Часть четвертая
Год мира, свадеб и любви. 1570
Пролог
1569–1570 годы. Нет нужды подробно описывать этот отрезок истории Франции. Об этом времени достаточно красноречиво повествуют Брактом, Жлула, Кастедло, Манн, Генти, Кендюк, Рабютен, Соваль, Эрланже и другие. К чему состязаться с ними, — особенно с теми, кто был очевидцем этих событий, — лучше и правдивее все равно не написать, да и незачем, рискуешь только оказаться если не плагиатором, то бездарным подражателем. Впрочем, можно добавить что-то свое, увеличить объем материала; но к чему? Не проще ли сделать наоборот: вкратце объяснить то, что происходило после Жарнака и позицию правительства перед подписанием мирного договора с гугенотами в следующем году? Так и надо поступить. Читатель, таким образом, сможет проследить за дальнейшей жизнью полюбившихся ему героев и одновременно будет иметь общее представление об обстановке, сложившейся во французском государстве к тому времени. Это избавит его от необходимости рыться в романах, записках, исследованиях, воспоминаниях, мемуарах и учебниках, для того чтобы воссоздать в своем воображении картину истории Франции накануне договора в Сен-Жермене. Думается, автор будет солидарен в этом вопросе с читателем, которого, надо полагать, судьба жившего в то время Лесдигьера, фоном для рассказа о которой и служат описываемые события, интересует куда больше, нежели ход общественной мысли того времени.
Итак, прежде надо вскопать землю, удобрить ее и сделать грядки, а уж потом сажать туда семена. Установив это, я и закончу беглыми зарисовками 1569 год и приступлю к году 1570-му.
…Насладившись смертью Конде, но продолжая испытывать жгучую ненависть к остальным вождям гугенотов, королева-мать Екатерина Медичи назначила премии за головы двух основных ее врагов — за Колиньи 50 тысяч экю, и за Д'Андело — 20. А сама в присутствии испанского посла Д'Алавы занималась колдовством, творя обряды над бронзовыми, восковыми и даже тряпичными фигурками братьев Шатильонов. Именно подобным сверхъестественным силам посол приписал убийство принца Конде, о чем и сообщил в Испанию своему королю. Тот ответил, что ожидает такого же чуда и в отношении остальных главарей, но все же не мешало бы королеве Франции освоить и другие методы, которые не раз уже оправдывали себя и которым в нынешнее время надлежит отдать предпочтение.
Д'Алава показал это письмо королеве. Она и сама понимала, что надо менять тактику, и у нее были для этого люди, один из которых был слугой у адмирала. Именно он и подсыпал однажды смертоносный порошок в кувшин с вином, стоявший на столе, за которым ужинали адмирал и его брат.
Тело Д'Андело было сплошь покрыто ранами, которые иногда начинали кровоточить. За несколько дней до рокового вечера гугеноты, узнав, что Вольфганг Баварский движется через Бургундию с большим войском, начали собираться в поход. Решили взять с собой пушки, которые — и надо же было такому случиться! — расставлены были вокруг дома Д'Андело и за время своего бездействия порядком увязли в грязи. Д'Андело приказал переместить пушки к воротам и сам принялся помогать, ибо был силен телом и духом, но вдруг побледнел и рухнул на колени. Подбежавший врач, раздев его, обнаружив на его теле многочисленные кровоподтеки; кровь струилась из ран, большинство из них Д'Андело получил в Бретанском походе и которые теперь открылись, не успев полностью зажить.
Он потерял много крови, но ее удалось все же остановить, однако Д'Андело заметно ослаб и еле держался на ногах. Ему требовался как минимум месяц для поправки здоровья. А спустя несколько дней он уже со своим братом пил вино из кувшина, который услужливо поставил на стол Доминик Д'Альб. Неожиданно Д'Андело вскочил с места и схватился рукой за горло, другой судорожно начал рвать ворот рубахи. Обеспокоенный Колиньи спросил, что случилось. Вместо ответа тот указал пальцем на кувшин с вином; изо рта у него пошла кровавая пена, он покачнулся и упал. Адмирал подбежал к брату и взял его за руку: Д'Андело не подавал признаков жизни. Немедленно позвали лекаря. Тот прибежал, склонился над мертвым телом, раскрыл рот, осмотрел горло, язык и сразу же бросился к столу. Заглянув в бокал, на дне которого оставался серовато-розовый осадок, он сразу понял, в чем дело.
— Вино было отравлено, — объявил лекарь.
Доминика Д'Альба тут же схватили. Вначале, все отрицая, ночью под пытками он признался, что порошок дал ему некий немецкий лекарь, служивший королю. Он уверил его, что это эликсир долголетия, который принесет бессмертие адмиралу. Отравителя без труда изобличили в обмане и утром следующего дня повесили на воротах крепости. Войску, дабы не создавать ненужной паники, было объявлено, что открылись старые раны Д'Андело, от чего он и скончался.
Это радостное известие пришло, когда двор пребывал в Шалоне. Д'Алава вновь убедился во всемогуществе сверхъестественных сил, посредством которых удалось умертвить еще одного врага, о чем и написал опять своему королю. Позже, когда они остались вдвоем, Екатерина рассказала ему о чудодейственном порошке, изготовленном миланцем Рене, а потом показала бронзовую фигуру Д'Андело во весь рост, одиноко и угрюмо стоящую в одном из подвалов Лувра. На шее статуи были до упора закручены все винтики, в то время как в других крепления были ослаблены.
По поводу такой удачи целый день звонили во всех церквах Шалона.
Адмирал же отделался легким головокружением, хотя пил то же вино, что и брат. Разгадку знали сам адмирал и его врач. После случая с отравленным яблоком Колиньи стал принимать противоядие, которое рекомендовал Конде Лесдигьер, но Д'Андело не стал утруждать себя этим, уверяя всех, что его жизнь не столь значима, как жизни принца и адмирала, хотя начавшиеся военные действия в 1568 году должны были заставить его задуматься.
Как бы там ни было, Д'Андело наказал сам себя за самоуверенность. А по поводу судьбы его брата астролог Екатерины сказал, что созвездие адмирала недосягаемо теперь для взора, хотя есть вероятность, что в течение нескольких последующих лет оно покажется и будет при этом блистать ярче обычного, что обычно предвещает близкую гибель человека.
Тем временем Вольфганг Баварский, возмущенный подлым убийством Конде, назвал Карла IX бездушным тираном и с 15-тысячной армией вторгся в Бургундию. Пройдя ее с востока на запад форсированным маршем, он переправился через Луару у Ла-Шарите и взял направление на Лимож. Узнав об этом, герцог Анжуйский двинул свое войско в Берри на соединение с частями герцогов Немурского и Д'Омальского.
Обе армии параллельными курсами шли на юго-запад.
Навстречу герцогу Баварскому в мае из Сента спешил адмирал Колиньи.
Встреча была назначена близ Лиможа. И она состоялась, несмотря даже на внезапную смерть герцога Баварского.
Колиньи внезапно напал всеми своими силами на объединенную армию католиков, но, под давлением артиллерии и неожиданно подоспевших итальянцев, вынужден был отступить. Отсюда протестанты начали один за другим захватывать города и 24 июля подошли к Пуатье, где сидел с войском Генрих де Гиз. Но герцог Анжуйский помог своему кузену, и обе армии отошли: одна в Турень, другая к Монконтуру. Здесь и началось 3 октября решительное сражение, в котором Колиньи потерпел крупное поражение, лишившись значительной части своей армии. Причина в том, что ему пришлось разделить свои полки и отправить часть их под командованием Монтгомери освободить Беарн, который был захвачен графом Антуаном де Торрид, по указанию короля.
Разбив католиков, Монтгомери поспешил навстречу Колиньи, к ним присоединилась и королева Наваррская.
В начале января 1570 года объединенное войско протестантов двинулось в сторону Тулузы, где надлежало найти новые резервы для ведения войны в сердце Франции, там, где располагался королевский двор.
Екатерина к тому времени уже порядком устала от бесконечной войны. Но ее сильно беспокоило, что протестанты, вновь пополнив свои ряды мятежными дворянами с юга страны и немецкими ландскнехтами, начинают приближаться к сердцу Франции — Парижу. Кроме того поползли слухи, будто нидерландские повстанцы, сумев ускользнуть из-под жестокой карающей руки Альбы, вознамерившегося колонизировать эту страну для своего короля, уже присоединились к войску Колиньи у самых стен Ла-Шарите. На западе активизировался Ла Ну, заняв к тому времени Ниор и Сент, не говоря уже о Ла Рошели, где королева Наваррская ускоренными темпами собирала свежие полки.
Екатерина не любила войн и вела их лишь потому, что ее вынуждали к этому католики с одной стороны и гугеноты — с другой. Мир в королевстве был для нее дороже всего, она стремилась к процветанию Франции. Ей, по сути, было глубоко наплевать на религию: та или эта — какая разница? Лишь бы не мешала спокойно сидеть на престоле ее сыновьям, о счастье и благоденствии которых она всегда и пеклась. Только это неизменно руководило поступками королевы, и именно тревога за детей заставила ее вторично искать перемирия в мае 1570 года. Первый раз это случилось в апреле, а до того она переписывалась с Жанной, стараясь прийти к полюбовному соглашению. Но гугеноты предъявили слишком непомерные требования, и правительство ответило отказом, мало того, выдвинуло свои, словно у него были силы для ведения войны, как будто не ему угрожала сейчас многочисленная и хорошо вооруженная армия мятежников. Сознавая свою силу, повстанцы в Ла-Шарите встретились с посланцами Екатерины, обеспокоенной продвижением гугенотов и вновь предлагавшей мир. Послом ко двору был отправлен все тот же Телиньи, будущий зять адмирала, который вел переговоры в апреле. На этот раз стороны пришли наконец-то к обоюдному согласию, и 17 июля 1570 года в Сен-Жермене был подписан мирный договор, так называемый Мир королевы. Протестантская партия стала общепризнанной, несмотря на решительные возражения папы, Испании и семейства Гизов; богослужение разрешалось во всех предместьях, исключая двор; и, наконец, мятежникам были отданы сроком на два года целых четыре города: Ла Рошель, Коньяк, Монтобан и Ла-Шарите.
Глава 1
Что происходило за кулисами королевского дворца
А при дворе Екатерины Медичи в это время разыгрывались нешуточные страсти, действующими лицами которых являлось королевское семейство и Гизы вместе с их фаворитами.
Началось, как обычно, с зависти. Карл IX завидовал успехам на военном поприще своего брата герцога Анжуйского, Анжу испытывал зависть и ревность к герцогу Гизу, снискавшему себе на том же поприще не меньшую, если не большую славу. А потому надо было унизить и растоптать этого полководца, сделать так, чтобы о Гизе забыли, но помнили бы только о герцоге Анжуйском самом и о нем бы говорили. Мысль эту подал Анжу шевалье дю Гаст, его фаворит, человек во всех отношениях неприятный и созданный, как вспоминает о нем Маргарита Наваррская в своих записках, лишь для того, чтобы причинять людям зло. Должно быть, именно поэтому его и полюбил герцог Анжуйский, никогда не отличавшийся добрым и миролюбивым нравом.
Но если Марго ненавидела дю Гаста, то и он в свою очередь испытывал к ней отнюдь не дружелюбные чувства. А началось все с того, что у одной из придворных дам, красавицы необыкновенной, уступавшей в этом отношении лишь Маргарите Валуа, внезапно заболел и умер супруг. К той даме, Алоизе де Сен-Поль, на следующий день после похорон явился дю Гаст и предложил свои услуги по части утешителя женского пола. Алоиза ответила категоричным отказом, но дю Гаст был излишне настойчив, за что и получил увесистую пощечину. Восприняв это как оскорбление, паршивец в присутствии всего двора назвал мадам де Сен-Поль шлюхой, которая якобы не постеснялась на его глазах отдаться сразу троим, в то время как тело ее мужа едва остыло. Услышав об этом из уст фрейлин королевы-матери, Алоиза залилась слезами и бросилась искать защиту у принцессы Ангулемской, своей лучшей подруги. Диана, недолго думая, явилась к Маргарите и поведала ей о гнусном поведении дю Гаста. Когда Маргарита вновь увидела того в окружении придворных, она громко назвала его подлецом и бесчестным негодяем и тотчас потребовала от него извинений в адрес Алоизы. Дю Гаст смертельно побледнел под устремленными на него со всех сторон любопытными взглядами и в бессильной злобе сжал кулаки, но все же, скрипя зубами, выдавил из себя слова извинения, боясь, как бы история не достигла ушей короля. Алоиза рассыпалась в благодарностях принцессе Маргарите, а дю Гаст затаил на нее злобу.
Итак, удостоверившись в том, что сестра короля, обнаружив в нем низкую и подлую душу, возненавидела его, что способствовало всеобщему презрению к нему, дю Гаст стал обдумывать план мести. А когда заметил пылкие и недвусмысленные взгляды, которыми обменивались Марго и Гиз, понял, — час его пробил.
Однажды утром дю Гаст вошел в спальню к герцогу Анжуйскому, когда тот только встал с постели и был отнюдь не в добром расположении духа.
— Мой принц, вы уже изволили встать?
— Да, и я ужасно голоден, поэтому собираюсь позавтракать. Хочешь, пойдем со мной.
— Конечно, только прежде мне хотелось бы поговорить с вашим высочеством на весьма щекотливую тему, касающуюся вашего семейства.
— Дело идет опять о каких-то происках моей матери? — поморщился юный герцог. — Оставь, дю Гаст, тебя это не касается.
— Речь пойдет не о вашей матери, а о вашей сестре.
— О Марго? Ты имеешь ввиду те пламенные взгляды, которые она бросает на Гиза? Но ведь я запретил ей даже смотреть в его сторону!
— Напротив, мой принц, вам надлежит всячески поощрять эти взгляды и даже устраивать влюбленным тайные свидания.
— Как! Ты хочешь, чтобы я своею собственной рукой положил Марго в постель Гиза? Свою сестру — этому негодяю! Да ты просто скотина! Клянусь мессой, еще одно слово — и я убью тебя!
Дю Гаст хорошо знал, что Маргарита была любовницей Анжу и предвидел эту вспышку гнева. Знал он и о ненависти своего господина к лотарингскому принцу, а потому лишь криво усмехнулся, выслушав тираду брата короля, и совершенно спокойно ответил:
— Монсиньор, тем самым вы добьетесь цели, которую поставили перед собой в отношении герцога Гиза. Но, если мой совет кажется вам плох, вы можете убить меня, а сами отправляйтесь завтракать. Но помните одно: чтобы отомстить врагу, надо сначала стать его союзником, а потом, снискав его доверие, уничтожить неприятеля его же собственным оружием.
Кажется, об этом говорил Макиавелли.
Анжу немного остыл, поразмышлял. Потом подошел к фавориту и положил руку ему на плечо.
— Ну-ну, я пошутил, не сердись, дю Гаст. Говори, что ты там задумал.
— Проявите к Гизу пламенное дружелюбие, выразите желание породниться с ним, сведите его с вашей сестрой, устройте им несколько любовных свиданий, у нее от этого не убудет, а затем, когда сердца влюбленных разгорятся как следует, залейте их водой.
Анжу хмурился, ничего не понимая.
— Что ты хочешь этим сказать, дю Гаст? Объясни!
— Станьте союзником Гиза, — вкрадчиво заговорил фаворит, — он утратит бдительность и будет рассчитывать на вашу помощь. Но в один прекрасный день вы заявите королю, что отношения возлюбленных зашли слишком далеко и что именно таким путем Гизы стремятся занять престол, а его самого скинуть с трона. Поверьте, гнев короля будет страшен, и он изгонит Гиза.
Анжу задумался. То, что предлагал этот интриган, было весьма любопытно. Гиз в последнее время что-то чересчур стал надменен и спесив, не мешало бы указать ему его место, тем более что по этому поводу уже неоднократно высказывалась сама королева-мать. Но дю Гаст, этот-то чего хочет?
— Ты о чьих интересах заботишься, рабская твоя душа? — спросил герцог.
— Разумеется, о ваших, монсеньор!
— Что же я выиграю от всего этого?
— Вы и сами это прекрасно знаете, мой принц. Гиза удалят — и не станет полководца, оспаривающего у вас славу победителя при Жарнаке и Монконтуре. К тому же вы отомстите сестре, разбив ее сердце и повергнув ее в уныние.
— Отомщу Марго?
— Разумеется, ведь до Гиза она спала, гм… в вашей постели. Ну а когда ее сердце остынет, в нем сразу же отыщется место для ее возлюбленного брата, которым она столь легкомысленно пренебрегла.
— Хм, — пробурчал герцог Анжуйский, — совет хитреца и подлеца одновременно… Однако он неплох и, мне кажется, над ним стоит поразмыслить. Но теперь признавайся, какова твоя выгода во всем этом? Ведь не из одного желания помочь мне ты выдумал эту игру!
— О, монсеньор, ведь дело идет о чести вашей семьи! Я радею только о вашем благе, а также о процветании династии Валуа, с которой могут затеять междоусобную войну могущественные принцы Лотарингского дома. Вспомните борьбу Людовика XI и Карла Бургундского за французский престол. Разве вам хочется повторения такой же войны? Не мало ли нам войн с гугенотами?
— Да-да, пожалуй, ты прав, дорогой дю Гаст… Но идем завтракать, позже мы вернемся к этой теме и обсудим план дальнейших действий.
— Немного времени понадобилось для того, чтобы план утвердился и начал претворяться в жизнь. И Анжу, сам не свой от ревности, ежедневно приводил к своей сестре Гиза и, изображая при этом самую любезную улыбку на лице, называл лотарингца своим братом. А Гиз, не чуя фальши и не видя Дамоклова меча, уже висящего над его головой, ослепленный любовью, бросался в объятия Маргариты Валуа, не ведая, что их подслушивают и за ними подглядывают через потайные отверстия, проделанные в стенах и потолке. Но вскоре Анжу перестал приводить к сестре ее любовника. Вот тут-то, согласно замыслам дю Гаста, ей потребовалась помощь посредника, который относил бы ее возлюбленному любовные послания. В этой роли должна была выступить некая мадемуазель де Ла Мирандоль, лучшая из фрейлин Маргариты, ее близкая подруга и поверенная во всех амурных делах.
— Дю Гаст не ошибся и на этот раз. Король по просьбе Анжу приказал учредить строжайший надзор за покоями Маргариты. Зная об этом, м-ль де Ла Мирандоль, которую уже несколько раз обыскивали, когда она выходила из покоев принцессы, относить любовные записки поручала своей служанке Полете. На девушку никто не обращал внимания как на заговорщицу, поскольку не было у нее явного воздыхателя или жениха. Именно ее и соблазнил дю Гаст, сделав своей любовницей. Полетта не отличалась ни красотой, ни какими бы то ни было другими женскими достоинствами. Однако интриган имел вполне определенную цель, и это оправдывало его самопожертвование в его собственных глазах. Дело в том, что герцогу Анжуйскому было нужно тайное письмо, которое писала его сестрица своему возлюбленному. Оно послужило бы доказательством измены Маргариты дому Валуа, а также могло лишить герцога Гиза головы. На нем сейчас и сконцентрировалась вся игра, господина и его фаворита, которые с нетерпением ждали, когда же попадет к ним в руки желанный документ.
И это случилось одним прекрасным вечером, когда дю Гаст зашел по обыкновению в комнату к Полетте.
— Ну что, — спросил он как всегда, — опять два-три слова, и не к чему придраться? И снова неизвестно, кому предназначалось письмо?
— О нет, на сей раз нет, — горячо зашептала Полетта, вешаясь ему на шею. — Принцесса, кажется, перестаралась, и письмо это не оставляет сомнений в ее страстной любви к герцогу.
— Ты его прочла?
— Да, как всегда.
— Где оно?
— Здесь, — и Полетта указала на грудь.
— Давай скорее сюда.
Дю Гаст быстро пробежал глазами записку, и злорадная улыбка растянула его губы. Теперь честь Маргариты Валуа была в его руках. Настал час мщения, который он так долго ждал. Действительно, Маргарита, не видевшая своего возлюбленного уже несколько дней, написала это письмо в таких выражениях, которые не оставляли сомнений в пламенной любви и яснее ясного указывали, что адресовано оно было именно Генриху Гизу и никому другому.
Дю Гаст быстро спрятал письмо в карман и попытался высвободиться из объятий Полетты, но она страстно зашептала:
— Зачем так торопиться, ведь у нас еще есть время. Что нам за дело до их страстей, не пора ли заняться своими?
— Ах нет, милочка, теперь не до этого, — убирая руки Полетты со своих плеч, оборвал ее дю Гаст и грубо оттолкнул. — Ты сделала свое дело, теперь можешь быть свободной. Но помни, если ты скажешь кому-то хотя бы слово, тебя убьют и труп твой выловят в Сене. Ты хорошо меня поняла?
Обиженная столь разительной переменой, девушка смотрела на него непонимающими глазами, которые тут же стали заволакиваться мутной пеленой.
— Я спрашиваю, ты поняла меня? — повторил дю Гаст.
— Да, — пролепетала она, дрожа от страха.
— Очень хорошо. А если тебя спросит твоя госпожа, скажешь ей, что в одном из коридоров Лувра на тебя напали неизвестные люди в масках и отобрали письмо. А теперь прощай. — И он исчез.
Полетта осталась стоять посреди комнаты, по лицу ее текли слезы горечи и обиды. Этот мужчина был первым в ее жизни, но девушка не знала тогда, что он же окажется и последним. В тот же вечер она будет заколота кинжалами неизвестными, скрывавшими свои лица под масками.
Лувр ревниво хранил свои тайны.
— Матушка, эти Гизы просто обнаглели! — вскричал герцог Анжуйский, входя в покои королевы-матери.
— А что такое? — удивилась Екатерина.
— Как «что такое»? Племянник кардинала Лотарингского спит в постели вашей дочери, а вы спрашиваете «что такое»? Это прямая угроза престолу, опасность, нависшая над домом Валуа! Вы представляете себе, что будет, когда сестричка Марго принесет в подоле ребенка, который будет сыном Гиза и в то же время Валуа? Да ведь этак они на трон залезут, черт подери!
— Для того чтобы выдвигать такие обвинения, сын мой, нужны веские доказательства, — спокойно ответила королева-мать, но все же нахмурилась. — А у нас, как я понимаю, их нет.
— Доказательства ее любви?
— Ее преступной связи с лотарингским домом. Связи, о которой мечтает кардинал, ибо она приближает его семейство к трону.
— Что бы вы сделали, если бы у вас в руках оказались такие доказательства?
Екатерина вздрогнула и в упор посмотрела на сына.
— Я немедленно пошла бы к королю, и он сумел бы наказать строптивую сестру, вышедшую из повиновения и не думающую о благе государства.
Анжу вытащил из-под полы камзола письмо и протянул его матери:
— Вот, прочтите! Это не только ее признание в любви к Гизу, это измена царствующему дому Валуа!
Екатерина лихорадочно развернула вчетверо сложенный лист бумаги и быстро прочла его, беззвучно шевеля губами. Потом резко поднялась с места: губы искривились, ноздри широко раздувались:
— Шлюха! Негодная девка! Она все-таки пошла на это, несмотря на все мои предупреждения! Ждите меня здесь, Генрих, я тотчас вернусь вместе с королем и вашей беспутной сестрой. А вы позовите сюда кардинала.
И она быстро вышла, кипя возмущением.
Короля она застала в постели, читающим книгу, и молча, вручила ему письмо.
— Как! Опять! — вскричал Карл, отбросив книгу, вскочил с постели. — Да ведь я предупреждал ее, что все это плохо кончится, а она снова за свое! Ну нет, на этот раз мое терпение лопнуло! И я сейчас же дам понять ей и кардиналу, что этот номер у них не пройдет! Крийон! Крийон, тысяча чертей!!!
Отодвинув портьеру, в спальню вошел верный страж королей.
— Немедленно поднимите с постели принцессу Маргариту Валуа и приведите ее в большую залу! Немедленно, слышите? И никаких одеваний! Как есть! Хоть голую!
Крийон поклонился и вышел.
— А вы, матушка, распорядитесь, чтобы в ту же залу привели кардинала. Я покажу ему, кто здесь хозяин. Я ему покажу племянника!
— Я уже распорядилась, и кардинал ждет.
— Ах так? Отлично, идемте туда!
И, едва увидев кардинала, Карл сразу же набросился на него:
— Как вы смеете посягать на трон Франции, который занимает семейство Валуа, милостивый государь? Наш род ведет свое начало от Людовика Святого! А ваш? Откуда берет начало ваш род, господин кардинал?
— В чем дело, сир? — недоуменно смотрел на короля Карл Лотарингский, — С чего вдруг принцы лотарингского дома впали в немилость у вашего величества?
— Вы не понимаете? — Карл полунасмешливым, полудиким взглядом окинул мать, брата и кивнул головой в сторону кардинала: — Он не понимает! А кто положил Генриха Гиза в постель моей сестры? Не вы? Мало того, что вы сами нежитесь в объятиях моей матери, вы еще и сводничеством занимаетесь! Не слишком ли фривольные штучки вы себе позволяете, ваше преосвященство?
Кардинал растерянно заморгал глазами, развел руками и переглянулся с королевой:
— Клянусь богом, я тут ни при чем, государь…
— Вы еще и богохульствуете! (Кардинал истово перекрестился.) Руками вашего племянника вы хотите держаться за престол и при этом утверждаете, что вы тут ни при чем! — продолжал бушевать король. — Разве не рассчитываете вы женить его на моей сестре?
— Если дело только в атом, сир, — начал приходить в себя кардинал, — то, право же, думается мне, повод не столь серьезен, чтобы так расстраиваться… И если речь идет о сватовстве моего племянника к вашей сестре, то, ей-богу, это все же лучше, чем пытаться выдать ее замуж за вождя протестантов.
Карл в бешенстве затопал ногами и со сжатыми кулаками грозно двинулся на кардинала.
— И вы еще смеете мне указывать?! Да лучше я выдам Марго за своего кузена Анри, чем за вашего выскочку, который вообразил себе, что он уже одной ногой у подножья трона! Этот номер у вас не пройдет, так и знайте, господин кардинал, хотя бы потому, что Бурбоны ближе к трону, нежели вы!
— Свою дочь я собираюсь выдать за суверенного государя, но никак не за принца лотарингского дома, — поддержала Карла мать.
Узрев столь тесные союзнические настроения между матерью и сыном, кардинал совсем растерялся и только беспомощно переводил взгляд с одной на другого, не зная, что сказать.
— Скажите своему племяннику, — снова забушевал Карл, — чтобы он больше не смел таращить глаза на Марго, а тем более залезать в ее постель, не то, клянусь поясом Иоанна Крестителя, я прикажу засадить его в Бастилию, из которой ему никогда не выбраться!
В эту минуту в зал вошла Маргарита. Она была одета, наверное, еще не ложилась. Наряд ее был великолепен и составлял разительный контраст с полуобнаженным Карлом в одной ночной рубашке и матерью в неизменном черном одеянии.
— В чем дело, брат? — недоуменно спросила Марго, с удивлением оглядывая всю компанию.
— Я тебе больше не брат! — вскричал король и направился к ней.
— Да что у вас тут случилось? — и она перевела непонимающий взгляд на мать.
— Случилось то, что ты шлюха! — выкрикнул ей в лицо Карл. — Кто позволил тебе спать с Гизом?
Кровь отхлынула от лица Маргариты.
— Что вы, государь… Кто вам сказал?
— Ах, ты еще и отпираться?!
Он вцепился руками в прическу сестры, сорвал парик, растрепал ее волосы и принялся нещадно колотить ее по щекам, крича и брызгая слюной:
— Шлюха! Подлая тварь! Вот тебе еще! И еще! Будешь знать, как спать с Гизом!
— Бессовестная! Кто тебе позволил позорить наш род и отдаваться первому встречному, кто состроил тебе глазки? — завопила Екатерина Медичи, подбежала к дочери, задрала ей юбку, стянула штаны и принялась хлестать ее по заднице.
Маргарита разрыдалась и упала на колени. Карл взобрался ей на спину и в припадке бешенства принялся рвать на ней платье и колотить беспорядочно кулаками.
— Да не спала я с ним! — кричала, извиваясь на полу, Маргарита. — Меня оклеветали! Это все дю Гаст! Его штучки… Ах, мне больно, отпустите же меня!..
— Ах, тебе больно, сучка! — закричала мать. — А мне не больно было узнать, что ты предаешь интересы государства, милуясь с этим слюнявым ублюдком? Тебе больно, стерва? — И она вцепилась своими длинными ногтями в пышный зад дочери. Маргарита дико закричала.
Кардинал задрожал, видя эту ужасную семейную сцену, граничащую с экзекуцией, и начал потихоньку боком пятиться к дверям, не желая быть невольным свидетелем, опасаясь, как бы гнев короля и королевы не перекинулся на него. Еще мгновение — и только полы мантии мелькнули и тотчас исчезли за дверьми. Анжу проводил кардинала беспокойным взглядом и последовал его примеру. Такой реакции он явно не ожидал. Что, если Марго узнает, что это его проделки? Или расскажет матери, что он сводничал, устраивал ей свидания с Гизом?.. Через несколько секунд герцога Анжуйского тоже не было в зале, слышался только торопливый стук его башмаков по ступеням лестницы.
Теперь остались трое: король, его сестра и мать.
А истязание на полу продолжалось.
— Я не виновата! — кричала Маргарита, плача и катаясь по полу. — Меня оклеветали, я не спала с Гизом!
— А что же вы с ним делали? Читали часослов Фомы Аквинского?
— Он говорил мне о своей любви и больше ничего, — пробовала оправдаться Марго.
— А ты? Что отвечала ему ты?
— Ничего не отвечала! Я ведь помнила, что вы мне запретили.
— Помнила?! А это?.. — и Карл сунул ей под нос злосчастное письмо. — Кому ты писала? Кого ты называешь «мой возлюбленный красавчик»? Кому ты обещаешь: «я вся твоя, мой страстный лотарингец и бесстрашный полководец»? Это ему ты назначила свидание этой ночью, и письмо изобличает тебя полностью!
Маргарита поняла, что пропала. Черт знает, как злосчастное письмо оказалось в руках короля, но была уверена, что это дело рук дю Гаста. И ей припомнилась сцена, когда она в присутствии всего двора назвала его негодяем и подлецом.
— Может быть, ты хочешь посадить его на трон и самой стать королевой? — гневно воскликнула мать, но истязать нежную кожу дочери перестала.
— И попутно убрать меня вместе с братьями, — кипел злобой Карл, не в силах остановиться, продолжая рвать на сестре платье, — а потом посадить на трон своего отпрыска, которого ты родишь от Гиза!
Маргарита сделала последнюю попытку защититься.
— Я не успела переспать с ним! Никто вам не докажет обратного! А это письмо было единственным! И у меня не будет от него детей!.. — И она разрыдалась.
На миг все стихло. Король и Екатерина переглянулись. Карл ухватил сестру за волосы:
— Поклянись, что не будешь спать с Гизом! Клянись, что больше и не взглянешь в его сторону!
— Отпусти, дурак, мне больно!
— Клянись!
— Клянусь, что буду смотреть туда, куда мне вздумается, но спать с Гизом не буду.
Мать и сын снова переглянулись. Екатерина кивнула, и Карл отпустил волосы сестры.
— Ну, хорошо же. Но помни, я приму против этого свои меры. А теперь вставай.
Оба уже остыли. Мать взяла дочь за руку.
— Дочь моя, теперь надо привести тебя в порядок, не покажешься же ты, в самом деле, в таком виде на людях.
— Дурак! — обиженно надула губы Марго и, разглядывая свое разорванное платье, бросила злобный взгляд на Карла. — Всё платье изорвал. Ревнивец несчастный… Бери теперь нитки и зашивай! — И она с вызовом бросила в него лохмотья, которые содрала с себя.
Карл, сплюнув, тяжело дыша, отошел в сторону, упал в кресло и опустил голову. А мать принялась хлопотать вокруг дочери:
— Ничего, дочь моя, сейчас мы все исправим и никто ничего не заметит. Зато этот урок пойдет тебе на пользу.
Через час, когда Маргарита, вновь одетая и напомаженная, но все еще хранящая на лице следы слез, а в душе горечь обиды, вышла из залы, король позвал Крийона:
— Крийон, немедленно приведи ко мне моего сводного брата герцога Ангулемского!
Когда тот явился, король приказал ему не позднее чем завтра убить герцога Гиза. Он не верил обещаниям Маргариты и, желая уберечь ее от соблазна, видел в своем решении единственный выход из того положения, в котором оказалась их семья.
Некоторое время спустя король принимал в присутствии придворных папского легата, прибывшего с важными вестями из Рима. Когда посол ушел и придворные разошлись, король, оставшись в обществе матери и герцога Алансонского, шумно вздохнув, сказал:
— Ну, вот и все, матушка, с Гизом покончено: завтра его не станет, и некому больше будет мутить воду.
— Быть может, не стоит все же этого делать, сын мой? Ведь герцог де Гиз командует армией, которая любит его. А нам нужна армия для защиты от врагов.
— Когда-нибудь он бросит ее на нас, матушка, и захватит в плен всех, в том числе и моих братьев. Вот тогда уж они с Марго вволю насладятся любовью. Нет, это решено, завтра его убьют, а другого полководца мы найдем, например Невера.
— Разве герцога Гиза собираются убить? — осторожно спросил герцог Алансонский, стоявший рядом с королем, позади его кресла.
Карл повернулся и недовольно посмотрел на брата:
— Да. А что тебя удивляет?
— Да нет, так… ничего, — уклончиво ответил Франсуа и пожал плечами.
— Я приказал убить человека, нарушающего спокойствие в нашем доме. Этот человек весьма опасен для династии Валуа, а значит, для нас с тобой… Какого черта ты вообще-то здесь делаешь? — неожиданно вспылил Карл. — Иди, занимайся лучше своими борзыми, завтра мы устраиваем псовую охоту.
Алансон вздохнул и нехотя вышел из залы: всем было известно, он не слыл ярым любителем охоты, в особенности псовой. Он предпочитал проводить время за книгами или в обществе своего брата Анжу, который учил его искусству любить женщин, предпочитая при сем наглядные примеры.
Но, выйдя от короля, Алансон никуда не пошел, а прислонился к колонне и принялся о чем-то размышлять, потом быстро направился в сторону своих покоев. Войдя, он приказал никого к нему не впускать, а сам пересек комнату, приоткрыл дверь, скрытую красной бархатной портьерой, и вошел в покои его «брата, герцога Анжуйского. Сам герцог мило беседовал в компании придворных, стоя у окна.
— Брат? Зачем ты здесь? — спросил Анжу, увидя его.
Алансон глупо улыбнулся и ответил, рассеянно поглядев по сторонам:
— Так… захотелось поболтать.
— Что ж, тогда присоединяйся к нам.
— Нет, я не люблю, когда нас слушают посторонние.
— Ступайте, господа, — повернулся герцог к придворным, — мой брат, наверное, как всегда пришел брать у меня уроки…
Придворные вышли, и Алансон сразу же схватил Анжу за руку.
— Брат, — вполголоса быстро заговорил он, — я принес тебе важное известие… — Он посмотрел по сторонам. — Нас никто не услышит?
— Это исключено, наша мать доверяет мне.
— Так вот… Я помню о нашем с тобой союзе и потому спешу поставить тебя в известность.
— О чем же, Франсуа?
— Герцога Гиза хотят убить.
Новость и в самом деле была настолько важной, что Анжу быстро схватил брата в охапку и оттащил в дальний угол комнаты, где была удобная ниша.
— Кто? — коротко спросил герцог.
— Король.
— Это он сказал тебе?
— Только что.
— Выходит, это по его приказу? Так… И когда же?
— Завтра, на охоте.
— Понимаю, понимаю… Дело будет обставлено как несчастный случай, король обожает такие штучки… Припадочный псих! Никак не напьется чужой крови. Зачем ему еще и эта?
— Не знаю.
— Впрочем, я догадываюсь. Кто же назначен исполнителем?
— Этого я тоже не знаю. Но у меня есть некий план, брат. Надеюсь, ты мне поможешь, потому что здесь затрагиваются и твои интересы.
— Любопытно. Говори, Франсуа, я весь — внимание. И если удастся тем самым воткнуть шпильку нашему братцу Карлу, я буду весьма рад, поскольку знаю, как он ненавидит меня.
— План таков. Я сейчас же иду к Марго и рассказываю ей обо всем.
— Ты что, с ума сошел? Зачем? — всполошился Анжу.
Алансон недоуменно посмотрел на брата:
— Разве ты не желаешь смерти Гизу, твоему сопернику на военном поприще?
Теперь удивляться настала очередь Месье:
— Честное слово, если это и так, то этими словами ты сам себе противоречишь…
— А теперь слушай меня внимательно и не перебивай. Помнишь ли ты некую мадемуазель де Ла Шурней?
— Это та самая, которую ты хотел сделать своей любовницей, — уточнил Анжу.
— Верно, брат, — согласился Алансон. — И ее у меня отняли. Шевалье де Монфор. Правда, он не подозревал тогда о моих намерениях, но знает о них сейчас. С тех пор я жажду мести. Ныне подходящий момент настал. Я иду к Марго и раскрываю ей замысел короля. Она сразу же станет искать возможность предупредить своего любовника, но поблизости не окажется никого, кто беспрепятственно мог бы выйти из покоев принцессы Маргариты и покинуть дворец.
— Да, да, — кивнул Анжу, — с нынешнего дня король учредил за сестрой строжайший надзор.
— Вот именно. Но именно Монфор — единственный человек, кто сможет передать от нее записку герцогу. И он постарается выполнить это поручение, но… не выполнит его.
— Почему? Что-то я не понимаю. И какова во всем этом моя роль?
— Именно от тебя придет человек, который и позовет шевалье. Мне этого сделать нельзя, он сразу заподозрит недоброе, зная о моем былом увлечении его любовницей.
— Так, так… этого шевалье приведут ко мне, а я должен буду направить его к Марго…
— Ты заверишь его в абсолютной безопасности мероприятия, но посоветуешь ему во избежание недоразумения воспользоваться черным ходом. Где, как ты догадываешься, его должны ждать твои люди в масках, дальше которых он уже не пройдет.
— Понимаю; таким образом, Франсуа, ты избавишься от своего соперника и мадемуазель де Ла Шурней будет твоею?
— Да, Анри.
— Что же дальше? И какой здесь мой интерес?
— Твои люди убьют посланца, и герцог Гиз не получит предупреждения Марго. Это первое. Второе: необходимо оставить Карла одного, совсем одного, понимаешь? С некоторых пор я заметил, что Марго стала с ним дружна. Мы разрушим эту связь. Если мы поможем ей сейчас спасти ее возлюбленного, она отойдет от Карла и станет нашей союзницей. Разве тебе этого не хочется?
— Напротив, брат, — не мог не согласиться с ним Анжу, — это мое самое заветное желание.
— В-третьих, в твоих руках окажется записка, компрометирующая нашу сестру, изобличающая ее в измене. Эту записку ты сможешь показать Карлу, когда захочешь. Нынче же Марго будет благодарна тебе за твое участие в судьбе ее любовника и, кто знает, раскроет… — он вздохнул, — двери своей спальни.
— Что касается дальнейшего, — продолжал Алансон, — то не наша вина, если герцог все же будет убит. Мы предупредили его, а что уж он сам предпримет в целях собственной безопасности — это его личное дело.
— Да, но… — протянул Анжу и запнулся, вспомнив, что Марго видела их вдвоем с Карлом, когда вошла в зал для экзекуции и, естественно, могла предположить, что братья заодно. Впрочем, всему можно найти объяснение. И все же мысль об этом не давала ему покоя. С другой стороны, он сам приводил Гиза в спальню к сестре. Зная об этом, Марго, скорее всего, поверит в его искренность.
— Что тебя смущает? — услышал Анжу торопливый говор Алансона. — У нее нет другого выхода!
Пожалуй, Алансон давал дельный совет. Необходимо уточнить последние детали плана, а затем немедленно приступать к действию.
— Марго захочет иметь подтверждение, что записка дошла по назначению, — резонно возразил Генрих Анжуйский. — Иными словами, посланный мною человек должен принести от герцога ответ, где значилось бы всего одно слово: «Предупрежден».
— Что ж, так и сделаем, — согласился Алансон, — почерк Гиза подделать нетрудно. Итак, иду к Марго. Жди меня здесь с одним из твоих людей, которому ты всецело доверяешь.
И они расстались.
Анжу потирал руки: теперь вопрос о едином военачальнике — неутомимом и всеми любимом борце за веру — решался сам собою.
Но не знал герцог Анжуйский, что его младший брат стремился к совершенно иным целям, когда обдумывал свой план, о которых он по вполне понятным причинам умолчал.
Выйдя от брата, Алансон не пошел прямиком к Маргарите, а неторопливо, будто бы его ничто особенно не заботило, направился в сторону коридора, где вечно толпились придворные. Потолкавшись среди них, насвистывая охотничью песенку, направился к себе. Дойдя до своих покоев, он огляделся кругом, убедился, что никто за ним не следует, и быстро направился в сторону потайной лестницы, предусмотрительно вытащив из кармана маленький ключ, который дал ему Анжу.
Марго была неподдельно удивлена, увидя у себя младшего брата.
— Алансон? Как ты сюда попал? Что тебе здесь надо? От двух своих братьев я уже претерпела унижения, мне предстоит выслушать те же гадости и от тебя? Если так, то убирайся, с меня довольно.
— Нет, Марго, я пришел не за этим.
— Зачем же?
— Во-первых, ты несправедлива к Анжу, он здесь совершенно ни при чем, а во-вторых, я принес тебе одну очень важную, я бы даже сказал, — страшную весть.
— Что опять случилось в этом проклятом дворце? Папский легат вывалился из окна, разглядывая внизу полуобнаженных фрейлин нашей матери, или кардинал Лотарингский утонул в пруду?
— Не смейся, Марго, весть очень серьезная и касается тебя.
— Меня? Так говори!
Он помялся немного, переминаясь с ноги на ногу, потом нетвердо проговорил:
— Это строжайшая тайна… Я скажу, если ты… ты, Марго… будешь любить меня, как и моих братьев.
— Я тебя люблю, Франсуа, — рассмеялась Маргарита.
— Нет, это не то… Ты спишь с ними, — выдавил он наконец и в упор посмотрел на сестру.
— Ах, вот оно что… — Она сразу стала серьезной. — Так вот за чем ты пришел… мой маленький братец. У тебя что же, не хватает фрейлин нашей мамочки? Обратись к услугам ее «летучего эскадрона», тебе там не откажут.
— Они не любят меня, Марго. Мне с ними плохо.
— Вот что я тебе скажу, Франсуа. Так было когда-то, не скрою, но сейчас… У меня есть другой мужчина, более мужественный, более сильный и смелый, настоящий рыцарь…
— Я знаю, это герцог Гиз. О нем я и хочу поговорить с тобой.
— Понятно. Тайна касается Генриха Гиза? И ты хочешь продать ее в обмен на мою любовь?
— На твои ласки, Марго, и любовь в постели…
— Да говори же, наконец!
— Герцог де Гиз будет убит завтра на охоте. По приказу короля.
— Ах! — вырвалось у Маргариты, и веер, который она держала в руках, полетел на пол. И она принялась метаться по комнате, ломая руки, бросая отчаянные взгляды по сторонам и с мольбой глядя на брата.
— Боже мой, что же делать? Как уберечь его от этой опасности, Франсуа?
— Очень просто. Герцог должен на время исчезнуть из Парижа и не появляться, тем паче завтра на псовой охоте.
— Но как его предупредить, ведь он ничего не знает! Ах, боже мой, мои фрейлины… где же они?
Она схватила со стола колокольчик и яростно позвонила, но никто не отозвался.
— Бесполезно. Никто не придет. Следят за всеми, кто входит к тебе и выходит от тебя. Потому я и вошел к тебе с черного хода.
— Но что же делать?! — в отчаянии вскричала Маргарита, и слезы показались у нее на глазах. — Выходит, он обречен?
— Да, если я не помогу тебе. У меня есть такой человек…
— Так не медли, действуй! Сделай что-нибудь для спасения герцога, и я отблагодарю тебя так, как ты хочешь.
Франсуа довольно улыбнулся.
— Для этого ты должна написать записку — герцог не поверит на слово.
Маргарита села за стол, взяла перо и быстро набросала на клочке бумаги несколько слов. Потом вопросительно посмотрела на брата.
— Если король найдет эту записку, он упрячет меня в темницу.
— Успокойся, сестра, предоставь действовать мне. Сделка заключена, и я буду с тобой честен до конца. Вручить записку твоему герцогу поможет наш брат, Генрих Анжу. Именно от него придет к тебе посланец.
— Анжу? — округлила глаза Марго. — Да ведь он же… — она вспомнила недавнюю сцену избиения ее собственным братом и матерью, — ведь он вместе с Карлом!
— Ничуть не бывало; он любит тебя, как и прежде, и желает тебе только добра. Твое счастье и благополучие, Марго, для нас с ним превыше всего. Помни всегда об этом. И другого выхода, увы, нет, сестра.
Марго кивнула:
— Я согласна.
— Итак, сестра, я сказал тебе все, что хотел. Скоро сюда придет посланец от Анжу, жди его. — И Алансон исчез так же бесшумно, как и появился.
Спустя некоторое время из покоев герцога Анжуйского вышел какой-то человек в костюме дворянина, неторопливо пересек коридор и направился к группе придворных, расхаживающих вдоль окон галереи. Здесь он подошел к одному из дворян и потихоньку шепнул ему несколько слов. Оба тотчас отошли в сторону и, непринужденно беседуя, неторопливо скрылись в том же направлении, откуда только что появился незнакомец. Мгновение спустя они уже входили в кабинет, где ждал их, стоя у окна, герцог Анжуйский.
— Шевалье де Монфор? — спросил Месье.
— К вашим услугам, монсеньор.
— Можете ли вы выполнить одно поручение, которое даст вам король?
— Разумеется, монсеньор, приказывайте.
— Человек, который привел вас сюда, проводит вас в покои принцессы Валуа. Вы выполните все, что она вам прикажет; этим вы потрудитесь для блага Франции. А когда вернетесь, принцесса Маргарита щедро вознаградит вас за ваши труды. А пока возьмите вот это как задаток. — И герцог снял со своего пальца перстень с алмазом.
— О, благодарю вас, монсеньор.
— Ступайте скорее, не теряйте времени, дорога каждая минута. Принцесса уже ждет вас.
Шевалье и его провожатый поклонились и вышли от герцога черным ходом, который через потайную анфиладу комнат вел в покои Марго.
Едва они ушли, из-за портьеры вышел Алансон.
— Зачем ты отдал ему перстень, Генрих?
— Хм, велика ли беда? Ты принесешь мне его обратно вместе с письмом, которое найдешь на груди трупа. — И он позвонил в колокольчик.
В дверях тотчас показался дворянин.
— Трех человек ко мне с оружием! И самых лучших!
Те вскоре явились и через полминуты исчезли где-то в темных закоулках дворца. Спустя некоторое время из комнаты, расположенной по соседству с покоями принцессы Валуа, вышли двое. Когда подошли к лестнице, ведущей вниз, один сказал:
— Спускайтесь по ней. Дальше пройдете безлюдным коридором первого этажа, повернете налево, а оттуда — пять шагов до ворот. Так вас никто не заметит.
— Благодарю вас, сударь.
— Счастливого пути.
Но, едва Монфор прошел два пролета, как увидел человека, явно поджидавшего его.
— Бетизак? — удивился он. — Что ты здесь делаешь?
— Поджидаю тебя. Не мог же я оставить тебя одного в этом волчьем логове, называемом Лувром.
— Благодарю тебя, друг мой, но, право же, твоя помощь мне не нужна.
— Это как сказать. Куда он тебя потащил, этот тип?
— К герцогу Анжуйскому.
— Зачем ты ему понадобился? Именно ты! Что-то здесь не чисто, Монфор.
— Месье направил меня к принцессе. Та дала мне письмо, которое я должен отнести в дом Гизов и вручить лично герцогу.
— Час от часу не легче. Они дали тебе хоть какой-то аванс?
— Месье дал перстень. Такой же подарила и принцесса.
— Отлично, этого хватит, чтобы безбедно прожить целый год. Вот видишь, а ты говорил, что я напрасно тебя ждал. Как бы ты один рискнул справиться с этим поручением, да еще с таким сокровищем в кармане? Мы ввязались с тобой в какую-то опасную игру, друг мой, а потому будем настороже.
И они оба, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к малейшему постороннему шуму, отправились по пути, указанному недавним провожатым.
А еще через четверть часа бледный и тяжело дышащий герцог Алансонский вбежал в комнату к брату и тяжело рухнул на стул.
— Что случилось? — торопливо подошел к нему Анжу. — Где письмо? Где мой перстень? И где кольцо самой Маргариты? Отвечай же, Франсуа!
— Нет ни письма, ни драгоценностей, — тяжело переведя дух, ответил Алансон.
— Черт с ними, с драгоценностями! Письмо! Почему ты мне его не принес?
— Письмо ушло по назначению.
— Как! — и герцог отпрянул в недоумении. — А мои люди? Где они?
— Убиты. Безжалостно изрублены!
— Убиты? Кем? Одним человеком?
— Их было двое.
— Откуда взялся второй?
— Не знаю, но, кажется, это его друг.
— И они вдвоем изрубили в куски троих моих людей, моих лучших фехтовальщиков?!
— Да, Анри, когда я спустился вниз, там уже были люди. От твоих рубак осталось только кровавое месиво. Один из тех, что сбежались на шум драки, сказал, что узнает руку Лесдигьера, лучшей шпаги королевства.
— При чем здесь Лесдигьер? Он сейчас далеко, в Ла Рошели, где оплакивает безвременную кончину его супруги.
— Тот человек сказал еще, что эти двое — бывшие гвардейцы Лесдигьера, хоть и католики. Это он обучал их искусству фехтования, еще когда они все вместе служили у маршала Монморанси. Черт знает, как они оказались вместе; никто этого не мог предвидеть. Это нелепый случай, Генрих, какой-то злой рок…
— Герцог Анжуйский медленно подошел к окну и задумчиво уставился вниз, туда, где уже закладывали первые камни будущего дворца Тюильри.
— Все тот же Лесдигьер, — проговорил он, не разжимая зубов. — Опять он… Повсюду его след… — Он постоял еще немного, все еще бессмысленно глядя в сторону башни Буа, потом медленно повернулся, криво улыбнулся брату и произнес: — Выходит, Франсуа, мы с тобой спасли жизнь герцогу Гизу? — И он сухо и отрывисто рассмеялся, но без тени улыбки на лице.
Но Генрих и не догадывался о той игре, которую в действительности вел его брат. Алансон сам желал выдвинуться на его место. Такова была потаенная зависть младшего брата к старшему, таков был его расчет: убрав с дороги Анжу, самому оказаться ближайшим к престолу.
Вся эта история с любовницей — миф. Алансон хорошо знал Монфора, и именно он сообщил Бетизаку, чтобы тот встретил своего приятеля на лестнице, ибо на того готовится нападение. В успехе схватки он был уверен, поскольку знал обоих друзей как незаурядных фехтовальщиков. Что касается Анжу, то Алансон намеревался сделать так, чтобы король узнал, кто именно послал человека к Маргарите. В крайнем случае, можно будет впоследствии подключить к этому делу и самого Гиза. Зная, что младший брат не упустит случая «насолить» ему, Карл без труда поверит этому. Легко представить, как он будет взбешен и какую ненависть станет испытывать к Анжу, быть может, даже сошлет его куда-нибудь подальше, где его и прикончат. Вот тут-то и настанет триумф Алансона. К тому же он собирался поставить герцога в известность через Монфора о том, что именно он, Франсуа, помог ему избежать смерти. Алансон мечтал заручиться дружбой Генриха Гиза и приобрести в его лице надежного и сильного союзника, который пригодится ему в дальнейшей борьбе за престол.
Был и еще один приятный выигрыш. Компрометирующей Марию записки в руках Анжу теперь уже не окажется, и он только облизнется. Мало того, Марго смертельно возненавидит его, лишь только узнает, что Анжу послал наемных убийц в погоню за ее письмом. И как же она потом будет благоволить к нему, Франсуа, когда он расскажет ей, кто выслал подмогу ее посланцу. Эта двойная услуга, которую Алансон оказал Маргарите, должна была, по его расчетам, немедленно уложить сестру в его постель.
Таким авантюристом, не гнушающимся ничем, даже жизнями своих друзей, становился юный герцог Франциск Алансонский; таким он будет и впоследствии.
Все произошло именно так, как задумал герцог Алансонский. Предупрежденный запиской Марго, герцог Гиз на несколько дней исчез, а потом внезапно объявили о его свадьбе с Екатериной Клевской, вдовой принца Порсиан, племянницей покойного принца Людовика Конде. Король успокоился, полагая, что теперь связь бывших любовников уже не возобновится. Но Анжу, который никак не мог простить себе своей оплошности, при встрече с принцессой Порсиан расписал в красках любовную связь ее нового супруга со своей сестрой, однако ничего не добился. Самому Гизу пригрозил, что прикажет убить его, если связь бывших любовников возобновится. Гиз только рассмеялся в ответ. Однако сопротивление Гизов подписанию мирного договора было сломлено, ибо кардинал поспешно покинул Париж вслед за племянником, боясь, как бы гнев короля не перекинулся на него. Так был разрешен этот инцидент, благодаря которому (и, разумеется, его идейному вдохновителю дю Гасту) никто теперь уже не мешал подписанию эдикта о мирном урегулировании конфликта с гугенотами, который давал им право свободного вероисповедания.
