ЧАСТЬ VIII
МОРСКИЕ РАЗБОЙНИКИ

После сильного дождя речка разлилась, и прибрежные камни, обычно совершенно сухие, оказались наполовину в воде.

Стоя на камне голыми коленками, подоткнув подол хитона за пояс, Елена отмачивала и полоскала в реке полотнища. Они с Гекубой три дня пряли шерсть и ткали на стареньком станке, которым владела еще покойная хозяйка хижины, невестка старика Агелая, мать Париса. Из холстов предстояло нашить одежды взамен изорванной и обтрепавшейся, заготовить, на всякий случай, бинтов, потом сшить паруса... Но для этого нужно было еще прясть и прясть, ткать и ткать, полоскать и полоскать толстую сероватую ткань в ледяной воде горного потока.

– Ты же простудишься, женщина! Как можно в такую погоду чуть не целиком лезть в воду? И руки – вон, красные до самых локтей!

Елена резко обернулась. Неподалеку, среди кустов кизила, стоял Терсит и жевал сорванные с куста засохшие, сморщенные ягоды. Обычное насмешливое выражение его лица рассердило женщину.

– У нас в Спарте не привыкли бояться холода! – сказала она, складывая очередную холстину в корзинку, стоявшую на соседнем камне, и беря новое полотнище. – А у тебя что, дела нет, что ли, что ты бродишь по берегу и мешаешь мне работать?

– «У нас в Спарте!» – передразнил воин. – А я что, из Эфиопии? Я тоже спартанец. Только сдается мне, что там ты зимой холстов не стирала, да и летом тоже. Испортишь ведь руки!

– Да отстань! – крикнула Елена. – Что ты привязался ко мне? Тебе посмеяться не над кем? Все ахейцы уехали, да? И некому слушать твою болтовню?

– О-о-о, я польщен! – возопил насмешник, едва не подавившись ягодой. – О Терсите слышали даже в Трое, даже в царском дворце!

– Да никто там о тебе не слышал! Это Антилох рассказал, как ты надоел всем своими шуточками и издевками и как тебе ото всех попадало...

– Замечательно! – Терсит широко улыбнулся, отчего пересекавший его левую щеку шрам весело изогнулся, как детская ямочка. – Ну так, может быть, я хочу, чтобы эта красивая красная по локоть ручка тоже влепила мне затрещину. Только отогрей сначала руки, Елена, не то у меня сделается насморк!

И он подошел поближе, став позади спартанки и невольно любуясь ее точеной спиной, туго обтянутой тонким хитоном.

– Оставь меня в покое! – уже гневно закричала женщина. – Ты мне мешаешь!

– Это чем же? – искренне удивился Терсит. – Стою и все...

– Ну да, стоишь и разглядываешь меня, как будто купить собрался... И было бы теперь, что разглядывать!

В последнем восклицании, вырвавшемся уже невольно, прозвучало столько обиды и боли, что насмешливое настроение Терсита вдруг изменилось.

– Ты не права, Елена, – сказал он совсем другим тоном. – Во-первых, я разглядываю твою спину, и только. А она ведь не мокла в холодной воде и осталась красивой. А во-вторых, это вообще не к делу: я ничего не покупаю, хотя бы потому как не на что. И всегда было не на что, почему я и не привык приглядывать дорогой товар. Ничего мне от тебя не надо, я помочь хотел. Нарубил вот дров для очага, отнес в хижину и подумал, что можно сходить к реке. А тут как раз ты с этой корзинищей, которую тащить будет нелегко – холсты-то теперь мокрые! Так что, если позволишь, я ее и донесу.

– Позволю, если ты помолчишь немного и дашь мне дополоскать еще два полотна! – отрезала Елена.

– А разве от звука моего голоса они прилипают ко дну и не полощутся? – осведомился спартанец. – Ну и несчастный же у меня голос – всем от него плохо, от Атрида Агамемнона до шерстяной холстинки!

Елена, не отвечая, закончила свою работу, аккуратно сложила и пристроила на верх корзины последние холсты и встала. Как назло, заткнутый за пояс край обтрепавшегося платья зацепился, не слушаясь застывших пальцев женщины, и несколько мгновений Терсит видел ее ноги выше колен. Босые ступни покраснели и огрубели, как и ее ладони, но сохранили прекрасную форму, а лодыжки, колени, бедра по-прежнему сверкали чистым зимним мрамором.

Терсит молча подошел и поднял на плечо корзину, действительно очень тяжелую.

«И как бы она ее несла с такими покатыми плечиками?» – подумал он, глянув на женщину, в это время молча шнуровавшую сандалии.

Ее голова была чуть наклонена набок, короткие светлые волосы, слегка вьющиеся, касались плеча. За эти дни Елена сильно похудела, и с этой стрижкой, со своими большущими глазами, походила на хрупкого юношу. Только глаза, если смотреть близко, глядели из тончайшей сетки морщинок, и такие же морщинки притаились возле губ.

«Сколько ей лет? Тридцать пять, кажется... Все равно, на вид меньше…» – подумал спартанец.

Подождав, пока женщина поправит хитон, он шагнул к тропинке – и остановился так резко, будто вдруг ударился о невидимое препятствие.

Локтях в пятидесяти, среди облетевших кустов, припадая к земле, мотая хвостом из стороны в сторону, кралась пятнистая пантера. Движения и красный зловещий блеск сощуренных глаз гигантской кошки не оставляли сомнений: она нападет.

Елена тоже увидела зверя, вскрикнула и замерла в ужасе – то ли понимая, что бежать уже поздно, то ли не имея сил двинуться.

– Спокойно! – крикнул Терсит (больше не Елене, а самому себе). – Не убегать! Женщина, стой за моей спиной!

Он резко снял с плеча корзину и, нагибаясь, удачно наткнулся глазами на крупный корявый сук, валявшийся возле воды. Спартанец поднял его и принял оборонительную позу. Пантера стелилась по земле, описывая дугу, чтобы зайти сбоку, но ей мешали ограничившие тропку скалы. Вот она приблизилась, вот оказалась на расстоянии локтей в двадцать.

«А какой длины у нее прыжок? – успел еще подумать спартанец. – Да я их и близко-то никогда не видел! Ни лука не взял, ни ножа... Да и что б я ей сделал ножом-то?»

В это мгновение зверь припал к земле и тут же взлетел, будто его толкнула невидимая тетива. Пронзительный крик Елены звучал дольше, чем длился этот прыжок. Терсит уклонился от падающего на него пятнистого тела, скорее благодаря звериному страху смерти, нежели расчету и ловкости. Пантера упала в двух шагах от него, повернулась, рыча от ярости – и он, зарычав в ответ, но не от ярости, а от ужаса, с размаху обрушил тяжелую корягу прямо на ощеренную морду. Рев перешел в визг и зверь отскочил, готовя новый прыжок. Его хвост, взмахивая вверх и вниз, то хлестал по распяленным на земле когтистым лапам, то доставал морду. Глаза метали искры. Теперь человек и зверь были чуть в стороне от того места, где начиналась тропа, и Терсит, увидав это боковым зрением, заорал:

– Елена, беги, беги! Хижина близко, беги скорее!

Новый прыжок пантеры опять каким-то чудом не накрыл спартанца, но только потому, что он оступился и плюхнулся задом на один из облизанных водою камней, выронив сук, от которого, впрочем, было бы уже мало проку: при первом ударе он сломался почти пополам. Зверь пролетел рядом, развернулся…

Корзина с холстами была в двух локтях от Терсита, и он, вскакивая, подхватил ее, думая заслониться, как вдруг внезапная идея, будто кем-то подсказанная, заставила его сделать совершенно другое: он поднял тяжеленную корзину и со всего размаха надел ее прямо на ощеренную кошачью морду. Мокрые холсты облепили голову хищника, обрушились ему на спину, в одном из них запутались лапы. Пантера опять завизжала, на этот раз испуганно.

– Да бежим же! – крикнул Терсит, видя, что Елена так же стоит на берегу, прижав руки к груди и вытаращив глаза. – Скорее!

В охотничьих историях, которых Терсит, как и все спартанцы, слыхал немало, львы и пантеры часто удирали от находчивых охотников, сумевших их ошарашить и испугать. Но в душе своей воин отлично понимал, что даже сильно испуганный зверь вряд ли откажется от добычи, если не увидит реальной опасности...

Они едва успели пробежать по тропе сотню локтей, как оглушительный рев позади них и треск кустов доказали отвагу пятнистой кошки. Терсит оттолкнул женщину и заслонил ее собой.

– Беги, Елена! Я успею ее задержать!

Он совсем не был в этом уверен. Лишь одна мысль скользнула в сознании противным липким червяком: «Двенадцать лет войны– и ничего, и вот тебе!..»

Новый прыжок зверя, новый, на этот раз нестерпимо-пронзительный визг женщины. Уклоняться было некуда, и Терсит со своим противником, сцепившись, покатились по плоским камням тропы, затем ударилсь о скалу, и клубок распался.

Спартанца спасли толстые овечьи шкуры, которыми были прикрыты его плечи. Этот пастушеский плащ хорошо защищал от холода и дождя и теперь, хотя и был изодран в клочья, помешал когтям пантеры. По правому плечу Терсита, по его спине лились струйки крови, однако когти проникли неглубоко. Еще один след когтей – над правым коленом, был глубже, но здесь лапа зверя успела только коснуться тела перед ударом о скалу.

Елена все еще визжала, не думая бежать. Терсит вскочил, шатаясь, ища глазами пантеру. Она была рядом и уже вновь припала к земле. Еще миг...

В воздухе что-то свистнуло, над головами Терсита и Елены пронеслось громадное древко, и железный наконечник копья вонзился в тело зверя выше левой лопатки, намертво пригвоздив его к камню. Железо вошло в мягкий известняк, будто в овечий сыр... Несколько мгновений копье еще дрожало над бившимся в конвульсиях хищником, затем копье и зверь замерли.

– Ма-а-а-ама! – вскрикнула Елена.

Ее всю трясло.

– О, сатиры рогатые! – простонал Терсит, переводя дыхание и тут же сознавая, что вслед за копьем может явиться кое-кто пострашнее пантеры...

– Что это такое?! – прозвучал уже рядом знакомый голос, хотя копье пролетело не меньше полутораста локтей. – Терсит, ты что, решил показать свою доблесть, придушив пантеру голыми руками? Почему, если ты сопровождал Елену к реке, ты не взял оружия?

Ахилл выдернул копье из тела пантеры и вскинул его на плечо с таким разгневанным видом, что у спартанца сразу пропали из памяти все заготовленные шутки.

– Да... Я и не сопровождал ее. Пошел просто пройтись, а она тут холсты полощет...

– Ах, так она еще и одна пошла?! – грозный взгляд обратился к спартанке – Значит, вы оба никого не признаете и не слушаете?!

– Ахилл, но... – решилась заговорить Елена. – Я, виновата, да. Может, и Терсит виноват. Но у него же кровь хлещет, он ранен, а ты на него кричишь и бранишься. Ему надо раны перевязать, и поскорее, или он умрет!

– А ты молчи, женщина! – резко бросил герой, сумев подавить усмешку. – Он – воин и привык получать раны. Не взял оружия, пускай терпит!

По правде сказать, Ахилл не мог припомнить, чтобы осторожный Терсит за все двенадцать лет войны получил хотя бы одну серьезную рану. Но ему почему-то захотелось выше приподнять известного насмешника в глазах Елены, которая сейчас смотрела на него с явным восторгом.

– Можно, я вернусь за этими дурацкими холстами? – опасливо спросил Терсит, видя, что, кажется, все обошлось. – Хотя, если бы не они, меня бы эта тварь уже слопала... или нас обоих... Я их ей – в морду!

– Отличное оружие! – восхитился Ахилл. – В следующий раз возьми с собой чан с вареным мясом. И тоже – в морду! Не пачкай холсты кровью – иди поскорее в хижину. Я сам все соберу, а заодно прихвачу и вашу пантеру – шкуру я ей, кажется, не очень испортил. Иди, иди, сейчас Гектор тебе задаст!

– А можно, я скажу, что ты мне уже задал? – взмолился Терсит.

– Идем! – воскликнула, подбегая к нему, Елена. – Ничего они тебе не сделают! Ты дрался, как герой, хотя и был без оружия. Но сколько крови... Обопрись на мое плечо.

– Да не на что тут опираться! – пробурчал он, однако воспользовался предложением Елены и нашел ее хрупкое плечико неожиданно крепким. Вдвоем они стали подниматься по тропе, в то время как Ахилл, не смущаясь такой женской работой, покидал мокрые и обляпанные песком холсты назад в корзину, затем связал поясом задние лапы мертвой пантеры и, надев ее на копье, закинул через плечо за спину – так охотники обычно носят подстреленных зайцев и лисиц. Корзину он сунул под локоть и зашагал следом за спартанцами, с удивлением следя, как нежно поддерживает гордая Елена раненого воина.

«И надо было из-за этой женщины спорить и состязаться всем царям Пелопоннеса, а потом двенадцать лет воевать двум народам, проливая реки крови?! – подумал он. – Где ты был раньше, Терсит? Где была эта глупая пятнистая кошка? Или Елене надо было, чтобы один из ее мужей обрезал ей волосы и выкинул за борт, а другой оказался жалким, лживым самозванцем – чтобы понять, кто ей был нужен на самом деле? Нет, так я неизвестно, до чего додумаюсь! Лучше придумать бы, как отвадить хищников бродить возле нас. Видно, в Трое их пир закончился...»

И он ускорил шаги, чтобы быть поближе к спартанцам, на случай, если запах крови привлечет другое зверье.