Глава 16
Орест Минаев остался доволен своей работой. Копия «Нимфы» далась ему с невероятными усилиями, но он все же справился. И то сказать - не с оригинала писал, с фотографий, хоть и отличного качества. Потрудился на славу.
Господин Чернов критически осмотрел картину - вроде придраться не к чему: детали выписаны, стиль автора передан, настроение сохранено… а что-то с полотна ушло. Было живое - стало мертвое.
- Ну, как? - нарушил затянувшееся молчание художник. - Нравится?
Чернов покрылся красными пятнами. Это свойство кожи реагировать на внутреннее состояние выдавало хозяина «Галереи», мешало ему играть роль хладнокровного ценителя и продавца произведений искусства.
- Что-то не то, Орест, - пробормотал он, заходя с другой стороны.
Господин Минаев сразу надулся, как индюк, сердито запрокинул голову.
- Зря я взялся помогать тебе, - фыркнул он. - Писать копию с фотографий - изначально гиблое дело. Ведь я в глаза не видел картины!
- Я же не знал про готовящееся ограбление, - оправдывался Анисим Витальевич. - Это счастье, что я вообще сделал фотографии «Нимфы»!
- Мне пришлось основательно помучиться с твоим заказом, я бился над ним сутками, без сна, - зло сказал Минаев. - Остальные работы тебя устраивают?
Несколько выполненных им рисунков на этрусские мотивы вполне удовлетворили Чернова. Он о них не беспокоился.
- Эта картина совсем не в стиле Рогожина! - продолжал возмущаться Минаев. - Разве он писал маслом?
- Как видишь, писал.
- Так ты забираешь «Нимфу» или нет?
- Конечно, забираю! - в сердцах воскликнул искусствовед. - У меня что, есть выбор? Сегодня должен прийти покупатель. Не представляю, как все это будет выглядеть. Самое плохое, что он видел картину… один раз, еще до кражи.
- Видел? - удивился Минаев. - Да… тогда, конечно, могут быть осложнения. Он специалист?
- Надеюсь, не в области живописи.
- Дилетант не сможет отличить копию от оригинала, даже такую - тем более если видел его один раз! - высокопарно изрек художник. - Я отвечаю за свою работу. Только сам Савва распознал бы подделку.
Господин Чернов подавленно молчал. С одной стороны, он доверял Минаеву и ценил его искусство. Орест превосходно подделывал полотна как старых мастеров, так и современных живописцев, которых уже не было в живых. Они с Анисимом Витальевичем успешно провернули не одно дельце и успели проверить друг друга «на вшивость». Хозяин «Галереи» не опасался, что художник проболтается - это прежде всего не в его интересах, и сам не собирался его подводить. Тайна «Нимфы» не выйдет за порог мастерской Ореста Минаева. Но ее знают еще несколько человек: Шумский, сыщик и… воры. Последнее было особенно неприятно.
Увы, деваться некуда. Сегодня придется устраивать авантюрное шоу «Счастливое возвращение картин, украденных с выставки», а после обеда придет Геннадий, чтобы купить «Нимфу» для неизвестного мецената. При этой мысли господин Чернов вздрогнул.
- Не дай бог, одно лишнее слово вылетит из твоих уст, любезный Орест! - жестко произнес Анисим Витальевич, взяв себя в руки.
Если он будет паниковать, сделка наверняка провалится. Кто знает, какие последствия наступят, открой Геннадий обман с картиной. Он не должен ничего заподозрить.
- Обижаешь, Анисим Витальевич, - укоризненно сказал Минаев. - Не первый год вместе работаем. Я когда-нибудь тебя подвел?
Чернов опустил глаза.
- Черт с тобой, упаковывай картину, - приказал он. - Рискнем.
Художник ловко обернул полотно в несколько слоев бумаги, и они снесли ее вниз, к черному ходу, где стояла синяя «Мазда».
- По такому случаю я сам за рулем, - усмехнулся Чернов. - Бывай, Орест! Молись за успех предприятия.
Шумский все глаза проглядел, ожидая партнера с картиной. Когда Ляпин с Черновым втащили полотно в кабинет, он с облегчением опустился в кресло. На его лице застыло испуганно-торжественное выражение.
- Ты иди, Сема, иди… - махнул он рукой охраннику. - Мы теперь сами управимся.
Ляпин привык не задавать вопросов. Он молча вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
- Запереть на ключ? - спросил Шумский, дрожащими руками снимая с картины упаковочную бумагу.
- Не надо. Чего таиться? Чудесное возвращение похищенного шедевра! - саркастически произнес хозяин «Галереи». - Ты приготовил речь, объяснения для прессы?
- Ночь не спал, - признался Федор Ипполитыч. - Боязно мне, Анисим.
- Боязно… Поздно, братец!
Шумский в восхищении застыл перед картиной.
- Ну, Орест! Волшебник кисти… маэстро ловких подделок! - прошептал он. - Кудесник!
Чернов с напряжением ожидал реакции Шумского. Тому новая «Нимфа» не внушила никаких опасений. Это хороший признак.
- Кое-что, разумеется, уступает рогожинскому варианту, но в целом отлично, - заключил Федор Ипполитыч. - Неспециалист не догадается.
- Какую легенду ты сочинил для публики? - успокоившись, перешел к делу Чернов.
- Как и договаривались. Мол, неизвестный почитатель творчества Саввы Рогожина оказал помощь в раскрытии кражи. Туманно намекну, что этот почитатель занимает высокий пост и потому пожелал историю возвращения картин сохранить в тайне. Добавлю запутанных подробностей… Сойдет!
- Только не переборщи, - предупредил Анисим Витальевич.
- Все будет скромно, сдержанно и в форме намеков.
Приятели расслабились. Они были уверены, что их трюк удастся.
Неожиданное возвращение «Нимфы» произвело фурор среди посетителей выставки. Да и сама картина была достойна той славы, которую про нее успели распустить. Мероприятие прошло по сценарию Шумского, без отклонений. Любопытные толпились у полотна, охали и ахали, почти не притворяясь. «Нимфа» того заслуживала. Она выделялась из общего настроения, тематической направленности выставки, как выделялась бы на грядке скромных маргариток великолепная, роскошная роза.
Когда страсти немного улеглись, приехал господин Смирнов, шепнул хозяину «Галереи»:
- У меня для вас новости.
Они незаметно выскользнули из зала, закрылись в кабинете.
- Ну? - нетерпеливо спросил Чернов. - Что вы узнали?
- Таинственного поручителя, интересы которого представляет Геннадий, зовут Альберт Демидович Фарбин. Он сделал капитал на торговле сырьевыми ресурсами, а сейчас отошел от дел. Человек серьезный, в возрасте, очень трудно идет на контакт. Решил отдохнуть от всех и вся, уединиться. Где он проживает в данное время, неизвестно.
- Сколько ему лет?
- Пятьдесят семь, но он в хорошей форме. Не думаю, что его можно водить за нос.
- Никто и не собирается… - огрызнулся Чернов, но осекся под насмешливым взглядом сыщика.
- А теперь, если позволите, пойду взгляну на «чудесно возвращенный» шедевр. Поиски оригинала продолжаются или отменяются?
- Продолжаются, - буркнул Анисим Витальевич. - Идите, мне надо подумать.
- Не смею мешать.
Господин Смирнов вышел из кабинета и отправился в зал, к «Нимфе», у которой сгрудились посетители выставки.
Картина поразила его - снимки не шли ни в какое сравнение с этим ярким, напряженным, наполненным восхитительной и жестокой страстью полотном. Сыщик не видел оригинала, и ему было не с чем сравнивать. Копия Ореста Минаева - бледная тень рогожинского творения - показалась ему верхом совершенства.
- Вот это да! - пробормотал Всеслав, ощущая неясное возбуждение, происхождение которого списал на магнетическое влияние «Нимфы». - Рогожин-то, оказывается, умел не только античные обряды изображать…
Не успел он отойти в сторону, как увидел Чернова, входящего в зал вместе с Геннадием Шедько. Они направлялись прямиком к картине.
Представитель господина Фарбина держался несколько вызывающе. Он что-то говорил хозяину «Галереи» с ехидной улыбкой, сопровождая свои фразы раздраженными жестами.
- Прошу… - Анисим Витальевич с деланым радушием подвел Геннадия к «Нимфе».
Окружающие невольно расступились. Господин Шедько будто наткнулся на невидимую преграду. Он поднял глаза и пошатнулся. Едва заметно. Не будь сыщик столь пристально внимателен, он бы не заметил этой мгновенной слабости. Шедько быстро взял себя в руки, продолжая играть роль придирчивого покупателя.
Смирнов готов был поклясться, что полотно до глубины души тронуло Геннадия, разумеется, если таковая у него была. Складывалось впечатление, что при взгляде на картину произошел какой-то неуловимый сбой в безукоризненно отлаженной программе этого «механического» человека - господина Шедько. Он попал в затруднительное положение, и теперь его мысли панически метались, в то время как Шедько продолжал вести обычный светский разговор с Анисимом Витальевичем. Тот был обеспокоен другим - как бы Геннадий не заметил подделки. Но Геннадию было не до этого.
Они быстро сговорились о цене, к видимому облегчению господина Чернова, и пошли в буфет распить бутылочку шампанского. Всеслав незаметно последовал за ними. Анисим Витальевич не скрывал радости, а Шедько погрузился в себя, рассеянно кивая головой в ответ на его болтовню. Едва пригубив шампанского и сославшись на то, что он за рулем, Геннадий распрощался и ушел.
На улице он сел в припаркованный у входа черный «Мерседес», быстро рванул с места. Смирнов едва успел впрыгнуть в свою машину и пристроиться сзади. Он не собирался следить за Геннадием, просто хотел проверить одно предположение.
Через час, убедившись в том, что Геннадий свернул именно туда, куда и следовало, сыщик удовлетворенно хмыкнул.
- Так я и думал, - сказал он. - Сегодня хороший день! У меня даже осталось время съездить в Серпухов, поговорить еще раз с госпожой Конаревой.
***
Незадолго до описываемых событий.
Та ночь врезалась в память Глеба навсегда. Он не сомневался, что пройдут столетия, а каждая подробность тех немыслимых событий будет так же свежа, как и сегодня. Есть вещи, которые существуют вне времени.
Не смертным чувством и не смертной кровью Дано вкусить небесного огня… Алиса успела внушить ему, что человек непостижим и загадочен и что его путь проходит сквозь вселенные. Она многому научила Глеба, открыла ему глаза. Иногда она казалсь ему ведьмой, а иногда - ангелом. Иногда он готов был целовать следы ее ног, а иногда - жаждал убить, уничтожить этот источник боли и наслаждения, над которым он был не властен. Она дразнила его, будила в нем то божественное, то зверское. Чаще - второе. Она повергала его в пучины ада, но он твердо знал, что только она сможет привести его к звездам… Он был не в силах отказаться от этого.
С ней он познавал жизнь необыкновенную, скрытую, которой никогда не познал бы один. Она стала его поводырем в стране теней и показала ему обманчивость бытия. Она… Нет, он не мог больше думать о ней, знать, что она ускользает… Он потерял сон и бродил по лесу, ища успокоения у природы. Ему казалось, что они с Алисой созданы друг для друга, только она этого не понимает. Пусть побалуется, порезвится, попробует все на вкус… и вернется. Она как ребенок, у которого разбегаются глаза, который должен подержать в руках каждую яркую игрушку. Это неизбежно. Через это надо пройти. А потом… они снова встретятся, чтобы никогда больше не расставаться.
Так Глеб то ли уговаривал себя, то ли бредил наяву. Он работал на стройке как автомат, неотступно думая об Алисе. Ее лицо стояло перед ним, подобно луне на ночных небесах.
- Пора спускаться на грешную землю, - шептал кто-то внутри его. - Опомнись! Приди в себя. Эта девушка тебя не любит. Она увлечена своими собственными фантазиями. Она играет в странные, сумрачные игры. Она слишком падка на все необычное, чтобы быть просто возлюбленной, женой, подругой. Она выпьет твою кровь по капле и довольно облизнется. Она будет предавать тебя на каждом шагу, а в ответ требовать безоглядной страсти и жертв.
Но ничто не могло убедить Глеба отказаться от Алисы. Такова нить его судьбы, вытканная небесными пряхами! Боги и те смиряются перед неизбежным.
В ту ночь он должен был работать вместо парня, который свалился с простудой, но пошел сильный дождь, и бригадир отпустил всех по домам. Собственно, в домах жили только Глеб и пара строителей, которым не лень было шагать пешком из Васильков в Новую Деревню и обратно, остальные ютились в вагончиках рядом с объектом. Так было удобнее.
- Оставайся с нами, - предложили ребята. - Куда ты пойдешь в такую погоду?
Соблазн был велик, но Глеба неудержимо тянуло домой. Он закутался в прорезиненный плащ с капюшоном и зашагал в сторону Васильков. Под ногами чавкала жидкая грязь, черный лес шумел от ветра и падающих капель. На сердце у Глеба лежал тяжелый камень. Он шел вперед, не разбирая дороги.
У Васильков дождь стих. Редкие крупные капли падали с козырька крыльца, когда Глеб отпирал дверь. Он сразу почувствовал незнакомый запах… дух непрошеного вторжения…
Этого никак не могло произойти. Но это случилось. Не с кем-нибудь, не в плохом приключенческом романе, не в фильме ужасов - а с ним, с Глебом Конаревым, московским студентом, каменщиком высшего разряда, простым парнем родом из провинциального Серпухова. Неужели такое возможно?
В доме царила кромешная тьма, наполненная звуками затихающего дождя, шорохами и возней залетевших с улицы насекомых. Уходя, Глеб иногда оставлял окна открытыми - в комнаты попадали ночные мотыльки, мухи или осы. Комаров было мало благодаря густым молодым соснам, окружавшим дом. Но сегодня к этим привычным звукам добавилось нечто неуловимо зловещее… затаенное страшное присутствие чего-то или кого-то… Оно ничем не выдавало себя, кроме охватившей Глеба внутренней дрожи, холодного пота и предчувствия надвигающегося кошмара. Вернее, это он уже потом так решил. А тогда он ничего не ощущал, кроме озноба и бешеного стука сердца.
Непослушными, враз одеревеневшими руками он нащупал на полке в сенях свечу; забыв про зажигалку в кармане, долго шарил в поисках коробка спичек, который, как назло, оказался в самом дальнем углу, среди головок чеснока и луковиц. Спички одна за другой гасли в непослушных пальцах, не хотели гореть. С трудом Глебу удалось зажечь свечу… приподнять ее, освещая колеблющимся огнем бревенчатые стены, некрашеный деревянный пол. Все вроде было на месте, все как всегда. Если бы не грязные следы… Кто-то совсем недавно ходил здесь, оставил мокрые отпечатки, которые не успели высохнуть.
- Кто тут? - хотел крикнуть Глеб, но из пересохшего горла раздалось лишь слабое шипение. - Алиса… ты?
Это не могла быть она. С какой бы стати ей прятаться? А может, Алиса решила подшутить над Глебом, устроить ему сюрприз? Взяла и приехала! Тайно… как тоскующая возлюбленная, желающая скрыть свой визит?
Осторожно ступая по рассохшимся, скрипучим половицам, молодой человек двинулся вперед. Он затаил дыхание, ожидая… чего угодно, кроме того, что увидел. Сначала Глеб не поверил своим глазам. Он принял действительность за один из страшных снов, которые стали частенько ему сниться. У него помутилось в голове, перед глазами поплыл туман. «Я сплю…» - мелькнула спасительная мысль, тут же стертая накатившей дурнотой. Рука дрожала, и пламя свечи рывками выхватывало из мрака деталь за деталью. Глеб не осознавал, что перед ним - явь или бредовое видение. Он судорожно втянул в себя воздух, не в силах сделать ни шагу вперед. Ноги приросли к полу, налились свинцом. Сумасшедший стук сердца стал отдаляться, стихать… в ушах нарастал странный звон…
Сколько он простоял так, неизвестно. Наверное, он на какое-то время отключился. На секунду, минуту или на час? Придя в себя, Глеб застал ту же картину. Он даже не выронил свечу, так оцепенела, застыла рука. Сработали защитные блоки сознания, как бы отделив Глеба от того, что было перед ним. Теперь он смог сдвинуться с места, приблизиться, почти равнодушно разглядывать это…
Уже потом Глеб объяснил себе произошедшую с ним перемену: потрясение подавило эмоции, ужас перешел в апатию, близкую к смерти. Смерть же смывает все краски и вибрации существования, убирает даже самую сильную боль, как наркотический укол избавляя человека от невыносимого, чрезмерного страдания. Смерть милосердна…
Однако надо было проверить, не родилось ли все это в его измученном воображении? Он долго терзался, почти не спал, работал до изнеможения, шел пешком под ночным ливнем… подобные перипетии могли вызвать временное нервное расстройство. На краткий миг ему стало легче, и Глеб, не полагаясь более на зрение, решил потрогать это руками, пальцами - галлюцинации, возможно, рассеются при близком контакте, как миражи в пустыне.
Его чувства угасли, но ум, как ни странно, продолжал свою работу - рывками, то проваливаясь в беспамятство, то выбираясь на поверхность, подобно сжатому судорогой пловцу.
Глеб скоро убедился, что он не в пустыне и представшее перед ним не мираж, не созданная больным сознанием лживая картинка. Действительность, не поддающаяся логике, непонятная и оттого еще более страшная - вот с чем ему приходится иметь дело. Кошмар наяву! Кто? Как? Почему? За что? - все эти вопросы появились потом, когда немного прояснилось в голове и отчасти вернулась способность рассуждать здраво, с некоторой долей осознанности.
Потом Глеб вспоминал, как безумное отчаяние снова затопило его, затем отступило, как пришло единственно правильное решение, которому не было альтернативы. Он знал, как ему поступить теперь - по его собственному закону, установленному велением сердца. Все условности, весь привычный порядок вещей остались за чертой времени и пространства, в которых Глеб существовал до того, как переступил этой ночью порог деревянного дома на окраине Васильков.
Оказывается, бывает такое - ход событий преодолевает некий зыбкий, размытый порог знакомого мира и выбрасывает человека в иное бытие, где правят иные законы и где перестают действовать прежние, казавшиеся незыблемыми правила.
Глеб ни о чем таком раньше не думал и не подозревал. То, что произошло этой ночью, зачеркнуло его прошлый опыт, выбросило его, как рыбу из воды на чужой, незнакомый берег. Он действовал под влиянием неизведанных доселе чувств, и когда все было кончено… вернулся под утро в дом, опустошенный, измотанный лихорадочными усилиями, выпотрошенный, полностью выжатый, лишенный сил…
Если бы кто-нибудь когда-нибудь предсказал Глебу, что произойдет с ним, он бы не поверил. Он и себе до конца не верил, оставляя последнюю, заветную лазейку - а вдруг эта жуткая дождливая ночь все же не существовала на самом деле? Вдруг он ее придумал? Чтобы еще более ужасной болью приглушить боль от предстоящей разлуки с Алисой?
