Зина. 90-е годы. Прибалтика
Приближались зимние каникулы, а до них был запланирован фестиваль дружбы народов. Распределили народы, которые следовало представить. От каждого класса требовалось подготовить выступление в национальном стиле – исполнить песню, танец, оформить стенд. Седьмому «А», в котором училась Зина, досталась Молдавия. После уроков Вера Михайловна собрала всех на классный час, чтобы обсудить подготовку к мероприятию.
– Итак, что вы знаете о Молдавии? – задала вопрос учительница.
– Молдавское вино!
– Полтинников! – Вера Михайловна пригвоздила взглядом к месту Диму, сказавшего про вино.
– А че?
– Рано тебе о вине думать. Кто что-нибудь может предложить по существу?
– Мамалыга! – раздался выкрик с места.
– Правильно. Это молдавское национальное блюдо.
– Коржин мамалыгу приготовит! – подсказали остряки.
– Да из него кулинар, как из меня – балерина. У Темки руки кривые!
– Сам ты кривой! – обиделся Темка.
– Все, тихо! Давайте по существу. Кто что может подготовить для фестиваля?
– Соболева спляшет!
– Точно, Соболева на народные танцы ходит, пусть пляшет.
– Надо говорить не спляшет, а станцует. Зина, ты выступишь на фестивале? – голос учительницы потеплел.
– Я не знаю, – неуверенно произнесла Зина по привычке тихим голосом. – Подготовиться надо.
– До фестиваля целая неделя, успеешь. Я договорюсь, после уроков тебя будут пускать в актовый зал на репетиции. Итак, решено: Соболева танцует молдавский танец. Девочки, кто возьмется приготовить мамалыгу?
– Давайте мы, – предложила Мила. – Пишите: Капралова, Зиновьева, Ефремова.
– Хорошо, я вас записываю. Остальные занимаются оформлением стенда!
В течение всей недели к Зине никто не цеплялся. Даже Димка всего один раз бросил в нее смятым тетрадным листом, но больше по привычке, нежели из желания ей досадить.
О том, что она занимается в студии народных танцев, Зина не хотела распространяться. Все-таки народный танец – направление немодное, его на дискотеке не исполнишь, а национальные костюмы, в которых они выступают, у многих вызывают лишь усмешку. Но слухами земля полнится, в их небольшом городке сложно что-то утаить. Три года назад в их студии появилась девочка из параллельного класса. Она походила всего на несколько занятий и бросила. Но этого было достаточно, чтобы в школе узнали об увлечении Зины.
Реакция одноклассников оказалась до скуки предсказуемой – насмешки, глумливые шутки, банальные остроты. Впрочем, новость особо бурных обсуждений не вызвала – чего ожидать от этой клуши, хобби как раз ей под стать. Посудачили, посмеялись и забыли. И вот сейчас перед фестивалем вспомнили.
Ах, если бы их классу досталась не Молдавия, а Эстония, Карелия, Венгрия, в конце концов! Тогда бы она смогла многое рассказать. Зина уже немало знала о народах, относящихся к финно-угорской группе. И о куршах – древних племенах Жемайтийской низменности – тоже знала. Но – по закону бутерброда – Эстонию представлял восьмой «Б», а курши в программу фестиваля и вовсе не входили.
Хоть молдаване не относилась к финно-угорским народам и Зину совсем не интересовали, к поручению она отнеслась ответственно, старательно репетировала танец, отчего получала удовольствие. В студии ребята разучивали всего один молдавский танец, и это было давно. Зина обратилась к хореографу, который помог ей подготовить номер. Раздобыла в студии национальный костюм, подшила, где нужно, изготовила венок. Когда она смотрела на себя в зеркало, самой себе нравилась. Расшитая узорами сорочка, белый передник, широкий рушник – из нее получилась прелестная молдаваночка.
Удивительное дело – еще совсем недавно Зина страстно желала поскорее закончить школу, а теперь, когда классные задиры прекратили ее беспокоить, она ее полюбила. Зина с радостью шла на уроки и уже не считала минутки до конца занятий. Одноклассники стали относиться к ней иначе – читавшееся ранее в их взглядах снисхождение исчезло, Зину зауважали и стали принимать в игры. Все понимали, что от нее зависит успех их класса в фестивале, а того, от кого зависит успех всего коллектива, не уважать невозможно.
«Почему этот фестиваль не устроили раньше? – думала Зина. – Тогда бы ее школьные годы были как в песне – чудесными».
Наступил заветный день. В пятницу после седьмого урока все классы, кроме начальных, собрались в актовом зале. Тех, кто принимал непосредственное участие в фестивале, отпустили с уроков заранее, чтобы они подготовили стенд. В качестве стенда служила парта, на которую ставилось все, что имело отношение к представляемому народу, а за ней – скамейки для размещения учеников. Стенд седьмого «А» украшало полотенце с машинной вышивкой – скорее всего, сделанное трудолюбивыми китайцами, стилизованное под народные промыслы не то Украины, не то Сирии; глиняная посуда сомнительного вида и лакомство, которое юные кулинары отчаянно именовали мамалыгой. Они любезно предлагали всем желающим отведать кушанье, но таковых не находилось.
После небольшой ярмарки наступила главная часть фестиваля – концерт. Две ведущие-старшеклассницы в сарафанах и кокошниках по очереди объявляли номера. Сначала выступали младшие – пятиклассники отплясали «Барыню», промычали «Соловушку». Девчонки из шестого бойко спели частушки. Дошла очередь до седьмого «А».
Зина уже выступала перед залом, правда, не одна, а вместе со своей танцевальной группой. Так что сцены она не боялась. Перед выходом она бросила последний взгляд в зеркало – все ли в порядке? Голова поднята, плечи расправлены… Обычно в школе она ходила, уткнувшись взглядом в пол, при этом ее фигурка скукоживалась, словно стремясь исчезнуть. А перед выходом на сцену ее тело само приняло правильное положение. Легкое волнение все же присутствовало – куда же без него?
Старшеклассница в кокошнике объявила ее номер, заиграла музыка. Пора! Зина вышла, как и должна была, на середину, встала в исходную позицию, замерла на несколько секунд, посмотрела в зал.
Зачем она это сделала?! Ее взгляд наткнулся на сонную физиономию Полтинникова, который тут же скорчил рожицу. Зина почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь, словно этот Димка был строгим экзаменатором, от мнения которого решалась ее судьба.
Уже прошло вступление, надо было сделать первое па, а Зина все стояла как вкопанная. «Собраться и танцевать!» – приказал ей внутренний голос, и она его послушалась. Начала. Первые движения вышли смазанными, но зато остальные она отработала на «отлично». Танцуя, она ни о чем не думала, в голове ее образовалась пустота, но тело само вспомнило все движения. Когда прозвучал последний аккорд и в зале сначала воцарилась нетипичная для школы тишина, а затем раздались столь же нетипичные бурные аплодисменты, Зина поняла, что она с задачей справилась. Девочка стояла на сцене, ослепленная зажженными техником яркими лампами. Она не видела удивленных лиц одноклассников, не видела, что они ей аплодируют, даже ошарашенные Димка с Темкой, глядя на других, меланхолично хлопали в ладоши.
Седьмой «А» в фестивале занял первое место, из-за чего Зина Соболева стала героиней. О ней говорила вся школа: это та девочка, которая хорошо танцует! «Ах, какая она молодчина!» – звучало тут и там.
Зина была счастлива – наконец-то и в ее окошко заглянуло солнце! Воодушевленная успехом, она впервые, если не считать утренников в начальных классах, решила пойти на новогоднюю дискотеку.
Нарядное платье из тонкой шерсти в мелкую клетку, воротник-стоечка, широкий пояс – Зина выглядела как юная английская леди. К сожалению, такой стиль среди школьниц популярностью не пользовался – ее ровесницы носили яркие китайские кофточки и джинсы, волосы завязывали ботиночными шнурками, которые также носили и на шее. Алевтина Наумовна, предлагая Зине клетчатое платье, заметила, что это классика, а классика из моды не выходит. Девочка хотела возразить, что в их школе свое понятие о моде и лучше бы ей ему соответствовать, но не стала спорить с бабушкой, так как понимала, что она все равно ни за что ей не купит безвкусицу.
Новогодняя дискотека проходила в актовом зале школы и дополнительно – в каждом классе. В классных кабинетах накрывали бумажными скатертями парты и выставляли на них бутерброды, сладкое, напитки. В углу кипел электрический чайник, а где-нибудь в укромном месте, скрытые от глаз учителей, стояли бутылки с вином. Свой классный кабинет математики ребята подготовили заранее. Собрались после уроков, чтобы вырезать из салфеток снежинки и развесить оставшиеся с прошлого года игрушки и гирлянды, нарисовать плакаты и оформить стенгазету. Зина чувствовала себя членом коллектива. Она неплохо рисовала, поэтому с удовольствием принялась за оформление стенгазеты. Сплоченные общим делом, ребята не ссорились, не дразнили друг дружку; в классе воцарилась идиллия. Такие мероприятия спустя много лет вспоминаются с теплотой, как настоящая школьная дружба, хотя, если разобраться, настоящих друзей среди ребят в классе было немного.
Зина из любопытства заглянула в актовый зал. Темнота, разбавленная вспышками светомузыки, ее успокоила. Прошлась по залу, где группами стояли мальчишки и разряженные девчонки. Зина невольно сравнила свое платье с ультрамодными нарядами ровесниц и погрустнела – она как была белой вороной, так ею и осталась. Как ни странно, дискотечные танцы Зина танцевать не умела. Вернее, она никогда не пыталась это делать, а потому была уверена, что у нее ничего не получится. Не будешь же исполнять разученные движения польки или кадрили под современную поп-музыку! Ведь засмеют же! Нет уж, лучше вообще уйти из зала, чтобы не стоять в углу, переминаясь с ноги на ногу.
Она направилась в класс, где было немноголюдно – за столиками сидели не любящие дискотеку мальчики и несколько застенчивых девочек. Зина по своему обыкновению вошла в класс тихо и присела за столик с краю.
К ней любезно подвинули конфеты, предложили чаю. В тесной компании за чаем шел неторопливый разговор – такой простой и искренний, словно они были давними друзьями, а не постоянно ссорящимися одноклассниками. Без показного равнодушия и стремления быть как все ребята оказались очень приятными. Зине даже показалось, что она очутилась не в школе, а где-то на другой планете, где царят дружелюбие и взаимоуважение. Если бы так было всегда, она бы ни за что не рассталась со школой. Зине уже не хотелось долгожданных зимних каникул, которые уже начались, а хотелось на следующий день идти на уроки, чтобы быть в коллективе – таком дружном и душевном. Ей нравилось в школе, как еще не нравилось никогда – ни на первой школьной линейке в первом классе, ни на сцене, после ее выступления на фестивале. Потом, через годы, об этой своей четырнадцатой школе Зина помнила только тот новогодний вечер, все остальное ее сознание стерло из памяти.
* * *
Зима стояла мягкая и снежная, а что еще нужно для веселых каникул? Целыми днями Зина пропадала во дворе. Они с ребятами, преимущественно младше ее, играли в снежки, строили крепость и с упоением катались с горки. И вот однажды, когда Зина, счастливая и румяная, в очередной раз съехала с горки, ее санки докатились до посыпанной песком дорожки. Когда девочка подняла глаза, она увидела сначала короткие коричневые сапоги с тщательно замазанными кремом царапинами, затем – подол тяжелой овечьей шубы, полосатый вязаный шарф, а затем – обнаженные в натянутой улыбке, испачканные розовой помадой некрасивые зубы. Зинино сердце екнуло, и она вмиг превратилась в испуганного воробья. Перед ней стояла Степанида – толстая, любопытная и злая, – их бывшая соседка по подъезду. Зина была совсем маленькой, когда ее забрала к себе бабушка из старого дома, где жила и Степанида. Но Зина ее хорошо запомнила: всегда удивленно вздернутые вверх выщипанные нитки бровей, широкий украинский нос и неизменно противная улыбка. Там, на Таврической улице, где раньше Зина жила с родителями, Степанида, встречаясь с ними на лестнице, улыбалась, с ней, Зиной, сюсюкала, разговаривала исключительно медовым голосом. Но стоило только Зине встретиться с соседкой с глазу на глаз, как весь мед ее речей превращался в яд. Она говорила Зине гадости, испепеляя девочку ненавидящим взглядом.
Девочка, предчувствуя беду, хотела тут же убежать, но быстро подняться с санок не смогла, еще и, как назло, запуталась веревка, попав под полозья.
– Что же ты, деточка, не здороваешься? Или не узнала совсем? Узнала! Вижу, что узнала. Значит, не быть мне богатой, – посочувствовала самой себе Степанида. – Как поживают родители? Ах, совсем забыла! Ты же теперь с бабушкой живешь. Ну, передавай ей привет.
Поднявшись на ноги и справившись с веревкой, Зина пулей рванула с места. Оказавшись на приличном расстоянии от Степаниды, девочка опасливо посмотрела в сторону, куда направилось черное пятно шубы бывшей соседки. К своему сожалению, Зина обнаружила, что Степанида не торопится покидать их двор – она стояла около засыпанной снегом песочницы, рядом с Димкиной матерью, которая на дому шила одежду. Как познакомились две эти женщины, для Зины оставалось загадкой, но их беседа сильно ее насторожила.
– Со Степанидой надо ухо держать востро – она кому хочешь в душу без мыла влезет. А язык у нее длинный – всем всё растреплет, – вспомнила Зина услышанный на кухне, еще там, на Таврической, разговор своей матери с бабушкой.
Судя по оживленной беседе женщин, бывшая соседка и портниха нашли общий язык.
Лишь бы Степанида ничего ей не рассказала про Зининых родителей, лишь бы она ей ничего не рассказала про родителей, лишь бы ничего не рассказала! Как заклинание твердила про себя эти слова девочка. До исступления, до дрожи она молила небеса исполнить эту маленькую, но очень важную для нее просьбу. Желание кататься с горки исчезло напрочь. Ей захотелось убежать куда-нибудь, где никого нет – ни злобной Степаниды, ни Димкиной матери, ни Димки, – никого.
Остаток каникул Зина прожила словно остаток всей жизни. Короткие январские дни таяли, как карамельки из новогоднего подарка. Всё самое вкусное – конфеты «Красный мак», «Белочка», «Кара-Кум», орехи и мандарины, и даже «Старт» – было уже съедено. В помятом бумажном пакете со снеговиком сиротливо болтались лишь «Раковые шейки», но и они за неимением других охотно шли в ход. Необходимость рано вставать и сама учеба Зину вовсе не тяготили – ее пугала встреча Степаниды с Димкиной матерью. Если бывшая соседка рассказала про ее родителей, тогда всё – это катастрофа!
* * *
Темным морозным утром Зина брела в школу. Это был первый школьный день после зимних каникул. По улицам сонные, отвыкшие от ранних подъемов, плелись дети. Как же она не любила такие первые после каникул дни! Приходишь в класс, будто бы заново вливаешься в коллектив, где про тебя уже всем все давно известно, и при этом все смотрят на тебя с повышенным вниманием, а внимания одноклассников к себе она не любила.
В этот раз Зине досталось еще на подступах к школе. По спине ее больно ударил твердый снежок. Следующий пролетел мимо, едва коснувшись головы. Девочка обернулась и заметила Темку. Одноклассник стоял нагнувшись и лепил третий снежок.
– Косой! – крикнула Зина, ускоряя шаг.
– Дура! – промазал он.
Зина подняла с асфальта его снежок и швырнула назад, угодив им точнехонько в лицо Темке, и скрылась за дверью вестибюля.
Темка вошел в класс злой, горя желанием отомстить. В классе уже собралась скучавшая от безделья компания хулиганов. Зина стала готовиться к уроку: доставала из школьной сумки тетрадь и учебник, укладывала в парту шапку и варежки, которые в гардеробе оставлять не рекомендовалось.
Темка, как шакал, подскочил к Зине, схватил ее шапку и отлетел на безопасное расстояние. Он демонстративно брезгливо, двумя пальцами, взял шапку за помпон и с криком «Сифа!» бросил ее товарищам. Началась игра. Шапка летала по классу, как теннисный мяч по корту, до тех пор пока не оторвался помпон. Ее бросили ей на парту по частям – помпон отдельно, шапку отдельно.
– Помпоны носит только малышня! – пояснили ей.
Нарядную, с оленями и снежинками, эту шапку Зине связала бабушка на Новый год. Ей стало очень обидно, надломленная психика опять не выдержала. Зина склонилась над партой, чтобы спрятать наворачивающиеся слезы.
– Сейчас заплачет!
– К бабусе побежит жаловаться.
– Папе расскажет. Вешайся, Темка! – посоветовали Коржину.
– У нее отца нет, а мать в тюрьме, за то что она его убила, – сообщил Димка.
– Да ладно тебе, Димас! Хоре свистеть.
– Кто свистит?! Я свищу?! У Соболевой мать отца убила! Моей мамке соседка Соболевых из их старого дома все рассказала. Она сама видела, как мать Зинки арестовывали – в наручниках по двору вели и в каталажку потом отправили!
– Ни фига себе! С кем мы учимся?! Постой, паровоз, не стучите колеса…
– Соболева – дочь убийцы. Убийца! Пойду-ка я отсюда подобру-поздорову, – Темка театрально сгреб с парты свои пожитки, изображая готовность пересесть.
– Убийца, убийца, – послышались шепотки.
Зина почувствовала, как ее шея и щеки окрашиваются в пурпурные цвета, внутри все похолодело, руки задрожали.
Она встала и выплыла из класса. Хотелось лететь стрелой, быстрее звука, доносившегося из-за спины шепота: «Убийца! Дочь убийцы!» – но ноги ее не слушались, они могли лишь апатично передвигаться.
– Соболева – убийца! Мелкий монстр! – хихикнул Тема.
– Заткнись ты уже, – шикнул на него посерьезневший Полтинников. Он понял, что перегнул палку.
– А чё? – обиженно чекнул Коржин.
– Ничё! – Лаконичный Димкин аргумент вкупе с жестким взглядом возымел действие – Темка больше вопросов не задавал. И вообще, все ребята прекратили шушукаться и обсуждать эту тему, словно ничего и не произошло.
Начался урок. Учительница обратила внимание на лежавшие на первой парте Зинины вещи только в самом конце занятия.
– А где Соболева? – спросила она.
– Не знаем. Была здесь и ушла.
– Заболела, наверное, – озвучили версию.
– В медпункт пошла?
– Да скорее всего, – сказал Димка.
– Тогда вы ее вещи ей передайте.
Девочки из свиты Милы Капраловой сложили в оставленную Зиной сумку ее учебник и тетрадь. Все думали, что Зина отсиживается в каком-нибудь крыле школы, этажом выше. Поплачет и придет на следующий урок. Но ни на следующий – биологию, – ни на алгебру, что стояла в расписании третьим уроком, Соболева не явилась.
Сумку ее принесли домой девочки из класса. Позвонили в дверь и передали вещи открывшей им Алевтине Наумовне. Зайти отказались.
На следующий день Зина в школу не пошла. Она, как обычно, встала в полседьмого, позавтракала, оделась, но, когда за бабушкой закрылась входная дверь, девочка сборы в школу прекратила. Она переоделась в домашнюю одежду и никуда не пошла. Вечером, когда Алевтина Наумовна вернулась с работы, Зина ни словом не обмолвилась о своем прогуле. На следующий день все повторилось, и на третий – тоже. Но бабушка о прогулах все же узнала. В четверг Алевтина Наумовна пришла с работы раньше обычного, сердитая и встревоженная.
– Зинаида, что происходит? Почему мне звонят из школы и говорят, что ты пропускаешь занятия? – начала она с порога. Женщина даже не стала разуваться – так и прошла на кухню с сумками и в уличной обуви, где, судя по звукам, находилась девочка.
Зина, которая в этот момент сливала воду с отваренной картошки, от неожиданности опрокинула кастрюлю. Она взвизгнула от боли, ее тонкая рука тут же покраснела.
Алевтина Наумовна вмиг прекратила читать нотации. Для нее сразу стало неважно, сколько уроков прогуляла ее внучка, это было мелочью по сравнению с ее здоровьем. Она бросилась к шкафчику с лекарствами, быстро нашла нужное средство и обработала поврежденную руку.
– Очень больно?
– Да, – закивала девочка со слезами на глазах.
– Что же ты так неосторожно?
Вопрос был риторическим. Алевтина Наумовна понимала, что сама виновата в случившемся – не смогла поговорить с ребенком спокойно, и вот, пожалуйста, результат – на руке волдыри.
– Сегодня мы уже в поликлинику не успеем, завтра с утра поедем. В школу не пойдешь.
Девочка улыбнулась едва заметной улыбкой. Вышло, как она и хотела – теперь можно официально не ходить на уроки.
Алевтина Наумовна собрала рассыпавшуюся в раковине картошку, закончила начатое внучкой приготовление ужина. Когда они с Зиной поели, Алевтина Наумовна, придав голосу как можно больше мягкости, спросила:
– Так почему ты все-таки не ходила в школу?
Зина ожидала этого вопроса. Она рассчитывала сказать, что заболела; знала, что бабушка ей не поверит, но ничего другого на ум не пришло.
– Я… я… – всхлипнула девочка. Горький комок подкатился к ее горлу, мешая говорить. – Переведи меня в другую школу! Я больше не могу туда ходить! Ну, пожалуйста, бабушка!
– Бедная моя девочка! Что же у тебя стряслось?
Что стряслось, Зина рассказать бабушке не могла. Если бы она заговорила про родителей, у нее бы сплошным потоком полились слезы. Она всегда плакала, когда вспоминала ту историю. А еще нужно было бы поведать о непростых отношениях с одноклассниками, о том, что ее постоянно дразнят и она в классе – изгой. А об этом говорить стыдно, потому что стыдно быть изгоем.
– Ничего, бабушка. Ничего не случилось. Но я больше не могу там учиться!
– Куда же я тебя переведу? – вздохнула Алевтина Наумовна. Она поняла, что откровенности от внучки не дождется.
– Куда-нибудь. Шестнадцатая школа рядом или двадцать вторая.
– Это же нужно с директором вопрос обсудить. А если там мест нет?
– Ну и что? Есть и другие школы в городе. Сходи туда, бабушка. Пожалуйста!
– Хорошо. Если уж тебе этого очень хочется.
– Спасибо, бабулечка! А когда?
– Может, через недельку выберусь. Мне же для этого с работы надо уйти.
– Так не скоро? – погрустнела девочка.
– Раз уж тебе так приспичило, можешь сама сходить в новую школу после уроков.
– Сама? А меня там будут слушать?
– А почему бы нет? Ты ребенок, а школы работают для детей. Директор просто обязан тебя выслушать.
