ГЛАВА 30
Монино
Из окон гостиничного номера был виден сад, освещенный бледными лучами фонаря. Серый «Рено» затаился где-то поблизости.
– Он ждет, когда мы выйдем, – сказала Астра, облачаясь в синий спортивный костюм. – Наши вояжи в санаторий и обратно сбили его с толку.
– Скорее, напрягли, – отозвался Матвей.
Он тоже оделся явно не для светской вечеринки. Старые джинсы, куртка, кроссовки.
– Мы все сходим с ума! – мрачно добавил он. – И я – первый, раз согласился на эту авантюру!
Астра и бровью не повела. Разумеется, они не совсем нормальные люди... в общепринятом смысле слова. Но установленные обществом мерки нормальности не вполне корректны.
До самого парка в Глинках она не проронила ни слова. Думала... О чем? Матвею оставалось лишь догадываться. Зловещий «Рено» вновь словно возник из небытия и неотступно скользил следом.
– Без нас он копать не рискнет, – обронил Матвей, выискивая подходящее место для парковки. – Я правильно тебя понял?
Он стал на удивление проницательным! Переносицу его прорезала складка, губы кривились в саркастической усмешке.
– Правильно... – подтвердила Астра. – Бери лопату, а мне дай фонарик... В этой части парка тьма кромешная. Ноги поломать можно.
– Ты полна оптимизма, как я погляжу!
Они, сопя, пробирались сквозь беспорядочные заросли к тому месту, где около трех веков тому назад основатель усадьбы устанавливал скульптуру Бахуса. Вернее, так полагал Матвей. Он доверился своей интуиции, и сейчас им предстояло убедиться, насколько это доверие оправданно. Луч фонаря кое-как освещал им дорогу. Ночью этот участок парка казалась совершенно другим, нежели днем. Как будто они попали в иной мир, полный подозрительных звуков и теней прошлого... Даже запахи изменились.
– Чувствуешь? Грибами пахнет... и тленом...
– Это листья гниют, – произнес сзади Матвей, наступая ей на пятки.
Черенок лопаты с глухим стуком задевал за стволы деревьев.
Водитель «Рено», если уж он решился от них не отставать, своим фонарем не воспользовался, ориентировался по прыгавшему белому лучу света от их фонарика. Он не собирался раньше времени выдавать себя.
Астра оступилась и ойкнула:
– Я чуть куда-то не провалилась... Ничего не видно!
– Осторожнее...
Она дрожала от холода и нетерпения. Неужели Матвей не ошибся?! Вот будет номер! Она остановилась и прислушалась. Шум ветра, поскрипывание, треск сучьев, шорох листьев...
– Как ты думаешь, он здесь?
– Кто?
– Говорят, граф до сих пор бродит по своему поместью... Его высокую прямую фигуру в парике и камзоле не раз видели отдыхающие...
Матвей хмыкнул, но возражать не стал. Может, это и правда – бродит неприкаянный дух великого и непонятого Брюса, то по аллеям дичающего парка, то по Сухаревке. Ведь его прах потревожили, нарушили покой бренных останков. Как знать, к чему это могло привести?
– Мне показалось, или впереди что-то блеснуло? – прошептал он.
Астра выключила фонарь и до боли в глазах всмотрелась в непроницаемую темноту. Где-то между стволами брезжит огонек свечи? Не может быть!
– У меня глюки!
– У меня тоже, – откликнулся Матвей. – Готов поклясться, нам указывают путь!
Не сговариваясь, они двинулись на это еле различимое мерцание. Оно исчезло так же внезапно, как и появилось.
– Копай здесь! – скомандовала Астра. – А я буду светить.
Пятно фонаря выхватило из тьмы кусты орешника, высокую пожухлую траву.
– Я чувствую себя идиотом, – вздохнул Матвей и с размаху вонзил лопату в землю. Раздался характерный скрежет: лезвие наткнулось на камни. – Черт возьми! Что-то есть...
Он работал быстро и сосредоточенно. Лопата с хрустом вгрызалась в почву, обильно удобренную перегноем, и через несколько минут обнажились остатки каменной кладки.
– Брюс под основанием каждой скульптуры оставлял небольшие каменные мешки, – прошептал он, не оборачиваясь. – Закладывал туда фетиши!
– Зачем?
– Наверное, хотел поприкалываться над своими наследниками.
– Не думаю, – серьезно возразила Астра. – Такие люди ничего без смысла не делают.
– Когда купчиха Колесова приказала повалить статуи, на эти тайники, скорее всего, никто не обратил внимания...
– Может, кто-нибудь и обратил... Не зря же потомок Колесовых искал план парка с указанием точного расположения скульптур!
– Ты веришь, что он настоящий потомок?
– Почему бы нет? Тише...
Матвей перестал копать и затаил дыхание. В шорохе ночного парка вторгся посторонний шум, похожий на человеческие шаги... который, впрочем, тут же замер.
– Давай, свети! – громче произнес он. – Кажется, я нашел!
Происходящее выглядело шуткой, которая вдруг обрела черты реальности, материализовалась.
Они наклонились над раскопом. Среди каменных обломков виднелась металлическая фляжка, помятая и покрытая коррозией. Матвей, не веря своим глазам, подковырнул ее, достал и попытался очистить. На боку проступил попорченный сыростью и временем вензель...
– Серебро?
– Вряд ли... – разочарованно пробормотал он. – Какой-то недорогой сплав... видишь, как его разъело?
Астра ощутила ползущий по спине ледяной озноб.
– Все! Хватит. Возвращаемся в гостиницу...
Дальнейшие события развивались стремительно, но вполне предсказуемо. Обратный путь «Пассат» проделал быстро. Астра чуть шею себе не свернула, оглядываясь назад. Вдали маячил свет фар неизвестного автомобиля.
– Это «Рено»?
– Надеюсь, да...
Портье в полутемном холле, зевая, удивленно уставился на их грязную изодранную одежду, однако не проронил ни слова. Уезжая, они заплатили ему за молчание, и он четко придерживался правил игры. Да и какое ему дело до ночных вылазок жильцов, которые, к счастью, не скупятся на чаевые?
Астра и Матвей заперлись в номере и, не тратя времени на переодевание, занялись своей находкой – оттерли ее, отмыли, попытались открыть. Тщетно. Крышка за долгие годы намертво приросла к горлышку.
– Ну вот, – огорчилась она. – Как же узнать, что внутри?
– Там, похоже, было вино, оно испарилось. Раз этот постамент принадлежал Бахусу, логично предположить наличие в посудине хмельного напитка. Если в нее вообще что-нибудь наливали.
Он потряс фляжкой у самого уха. Ничего.
– Вино-о? – удивленно протянула Астра.
– А ты чего ожидала?
Она пожала плечами. Положа руку на сердце, она понятия не имела, чего ожидать от такого фрукта, как Яков Брюс.
– Ты уверен, что фляжка принадлежала первому хозяину усадьбы? Вензель явно чужой...
– Наоборот. Самый что ни на есть родной. Буквы-то английские!
– «B» означает Бахус; «D» означает Дионис, – глубокомысленно изрекла она. – У греков и римлян так именовался бог растительности, веселья и вина. А третья буква сюда не подходит.
Английская «J» сбила с толку ее, но не Матвея. Во всем, что касалось Брюса, он проявлял чудеса проницательности.
– По-моему, все гораздо проще, – заявил он. – Вензель составлен по первым буквам имени владельца, на его родном языке. «B» – Брюс; «J» – Джэкоб; «D» – Дэниэл. Jacob Daniel, так назвали его родители.
– Откуда ты знаешь?
Она могла бы не спрашивать. Матвей оказался прав на все сто, в этом не было сомнений. Вензель действительно принадлежал Брюсу.
– Фляжка-то пустая... – пробормотала она. – Только потомку Колесовых сие неведомо!
– Думаешь, водитель «Рено»...
– Уверена! Как и в том, что спать нам сегодня не придется.
– Но хоть душ принять мы успеем?
– Я бы не стала рисковать.
Она задернула шторы и через несколько минут погасила свет...
Москва
Лариса Калмыкова лежала на своей роскошной двуспальной кровати, и тоже без сна.
Разговор с мужем в больнице разбередил ей душу. Она ожидала от Калмыкова чего угодно, кроме... исповеди! С чего это вдруг он так разоткровенничался? Испугался? Вообще-то, Калмыков отнюдь не из робкого десятка... Или это болезнь так на него подействовала? Говорят, после клинической смерти люди меняются – у одних проявляются суперспособности, другие начинают говорить на непонятных языках, третьи – танцевать, сочинять музыку, писать картины...
Правда, у Калмыкова до клинической смерти дело не дошло, но сознание он потерял. А человек без сознания все равно, что компьютер без электричества. Темный экран – и ничего больше.
– Лариса, я все знаю! – заявил он после того, как она уселась на стул рядом с его койкой. – Ты наняла сыщика, чтобы он следил за мной. Как ты могла?! После стольких лет, прожитых вместе...
Она онемела от неожиданности, растерялась. Заготовленные слова застряли в горле. Она оглянулась на дверь, плотно ли та прикрыта... наклонилась к мужу и прошептала:
– Ты убийца, Виталий... ты убиваешь женщин, потому что не в состоянии любить их! Думаешь, я не понимаю, что моя жизнь тоже висела на волоске?
Калмыков заволновался:
– Брось нести всякую чушь... Я никого не убивал!
– Да?! А веревка в твоем багажнике? А топорик? Я не такая глупая, как ты считаешь! Небось, прикончил свою любовницу? Ну, признавайся... Облегчи душу! Может, тебе батюшку сюда пригласить? Для отпущения грехов?
Если бы Калмыков мог смеяться, он бы расхохотался в голос.
– Какие грехи, Лариса?! Ты в своем уме?!
– У тебя раздвоение личности, Виталий... Ты и меня убил бы, если бы у тебя сердце не прихватило...
– Идиотка! – простонал он. – Но ближе тебя у меня никого нет... Вся моя вина заключается в том... в том... что я не равнодушен к смерти...
– Вот... и я об этом. У тебя маниакальный психоз! Шизофрения!
– Перестань городить вздор... Я говорю о своей смерти... вообще о смерти, понимаешь? Меня влечет небытие, как лунатика – полная Луна! Я жажду пройти по краю... ощутить дыхание бездны...
– Ты болен, Виталий! Тебе надо серьезно лечиться.
– Выслушай же меня, наконец...
– Хорошо! – Лариса сцепила руки на коленях. – Говори.
Она решила не спорить с ним. Может, в его словах проскочит роковое признание? Перед тем как войти в палату, она включила мобильный на запись – на всякий случай. Телефон лежал в сумочке и фиксировал безумные речи Калмыкова.
– Этот сердечный приступ... он ведь мог унести мою жизнь... – бормотал муж. – Наш земной срок короток, а вечность непостижима. Надо подготовиться! Фараоны Египта не зря строили себе гробницы и заупокойные храмы. Они были посвящены в величайшую из тайн... Но египетский культ слишком сложен, слишком громоздок... секреты его утеряны безвозвратно...
Лариса слушала его со все возраставшим изумлением. Живя с Калмыковым год за годом, она и не подозревала, какие мысли зреют в его воспаленном мозгу! Может, он мечтает обрести молодость, купаясь в крови девственниц?! Или придумал нечто еще более вопиющее? Он определенно свихнулся...
– Я увлекся магией кельтов... их верой в загробное существование... «Гвалес» – это своего рода репетиция... пробный вариант. Общение с потусторонним миром позволяет проникнуть за условную грань между миром людей и духов... и ты начинаешь чувствовать, что грань эта иллюзорна... как и все, что с нами происходит...
Он говорил долго, пока не выдохся и, утомленный, наконец закрыл глаза.
– Значит, ты готовишься к смерти, Виталий? – вымолвила Лариса. – Убиваешь других... наблюдаешь процесс...
Калмыков лежал молча, сложив руки на груди, и всем своим видом так напоминал покойника, что она невольно содрогнулась. Его нос заострился, кожа пожелтела. Болезнь никого не красит, это ясно... однако заигрывание со смертью накладывает свой отпечаток...
– Ты ничего не поняла... – выдохнул он. – Я думал, ты умнее...
– Что за тетрадь, из-за которой ты закатил мне такую дикую истерику? Она принадлежала убитой женщине?
Лариса как в воду смотрела. Калмыков же истолковал ее слова по-своему.
– Сыщик, которого ты наняла... Карелин... приходил ко мне с расспросами... Странных ты находишь себе помощников! Я узнал... у него вовсе не детективное агентство, а конструкторское бюро. Смешно, ей-богу, привлекать аматера для такого дела, как слежка за собственным мужем!.. Догадываюсь, что вас связывает...
– Нет! Клянусь!
Ни одна клятва, вероятно, не звучит столь горячо, как лживая.
– Ладно... допустим. Мне плевать, кто он... Мне сейчас на все плевать... Мышиная возня, которой мы придаем такую важность, должна уступить место спокойствию... Между добром и злом существует равновесие, которое нельзя нарушать...
Его грудь тяжело вздымалась, и он делал частые передышки между словами и фразами. Лариса воспринимала его речи как бред.
– Вероятно, ты уже знаешь, что твоему... другу удалось накопать против меня... Скажи ему, пусть расслабится. Моей вины там нет... Я солгал ему, но совсем немного. Да, эту тетрадь я взял у погибшей женщины, но я ее не убивал...
– Зачем тебе понадобилась ее тетрадь? Фанаты воруют белье у звезд шоу-бизнеса, а ты...
– Мы поссорились... – перебил Калмыков. – Я решил досадить ей... Нахлынуло! Заглянул в сумочку... Я хотел разобраться, чего она от меня добивается...
– Ну и как? Разобрался?
– Ты прочитала записи в тетради?
– Вот еще! – честно призналась Лариса. – Делать мне больше нечего! На каком чердаке валялись эти лохмотья?
– Балда...
– Прекрати оскорблять меня! Сколько можно сносить унижения?! Вот возьму и отнесу тетрадку в милицию...
– Балда и есть! – с усмешкой повторил Калмыков. – Ничего ты никуда не понесешь. Побоишься! Ты ведь понятия не имеешь, какой хвост тянется за этой тетрадкой... Одна женщина уже лишилась жизни. Ты можешь оказаться следующей... Собираешься оставить нашего сына сиротой?
Лариса побледнела и притихла. Муж неплохо изучил ее за годы брака. Поднимать волны – не в ее привычке...
– Тебе не надо было трогать эту чертову тетрадь! Я думал, она все выдумывает...
– Ага... все-таки «она»! – вспыхнула Лариса. – Кто, позволь спросить? Твоя любовница? Или очередная жертва?
– Она говорила правду... по крайней мере, часть правды... Она искала... Впрочем, тебе лучше не знать...
Калмыков начал задыхаться, и Лариса позвала медсестру. Пока та готовила угол, больной поманил жену пальцем... Она наклонилась к нему.
– Скажи ему... пусть найдет убийцу... я готов за... заплатить...
