Глава 7
День Карла Фаберже самым пресквернейшим образом был омрачен разговором с сыскной полицией. Ювелиру пришлось долго пояснять по случаю, начинавшемуся вполне безвинно, но оказавшемуся впоследствии на редкость неприятным.
А дело обстояло так. Ранним утром в магазине на Большой Морской появился хорошо одетый господин. В роскошной енотовой шубе, солидный, сразу делалось понятно: не анархист, не бомбист (упаси боже!), а достойнейший богатый покупатель. Приказчики бросились показывать ему изделия. Господин выбрал много вещей, но оказалось, что денег для расчета при нем находится недостаточно. Он дал триста рублей, пообещал принести вскорости еще полторы тысячи. Оставил в магазине слугу, забрал шкатулки с изделиями и исчез. По прошествии нескольких часов приказчики не могли уже более не обращать внимания на исходивший от слуги тяжелый дух. А когда вдобавок заприметили грязную шею да черные ногти неприятного малого, заподозрили неладное и дали знать в полицию. «Слуга» с перепугу сразу же во всем сыскным сознался. И поведал, что был нанят за три рубля, переоделся в приготовленное для него форменное платье, после чего прошествовал вслед за «господином» в магазин. Работы постоянной не имеет, нанимается в сезон грузчиком, а когда нет на рынке нужды в переноске товаров, и вовсе христарадничает…
Настроение у Карла в связи со злополучной кражей было ужаснейшим. Закончив диктовать полицейским про украденные изделия, Фаберже выбранил приказчиков, пригрозил лишить их жалованья и направился в свой кабинет.
Многочисленные дела фирмы требовали безотлагательного внимания…
Он попытался заняться письмами, поступившими из отделений, открытых в Москве, Одессе и Лондоне. Особенно тревожил Лондон. Там решительнейшим образом требовали ставить на изделия местное клеймо. Но как ставить? Изделия ведь выпускаются и небольшие, и очень хрупкие, даже свой знак не на каждой вещи оставить можно.
Но потом мысли все равно вернулись к ловкому мошеннику.
Найдут подлеца? Или ускользнет, останется безнаказанным?
«Не столько из-за убытков расстройство, – вздохнул Карл, откладывая бумаги. – Какая брошь красивая пропала с алмазами! И золоченый флакон для духов, и бонбоньерка, расписанная эмалями. Такие изделия – и в недобрых руках, вот что обидно!»
Он удивился, завидев входящего в кабинет Франсуа Бирбаума, главного художника фирмы.
Всегда со щегольской бабочкой, в белоснежнейшей сорочке, с аккуратно причесанными волосами, при знакомстве Бирбаум произвел скорее неприятное впечатление своим излишним уж фатовством. Но скоро прекрасная работа нового художника на фирме позволила со спокойным сердцем доверять ему всю художественную часть. Черные блестящие глаза Бирбаума, казалось, разом видели сотни будущих изделий, и для простоватого московского клиента, и для привередливого лондонского. Художник всегда справлялся с делами сам, и если он пришел, означать такой визит может только одно – новые неприятности.
– А, опять?! – воскликнул Карл, посмотрев на эскизы, которые Франсуа выложил перед ним на стол. – Да закончится это когда-нибудь или нет?!
Рисунки, выполненные неумелой рукой императрицы Александры Федоровны, выглядели нелепо. Ни один мастер по ним не смог бы точно понять ни внешний вид изготавливаемого изделия, ни материалы, надлежащие использовать в работе. Вдобавок императрица всегда считала необходимым выполнить смету расходов и указать окончательную цену, которую фирма получит за исполнение заказа. За эту сумму – Карл быстро провел в уме необходимые вычисления – в лучшем случае можно изготовить только застежку эмалированной заколки с алмазами-кабошонами. И то если речь идет о золоте. А коли платина – по рисункам императрицы понять материал сложно, – то и застежки даже не выполнить.
– Поступим как обычно, – он взял перо и стал переправлять эскиз. – Идею возьмем за основу, исполним в обычной нашей изящной манере. Ежели у Александры Федоровны замечания возникнут, попросим извинить, скажем, что ее рисунок утеряли.
– А сумма? – нервно поинтересовался Бирбаум.
– По воле императрицы.
– Так в убыток же! – возмутился художник, раздраженно подергивая усы. – Ох, господин Фаберже, убыток же будет!
Карл грустно улыбнулся, представив, что сказал бы Франсуа, доведайся он о недавних фокусах Кабинета министров.
Большинство заказов поступало именно через Кабинет. Сервизы, часы, табакерки и портсигары, рамы для фотографических карточек, запонки, булавки для галстуков… Всего и не перечислить! Подарков от имени государя преподносится великое множество, роскошных и скромных, иностранным послам и родственникам. Всем этим Кабинет ведает и расчет осуществляет. И вот стало вдруг так выходить, что перестали нравиться эскизы от поставщика высочайшего двора, то один рисунок Фаберже отклонят, то другой. Что же придумали хитрецы?! Не сгодившиеся якобы эскизы стали на менее известные фирмы передавать, чтобы по ним другие мастерские работы делали. Конечно, так дешевле выходит, если фирма своих художников не держит. А может, и не дешевизны Кабинет ищет. Внешне-то подарок – как от Фаберже для тех, кто тонкостей ювелирного дела не знает. Может, и воруют, а разницу в ценах себе оставляют, кто же признается… Но жалобы подавать теперь не время. Война, государь в заботах, армия и флот терпят одно сокрушительное поражение за другим.
Боже, царя возьми!
Нам он не нужен,
В лоб он контужен японцами!
Карл поморщился от этой грянувшей в сознании паскудной песни. Так горланила толпа студентов, проходивших по Большой Морской. Примечательно, что среди распевавших была замечена даже одна барышня с остриженными волосами. Но мало того, что переложили на гнуснейший манер «Боже, царя храни». Газеты приносили и более печальные вести. Эти анархисты, оказывается, не таясь шлют в Японию телеграммы, выражающие радость от поражения русских войск! Откуда взялось только непонятное это бунтарство в молодых людях…
– Карл Густавович, – Франсуа робко кашлянул в кулак. – И еще одна новость у меня, не ведаю, как и сказать… Дали нам знать, что к Страстной неделе обычные подарки для вдовствующей императрицы Марии Федоровны и для императрицы Александры Федоровны представить следует.
Потом.
Решение не предлагать императору пасхальные яйца, пока идет война, является верным. В казне-то пусто, хоть шаром покати.
Но все мысли об этом потом.
Не теперь.
Воля государя – получить изделия. До Страстной недели всего ничего. Что же делать?! Придворный поставщик обязан выполнять все пожелания двора!
– В работе у нас что-нибудь имеется? – Карл мигом вскочил со стула и заметался по кабинету. – Вигстрем, помнится, говорил о дивном сюрпризе?
Художник лишь развел руками:
– Говорить-то говорил, но не готов тот павлин. И не скоро готов будет. В мастерской еще только модель в натуральный размер, механизм выявляется. А там меньшую копию станут делать. Увы, Карл Густавович, Вигстрем – не Перчин.
Из груди Карла вырвался горький вздох. Бирбаум прав, таких гениев, как Михаил Перчин, не было и больше не будет. Талантливейший человек! А ведь из крестьян, малограмотный, на фирму пришел как подмастерье. Он мог работать без сна неделями. Он выполнял все так тонко и изящно, как, казалось, выполнить невозможно. Все лучшее, что сделано на фирме «Фаберже», – заслуга Михаила. Императорские пасхальные яйца, изготовленные Перчиным, уникальны. И «Транссибирский экспресс» с сюрпризом в виде поезда, и «Память Азова», где обнаруживается копия корабля, на котором нынешний государь совершал путешествие. А какие они разные! Нежное «Весенние цветы», корзина всамделишных подснежников, и роскошное «Коронационное» яйцо, с золотой каретой, точь-в-точь как та, в которой император и императрица ехали на коронацию. Память человеческая может не сохранить мельчайших прожилок листа или очертаний откидной подножки кареты. Только работы Перчина обо всем помнят, ни одной упущенной детали, совершенство! Конечно же, ювелиру с таким талантом сразу же было предложено возглавить мастерскую. При визитах к нему сердце невольно болезненно сжималось: мастер выглядел хуже любого подмастерья. И у тех рабочий день долог, с семи утра и до одиннадцати ночи. А Михаил и вовсе сутками не выходил из-за верстака. И так любил красоту камней и металлов, что более ничего его уже не интересовало.
Камни, камни… К ним в плен попасть просто. А вырваться – трудно, у Михаила, во всяком случае, не вышло. Надежды на то, что Перчину удастся выйти из дома для умалишенных, не оправдались, два года назад его схоронили. Новый мастер Вигстрем, любимый ученик Перчина, очень талантлив. Но Михаил не просто обладал талантом, он был гениален…
– Перчина не воротишь, – тихо сказал Франсуа, и Карл снова поразился способности художника угадывать свои мысли, даже если не касаются они эскизов. – Перчина не воротишь, а Страстная неделя близится. А что, если… Карл Густавович, великий князь Алексей Александрович ведь заказ свой, те два яйца, не требует. И задатка не вносил, я уточнял.
Кровь прихлынула к лицу Фаберже. Тот заказ… В мастерских, стало быть, решили – князь Алексей готовит сюрприз для своей фаворитки Элизы Баллетта. Он и правда покупал для балерины и бокалы горного хрусталя, и роскошные колье. Но к тем яйцам, богатым, причудливым, князь не имеет ровным счетом никакого отношения. Хотя догадки, возникшие в мастерских, понять можно. Сквозь горный хрусталь виднеется темно-красная занавесь с золотыми кистями. И стоит лишь повернуть крошечный ключик в золоченой подставке яйца, занавесь раздвигается, и на сцене дивная золотая балерина кружится в фуэте. Яйцо это – ода Матильде…
Второе же, эскиз которого появился в том же пьяном дурмане, – дань чувствам, которые вызвала эта необыкновенная женщина. Яйцо, покрытое опалесцирующей розовой эмалью, как купол, венчает взмывающие с подставки колонны из светло-зеленого бонвенита. Увиты колонны золотыми гирляндами, а внутри храма на розовом эмалевом алтаре воркуют золоченые голубки.
Матильда… От воспоминаний о жаркой черноте глаз ее захлестывает душу теплая волна нежности…
– Карл Густавович! – художник энергично встряхнул Фаберже за плечо. – Я вот что подумал. А что, если то яйцо, с колоннами, императору представить? Горный хрусталь с балериной, конечно, не подойдет. Перчин на славу постарался, но сюрприз такой императрице вряд ли по нраву придется, не надо ей о Кшесинской напоминать. А вот с колоннами – можно. Я вот тут уже кое-что набросал, взгляните.
– Четыре грации на подставке? – поморщился Карл. Если бы только художник знал, как больно, когда чувств твоих касается чужая рука! – И вверху, на яйце-куполе, купидон?! Да что же это выходит? Грезы юной девы, а не царский подарок!
– Это не грации, а дочери императора, – в голосе Бирбаума явно слышалась обида. – И это не купидон, а наследник. Императору и императрице понравится.
Вздохнув, Карл кивнул. Все равно выбирать-то не из чего. Доработать яйцо в мастерских успеют. А изготовить новое – нет…
* * *
Совещание проходило, как всегда, невыносимо скучно. Андрей Захаров в сто пятьдесят первый раз осмотрел зал для переговоров, куда еженедельно приглашались все руководители отделов. Мысленно отметил, что директора отдела по корпоративным финансам можно было бы разик… Девушка симпатичная, умненькая, и если бы не его четкий принцип не гадить там, где работаешь, у них имелся бы шанс завалиться в койку.
А больше думать было особо не о чем. Регулярные отчеты, предоставляемые отделами, позволяют более чем подробно представить, как обстоят дела в компании «Pan Zahar Group». Так что все эти совещания скорее имеют больше практической пользы для подчиненных, чем для руководства. Руководству ситуация уже ясна. Директора отделов четкую картину увидят лишь после взаимного обмена информацией.
– В плане маркетинговых мероприятий на первый квартал запланировано…
Андрей слушал руководителя пиар-отдела и невольно нахмурился. С каким вдохновением он прежде участвовал в продвижении бренда! Сам писал сценарии рекламных роликов, придумывал слоганы, выбирал моделей, художников, фотографов. А сейчас – как отрезало. Перегорел. С менталитетом людишек, отвечающих на телевидении за морально-этическую цензуру, никакой креатив не покатит. Сколько денег угрохано на съемки рекламы сока экстракачества! Яхта, итальянский пейзаж, потрясающе красивые модели, известный европейский режиссер. Ничего пошлого в ролике не было, загорелые полуобнаженные тела, страсть во взоре моделей. Да, смотрели друг на друга девка с парнем так, что никаких сомнений в их желаниях не возникало. Но это же актерское мастерство, эстетика, а не вульгарность, не порнография, даже не эротика! А как еще добиться хороших продаж? Игра на основном инстинкте – самый быстрый путь. Впрочем, разве этим козлам из какой-то там комиссии что-нибудь докажешь…
– Когда стоимость компании составит 150—200 миллионов долларов, можно будет подумать о реализации 20—25 процентов акций. Но на первоначальном этапе следует ограничиться private placement – либо для небольшой группы инвесторов, либо одному инвестору.
«Она точно умненькая, – удовлетворенно прокомментировал Андрей начало доклада директора отдела по корпоративным финансам. – Таких даже трахать не хочется, просто радует, что есть девочки, у которых с головой все в порядке. Интересно, она просекает, что в перспективе мы готовимся к продаже бизнеса? Что выпуск облигаций, а затем акций – последовательные шаги в этом направлении? Должна, наверное, просекать, судя по всему, котелок у нее нормально варит…»
Перспективы продажи компании вызывали у Андрея лишь одно опасение – удастся ли получить хорошую цену. Это удел всех мелких и средних предприятий, специализирующихся на производстве напитков и продуктов, – сдаться под натиском транснациональных корпораций, не сегодня, так завтра. Лет через пять на рынке останется всего несколько крупных мощных игроков, которые съедят те компании, которые им приглянутся, и отшвырнут подыхать тех, кто им не нужен. Серьезно и долго конкурировать с транснациональными корпорациями невозможно. Да в общем, и особого желания, наверное, не возникает. Российский потребитель – существо крайне неблагодарное. Казалось бы, колоссальные информационные потоки уже который год промывают его мозги в правильном направлении – что надо поддерживать своего производителя. Тем не менее при аналогичном качестве и цене между отечественным и импортным товаром он в большинстве случаев по-прежнему выбирает зарубежный. Так что пусть не удивляется, если вдруг родственник в пригорском колхозе останется без работы, если последуют сокращения на заводе, в кафе-барах компании. Да вообще все может обвалиться – иногда не очень крупного производителя приобретают лишь для того, чтобы устранить конкурента. Но это, в общем, естественный процесс. У бизнеса есть своя расцветающая весна, жаркое лето, яркая сочная осень. А потом наступает зима, смерть…
Андрей посмотрел на сидящего рядом Виктора и украдкой ему подмигнул. Тот тоже, по лицу было заметно, очень скучал.
«Через пару лет замутим новую тему, – мысленно пообещал Захаров компаньону. – Интересно, чья возьмет? Я предлагаю лезть на рынок сырьевых ресурсов, тебе кажется перспективной недвижимость. Кто выиграет? Мы по-прежнему будем работать вместе?»
Виктор улыбнулся, открыл лежащий в папке с документами «Форбс», ткнул «Паркером» в рейтинг миллиардеров. Вроде как очерчивая перспективы.
«А кто не хотел продавать наши магазины электроники и начинать заниматься производством? – мстительно напомнил Захаров. – Если бы мы вовремя не переориентировались, для тебя и миллион был бы заветной целью».
Компаньон в этом телепатическом поединке в долгу не остался, потер пальцы. Да, на первоначальном этапе его стартовый капитал был больше, тут не поспоришь.
Андрей пересчитал не выступавших еще с докладами директоров – их оставалось двое, юридического отдела и отдела по продажам. Долгая песня, особенно информация о продажах. А «Форбса», как у Вити, у него, кажется, нет.
Журнала в папке с документами и правда не было. Зато в ней обнаружился подготовленный Аллой пресс-релиз.
«Ну, хоть какое-то времяпрепровождение, – подумал Захаров, просматривая новости. – Бля, надо сказать секретарше, чтобы не ставила криминальную хронику. У меня крыша едет от такой информации! А еще говорят, что мы с Витьком – злые капиталисты. Если мы злые, то как называть тех убогих, которые человека пожарили на Вечном огне! А с моего любимого памятника у московского завода плавленых сырков уперли громаднейший сырок „Дружба“. Скоты, кому он мешал? К нему же молодожены любили приезжать, детишки фотографировались! А вот это… это… Хм…»
«Как сообщает газета „БизнесЪ“, в Москве на аукционе будет выставлен на продажу уникальный экспонат – яйцо, изготовленное на известной фирме „Фаберже“. Стартовая цена лота – 1 млн долларов. Это первый случай продажи ювелирного изделия такого уровня в России».
Андрей три раза перечитал заметку. Сосредоточиться мешали уже замелькавшие перед глазами заголовки: «Захаров и Паничев хотят переплюнуть Вексельберга?» И панорама залов Оружейной палаты. Там наверняка найдется место для изящной вещицы. Самым примечательным в которой будет, разумеется, табличка: «В дар от компании „Pan Zahar Group“.»
Вытащив листок, Андрей незаметно ткнул Виктора в бок. Тот пару секунд внимательно смотрел в бумагу, а потом отрицательно покачал головой.
«Основные фонды обесцениваются, бренд дорожает», – мысленно выпалил Андрей.
«Наши расходы на продвижение бренда превышают прибыль. Мы держимся на плаву за счет кредитов», – явно хотели сказать поджавшиеся губы компаньона.
«Это уникальный пиар-ход!»
«Нам рассчитываться по налогам!»
«Мы сделаем это!»
«Никогда…»
* * *
В четыре часа семнадцать минут утра Наталья Писаренко закончила работу над экспертизой. Занявшую – судмедэксперт пролистала вордовские странички – пятнадцать листов. Вот «счастье» привалило – труп с множественными ножевыми ранениями вкупе со следователем, пытливо интересующимся, не мог ли потерпевший сам себя вот так отчаянно нашинковать в капусту.
– Ненавижу, – пробормотала она, выключая компьютер, – за очень редким исключением всех следователей ненавижу самой лютой ненавистью. А исключение лишь подтверждает правило. Правило у этих ребят простое – только бы не «глухарь»! А еще лучше – самоубийство или несчастный случай. Тьфу на них!
Ей очень хотелось поскорее забраться в постель и поспать хотя бы пару часов. К девяти утра ведь как штык надо быть на работе. Но, вспомнив, что вроде как поутру накрашенное лицо еще до сих пор не умыто, Наталья отправилась в ванную.
Жаль, что нельзя смывать макияж, не глядя в зеркало.
Лицо красивое, гладкое. К пятидесяти можно стать бабушкой, но не выглядеть расплывшейся старушкой, на коже ни морщинки! Но это генетика, а не образ жизни. С еженощными бдениями за компьютером, минимум пачкой выкуренных сигарет и вечными нервами даже моложавая внешность превращается черт знает во что.
Жалко эти красные воспаленные глаза, тусклую серую кожу. Впрочем, откуда в морге свежий воздух? От компьютера тоже не морским бризом веет. Про подвал, куда спускают сотни подлежащих захоронению за госсчет трупов (в холодильнике столько тел не поместится), лучше вообще не вспоминать, реальные декорации для фильма ужасов. А отпуск… Наталья принялась считать, сколько лет не получалось отдохнуть. Три года? Или четыре? Похоже, все пять…
Задумавшись, она машинально открыла шкафчик с бритвенными принадлежностями мужа. Осознала, что это не место для ее косметического молочка, но дверцу захлопывать не стала. Рядом с пеной для бритья стояла оранжевая коробочка любимых «Dune» от Dior.
– Только мужчины могут так надежно прятать подарки, – усмехнулась она. – Духи очень кстати, мой флакон почти пустой. Но… до дня рождения вроде еще далеко…
«Новый год», – выстрелила мысль. Выстрелила и почти убила. Новый год – жуткое страшное стихийное бедствие. Крошить оливье, жарить курицу, покупать подарки, поздравлять знакомых, смотреть в телевизор. Это занимает уйму времени! А у преступников ни выходных, ни праздников не бывает. Надо вскрывать, надо оформлять – и дань милым праздничным традициям, которую не отдавать нельзя, обрушивает такую лавину работы, что о ней даже думать страшно.
– Лучше бы вообще не было этих праздников, – вздохнула Наталья, закрывая шкафчик. – Хорошо еще, что муж – тоже судебный медик. И не будет от меня требовать на Новый год очень уж шикарно сервированной поляны.
Полчаса она вертелась в постели, пытаясь уснуть. Но приближающаяся новогодняя катастрофа разбудила целый рой вопросов. Почему у судебных медиков такая ненормальная нагрузка? Никто же не отказывается работать, в эту сферу случайные люди если и попадают, то надолго не задерживаются. В судебной медицине остаются лишь те, кто любит эту работу. Но – с утра до вечера, ни выходных, ни проходных. Еще и деньги на молоко не выплачивают. Не в копейках этих дело, а в принципе! В отсутствии уважения!
– Все через одно место делается, – заворчала Наталья, поднимаясь с постели.
Она взяла со столика заколку, убрала непослушные рыжие волосы. И подошла к мольберту с неоконченным рисунком.
Заснеженный лес, но не мрачный, нарядный. В сугробах прячется избушка, сложенная из светлых бревен. Домик простой, незамысловатый. Ярко горят окна. Наверное, за ними можно увидеть большую дружную семью, наслаждающуюся неспешным ужином. Время для близких, время с близкими. Казалось бы, что еще нужно для счастья? Но к счастью тоже надо привыкать. Работы много, она непростая. Однако если вдруг порой и удается вырваться из Москвы, то расслабиться, забыться, наслаждаться отдыхом уже не получается. Все мысли о том, что у ребят завал. Что у начальника появились срочные вопросы. Что…
«Домик, домик. Я придумала тебя красивым и спокойным. Я уже почти тебя нарисовала. Может, ты существуешь? И тепло, и покой тоже где-то есть?» – подумала Наталья, отходя на пару шагов назад, чтобы понять, как легли краски. Вроде бы свободное пространство комнаты вдруг несильно толкнуло ее в спину…
– Доброе утро, мой любимый Шишкин, – муж нежно коснулся щеки поцелуем. – А я не звонил, думал, ты спишь.
– Поспишь тут. – Наталья промыла кисть, закрыла баночки с красками. – Ты тоже не ложился, судя по лицу. Как дежурство, часто дергали?
– Как всегда. Суицид, скоропостижка, а под утро еще, похоже, и убийство. Падение с высоты. Сама знаешь, сколько повреждений, пока все следователю продиктуешь… И чего этого мужика на крышу понесло? Одет прилично, запаха спиртного нет. Документы при нем были, удостоверение, он работал инструктором в фитнес-центре «Pan Zahar Group».
– Как ты сказал?
– Ой, ну помнишь рекламу – «Наш квас для вас»? Компания по производству безалкогольных напитков.
– Помню. Ролики эти рекламные, забыла бы, а не получится, – пробормотала Наталья и посмотрела на часы.
Семь утра. В принципе, уже можно звонить следователю Владимиру Седову…
* * *
– Товарищ участковый, вы пишите, пишите. Ходют ко мне по ночам инопланетяне. Зеленые. Написали?
Мишка согласно закивал головой.
– Черным по белому. К гражданке Псих… То есть к гражданке Ивановой Алевтине Петровне, 1930 года рождения, прописанной по адресу Каширское шоссе, д. 8, кв. 45, по ночам ходят инопланетяне. Запротоколировано.
Старушка, пожевав губами, пододвинула стул поближе к участковому и зашептала:
– Это соседка моя, Зинка, в контакт с ними вошла. И ночью их через свой балкон ко мне засылает. Чтобы забрали меня пришельцы эти зеленые. Для опытов своих. А Зинка на мою жилплощадь зарится. Квартира 46, Зинаида Васильевна Павлова. Пишите, пишите.
Закатив глаза к потолку, Мишка послушно поскрипел ручкой. Потом долго выяснял, нет ли у бабушенции других жалоб. Прекратили ли ей отравлять воду, текущую из крана? Не посылают ли через радиоточку зомбирующих сигналов? А то мало ли что! Надо все время не терять бдительности! Кругом коварные враги!
– Спасибо, касатик, – старушка вдруг подскочила и страстно обслюнявила Мишкину щеку. – Какой заботливый ты милицанэ-эр!
«Как же его перекосило, бедного, – посочувствовал приятелю оперативник Паша. Глянул на часы и испугался: – Да я через полчаса уже должен обеспечить привод на допрос, а Мишка тут ерундой занимается!»
– С инопланетянами мы разберемся. Ишь, шустрые какие, через балкон! Идите с богом, – он скосил глаза в бумагу, – Алевтина Петровна, и не переживайте. И на инопланетян, и на соседку управа найдется!
Выпроводив бабушку за дверь, Миша упал на стул и с чувством выполненного долга утер лоб.
– Достала…
Паша очень торопился. Но удержаться от комментария было выше его сил:
– А чего ты с ней разговаривал столько времени! Она же ненормальная! Если ее на учет еще не поставили, дай знать куда следует, и будешь иметь полное законное право посылать ее с инопланетянами подальше.
– Самый умный нашелся! – хмыкнул участковый. – Да состоит она на учете. Но у нее же активная жизненная позиция. Мы ее заворачиваем – она к начальству. Нам втык – почему, оборотни в погонах, не реагируете на обращения граждан? Честно говоря, надоело уже объяснять, что эта бабушка с приветом. Вот с ней побеседуешь, про инопланетян запишешь, – вздрогнув, Миша схватил лежавший перед ним лист, скомкал и зашвырнул в урну. – Еще и как целоваться, пытается вспомнить, бр-р… Так вот, с ней поговоришь – полгода покоя. Это был психотерапевтический сеанс. Ладно, проехали. Что там у тебя?
– Ну ты прямо Фрейд участковый! А дело такое. Помнишь ли ты, – Паша достал из кармана джинсов блокнот, зашелестел страничками, – некую Анастасию Тельцову? У следователя, с которым наше УВД работает, вроде как появилась версия, что за «его» труп, возможно, стоит благодарить поклонника этой самой Тельцовой. Там долгая схема, не буду тебя грузить подробностями. В общем, Анастасия Тельцова. Помнишь такую? И, если можно, давай живее, опаздываю.
Мишка сочувственно вздохнул:
– А тут быстрее не получится.
– Чего так?
– Да проституткой она была. Так что общение с мужчинами, сам понимаешь, более чем активное. Но кое-какие концы, я думаю, отыскать можно. Уголовное дело не возбуждали, там чистое самоубийство, никаких подозрений. Но выяснилось, что у Тельцовой был ВИЧ. Именно по этой причине она снотворного и наглоталась. Клиентов ее выявлять пытались, чтобы установить, не наградила ли она кого-нибудь «подарочком». Ты узнай у следователя, который проверку проводил, чем там дело закончилось.
Паша пометил в блокноте фамилию и вздохнул. Не везет Седову с этим делом, катастрофически не везет. С какой стороны ни сунется – один облом за другим. И вот опять… Это ж сколько мужиков и правда проходит через проститутку? Множество… Пока Седов выяснит, была ли у кого-нибудь серьезная любовь-морковь с Тельцовой, пока прикинет, кто из них решил отомстить Захарову… Но при чем тут миллионер, если у женщины был ВИЧ? Она действительно покончила с собой из-за болезни, а не из-за неразделенной любви? Или она сначала домогалась Захарова, а уже потом, выяснив про ВИЧ, решилась на самоубийство? Предположения, вопросы, нестыковки…
– Слушай, может, у этой Тельцовой отец или постоянный любовник был? – с надеждой поинтересовался оперативник. – А ВИЧ когда выявили? На вскрытии? Или она знала о том, что заражена? Вдруг ее самоубийство все-таки повлияло на наше дело?
За соломинку уцепить не получилось.
– Ну ты даешь – на вскрытии! О том, что инфицирована, Тельцова узнала дней за десять до того, как на тот свет решила отправиться, – участковый сочувственно вздохнул. – Отца вроде нет. В этом районе она квартиру снимала, а когда все случилось, мать ее приезжала, пьяная, неопрятная, алкоголичка, наверное. Ну а насчет постоянного любовника, сам понимаешь. Каждому, кто на участке, свечку держать не будешь…
* * *
Николая Абрамова Седов застал там, где и полагается находиться нормальному следователю, всю ночь составлявшему протокол осмотра места происшествия, – дома. В разговоре по мобильному телефону коллега был не очень-то любезен. Сонно интересовался, почему так срочно надо переговорить, предлагал встретиться на следующий день, напоминал про свое право на законный выходной. Но к приходу Седова Абрамов уже выглядел бодрым и энергичным. Успел сварить кофе и настрогать бутербродов с толстенными ломтями вареной колбасы. Володя, пожав протянутую ладонь, изумленно уставился на тарелку, полную бутербродных монстров. Потом осмотрел кухню, аскетичную и не очень чистую, с мутным окном и порыжевшей от старости занавеской. И решил, что, видимо, семейная жизнь у Абрамова не сложилась.
– Присаживайся! А может, ты чаю хочешь, а не кофе? Мотор как, позволяет? – суетился хозяин, доставая из шкафчика чашки с подозрительным налетом на донышке. – Я сам обычно чай пью, кофе редко. Но сейчас чувствую, что совсем отрубаюсь. Конечно, сейчас все тебе расскажу. Отчего не помочь коллеге.
– Я кофе буду, – буркнул Седов, сразу же догадавшийся, что кроется за радушным гостеприимством. И он не ошибся.
– А у тебя в производстве тоже убийство сотрудника «Pan Zahar Group»? Связь с Малышевским прослеживается? – с деланым равнодушием поинтересовался Николай Абрамов и отхлебнул кофе. – Как продвигается расследование? Подозреваемый установлен? Может, поинтересоваться его алиби на вчерашнюю ночь? Малышевского убили в двадцать три двадцать.
То ли кофе у Абрамова оказался некачественным, то ли варить он его не умел – но пить предложенное пойло было невозможно. Седов отставил чашку, посмотрел на хитренькое лицо коллеги и почти нежно сказал:
– Никак не продвигается. Подозреваемых нет, так что на предмет алиби допрашивать некого. Мотивы «моего» убийства непонятны, есть только версии. И свидетелей не выявлено.
Абрамов помрачнел. По прикушенной губе, гневно шевельнувшимся кустистым бровям, нервно теребящим край клетчатой скатерти пальцам его мысли читались, как в открытой книге.
Вопрос о подследственности ставить пока нельзя. Оснований для того, чтобы «выпихнуть» труп Малышевского со своего округа, не прослеживается. Тут надо бдительности не терять, чтобы соседи «свое» убийство не всучили.
«Явно будет подзуживать начальника, чтобы нам это дело передали, – решил Седов, скептически присматриваясь к бутербродам. Слишком уж огромным, неаппетитным. – Но мой шеф тоже не лыком шит, так что длиться эта бодяга будет долго».
– В двадцать три двадцать пять на пульт дежурному поступил звонок. С сообщением о том, что, видимо, из окна выпал мужчина. Я прибыл на место происшествия чуть позже «Скорой», – начал свой рассказ Николай Абрамов. – Малышевский скончался, не приходя в сознание. Возле подъезда собралась толпа жильцов дома. Судя по первым опросам, Малышевского там раньше никто не видел. На вопрос, не находился ли потерпевший в гостях у жильцов дома, никто положительно пока не ответил. Чердачный замок не взломан, скорее всего, его открывали ключом. Осмотр помещения позволил криминалистам выявить свежие следы присутствия двух человек. Отпечатки обуви одного из них, по предварительной оценке, совпадают с рисунком протектора ботинок потерпевшего.
– А следы борьбы? – перебил Седов.
Абрамов покачал головой.
– Визуально – никаких. На одежде Малышевского предположительно нет загрязнений, образовавшихся от соприкосновения с поверхностями чердака или крыши. Судмедэксперт не установил повреждений, свидетельствующих о том, что Малышевский пытался зацепиться за выступающие предметы для предотвращения падения. То есть, похоже, он тупо стал на край крыши и сиганул вниз. Может, наркоту на вскрытии найдут, у меня других версий нет. Причем похоже, что его действительно никто с крыши не толкал – следы второго человека, спутника или спутницы Малышевского, заканчиваются метра за четыре до края крыши. Но, – Николай постучал пальцем по лбу, – Малышевский состоял на учете в психоневрологическом диспансере. Заболевание легкое, опасности ни для самого потерпевшего, ни для окружающих не представляющее. Однако мало ли что, может, врачи чего-то проглядели или недопоняли. А, да! Еще на крыше пачку презервативов обнаружили. Запечатанную. «Пальцев» криминалист на коробке не нашел. Хотя, конечно, не факт, что эти «резинки» имеют отношение к потерпевшему. А в остальном – полный голяк. С кем Малышевский входил в дом, выходили ли в тот временной промежуток из подъезда посторонние или жильцы – никто ничего не видел. Или видел, но молчит.
– «Дави» жильцов, – посоветовал Седов, машинально наблюдая за релаксирующим на мойке жирным тараканом. – Ключ от двери подъезда – раз, чердачный замок – два. Человек явно готовился и знал, куда шел. И еще. Из мониторингового центра данные запрашивал? Может, на видеокамерах, «пасущих» районы жилых домов, что-то записалось?
– Вряд ли, Володя. Лампочка у подъезда не горела, двор освещен плохо. А насчет жильцов – да, логично. Подъезд оборудован домофоном. И если жильцы отрицают, что впускали неизвестных людей и что никто из незнакомцев вместе с ними в подъезд не входил, то тут два варианта. Или был ключ у Малышевского и его спутника, или кто-то пытается ввести следствие в заблуждение. Блин, этот человек, который был с Малышевским, все карты путает. Без него – замечательная картина самоубийства, разве что записки не хватает. Но под наркотой или в стадии обострения заболевания может быть и не до писанины. А тут следы эти, выясняй, что произошло, толкал или нет; может, доведение до самоубийства или заведомое оставление без помощи. Статей вырисовывается много, а ясности тем не менее никакой. Как будто бы «висяков» у нас мало! По размеру обуви – вроде как сороковой номер – тоже ничего определенно не скажешь, может, мелкий мужчинка, может, высокая женщинка.
– Да брось. – Седов поискал глазами пепельницу, обнаружил на подоконнике замызганное блюдце с одиноким бычком. – Маловероятно, что женщина. С такой лапой, да ты что!
– Не скажи. Недавно я с убийством модели разбирался – у той вообще был сорок первый размер обуви. Я у тебя сигарету стрельну, хорошо? А что там с твоим делом?
Седов коротко рассказал об убийстве Калининой. Потом посоветовал Абрамову связаться с руководительницей службы безопасности «Pan Zahar Group» Жанной Леоновой.
Николай без особого энтузиазма записал ее координаты.
«Рассчитывает дело это кому-нибудь из коллег спихнуть», – решил Володя, с удивлением отмечая: никакой реакции на такое наплевательское отношение Абрамова к работе у него не возникает. Лет пять назад разразился бы лекцией, что никто лучше проводившего осмотр места происшествия следователя дело не расследует. А сейчас – ну еще один недобросовестный сотрудник. Живет, видимо, небогато, значит, по-крупному взяток не берет – и то ладно.
– Когда экспертизы готовы будут, ты мне позвони. – Седов взял со стола свои сигареты и зажигалку. – Или, если раньше что-нибудь выяснишь, тоже информируй.
Абрамов вяло кивнул:
– Ты тоже держи в курсе. Меня или того, кому поручат. Мне, по правде говоря, во всем этом разбираться неохота.
«По крайней мере, он честен в своем равнодушии, – мрачно думал Седов, выходя из подъезда. – Отсутствие лицемерия сегодня становится почти достоинством».
Он сел в «Жигули», не без тревожного ожидания повернул ключ в замке зажигания. Машина пару раз глохла, выражая гневным фырканьем возмущение по поводу мороза, старого аккумулятора и, скорее всего, некачественного топлива в бензобаке. Потом смилостивилась, завелась, погнала через печку жаркий воздух.
Прикидывая, чем заняться, Седов позвонил Паше. Но новости у оперативника оказались, мягко говоря, не самые лучшие. От перспектив выявления связей Анастасии Тельцовой, занимавшейся, как выяснилось, первой древнейшей профессией, у Седова заныли зубы.
«Подъеду к Леоновой, выясню, что там с Малышевским, – решил следователь, выжимая сцепление и включая передачу. – Вдруг действительно хоть как-то удастся продвинуться в расследовании с учетом новой информации».
Он собирался найти в записной книжке телефон Жанны Сергеевны, но сотовый вдруг зазвонил, высвечивая в окошке неизвестный номер.
– Следователь Седов? Я – Света Захарова, вы мне звонили после того, как… Мне уже немного лучше, я первый раз вот выехала в город. Могу, если удобно, к вам во второй половине дня заехать.
«У меня допрос в СИЗО, – подумал Володя и посмотрел на часы. – А вечером еще и совещание у шефа. Но, похоже, жена Захарова сейчас едет в автомобиле, можно попробовать пересечься в городе».
Все удалось устроить наилучшим образом. Салон, куда направлялась девушка, находился всего минутах в двадцати езды от дома Абрамова. И там, судя по заверениям Светы, можно было спокойно побеседовать.
Удачно не застряв в пробке, Седов доехал до старинного особняка со скромной неброской золотой табличкой: «Салон красоты „Светлана“». Нахально припарковался на тротуаре (приткнуть «Жигули» без нарушений ПДД было просто негде) и по расчищенным от снега ступенькам поднялся к входной двери.
Шикарный интерьер, симпатичная приветливая брюнетка за стойкой, любопытные взгляды сидящих в креслах дамочек – от всего этого дорогого бабского мира Седову стало очень неуютно. Но долго смущаться не пришлось – в ту же секунду колокольчик над дверью нежно тренькнул, в салон вошла высокая бледная блондинка, а за ней показался крупный мужчина явно охранного предназначения.
«Хоть какие-то выводы сделала», – одобрительно подумал следователь, увидев бодигарда.
– Толя, жди здесь, – распорядилась девушка, махнув на кресло у столика, заваленного глянцевыми журналами. – Вы и есть Седов? Пойдемте ко мне в кабинет.
– Это правильно, что вы с охранником, – заметил Володя, следуя за девушкой по коридору. – Ой…
Из распахнувшейся вдруг двери вылетело создание с красной ошпаренной физиономией.
– После многих процедур лицо сначала выглядит не очень, – прокомментировала Света, поворачивая ключ в замке кабинета с табличкой «Директор». – Проходите. В шкафу есть вешалки.
Снимать куртку Седову не хотелось. И разговаривать с женой Захарова в этом помещении тоже. Воздух в кабинете, затхлый и вонючий, вызывал лишь одно желание – убраться отсюда поскорее.
Стараясь не морщиться, Седов послушно потянул вниз молнию.
– Ну и вонища! – Света бросилась к окну, потом подошла к своему столу, подтолкнула ногой урну, выдвинула ящик. – Меня здесь долго не было. А привычки эти детдомовские – еду не выбрасывать. Всегда хочу кошкам-собакам объедки вынести и постоянно забываю. Уборщица в стол не заглядывает, конечно!
Ошеломленный, Седов смотрел, как из ящика в урну летят остатки бутербродов, сухарики, печенье.
– Стоп! – Он присел перед мусоркой на корточки. – Подождите, это пирожное. У вас есть целлофановый пакет?
– Но зачем? А файл подойдет?
Седов молча кивнул. И, взяв лист бумаги, ловко затолкал в прозрачную папочку засохший бисквит.
– Я могу попросить, чтобы этот мусор убрали?
– Да. А… откуда у вас это пирожное, не помните? Сами покупали? Кто-то угощал? Может так случиться, что вы скушаете торт, который передал тайный поклонник?
– Тайных поклонников у меня нет. А насчет этого пирожного – не помню, – она пожала плечами, расстегнула бежевую шубку, – совсем из головы вылетело…
После того как кто-то из персонала унес зловонный пакет, жена Захарова честно пыталась отвечать на вопросы. Но любое упоминание имени подруги вызывало у нее то слезы, то растерянное долгое молчание.
«Боль или страх? – засомневался следователь, вытаскивая для рыдающей девушки очередную салфетку из стоящей на столе коробки. – Но чего она боится?.. Неужели все-таки любовный треугольник? А Малышевского устранила как свидетеля или шантажиста?»
– Извините, а какой у вас номер обуви?
Она перестала всхлипывать.
– Тридцать восьмой. Но при чем тут моя обувь? Почему вы ничего не объясняете? – По щекам снова потекли слезы. – И когда Поленьку можно будет забрать? Если не можете найти убийцу, то дайте хоть похоронить по-человечески!
– Надеюсь, скоро вам выдадут тело, – пробормотал Седов, пытаясь оценить размер виднеющихся под столом черных ботинок с острыми, как иглы, каблуками. – К сожалению, судебным медикам требуется время для проведения сложной экспертизы. Постарайтесь отнестись к этому с пониманием. Лучше отложить похороны, чем потом проводить эксгумацию.
– Экс… что?
Володя собирался объяснить, что редко, но возникает потребность в извлечении захороненных останков для проведения дополнительных исследований. Но, посмотрев на покрасневшие глаза Светланы, лишь вздохнул:
– Просто наберитесь терпения. Через пару дней вопрос, я надеюсь, будет решен.