Глава 9
1
– Приехали. Просыпайся, мать…
«Надо же, задремала. Прямо в „Жигулях“ Седова. Совершенно не помню, как отрубилась», – подумала Лика, потягиваясь.
Ей казалось, она разваливается на кусочки. Все ноет: спина, голова, затекшие ноги, давно не кормленный желудок. Но больше всего болит душа. Страшно, когда сталкиваешься с убийствами. Но смерть тех, кого знал лично, не осознается совершенно. И от этого еще страшнее. Последний раз дрогнули в ее ладони пальцы Михаила. Возле головы художника натекла лужа крови. И саван белой простыни. Только перед глазами все стоит убеждающий не писать о Мунке бородач…
– До завтра, – сказала Лика, приоткрывая дверь машины. – Или до сегодня? В общем созвонимся, Володя.
Проводив глазами отъезжающий автомобиль, она быстро вошла в подъезд, вызвала лифт.
Паша по-прежнему сидел за компьютерным столиком, и, предвидя новую порцию упреков, Лика заранее помассировала гудящие виски.
«Ничего не понимаю. Почему не раздается возмущенный вопль: „Сколько можно пропадать?“ Где извечное: „Доколе?!“», – думала Лика, с тревогой вглядываясь в виноватые глаза бойфренда.
– Горе мое, я ничего не мог сделать. И никто в этой ситуации просто не успел бы подобрать пароль, – устало сказал Паша, снимая очки.
– Какой пароль?
– Я включил ноутбук твоей писательницы. Система загрузилась. Первым делом подключился к Интернету. Видишь ли, на том системном блоке, который привез Седов, только текстовые файлы. Никаких протоколов в журнале эксплойера о загрузке сайтов. Видимо, Марина подключалась к Интернету через ноутбук. И почта у нее была тоже на ноуте. Буквально через минуту на экране возникла надпись: «Введите пароль». И появился таймер, отсчитывающий время. Я вырубил ноут и бросился искать драйвер с программой по подбору паролей. На подбор пароля может уйти от нескольких часов до пары недель, но я рассчитывал, что мне удастся что-нибудь придумать. И я уже даже прикинул, как можно обмануть компьютер. Однако было слишком поздно. Система уничтожилась за те пару секунд, пока компьютер требовал пароль. Блин, ноут спрашивал пароль, и в это время информация стиралась. Видимо, там были такие настройки, что пароль необходимо самостоятельно задавать сразу же после загрузки, хотя машина этого и не требовала. А когда ввода не происходило, операционная система начинала самоуничтожаться.
– Час от часу не легче, – растерянно протянула Лика. – И что делать?
– Я попытаюсь восстановить информацию. Но теперь для этого потребуется не один день. И то я точно не уверен, что получится… Система защиты от несанкционированного доступа установлена очень грамотно. И я боюсь, что люди, которые умеют ставить такую защиту, позаботились и о том, чтобы восстановить информацию было невозможно…
«Наверное, это тот самый парень, системный администратор Саша Сулимский. Он признался Седову в убийстве Марины. Я его не видела, потому сказать что-либо сложно. Но у них же роман был. Мы когда с Пашкой начали встречаться, он тоже мой комп чуть ли не облизывал, все вирусы лечил и „винду“ переустанавливал. Самой Марине такая система защиты, может, и без надобности была. Просто мальчик захотел выпендриться и показать, на что способен. Компьютерщики в этом плане совсем чокнутые. Как только появляется что-нибудь новое – их хлебом не корми, дай только все это дело инсталлировать. Видимо, тот самый случай», – рассуждала Лика, поглядывая на расстроенное Пашино лицо.
Он был готов разрыдаться. Ну, как же – нашелся кто-то умнее, хитрее, профессиональнее…
Лика нежно поцеловала смешной вихор на русом Пашином затылке и сказала:
– Не расстраивайся. Я верю, что все у тебя получится. А текстовые файлы писательницы с системного блока ты просматривал?
Паша кивнул. В них – романы Марины Красавиной и справочная информация. В общем ничего подозрительного. А еще он выяснил одну любопытную деталь.
– Помнишь те объявления, которые ты размещала на сайте знакомств? Я проверил по твоим ящикам тех, кто вступал с тобой в переписку. Так вот, этот мужик, который назначил тебе свидание, – он «засветил» свой компьютер по полной программе. У меня было время, я даже прикинул, где находится машина с этим ай-пи адресом. Но. Не забыла то письмо, которое тебе пришло два раза? Текст примерно такой: «Вы именно та, которую я так долго искал. И я Вам тоже нужен».
– Да, помню.
– Так вот, Лика. Этот человек прекрасно умеет маскироваться. Его «айпишник» я установить не смог.
Лика перестала что-либо понимать совершенно. Если судить по «технической» части, то есть все основания подозревать Сашу Сулимского. Он, видимо, может бродить по Всемирной паутине, не оставляя следов. Как рассказал Володя Седов, Сулимский признался в совершении трех убийств, объяснив это тем, что Карина и Инесса не ответили на его письма, а Марина якобы любила его не так сильно, как парню хотелось бы. Где логика? Ведь она, Лика, написала о том, что готова с ним встретиться, и ответа на это письмо не получила. Морова и Макеенко встречались с каким-то мужчиной. Это был не Сулимский? Получается, не он, потому что системный администратор объясняет убийства женщин игнорированием его писем. Но если Лика переписывалась именно с Сулимским – почему он не ответил на ее предложение встретиться? Что-то здесь не сходится – это очевидно. Володя прав. Парень в состоянии стресса после смерти любимой женщины. И он себя оговаривает.
Еще меньше логики в действиях Василия Бубнова. Сложно предположить, что человек в принципе немолодой обладает высоким уровнем компьютерных знаний. Но даже если и обладает, зачем он мастерски заметал следы, переписываясь с Моровой и Макеенко, и так очевидно «засветился» при последующей переписке? А ведь именно на его совести, по мнению Седова, и смерть Инессы, и смерть Карины.
«Да нет, все проще, – решила Лика. – Я видела глаза Натальи Перовой. И когда она заговорила о своей вине – я ей поверила в ту же секунду. Все проще. Это она рассчиталась с Кариной и Инессой. Потеря мужа и ребенка – это же крушение всей жизни. Такое не прощается. И Красавину она убила, потому что та что-то начала подозревать. Кстати, эти репродукции Мунка, возможно, как-то связаны с Мариной. Она творческий человек, к ней приходили художники. Возможно, Перова услышала какие-то разговоры о Мунке и, чтобы направить следствие по ложному следу, оставила у тел репродукции. По мнению судмедэксперта, женщин убивали разные люди, но это тоже можно объяснить. В первых двух случаях Перова мстила обидчицам. А третья жертва – ни в чем не повинная работодательница. Сложно убивать знакомого и, видимо, неплохого человека… Но единственное, чего я так и не могу понять – так это: почему она во всем созналась. Улик против нее действительно нет. И смерть художника версия о виновности Перовой тоже не объясняет…»
В дверном проеме показалась взлохмаченная Пашина голова.
– Лик, ты спать будешь или завтракать?
Вронская посмотрела на часы и всплеснула руками. Восемь утра! Паше на работу надо собираться, а он так и не прилег.
– Сейчас я что-нибудь приготовлю, – пробормотала Лика, вскакивая с кровати.
На кухне пахло крепким кофе. Паша даже успел пожарить свой фирменный омлет с сыром и помидорами.
«Все-таки переживает, что информация исчезла. Теперь пока не восстановит – не успокоится», – подумала Лика, отодвигая тарелку.
Она чувствовала, что не проглотит ни кусочка.
У Паши тоже не было аппетита. Вяло поковыряв омлет, он скрылся в душе. До Лики доносилось бессвязное бормотание, смысла которого она никогда не понимала. Так было всегда, когда Паша увлеченно обдумывал свои программы. Однако Лика могла бы поклясться, что, даже оказавшись в офисе, вряд ли бойфренд сегодня займется программированием.
«В восстановлении информации особой нужды теперь, пожалуй, нет. Убийца – Наталья Перова, надо просто прояснить некоторые моменты, – думала Лика, целуя Пашу на прощанье. – Но для него это вопрос принципа».
Проводив бойфренда, Лика подошла к компьютеру и стала просматривать файлы Марины Красавиной. Паша не ошибся – в них тексты романов. И Лика читала их все, хотя мистику по большому счету не любила. Только проза Марины – это, прежде всего, не жанр, а личность автора. Безумно притягательная.
– Хм… «Проклятье сатаны», – Лика в недоумении уставилась на экран. – Мне не попадался этот роман. Но, может, он публиковался под другим названием? Иногда редактора меняют названия романов даже известных писателей… Нет, эту книгу я никогда не читала. Да и папка создана недавно. Наверное, это последняя книга Красавиной. Да, точно, вот тут еще в начале романа и приписка короткая для редактора…
Лика разыскала в рюкзаке карманный компьютер и перекачала на него роман. Толку от маленького компьютера в плане написания книг и статей немного. Текст неудобно вводить, глаза устают. Зато книги читать с него хорошо. Можно закачать в крохотулю кучу книжек и не таскать с собой тяжелые тома.
В постель Лика забиралась с твердым намерением прочитать последний роман писательницы. Но в первый раз сюжет то и дело ускользал от внимания.
Это книга женщины, которой больше нет. Марина никогда не увидит свой роман напечатанным, со склеенными страничками, пахнущими типографской краской. Какая нелепая, страшная смерть…
Смерть всегда нелепа и страшна. Кто может перейти черту, за которой заканчивается жизнь, с радостью и спокойным сердцем? Даже самоубийца делает этот шаг с отчаянием… Инесса и Карина так и не стали счастливыми. Марина не напишет новых романов. Михаил больше не будет рисовать церкви.
По щекам Лики заструились слезы. Бедный, бедный художник. Он столько пережил, только нашел себя, стал известным, и вот…
«Просили ли вы бога о помощи?» Именно это спросил священник у Сомова. И после этой фразы все изменилось…
– Господи, – зашептала Лика, перекрестившись. – Пожалуйста, помоги нам. Дай сил мне и Володе во всем разобраться. Ты ведь справедливый, господи. А когда умирают женщины, умирают в страшных муках – это несправедливо…
Заснеженные деревья выстроились, как часовые, вдоль узкой ленты дороги. Машина мчится вперед, через деревеньки и небольшие городки. И резко тормозит перед указателем. На белой пластинке знака черные буквы: «Перово».
Лика подскочила на постели и протерла глаза. Она заснула? Сон помнится совершенно отчетливо, и эти мелькающие деревья, и нога, вжимающая педаль газа, и указатель. «Перово»? Не может быть…
Она набрала номер Седова.
– Володя, ты на работе? Можешь пробить по базе, жила ли Наталья Перова в населенном пункте, называющемся «Перово»? Нет, области не знаю. Возможно, Подмосковье, по виду вроде похоже. Я тебе потом все объясню…
2
В папином лице ни кровинки. Игла капельницы вонзилась в вену более часа назад. Почему же Иван Андреевич не приходит в сознание?
Антон Зарицкий поднялся со стула у постели отца и, стараясь не шуметь, вышел из палаты.
В ординаторской врачи пили чай с бутербродами. Их беззаботный вид вызвал у Антона прилив жгучей ненависти. Они пьют чай, а папа умирает! Худое тело вытянулось на постели, волосы седые, лицо как мел, едва дышит, со свистом, с хрипами. А тут веселье, чуть ли, дым коромыслом.
– Сделайте же хоть что-нибудь! – заорал Антон. – Моему отцу плохо! Если у вас нет сочувствия к пожилому человеку, то вы хотя бы художнику гениальному помогите!
Тот самый врач, который осматривал привезенного на «Скорой» папу, рыжеволосый и невысокий, тихо сказал:
– С вашим отцом все в порядке. Давление уже понизилось. Сердце работает нормально. Сейчас вводятся седативные препараты. Вечером сможете его домой забрать. Вот, возьмите. И успокойтесь.
Антон засунул под язык таблетку валидола и вернулся в палату отца.
«Прости, не уберег тебя, папка. Руки бы поотрывать этим журналистам», – подумал он, поправляя укрывающее отца одеяло.
Заголовки на новостных сайтах появились ранним утром. «Маньяк свирепствует». «С известной писательницей расправился убийца». «Новая жертва изрезана на кусочки».
Сердце Антона сжалось. Без Марины ему будет плохо. Но сейчас самое главное – уберечь Ивана Андреевича от всех этих подробностей. Не в его годы и не с его давлением узнавать, что именно сделали с потенциальной невесткой.
Прямо отец никогда не говорил о том, что хочет и поднять бокал с шампанским в честь свадьбы, и внуков понянчить. Но когда Марина приезжала к Антону, папа просто расцветал от удовольствия. Скрипела коляска. Иван Андреевич суетился, все спрашивал:
– Марина, хотите, я вам покажу свои работы? Чай, кофе?
Не давал Антону даже на кухню пройти. Поднос на папиных безвольных коленях и такое ожидание в глазах…
Марина с отцом всегда долго разговаривала. Иван Андреевич рассказчик – заслушаешься. А уж перед возможной супругой сына и вовсе соловьем заливался. Антон знал, что напрасно все это, да и устраивали его свободные отношения с Мариной. Но все равно приятно было. Марина – единственная женщина, покорившая не только его сердце, но и очаровавшая Ивана Андреевича. Папа молодел в ее обществе, шутил, становился как-то бодрее…
Антон предусмотрел все. Замотав шею шарфом и натужно кашляя, объяснил:
– За газетами не поеду, простудился сильно.
Антенну телевизионную отсоединил и даже якобы поговорил с кем-то по телефону. В ближайшее время не починят, поломка серьезная.
Отец два дня стойко переносил информационный голод, и Антон уже решил, что все, обошлось…
Как он мог забыть про старый приемник, по которому Иван Андреевич еще «Радио Свобода» слушал. Глушили станцию постоянно, хрипела и взвизгивала пластмассовая запыленная коробка…
Звука работающего приемника Антон не слышал. Закрылся в своей комнате с кружкой малинового чаю, листал каталог приятеля, недавно организовавшего первую персональную выставку.
И так вдруг тревожно стало.
– Иван Андреевич! Иван Андреевич, ты где? С тобой все в порядке?
Дом большой, комнат много.
Антон заглянул в мастерскую, в гостиную, папину спальню.
Отец был на кухне. Голова бессильно склонилась набок, из носа течет узкая струйка крови. Хрипит приемник на столе:
– От комментариев представители органов следствия пока воздерживаются…
Коротенький номер «Скорой» так сложно набирать, когда в глазах туман и руки трясутся.
До приезда врачей Антон перенес почти невесомое тело отца на кровать, раз двадцать находил пульс на его руке, распахивал окна, закрывал, сходил с ума…
Веки отца дрогнули.
– Антон Иванович, – папа говорил медленно, с трудом. – Горе-то какое. Марину убили…
Антон кивнул и попросил:
– Иван Андреевич, ты только не волнуйся. Поправляйся. Врачи говорят, что скоро можно будет поехать домой…
3
– Граждане понятые, вы присутствуете на следственном эксперименте. Он производится в соответствии с нормами Уголовно-процессуального кодекса. Его целью является уточнение данных, имеющих значение для уголовного дела, путем воспроизведения действий, а также обстановки и иных обстоятельств определенного события.
Разъяснив понятым, двум перепуганным девчушкам, их обязанности, Володя Седов повернулся к милиционеру. Тот отщелкнул наручники, соединявшие его запястье с рукой Василия Бубнова.
Судмедэксперт Дмитрий Николаевич Ярцев нагнулся к следователю и тихо сказал:
– Присматривайте за ним. Я, конечно, не психиатр, но мне его состояние не нравится.
Седов поморщился. Ему тоже многое не нравится. И Василий Михайлович, с трясущимися губами и противоречивыми показаниями. И другие подозреваемые, которые в один голос твердят, что это они убийцы. Седов во всем запутался и никому не верит. Карп постоянно намекает: «Нас, конечно, радует, что у вас такое количество потенциальных преступников. Но вы уж выясните, кто из них на самом деле виновен». Вот сейчас все и выяснится. Обстановка жилища Инессы Моровой в этой квартире реконструирована полностью. На место происшествия Бубнова вести нельзя. Пятна крови в прихожей указывают конкретное место совершения преступления. Пусть сейчас Василий Михайлович без лишних подсказок воспроизводит события того самого вечера…
Володя достал из пластикового пакета картонные муляжи различных ножей и разложил их на столе.
– Василий Михайлович, выберите предмет, который, по вашему мнению, напоминает собственное орудие убийства. На полу вы видите манекен фигуры человека. Выбрав нож, перенесите манекен на то место, где вы наносили удары гражданке Моровой. И постарайтесь воспроизвести их именно в том порядке, в котором они были нанесены. Постарайтесь вспомнить все до мельчайших подробностей.
Бубнов не двигался, и Седов раздраженно повторил:
– Подойдите же к столу и выберете нож, похожий на тот, которым вы наносили удары.
Выбор Бубнова заставил следователя и судмедэксперта переглянуться. Василий Михайлович взял муляж, клинок которого в точности напоминал извлеченное из грудной клетки Карины Макеенко лезвие.
– Она стояла, – тихо сказал Бубнов.
Володя поднял манекен.
– Где именно стояла?
– Не помню…
– Она могла стоять в этой комнате? Или на кухне? В коридорчике? В прихожей? Хорошо. Вы не помните, где именно она стояла. Как наносили удары, вы тоже не помните?
Бубнов затравленно осмотрелся по сторонам. Его руки впились в шею манекена. Через минуту он замахнулся муляжом, вспорол ткань в нескольких местах. Потом, опустив манекен на пол, нанес пару быстрых коротких ударов в спину. Порезы на ткани соединились в какой-то геометрический узор.
– Герань, – сказал Василий Михайлович и, отшвырнув муляж, бросился в коридор.
Оттолкнув стоящего в дверном проеме оператора с кинокамерой, он добежал до кухни, вскочил на подоконник.
– Волки! Глаза красные! – кричал Бубнов, кроша оконное стекло.
Милиционер добежал к нему в ту секунду, когда колени Бубнова подогнулись, готовясь к неизбежному прыжку.
– Успели, – с облегчением выдохнул эксперт, наблюдая, как наручники вновь соединяют руки милиционера и преступника. – Володя, на психиатрическую экспертизу его срочно. «Зонтичника» вы взяли.
Седов удивленно вскинул брови и обернулся на манекен. Шесть порезов, шесть линий пересекались в одной точке…
– Я не помню точно, два или три трупа таких было, – пояснил Дмитрий Николаевич. Он достал из чемоданчика линейку, измерил разрывы ткани. – Да, все сходится. Одну женщину сам вскрывал. Были и другие трупы. С такой же картинкой на плече. Похожей на спицы от зонтика. Мы его «Зонтичником» назвали. Лет двадцать назад первое тело нашли. Промежутки большие между убийствами делал… Это совершенно нетипичный в судебной медицине случай. Студентам своим рассказываю, что был вот такой эстет… Не думал, что доведется свидеться. Только, Володя, учти. Хоть в совершении убийств Моровой и Макеенко Бубнов и признался, он не виновен. Не знаю его диагноза, но внешние признаки стадии обострения заболевания налицо. Однако если бы его переклинило так, что он вновь взялся за нож – у убитых женщин были бы аналогичные порезы. Изменение характера нанесения ран означает наличие хоть какого-то механизма контроля за своими действиями. Бубнов резал манекен в трансовом состоянии, совершенно не осознавая, что происходит. Зрачки почти закрыли радужную оболочку глаз. Он ничего не видел…
4
«Как же они все в этой клетушке-то помещаются? – подумал Паша, оглядывая „обезьянник“, битком набитый проститутками. – Да здесь девчонок двадцать, не меньше. Вот уж не дай бог в отделении на Тверской работать. У Данилы вон какая мозолища на пальце».
Приятель составлял протоколы и изредка бросал на Пашу хмурый неодобрительный взгляд.
– Мальчики, отпустите нас, сочтемся, – обхватив руками решетку, промурлыкала брюнетка в длинной шубе.
Ее мгновенно поддержала рыжеволосая красотка:
– Да за бесплатно обслужим. Довольны будете…
Данила гневно прикрикнул:
– Бабы, цыц. Молчать! Раньше сядем, раньше выйдем. Я из-за вашей трескотни ошибок налепил!
Паша посмотрел на часы и прикинул: до закрытия метро меньше часа. Надо «душить» приятеля поскорее, потому что он просто не успеет на отчет к Седову. И «душить» его надо конкретно и что-то из него обязательно «выдоить», потому что, пробегав целый день, он не выяснил ровным счетом ничего.
– Данила, теряем время, – со всей нежностью, на которую он только был способен, заметил оперативник.
Участковый сделал вид, что ничего не понимает, и посоветовал:
– К следователю сходи, который труп Сомова ведет.
– Уже.
– И тишина?
– Данила, как ты догадлив.
– А опера?
– Как мертвые с косами…
Вздохнув, Данила взял со стола пачку сигарет и нехотя сказал:
– Ладно, пошли покурим.
Выйдя на крыльцо, приятель настойчиво заверил: вся местная шпана к убийству художника отношения не имеет…
На Тверской поделено все. Как легально: каждый офисный метр, каждый магазин, каждый рекламный стенд. Так и нелегально. Незаконный контроль над кварталом столь же жесткий. Девчонки, зазывно выставляющие ножки. Рэкетиры, собирающие с них дань. И даже бомж, выискивающий в мусорном баке бутылки. Делают это все строго на своей территории и костьми лягут, а конкурентов не пустят. Место хлебное. Сами кушать хотят. И в каждой такой группировке-группировочке у местных ментов свой «корешок» есть. По разным причинам стучат, и информацию предоставляют точную. Незаконно все это, но что делать. Лучше хоть как-то контролируемый беспредел, чем вообще неконтролируемый. Высвечивать свои источники даже перед друзьями неловко. Однако по большой дружбе и в случае острой необходимости «колются». И Данила скрипел-кряхтел, но все выложил.
– Мои только «мобилу» у него уперли. Видят: лежит мужик, прилично одет, на помощь звать не в состоянии. Бабки не успели взять, тачка к подъезду подъехала. Как убивали, кто убивал, не видели. «Мобила» уже «уплыла». Мне сказали, звонок там входящий был последний буквально за пару минут до всей этой истории, – рассказывал приятель. – Тихий был мужик Сомов, неконфликтный. Малевал свои картины, сомнительных знакомств не водил. Девок наших не пользовал.
Паша бросил окурок в урну и поинтересовался:
– «Залетных» точно не было?
– Две разборки на участке. «Мамок» пытаются потеснить. И группа, которая по магнитолам работает, все хочет вычислить, что же за чужак так ловко тачки вскрывает. Прохожих грабят, но без «мокрухи». Да зуб даю, не мои это.
Попрощавшись с Данилой, Паша бегом помчался к метро. Что ж, хоть что-то выяснил. Теперь версию о случайном нападении можно со счетов сбросить. Звонок тот на сотовый уже установлен по данным оператора мобильной связи. Из таксофона возле Брюсова переулка звонили. Возбудивший дело об убийстве Сомова следак очень рассчитывает, что Седов и убийством Сомова займется. Прямо носом землю роет, пытаясь хоть как-то прилепить художника к убитым женщинам. Но по горячим следам не удалось…
– Скоро буду, дорогая. И подгузники куплю. Нет, что ты, не забуду, – доносилось из-за двери Володи.
Паша вошел в кабинет, сел на стул, сочувственно посмотрел на следователя. Жена у него та еще штучка. Чуть что не по ней – Людмила хвать ребенка и деру к родителям. Над Седовым тайком вся прокуратура хихикает…
Выслушав новости, Володя помрачнел. Он смахнул с плеча недовольно чирикающую Аминистию и потянулся за сигаретой.
– Да, Паша, ты заколотил последний гвоздь в мой гроб. Если убийство Сомова связано с нашими трупами, то каким образом – непонятно совершенно.
Паша усмехнулся.
– А что многочисленные подозреваемые?
Седов огорченно махнул рукой и сказал:
– Они полны решимости взять на себя все нераскрытые трупы. Подозреваю, если спросить их прямым текстом, вы ли убили художника, они хором скажут: конечно. Убили. Мы и только мы. Неизвестно зачем, но порешили человека. На допросах же знакомство с Сомовым отрицают. Правда, с учетом их рвения, я уж не уточнял, что гражданин мертв…
Коротко характеризуя следовательский день, можно сказать следующее. Седову откровенно морочили голову. И Саша Сулимский, и Наталья Перова во время следственных экспериментов отчаянно кололи муляжами манекены. Но это ж такое дело. Если не имеешь к этому никакого отношения – то при всем желании экспертов не обманешь.
– Я уже Сулимского пугал, – жаловался Володя. – Говорю: мальчик, переведут тебя в общую камеру, и там тебе быстро покажут, что такое настоящая мужская любовь.
– Так, может, ты это… организуй. Топчемся же на месте.
Седов досадливо щелкнул по лежащему на столе белому черепу.
– И останутся от Сулимского рожки да ножки. С его-то длинными волосами и конфетной рожей изнасилуют, даже если выпендриваться не будет…
