Глава 8

Шли вторые сутки с момента похищения. Поздно вечером мы с Тавровым сидели в кабинете Бредникова. Бредников пригласил Таврова посоветоваться, а меня Тавров прихватил, чтобы я был в курсе дела.

– Прямо мистика какая-то! – пожаловался Бредников. – Все обстояло именно так, как рассказала Соколова. Во вторник Аркадий Вахрушин в пять часов сорок минут вылетел из аэропорта рейсом 881 «Бритиш Эрвэйс». А на следующий день прилетел обратно в Домодедово вместе с Владимиром Соколовым рейсом 872 той же авиакомпании в пятнадцать часов сорок минут. А примерно в пятнадцать часов на парковку подъехал «Мерседес» Соколовой. И Лаврушин, и Вахрушин отзвонились Соколовой по своим мобильникам с интервалом в десять минут. А вот дальше, через примерно шестнадцать часов, начинается полная ерунда. Где-то в начале пятого вечера «Мерседес» Соколовой, судя по показаниям парковщика, покинул парковку: он уверенно опознал Лаврушина, вышедшего из машины, но затруднился сказать, садился тот в машину или нет. Он помнит, что в «Мерседес» садились мальчик и мужчина, но вот описать их не смог. «Мерседес» уехал в сторону Москвы и больше его никто не видел.

– Слушай, тут что-то не так! – заметил Тавров. – Очень даже возможно, что кто-то из этих троих причастен к похищению. Но, в таком случае, где же трупы остальных? Разобрался со своими жертвами где-то по дороге? Скорее всего, так оно и есть. Но кто он? Вахрушин? Хм… Соколова ему очень доверяла. Лаврушин? Или Порхов? А может, и Лаврушин, и Порхов? Ведь Порхова работать на Соколову привел Лаврушин. Ты уже занялся ими?

– Я занялся всеми, – устало отозвался Бредников, потирая глаза подушечками пальцев. – Только разорваться я не могу!

– Ты должен понимать, что наверняка кто-то из окружения Соколовой причастен к похищению, или, во всяком случае, из этого исходить, – назидательно сообщил Тавров. – Не может автомобиль с тремя взрослыми мужчинами – из которых двое вооружены и имеют опыт силовых контактов – бесследно исчезнуть на оживленной трассе. Вооруженное нападение исключено. Так что же тогда? Только, как говорится, «засланный казачок». Вот этого «казачка» и надо вычислить как можно быстрее! Тем более что похитители пока не выдвигали никаких требований. Что, кстати, довольно странно: прошло больше суток, а они себя еще не проявили.

– Проявят, куда они денутся! – вздохнул Бредников. – Иначе, зачем похищать сына Соколовой?

– А если это личная месть? – предположил я. – Кому-то Соколова перешла дорогу, в бизнесе это бывает часто… Или такая версия: похитители в данный момент предпринимают какие-то действия, в которых Соколова им может помешать. Понимаете? Они не хотят, чтобы она что-то сделала. Они хотят, чтобы она как раз ничего не делала!

– Тогда они должны были сразу связаться с ней и предупредить: дескать, не суетись, тогда вернем пацана, – возразил Тавров.

– Зачем? – не согласился, в свою очередь, я. – Чтобы оперативники или мы получили шанс выйти на их след? А так они не «светятся» и никак их не зацепить, даже по телефонным звонкам.

– Резонно, – кивнул Бредников. – Но Соколова, к сожалению, даже предположить не может, кому она настолько перешла дорогу. Мы проверяем всех, кто мог на нее затаить злобу, даже уволенных из ее салонов в течение последнего года работников. Посмотрим: возможно, что и всплывет. Еще двух суток не прошло, а мы уже большую работу проделали. Так что результаты будут обязательно!

– Боюсь, что Вероника Павловна ждет от вас не результатов вообще, а конкретно живого и невредимого сына, – брякнул я. Бредников насупился и, сверля меня яростным взглядом, жестко заявил:

– Мы должны найти и задержать преступников! Именно в этом и заключается в первую очередь наша работа. А о сохранении жизни заложника мне напоминать не надо! Наши опера себя под пули подставят, но пацана спасут. Ясно?

– Не горячись, никто тебя обидеть не хотел, – сказал Тавров, неодобрительно глянув на меня. – Но в одном Слава прав: Соколова на все смотрит через призму безопасности своего сына. Так что особенно на ее содействие рассчитывать не приходится. Думаю, она уже пожалела о том, что в минуту отчаяния обратилась ко мне за помощью, а я настоял на том, чтобы поставить в известность власти. Так что надо готовиться к тому, что она будет играть свою игру.

Бредников устало потирал подушечками пальцев глаза: видно, ему за последние сутки и поспать толком не удалось. Тавров некоторое время наблюдал за этой процедурой, затем спросил:

– А что показали данные видеонаблюдения? Ведь снаружи и внутри особняка стоят видеокамеры, выведенные на пункт охраны. Там даже есть человек, который всем этим занимается. Э-э… как его?

– Крутов Леонид Сергеевич, – подсказал Бредников. – Мы взяли в работу имевшиеся видеоматериалы. Крутов еще вчера передал нам все, что мы затребовали.

– А что он сам сказал? Может, заметил что-то странное накануне похищения? – спросил Тавров.

– Нет, ничего такого он не заметил, – ответил Бредников. – Но он сообщил весьма ценную информацию о тех людях, которые с месяц назад организовали, по утверждению Лаврушина, слежку за Соколовой. По словам Крутова, Лаврушин очень серьезно воспринял факт слежки и поручил Крутову установить дополнительные камеры для наблюдения за прилегающими к особняку дворами и переулками. На кассетах, переданных Крутовым, эти люди наверняка засветились.

Зазвонил телефон. Бредников взял трубку:

– Бредников слушает. Кого? Нет, мы его не задерживали… С какой стати нам его задерживать? А в чем дело?

Бредников замолчал, слушая собеседника, и на глазах его лицо становилось из просто озабоченного напряженно-озабоченным.

– Я понял. Если вдруг он появится или даст о себе знать, немедленно звоните мне, в любое время дня и ночи. Спасибо!

Бредников положил трубку, обвел нас с Тавровым воспаленным взглядом и сказал:

– Звонил Мурлов.

– Кто? – почти одновременно переспросили мы с Тавровым.

– Мурлов Викентий Аркадьевич, управляющий Соколовой, – пояснил Бредников. – Так вот что он сказал: Крутов сегодня на работе не появился и не позвонил по поводу причины своего отсутствия. Управляющий заверил, что это первый подобный случай за те пять лет, которые Крутов работает у Соколовой.

Бредников побарабанил пальцами по столу.

– Вот что, давай сделаем так, – предложил Тавров измученному следователю. – Заяви Крутова в розыск и отдыхай. А мы со Славой поедем в особняк Соколовой и поговорим с Викентием, выясним подробности. Ну и фотографии Крутова раздобудем.

Важный дворецкий Викентий все более и более утрачивал свою невозмутимость: сегодня у него даже бакенбарды топорщились, словно развеваемые шквальным ветром.

– Это непостижимо! – растерянно повторял он, тыча в записную книжку серебристым «паркером». – Каждый день в этой книжке я отмечаю приход тех, кто здесь должен находиться по долгу службы. Это наша кухарка, горничная, а также известные вам господин Лаврушин, господа Порхов и Крутов. Когда они покидают дом, то обязательно предупреждают меня: такой порядок завела с самого начала Вероника Павловна, и он никогда – вы слышите? – никогда не нарушался. Если человек заболел или еще какой-нибудь форс-мажор, то он обязательно отзванивается, и я делаю отметку. И вот, пожалуйста!

Викентий озадаченно почесал бакенбард «паркером», оставив на щеке чернильный след.

– Вы звонили ему домой или на мобильный телефон? – спросил Тавров.

– Разумеется, звонил по обоим номерам! – вскричал Викентий. – Мобильник Крутова выключен, к городскому никто не подходит. Поэтому я и решил, что его задержал следователь. И вот выясняется, что никаких оснований для неявки на работу у Крутова нет. Выходит, что…

Викентий запнулся, не решаясь продолжать, и в отчаянии посмотрел на Таврова.

– Не стоит паниковать раньше времени, – попробовал успокоить его Тавров. – Неявка Крутова на работу вовсе не означает, что и до него докатилась волна похищений или…

Тут Тавров спохватился, воздержавшись произносить слово «убийство», и закончил речь следующей фразой, которую, видимо, полагал успокаивающей и оптимистичной:

– Мало ли что могло случиться: дорожно-транспортное происшествие, инфаркт, инсульт, банальный уличный разбой, наконец! Уверен, что уже сегодня люди следователя Бредникова найдут Крутова в больнице или в морге.

Как ни странно, тезисы Таврова оказали успокаивающее действие на Викентия. Он на глазах обрел обычную невозмутимость и спросил:

– Не желаете ли кофе, господа?

Господа пожелали, и Викентий вышел, оставив нас одних.

– Что скажете, Валерий Иванович? – спросил я. – Не кажется ли вам, что этот внезапно исчезнувший Крутов и есть тот самый «засланный казачок»?

– Зачем ему скрываться? – пожал плечами Тавров. – У Бредникова вроде бы нет никаких оснований подозревать Крутова.

– А что, если после анализа переданных Крутовым видеоматериалов они бы появились? – возразил я. – Скажем, Крутов не сумел уничтожить или утаить от Бредникова то, что выдает его участие в похищении с головой. Вот он и скрылся. Логично?

– Логично, – согласился Тавров. – Но надо подождать полного просмотра видеоматериалов. Тогда и будет что анализировать.

Появился Викентий с подносом, на котором стояли кофейник и кофейные чашки. Кофе был превосходный.

– Скажите, Викентий Аркадьевич, а вы знаете, где стоят камеры видеонаблюдения, которые устанавливал Крутов? – поинтересовался я.

– Разумеется! Они стоят по периметру дома, в холле, в гостиной, в кабинете и подвале, – ответил Викентий.

– В подвале? – удивился я. – Но почему в подвале?

– Не знаю, – пожал плечами дворецкий. – Так велел Лаврушин. Хотя… возможно, что он выполнял указание Вероники Павловны.

– Действительно, нелогично, – заметил Тавров. – Контроль периметра – это понятно. Холл и гостиная – можно ненавязчиво наблюдать за гостями. В кабинете наверняка находится сейф, которому тоже не помешает наблюдение: ведь совершенных систем сигнализации не существует. Но подвал? Зачем? Там такие крохотные оконца, что в них может влезть только кошка. И то, если бы там не было решеток. А решетки есть. Так зачем?

– Не знаю. Было распоряжение, – лаконично отозвался Викентий.

– Ну что ж… – вздохнул Тавров. – Тогда пошли посмотрим.

В подвале не было ничего необычного: сводчатое помещение с разнокалиберным хламом вроде старой мебели и разнообразных ящиков. Здесь же хранились лопаты для уборки снега, дворницкие метлы и находился пожарный щит в полной комплектации. Мы бегло осмотрели стены и обнаружили низкую дверь, утопленную в каменную арку и запертую на засов. Хотя замка на двери не наблюдалось, открыть ее мы не смогли, невзирая на отодвинутый засов.

– Эту дверь привели в порядок, но никто ее никогда не открывал, – пояснил Викентий. – Видимо, проход за ней давно завалило.

– А где в подвале стоит камера? – спросил Тавров.

– Вон там, – указал Викентий. Судя по всему, камера располагалась так, чтобы видеть большой участок стены напротив. Хотя, на мой взгляд, логичнее было направить ее на одну из дверей. Мы тщательно осмотрели стену, но ничего не обнаружили. Стены были хорошо отремонтированы, кирпичная кладка лежала ровно и никаких скрытых дверей не наблюдалось. Но почему в таком случае камера смотрела в стену? Непонятно.

Я взглянул на Таврова: он тоже, нахмурившись, оглядывал стену. Затем, крякнув, снял лом с пожарного щита и принялся простукивать кирпичную кладку. Викентий с вежливым безразличием наблюдал за его действиями.

Простукивание ничего не дало: кладка во всех местах на удары лома откликалась одинаковым звуком. Разочарованный Тавров положил лом на место и сказал:

– Я думаю, что нам надо понаблюдать за этим помещением. Не просто так здесь Лаврушин велел поставить камеру! Викентий Аркадьевич, проводите нас на пост с видеомониторами.

Видеомониторный пост представлял собой комнатку без окон площадью метров двенадцать. Три стола с шестью мониторами, ряды шкафов с видеокассетами.

– Вы можете показать нам, что здесь к чему? – обратился Тавров к Викентию.

– Да, это входит в круг моих обязанностей: я в любой момент должен быть готов подменить дежурного, – ответил Викентий и перешел к объяснениям: – Все камеры выведены на мониторы. Обычно они просто включены на показ, а запись начинается по сигналам датчиков движения. Все камеры обычные, только в подвале инфракрасная. В ночное время дежурный может отдохнуть, но в таком случае сигналы датчиков движения озвучиваются. Впрочем, до тех пор пока господин Лаврушин не заметил слежку, ночные дежурства не практиковались. Да и Крутов не все время здесь сидел. Но записи велись исправно. Только вот посмотреть мы их не можем: записи за последний месяц изъяты следователем.

– Да, я знаю, – кивнул Тавров. – Скажите, камера подвала сейчас выведена на датчик движения?

– Да, вот индикация на экране, которая означает, что датчик движения включен, – указал Викентий. – А вот этот значок в виде колокольчика означает, что включена озвучка срабатывания датчика движения.

– Отлично! Тогда вот что, Викентий Аркадьевич: мы тут обоснуемся на некоторое время. Возьмете нас на довольствие?

– Я должен получить распоряжение Вероники Павловны, – ответил дворецкий.

– Так за чем же дело стало? Получайте! – поторопил его Тавров. Дворецкий удивился внезапной настойчивости Таврова, но немедленно удалился.

– Вы действительно собираетесь подежурить здесь? – недоверчиво поинтересовался я.

– Да, нам придется подежурить здесь, возможно, что и несколько суток, – отозвался Тавров, располагаясь в кресле возле стола.

– Как это «нам»? – изумился я. – Ночевать здесь?! Валерий Иванович, я женатый человек!

– Ты вспоминаешь об этом только тогда, когда собираешься увильнуть от неприятных обязанностей, – выдвинул обвинение Тавров. – Не забывай, что мы партнеры и должны делить не только гонорар, но и тяготы.

Я хотел возразить, но тут вспомнил свой визит к Ирине и примолк. Да, есть и приятные моменты в работе детектива.

– Эдак меня жена из дома выгонит, – тоскливо пробормотал я.

– Вот и хорошо: сможешь полностью сосредоточиться на работе детектива и литературном творчестве, – ехидно заметил Тавров.

– Ну, хватит вам! Тоже мне, тему нашли, – недовольно отозвался я и спросил: – А зачем нам здесь сидеть? Чего ждать?

– Понимаешь, мне покоя не дает эта камера, смотрящая в стену подвала. Камеру наблюдения наводят на проходы, двери, но не на пустую стену. Возможно, что там есть потайной проход, только найти его трудно. Вот я и хочу понаблюдать.

– Почему вы думаете, что им в ближайшие дни кто-нибудь воспользуется? – с сомнением спросил я.

– Очень странно обстоит дело с похищением. Похищали мальчика и вместе с ним исчезли три взрослых человека. Похитители никак о себе не заявили. А ведь было бы логично сразу позвонить Соколовой и потребовать от нее не ставить в известность никого, а сразу решить вопрос полюбовно. Возможно, что у нее есть телефон, про который Бредников не знает и поэтому не может контролировать. Но Соколова обратилась к нам сама, значит, ей никто не звонил. Почему?

– Идет игра, которую мы не понимаем, – вздохнул я и тут же высказал предположение: – А что, если похитители каким-то образом сумели связаться с Соколовой втайне от Бредникова и передать ей свои требования? И она согласилась их выполнить? Тогда логично использовать тайный ход в особняк для доставки похищенных, чтобы власти не могли помешать процессу обмена. Логично?

– Вот теперь ты понял, почему мы должны наблюдать за подвалом, – удовлетворенно констатировал Тавров. Честно говоря, мне давно пришла в голову мысль о подземном ходе, но я боялся, что Тавров поднимет меня на смех.

Появился Викентий в сопровождении горничной. Он сам нес раскладушку, а горничная тащила стопку постельного белья и чистые полотенца.

– Вероника Павловна разрешила вам находиться в доме столько, сколько вы сочтете необходимым, и распорядилась выполнять все ваши указания, – с еле скрываемым неудовольствием сообщил Викентий. – Вам обед подавать сюда?

– Да, лучше сюда, – согласился Тавров.

– Ванная комната и туалет находятся здесь, – сказал Викентий, распахивая дверцы того, что я сначала принял за стенной шкаф. – Вот чистые полотенца. Мыло, освежитель воздуха в наличии. Скажите, какую зубную пасту и какие зубные щетки вам приобрести, я дам распоряжение.

Мы с Тавровым заказали предметы гигиены, да я еще попросил привезти бритвы «Джиллет» и крем для бритья: мало ли, сколько мы здесь проторчим, а выглядеть прилично хочется.

На обед нам подали превосходную телячью отбивную под «бордо», на ужин обещали настоящий беф-бургиньон, и работа детектива снова предстала передо мной в приятном свете.

Беф-бургиньон оказался на высоте, а после ужина Викентий принес нам большое блюдо с фруктами. Выйдя прогуляться после ужина, я окончательно обнаглел и спер со столика в гостиной бутылку коньяка «Хеннесси ХО» и пару сигар. Тавров неодобрительно глянул на мой трофей, но отказаться не смог. Так мы и вошли в ночную вахту: под дым ароматных сигар и вкус превосходного французского коньяка.

Тавров набросал на листке бумаги график дежурств. Мне, разумеется, досталась «собачья вахта»: с четырех до восьми утра. Однако возмущаться я не стал и, как в дальнейшем выяснилось, поступил мудро: до «собачьей вахты» дело так и не дошло.

Бутылка коньяка еще не подошла к своей середине, а стрелка часов едва перевалила за полночь, как вдруг раздался мерзкий и неприятный гудок. Я аж вздрогнул, выронив из рук апельсин, и лишь потом сообразил, что это сработал датчик движения.

– Вот он! – воскликнул Тавров, придвигаясь к экрану. – Откуда он взялся?

Действительно, перед подвальной стеной стоял человек. Хотя света в подвале не было, но он был виден отчетливо: видимо, инфракрасная камера была с подсветкой.

– Черт! Откуда он взялся?

Тавров вдруг сорвался с места и выскочил из комнаты, бросив мне:

– Бегом, Слава! А то упустим!

Тавров на бегу сунул мне в руку травматический револьвер «Ратник», сам же взвел курок на своем любимом словацком «Т10» и сунул его себе за пояс. Мы быстро добежали до двери в подвал и остановились. Тавров осторожно тронул ручку: дверь была заперта. Тавров глазами показал мне на выключатель, зажигавший свет в подвале. Я понял и кивнул, положив руку на выключатель. Тавров достал из кармана ключ, почти беззвучно вставил его в замочную скважину, повернул и, стремительно распахнув дверь, бросился вперед. Я включил свет в подвале и побежал следом. Честно говоря, я промедлил с пару секунд, поскольку в голове вдруг мелькнула мысль: а не начнет ли незвестный палить почем зря? Но выстрелов не было, и я помчался вслед за Тавровым, устыдившись своей секундной слабости.

– Стоять! Руки вверх!

Это крикнул Тавров. Он укрылся за ближайшим шкафом, и человек не мог его видеть. Зато он увидел меня. А я увидел его. Среднего роста, плешивый, в черном кашемировом пальто, он стоял, держа в одной руке металлический чемоданчик, а в другой – электрический фонарь, и испуганно смотрел на меня. Затем, опомнившись, он рванулся с места.

У меня сработал древний инстинкт охотника: не дать уйти дичи. Я даже не понял, что делаю. Я вскинул руку с «Ратником» и, не обращая внимание на крик Таврова: «Слава! Не надо!», выстрелил в спину неизвестному. Видимо, я попал в чемоданчик, потому что человек выронил его, и чемоданчик загремел по каменному полу. Человек хотел было его подобрать, но я в запале еще пару раз выстрелил, целя в пол. Звук рикошетирующих резиновых пуль произвел нужное действие: человек схватился за голову и упал на пол рядом с чемоданчиком.

– Ты с ума сошел?! – заорал подбежавший Тавров, хватая меня за руку. – Неужели в голову попал? Так и все мозги выбить можно!

– Да я ни разу в него не попал! – заверил я. – Это он перепугался. Слышь, мужик! Ты живой? Вставай давай. Только без глупостей, а то я нервный, точно тебе мозги вышибу.

Тем временем Тавров быстро прошел в ту часть подвала, куда так упорно и безуспешно стремился незнакомец: к низенькой двери, которую мы полагали заваленной. Сейчас я увидел, что дверь распахнута и за ней зияет черный неосвещенный проход. Тавров подошел к двери, захлопнул ее и закрыл на засов. Тем временем человек поднялся и теперь стоял, подняв руки и с опаской поглядывая на револьвер в моей руке.

– Хм… – задумчиво произнес Тавров, вглядываясь в незнакомца. – Вот уж не ожидал увидеть вас здесь среди ночи. Здравствуйте, Аркадий! Слава, разреши представить тебе, как это говорится, «гражданского мужа» Вероники Павловны Соколовой, господина Вахрушина!

– Вы не понимаете, – глухо проговорил Вахрушин. – Отпустите меня. Речь идет о жизни и смерти Володи Соколова.

– Вы забыли упомянуть еще троих, – напомнил Тавров. – Еще трое пропали вместе с Володей Соколовым.

– Об остальных я ничего не знаю, – ответил Вахрушин. – Я так понимаю, что это Лаврушин и Порхов. Но что с ними, я не знаю. А кто третий?

– Вот как? – нахмурился Тавров. – Дело обстоит хуже, чем я предполагал. Ладно, разберемся позже. А сейчас, господин Вахрушин, я хотел бы узнать: что вас привело сюда среди ночи, да еще столь экзотическим маршрутом?

– Давайте не будем задерживать Аркадия, господа! – раздался вдруг голос за нашими спинами. Я оглянулся и увидел Соколову с «Сайгой» двадцатого калибра в руках.

– Господа, медленно положите пистолеты на пол и отойдите к двери, – предложила Соколова, целясь в меня. Это было очень неприятно лично для меня, но в то же время весьма логично: ведь Тавров находился дальше. Я взглянул на Таврова: тот медленно наклонил голову и так же медленно, присев, положил свой «Т10» на пол. Точно так же я поступил с «Ратником». Мы отошли к низкой двери, а Вахрушин подобрал оба наших ствола.

– Вот и разгадка, – пробормотал я.

– Какая еще разгадка? – вполголоса спросил Тавров.

– Когда мы уходили из подвала, эта дверь была заперта на засов изнутри, – пояснил я. – А ночью Вахрушин проник сюда именно через эту дверь. Но как же задвижка? А-а, понятно: пока мы шли из подвала в комнату видеонаблюдения, Вероника Павловна спустилась в подвал и отодвинула засов на двери. Так ведь, Вероника Павловна?

– Бросьте болтать! – велела Вероника Павловна. – Лучше подайте мне чемодан. Нет, не вы, а Тавров!

Тавров сделал пару шагов, присел возле чемоданчика и вдруг поднял его крышку.

– Эй! Что вы делаете?! – угрожающим голосом вскричал Вахрушин.

– Просто смотрю, из-за чего столько шума, – отозвался Тавров, изучая содержимое чемоданчика.

– То, что в чемодане, должно спасти жизнь моего сына, – холодно сообщила Соколова.

– Вот как? – усмехнулся Тавров. – В первый раз слышу, чтобы обрезком водопроводной трубы можно было кого-нибудь спасти!

– Что?! – дружно вскрикнули Соколова и Вахрушин. Вместо ответа Тавров перевернул чемоданчик вверх дном, и на пол со звоном действительно выпал обрезок водопроводной трубы.

– Похоже, кто-то уже похозяйничал в чемоданчике за вас, – заключил Тавров. Раздался металлический звук падения: это Соколова выронила из рук «Сайгу», и Вахрушин едва успел ее подхватить.

– Ваши штучки? Вы за это ответите! – злобно прошипел Вахрушин и пару раз хлестнул Соколову по щекам, приводя ее в себя. – Немедленно верните артефакт!

– Я бы и рад, да только не знаю, что вернуть! – развел руками Тавров. – Я ничего не брал и даже не смог вчера найти ваш тайник.

И Тавров кивнул в сторону небольшого отверстия в стене. Именно на него и смотрела установленная в подвале камера.

– Поздравляю вас: тайник был замаскирован на славу! Вот только, как выяснилось, слишком много народа знало о нем, – внес я свои пять копеек сарказма.

– Господи, что же делать! – простонала Соколова, повиснув на плече Вахрушина. Она зарыдала и сейчас совсем не была похожа на хладнокровную и уверенную в себе бизнесвумен. Вахрушин, обняв ее, гладил по голове и шептал какие-то ласковые слова.

– Значит, так! Предлагаю пройти в гостиную и там поговорить начистоту! – решительно предложил Тавров. – Чем скорее вы расскажете правду, тем быстрее мы наметим план совместных действий.

– Лучше пройти в комнату видеонаблюдения, – возразил я. – Там мы не потревожим прислугу и никто не подслушает разговор. Я так понимаю, что у Вероники Павловны и Аркадия Петровича есть немало тайн.

– Идем, Ника, и сделаем то, о чем они просят, – мягко предложил Вахрушин Соколовой. – Видишь, что наш план рухнул. Кто-то обвел нас вокруг пальца. Лаврушин и Порхов исчезли. Нам не обойтись без помощи профессионалов.

Он повернулся к нам и решительно сказал:

– Идемте, господа! Мы готовы рассказать вам все!

Дом был темен и пустынен. Мы прошли в комнату видеонаблюдения тихо и без шума, никого не потревожив. Там я налил по бокалу коньяка Вахрушину и Соколовой. Немного придя в себя, они вдвоем поведали странную, уходящую глубоко в прошлое историю. Пока я их слушал, она сложилась у меня в голове в некоторое подобие повести. Думаю, что лучше изложить рассказанное Соколовой и Вахрушиным именно в виде такой встроенной в роман маленькой повести – вроде как «Повесть о капитане Копейкине» в «Мертвых душах» Гоголя.