Книга: Копия любви Фаберже
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

– Карл, выслушай меня!
– Потом. Я занят.
– Карл, ты не понимаешь! Нам надо поговорить!
– Не сейчас. У меня срочные дела!
– У тебя больше нет срочных дел! – воскликнула Августа, вцепившись в сюртук улепетывающего по винтовой лестнице мужа.
Фаберже вздрогнул, как от удара хлыста. Жена права, у него нет срочных дел. Все эти попытки погрузиться в работу – на самом деле лишь желание забыться, спрятаться от того, что происходит за пределами особняка на Большой Морской. Но оттого, что он прячется, страшный смерч не замедляет стремительного своего хода.
Послушно, как ребенок, Фаберже прошел за супругой в гостиную и обессиленно упал в кресло.
– О, Карл! – застонала Августа, опускаясь перед ним на колени. – Мне так страшно! Зачем ты забрал деньги из английских банков?! Отчего мы не уезжаем? Бежать, Карл, нам надо бежать. Ради нас, ради наших детей. В России чума, и больше ничего уже для нас не будет. Ты это понимаешь?
Карл погладил вздрагивающие плечи жены, коснулся волос. Машинально отметил, что ее заколотые на затылке локоны стали уже совсем седыми.
– Успокойся, пожалуйста, – расстроенно прошептал он. – Все уладится. Деньги из английских банков я перевел в Россию, потому что государь просил всех так сделать в трудный для Отечества час.
Худенькое тело жены затряслось от рыданий.
– Государь?! Где он, твой государь? Он предал нас, он отрекся! Уедем же! Скорее!
– Успокойся, – повторял Карл, растерянно оглядывая опустевшую гостиную. Часы, каминные украшения, золотые статуэтки – все пришлось спрятать от шнырявших по Петрограду этих. – Успокойся, не плачь.
Он неумело утешал Августу и себя одновременно успокаивал тоже.
Государь не предатель, не изменник. Он искренне хотел добра своему народу. Реформы Столыпина позволили вольно вздохнуть крестьянству. И для рабочих многое делалось: сократился рабочий день, повысили жалованье. Император позволил земства, разрешил создание Государственной думы. Во всех составах которой, конечно, творился полный бардак, и изначально было ясно, что порядка не будет. Но дозволил же… А еще забывал о своих интересах, о своих родственных отношениях, когда дело касалось интересов Отечества. Только император ведал, чего ему стоило воевать со свояком, но он не мог не выступить против Германии, потому что крушение Сербии стало бы крушением Империи. Ни один государь так не боролся за Отечество! Император сам отбыл в ставку, взяв на себя командование армией. Императрица с дочерьми помогали раненым. А народ… Он не безмолвствовал, он жаждал царской крови. Откуда в нем столько злобы и ненависти? И откуда появились эти? Были кадеты – кстати, по соседству, можно сказать, господин Набоков собирал их в квартире на Большой Морской, 47. Были монархисты, эсеры, да кто угодно. Но откуда появились эти?
– Карл, сколько тебе лет? – перебила его жена.
Изумленный, он посмотрел на ее лицо с лихорадочно горящими заплаканными глазами. Отметил – как странно… – множество морщин на лбу, подле губ. Неожиданно глубокие морщины. А ведь они с Августой ровесники, выходит, он уже не молод и его лицо в морщинах тоже?
После всех этих размышлений Фаберже осторожно уточнил:
– А что? При чем тут возраст?
– Ты даже не помнишь! Ведь не помнишь? Тебе 72 года, Карл!
– М-да… И давно?
– О, господи боже мой! Карл! Я ведь много раз говорила тебе, что ты плохо понимаешь, что происходит вокруг тебя. Ты все путаешь! Помнишь, как тебя потрясло убийство Столыпина! А скольких министров до него убили! Ах, ты не понимаешь, откуда взялись большевики! Да давно все это зрело. Государю нужно было жестко расправиться с революцией в самом начале. А он все яйцами от Фаберже любовался, с детьми гулял да на балы ездил! Все теперь уж кончено! Это чума, Карл, эпидемия. Коли мы останемся в России, мы погибнем!
Августа права: он все путает, многое не замечает.
И вот уже целых 72 года. Как прошли они? Что сделано за это время?
Откинувшись в кресле, Карл закрыл глаза. Чудесные императорские яйца одно за другим потянулись сверкающей вереницей.
Какое счастье было – рисовать их эскизы. И как хотелось, чтобы подарки эти стали гордостью династии Романовых, передавались из поколения в поколение, восхищали, удивляли.
Но нет больше династии. Некому передавать, восхищаться некому.
Закрыты отделения фирмы, не работают мастерские. Подмастерья с винтовками маршируют по городу, поют революционные песни, пытались даже ограбить и магазин на Большой Морской.
Все кончено. Все было напрасно. Никаких результатов мучительного труда, ничего, ничего…
Вот – Карл покосился на составленные в углу чемоданы – все, что у них осталось. Кое-какой инструмент, готовые изделия, незавершенные вещи. Да еще немного материалов: золота, серебра, камней.
Камни прекрасны: прозрачные алмазы, сверкающие изумруды, игривые рубины. Они постоянны. Никогда камень не изменит ни цвета своего, ни блеска, ни преломления и твердости. Красота и постоянство завораживают. Вся жизнь, выходит, была зачарованной сказкой. А настоящей жизни, получается, не было?
Внезапно по телу Карлу пробежала теплая ласкающая волна. И громом грянула мысль: «Матильда. Я же, наверное, любил ее? Люблю и теперь, конечно же! Восторг от глаз ее, и тяга к ней, и эти волны жаркие, от макушки до пяток. Старался не пропускать ни одного спектакля. Спешил. И вот почему была радость, когда заказывали у нас для нее подарки. Люблю всем сердцем. Всей душой люблю. Конечно. И радовался, и старался. Не понимал, что происходит. А все просто. Любовь, люблю…»
Странные непривычные слова, произнесенные про себя много раз, доставляли неимоверное блаженство. Но вслед за ним в мысли ворвалась острая тревога.
Матильда в Петрограде? Удалось ли ей сохранить ее дом? Как живет она посреди творящейся везде и всюду вакханалии?
Осторожно подняв с пола задремавшую Августу, Фаберже перенес ее на диван. Подошел к стоящим в углу гостиной чемоданам, достал шкатулку из карельской березы. Потом долго-долго смотрел сквозь горный хрусталь на кружащуюся балерину.
«Это ее яйцо, для нее оно делалось, – подумал он, любуясь своей работой. – Я слишком поздно понял все, теперь уж не изменить ничего. Но этот подарок надобно ей передать. Мне хочется, чтобы Матильда его увидела. И, может, он нужен ей сейчас, как никогда прежде…»
– Карл, – сквозь сон пробормотала жена. – Уедем, бежим, куда угодно!
Послушать Августу? Наверное, не стоит. Ведь все-таки в их доме на Большой Морской теперь находится и швейцарское посольство. Это гарантия от того, что большевики не устроят здесь погром, посольства не трогают даже эти. А потом беспорядки закончатся. Должны закончиться!
…Тем же вечером посол стал спешно собирать вещи. И посоветовал Карлу Густавовичу сделать то же самое, так как появились точнейшие сведения: революционеры намереваются разгромить дом на Большой Морской. Решено было вместе перебраться в норвежскую миссию. Но через день ворвались и туда…
Уже не больно от того, что прекраснейшие вещи, даже яйцо для Матильды, находятся в чужих грязных руках. Исчезли и все тревоги за будущее, за семью, за тот же кусок хлеба. Одна только мысль все вертелась в голове Карла Фаберже: «Все кончено. Скоро я умру…»
* * *
– Ну, вот и все, Дарина Владиславовна! Мы с тобой молодцы, закончили большую работу, получим денежку и будем балду гонять, – бормотала Лика Вронская, перенося заархивированный файл книги с диска компьютера на флешку. – Мне биографию Андрею на мейл переслать или лично предстать пред его светлы очи, как думаешь?
Дарина Владиславовна безмолвствовала, что было довольно логично. И по-прежнему никак не подтверждала факт своего существования.
Из бездны мучительного беспокойства (все ли в порядке с моей девочкой?) настроение Лики взметнулось в светлое теплое счастье (через пару месяцев живот наконец распухнет, ребенок будет лупить по нему ножками и ручками, а еще впереди курсы по подготовке к родам!).
Выключая компьютер, она увидела папку на рабочем столе, куда прилежно сбрасывала интервью со знакомыми, родственниками и коллегами Захарова. Безобидный желтый квадратик, как плеть, прошелся по телу резкой болью. В памяти зашептались голоса…
– Он ни разу не приходил на встречу выпускников. А когда умерла учительница, ее и похоронить было не на что. Одинокая, ни детей, ни родных. Я пытался связаться с Захаровым. Да разве до него теперь достучишься, крутой!
– Я работаю в «Pan Zahar Group» шесть лет. Работой доволен. И брат еще мой тут тоже трудился. Представляете, выгнали его так по-глупому. Кто-то сказал, что он пьяный вышел на работу. Быть такого не может, у него язва, крепче чая ничего не пьет. Просился на прием к Захарову и Паничеву. Не захотели его слушать.
– И эта тварь еще ко мне журналистов посылает! Да не буду я с вами встречаться! Я уже год не возглавляю это кафе, а Андрей даже не помнит! А-а, сами телефон в справочнике нашли, понятно. Почему не работаю? Девушка, а вы с ним давно сотрудничаете? Ах, разовый заказ. Очень хорошо! Да потому что у него надо не просто вкалывать, как ломовая лошадь! Это такой ритм и такие требования, что любая лошадь скопытится. А я не железный. Сейчас вот в больнице, мне операция нужна, медикаменты дорогие. Как вы думаете, оплачивают мне хотя бы больничный? Нет, конечно! Он дал мне ногой под зад и даже не беспокоится! Да, в контракте оплата больничного и лечения в случае утраты трудоспособности не оговаривались! Ну и что?! Неужели нужно строго следовать этим бумажкам, а не относиться к людям по-человечески?!
Голоса… Если бы человеческая ненависть могла синтезироваться в кислоту, Андрей Захаров растворился бы в ней весь, целиком и полностью. Голоса, принадлежащие в большинстве своем тем людям, в добром и объективном отношении которых бизнесмен не сомневался. А сколько других людей – оставленных, не услышанных, обиженных? Он – в плотном темном саване негативных эмоций, в холодном липком болоте чужой боли, он – чернота, тьма…
В начале работы Лике казалось: ей предстоит подготовить биографию абсолютного зла. Это, конечно, не очень приятно. Писать о светлых людях проще и интереснее. Но не смертельно: техническая работа, приехать, нажать кнопку записи на диктофоне, подготовить текст. Если бы журналисты писали только о позитивных личностях, газеты перепечатывали бы Библию. Или выходили бы с белыми пятнами на полосах. Но нет ни Библии, ни пятен. Есть интервью с собеседниками, чья репутация далека от идеала – но их мнение важно для информационного поля. Есть более гнусные вещи – полное оценочное искажение личности или ситуации, черное представляется белым, и это особенно противно. Захаров не требовал осанны в личном журналистском исполнении, он просил подготовить интервью о себе. Его хвалят, его ругают – задача журналиста все это изложить. Хотя, конечно, очень резкие оценки придется убрать, изначально ясно, что издаваемая за свой счет биография – не статья в бульварной газете, где есть место для всех пикантных подробностей.
Встречи, разговоры, горящая красная лампочка на диктофоне. Особенно безжалостен компьютер. На белой страничке «ворда» только текст – ни улыбок собеседников, ни шуток, ни ароматного кофе. Текст… скуп, резок, по большому счету – мрачен. Так происходит из-за того, что Андрей, мягко говоря, не ангел? Или… Сколько в великом и могучем слов для выражения признательности, благодарности? «Спасибо, мне очень приятно, вы помогли». Все. Синонимичный ряд будет не очень длинным. Сколько вариантов высказать свое «фе»? О! О!! О!!! Сержусь, обижаюсь, ненавижу, презираю. Не сделал так, совершил это, уничтожил, оскорбил, забыл. Подонок, мерзавец, сволочь, ничтожество! Продолжать можно до бесконечности!
Особенности лексики или человеческой психики?
Лексика – это отпечаток психики?
Должен, должен, должен! Захаров должен всем, как земля колхозу! Конечно, он был обязан дать деньги на похороны учительницы! И никого не волнует, что ему могли просто не успеть передать эту информацию, что он был в поездке, проводил переговоры, не просмотрел список звонивших! И свой сотовый, уж конечно, ему следует раздавать направо и налево, чтобы сойти с ума от звонков, говорить с утра до ночи, круг общения ведь широчайший! Андрей обязан встречаться с каждым рядовым сотрудником. Платить за операции. У него же благотворительная контора, а не бизнес. Он – гадкий, подлый и мерзкий – может заниматься всеми вопросами подчиненных, спрашивать: «Довольна ли душенька?» А душенька никогда не будет довольна! Достигнутая цель неинтересна… Так что, в общем, все очень просто. Невозможно быть добрым по отношению ко всем. Невозможно дойти хоть куда-нибудь, не переступив через чьи-то интересы. Хотя бы потому, что если выяснять, в чем эти интересы состоят, то ты будешь стоять на месте, не идти, стоять…
К финалу книги Вронской уже стало просто жаль своего заказчика. И ей очень хотелось закончить работу побыстрее. Может, у Андрея устойчивая психика, и он научился защищаться от того океана ненависти, в котором его и облагодетельствованные, и уж тем более не облагодетельствованные люди с восторгом и радостью бы утопили. Но отсутствие личного опыта нахождения в таких ситуациях плюс беременность… Быстрее бы завершить этот проект!
Биография, обычная журналистская работа, простая, любимая, несложная. Она оказалась сложнее, чем детектив. В романах – кровь, смерть, разбитые судьбы, преступники, трупы. Но кровавая фантазия – все равно фантазия. От нее не так больно, как от испепеляющего огня реальных ненависти, зависти, злобы.
Обрабатывая последние записи, Лика плакала. Понимала, что нельзя, вредно, надо успокоиться. Но – ничего не могла с собой поделать.
Пожалейте его. Простите. Оставьте в покое. Андрей создал компанию, где трудятся тысячи человек. Это – уже не компетентность или профессионализм. Это совершенно другой уровень, это миссия, начинать с нуля, на пустом месте новое дело и развивать, и расширять его. Захаров не идеален. Он не может быть идеальным, он вынужден быть жестким и жестоким. Но без него ведь ничего не было бы, ни завода, ни кафе, ни офиса, ни множества рабочих мест, ни продукции.
Слезы. Восхищение. Любовь. Жалость.
Эмоции разрывали ее на части.
Закончить.
Избавиться.
Уже вопрос выживания…
Телефон, запевший сладким голосом Эроса Рамазотти, оторвал Лику от грустных мыслей. В окошечке высвечивалось: «Номер не определен». А в трубке зазвучал голос Андрея:
– Привет, писательница! Ты куда пропала?
– Работала, – всхлипнула Лика. – Легок на помине, собиралась звонить в твою приемную. Мой скорбный труд закончен. Могу прислать текст по электронке, наслаждайся.
– Круто. А у меня офигенная новость! Я замутил такое! Такой темы раньше не было. Надо немного подождать с книгой, собрать всю информацию. Увидишь, это будет бомба!
«Бомба – новый проект – редакция – эксклюзив». Журналистский рефлекс быстро выстроил эту цепочку, и Лика, умирая от любопытства, приготовилась выслушивать новости.
Он совершит невероятное. Он приобретет яйцо Фаберже и подарит его родине. Конечно, Вексельберг купил всю коллекцию Форбса. Но это другой уровень бизнеса. Из средних компаний таких широких жестов не делал никто.
Он будет первым.
Он самый лучший.
Он всех переплюнет.
«Мальчишка, – улыбнулась Лика, пытаясь вставить хоть пару слов и понимая, что Андрея просто распирают эмоции, ничего из этого намерения пока не выйдет. – Мальчишка. Вроде как выглядит уже солидным дядькой, а все равно мальчишка. И я его люблю, за эту энергию, радость, за его бизнес».
Когда счастливый поток сознания Андрея малость успокоился, она сказала:
– С тебя интервью для «Ведомостей» на эту тему. Обещаешь мне не проводить пресс-конференцию до нашей публикации?
– Не вопрос! Любой каприз! Я просто тащусь от этой идеи! Купить Фаберже, передать в Оружейную палату…
«Захаров точно спятил, – подумала Вронская, задирая свитер. Живот опять не вырос. – Если он, при всей своей любви к пиару, обещает мне эксклюзив, надо этим пользоваться. Придет в себя – все отыграет, у нас не самое престижное издание для презентации такого проекта».
Окончание разговора с Захаровым Ликин пес Снап отметил возмущенным лаем.
– Гав-гав! Мама, ты меня совсем не любишь! Ты сидишь за компьютером! Ты болтаешь по телефону, а я… я… гав…
Уткнувшаяся в колени морда дрожала. Из карего глазика выкатилась огромная слеза и высокохудожественно покатилась по рыжей шерсти. Для пущей убедительности Снап издал душераздирающий стон, судя по которому можно было понять только одно. Никто. Никогда. Не кормил. Бедную несчастную собаку.
Лика рассмеялась:
– Снапуха, ты лопаешь вдвое больше нормы, указанной на упаковке корма. Ты вырос, как конь! Ты толстый, как свинка!
Выражение морды хитрого пса стало еще более жалобным. Не кормят. Не любят. Бьют ногами. Не выводят на прогулку, заставляют писать в памперс. А он – он все равно нежно предан хозяйке. Вот, пожалуйста, – предан и радуется. И пол сейчас проломится от ударов колотящего по нему хвоста…
Не выдержав психологической атаки, Вронская пошла на кухню, накормила артистичного вымогателя еды. И, сделав чашку травяного чая, стала вспоминать, какое сегодня число и день недели.
– Все-таки работа над книгой об Андрее здорово выбила меня из колеи, – пробормотала она, изучая календарик. – И с головой тоже что-то происходит. Почти ничего не помню, не боюсь куда-то не успеть. Только когда надо в женскую консультацию идти, все в моих растрепанных мозгах встает на свое место…
Мучительная долгая ревизия позволила сделать следующие выводы. Роман можно начинать еще через две или даже три недели, время терпит. Статьи в газету на этот номер тоже сданы-вычитаны, до следующего дедлайна как до Антарктиды. Значит, самое главное – позвонить Седову и разузнать последние новости.
Но следователь к коммуникации был не расположен – сбросил звонок.
Снап сделал из этого соответствующие выводы. Принес обгрызенный мячик, бросил его перед Ликой и завилял хвостом.
«Играй со мной!» – требовали хитрющие наглые глаза.
* * *
У них нет лиц. Нет ни имен, ни дней рождения. Только даты смерти выжжены в памяти. Просто цифра, просто месяц, просто ежедневник.
Но как же больно.
Клеймо.
Оно никогда не заживет.
И всегда болеть будет.
Май и декабрь – острый нож гильотины. В мае не так мучительно ждать его падения. Пятое число раньше двадцать первого.
И что бы ни происходило в эти дни, хорошее ли, плохое, оно становится фоном. Ужас и раскаяние разрывают сердце.
21-е, декабрь.
Мальчик, девочка?
Сейчас ребенку было бы двадцать два года.
Никогда не будет. Ничего. Слепящее солнце, дробь дождя, скрип снега, вкус яблок, нежность сирени, белоснежные облака в синем небе, все-все выдрано, превращено в комки окровавленной плоти, искромсано скальпелем. Жизнь стала смертью, в белом лотке – красный студень. Здравствуй, мама. Прощай, мама. За что ты убила меня, мама?..
Жанна Леонова, закусив губу, смотрела на страницу ежедневника.
Сейчас.
Сейчас она соберется и запланирует дела на завтрашний день.
Валидол уже не помог.
Успокоительные. Много-много, горстью. Чтобы голова наполнилась льдом, чтобы заморозились мысли, чтобы прохладное равнодушие хоть немного сбило пламя боли…
…В каком-то смысле он был хорошим тренером. Все для фронта, все для победы. Мы представляем Родину, великую страну, и обязаны обеспечить результат любой ценой. Пьедестал создан только для советских спортсменок, исключительно, никак иначе. Мотивация на успех – залог получения медалей. Никто из девочек в команде не боялся соперников, не расстраивался из-за плохих выступлений, не задавался вечным спортивным вопросом: «А что потом?» Никаких мыслей, переживаний, эмоций. Не жалко себя. Не важно, что происходит за пределами дистанции и стрельбища. Нет там никакой жизни. Требуется одно: бежать, стрелять. Бежать быстрее, стрелять более метко. Выигрывать. Все.
По сути своей, он был чудовищем. Уже уйдя из спорта, Жанна почитала литературу по спортивной медицине, психологии, особенностям тренировочного процесса биатлонисток и ужаснулась. Тренер все организовывал катастрофически, убийственно, преступно неправильно. Полагается координировать тренировки женщин в зависимости от фазы менструального цикла. Надо увеличивать нагрузку постепенно. Важно придерживаться сбалансированной диеты. А что было? Изматывающие тренировки. Дополнительные нагрузки как штраф за плохое самочувствие. Фокусы с питанием, помогающие отсрочить месячные, приходящиеся на важные соревнования.
Биатлон – самый красивый и зрелищный вид спорта. И один из самых гуманных по отношению к спортсменам – выступать в нем можно до сорока лет, потому что годы позволяют улучшить меткость, довести работу мышц и дыхательной системы до совершенства. Взрослые спортсмены редко когда покажут такие результаты в спринте, как молодежь, но на длинных дистанциях им нет равных. Конечно, тренер прекрасно об этом знал. Но ему не хотелось ждать. Его интересовал успех здесь и сейчас, и ему было абсолютно наплевать на то, что ждет девочек через пять, через десять лет. Все это понятно теперь. Но тогда… Не важно, что показывает секундомер, какие результаты на мишенных установках. Одобрение в его глазах, скупая похвала – наивысшее счастье, неописуемое блаженство. Любовь – бледная тень того абсолютного преклонения, которое вызывал тренер. Он был богом. Выполнять его приказы – честь и радость. Когда ему вырезали аппендицит, девчонок трясло, как наркоманок, лишенных возможности уколоться. Тренироваться не мог никто. Без тренера все теряло смысл, он казался светом, воздухом, основой сущего.
В те годы еще не было строгого допинг-контроля. Но советские спортсмены при всем желании не могли бы улучшить свои показатели за счет «химии». Достать витамины, добавки, стимуляторы было практически невозможно. За границей всего этого хватало. Но выигрывали, как правило, именно советские спортсмены. Почему? Все имеет свою цену. А за этим, как известно, в великой стране не стоят. Обратная сторона медалей – жесткие тренировки, травмы, подорванное здоровье. И не рожденные, зачатые специально для смерти, дети.
Мужчинам нельзя перед стартом заниматься сексом – снижаются показатели. Женщинам – даже рекомендовано, результативность повышается. Но еще больших результатов можно добиться на ранних сроках беременности, тренированный организм испытывает колоссальный прилив энергии.
Одна девочка вошла в сборную, другая… Тренер так гордился их успехами…
Силы – да, с наступлением беременности они и правда появляются. Но физическая форма – лишь одна из составляющих успеха. Первую медаль Жанны украла коварная простуда. Вторую – неблагоприятные погодные условия. А время… его теоретически так много. В двадцать сорок лет кажутся недостижимым горизонтом, войдешь в сборную, а там работай, набирай форму на соревнованиях высокого уровня. Но после двадцати двух – двадцати трех девочек уже в союзную сборную не включают. Никого не интересует потенциал, время, потраченное на восстановление после травм. Тебе двадцать три, нет большого количества побед – до свидания.
Когда тренер равнодушно сообщил Жанне, что ей стоит подумать о другом занятии, она залилась слезами, упала на колени.
Мой бог, не оставляй меня. Я буду облизывать твои ботинки. Я сделаю невозможное. Можно… можно я хотя бы умру здесь, потому что умирать без тебя мне страшнее…
Он просто вышел из кабинета. Сказал только:
– Чтобы через пять минут тебя здесь не было!
Пожелание бога – это пожелание бога.
Через пять минут ее не было в его кабинете. Ее не было вообще нигде.
Через неделю перед глазами вдруг появились белые стены больничной палаты. А на следующий же день Жанну выписали. Сконцентрироваться и собраться для того, чтобы выйти из больницы, – мелочи в сравнении с психологическими и физическими нагрузками перед важным стартом.
Бог, чудовище – он научил ее быть сильной, идти вперед.
За это можно было бы быть благодарной. Жанне удалось сделать головокружительную карьеру от учительницы физкультуры до руководителя службы безопасности.
Она его ненавидела со всей силой и энергией человека, закаленного в аду профессионального спорта.
За пятое мая. За двадцать первое декабря. За свою молодость и глупость. За его привычку идти по трупам. Детским.
…Громкий стук в дверь позволил ей очнуться от болезненных воспоминаний.
– Жанна Сергеевна, простите, что беспокою. Я звонила, но вы не берете трубку, а вопрос срочный.
Секретарь Захарова тараторила и заискивающе улыбалась. Улыбалась и нервно повторяла:
– Вопрос срочный. Даже не знаю, как сказать. Срочный, а вы трубку не снимаете. Извините, конечно. Пришла тут, отвлекаю вас.
– Что случилось? – вздохнула Леонова, про себя отмечая: Алла выглядит напуганной и встревоженной. Всегда идеально подкрашенные глаза размазаны, губы дрожат, на белоснежной шее проступают алые пятна.
Бросив полный отчаяния взгляд, девушка прошептала:
– Я… потеряла пропуск.
– Когда?
– Вчера. Жанна Сергеевна! Я не знала, что делать в таких ситуациях! Честное слово, не знала!
– Проходите. Присаживайтесь, Алла Владиславовна, – Жанна взяла лист бумаги, ручку. – Пишите заявление, будем рассматривать.
Дрожащей рукой секретарь вывела в верхнем левом углу: «Начальнику службы безопасности „Pan Zahar Group“ Леоновой Ж.С.». И разрыдалась:
– Не знала, честное слово. Как это получилось, понятия не имею. Вчера мимо вертушки прошла, думала, так можно. А сегодня Ольга говорит: по инструкции надо срочно в любое время ставить вас в известность.
Жанна пожала плечами:
– Правильно. Так действительно написано в инструкции, которая раздается всему персоналу. Вам следовало ознакомиться с этим документом.
– Жанна Сергеевна, – из глаз Аллы хлынул водопад слез, щедро окрашенный черной тушью, – да, я виновата. Но было много работы, а потом я забыла. Это первый раз, Жанна Сергеевна!
– Алла Владиславовна, будьте любезны, – отчеканила Леонова, неприязненно разглядывая девушку, – успокойтесь. Вы допустили ошибку, в которой не виноват никто, кроме вас. Пожалуйста, умойтесь, придите в себя, напишите заявление и потом передайте его мне. У меня нет возможности сейчас вас утешать!
Когда секретарь ушла, Жанна нашла на мониторе «картинку» с камеры, установленной в коридоре.
«Надо проследить, чтобы все было в порядке, еще в обморок упадет, нервная, заплаканная», – думала она, провожая глазами худенькую сгорбленную спину. Алла миновала приемную и скрылась в туалете.
Жанна собиралась выпить еще горсть успокоительного и составить план работы на завтра. Но ее внимание привлек вспыхнувший на пульте красный датчик.
Через восемь часов файл данных с видеокамеры, установленной в кабинете Захарова, будет уничтожен. При заполнении объема памяти на принимающем устройстве стирание файла происходит автоматически.
«Надо просмотреть запись, – решила Жанна, включая воспроизведение. – Интересно, что бы сказал Андрей, узнав об этой камере? Смущался? Злился? Впрочем, какая разница. Я не знаю, что происходит в комнате Виктора, потому что он не ведет себя как ребенок. А здесь у меня не было выбора. Андрей доверил мне обеспечение своей безопасности. И я вынуждена идти окольными путями. Но чья в этом вина?»
Режим быстрого воспроизведения сделал из объекта многочисленных девичьих грез мультяшного персонажа.
Жанна невольно улыбалась, наблюдая, как Андрей чешет затылок, забрасывает ноги на стол, вскакивает со стула.
Не отрывая глаз от экрана, она взяла трубку зазвонившего телефона. И все происходящее на экране ее больше уже не интересовало.
– Жанна Сергеевна, Игоря Малышевского убили. – Личный тренер Захарова по йоге Константин помолчал, а потом добавил: – Малышевский на работу не вышел, я позвонил ему домой. Родные все и сказали. Упал с крыши какого-то дома. Как там что было – подробностей не знают…
* * *
Эхмея удивила так удивила! Света Захарова подошла к горшку с одним из самых любимых цветков и воскликнула:
– Как красиво! Я даже не ожидала…
Из гущи зеленых полосатых плотных листьев, словно присыпанных сахарной пудрой, выстреливал на длинном стебле розовый цветок. Ради этого цветка Света и купила эхмею: красивый, колюченький, пастельная многоконечная звезда. За те пару дней, что она не подходила к горшку, с нежной звездочкой случилось невероятное. Внутри ее появились ярко-сиреневые маленькие бутончики. Эхмея радостно салютовала взрывом красок: зеленый, розовый, сирень. И казалась такой гордой и красивой!
Света засунула палец в горшок. Земля в нем была правильной, суховатой, еще недостаточно влажной для нового полива. Как утверждала энциклопедия декоративных растений, эхмея не выносит двух вещей – прямого яркого солнца и обильной воды.
– Надо купить такое же растение для салона, – пробормотала девушка, любуясь неожиданным букетом. – У нас дома все цветы чувствуют себя хорошо. А вот про офис такого не скажешь. Надеюсь, эхмея окажется стойкой и сможет приспособиться.
– Светлана Юрьевна, завтрак готов!
Поблагодарив домработницу, Света бросила на красивый цветочек последний восхищенный взгляд, запахнула шелковый халатик, вышла в коридор, ведущий из спальни к лестнице. К горлу вдруг подступила тошнота, живот противно заныл.
«Надо позвонить гинекологу, – решила она, осторожно спускаясь по лестнице. – Неужели та журналистка, которая приезжала, права и у нас будет ребенок? Но я же принимаю таблетки, Андрей сразу после свадьбы сказал, что не хочет детей. А уж после того, как у жены Вити Паничева два года назад родился сын, муж еще раз повторил: никаких бебиков. Посмотрел на Витю и лишний раз убедился: не вынесет вечных воплей над ухом и бессонных ночей. Кажется, если выяснится, что я все-таки беременна, будет настоящий скандал».
От вида тостов, фруктового салата и кофейника Свету замутило так, что в глазах потемнело.
К врачу!
Видимо, контрацептивы действительно оказались неэффективными.
А что потом? Вакуум? Или муж разрешит рожать?
– Как это некстати, – прошептала Света, через силу делая глоток апельсинового сока. – Андрей расстроится. Решит, что я специально. А я меньше всего хочу его расстраивать…
…Раздражение. Такое сильное! Но надо терпеть это вдавливающее в постель большое крепкое тело Андрея. Ночные посиделки в ресторане с умными, чужими, нужными Захарову людьми. Приходится учиться всему – как есть, говорить, одеваться, двигаться. Очень сложно, тяжело, безумно раздражает. Хочется быть одной. Наслаждаться своим счастьем. И никого к нему не подпускать, ни с кем не делиться.
Сказка, чудесный сон. Даже в мечтах не было ни этого роскошного огромного дома, ни автомобилей. Заходишь в любой магазин и покупаешь любую вещь, не глядя на ценник. К твоим услугам все, любой каприз: тряпки, украшения, путешествия, все-все. Огромный многообразный мир вдруг упал к твоим ногам, и единственная проблема – выбор. Японский ресторан или французский, Турция или Мальдивы, Prada или Balenciaga.
Теоретически понятно: кто-то так живет, хорошо, в достатке, без особых проблем. Но если весь день до костей пробирает гуляющий по стройке ветер и лапша быстрого приготовления кажется верхом изыска, а ободранную комнату общаги любишь до безумия, потому что это первый клочок твоего пространства, то… То потом, получив ВСЕ, понимаешь, что надо учиться с этим жить, надо выбирать. Это можно понимать, но так сложно делать!
Через месяц после свадьбы одеждой были забиты три комнаты. Свету тошнило то от устриц, то от абсента. Прилипавшие к бедрам лишние килограммы виртуозно стачивала личная массажистка.
А Андрей… он как-то терялся на фоне океана счастья и великолепия. Ему изредка требовался вялый механический секс. И компания для неофициальных встреч с деловыми партнерами. Даже эта малость раздражала.
Света регулярно украдкой обшаривала карманы мужа. Понедельник: запечатанная упаковка презервативов. Среда: остается одна «резинка». Пятница: опять новая упаковка. Ревность?! Да пусть засовывает свой бодрый от виагры стручок в кого угодно! Любовь и верность принца хороша только в книгах и фильмах! Принц дал больше, чем любовь. Кредитную карточку. Свободу. И – только голодавший бедолага это поймет – холодильник, в котором всегда есть еда!
Детдомовские привычки, бережливость человека, считавшего каждую копейку, – они, как ни странно, не исчезали. Никто не мог бы представить, какие муки испытывала вечная героиня страниц светской хроники в бриллиантах и мехах, когда видела домработницу, выбрасывающую подгнивший банан. А какой шок у нее был, когда выяснилось, что прислуга и охрана пьют те же элитные, дорогие сорта чая, кофе. Андрею было некогда обращать внимание на такие мелочи, но Света быстро навела порядок! Когда она узнавала из прессы о благотворительных проектах «Pan Zahar Group», то с ужасом сознавала: ей ведь даже незнакомого человека угостить кусочком шоколадки нелегко. Потому что ее саму редко когда угощали, и шоколад этот был настолько недоступным и вожделенным, что даже сейчас, когда им объесться можно, все равно… жалко… А тут столько средств, техники, автомобилей ребята передают посторонним чужим людям… Она старалась справиться с удушающей жаркой жадностью. Но жадность лишь ослабляла хватку. Чтобы потом с новыми силами заставлять считать, не очень ли дорогим средством для мытья посуды пользуется домработница, можно ли заказывать более дешевую воду для клиентов салона, сколько денег уходит на чаевые. При этом на туалетном столике стояло множество флаконов духов, практически одинаковых коробочек с пудрой, а только для губной помады пришлось вешать в ванной новый шкафчик…
Уважение и восхищение.
Они по отношению к Андрею появились первыми.
Света с утра до ночи готовилась к открытию салона, и от большого количества проблем, казалось, мозг начинает кипеть в черепной коробке.
А ведь ей практически все доставалось бесплатно, по знакомству, с минимальной затратой собственных сил.
Муж арендовал здание под офис, сказал, где нанять строителей для проведения качественного ремонта, решил вопросы с санэпидемстанцией, пожарной инспекцией и еще хреновой тучей каких-то бюрократов. И платил, платил, платил…
Доползти до постели и упасть.
Единственное, чего хотелось Свете.
Она очень уставала. Надо проконтролировать качество работ, подобрать персонал, разместить рекламу и т. д. и т. п., а в сутках всего 24 часа, а они просвистывают, как секунда.
Но что такое салон в сравнении с его бизнесом?
Как он все успевает?
У него удивительно, уникально устроена голова.
Оказывается, в этой жизни просто – только лежать на диване. Все остальное, любое свое дело, даже небольшое – это адский труд. Сил нет до такой степени, что случайно притормозившая на пешеходном переходе машина вызывает не радость, а уныние. Лучше – вот честное слово! – сбила бы. Минута боли – и отдых длиною в вечность.
Сколько лет в намного более жестком ритме живет Андрей? Десять? Пятнадцать? Двадцать?
Сколько?
Она не знала. И просто решила спросить.
– Сейчас мне сорок один, – сонно пробормотал он. – Из института я ушел после первого курса. Понял, что ловить там абсолютно нечего, надо делом заниматься, а не лохов всяких слушать. То есть сам на себя стал вкалывать с восемнадцати. Двадцать три, типа, получается. Эй, малая, ты чего? У меня сил нет с тобой целоваться!
И у Светы сил не было. Легонько коснувшись чуть колючей щеки, она просто прижалась к спине мужа. Первый раз ей действительно захотелось обнять Андрея. Теплая кожа, его запах, спутанные русые, с уже заметной сединой волосы. Почему-то слезы дрожат в глазах. И дыхание сбивается…
Сначала появились уважение и восхищение.
А потом ее тело полюбило Андрея так, как, казалось, любить невозможно. Да, муж красивый, подтянутый, очень высокий. Но разве это так важно, когда закрываются глаза? Хочется нежности, страсти, полета…
– Малая, давай быстро, спать хочу, – говорил Андрей и, не утруждая себя ни ласками, ни поцелуями, раздвигал ее ноги и через пять минут счастливо засыпал.
Света ненавидела этот редкий супружеский секс. Мужчины бывают другими. Они должны быть другими. Даже простые пригорские ребята умели доводить до беспамятства, до исступления. А здесь… можно даже не притворяться. Андрею абсолютно все равно, его не интересует, было ей хорошо, нет, может, стоит продолжить. Он просто спит, вот и все.
Потом… Все осталось по-прежнему. Грубость, невнимание, пять минут, засыпающий прямо в ней член. Потом… Все стало совершенно другим. Света затруднялась объяснить это даже Полине.
Минус поменялся на плюс.
Прежняя редакция мысли: «Скорее бы все закончилось». В новой редакции мыслей не было. Андрей еще даже не снял брюки, он к ней еще не прикасался – а вожделение сменяется таким безумным предвкушением счастья, и внизу живота уже тепло, и дрожат руки, и… больше, чем секс, слаще оргазма. Привычное, изученное до каждой родинки тело мужа словно превратилось в аккумулятор, заряжающий счастьем, энергией, жизнью.
Пять минут – это хорошо. Отсутствие у мужа желания – тоже хорошо. Его глаза, возможность взять его за руку, усталая улыбка, взобраться ему на колени, мешать щелкать пультом, кусать его губы, смеяться над выглядывающим через прорезь в трусах членом, делать массаж, приносить алказельцер. Все ХОРОШО, все в радость, любой жест, каждое движение, все-все. А те самые нелюбимые прежде пять минут… Андрей так близко, ближе не бывает, он с ней, в ней, оргазм распускается, как красивый цветок, взрывается салютом. Но это не столь важно. Потому что даже самые яркие физические ощущения не сравнятся с удовольствием и счастьем получать энергию Андрея, и секс – лишь один из способов…
Почему это произошло?
Так получилось, потому что она поднялась на маленькую ступеньку, с которой можно оценить тот путь, который прошел муж?
Так вышло потому, что проснулась любовь? Настоящая любовь не привередлива?
Ответов на эти вопросы у Светы не было. Была только потребность, зависимость.
У аккумулятора много дел. Он не всегда может подзаряжать законную батарейку. Он хочет работать, просиживать ночи в казино, трахать девок. Он просто не понимает, что без его присутствия (хотя бы без его присутствия, бурчание в телефонную трубку не в счет!) начинается агония.
Присутствие – редко.
Агония – долго.
Больно…
Лицо первой измены, имя мальчишки, тело – ничего не отпечаталось в памяти. Запомнился только равнодушный голос Андрея.
– Малая, я сегодня не приеду, дела.
Не плакать. Не кричать. Не упрекать. Будет ведь только хуже…
– Спасибо, что позвонил, – пробормотала Света.
– Ну ты че, малая, я ж о тебе забочусь. Понимаю, три ночи дома не показываюсь, надо звякнуть. Ты там не скучай, малая.
Кажется, первым случайным любовником стал курьер.
Все равно, заметят ли девчонки в салоне.
Наплевать, узнает ли парень, чья жена расстегивает ему ширинку. Будет ли он, если догадается, требовать денег или все расскажет журналистам.
Наплевать.
Отомстить.
И чтобы хоть чуть-чуть отпустило.
Клин клином?..
Ерунда!
Оказывается, ничего не важно.
Все равно, какие у мальчика руки или член.
И даже если его эрекция позволяет продемонстрировать всю Камасутру. И когда закусываешь губу, чтобы не застонать от наслаждения. Все равно, даже дрожь оргазма – продолжение той же агонии! Тело возмущено.
ЭТО НЕ АНДРЕЙ!!!
Телу наплевать, измена лучше или хуже, ему просто требуется один-единственный безаналоговый аккумулятор.
У измены вкус слез. Невыносимый резкий запах обманутой плоти.
Увы, это так. Проверено. Неоднократно.
… – Малая, значит, так. Через час подруливай в «Паризьен», хочу с тобой пообедать.
Света застонала:
– Андрей, я не успею. Мне еще одеваться, краситься!
– А мне пофиг. Жду через час, – распорядился муж и, как всегда не прощаясь, закончил разговор.
«Да что же это такое, – мысленно ругалась Света, бегом поднимаясь по лестнице. – Никогда не спросит, удобно ли мне место и время встречи. Ставит перед фактом – и все. Хорошо хоть, что живот перестал болеть, все веселее собираться в темпе марша».
Охранник Толик невозмутимо завел двигатель серой старенькой «Subaru», которой Света пользовалась после смерти Полины.
– В зеркало заднего вида не смотреть, – распорядилась Света, сбрасывая халат.
На заднем сиденье автомобиля переодеваться неудобно. Краситься и того хуже. Но разве это волнует мужа? И так, чтобы схватить костюм, косметику, обувь, потребовалось минут семь. А впереди пробки, пробки, пробки…
Снова услышав в трубке голос мужа, она занервничала. Сейчас как скажет, что все изменилось, обедай, дорогая, в одиночестве, или не обедай вообще, мне это абсолютно не важно.
– Малая, ну ты скоро там? Перепелов заказать тебе? А на десерт что?
– Мне рыбу, десерта не надо, – Света облегченно улыбнулась.
– Шампусик будешь?
– По поводу?
– Малая, я такое замутил! Яйцо от Фаберже буду покупать. Прикинь! Вот это тема!
Света уточняла какие-то подробности. И очень надеялась, что ее голос звучит ровно, не выдает радостного возбуждения.
Все началось.
Наконец-то.
Этот потрясающий план будет реализован…
* * *
За окном текли вечные ровные ручейки машин. Плотное качественное стекло надежно изолировало от раздражающего шума транспортного потока. А сам вид автомобильной крови, бешено мчащейся по венам мегаполиса, действовал на Виктора Паничева умиротворяюще.
Энергия большого города.
Энергия жизни.
Он точно так же стремился к своей цели, долго, настойчиво, безостановочно.
И вот уже совсем скоро можно будет насладиться результатами своего труда.
Все правильно. Логично. Только…
Виктор отошел от окна, сел в высокое темно-зеленое кожаное кресло, раскрыл лежавшую на столе папку.
Документы об отказе Андрея Захарова от своей доли в компании в пользу компаньона составлены идеально. Так, как и требовали щедро прикормленные следователи, судьи, налоговики. Разумеется, подпись Андрея, как это всегда в таких ситуациях делается, ненастоящая. Но для организации маски-шоу с выдворением Захарова из офиса оригинал и не требуется. А пока Андрей будет рассказывать суду про фальсификацию, компания «Pan Zahar Group» успешно перерегистрируется. И пусть на руках Захарова будет миллион подтверждений о применении рейдерской схемы, юридически он все равно не сможет вернуть свою часть активов.
Но есть еще один аспект…
Паничев скрипнул зубами. Сломал очередной карандаш. Выскочил из-за стола, заметался по кабинету. Впечатал кулак в прохладную кожаную спинку дивана. Обессиленно опустившись на пол, простонал:
– Какой же ты кретин! Твой дом, машины, даже Светкин салон – все находится в собственности компании. Получается, я тебя разорю окончательно. Тебе жить негде будет. Ты на метро станешь ездить. Все тебе налогов хотелось платить меньше, идиот! Но теперь у меня нет выбора. Большей ошибки, чем с покупкой яйца Фаберже, ты не допустишь. Как только эта сделка, несмотря на мои возражения, будет осуществлена, ты станешь недобросовестным руководителем. Который вместо погашения наших огромных долгов бездумно тратит деньги на широкие жесты. А мне, кроме юридических вопросов, надо заботиться и о психологической поддержке. Коллектив будет на моей стороне. Чем ерундой заниматься, лучше бы зарплату прибавил. Быдло по-другому и не рассуждает. Но какой же ты все-таки идиот…
Когда Виктор разрабатывал план по уничтожению компаньона, ему казалось, что дожить до реализации этого проекта невозможно. Что острая ненависть испепелит его раньше, сожжет и уничтожит.
Весь мир живет про принципу аутсорсинга. «Pan Zahar Group» наращивает собственные производственные мощности, хотя размещение заказов на других предприятиях позволило бы добиться такого же результата с меньшими затратами.
Предложение концерна «Interdrink» о покупке компании было очень выгодным. Конечно, его не надо даже рассматривать! Будем повышать стоимость нашего бизнеса. Хорошая цель, только резервов для ее осуществления нет и не предвидится.
Подготовку к выпуску облигаций тоже надо начинать именно сейчас, когда открыта кредитная линия, позволяющая получить доступ к более дешевым ресурсам.
И сумасшедшее брендирование. И подчеркнутое игнорирование элементарных правил бизнес-этики. И беспечность, и самодовольство. И – самое обидное – при всем своем хамстве, нелогичности, непродуманных решениях, Андрей все равно является первым номером в компании.
Формально фамилия Паничев стоит в названии компании впереди фамилии Захаров. Фактически даже тот же «Interdrink», предложения которого Андрей выбросил в урну, не читая, просил Захарова в случае достижения договоренности о продаже сотрудничать с новым владельцем. А относительно Паничева в документах не было ни слова. В этом Виктор, распорядившийся подготовить себе новую распечатку предложений концерна, убедился с неожиданно болезненным разочарованием. Неужели в этом «Interdrink» работают полные идиоты? У него же опыт, образование, связи. Все, что нужно успешному топ-менеджеру. А у Андрея – только понты!
От ненависти к Захарову, от необходимости ее скрывать, от нетерпения у Виктора прыгало давление, болело сердце, в руках то и дело хрустели бокалы, карандаши.
И вот до цели осталось меньше, чем шаг.
Какие странные вопросы теперь появились. Где Захаров будет жить? На чем ездить?
– Виктор Васильевич, вы просили напомнить, что через сорок минут у вас обед в ресторане «Мосты», – раздался в аппарате селекторной связи звонкий голос секретарши.
О таких мероприятиях надо напоминать.
Слишком легко измученному колоссальными нагрузками мозгу освободиться от источника негативных эмоций. Забыть, переключиться на другие вопросы…
Когда нужные люди дали понять Виктору, что хотят отобедать в этом местечке с неплохой кухней, у Паничева чуть челюсть не упала. Место популярное, там кого угодно можно встретить. А как же целесообразность не афишировать сговор по крайней мере до начала реализации плана? Нужные люди воззрились на него с таким изумлением, как будто бы перед ними стояла шлюха, рассуждающая о своей девственности.
– Спасибо, Оленька. Попросите, чтобы машина подъехала, – тихо сказал Виктор.
Документы. Таблетка валидола. Успокоительные таблетки в кармане пиджака. Кажется, теперь он полностью готов к встрече…
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9