Старому Агелаю не изменили силы и мужество. Оплакав вместе с Еленой своего беспутного внука, он призвал на помощь Антилоха, и они вдвоем перенесли тело во вторую хижину. Дело шло к вечеру, решено было сложить погребальный костер поутру. Старик сменил тюфяки и одеяла на лежанке, принес еще тюфяков и шкур и устроил постели для себя и остальных своих гостей.

– А теперь надо приготовить вам поесть, – сказал он, смахивая с глаз последние слезы. – Вот вас у меня сколько! Забью-ка я пару ягнят. У меня напечен свежий хлеб, есть вдоволь сыру, есть лук и тушеная рыба. Можно сделать славный ужин. Только посуды мало. Ну? Кто поможет мне с очагом и вертелами, покуда я буду возиться в хлеву?

– Я помогу! – вызвалась Елена.

– И я! – вскочила с места Авлона.

Девочке было очень жалко доброго старика, и хотелось сделать что-нибудь, что утешило бы его в горе.

Остальные пока что не могли прийти в себя после всего услышанного.

– Сколько горя сразу! – прошептала Гекуба, – Хорошо, что мне не нужно упрекать себя в его рождении... Хорошо! Но, выходит, мой сын все-таки погиб! Погиб мой сыночек, который ни в чем не был виноват, и никому зла не сделал! И именно мой безумный поступок дал возможность совершиться злу и исполниться страшному пророчеству... Он умер! Мой мальчик умер по моей вине!

– Он не умер, царица!

От этих слов вздрогнули все. Хотя бы потому, что для одного дня этого было слишком много. Слишком много раскрытых тайн и горьких откровений... Что еще им предстояло услышать и от кого?

– Кто это сказал? – Гекуба резко обернулась.

– Это я сказал, – проговорил старый Нестор, до тех пор молчавший. – И повторяю: твой сын не умер. То, что я услышал от Париса и от пастуха Агелая, ясно об этом говорит.

– Что ты, Нестор?! – изумленно повернулся Ахилл к своему возничему. – Ты-то что можешь знать и откуда?

– Именно я-то и знаю. Но, чтобы не вышло новой ошибки, скажи мне, царица: если я правильно понял, ты, напуганная каким-то пророчеством, решила избавиться от своего ребенка и опустила люльку с ним в горную реку, так?

– Я хотела бросить ее в пропасть, – ответила Гекуба. – Это маленький Гектор утащил колыбель, пока я лежала без памяти, и пустил ее плыть по реке. Он пытался спасти ребенка.

– Так-так... Колыбель была из светлого ореха? И с заклепками в виде золотых звездочек?

– Да, – голос троянской царицы задрожал.

– А завернула ты мальчика в плащ из черной мягкой ткани, расшитой восьмиконечными звездами?

– Да-да! – закричала Гекуба. – Ты что-то слышал? Что-то знаешь?

Умоляю, говори!

Нестор глубоко вздохнул.

– Оказывается, и я виноват во многом. Ну, слушайте же. Я давал клятву молчать об этом, но уж если теперь промолчу, прощения мне не будет!

Почти двадцать шесть лет назад я ездил с моим другом, мирмидонским царем Пелеем, в Мизию, к сыну его друга царю Телефу. Телеф тогда был совсем юным правителем, но Мизия богата и торговля с нею выгодна, потому Пелей и поддерживал всеми силами дружбу с Телефом. В тот раз мы договорились о хороших торговых сделках и возвращались довольные. Море было спокойно, однако облака обещали ветер, и наш кормчий вел корабль поближе к береговой линии, чтобы в случае начала шторма укрыться в одной из бухт или за рифами. Мы шли мимо берегов Троады, беседуя и обдумывая, как бы и с Приамом, богатейшим из всех азиатских царей, заключить какой-нибудь торговый договор.

Царю Пелею тогда было под пятьдесят. Несколько лет, как умерла его жена, не оставив ему детей, и он печалился, думая, что может остаться без наследника. Я советовал ему снова жениться, он же говорил, что не может никак решить, к кому посвататься. И по правде – он хотя и был базилевсом, но богатства не нажил, а брать невесту, какую попало, тоже не хотел из-за своей гордости...

День клонился к вечеру, солнце опускалось, море оставалось спокойным. И вдруг показалось нам – и мне, и царю, что кто-то заплакал... Вслушались. Почудилось нам: ребенок плачет! Пелей приказал гребцам, чтоб перестали грести. И едва смолк плеск их весел, как мы точно услышали: детский плач! Ну, нам не по себе стало – откуда в море быть ребенку?! Огляделись мы и увидели, что на волнах качается детская колыбелька, а в ней лежит младенец. Мы подплыли поближе, мой царь перегнулся через борт и выловил колыбель из воды. Младенец оказался мальчиком, совсем малышом, судя по личику и тельцу, но крупным и крепким необычайно. Как он попал в море, мы понять не могли. Пелей усмотрел в этой находке милость богов. И вот что он мне сказал: «Нестор! Этот мальчик не так просто мне послан! Я назову его своим сыном и объявлю наследником». Я стал было возражать: а что скажут люди, узнав, что он называет сыном неизвестно чье дитя? И тут гордыня обуяла базилевса: «Я скажу всем, и ты это подтвердишь, – заявил он, – что женой моей была, тайно ото всех, морская богиня Фетида. И это она родила мне сына и послала ко мне по морским волнам!» Я пришел в ужас, понимая, что олимпийцы отомстят за такое поругание великой богини. Но Пелей и слушать ничего не хотел. Он взял с меня страшную клятву: я жизнью своей поклялся, что никому ничего не открою. Как сейчас помню эту колыбель – из светлого ореха со звездочками. И плащ был в звездах, тот, в который малыш был завернут. А на его шее висел сердоликовый амулет – вот этот!

Гекуба протянула дрожащую руку и взяла с ладони старика фигурку льва, вытянувшегося в прыжке. Она висела на черном, потертом кожаном шнурке.

– Он снял его в четыре года, потому что боялся стать еще сильнее... Ему сказали, что эти амулеты помогают мальчикам расти сильными. Твой сын жив, царица.

И снова все молчали, на этот раз не просто пораженные, но совершенно оглушенные услышанным. Наконец, Ахилл, к которому теперь обратились все взгляды, повернулся к Нестору и выговорил, с трудом подбирая слова:

– Да как же ты мог?! Ну... ты не знал, чей это был ребенок! Но вы плыли мимо троянских берегов, значит, ребенок был троянец! И ты приехал со мной сюда, и... и...

– Я давал клятву! – Нестор смотрел на своего базилевса горько и ласково. – И откуда я мог знать, что произошло? Мы же думали, что ребенка хотели убить. Да так оно, выходит, и было! Но я пытался, клянусь, я пытался убедить царя ни в коем случае не отпускать тебя на эту войну. Не хотел этого и он. Однако ты не послушал бы никого – ведь Патрокл был связан клятвой и не мог не поехать!

– Пророчество! – прошептал Ахилл, все больше бледнея. – Пророчество Адамахта... «Принесет неисчислимые бедствия Трое, прольет кровь брата, станет причиной смерти отца...» Сбылось. Все-все сбылось!.. Я проклят!

Он вскочил, повернулся, собираясь выбежать из хижины, но Пентесилея, такая же быстрая, успела преградить ему дорогу.

– Куда ты?! С ума сошел? Куда ты теперь от них уйдешь?! Виноват ты в чем-то или не виноват, ты – сын их и брат. И тебе нельзя уходить.

– Ахилл, вернись! Сюда, скорее!

Волнение и безумная радость придали силы Гектору, он поднялся на ноги, и когда Ахилл обернулся, раскрыл ему объятия.

– Ну, здравствуй, братец! И большой же ты вырос!

Троил, вопя от восторга, повис сзади на шее героя, но тот даже не заметил этого. И опомнился, лишь услыхав позади слабый, дрожащий женский голос:

– Ахилл, мальчик! Прости меня, прости!..

Он вздрогнул и, когда Гектор разжал кольцо своих могучих рук, медленно, всем телом повернулся.

Гекуба протянула к нему руки. Он рухнул на колени, будто кто-то ударил его сзади по ногам. Теперь они с нею были вровень, и он тихо опустил голову ей на плечо. И заплакал. Горькими, жалобными, невыплаканными в детстве слезами.