господа?
Многие юноши с горячностью положили руки на рукояти кинжалов, спрятанных в дорогих ножнах. А Раймунд смотрел на это видение и не верил своим глазам. Уезжая более двух лет назад, он оставлял на родной стороне хрупкую девочку, которой едва исполнилось двенадцать. Очаровательную щупловатую девчонку с пронзительно-сияющими веселыми глазами. Синими, как васильки. Она заливалась горючими слезами, едва узнав о его отъезде. И так и не простила ему этот отъезд. Но эти два года оказались преображением. Перед ним была юная женщина — она успела вытянуться на полголовы, оформиться. Ее стать и красота изумляли…
— Отвечайте же или я позову стражу, — еще выше подняв голову, бросила она.
— Не надо звать стражу, — откликнулся из темноты Раймунд и тотчас увидел, как изменилось лицо девушки. — Идемте, де Жеберрон, я вас познакомлю с моей племянницей.
Он входил в светлые отблески камина, свечей, факелов… Никому и никогда он не протягивал руки с такой радостью. И ни у кого и никогда не видел столько восторга и радости в глазах при его появлении.
— Раймунд! — только и выкрикнула она.
Он сам не успел понять, как она оказалась в его объятиях, а он крепко прижимал ее к себе.
«Граф де Пуатье! — шепталась зала. — Он вернулся…»
— Здравствуй, здравствуй, Раймунд, — твердила она и целовала его в щеки, в глаза. Целовала и плакала…
Он даже не смел, ожидать такой встречи, такого всплеска чувств. Раймунд поклонился всем, ловя на себе восхищенные взгляды молодых девушек из свиты племянницы.
— А вы, Серкамон, по-прежнему лучше любого соловья, — заметил он.
Трубадур не замедлил поклониться высокородному сеньору, которого знал не один год. Пришло время представить грозного рыцаря с крестом на груди хозяйке дворца.
— Маршал ордена госпитальеров Жерар же Жеберрон, — указал он рукой на спутника. — Принцесса Алиенора, дочь моего брата Гильома Десятого Аквитанского.
Рыцарь и девушка поклонились друг другу.
— Вы прибыли к ужину, милый граф, — не сводя глаз с дяди, счастливо утерев со щек слезы, сказала принцесса. — И вы, сир де Жеберрон. Уверяю вас, под крышей этого дома вы найдете уют и покой.
Ужин тянулся до середины ночи. Затем гостям дали понять, что племянница и дядя хотят побыть наедине. Но они выбрали лучший способ уединиться — одевшись потеплее, набросив на плечи подбитые мехом плащи, сели на коней и в сопровождении нескольких вооруженных слуг выехали из города в ночь.
И уже скоро, оставив сопровождение позади, медленно ехали по дороге от Бордо.
— Значит, ты уезжаешь завтра? — едва слышно проговорила она.
— Да, моя милая.
— Я думала, это лучший день в моей жизни, оказалось — худший, — так же тихо сказала Алиенора.
— Не говори так, прошу тебя.
— Куда же ты едешь? Мне ты можешь сказать?
— В Палестину.
— В Святую землю?!
— Да. По стопам моего отца и твоего деда, песнопевца Гильома.
— А зачем? Секрет?
— Мне предложили стать богатым и могущественным сеньором. Но пока не спрашивай, каким образом.
— Для тебя так важны власть и деньги? — в ее голосе он услышал упрек и обиду.
— Видишь ли, кроме громкого титула мой отец, твой великолепный дед, мне ничего не оставил. Все досталось старшему брату — твоему отцу. Но я уважаю закон предков. А коли так, мне придется искать счастья за морями. Не за Ла-Маншем, так за Средиземным морем.
Она поняла правоту его слов.
— Это опасно?
Раймунд утвердительно кивнул:
— Дорога из Англии была долгой, но та дорога, которая предстоит мне, будет совсем непростой. Но я не боюсь опасности — я предпочту их мирной жизни.
— Я умру от горя, если больше не увижу тебя, — честно сказала она.
— Не надо, прошу тебя…
— Правда — умру.
Они ехали по знакомой дороге, то попадая в свет луны, то окунаясь в черные тени леса.
— Жалею об одном, что ты — моя племянница, — неожиданно для самого себя вырвалось у него. — Господи, что я говорю…
Он взглянул на девушку — буря чувств пронеслась по ее лицу. В глазах Алиеноры блестели слезы. Она плакала молчком, как горько обиженный ребенок, у которого даже нет сил на крик. Девушка протянула к нему руку, сгребла его пальцы в свой кулачок.
— Поцелуй меня, — очень тихо сказала она.
— Что?
— Ты слышал. А вдруг и впрямь мы больше не увидимся. Все равно, что я — твоя племянница. Поцелуй меня. Люди умирают не только стариками и не только от меча. Многие умирают молодыми — просто так…
Раймунд оглянулся. Они съехали с холма в темноту дороги и сейчас не были видны. Охрана отстала. Он притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы. Раймунд чувствовал, что она тает в обхвате его руки. Он хотел оторваться, но она не позволяла ему. На его губах и языке были ее слезы. А еще от нее пахло свежестью и сладким миндалем. Сердце его заколотилось что есть мочи. Отчаянная мысль потеряться вдвоем, вспыхнуть этой же ночью одним пламенем неожиданно увлекла его, заслонила разум.
Но он пересилил себя. Оторвался от ее руки, отвернулся, спрятал глаза.
— Что с тобой? — ее голос дрогнул.
Он был совсем не девичьим, но по-женски растревоженным, полным чувства. Она повзрослела слишком рано. Слишком рано! Раймунд взглянул в ее глаза. Черными они были сейчас, огромными и черными. И отчаянно блестели. Неужели она думала о том же самом? Неожиданно луна вырвала их из темноты. Он что есть силы пришпорил коня и помчался наугад — по лунному следу, выстелившему лесную дорожку.
— Раймунд! — закричала она ему вслед. — Куда ты? Раймунд?!
Она нагнала его через минуту. Сзади их послышался топот копыт — встревоженная окриком Алиеноры это следовала за ними по пятам охрана. Он больше не решался заглянуть в лицо девушки. Скоро лошади вынесли их на равнину, откуда хорошо был виден Бордо — черный город с устрашающими грозными башнями на фоне предрассветного синего неба.
Его корабль отошел от порта Бордо рано утром. Солнце только брезжило далеко за землями Аквитании. Дворец еще спал. Только крестьяне тянулись из предместий в сторону крепости с возами.
— У вас была неспокойная ночь? — едва они взошли на корабль, спросил у Раймунда маршал госпитальеров.
— Пожалуй, — кутаясь в подбитый мехом куницы плащ, тесно застегнутый у правой ключицы, хмуро откликнулся тот.
Жерар де Жеберрон не стал приставать к молодому графу с расспросами — это дело его не касалось. А сам Раймунд все смотрел на стены и башни древнего Бордо, родного города, за которыми сейчас едва ли спала Алиенора, так неожиданно ворвавшаяся в его жизнь по-иному, совсем не малышкой-племянницей, в одночасье перевернув его душу.
3
На корабле герцогов Аквитанских они плыли вверх по течению пару дней, миновали Базас и Ажен и высадились в шумном порту Тулузы. В этом большом южном городе было приорство госпитальеров, куда они и прибыли без промедления. Там получили самых быстрых коней и понеслись в Нарбонн. Грамота магистра ордена Раймона де Пюи открывала им все двери и расчищала любые дороги в христианском мире. Из Нарбонна путешественники отплыли в Марсель на зафрахтованном судне и уже в Марселе пересели на большой орденский корабль, готовый переправить их в Святую землю.
Под широкими парусами, полными ветра, Раймунд Пуатьерский смотрел вдаль — перед ним открывалась новая жизнь. Чтобы не нарваться на пиратов, которых не остановил бы и флаг госпитальеров, вначале они двигались вдоль побережья Южной Франции и Италии.
Но больше всего им следовало опасаться даже не пиратов, а короля Сицилии Рожера Второго. В тот самый момент, когда корабль госпитальеров с Раймундом Пуатьерским приближался к Сицилии, Рожер Второй намеревался объявить себя главным претендентом на престол Антиохии и лишь выжидал момента.
— Мой соперник — Рожер Второй?! — узнав об этой новости, изумился Раймунд де Пуатье.
— Главное, чтобы он не узнал этого, — успокоил его хитрый госпитальер. — Я же вам говорил: о нашей миссии знают только три человека. Вы с недавнего времени — четвертый.
Оказывается, Рожер уже посылал сватов к юной Констанции, но в обход ее матери Алисы. Ведь последняя лишалась власти, выйди дочь замуж. Но ни король Иерусалима Фульк Анжуйский, ни другие христианские князья Палестины не хотели допустить жадного и коварного соседа к антиохийскому престолу. Княгине доложили о коварстве Рожера, и она на правах матери запретила дочери даже думать о норманне. Но неспокоен был король Иерусалима — он ждал нового и скорого выпада сицилийца. И потому торопился найти для девушки молодого и, желательно, покладистого мужа. А еще лучше — знатного и бедного одновременно.
Только издалека Раймунд де Пуатье и Жерар де Жеберрон наблюдали за дрейфующими пограничными кораблями грозного Рожера Второго. Узнай норманн, что на борту корабля везут его конкурента, всеми правдами и неправдами потопил бы он орденское судно!
Корабль госпитальеров без приключений обогнул Пелопоннес, прошел мимо Крита.
Жаркие страны давно растопили еще окутанное северными ветрами сердце Раймунда. Справа был Египет, впереди — Кипр. А где-то за островом, на который когда-то из пенных валов вышла Афродита, раскинулась долгожданная Палестина. Воспоминания об Англии и Франции отступали, становились зыбкими. Впереди его ожидало удивительное приключение, и Раймунд готов был нырнуть в него с головой, независимо от того, какие опасности оно ему сулило.
— И запомните, граф, — стоя на носу корабля, который то и дело штурмовали волны, вцепившись в борт, говорил госпитальер Раймунду де Пуатье, — второй человек после княгини Алисы в Антиохии — патриарх Рауль де Домфрон, нормандец. Это очень проницательный человек. И к тому же суровый — копье, меч и шпоры ему подошли бы куда больше, чем тиара высокого служителя церкви. Если вы не найдете с ним общего языка, можете сразу садиться на первый корабль до Европы.
— И что я должен пообещать ему?
— Скоро вы все узнаете, граф.
— Вы готовите мне все новые блюда, де Жеберрон, — усмехнулся Раймунд. — И одно острее другого. Чего стоит один соперник Рожер Второй! Теперь еще этот воинственный патриарх. Давайте начистоту. Вы не рассказали мне всего сразу, потому что побоялись, что я откажусь от вашего предприятия?
Но маршал госпитальеров Жерар де Жеберрон вежливо промолчал.
Еще через день на горизонте путешественники разглядели берег Святой земли.
— Ну, слава богу! — вырвалось у молодого графа, который уже притомился от качки, а еще больше от ожидания приключений. — И слава Деве Марии!
— Ваш временный наряд уже приготовлен, — договорил госпитальер.
— Мой наряд? — удивился Раймунд.
— Рыцарские шпоры ваши слуги до поры до времени спрячут в сундук. И прошу вас, не возражайте.
15 мая 1136 года корабль под флагом госпитальеров с Раймундом Пуатьерским на борту входил в антиохийский порт Святого Симеона. В сопровождении нескольких госпитальеров на берег вышел молодой человек в расшитом кафтане венецианского купца. У Раймунда было хорошее чувство юмора, как и у всех герцогов Аквитании, потому этот балаган только смешил его и ничуть не ущемлял достоинство высокородного аристократа.
Древний восточный город, зеленый и солнечный, похожий на шумный базар, волнами белых домов, дворцов и храмов поднимался от берега Средиземноморской бухты. Впадавшая в море река Оронт, питаемая пресноводными горными источниками, и создала из города благословенный оазис. Антиохия радушно встречала молодого купца…
Его поселили на отдаленном постоялом дворе вместе со слугами, у которых под пышной купеческой одеждой были мечи и кинжалы на все случаи жизни. Да и сам Раймунд не желал расставаться со столь любезным ему оружием.
Через неделю, когда Раймунд уже начинал зевать от безделья и выпитого со своими подручными вина, к нему явился Жерар де Жеберрон и сказал:
— Орден договорился о вашей встрече с патриархом. Завтра в два часа пополуночи в церкви Святого Петра его святейшество Рауль де Домфрон будет говорить с вами.
— Вы будете присутствовать при этом? — спросил Раймунд.
В одной руке он держал кубок, в другой — гроздь винограда.
— Безусловно, — ответил маршал. — Король Иерусалима Фульк Анжуйский и магистр ордена Раймон де Пюи, которых я представляю, являются гарантами удачного исхода этой встречи.
В длинных плащах с капюшонами, чтобы остаться незамеченными, при мечах, они шли по ночной Антиохии. Лунный свет густо растекся по широким улицам и кривым улочкам, ведущим вверх, и застыл на них холодным серебром. Фиолетовые тени преследовали полуночников за их спинами, точно коварные ассасины, вооруженные неизменными ножами.
Затем показался сумрачный и тяжеловесный собор Святого Петра. Он был восстановлен еще первыми крестоносцами в начале века. Ведь когда-то, до нашествия сарацин, Антиохия была культурнейшим христианским центром, и лишь потом ее святыни подверглись поруганию арабами.
Перед маршалом госпитальеров и Раймундом открылись тяжелые ворота. Оставив спутников за спиной, на карауле, они вошли в храм.
Двое рыцарей шагали к алтарю, и звук их шагов гулко отдавался под сводами собора. Горели свечи. У алтаря стоял высокий коренастый мужчина, широкоплечий, с лицом сурового воина.
«Ему и впрямь куда больше подошли бы меч и шпоры, чем сутана», — улыбнулся про себя Раймунд.
— Его преосвященство патриарх Антиохии Рауль де Домфрон. Граф Раймунд де Пуатье, — представил друг другу — священника и мирянина маршал госпитальеров. Он облегченно выдохнул. — Долгожданная встреча, да благословит ее Господь, состоялась.
Патриарх молча протянул руку вошедшим, и каждый с почтением поцеловал ее.
— У вас и впрямь королевская внешность, — разглядывая лицо молодого человека, суровым голосом произнес Рауль де Домфрон. — А потому хочется верить, что в этой груди бьется благороднейшее сердце.
— Никогда не сомневался в этом, — откликнулся молодой аквитанец.
Формальная беседа завершилась быстро. Время воспользоваться советом короля Иерусалима настало еще скорее, чем думал Раймунд Пуатьерский.
На заданный вопрос, в полумраке, под тяжелым взглядом патриарха, он сказал:
— При маршале госпитальеров рыцаре Жераре де Жеберроне и перед Богом клянусь вам, ваше преосвященство, что в случае успеха я обещаю вам равное положение с князем Антиохии. Даю вам слово рыцаря. В это звание меня посвятил покойный король Англии Генрих Первый, прозванный Грамотеем.
— Целуйте распятие, рыцарь, — патриарх протянул ему массивный серебряный крест.
Раймунд выполнил и эту формальность, походившую на тайный ритуал. Все это было для него тем удивительнее, что происходило на Святой земле, спустя всего два месяца после его затянувшейся зимней спячки на берегах Альбиона.
— Вы исполнили то, что должны были исполнить, — сказал патриарх. — Теперь дело за мной. Уже завтра княжна Алиса узнает, что в Антиохию прибыл знатный рыцарь, благородный аристократ, молодой красавец. Она узнает, что он проделал этот путь из-за нее с намерением жениться на ней.
— На княжне Алисе?! — Раймунд даже отступил. — Но, позвольте, ваше преосвященство, мы так не договаривались. — Он обернулся на госпитальера. — Это еще одно ваше блюдо?! Вы говорили мне о дочери княжны — о юной принцессе Констанции! Жениться на ее мамаше я не обещал! Как вас понимать, де Жеберрон? Я ведь только что дал слово…
Патриарх Антиохии и маршал госпитальеров со знанием дела переглянулись.
— Вы горячи, это хорошо, — улыбнулся Рауль де Домфрон. — Но не будьте горячи излишне, когда вскоре познакомитесь с юной принцессой Констанцией, — она еще слишком юна и невинна для такой прыти. Вы можете напугать ее, а этого делать не стоит.
Раймунд Пуатьерский нетерпеливо развел руками:
— Скажите же мне, уважаемые сеньоры, в чем все-таки дело? Ваши тайны так же темны, как и углы в этом храме, — он обвел рукой вокруг себя. — Я хочу знать все, и немедленно.
Патриарх вздохнул и, с улыбкой взяв один из подсвечников, прошел к дальнему углу. Там он поднял руку, и Раймунд сразу разглядел в нише статую Богоматери со сложенными на груди руками и полусклоненной головой.
— Так вам видно, граф? — спросил Рауль де Домфрон.
— Если так, то, пожалуй, да, — откликнулся молодой аквитанец.
— Ну и слава Вседержителю, — кивнул патриарх. Он вернулся к двум собеседникам. — Если вы не будете торопиться, граф, я освещу для вас не только ниши, но и самые крохотные щелки меж кирпичей, из которых мы трудолюбиво и смиренно уже очень скоро сложим наше дело.
4
В Антиохийском дворце было много солнца. Когда-то хозяином тут был Боэмунд Второй — сын Боэмунда Первого, занявшего город во время Первого крестового похода и превратившего древнюю Антиохию в грозное княжество, оплот христианства в Северной Сирии. Отныне иной правитель — правительница! — хозяйничала во дворце и самом небольшом государстве. Ее трон был украшен дорогими каменьями, кругом было много золота — она не желала отказываться от восточной роскоши.
— Его святейшество патриарх Антиохийский Рауль де Домфрон! — представил слуга гостя, просившего аудиенции.
И княжна Алиса, привлекательная женщина лет сорока пяти, одетая в тонкий шелк и державшая себя так, точно она как минимум царица Савская, махнула рукой:
— Просите!
Дело шло к полудню, настроение у Алисы было хорошее и даже романтическое. Конечно, ей не больно хотелось видеть сейчас грозную физиономию нормандца де Домфрона, но по многим вопросам он был ее советником, и весьма мудрым, так что приходилось мириться с его визитами.
Патриарх вошел в своем праздничном облачении, что удивило Алису. И уже после первых слов приветствия он открыл ей причину своего визита. В Антиохию прибыл молодой рыцарь Раймунд Пуатьерский, сын покойного герцога Аквитании, легендарного Гильома Трубадура. И он хочет жениться на ней.
— Жениться на мне? — воскликнула она и тут же залилась краской.
— Именно так, княжна, — ответил патриарх. — Он просил у меня, как у духовного лица, сообщить вам свое желание.
Княжна Алиса как раз подумывала о том, что могла бы соединить с кем-нибудь свою жизнь перед Богом. И вдруг — такое…
— Но ведь мы с ним не знакомы?
Патриарх был настойчив:
— Он просит вас принять его как можно скорее, ваше высочество.
Алиса даже встала с трона и, придерживая шелковые складки платья, прошлась по богато убранной зале. Обернулась на де Домфрона, потупила глаза, посмотрела в окно — на лазурное небо Антиохии, томно вздохнула. «Как в сказке, — подумала она, — как в сказке…»
— Завтра я жду вас с этим молодым человеком, — нежным голосом проговорила она.
На следующий день Раймунд Пуатьерский предстал перед княжной Антиохии во всей своей красе. Широкоплечий, в коротком пурпурном кафтане, стянутом на узкой талии кожаным поясом, с мечом в богатых ножнах и кинжалом; в ушитых шоссах, подчеркивающих его мускулистые ноги, в щегольских сапожках. А когда он, красивый и молодой, сорвал с головы берет с длинным шелковым хвостом, открыв золотокудрую голову, Алиса едва не потеряла сознание. Видение из рыцарских легенд предстало перед ней — Роланд, Ланселот…
— Доброго вам дня, княгиня! — поклонившись, сказал молодой рыцарь. — Вы еще прекраснее, чем о вас говорит молва!
— И вам доброго дня, сир Раймунд, — зачарованно пролепетала она.
Ей уже хотелось назвать его «господином». Назвать и упасть в его объятия…
— Садитесь, — она указала рукой на одно из кресел подле ее трона, — и расскажите нам о себе…
«С удовольствием, матушка», — усаживаясь, промурлыкал про себя Раймунд и сказал:
— Я расскажу вам о том, как добрался из далекой Англии на Святую землю. Как рисковал жизнью, проплывая мимо берегов Сицилии. Потому что плыл к вам, княжна…
«Верно, как в сказке!» — дрожа и трепеща, точно юная лань при виде охотника, еще раз про себя вымолвила она. Раймунд Пуатьерский был ответом на все ее желания. Ответом, посланным небесами. Знатный, красивый, молодой! Само желание, сама жизнь…
Патриарх с удовольствием наблюдал за этой сценой. Представление начиналось — и начиналось успешно…
Итогом беседы стало разрешение княжны Алисы присутствовать Раймунду на всех светских раутах и вечеринках Антиохии. Она сама вызвалась представить графа Раймунда Пуатьерского первым баронам княжества. Но они договорились пока не разглашать причину приезда аквитанского графа. Весть о свадьбе должна была стать неожиданностью для всех. Главное, что об этом знал первосвященник Антиохии, — и не только знал, но заочно благословил их будущий брак.
Кровь герцогов Аквитанских внушала уважение и почтение всем антиохийским аристократам до единого. Иначе и быть не могло! А Раймунд уже влюблялся в этот благословенный край. Где-то совсем рядом, за близкой границей, высились каменистые горы и простирались безводные пустыни, а тут зеленели апельсиновые и лимонные рощи, в которых пели райские птицы, разрастались пальмы, поднимались ввысь кипарисы и били чудесные родники. Их свежая влага под непривычно знойным солнцем могла оживить любого, уже готового отдать концы, путника: только доберись до Антиохии, северной границы Святой земли, дотяни, сделай еще шаг…
Под руководством опытной свахи, патриарха Рауля де Домфрона, граф Пуатьерский времени не терял. И уже на одном из первых пиров патриарх, до того избегавший подобных сборищ, сообщил молодому рыцарю:
— Мать редко выпускает дочь ко двору, но нынче у княжны Алисы разболелась голова, и девушка здесь!
— Принцесса Констанция?!
— Она самая, граф.
Они переглянулись — и Раймунд улыбнулся патриарху:
— Ну, так покажите мне ее, ваше преосвященство. Я дал слово искать ее любви и хочу как можно скорее увидеть мою принцессу!
Но последние слова он уже произносил в замешательстве и глядя мимо патриарха. На Раймунда смотрела девушка, которую обступили молодые аристократы. Смотрела через их плечи, тянула голову. Но едва граф поймал ее взгляд, как она, смутившись, скрылась за молодыми людьми. Точно две волны сомкнулись за испуганной дриадой.
— Неужели… это она? Там?!
— Она самая, — ответил де Домфрон. — Хороша?
— Да она — само солнце…
— А теперь идемте, я вас представлю друг другу.
— Я даже робею, — признался Раймунд.
— Подумайте об Антиохии, которая может оказаться призом, и вам полегчает. И не забывайте о том, что богоугодным делом мы заняты с вами нынче. Мы пытаемся обезопасить христианский мир от власти ветреной и властолюбивой женщины, которую опасался даже собственный муж! Дочь, кстати, тоже боится ее…
Перед патриархом расступались. За ним, похожий на молодого леопарда, гордого, но осторожного, мягко шагал Раймунд Пуатьерский… И вот уже перед ним стояла темноокая серна в синем, расшитом золотом платье, с бирюзовым лоскутком материи на черных волосах, украшенных золотыми нитями.
— Принцесса, хочу вам представить графа Раймунда де Пуатье, он прибыл в Антиохию всего неделю назад, но уже снискал уважение церкви и расположение двора княжны Алисы.
Девушка, подобно матери, залилась краской. Но эта краска была полна свежести и нежной истомы. Вот кого хотелось поцеловать Раймунду! И сказать ей: «Моя госпожа!» И тотчас выполнить любую ее волю, самую непредсказуемую.
— Я наслышана о вас, — опуская глаза, сказала девушка. — Добро пожаловать на Святую землю, граф.
Они перебросились парой неловких слов, но свершилось главное — состоялось долгожданное знакомство!
— Вижу, наша Констанция приглянулась вам, когда они отошли, сказал Раймунду проницательный патриарх. — А вы, безусловно, ей. Я заметил, как она смотрела на вас! — Он усмехнулся. — По-другому и быть не могло… Времени терять нельзя, граф. В ближайшие дни вы должны объясниться.
— Вот так сразу?! И что я скажу: я обманул вашу мать, простите, но мне нравитесь вы, а не она. Это в вас я влюблен и только из-за вас, о милая Констанция, я приплыл сюда из далекой Англии. Да? И только ради вас я рисковал жизнью, огибая берега Сицилии, где меня ждала верная смерть от руки вашего поклонника Рожера Второго. Так?
Рауль де Домфрон с изумлением посмотрел на молодого человека:
— Великолепно! Я бы не смог придумать лучше…
— Вы смеетесь надо мной, ваше преосвященство?
— Ничуть, граф. Вы все скажете именно так, но прежде я поговорю с ней. Ваша речь навела меня на одну счастливую мысль. Я вспомнил, что у меня есть к Констанции потайной ключик.
— И что же это за ключик, можно спросить?
— Пока нельзя, граф, — ответил патриарх. — Помните главное: мы совершаем богоугодное дело. Мы защищаем весь христианский мир. А потому можем быть немного хитрыми и даже коварными по отношению к тем, кто вредит делу Господа. Через пару дней здесь же, во дворце, назначен званый ужин. Бароны, как всегда, соберутся утешать свою плоть. Я не одобряю такого беспечного образа жизни, но это их дело. Будут музыка, танцы. При дворе княгини Алисы всегда шумно, менестрели и жонглеры липнут сюда точно мухи на мед. Вы пригласите принцессу на танец, а потом уведете ее в сад. Как вы успели убедиться, вокруг дворца много садов. Главное — подальше от посторонних ушей.
— Но она может не пойти со мной!
— Она пойдет с вами, обязательно пойдет.
— А вдруг увидит Алиса? — не сдавался Раймунд.
Патриарх устало покачал головой:
— Ее не будет. Поверьте мне на слово, граф. Главное, — он потряс пальцем у носа молодого француза, — не забудьте все то, что вы мне только что сказали. Про ваш путь из Англии, про коварного Рожера. Про опасность и смерть из-за любви. Все это слово в слово вы перескажете Констанции, как только окажетесь с ней в саду.
И помните, в эту же ночь у дворца вас будут ждать мои слуги с лошадьми. Хоть до рассвета, но будут ждать!
Раймунд был ошеломлен, но он уже понял, что Рауль де Домфрон полон сюрпризов, и потому готов был верить ему на слово.
Все случилось, как и сказал патриарх, в ближайшие дни. Княжна Алиса готовилась объявить о скорой свадьбе с Раймундом Пуатьерским, и по этому случаю патриарх Антиохии призвал ее к трехдневному посту — она должна была подумать о прожитой жизни, очистить душу и сердце, а самое главное, не посещать в это время никаких пиров, которые уже немолодая Алиса обожала.
В зале антиохийского дворца, где устраивались пиры, играли менестрели и устраивали представления жонглеры. Близилась ночь. Кругом горели свечи и факела. Время от времени под звуки виол и тамбуринов танцевали пары аристократов. Раймунд выполнил все, как сказал ему Рауль де, Домфрон. Во время разгара пира он пригласил прекрасную Констанцию, и она, лишь опустив глаза, взяла его руку. Они танцевали, а он все боялся заговорить с ней о судьбоносном для нее и всего княжества Антиохийского деле.
И лишь в самом конце танца, когда прощально зазвенели цитры, сказал:
— Вы согласитесь прогуляться со мной по саду, принцесса?
— Да, граф, — смиренно ответила она.
«Невероятно!» — подумал Раймунд и повел девушку в сад, где под звездным небом Азии цвела посеребренная светом лупы акация и журчали круглые фонтаны.
— Говорите же, — едва слышно произнесла девушка.
— Вам, вероятно, уже рассказали о том, что при встрече с вашей матерью я сказал… — Он путался в словах. — Что я влюблен в вашу мать. — Он замотал головой. — Господи, нет, не так!
Терявшегося Раймунда уже охватывало отчаяние, когда девушка цепко ухватила кисть его руки и горячо сжала.
— Я все знаю, граф! Я все знаю…
— Вы знаете все? — нахмурился он и огляделся — не подслушивают ли их слуги. — Что — все?
— Его преосвященство обо всем рассказал мне. Он нарушил тайну исповеди, но лишь для того, чтобы не совершился куда более ужасный и непоправимый грех!
— Исповеди — чьей исповеди?
— Вашей, граф! Не отпирайтесь! Вашей! — она почти умоляла его быть смелее. — Он сказал мне, что вы прибыли сюда ради меня, а не ради моей матери, но не смогли открыться, зная, что она не хочет отдавать меня замуж. А теперь, решили вы, уже поздно. Слово сказано — и время исполнять его. — В глазах серны блестели слезы. — Но я умоляю вас, граф, откажитесь! Слушайтесь своего сердца! Я готова венчаться с вами против воли моей матери. Тем более из-за отцовского завещания она готова сделать из меня старую деву! Если вы и впрямь любите меня — везите сейчас же в храм Святого Петра, Рауль де Домфрон ждет нас там!
Раймунд Пуатьерский едва проглотил слюну. Все, что хотел сказать он, сказали ему. И как это сделали — волшебно! Он еще раз огляделся, обнял девушку и поцеловал в губы. И она обмякла в его объятиях, а когда он их разомкнул, мокрые глаза Констанции помутнели — она готова была потерять сознание от его порыва и силы.
— Едемте же, граф, и будь что будет, — тихо сказала она. Голос ее дрожал. — Патриарх велел своим людям ждать нас у дворца. Едем же… Вы согласны?
— Согласен, принцесса, — твердо сказал Раймунд.
Констанция выдернула из складок платья дымчатую вуаль, несомненно, приготовленную заранее, накинула ее на голову. Стража не должна была знать, кто спутница графа де Пуатье. Оглядываясь на освещенные окна дворца, они поспешили по аллеям вниз, к воротам.
За воротами дворца их и впрямь ожидали слуги патриарха Рауля де Домфрона. Две свободные лошади готовы были принять седоков.
— Мы проводим вас, граф, — сказал ему старший из отряда.
Раймунд подхватил, как перо, невесту и посадил ее бочком на лошадь. Ловко вскочил сам в седло, и отряд легким галопом, пугая редких прохожих, поспешил по ночным улицам в сторону собора Святого Петра — воистину собора заговорщиков!
Уже через четверть часа они входили под своды храма. У алтаря горели свечи. Молодых людей ждали. Патриарх облегченно вздохнул при виде жениха и невесты. По всему было видно, что его чувства разделяют с десяток священников самого высокого сана, несколько аристократов, с которыми Раймунда знакомили в предыдущие дни, а также Жерар де Жеберрон со своими госпитальерами, вооруженными до зубов.
Держа принцессу за руку, Раймунд подошел к алтарю. Взгляды графа и маршала пересеклись. Хитрый госпитальер улыбался — не зря он путешествовал в Англию!
— Нам отрадно видеть вас вместе, — сказал Рауль де Домфрон.
— Воистину так! — эхом прозвучал голос маршала Жерара де Жеберрона.
Все, что происходило с ними дальше, было вихрем, который подхватил и беспощадно закружил принцессу и графа. Раймунд Пуатьерский сам того не заметил, как на вопрос: «Берете ли вы в жены принцессу Констанцию», — ответил: «Беру». А потом, на сходный вопрос, услышал ее утвердительное: «Да». Несмелый и взволнованный голосок, в котором было столько желания вырваться из той клетки, в которую посадила юную птичку злая мать! Впрочем, дверца клетки уже была распахнула настежь. И вот над их головой вознеслась корона, а следом на безымянном пальце левой руки Раймунда блеснуло обручальное кольцо.
— Отныне милостью Божьей и волей покойного Боэмунда Второго вы, граф де Пуатье, являетесь князем Антиохии! — высокопарно произнес патриарх, и свечи дрогнули от его зычного голоса.
— Дело сделано, — выдохнул маршал госпитальеров. — Отныне сердца короля Фулька Анжуйского и магистра Раймона де Пюи могут быть спокойны.
И впрямь — дело было сделано. Авантюра, в которую так легко ввязался бесшабашный Раймунд Пуатьерский, удалась. Внешность античного бога, предприимчивость Одиссея и храбрость Ясона решили все в его пользу.
— Отныне вы именуетесь Раймундом Антиохийским! — сказал в заключение патриарх, и голос его аукнулся под сводами собора Святого Петра. — Завтра утром все жители княжества узнают, что у них появился новый правитель! Эту же ночь я предлагаю провести молодоженам в моем доме.
Глядя на Раймунда Антиохийского, Жерар де Жеберрон кивнул:
— Его преосвященство прав — так будет спокойнее. Мы еще не знаем, что предпримет княгиня Алиса, — от нее всего можно ожидать!
Княжна Алиса проснулась утром в своей роскошной кровати и сладко потянулась. Ее спальня была убрана на восточный манер — от пола до потолка просторную комнату укрывали ковры, кругом лежали большие и маленькие подушки. Наконец-то пост, назначенный ей этим несносным Раулем де Домфроном, окончен. Три изнурительных дня истекли. Сегодня она объявит своему двору о свадьбе, и скоро на этой кровати рядом с ней возляжет красавец Раймунд Пуатьерский, влюбленный в нее юноша, и заключит ее в объятия. Сердце замирало у сорокапятилетней княжны от одной этой мысли! О, что он будет с ней делать! Она еще долго потягивалась, а потом дернула за шнурок — и рядом тихонько звякнул колокольчик. Но на его звон никто не явился. Тогда она дернула шнурок еще раз, и вновь — молчок. Такого раньше не случалось. Она отбросила покрывала. Княгиня была обнажена, но никто не спешил подавать ей платье и нести теплую воду для омовения. Тогда княгиня сбросила ноги с ложа и встала. Она обмоталась покрывалом и вышла в другую комнату, но там оказалось пусто. Она прошла в третью, но и там никого не было. Алиса уже решала, как ей наказать нерадивых слуг, когда услышала шаги.
В ее покои из четвертой комнаты вошел мажордом — в расписном халате, подпоясанный широким поясом, в шальварах и тюрбане. Ей нравилось наряжать слуг на восточный манер. Увидев княжну в таком одеянии, он оторопел. Но его замешательство длилось недолго — он поспешно закрыл за собой двери.
— Ваше высочество, — пробормотал он. — Это невероятно…
Княгиня даже побледнела от негодования.
— Конечно, невероятно! Все умерли, как я понимаю?
Мажордом покачал головой:
— Господи, ваше высочество, если бы вы только знали…
— Так что мне с вами сделать? — подбоченясь, спросила княжна. — Может быть, поменять всех слуг разом? — Неожиданно краска гнева бросилась ей в лицо. Она просто не находила слов для своих праведных чувств. — Нет, я лучше пошлю всех вас в пустыню — собирать верблюжьи колючки! Все до единой!
— Выслушайте меня, ваше высочество, — уже куда тверже проговорил мажордом. — Случилось непоправимое. Этой ночью ваша дочь Констанция была обвенчана с Раймундом де Пуатье в соборе Святого Петра.
— Что? — Ей показалось, она ослышалась. — Что вы сказали?!
— Их венчал патриарх Антиохии Рауль де Домфрон в присутствии первых иерархов церкви, — как приговор выдохнул мажордом. — Об этом знает уже весь город. — Неожиданно он стянул с головы тюрбан. — Я просто не хотел будить вас раньше…
— Скажите, что это неправда, — неверным голосом потребовала она.
— Клянусь Богом, я подумал, пускай княгиня Алиса поспит лишних несколько часов нашей государыней, — он опустил голову. — Это правда, сеньора. Все кончено.
Алиса отступила, а затем побледнела еще сильнее, но теперь уже от страха.
— Стража, — тихо проговорила она. — Прикажите собрать моих людей. Мою армию.
— У вас более нет армии, — покачал головой мажордом. — Ничего нет. Даже слуг. Все ушли…
Глаза княгини на мгновение стали пустыми. Страшная мысль — бежать в Алеппо к Зенги, ворваться с ним в Антиохию и поквитаться с предателями — пронеслась у нее в голове. Но отрезвил княгиню Алису нарастающий топот. Там, впереди, откуда появился мажордом, уже гулко разносились шаги — их было много. Они приближались, и от них можно было оглохнуть. Двери открылись, и в покои Алисы, бряцая оружием, вошел хорошо экипированный воинский отряд. Кольчужные капюшоны плотно прикрывали головы воинов. Длинные мечи и кинжалы держали кожаные пояса. Они вошли точно палачи. Отряд возглавлял рыцарь с суровым и спокойным лицом, в плаще, перехваченном у правой ключицы. Из-под плаща, на груди, виднелся край белого лапчатого креста.
— Мне, Жерару де Жеберрону, маршалу ордена госпитальеров, поручено передать вам, княжна Алиса: вы более не государыня Антиохии. По завещанию вашего покойного мужа Боэмунда Второго, да хранит его Господь, в день замужества вашей дочери принцесса Констанция и ее супруг становятся законными князем и княжной Антиохии, а вы отправляетесь на покой. Сопротивление бесполезно — ваша охрана отказалась от вас.
Княгиня Алиса, придерживая шелковое покрывало, опоясавшее ее голое тело, гордо подняла голову:
— Я могу поговорить с графом Раймундом де Пуатье?
— Нет, княгиня, — твердо ответил госпитальер.
— Что ж, маршал, тогда передайте князю: однажды расплата придет к нему за содеянное, — она улыбнулась. — И он пожалеет о своем вероломстве.
— Я передам его высочеству ваши слова. А теперь вам стоит одеться. Мне поручено препроводить вас в те владения, которые вам назначат государь и государыня. — Улыбка промелькнула на суровом лице госпитальера. — И не рассчитывайте на помощь Зенги, весточка от вас вряд ли дойдет до него.
В этот же день опальная княгиня под надежной охраной покинула благословенный город, чудесный оазис, где она думала властвовать еще долго, любить и быть любимой. Ее увезли в Иерусалим под домашний арест и опеку сестры Мелисинды. Теперь свояк Алисы король Фульк Анжуйский, равно как и другие бароны Святой земли, и впрямь могли вздохнуть спокойно.
5
Княжна Алиса была навсегда удалена с политической арены. Но заполучить власть для Раймунда Пуатьерского оказалось куда проще, чем удержать ее. Лишь год тихой семейной жизни с юной Констанцией, без памяти любившей мужа, был подарен ему. Из юного авантюриста Раймунд стремительно превращался в государственного мужа — ловкого политика и подающего надежды полководца.
К стенам Антиохии подводил свои войска грозный басилевс Иоанн Комнин, требуя отдать город, принадлежавший Византии по праву. И тогда Раймунду приходилось соревноваться в лукавстве с греками, чтобы спасти столицу, а с ромеями в этом деле трудно было справиться!
Но он выходил победителем!
А потом сам нападал на Византию, обуреваемый гордыней, но, в конце концов, ему приходилось плыть в Константинополь на поклон уже новому басилевсу — Мануилу Комнину.
Так он и жил — в битвах на полях Малой Азии и Сирии и в дипломатических сражениях с могущественными правителями Константинополя.
Вспоминал ли Раймунд Антиохийский в это неспокойное время о своей племяннице Алиеноре? Конечно, вспоминал. Но все реже. И не потому, что так страстно влюбился в Констанцию. Она была красивой юной женщиной, хорошей женой, но и только. Ее покорность и обожание супруга было под стать чересчур приторному джему, от которого язык прилипает к небу.
Но лучше сахар, чем горечь.
Глядя на спящую жену, лежавшую обнаженной на их брачном ложе, Раймунд думал, что она быстро взрослеет. Год от года ее грудь наливается, округляются бедра. И тогда он представлял, что сейчас где-то взрослеет в объятиях своего супруга, короля Франции, милая Алиенора. Она также расцветает, и тело девочки становится телом прекрасной женщины.
До Раймунда то и дело доходили слухи о королеве Франции. Вот она идет походом на Пуатье — их родной город, поддать простолюдинам жару. Не было там его — ох и отбил бы он палками охоту черни бунтовать, а то и повесил бы кого-нибудь для острастки! А как он смеялся, прослышав, что Алиенора решила раздвинуть свои владения на юге!
— Что с тобой? — захваченного воспоминаниями, счастливого и грустного, спрашивала его Констанция. — Случилось что-то?
— Моя племянница объявила войну Тулузе — только и всего!
И впрямь, взять и двинуться в поход против Альфонса-Иордана. Он узнавал ее воинственный и непримиримый нрав — воистину: дочь своего отца и внучка деда!
— Она красива? — интересовалась жена.
— Да, — задумчиво отвечал он. — Очень.
Затем пришли слухи о том, что Людовик и Алиенора разгневали папу и тот подверг Францию Капетингов интердикту. Это уже были не шутки! Раймунду хотелось посмотреть на мальчишку Людовика: говорили, что он готовился стать монахом, да герцогиня Аквитании помешала. Не стоило труда догадаться, что все безумства, будоражившие страну, исходили от милой Алиеноры. Потом привезли весточку, что Людовик, подогреваемый гневом жены, двинулся на Шампань и сжег дотла город Витри. Раймунду оставалось лишь недоумевать. Племянница развернулась не на шутку — его собственные похождения в Антиохии бледнели на фоне ее подвигов!
Гильом Трубадур, этот лев, живший страстями, в раю или в аду мог гордиться своими львятами. Последним известием стала весточка о рождении дочери Алиеноры — Марии. У него появилась внучатая племянница! И от кого — от милой крошки Алиеноры.
Подумать только — уже взрослой женщины…
И все же думать об Алиеноре и прощальном их вечере в предместьях Бордо ему приходилось все реже. Слишком много государственных забот легло на плечи молодого князя.
Но обидное поражение, полученное от Мануила Комнина, данником которого неожиданно стал Раймунд, в 1144 году разом отошло на десятый план. Кровавый Зенги, султан Алеппо и Мосула, захватил Эдессу и вторгся в Антиохию.
Иерусалим помог отбиться княжеству от Зенги, и Антиохия потеряла лишь часть своих восточных провинций. Но было понятно, что Кровавый Атабек, объявивший джихад всем христианам Палестины, лишь разминается перед настоящей «священной» войной.
Летом 1145 года Раймунд Антиохийский прибыл в Иерусалим к Фульку Анжуйскому. Уже немолодой король Святого града, когда-то посадивший Раймунда на княжеский престол, решил поделиться с молодым государем своими думами.
— Наше положение становится все более незавидным, — сказал Фульк. — Ваше, князь, в первую очередь. Ведь Антиохия первая окажется под угрозой расправы, надумай мусульмане нанести решающий удар. Мы должны просить папу Евгения Третьего провозгласить новый крестовый поход. Во что бы то ни стало мы должны убедить его, что Гроб Господа нашего Иисуса Христа в опасности. Пусть вся Европа поднимется на его призыв — от этого зависит, кто будет хозяином на Востоке.
Потерять эти земли мы не имеем права. Господь не простит нам поражения! — Фульк Анжуйский, старый вояка, прошелся по кабинету. — Я обращусь за помощью к своему сыну Жоффруа, а вам, князь, стоит обратиться за тем же к королеве Франции. Я слышал, Рим простил их с мужем за вольности, отпустил им грехи. Нам надо воспользоваться тем, что короли Франции, как и все ее рыцарство, всегда больше других заботились о Святой земле. Упустить такого случая нельзя!
— Именно так я и поступлю, ваше величество, — ответил Раймунд. — Алиенора — отважная и сильная женщина. — Правда, ему хотелось сказать: «девушка». Перед глазами все еще стояла юная наездница с полными слез глазами, какой он ее последний раз видел в предместьях Бордо, хоть и все более зыбким в его памяти становился этот образ. — Она настоящая амазонка и не оставит нас в беде, — добавил он.
— Дай-то бог, — кивнул Фульк Анжуйский.
Посольство решили отправить как можно скорее.
Возглавить его должен был епископ Джабалы. Пока в Антиохии готовили суда для отправки посольства, сразу по возвращении Раймунд сел за письмо.
«Милая Алиенора! — отказавшись от услуг секретарей, написал он. — Когда ты получишь это письмо, посольство Святой земли уже прибудет в Рим, и понтифик прочтет нашу смиренную просьбу о помощи…» Раймунд был уверен, что Алиенора не откажет ему. Она пройдет сквозь огонь и протянет ему руку. «Даже если понтифик не сумеет поднять весь христианский мир, — продолжал он скрипеть гусиным пером, — прошу тебя, собери войско и направь его в Святую землю. Прошу тебя во имя Господа, наших близких, которых уже нет с нами, нашей общей крови».
Но разве только просьба Фулька Анжуйского заставляла его сочинять это послание? Только ли неясная судьба Антиохии, а в будущем и всей Святой земли подталкивали его к этому? Нет! И потому князю хотелось написать еще одну строчку. «Но стоит ли? — думал он. — Это было бы слишком откровенно, дерзко». Но ведь он, Раймунд де Пуатье, и был — сама дерзость! И князь решился — и последняя строка сама вырвалась на волю, легла на лист:
«Я помню ту ночь в Бордо — я не забыл ничего…»
И только после этого он поставил подпись:
«Твой любящий дядюшка Раймунд, князь Антиохии».
Скрепляя письмо печатью, он не сомневался, что Алиенора откликнется, даст о себе знать. Только бы дошел свиток, попал в руки племянницы! Он даже просчитал маршрут для своих гонцов. Корабль высадит послов с епископом Джабалы в Италии, а затем пойдет на Марсель. И уже оттуда его гонцы помчатся в Аквитанию — в Бордо, затем — в Пуатье и потом — в Париж.
В начале осени 1145 года три корабля отплыли из антиохийского порта святого Симеона, вышли в Средиземное море и взяли курс на Европу.
