1978 г

В суровой жизни отставного полковника госбезопасности Даниила Лапкина не было и быть не могло места суевериям. Но сейчас, на восьмом десятке, он готов был поверить в существование самого сатаны. Его жена Антонина погибла нелепой смертью. Поздним вечером они возвращались из гостей. Уже вышли во двор, как Даниил спохватился о забытых в прихожей очках. Четвертый этаж, дом без лифта, уставшая Антонина подниматься с мужем не захотела, осталась внизу. Когда Даниил вернулся, жена лежала на асфальте с глубокой ножевой раной.

– Перстень забрали, все из-за перстня, – произнесла она, закрывая глаза навсегда.

Только сейчас Лапкин вспомнил о проклятом перстне. Жена никогда его не носила: достанет из шкатулки, полюбуется, бережно протрет салфеткой, примерит и убирает назад. Сегодня на юбилей к Телегиным впервые решила надеть. Благородные сапфиры подчеркивали изящество пальцев, очень подходили к ее платью цвета индиго и синим, как море, глазам.

Антонина была моложе мужа на пятнадцать лет. Она и в шестьдесят умудрялась оставаться привлекательной. Даниил жену никогда не любил, женился на ней потому, что она напоминала Элизу: стройная, пластичная, с тонким аристократическим лицом, но, конечно, не такая красивая, как Элиза. Артистка балета, Антонина танцевала роли третьего плана – не чета приме Краузе. Главное, чего не хватало ему в Антонине и в других женщинах, это того неуловимого шарма, присущего только Элизе. Ее хрустального смеха, лукавого с чертовщинкой взгляда, вздорного характера и звенящего, как колокольчик, голоса. Капризы ее были милы, она умела заставить мужчину сделать все, что угодно. Мучила, выматывала душу, но эти мучения были в радость – ради такой женщины и жизнь отдать не жалко. А без Элизы что за жизнь? Это Даниил понял тогда, когда ее не стало. Годы тянулись безрадостно, жить ему выпало долго, словно в наказание.

Теперь, когда Лапкин потерял жену, он почувствовал себя совсем одиноким и еще более несчастным. Оказалось, что к Антонине он был сильно привязан, хотя никогда этого не замечал. В доме Лапкиных словно выключили солнце: стало холодно, неуютно и молчаливо. Весь дом держался на этой хрупкой, мудрой женщине. Антонину называли «наша бабушка». Она могла найти ключик к каждому члену семьи, помирить, успокоить. К ней все шли со своими печалями и успехами – и дети, и внуки, и даже муж-полковник. Каждому было важно услышать от «нашей бабушки» слова одобрения, и каждый старался делать все, чтобы их заслужить.

Грабителей быстро нашли. Двое пьяных совсем молодых ребят напали на его жену случайно, только потому, что она оказалась одна в темном дворе. Преступники не отпирались, дело считалось раскрытым, но до суда оно не дошло – сгорело при небольшом пожаре, возникшем при невыясненных обстоятельствах. Перстень бесследно исчез.

«Произошло то, что должно было произойти, – философствовал Лапкин. – Драгоценности, окропленные кровью, всегда приносят беду». В последнее время он все чаще вспоминал Краузе. Она являлась к нему во снах и укоризненно смотрела печальным взглядом.

– Отпусти меня! – просил он, но Элиза снилась снова и снова.

Даниил даже сходил в церковь. Он робко подошел к иконе, оглянувшись по сторонам, чтобы случайно его не увидели знакомые, поставил свечку и помолился. Ему было очень неловко идти в храм, словно это было чем-то предосудительным. Полковник госбезопасности и церковь – вещи несовместимые. Лапкин неумело перекрестился – он вообще был неверующим. После посещения церкви душа немного успокоилась и какое-то время Элиза не тревожила.

Она приснилась через три недели, в майскую ночь накануне дня собственной гибели. Приближение этой даты всегда вызывало у Даниила сильнейшее волнение и повергало в тоску. Элиза взяла его под руку и повела за собой. На ее пальце адским блеском сверкали сапфиры. Он почувствовал во сне прикосновение этих дьявольских камней. Руки Элизы были ледяными, а камни обжигали огнем.

Лапкин проснулся разбитым с учащенным сердцебиением. В этот же день он умер.

Вениамин сразу узнал перстень бабушки Тони. Какая-та девка нахально нацепила его на палец и позировала перед объективом фотоаппарата. Это был тот самый перстень – «перстень балерины», как называл его дед, Веня узнал бы из тысячи. Он часто видел, как бабушка им любовалась, бережно брала в руки, подносила к пробивавшимся сквозь узкое окно солнечным лучам. Она никогда его не носила, и Веня не знал почему. «Он хранит тепло рук другой женщины. Впрочем, ты мал еще, чтобы это понять», – говорила бабушка Тоня.

Кроткая Антонина никогда не спрашивала мужа о происхождении перстня. Она догадывалась, что вещь реквизированная. Однажды в приступе тоски за опустошенной бутылкой коньяка дед разоткровенничался: вещь уникальная и бесценная, сделана в семнадцатом веке, она была изготовлена специально для невесты английского короля. О последней владелице перстня Лапкин упомянул туманно: этих сапфиров касались тонкие пальцы балерины. Нет ее давно, а камни ее помнят. У камня память долгая – не сотрешь ее и водой не смоешь. Вон она там, внутри сапфира, фуэте кружит, – говорил он, и Веня соглашался. Мальчик вглядывался внутрь синих камней, и ему чудилась танцующая женская фигурка.

Про то, что перстень был подарен Айседоре Дункан, Лапкин не рассказывал никому. Только однажды в порыве отчаяния назвал ее имя на допросе у следователя, когда убили Антонину. Тогда он рассказал все: и про свое бездомное детство, и про первую встречу с мадам Дункан, и про последующую, когда подрос; про перстень, что Айседоре подарил англичанин, а она отдала его Элизе Краузе. Но про то, что он убил Элизу, Лапкин умолчал. Он сказал, что она была заподозрена в шпионаже в пользу Германии, а это в предвоенном тридцать девятом году для Советского государства представляло особую опасность. Краузе была застрелена при задержании. Нет, не он, Даниил Лапкин, в нее стрелял – он вообще работал в другом отделе, стреляли в Элизу другие.

На сайте Агнессы перстень был представлен как магический предмет, наделяющий его хозяйку сверхъестественной силой и указывающий на ее принадлежность к особому клану.

Прочитав записи на сайте, Вениамин получил представление об Агнессе, понял, что ей нужно. У нее был целый раздел о Космическом мужчине – тот же принц на белом коне, только в современном обличье.

Вениамин постарался соответствовать идеалу. Пригодился богатый опыт общения с дамами, приобретенный в бытность альфонса. Познакомиться по Сети и напроситься на встречу. Для такого искушенного мужчины, как Веня, познакомиться с барышней – раз плюнуть, особенно когда Агнесса только об этом и мечтала. Она активно искала своего Космического мужчину и охотно откликалась на предложения познакомиться с любым, кто хоть как-то подходил под его воплощение.

Он оделся с иголочки, взял напрокат БМВ и пустил в ход все свое обаяние. Агнесса-Оксана пришла на свидание без перстня. Оно и понятно: такую дорогую вещь носить небезопасно. Дома она тоже не торопилась им хвастать. Его попытки издалека заговорить об украшении не давали результатов. Ему все же удалось его увидеть. Когда Агнесса замешкалась на кухне, Веня ринулся шарить по полкам. Долго искать не пришлось. Однажды подруга открывала бар, и он заметил на нижней полке шкатулку. Он не ошибся: перстень оказался именно там.

Замешательство продолжалось недолго. По лицу Вени поползла кривая ухмылка. «Фуфло!» – разочаровался он. Вениамин сразу определил подделку. Он, державший в руках подлинные сапфиры, спутать их с фальшивыми не мог. У настоящих особое сияние, их грани переливаются. Камни имеют ауру, которую можно почувствовать, от нее бежит холодок и бросает в жар. Это он точно знал, ощутил на себе, когда однажды узнал от деда подробности истории перстня. Тогда Вене было мало лет, но он все помнил. Детские впечатления отчетливо врезались в память и остались навсегда.

Если раньше Агнесса казалась ему чудачкой, примеряющей на себя роль экстрасенса, взрослой девочкой, не наигравшейся в детстве, то теперь он увидел в ней куклу, пустую и насквозь фальшивую. «Даже имя у нее не настоящее. Стесняется собственного», – догадался Вениамин.

Откуда у нее копия перстня балерины? – без ответа на этот вопрос он уйти не мог. Где-то рядом должен был быть подлинник, и ниточка тянется от Агнессы, других следов нет.

Удача подкралась внезапно. К Агнессе заявился Обносков в то время, когда Веня находился у нее в гостях. Когда Леня нагло ввалился в квартиру, Агнесса выставлять его не стала. Она спешно закрыла дверь комнаты, где сидел Веня, и занялась гостем. Он был бы не он, если бы не стал подслушивать их разговор. Ситуация Вениамина забавляла: Обносков сотрясал воздух, угрожая налоговой и прочими неприятностями. Речь зашла о перстне. Леонид, как и многие, не смыслящие в драгоценностях, принял стекляшки за натуральные камни. Потом разговор принял неожиданный поворот – Агнесса призналась, что у нее всего лишь копия, и поведала, где можно найти оригинал.

К Агнессе должны были прийти на консультацию, и она уже вошла в образ: надела тунику и перстень. Его она носила только при клиентах. «Надо беречь его энергетику. Во время занятий я медитирую. Сапфиры передают мне силу, а я наполняю их своей», – услышал Веня однажды пространное объяснение.

Заводскую улицу Вениамин отлично знал, как и дом, в котором раньше располагался «Золотой ключик» – в Великом Новгороде он вырос.

Кристина. Эта несуразная молодая женщина приходила к Агнессе не раз. Познакомиться с ней и войти в доверие не составило ни малейшего труда. Уже на второй день их «романа» Веня узнал от Кристины все, что его интересовало.

Старик с Заводской улицы, Степан Константинович Каморкин, действительно, являлся хранителем перстня балерины. Он был недоверчивым и подозрительным и ни за что бы не расстался со своим добром.

– Дед раньше в милиции работал, на преступников насмотрелся. Теперь в каждом злодея видит. Квартира у него – швейцарский банк. Всюду охранных датчиков натыкано. Он своей сигнализацией надоел. Старым совсем стал, и за ним присмотр нужен. Моя мама иногда приезжает его проведать. Боится открывать дверь, когда его дома нет. Дед ей ключи дал и научил, как квартиру с охраны снимать, только мама все равно нервничает, когда на кнопки жмет – беспокоится, что неправильно что-то сделает и наряд приедет. Уже однажды такое было, приезжали. Она сначала меня гоняла, чтобы я помогла с тремя кнопками справиться. А что там уметь-то? Но теперь, слава богу, мама пульт освоила и меня ездить в Новгород не заставляет.

Беспечная Кристина болтала о том, о чем не каждому близкому стоило рассказывать, не то что случайному знакомому. Но Веня в ее глазах выглядел «порядочным», и доверять ему было можно. На его воровское счастье, мать Кристины была в отъезде, и ничто не помешало умыкнуть из ее квартиры связку ключей от замков Каморкина.

Следовало торопиться, пока Обносков его не опередил и не завалил все дело. Веня переоценил своего конкурента – Леня был нерешительным и к тому же тугодумом. Он ходил кругами возле дома Каморкина, как кот вокруг сметаны, не зная, с какой стороны подступиться.

Вениамин соображал не в пример быстрее, обладал ключами и информацией о клиенте. Он тоже следил за стариком, но делал это аккуратно.

Дождавшись момента, когда Каморкин покинул дом, Веня проник в его квартиру. С сигнализацией он справился играючи – Кристина достаточно подробно о ней рассказала.

Фамилия Каморкина была на слуху в семье Вени. Так звали следователя, который вел дело бабы Тони. Дед говорил, что Каморкин нечист на руку, за ним водится не одно преступление, и перстень исчез не без его участия.

– Сапфиры его сами погубят, – пророчил Даниил Васильевич. Все понимали, что старик говорит так от бессилия – повлиять на ситуацию он не мог. Дед уже вышел в отставку, былые полномочия утратил, а друзей, которые могли посодействовать, у него не осталось.

Откуда в их семье такая дорогая вещь, точно никто не знал, но догадывались, что прошлое у нее черное – ведомство, в котором служил дед, способствовало.

Впервые увидав Каморкина на улице, Вениамин рассматривал его с любопытством. В этом почтенном старике сложно было узнать человека, с чьей помощью скрывались, а порой и совершались тяжкие преступления. Веня не сомневался: смерть деда на совести следователя. Даниил Васильевич очень переживал от неспособности что-либо сделать. И вот теперь он, Каморкин, состарился и утратил прежнее влияние. Веня видел, как он ежедневно борется за свои права, пытаясь доказать миру свое присутствие на этой земле. «Страдает от сознания собственной ничтожности. Как и дед», – невольно пришло на ум Вене сравнение.

Мягкое клацанье открываемого замка прозвучало поминальным звоном. У Вени упало сердце. Он метнулся в прихожую и замер за дверью. Каморкин забыл дома сигареты, и это стоило ему жизни. Старик сразу заподозрил неладное, но ничего предпринять не успел – из темноты, как из тумана, выплыл Веня.

Он увидел его глаза: выцветшие, полные безнадеги. Похоже, Каморкина не пугала смерть, он ее почувствовал еще до того, как Веня схватил канделябр. Обреченным взглядом старик будто подсказал убийце, что делать дальше. Вениамин с ужасом смотрел на обмякшее тело, на окровавленную бронзу канделябра и на собственные руки, на которых ему мерещилась кровь. Веня не собирался его убивать, он засветил канделябром в морщинистый лоб старика под гипнозом немигающих глаз бывшего следователя.

Он едва удержался от порыва немедленно вымыть руки. Хотелось тереть их щетками, чтобы смыть содеянное. Мысли в голове Вени стучали колоколами. Среди них отыскалась дельная: скорее убираться отсюда! Прежде чем скрыться, Веня сообразил стереть следы своего пребывания и оставить чужие. Идя за перстнем, он собирался подбросить прихваченную в доме Агнессы зажигалку Обноскова. Она должна была послужить уликой кражи, а теперь, получалось, что и убийства.

Его посетила очередная умная мысль: сделать так, чтобы Обносков не нарвался на труп. Иначе может сорваться задуманная им комбинация: будет понятно, что старик убит еще до прихода Лени. Он явится в квартиру, обшарит ее, наследит и удалится несолоно хлебавши. Труп разумнее всего спрятать в холодильник, чтобы он не обнаружил себя раньше времени специфическим запахом.

Вениамин покидал дом на Заводской походкой пьяного. Он едва различал дорогу. Ноги не слушались, его подташнивало и знобило. Его выдержка закончилась после того, как он запер дверь на самый простой замок – чтобы Лене легче было проникнуть в квартиру, – тенью мелькнул во дворе и оказался на улице.

В его кармане лежал перстень балерины. Тот самый, настоящий, который по праву принадлежал его семье, а значит, и ему. Но сапфиры не радовали, и на душе было мрачно и гнусно, как в самом поганом болоте.

Конца расследования дела Каморкина – Прохоренко не видать. Подозреваемый один – Обносков, но экспертиза утверждала, что действовали разные люди. Леонид запутался во лжи и все отрицал. Сознался бы хоть в одном из убийств, уже бы сделал следствию неоценимую услугу.

На вопрос следователя, пропало ли что-нибудь в квартире Каморкина, его дочь Маргарита Степановна заявила сразу:

– Перстень исчез, старинный, украшенный сапфирами.

– Вот этот? – Денюшкин положил перед ней фотографию, распечатанную с сайта Агнессы.

– Он самый, – подтвердила дама. – Вы его нашли?

– К сожалению, нет. Как он появился у вашего отца?

– Точно сказать не могу. Впервые я увидела его, когда мне было семнадцать лет. Отец подарил его маме на день рождения. Откуда он взял такую дорогую и редкую вещь, я тогда не спрашивала. Позже услышала объяснение, что перстень был куплен по случаю у какого-то иностранца, который не мог его вывезти за границу, а безвозмездно отдавать государству не хотел. Не знаю, правда ли это – с того времени все быльем поросло. В нашей семье не принято было выяснять подробности, да и не требовалось.

– Опять перстень, и снова старинный и уникальный, – прокомментировал Атаманов итог беседы с Денюшкиным. – Кругом одни драгоценности, куда ни плюнь.

Оперативники молчали – слов ни у кого не нашлось. Свидетели противоречили друг другу: одни утверждали, что видели у Оксаны «великолепные сапфиры, излучающие магическую синеву», другие сомневались в их подлинности.

– У Прохоренко фальшивка, – твердил Костров.

– Ну и где она?

На справедливый вопрос шефа Миша ответить не мог. Перстень, что был у Оксаны, нигде обнаружить не удалось.

Костров кое-что накопал в Интернете. На одном из британских сайтов он нашел любопытную информацию. Перстень с роскошными сапфирами существовал. Он был сделан в семнадцатом веке английским ювелиром. Его заказал не кто иной, как сам король Карл Второй для своей возлюбленной.

След перстня терялся в двадцатых годах прошлого столетия. Он был ввезен в Россию и в ней сгинул, растворившись в веренице лихих событий.