Глава 7

– Живо вставайте! Руки вверх! Никаких резких движений!

Майкл Ньюман на секунду открыл глаза, а потом снова зарылся лицом в подушку. Приснится же такое, русская мафия в собственном номере! Не надо было ужинать вчера острым жареным мясом, которое официант называл смешным сложным словом «шаш-лык». Совершенно очевидно, что мясо не было обезжиренным. Диетологи правы, лишние калории до добра не доводят, вот даже кошмары мучают. Но нет проблем, сейчас дурной сон забудется. А с калориями тоже разобраться легко. В гостинице есть фитнес-центр, надо поработать подольше на тренажерах, и все будет о’кей.

– Вставайте, вам говорю! – громко продолжал кричать во сне представитель русской мафии.

Всему телу вдруг стало как-то прохладно. Майкл пошарил руками по постели, пытаясь отыскать одеяло. Но оно все не находилось.

Тогда он резко сел и, схватившись за ушибленный о высокую спинку кровати затылок, с ужасом осознал: никакой это не сон. В его номере действительно мафия, два неприятных субъекта, причем один из них держит в руках пистолет…

– Money… Деньги вы брать, – испуганно залепетал Майкл, стараясь не смотреть на пистолет. От вида оружия все русские слова забывались мгновенно. – Я вам наличные деньги все дать!

– Гражданин Ньюман, – заговорил мужчина, стоявший ближе к кровати, без оружия. – Вы задержаны по подозрению в убийстве Артура Крылова. Сейчас я попрошу вас пройти с нами. Мы доставим вас в прокуратуру для дачи показаний, и все дальнейшие вопросы вы будете решать уже со следователем.

От осознания того, что в номер ворвалась не мафия, а русская полиция, Майклу сразу же стало легче.

– Вы меня брать, потому что я убивать? – снисходительно улыбнулся он. – Но я вам сейчас объяснить!

– Следователю все объясните! Одевайтесь, живо! – прикрикнул полицейский с пистолетом.

– Я должен принять душ, – заявил Майкл, вставая с постели. – Потом звонить в посольство и выпить мои витамины. Вы ждать, пока я быть готов.

Он взял стоявший на столике яркий флакон, намереваясь проглотить пару таблеток. И его запястье сразу же пережала крепкая ладонь полицейского.

– Давайте сюда витамины ваши, мы их с собой заберем, – угрожающе произнес мужчина. – Насчет звонков распоряжений не было, следователь разрешит – позвоните. А если не позволит – на нет и суда нет.

О, как хотелось сказать этим русским все, что он о них думает!

Как это суда нет? Его сейчас куда-то заберут, и предъявят обвинение, и даже суда не будет?! Но это же нарушение прав человека! Должен быть суд. И адвокат! И почему нельзя принять душ и выпить витамины?!

Но по мрачным лицам полицейских Майкл понял: лучше теперь натянуть джинсы и свитер и отправиться с этими русскими. Все равно им ничего не докажешь. Может, хоть комиссар полиции окажется не таким тупым грубым медведем, как эти его подчиненные.

«My wife was right when she told me not to go to Russia. The police is accusing me of this journalist’s murder. Such assholes!» – сокрушался Майкл, доставая из шкафа чистую одежду.

Гражданин Соединенных Штатов Америки Майкл Кристофер Ньюман «кололся» плохо. То есть он вообще в принципе не «кололся». По сути дела пояснения давать отказывался, только твердил, как попугай:

– Я хотеть звонить в посольство! Я хотеть адвокат, и я хотеть мои витамины!

Но следователь Гаврилов по поводу строптивости американца особо не переживал. «Допрос только начался, посмотрим, что ты, голуба, через пару часов запоешь, – удовлетворенно подумал он, вытаскивая из пачки сигарету. – А если не запоешь, то получишь возможность подумать над моими вопросами в камере. Витамины твои я сейчас на экспертизу отправлю. А вдруг ты понял, что не отвертишься от обвинений, и сам травануться решил. Нет, голуба, не на такого наивного ты нарвался».

– Я просить вас не курить, – нервно прокомментировал Майкл поплывшие по кабинету клубы сизого дымка. – Это есть тоже нарушение моих прав! Если вы хотеть умирать от рак – это ваше дело. А я не хотеть умирать от рак, и я не хотеть дышать ваш никотин.

Хмыкнув, Валентин Николаевич встал из-за стола, подошел к окну и открыл форточку.

– Нежные мы какие, – добродушно пробормотал следователь.

Ему хотелось петь и плясать от радости. Он даже не ожидал, что операция по задержанию американца пройдет так быстро и успешно. В объявлении, принесенном вчера бдительной старушкой, был указан мобильный номер российского сотового оператора. Как оказалось, sim-карту приобрел гражданин Соединенных Штатов Америки Майкл Кристофер Ньюман. По данным, поступившим на запрос из Пулкова, выходило, что гражданин Ньюман прибыл в Санкт-Петербург из Детройта больше трех месяцев назад. А информация, предоставленная управлением, занимающимся временной регистрацией иностранных граждан, и вовсе обнадежила: Майкл Ньюман продолжает проживать в гостинице «Бедные люди». Стоимость номера в которой, кстати говоря, по-настоящему бедным людям совсем не по карману.

Расстраивало же следователя Гаврилова лишь одно обстоятельство. Ему пришлось всю ночь провести в прокуратуре, и это не позволило выпить хотя бы сто граммов.

«А может, прямо сейчас его в СИЗО отправить? – прикидывал Валентин Николаевич, рассматривая загорелое расстроенное лицо подозреваемого. – Его в камеру, а самому домой, „чекушечка“ давно ждет…»

– Хорошо, я вам все рассказать, – выпалил вдруг американец и неискренне улыбнулся. – Я вам все рассказать, потому что я не убивать. Вы меня слушать и потом отпускать, о’кей?

– Насчет отпускать – это мы еще посмотрим, – осадил гражданина США следователь, включая кряхтящий от старости компьютер. – Итак, давайте обо всем по порядку. С какой целью вы прибыли на территорию Российской Федерации?

Цель у Майкла, как оказалось, была очень амбициозная. Разыскать рукопись романа «Атеизм», написанного великим писателем Федором Достоевским. Разыскать и передать в музей, причем именно российский. Поступок особенно благородный с учетом того, что предки г-на Ньюмана по линии матери были вынуждены бежать из России от большевиков. Майкл Ньюман не сомневался: родственники правильно сделали, что бежали, – их расстреляли бы в 37-м, а если бы не расстреляли, то убили бы во время Великой Отечественной войны. Победу в которой, между прочим, одержали именно американцы, спасшие мир от коричневой чумы…

Валентин Николаевич, заполнявший первые графы электронного бланка допроса, с досадой оторвался от компьютера:

– Значит, так, ближе к делу. Давайте не будем сейчас устраивать тут дискуссию, кто ту войну выиграл!

Да, согласился американец. Чего дискутировать, когда и так понятно: войну выиграли США. И вообще, Америка – самая великая страна в мире, потому что только в ней можно зарабатывать столько денег, сколько хочешь, и быть по-настоящему свободным человеком. Его предки, нищие эмигранты, не имеющие практически никаких средств к существованию, в считаные годы стали очень преуспевающими людьми. Благодаря активному труду и, конечно же, президентам и правительствам США, создавшим все условия для экономического процветания своих граждан, сегодня империя Ньюманов включает в себя несколько промышленных предприятий, сеть заправок и парочку супермаркетов. Годовые налоговые отчисления составляют 3,5 процента всех налогов, собираемых в Детройте, есть чем гордиться! Это бизнес уже такого уровня, контроль за которым не отнимает много времени, высокопрофессиональные менеджеры отлично справляются со своими обязанностями. Майкл больше времени проводил в спортзале, чем в офисе. Но от тренировок, отдыха, путешествий и занятий благотворительностью тоже устаешь. Для того чтобы вновь почувствовать вкус к жизни, психоаналитик посоветовал совершить какой-нибудь экстраординарный поступок. И тут на глаза Майклу, любившему побродить по сайтам российских газет, попалась статья про неизвестный роман Достоевского. И он, вспомнив о своих русских корнях, загорелся благородной идеей найти роман. Его супруга, конечно, отличная женщина, хорошая мать и надежный друг. Но она совершенно не понимала, зачем нужно ехать в Россию, искать какую-то рукопись, да еще и не получить прибыль за счет ее продажи, а просто отдать в музей. Впрочем, вторая половина не возражала против странной поездки мужа. В самой лучшей свободной стране даже супруги никогда не ущемляют прав друг друга. Майкл забронировал через Интернет номер в гостинице «Бедные люди», которая, как обещал сайт отеля, позволит почувствовать незабываемую атмосферу романов Достоевского. Купил билет на самолет, собрал вещи. Нет, он не думал, что в России все завалено снегом, а по улицам бродят медведи. Но предвкушал незабываемые, непредсказуемые приключения…

– Итак, я пишу, – перебил Валентин Николаевич американца: – «В Российскую Федерацию прибыл с целью разыскать рукопись романа Ф.М. Достоевского „Атеизм“ и передать ее в российский музей». Все правильно?

Американец обрадованно кивнул:

– Да-да, передать!

– Вы встречались с Артуром Крыловым? – поинтересовался следователь, внимательно наблюдая за глазами своего собеседника.

Если глазки забегают – значит, врет. При воспоминаниях о реальных событиях едва заметные неконтролируемые движения глаз не так динамичны.

– Нет. Я не встречать Артур Крылов, – сокрушенно вздохнул Майкл. – Я хотеть, но я не встречать. Я много раз звонить в редакцию – его там нет, а номер мобильный мне не давать. Я ждать возле офис «Желтая газета», долго ждать. Его нет! Я ходить на яр-мар-ка, потому что Крылов в своем блог писать, что он там бывать. Его нет! А потом его убить. Да, я знать – нехорошо говорить миссис редактор, что я из ФБР, и показывать пропуск на мой завод. Очень нехорошо дверь кабинета открывать и компьютер Крылова пользовать.

– Так вы бизнесмен или взломщик?

– Что есть взлом-щик? Нет, я не взлом-щик, но я купить дома ключ-универсал. Он может открыть любой дверь. Я готовился! Я объявление в газету давать, журналист искать. Я хотел знать, где рукопись, вы меня понимать?

– Понимать, понимать, – повторил Валентин Николаевич, хотя на самом деле ничего он в показаниях «не понимать». За три-то месяца не разыскать человека, зная его имя, фамилию, место работы? Допустим, в Америке, возможно, и не продается пиратских дисков с базами данных. Но можно ведь было с коллегой Крылова познакомиться, какой-нибудь девушкой, или той же сумасшедшей Епифановой, кошкой драной. Американец – мужчина-то видный, говорит, что при деньгах…

– То есть я могу написать в протоколе, что все это время, пока вы находились в России, вы посвящали поискам Артура Крылова? – спросил Валентин Николаевич и замер.

Есть! Забегали глазенки у голубы, хорошо так забегали.

Американец обрадованно закивал:

– Да. Можно так написать. Вы так писать и меня отпускать!

Валентин Николаевич помахал пальцем:

– Нет, голуба, я так писать, но тебя не отпускать. А проверять, понимаешь? А ты все это время будешь сидеть и ждать. Не в гостинице ждать, а в тюрьме. Устраивает такой вариант?

Майкл завздыхал, стал пристально изучать свои ногти.

Поразившись блику, скользнувшему по ногтевой пластине гражданина США, Валентин Николаевич прищурил глаза.

Ну точно! Во дает мужик, ногти лаком накрашены!

«Очень хорошо. Голубая голуба! – обрадовался следователь, с отвращением разглядывая холеные руки. – Я его еще на предмет гомосексуализма сейчас поспрашиваю. А то талдычит мне тут: жена то, жена се. А сам ногти красит. Зачем нормальному мужику таким непотребством заниматься? К „чекушечке“ приложиться – это святое. Но ногти… Не понимаю!»

– Хорошо. Я все сказать. Я любить моя жена. Но когда я приехать сюда и увидеть столько красивых русских женщин… Вы меня понимать? Я часто забывать о рукопись! Да, я любить ваших женщин. Но любить честно и всегда платить. И вам как комиссар полиции надо знать. Ваши девушки хотеть меня убивать! Она что-то налить в виски! Я увидеть и убежать! Но она налить!

В словах американца звучало такое искреннее негодование, что Валентин Николаевич расстроился. Схема предъявления обвинения рушилась на глазах. Еще и продукт качественный, как выясняется, из-за таких, как этот фрукт, пропадает…

Стоящий на столе телефон залился звонкой трелью. И американец снова загундосил:

– Я хотеть звонить в посольство, я иметь право!

Валентин Николаевич слушал дежурного, докладывавшего об обнаружении в парке возле книжной ярмарки тела Алексея Потапенко, и одновременно прикидывал, как поступить. В гостиницу американец вчера вернулся очень поздно. Убийство мальчишки заняло у него много времени? Или у него есть алиби? Впрочем, в любом случае не на ходу же это выяснять. Пусть сидит в камере, так оно надежнее будет…

Спросонья Лике Вронской показалось: ворона. Стучит в окно, требует своего печенья. Но потом она вспомнила, что птица уже сегодня наносила визит, и первый раз это вызвало не раздражение, а жуткий стыд. Увидев безмятежно посапывающего Влада, ворона выдала возмущенное «карр!», и возразить ей, по большому счету, было совершенно нечего. Да, это полное свинство – всю ночь заниматься любовью с малознакомым и к тому же фактически женатым парнем. Но так случилось. В Петербурге слишком холодно для того, чтобы быть одной. В воздухе этого города разлито мучительное безумие. И не надо смеяться над блондинками! Это не самый худший вариант, в лысой голове вообще все мыслительные процессы замораживаются. Если бы можно было остановиться – она бы остановилась, но…

На ворону мысленные Ликины оправдания впечатления не произвели. Поклевав печенья, она негодующе покосилась в сторону постели, в очередной раз прокаркала дурным голосом что-то очень напоминающее «позоррр!». И выпорхнула за окно.

А потом проснулся Влад, и во времени и пространстве все опять взорвалось и перепуталось.

Но ворона сегодня уже приходила. Тогда почему же не спится, хотя, кажется, усталость такая, что даже мысли в голове тяжелые, свинцовые?..

«Телефон разрывается», – осознала наконец Лика.

Она потянулась за мобильником и удивленно уставилась на панель электронных часов, вмонтированных в тумбочку. «15:20» – равнодушно констатировали изумрудные цифры.

– Вот это да, – пробормотала Вронская, отвечая на звонок.

– Лика, Алексея Потапенко убили… Я помню, ты мне рассказывала, что подозреваешь этого парня. Напомни, о чем речь. Может, он что-то не поделил с сообщниками…

Голос судмедэксперта Андрея Соколова звучал так деловито и равнодушно, что смысл сказанного дошел до Лики лишь тогда, когда она рассказала про письмо в издательство.

И сама себя перебила:

– Подожди, как убили? Кто? Я же с ним вчера поговорить хотела!

– Видимо, вчера его и убили. Тело обнаружили сегодня. Я сам на место происшествия не выезжал, я же вроде как в отпуске. Но приятель, который там сейчас работает, говорит, что внешние телесные повреждения незначительны. Кровь носом пошла, ссадины на лице. Но от этого не умирают. Похоже, опять та отрава с блокирантами…

– Вчера? – растерялась Лика. – А в котором часу?

– От одиннадцати до часу, примерно в этот промежуток. Подожди, не отключайся, у меня еще один звонок, повиси на линии.

Несмотря на просьбу Соколова, она отключила сотовый и с ужасом посмотрела на спящего Влада.

Черные волосы разметались по подушке, одеяло до самого носа, на смуглой щеке показались точки щетины.

Нет, нет…

Не мог же он, совершив убийство, прийти сюда и устроить самый нежный мастер-класс Камасутры?

Или мог? Поцелуи со вкусом отчаяния, ненасытная жадность, какое-то непонятно заразное сладострастие… Она ведь так себя никогда не вела. И никогда не чувствовала – такого. К сексу примешалось что-то еще, даже намного сильнее секса… Страх Влада? Его желание убежать от самого себя, забыться? В постели ведь нет «ты» и «я», там только «мы». Убийца исчезает, растворяется, хотя бы на небольшой промежуток времени.

Лика затрясла Влада за плечо:

– Просыпайся. Давай просыпайся!

Он сонно пошевелился.

Какой красивый профиль… Талантливый художник вряд ли бы сумел выдержать такие пропорции: изогнутая пушистая бровка, длинные темные загнутые ресницы, чуть вздернутый нос.

От легкой улыбки лицо певца светлеет.

– Лика! Как мне хорошо, ты даже представить себе не можешь! – Влад сладко потянулся, взбил подушку, а потом зарылся в нее лицом. – Давай валяться. Или тебе куда-то нужно идти?

– А что ты делал вчера утром? – спросила Вронская и замерла. В сердце сильно кольнуло. А потом показалось, что душа, аккуратно заполняющая все тело, мгновенно сжалась в маленький напряженный комок. – Не молчи! Влад, что ты делал вчера утром?!

– Песню сочинял. Честное пионерское! Она называется «Что ж ты, милая, смотришь искоса»! Шучу, не дуйся. Серьезно: сочинял песню, именно про тебя. Не хотел пока говорить. – Он приподнялся на локте. – Сюрприз думал сделать. А ты орешь как резаная. Что случилось?

– Да так, ничего…

«Такие влюбленные и счастливые глаза не могут врать», – подумала Лика и закусила губу.

Ладонь Влада скользнула под ее футболку, коснулась груди.

Легкие прозрачно-серые сумерки за окном резко потемнели, превратились в ночь, расчерченную зигзагами молний.

«Вот ведь наваждение. Он только ко мне прикасается, и я уже ничего не соображаю», – подумала Лика, нехотя отодвигаясь от Влада.

А потом сказала:

– Тебе надо уйти. Прямо сейчас. И навсегда.

К Ликиному удивлению, Влад отреагировал на эту фразу совершенно спокойно.

– Что-то подобное я от тебя и ожидал услышать, – тихо сказал он.

Глаза приближаются, как синяя волна…

Лика быстро выскочила из постели.

От этой волны надо удирать. Потому что если она накрывает – выбраться невозможно…

Следователь Гаврилов со слов свидетелей, наткнувшихся на тело Алексея Потапенко, писал в протоколе обстоятельства обнаружения трупа. И невольно злился на прожекторы солнечного света, блуждающие в рыже-красной кроне деревьев, на светло-голубое, точно заплаканное, небо с белоснежными платочками облаков. Осень не пожалела красок для похорон. Красота природы подчеркивала весь ужас трагической смерти мальчишки, лежащего на дне оврага.

Гаврилов вспомнил, как вслед за экспертом спустился по склону. И содрогнулся. Мертвая молодость особенно беззащитна. Глаза Алексея закрыты, губы сжаты, но все лицо, недоуменные брови, плохо выбритые щеки, каждая его дурацкая косичка, кажется, кричат. За что? Почему? Так не должно быть…

– Вы меня слушаете? – с тревогой осведомился свидетель. По виду – немногим старше того, кто больше никогда не станет взрослее.

– Да-да. – Валентин Николаевич кивнул, поправил папку, на которой лежал бланк. – Продолжайте…

Картина в общем и целом вырисовывалась понятная. Книжная ярмарка находится в промышленной зоне, рядом с ней – в основном предприятия, и потому, разумеется, никаких собачников, которые, как правило, обнаруживают тела людей, убитых в лесополосе. Гулять в этом шикарном парке особо некому, кроме редких влюбленных парочек. Эксперт полагает, что Алексея убили еще вчера. То, что тело обнаружили всего лишь спустя сутки, – случайное стечение обстоятельств. Увидев овраг, ребята полюбопытствовали, течет ли по его дну речушка. Воды не нашли, нашли труп… Родители Потапенко даже в милицию обратиться не успели. Не пришел парень домой, они, наверное, решили: дело молодое. И вот – все, нелепая смерть, хоть бы не единственным ребенком в семье был…

Можно предположить, что Алексея отравили. Как говорит судебный медик, ссадины на лице вполне могли возникнуть уже после смерти мальчика, когда его тело сталкивали в овраг. А отравили, возможно, на этой вот скамейке, где сейчас заполняется протокол осмотра места происшествия. Ни напитков, ни еды поблизости, впрочем, нет. Убийца предусмотрителен, следов не оставил. Как и на ярмарке – в бокале, из которого, как уверяли свидетели, пил журналист, следов отравляющего вещества не обнаружено.

«Вот же тварюга американская! – с негодованием подумал Валентин Николаевич и сразу же с собой заспорил: – Как-то не похож гражданин США на убийцу. Впечатление он производит не совсем адекватное, но это, видимо, разница менталитетов сказывается. А на книжной ярмарке непосредственно во время смерти Крылова его не было. Там действовал его сообщник? Все возможно, но все-таки что-то здесь пока не стыкуется».

Отложив на время протокол, следователь решил начертить схему места происшествия. Достал из портфеля лист бумаги, линейку. И…

Да что же это такое с руками? Как сильно трясутся! Не получается провести ровной линии, ручка прыгает, вычерчивает не схему, кардиограмму…

Он с тревогой осмотрелся по сторонам. Никто не видит этого позора. Эксперт и криминалист, закончив работу, что-то обсуждают в сторонке, парень с девушкой, свидетели, тоже далеко. Никто не видит, но от этого не легче.

«Я алкоголик, – вздохнул Валентин Николаевич, доставая сотовый телефон. – Я окончательно спился. И, может, этого мальчика в овраге просто не было бы, если бы я меньше выпивал и больше работал. Как же все это случилось? Одно завершенное уголовное дело отметишь, второе… А теперь уже попался. Надо найти смелость признаться в этом хотя бы самому себе».

Быстро-быстро, не оставляя ни малейшего шанса передумать, он набрал номер Соколова.

– Андрей? Да, Гаврилов беспокоит. Нет, ничего не случилось. То есть случилось, – понизив голос, заговорил Валентин Николаевич. – Ты мне говорил, у тебя есть знакомый нарколог. Завтра я хочу к нему подъехать, устроишь?

– Конечно, – пообещал эксперт. – Я вам sms пришлю со всей информацией.

Вот и все. Наверное, на первых порах придется туго. Но надо что-то действительно менять. Убили бы мальчика, не убили – уже никогда не узнаешь. Но больше таких сомнений и таких ситуаций не будет никогда. Решено!

Организму следователя такие размышления очень не понравились. Во рту пересохло, голова затрещала, и, сверкая в лучах солнечного света, прямо перед глазами вдруг померещилась маняще запотевшая «чекушечка».

«Галлюцинации начались. Вот ведь как меня забрало», – с отчаянием подумал Валентин Николаевич, поднимаясь со скамейки.

Он хотел подойти к милиционерам, чтобы поинтересоваться, где здесь купить минералки. Может, хоть обильное питье немного поможет сожженному спиртным телу. Но переговорить с ребятами не успел, его перехватили появившиеся с боковой тропинки мужчина и женщина. Мужчину Гаврилов вспомнил, проходил понятым при оформлении прошлого убийства, Савельев, кажется.

Он и заговорил:

– Неужели Лешика убили? Да как такое возможно? Меня вчера не было, моя продавщица Светлана наконец поправилась. А сегодня привез книги, точка, где Лешик работал, закрыта… В голове не укладывается… Неужели убили?

– Убили, – морщась от головной боли, подтвердил следователь.

– Вот, с ней поговорите. – Савельев легонько подтолкнул вперед свою спутницу. – Она видела, что вчера Лешик ушел с какой-то девушкой и больше не возвращался.

– Валерий Петрович, вы ведь все и рассказали. – Женщина смахнула слезы. – Как жалко мальчишку, такой хороший паренек был.

– Как выглядела девушка? Вы ее хорошо разглядели? А раньше видели?

Женщина кивнула. Именно из-за этой девушки на презентации романа Лики Вронской произошла драка. Красивая высокая натуральная блондинка, почти не пользуется косметикой.

«Шевелева Элеонора, 1987 года рождения, – вспомнил Валентин Николаевич. – Бывшая девушка Матюшина. Матюшина-то пришлось отпустить накануне. Ну кошка драная, ну прокурор, вот ведь уроды вы…»

От злости головная боль прошла и даже мутить перестало. Взяв женщину под руку, следователь повел ее к скамейке, чтобы оформить информацию как полагается. Но завершить работу не успел. Прибежал опер, из молодых, еще с сияющими глазами. И, захлебываясь от распирающей его радости, затараторил:

– Есть, Валентин Николаевич! Есть!!! На выходе из парка вчера около 12 часов дня видели мужчину в светлом пальто. Работяга с завода, тут совсем рядом, возвращался с обеда и зашел в парк отлить. Он мужика хорошо разглядел, потому что пальто было в красных пятнах, и мужик их то прикрывал, то затирать пытался. Мужик добежал до своей машины и уехал. Работяга наш – умница, номер запомнил!

– Марка автомобиля, госномер?

Сияя от гордости, оперативник протянул клочок бумаги.

Мужчина в забрызганном кровью пальто уехал на «Ауди» с поцарапанным бампером.

У Матюшина же «Фольксваген»…

«Неужели драная кошка, говорившая о „липовом“ сотруднике ФСБ, не врала? – подумал Валентин Николаевич. – И настоящий преступник все еще находится на свободе?»

Каре клиентки вышло отвратительным: прямые, как топором вырубленные линии, слишком короткая для высокого лба челка, плохо проработанный затылок. Вера Рябинина взяла филировочные ножницы, пытаясь улучшить прическу. Но всегда послушный инструмент, исправляющий проблемы базовой стрижки, словно взбесился: пряди убирались не там, где нужно, не так, как нужно.

– Спасибо, мне очень нравится ваша работа, – улыбнулась, посмотрев на свое отражение, клиентка.

Вера перехватила в зеркале взгляд работающей напротив коллеги и едва заметно пожала плечами. Да, работа сделана плохо, никто и не спорит. Через неделю слишком сильно профилированные концы повиснут, как пакля, и будут сечься. Пока этого не видно за счет профессиональной укладки. Но стоит клиентке пару раз самостоятельно посушить волосы феном, и все недоработки мастера станут заметными. Работа сделана плохо, и это особенно обидно, потому что девочка, забежавшая подстричься, не должна страдать из-за того, что у парикмахера все из рук валится…

Проводив клиентку к администратору, Вера взяла со стойки календарь, в котором отмечалась запись к мастерам, разыскала свою фамилию.

Сегодня должны прийти еще три человека. Причем одна дама – с очень сложными, тонкими и редкими волосами. Но она работает на телевидении, стрижка должна быть безупречна. С ней и в нормальном настроении намучаешься. А уж теперь… Нет, лучше и не браться.

– Аллочка, давай звони клиентам, отменяй мою запись, – краснея, сказала Вера. Врать стыдно, но говорить правду больно, поэтому пусть лучше будет стыдно, чем больно. – Я чувствую, что заболела, меня знобит.

Администратор сочувственно вздохнула:

– И правда, вид у тебя неважный. Давай я тебе такси вызову, а ты пока в баре посиди, чаю выпей. Я вчера купила хороший, с мятой. Ты очень бледная…

Вера послушно прошла в комнатку, где иногда ждали своей очереди клиенты. Села за барную стойку, открыла какой-то журнал.

С глянцевой страницы солнечно улыбнулся Влад.

Эти очки от Dior они купили в Париже. А эта простенькая на вид рубашечка стоит 500 евро, авторская работа российского дизайнера, Влад обожает эксклюзивные шмотки. Вот здесь, на его щеке, едва заметная тень. А был синяк, синячище огромный, Влад впервые после огромного перерыва сел на велосипед и гордо въехал в столб. Она долго замазывала этот синяк, но ни хороший тональный крем, ни обработка снимков окончательно синеву не убрали. Кто знает – тот заметит…

В любимом лице знакома каждая черточка. Тело Влада изучено до миллиметра, и каждый из них – любимый, волнующий. Только губы не понятны. Губы как губы, не большие, не маленькие, красивые. Только почему-то больше десяти лет уже – самый сладкий, самый нежный десерт.

Очень больно представлять все любимые миллиметры и лучший десерт в другой постели, в других руках. Гордость отчаянно царапает душу: уходи и не смотри! Надо себя уважать!

И действительно хочется уйти и не видеть. Наверное, потому, что подсознательно знаешь: много-много любимых миллиметров все равно вернутся, примчатся, согреют, не отпустят.

Но когда интуитивно чувствуешь: не вернутся? Когда отчетливо понимаешь: формально рядом, но уже не вместе? Тогда все меняется. Вместо ревности – просто боль и растерянность. Как жить, как работать, как… все? А ведь, видимо, придется учиться. Влад и раньше мог уйти в творческий запой, любовный загул. Бывало: просто отключал телефон или не отвечал на звонки, не предупреждал, ничего потом не объяснял. Но любовь – сканер. Все понятно без слов. Такого, что происходит теперь со Владом, раньше никогда не было…

Вера отложила журнал, раскрыла пухлую потрепанную газету.

В глаза сразу же бросилось объявление: «Мужчина, имеющий опыт боевых действий в „горячих точках“, выполнит деликатные поручения, конфиденциальность гарантируется».

У любви отказывают тормоза, и она ускользает.

Даже шантаж не является забором, которым можно изолировать дорогого человека.

Надо прибегать к кардинальным мерам, надо бороться.

«Лика, ты сама меня вынудила, – думала Вера, переписывая указанный в газете номер телефона. – Я просто тебя убью. И если меня не вычислят, то у Влада будет очень хорошая утешительница. Он пострадает и прекратит тебя любить, рано или поздно. А я всегда буду рядом. И может быть, он еще вернется…»

Вера переписала телефон, рассчитывая добраться до дома и там спокойно переговорить с мужчиной.

Но уже через минуту разорвала салфетку на мелкие клочки, выбросила их в мусорное ведро.

Это – не выход.

Убивая другого, убиваешь себя.

Какая разница, вернется Влад или нет? Если руки запачканы кровью – разве важно, целует ли их любимый? Все в точности как у Достоевского. «Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!..»

It’s way more simple to decide to do it than to do it. Сначала я собиралась отправиться в милицию утром. И струсила. У меня сразу же нашлась масса причин отложить это не самое приятное мероприятие. Лекция по переводу, на которой преподша всегда отмечает присутствующих, заказанные в библиотеке книжки для подготовки реферата. А еще страх. Я видела ментов только по телевизору. В сериалах они вроде симпотные мальчеги, особенно тот, с овчаркой Мухтаром. А какие в реале?

Я думала потусоваться в универе, а потом, собравшись с духом, идти к ментам. Но все вышло иначе. В перерыве после первой пары мне позвонил какой-то мужик.

После его фразы «Виктора Васильевича арестовали» я на пару минут впала в конкретный ступор.

Arrested. So it’s true. My husband is guilty. Он действительно убил, по-настоящему. Конечно же, я ведь сама вчера видела, как он отстирывал кровь. Отстирывал в горячей воде, а кровь надо смывать холодной, на рубашке осталось бурое пятно. Витю поймали. Поймали…

Мужик тем временем спросил:

– Поняла?

Я ничего не поняла, он снова пустился в объяснения, после чего я догнала: разговариваю с адвокатом… Мужа забрали прямо в офисе, секретарша быстро связалась с адвокатом, и ему удалось даже присутствовать на допросе. Он рассчитывает еще получить свидание и просит, чтобы я вернулась домой, собрала вещи для Виктора.

Собрать вещи, легко сказать. Два часа я тупо бегала по квартире, хватаясь то за ноутбук, то за портплед, то за любимую Витину чашку для чая.

Когда пришел адвокат, в прихожей стояло уже пакетов пять-шесть, набитых шмотками, техникой, едой, любимым вином Виктора.

Адвокат принялся разбирать вещи и рассказывать, что ему сообщил мой муж.

Свидание удалось получить быстро.

В этом я, в принципе, не сомневалась: за бабки теперь можно устроить все. А то, чего нельзя, устроится за очень большие бабки.

Витю подозревают минимум в совершении убийства Алексея Потапенко.

Смешной мальчик с дрэдами мертв. Вот, оказывается, чью кровь Виктор так отчаянно пытался смыть с рукава рубашки….

Но, возможно, Виктору будет предъявлено и еще одно обвинение, в убийстве журналиста. Фотографию мужа показали сотрудникам ярмарки, и кто-то вспомнил, что видел Виктора незадолго до той самой презентации.

– Он действительно там был! – прокричала я из спальни. Адвокат сказал принести теплое белье, но в наших шкафах никогда сразу не найдешь то, что нужно. – Я тоже его видела. И, знаете, этот журналист вроде хотел со мной познакомиться. А Виктор же такой ревнивый! Я даже тоже подумала, не его ли это рук дело.

– Он отрицает свою причастность. Говорит, что просто следил за тобой! Ревновал! На ярмарке он прятался в каком-то подсобном помещении, а потом, когда журналиста убили, быстро сбежал.

«Похоже на правду, – машинально отметила я, разыскав наконец майки с длинным рукавом и даже кальсоны, в нераспечатанной упаковке, как они здесь вообще оказались? – Он в тот вечер действительно пришел домой раньше меня».

– А как Виктор Васильевич вчера опять на ярмарке оказался, это целая история. – Адвокат затолкал белье в пакет, выбрал из вороха сваленных на ковре свитеров один, самый теплый, мохеровый. – Мне надо верить клиенту, но, честно говорю, достоверность его заявления даже для меня под большим вопросом. А что о следователе говорить! Виктор Васильевич утверждает, что, узнав о смерти Крылова, он заинтересовался историей рукописи романа «Атеизм». И решил попытаться ее разыскать. Вот ты мне можешь объяснить зачем? Я не понимаю! Тем более разыскать самостоятельно! Да у него на фирме даже для мельчайших вопросов есть куча помощников. Мне он мог сказать, я бы детектива в два счета нашел. Что, не так?

– Адреналин.

– Что?!

Я позавидовала изумлению на его полном добродушном лице.

Adrenalin, new emotions, unusual sensations. Это затягивает, по себе знаю. Не знаю вот только, как далеко зашел Виктор…

– Он говорил, что собирался подъехать на ярмарку. Что он был там и раньше, познакомился с продавцом, который обещал ему привезти книгу о романах Достоевского. И вот он подъезжает за книгой, а видит тебя. Ты в обнимку с молодым парнем идешь в парк.

– Да не в обнимку, Леша меня просто под руку взял! – не выдержала я. Все-таки мой муж в порыве ревности – редкостный кретин. – Там, млин, дорога вся разбитая, я оступилась. Мальчик меня поддержал, чтобы я не шлепнулась!

– В общем, он увидел вас вместе и решил проследить. Но дорога ремонтируется, напрямую не проехать. Он помчался в объезд, зацепил чей-то бампер. Пока разобрался, примчался в парк – вас нигде нет. Он решил, может, вы в кустах где-то уединились. Нашел тело, оно буквально в двух шагах от дорожки лежало. Сначала, говорит, подумал, парню плохо стало, он лицом вниз упал. Перевернул, запачкался в крови. Понял, что Потапенко мертв. Перепугался, сердце схватило, решил, что, может, парень к тебе приставал, а ты его ударила. Ну и поскользнулся, труп скатился в овраг. А тут еще по аллее кто-то идет, шаги слышны, голоса. Дождался, пока все стихнет, убежал. Пальто в мусорный бак далеко от ярмарки выбросил, костюм дома уже отстирать пытался…

Я слушала адвоката и не верила, что муж был с ним искренен.

Мы расстались с Лешей на входе в парк, я пошла к метро, он на работу. На той аллее, где мы разговаривали, никого не было. Я не верю в маньяков, которые прячутся, выжидая свою жертву. Витя врет…

– Кстати, а что ты делала с мальчиком в парке? – поинтересовался адвокат, пристально глядя мне в лицо. – Ты можешь сказать мне все, Виктор Васильевич, уже когда мы с ним один на один говорили, сказал, что если ты как-то причастна к смерти парня, то он готов взять твою вину на себя. Твой муж – очень благородный человек, не многие бы решились на такое.

Я подумала, что мой муж – хороший актер. И честно сказала адвокату, что, покопавшись в компе мужа, а потом еще и узнав от водителя о непонятном интересе к творчеству Достоевского, тупо ходила по ярмаркам, книжным магазинам и музеям, пытаясь выяснить, что именно его интересует. Потому что думала, что он мог убить Крылова. И ведь поведение Вити так сильно изменилось… А в парк Леша предложил пойти, когда понял, что у всех соседей-продавцов ушки на макушке. Ну и телефон хотел у меня взять. Может, боялся, что я откажу, а соседи потом ерничать будут. Я и отказала, кстати…

– Да, Элен, поговорила бы ты с Виктором Васильевичем напрямую – как бы все упростилось, – вздохнул адвокат и, подхватив пакеты, пообещал: – Все уладится, не волнуйся. Буду держать тебя в курсе происходящего. И ты мне звони, как на допрос вызовут – сразу же поставь меня в известность.

Когда за ним закрылась дверь, меня начало трясти.

Виктор, это точно Виктор, очень на него похоже. Не знаю, из-за ревности или из-за рукописи. Не суть важно: когда он не может получить то, что хочет, то превращается в животное, совершенно ничего не соображает.

А потом я расхохоталась. Я просто умирала со смеху, вспоминая, как вчера он дрожащими руками стирал свою рубашку, а сегодня я передала ему тепленькие кальсоны, как деду!

И это все он, мой муж, жалкий и перепуганный! А я-то, дура, думала, что он просто дьявол во плоти, что он имеет надо мной неограниченную власть, что он навсегда испоганил мои нервы, психику, восприятие жизни! Да все не так, все совершенно не так!

Больше уже не страшно, не противно. Я чувствую только дикое недоумение. Неужели все это было: плетки, групповой секс, мое навязчивое желание убить мужа?! Какой идиотизм! Какой же все это бред… Я освободилась, я свободна, у меня впереди целая жизнь, много-много чистых листов, и только от меня зависит, что на них будет написано. А муж… он сядет или выйдет на свободу, но все это не имеет ко мне уже никакого отношения.

Он должен меня отпустить.

Я больше не позволю ему ломать мою жизнь ни своими проблемами, ни извращениями…

Желание перемен и жажда деятельности были такими острыми, что я решила уйти от Вити прямо сейчас, в эту же минуту.

And I want nothing from him, no jewels, no togs, nothing! Возьму только косметику, декоративку и кремы, и ноутбук. И даже компьютер потом верну, у родителей компа нет, а мне надо готовиться к занятиям. Денег заработаю, куплю себе ноут, а этот верну. Пусть подарит очередной наивной дурочке, которая польстится на его смазливую физиономию, свободный секс или бабки!

По понятным причинам, нарисовавшись в квартире предков, я не смогла сказать всей правды. Просто констатировала: Виктора задержали, обвиняют в убийствах. А я с ним жить больше не хочу и не буду. Мне все равно, убивал он или нет. Я больше его не люблю. Мне нравится другой человек, и это серьезно.

Маман громко охнула и как подкошенная рухнула на стул.

– Валокордин там. – Она махнула рукой на холодильник.

Выпив капли, маман резво побежала в спальню, разбудила уже приснувшего папана. И на пару они мне устроили обструкцию.

– Я тебе говорила, что не надо так рано выходить замуж! – кричала маман.

Папан, еще толком не проснувшись, бубнил:

– Да-да.

– Я тебе говорила, что Виктор намного старше, и вы очень разные, и что твоя влюбленность пройдет намного быстрее, чем ты думаешь.

– Да-да, – подтвердил папан.

– Но сейчас… – маман решительно двинула кулаком по столу. Папан очень вовремя успел поймать падающую сахарницу, – сейчас ты не можешь его бросить! Это подло, это низко, это предательство! И я уверена, что это какое-то недоразумение. Ты знаешь мое мнение о Вите, мне твой муж не нравится. Но он не может быть убийцей, это очевидно. И потом, вот ты говоришь, что любишь другого. Ты опять не права! Ты не можешь никого любить, ты просто не знаешь, что это такое. Любовь – это прежде всего ответственность. А судя по тому, как ты ведешь себя со своим мужем, ответственности в тебе нет!

– Да-да. – Папан наморщил лоб, сделал глубокий вдох.

И тут его как понесло…

– Элеонора, мама права. Ты потребитель. Наше общество, к сожалению, сегодня ставит во главу угла удовлетворение только материальных запросов. И иногда сторонники такой теории (весьма ошибочной, на мой взгляд) говорят, что потребительство – это позитивная тенденция, потому что потребитель думает о потреблении и вследствие этого не скатится ни к национализму, ни к фашизму, ни к прочим проявлениям экстремизма. Я даже не говорю о том, что потребительство – это бег к нечеткой цели, ведь каждый день появляются все новые модели телефонов, компьютеров, строятся все лучшие дома и так далее. А человек, не достигающий цели, не чувствует комфорта, и это в конечном итоге все равно приведет к негативным для устойчивости государственной системы настроениям. Но речь не об этом. Потребительство нивелирует отношения между людьми. Моральные рамки исчезают…

Папан, увлекаясь, шпарил свою речь все быстрее и быстрее. И я, запутавшись, в конце концов не выдержала:

– Пап, ты это к чему? Я не понимаю тебя! Потребительство, потребительство. Мне бабки Виктора по боку были. Я выходила замуж, потому что любила. А сейчас прошла любовь, завяла морковь. Так бывает!

– Да ты не понимаешь. А я… я не могу тебе доказать, что ты эгоистична и думаешь только о себе. Для тебя Виктор – как старые джинсы. Поносила и выбросила. Как устаревший телефон или вышедший из моды пейджер. Но люди – не вещи. Я точно знаю, что так нельзя. Но как доказать, что нельзя обижать детей, что надо заботиться о родителях? Я точно в этом уверен, но я не могу доказать. И своего нового мужчину ты точно так же бросишь, как бросила Виктора. И это даже не твоя вина! Просто этот культ навязывается всеми средствами массовой информации, и их воздействие оказывается сильнее влияния среды…

Папан еще много чего трындел, но я терпеливо ждала, пока он иссякнет. Лучше не перебивать. Папан – препод, а они такие, начнешь цепляться, как разойдутся, потом ваще фиг успокоишь.

Когда папан наконец устал, маман, еще раз хлебнув валокордина, продолжила эстафету.

А я молча изучала скатерть. Мне так хотелось, чтобы предки меня пожалели. Но они же не знали всего, что происходило в нашей семье. Поэтому и обижаться на них, наверное, не стоило. К тому же они слегка в маразме. Твердят: потребитель, эгоист. Но разве люди не должны стремиться делать свою жизнь лучше? В квартире делают уборку, выбрасывают хлам. Я тоже имею право навести порядок в своей жизни, в конце концов она моя!

Когда мы наконец разбрелись по комнатам, чтобы сделать вид, что спим, я включила компьютер.

И мне стало так горько… Моя вдруг снова распустившаяся любовь к Кириллу от воплей родителей свяла, окончательно и бесповоротно.

Я вспоминала его голос, его признания и… ничего не чувствовала.

Тогда я подумала о Викторе. И поняла, что мне абсолютно на него наплевать.

Попыталась описать события сегодняшнего дня. Перечитывая, поймала себя на мысли, что переживаю… из-за того, что библиотечные книжки опять спустили в хранилище, а реферат сдавать через пару дней… Получается, маман и папан правы, я монстр, думаю только о себе. Эгоистка и предательница, ага.

Но я все равно считаю, что человек не должен предавать прежде всего себя. Так честнее. Если какие-то правила – да даже самые лучшие – вызывают протест, то на фиг такие правила. Even betrayal is better than hypocrisy.