8
Трудная задача — найти дорогу в незнакомом лесу, к месту, где никогда не бывал. Особенно если надумал идти, когда солнце освещает лишь верхушки деревьев.
Что тянуло его туда — желание узнать или желание увидеть, или что-то еще, Несда не мог толком понять. При себе он нес в узелке край хлеба, кусок вареного мяса и капустную кочерыжку, оставленные от собственного обеда. В животе урчало, но он не часто слушал свое нутро и не привык потакать ему. Тому же учил воевода: всегда держи брюхо впроголодь, и враг не застанет тебя врасплох. Какой враг имелся в виду, боярин не уточнял: разумеющий разумеет. Церковные посты Янь Вышатич строго хранил даже в походах и в болезнях. А с красноволосой девой внезапно для себя оскоромился, нарушил Великий пост.
Несда в колдовство девицы не верил ни мгновенья. Сама себя обманула дружина, прельстившись женской красой. «Не обманываюсь ли я?» — подумал он вдруг.
Лесная темнота становилась гуще, плотнее обволакивала его. Белел только хрусткий снег под ногами, да и тот был старый, обсыпанный древесной трухой. Далеко в стороне ухнула сова, вылетев на охоту. Ветер качал скрипучую ветку. Под покровом тьмы пробуждалась нечисть. Несда, оглядываясь, перекрестился, пошептал молитву.
«Я только отнесу снедь и спрошу, и сразу обратно», — решил он. Несмотря на холод, лицо горело. Он потрогал уши — они пылали. Если это колдовство, то древнейшее. Правду сказал поп Евстафий.
Почему девица непременно должна оказаться на капище? Он не знал этого. Просто шел туда.
«Я только спрошу ее…»
Темноту впереди разорвал желтый огонек. Несда обрадовался и прибавил шагу. Снег захрустел веселее. Он давно шел не по тропке, а напрямик через сугроб. В последние дни снег здесь топтало множество ног, идти было легко. Огонь приближался, мигая между стволами.
Вскоре сквозь ночные звуки леса Несда различил голоса. В замешательстве он прошел еще немного и остановился. Языки пламени выхватывали из темноты высокий чур идола и двух людей, стоящих по разные стороны от огня. Чуть поодаль фыркнул конь. Давешнюю птицу-лебедь было трудно узнать в простолюдинке с замотанной в плат головой и в кургузом кожухе. Того, кто говорил с ней, не признать было невозможно.
— Если бы ты легла со мной, а не со стариком, — убеждал Гавша, — ничего этого не случилось бы.
Он показал на ее голову.
— Мне нужна была его кровь, а не твоя.
— Ты упрямая лисица. Зачем ты споришь со мной? Я могу помочь.
— Так помоги! Выпусти из ямы волхвов. Тогда получишь меня.
Гавша рассмеялся, обходя огонь.
— Где я найду потом тебя? Сперва следует заплатить.
Жива двигалась от него по кругу.
— Клянусь бородой Велеса…
Гавша перепрыгнул через огонь, поймал ее и повалил. Она взвизгнула, стала бить его по голове. Вдруг заржал конь, раздался треск дерева. Гавша оглянулся. Девица скинула его с себя и отползла к идолу.
— Это навьи! — вымолвила она.
Гавша подошел к валу капища, вглядываясь во тьму леса.
— Эй, кто там?
Он вынул меч и ступил на насыпь.
— Не ходи! — крикнула Жива. — К озеру через капище идет тропа мертвых.
— Через капище? — Гавша вернулся к огню, настороженно оглядываясь.
— Теперь они ходят мимо. Навьи изменили путь, потому что здесь пролилась кровь за того, кого они не любят. За трехликого бога.
— Здесь убили попа, — сказал Гавша.
— Да. Им это не нравится. Они злы и могут разорвать тебя в клочья.
— Ты знаешь, кто убил его?
— Нет. — Она отвернулась. — Уходи отсюда.
— Как же я уйду, если в лесу рыщут навьи? — Гавша зябко повел плечами.
— Иди той стороной. — Она показала. — Коня оставь, они заберут его.
Будто в подтверждение конь заржал вновь, захрапел.
— Уходи же! — отчаянно попросила Жива.
Гавша перескочил через насыпь позади идола и, держа меч перед собой, исчез среди деревьев. Дочь волхва вытянула из костра толстый горящий сук и не спеша отправилась с ним вдоль вала. В воздухе она чертила огнем знаки и произносила заклинание. Обойдя капище по кругу, она остановилась у входа.
— Объявись, кто бы ты ни был!
На зов из тени вышел отрок с узелком в руке. Жива внимательно оглядела его сверху донизу.
— Чем ты терзал коня? — спросила наконец.
Несда в ответ пробормотал невнятно.
— Ты — холоп воеводы? Я должна быть благодарна тебе… но ведь ты пришел не за благодарностью.
— Я принес тебе есть.
Он смущенно протянул снедь. Жива взяла узелок и ушла к огню. Села на корточки, достала хлеб, алчно вонзила в него зубы.
— Здорово я придумала про навей? — спросила она с набитым ртом. — Этот дурень с жадным удом вправду напугался. Даже коня мне оставил. Что ты там стоишь? Твой Бог запрещает тебе войти сюда?
— С крестом можно войти куда хочешь, — сказал Несда, минуя вал.
— Слышал, о чем мы с ним говорили?
— Ты хочешь освободить волхвов.
— Да, хочу. Этот кметь с двумя лицами поможет им бежать. А ты не успеешь никого предупредить. — Она рассмеялась, обнажив крупные зубы. — Навьи не выпустят тебя из лесу до утра.
— Ты же придумала их.
— А вот и нет. Я позову, и они придут. Я ведь дочь волхва. — Она принялась грызть мясо. — Ну вот, я сказала тебе, чего хочу. Теперь скажи, чего хочешь ты. Зачем пришел?
— Я… Я видел тебя в Новгороде! — взволнованно проговорил Несда. — Но там ты была отроком, а не девицей.
— Я умею превращаться, — хихикнула Жива. — Значит, ты пришел узнать, куда подевался ваш товар? Тот здоровенный дурачина тоже здесь, в Белоозере. Но он бы меня не узнал. А ты догадливый. Почему ты в челяди? Ты недавно стал холопом и недолго им будешь. Но я не скажу тебе, где ваше добро. Его все равно уже нет.
— Я не за этим…
— Тогда зачем? — требовательно спросила она. — Сам не знаешь, зачем пришел. Ты еще не понимаешь, какая сила тянет мужа к жене. У тебя уже бывают ночные истечения?
— Что?.. — У него зазвенело в ушах от необъяснимого стыда.
— Значит, нет.
Она умолкла и вкусно захрустела кочерыжкой. Несда стоял перед ней как малый идол и боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть безмолвие. Уж лучше молчать, чем говорить… про это.
Жива, казалось, поняла его. Управившись с едой, она уставилась на него с самым серьезным, немного мрачным видом.
— Обычный смертный видит немного впереди своего носа. Я смотрю далеко вперед. Но ты будешь смотреть и вперед, дальше, чем все, и далеко назад. Я не понимаю, что это. Объясни мне. Ты видишь прошлое?
— Я не знаю.
— Не знаешь?
Она была разочарована. Поднявшись с земли, подошла к нему близко, взяла за деревянную пуговицу на кожухе и заглянула в самую душу.
— Закорюки чертишь? — зло сузив глаза и кривя рот, спросила дочь волхва. — Не будет добра от них земле и людям. Бремя тяжкое в твоих закорюках. И рабы такого не носят.
Она оторвала пуговицу, бросила в огонь и повторила:
— Рабы такого не носят. Много горя земле будет.
— Будет свет, — возразил Несда. — Поверь…
— Нет!
Она оттолкнула его.
— Не бойся! — крикнул Несда. — Нет такой тяготы, которая не стала бы легкой, если веришь Христу.
— Не произноси этого имени здесь! Ты оскорбляешь богов.
Она повернулась спиной.
— Убирайся. От вас только зло.
У него в голове было много слов, чтобы рассказать ей о том, чего она не знает. Но слова вдруг смешались между собой, и он сделался словно безъязыкий. Подождав, не передумает ли она, Несда тихо ушел в капища.
Посреди неба плыла белая и холодная полнотелая луна. Лес под ней озарялся мертвой серебристой синевой — самое время для навей. Несда гнал от себя эту мысль, чтобы не накликать нечисть.
С гулким стоном прямо перед носом повалилась вековая сосна. Он едва смог отпрыгнуть, по лицу жестко хлестнула хвоя. Огромный комель встал дыбом, похожий на исполинского медведя из ярославских преданий. Несда обошел его и в страхе пустился бегом. В верхушках деревьев зловеще гулял соловей-ветер.
Дыхание сбилось, он перешел на шаг. Вдруг в самое ухо вонзился шепот, будто змеиное шипенье: «…беги… беги…». Ветви кустов били по спине, толкали. Чтобы не поддаться им, Несда двигался улиткиным шагом. Получалось с трудом. Хотелось мчаться во весь дух, скорее выбраться из леса.
От испуга едва не подкосились ноги. Впереди в рост человека выросла морда с белыми глазами и острыми ушами. Она слегка поворачивалась из стороны в сторону и посмеивалась: кхе, кхе. Обмирая от ужаса, Несда перекрестил ее несколько раз. Морда подавилась смехом и превратилась в куст.
Он посмотрел назад, поискал огонек кумирни. Ему казалось, он ушел не так далеко, но света от костра не было. Повернувшись, отрок вскрикнул: свет мерцал впереди. Мгновение назад там чернела тьма. Поколебавшись, Несда пошел туда.
На елани по кругу плясал тусклый огонь. В кольце пламени был разрыв для прохода. В центре на снегу, поджав ноги, сидела Жива. Она преобразилась: не было безобразного кожуха, и плат на голове повязан другой — нарядный, мелкотравчатый. В широко открытых глазах — беззвучный зов.
Она встала и двинулась навстречу ему. Сквозь белую рубаху просвечивало тело. Несду захлестнуло жаром. Он хотел попятиться, она остановила его:
— Расскажи мне… чего я не знаю.
Протянула руки и взяла его за плечи. На шее у нее висел крупный солнечный камень, приковавший взгляд Несды. В середине желтого сияния застыл жук-навозник.
Отведя глаза от камня, отрок заметил, что огонь не растапливает снег на елани и совсем не дает тепла. Он дрогнул, но желания вырываться уже не было. Холодными устами Жива прикоснулась к его губам. Через несколько мгновений ее губы потеплели и стали медвяными. Он почувствовал, как слабеют ноги оттого, что она растекалась по нему словно мягкий горячий воск…
Потом пришел холод. Несда лежал в снегу и смотрел в звездчатое небо. С тех пор как он покинул капище, минула, наверное, вечность. На елани было темно и пусто. Руки и ноги занемели, почти не чувствовались. Он сел и ощутил странное неудобство в портах — там было сыро. От немедленного стыда кровь заструилась по жилам быстрее, прогоняя холод. Несда вскочил на ноги и заметался по елани. Всюду был лес, черный, пугающий. В какую сторону он шел перед тем, давно забылось.
«Погиб!» — в отчаянии подумал он, безвольно опускаясь в снег возле толстой сосны. На глаза навернулись горючие слезы. И без того темная елань стала от них совсем неразличимой. Он не сумеет выйти из леса и замерзнет до смерти. Не сможет очиститься от скверны. Бесовское наваждение погубило душу навеки.
Прежде непонятные слова из вечерних молитв сделались до отвращения ясными: «…соблюди нас от всякого мечтания и темной сласти, угаси разжжение восстания телесного…»
Мороз сильнее сковывал тело и выхолаживал душу. Последним усилием Несда разорвал оцепенение и начал молиться вслух. Владыка Леонтий говорил: истинная молитва — нелегкий труд. Ум и волю, и чувства надо держать в узде, чтоб не разбредались кто куда. Тело принудить тоже трудная работа — чтоб не требовало ослабы, не заявляло свою власть над духом. Когда случается такая молитва, тогда и пота может сойти много, в самый лютый мороз станет жарко.
Немного согревшись, Несда встал на колени. Хотел продолжать, но тут на елань из леса выступил человек. Седая борода и посох в руке. Монашья одежда.
— Батька Леонтий!
Несда рванулся к старцу, а тот выставил вперед концом посох.
— Откуда знаешь, что я Леонтий? — спросил строго.
Отрок замер и молвил испуганно:
— Перекрестись!
Старец осенил себя крестом, положил поясной поклон.
— Теперь правильно. Забыл, что дух тьмы умеет принимать вид света?
И верно — елань была в свету. Светились руки старца, сияло лицо. Теперь Несда не решался приблизиться к нему.
— Батька, тебя убили?
— Убили. А я и рад тому.
— Теперь ты в раю?
Старец не ответил. Несда опустил голову.
— А я пал, батька.
— Пал? Вот так диво! — будто бы даже насмешливо сказал старец. — Упал — поднимись. Ступай-ка за мной, отведу тебя к городу. Эти леса еще долго будут нечистыми. Много людей в них сгинет.
Он повернулся и зашагал через лес. Несда шел за ним на расстоянии. В голове мешались молитвы с вопросами, которые так и подмывало задать старцу. Хорошо ли в раю? Видел ли он Христа? Много ли там праведного народу? И видно ли оттуда землю? В ладу ли будут жить князья Ярославичи? Одолеет ли Русь степняков? Когда нечисть уйдет из здешних лесов?
— Через триста с лишком годов только начнет уползать, — ответил старец.
Несда открыл рот. Только что было темно, и вот уже утро. Миг назад вокруг стоял лес, а теперь с правого боку — град с островерхими кровлями, с уютными дымами из печных отводов.
Старец остановился.
— Ну, будешь в Печерском монастыре, кланяйся от меня Антонию и Никону.
«Как же я там буду, если живу теперь в Чернигове?..» — хотел спросить Несда.
Глянул — а батьки Леонтия нигде нет.
