Глава 6
Дороги небесных судей

Только к вечеру совершенно измотанная Кася отдала себе отчет в том, что ей так и не удалось поговорить с Бикметовым. Она видела Рината издалека: лицо его было мрачным, а в глазах светился непонятный огонек. Но, честно говоря, ей было совершенно не до того, что творилось в душе тюрколога. Больше всего ее интересовало содержимое ларца. Ее удивляло одно: если пожилой археолог явно расстроился, увидев содержимое ларца, то Черновицкий и Артамонов пришли, наоборот, в восторг. Конечно, первый надеялся найти что-то подобное скифскому золоту, а никак не каменные таблички, обмотанные пергаментом со странным текстом на тюркском и древнееврейском языках. Получалось, Черновицкий и Артамонов знали, что нашли, и, следовательно, знали, что искали. Этой ночью ей никак не удавалось заснуть. Все происшедшее сегодня не желало выходить из головы. Вскрик рабочего, наткнувшегося на саркофаг Булана, распавшиеся на глазах останки и, наконец, ларец со странным свертком внутри! Она уже передала информацию Рэйли. Правда, сама не зная почему, не стала посылать снимок оборотной стороны пергамента. В конце концов, то, что ей показалось планом, могло быть на самом деле всего лишь следами плесени и накопившейся за века пыли. Она предпочла сначала разобраться со всем сама. Так и не справившаяся с бессонницей Кася выкарабкалась из палатки и присела рядом с потухшим костром. Посмотрела на светящийся циферблат наручных часов. Два часа ночи. Чертыхнулась – снова придется кофе накачиваться до одури, чтобы на ходу не засыпать. Она встала и прошлась. Ночная прогулка под луной и в одиночестве – почему бы и нет? Но далеко уходить не хотелось. Она сделала круг по лагерю. Поколебалась перед палаткой Бикметова. Он явно не спал, сквозь палаточный брезент пробивался свет. Но, взвесив «за» и «против», решила в гости не напрашиваться. Кто знает, как тюрколог расценит ее ночное вторжение? Поэтому она присела у потухшего костра рядом с палаткой Черновицкого. Изнутри доносились два мужских голоса и звон стаканов. Кася не любила подслушивать, но любопытство взяло верх.

– Ну что, Антон, наша взяла! – послышался торжествующий голос Артамонова.

– Наша взяла, Влад!

– Я тебе честно скажу, Антон, я уже и верить перестал, – слегка подвывая, произнес заместитель начальника. Голос его был пьяным, его явно потянуло на откровения.

– Да меня самого сомнения все больше и больше одолевать стали, – голос Черновицкого, напротив, был четким: похоже, или он лучше переносил алкоголь, или гораздо меньше пил.

– Да мы почище культуры Винча и Фестского диска нашли! Надо информацию в Интернет сбросить, может, кто-то что-то подобное уже находил?!

– Я же четко сказал: никакой информации в Интернете, мы должны сами все сначала проверить!

– Да что у тебя за мания все в секрете держать! А мне так очень даже хочется некоторые рожи увидеть! Как Петровский с Клеповым локти себе кусать будут. Приглашали ведь их, а не поехали! – вновь торжествовал Артамонов.

– Знаю, что отказались. Видишь ли, им другое, более выгодное, дело предложили! И зло на них берет, и глядеть стыдно, мужики-то знакомые, столько лет вместе, нормальные такие мужики, а совсем одурели, как червонцем поманили!

– Тут не одуреешь, – задумчиво произнес Артамонов, – да и без червонцев в жизни никуда.

– Твоя правда, такая жизнь сейчас пошла.

– Почему только сейчас? – удивился Артамонов.

– Тридцать лет назад, когда я еще студентом был, мне все представлялось несколько иначе. Главное было – заниматься любимым делом, а все остальное должно было приложиться.

– Конечно, тогда прилагалось, университетский профессор как сыр в масле катался: зарплата в четыреста-пятьсот рублей, когда средний заработок чуть за сто переваливал, квартира от государства. Только занимайся любимым делом!

– Другие времена, другие нравы, – усмехнулся Черновицкий.

– Это точно…

Голоса замолчали. Кася пристыженно привстала и как можно тише отошла от палатки. В палатке Бикметова продолжал гореть свет: тюрколог, похоже, на покой отправляться не торопился. Она сделала еще один круг, и ноги сами собой принесли к давешней палатке. Ни начальник, ни его заместитель спать, вероятно, не собирались. Разговор «за жисть» перешел на новую стадию – «о бабах».

– Антон, я тебе повторяю: главное в семейной жизни – терпение. Не любовь, не страсть, а терпение. Любовь долго продолжаться не может, года два прожил в любви – и конец. «Любовная лодка разбилась о быт, ничто не забыто, никто не забыт». И вот именно тогда семейная жизнь вступает в тот период, когда только терпение и может спасти. Иначе так и будешь жить: от развода до развода, – философски заметил Артамонов.

– Тебе хорошо о терпении рассуждать, твоя Люська роман очередной купила и рада, а от моих томиком заграничной любви за сто целковых не отмашешься! Жене без подмосковной дачи жизнь не мила, а дочерям – без Гуччи, Армани и последней модели мобильника Apple. Иногда думаю: самому, что ли, в могильник какой-нибудь залечь или в отшельники податься?

– А что, монастырь – неплохая идея! – рассмеялся Артамонов. – Без них западная цивилизация так быстро не развивалась бы. А что, у монахов только и было занятие – душой и знаниями заниматься, и никаких тебе семейных проблем и дрязг.

– Вот-вот, точно, если бы я на дополнительные заработки время не тратил, а только наукой занимался, то давным-давно академиком стал бы, – подтвердил голос Черновицкого, – а тут, когда целыми днями пилой пилят, чтобы все как у людей, не до науки.

– Но сейчас тебе, Антон, точно академик светит. Как-никак открытие мирового значения! Кстати, все собирался тебя спросить, кто тебе эту идею подкинул?

– Какую идею? – Голос Черновицкого напрягся.

– В этом месте раскопки проводить, ты ведь мне раньше все про округу станицы Миловской говорил.

– Ты ошибаешься! – жестко произнес Черновицкий, и в его голосе послышались угрожающие нотки.

– Нет, Антон, не ошибаюсь, – четко произнес Артамонов, – я прекрасно помню, что ты два года мне говорил одно и то же и вдруг в один день изменил мнение.

– Просто не всем делился, – с некоторым напряжением рассмеялся руководитель экспедиции.

– Не доверял? – Голос Владислава Алексеевича обиженно зазвенел. – Кому-то другому доверяешь, знаю ведь, что с кем-то постоянно советуешься! Выведу я тебя на чистую воду, Антон! С кем это ты дружбу разводишь? Словно мы сами во всем не разберемся!

– Да ладно тебе дуться как мышь на крупу, – примиряюще произнес Антон Григорьевич, – давай-ка лучше еще по виски.

– От такого отказываться грех, – согласился Артамонов, – классный он у тебя. Вроде часто разоряюсь на хороший, да и студенты с аспирантами слабинку мою знают, а такого ни разу не пробовал.

– Такого и не попробуешь, коллега из Парижа в Шотландии у знакомых покупает. Он мне рассказывал, что этот виски по особому рецепту делают, выдерживают от пяти до пятнадцати лет, а потом перемешивают виски разной выдержки. И рецепт хранится в строгом секрете. Поэтому и найти его можно только в парочке магазинов и в самых крутых барах! – хвастливо заявил Черновицкий. – Вернемся из экспедиции, тебе, так уж и быть, бутылочку подарю. Он мне каждый раз несколько штук привозит. Напомнишь мне.

– Да уж не волнуйся, не забуду… И не знал я, что у тебя такие ценные знакомые в Париже имеются. Скрытный ты, Антон, человек, очень скрытный. А может быть, ты из Парижа все свои инструкции получаешь?! Потому у тебя девчонки о Гуччи с Армани говорят, а ведь с нашей зарплатой только made in Ivanovo по карману! – полупьяным голосом лепетал Артамонов.

– Не придумывай, – только отмахнулся Черновицкий, – пей…

В палатке послышалась возня. Кася больше прислушиваться не стала. Голова потяжелела, и она почувствовала, что хочет спать. Упускать такой момент не стала, поспешила к своей палатке, залезла внутрь и, с наслаждением растянувшись, мгновенно заснула.

Мужчина сидел и наблюдал за ночной панорамой Парижа. В офисе он остался один, вернее, он и служба охраны. Все остальные служащие давным-давно находились у домашних очагов. Но ему не хотелось никуда ехать. Мужчина не хотел себе признаваться, насколько был потрясен. Сегодня был особый день. Он прокручивал снова и снова только что присланные снимки. Даже простое нахождение саркофага было уже победой. Значит, он не ошибался. Он был на верном пути. Один из самых влиятельных членов Лиги уже позвонил ему и поздравил с первой победой. Мужчина вспоминал его густой баритон:

– Нас по-настоящему впечатлили ваши успехи, мы очень ценим ваш вклад в наше общее дело. Теперь вы знаете, что вы должны исполнить.

И он хорошо знал, какая задача стояла перед ним. След оказался правильным. Он никому не признавался в том, что серьезно опасался, что секрет на самом деле был обманкой, одной из многочисленных легенд, у которых никогда не найдется реальных подтверждений. И впервые он был рад тому, что ошибался. Что ж, его куклы хорошо справились со своей работой. Но теперь следовало решать, кто будет продолжать участвовать в следующем акте спектакля, а за кем должен закрыться занавес. Нужно было все взвесить. Нет, его абсолютно не волновала необходимость пожертвовать одной или несколькими из своих кукол. Таковы были правила игры, и куклы были всего лишь куклами. Важнее было не просчитаться и не оставить следов. Ошибок ему никто не простит, в этом он прекрасно отдавал себе отчет. Люди, в круг которых он вошел, были безжалостными, и высшая цель оправдывала любые средства. История никогда не обращала внимания на количество жертв и никогда не запоминала имен рядовых участников, бывших всего лишь смазочным материалом на шестеренках ее машины. Все помнили только тех, кто приводил в движение механизм. И он должен был стать одним из машинистов, и заплаченная цена его абсолютно не волновала. Он вспомнил день, когда впервые узнал о существовании тайны. Он просто подслушал разговор, который совершенно не предназначался для его ушей. И после надолго забыл об услышанном. Все это было всего лишь красивой легендой, одной из тех, которые придумывают люди, чтобы придать смысл собственному бесцветному и бесполезному существованию. И когда один из его влиятельных знакомых оговорился о чем-то похожем, мужчина впервые подумал, что, может быть, разговор, услышанный когда-то, мог быть правдой. И, самое главное, тайна могла стать прохладным билетом в закрытый круг людей, вершивших судьбы мира. Он обернулся к компьютеру. Потом сделал два коротких звонка. Приказы были отданы. В том, что куклы ему подчинятся, он не сомневался, для каждой на кону стояло слишком многое. И ни одна из них не подозревала, что поднимавшийся за горизонтом рассвет нового дня был последним для нескольких из них.

Утром Кася застала Черновицкого в вагончике. Артамонова рядом не было. Руководителя экспедиции было не узнать. Бледный, с черными кругами под глазами Антон Григорьевич сидел за столом и переводил пергамент.

– Вы знаете хазарский диалект тюркского языка и древнееврейский алфавит? – удивилась она.

– Не так хорошо, но кое-что понимаю. Все-таки я не зря занимался историей Хазарии в течение последних тридцати лет.

– И вы смогли прочитать этот отрывок?

– Так, в общих чертах, только я совершенно не ожидал встретить подобный текст в могильнике хазарского бека, принявшего иудаизм. Еще главы из Пятикнижия или Талмуда – я понимаю, но не это, только не это! – пробормотал явно взбудораженный Черновицкий.

– Вам знаком этот текст?

– Думаю, что да. Это отрывок из одного Священного текста, который я абсолютно не ожидал обнаружить в могильнике хазарского военачальника.

– Что это за текст? – напряглась Кася.

– Не имеет значения, – отмахнулся Черновицкий.

– Почему вы не хотите говорить об этом?

– Потому что все это преждевременно, – грубо сказал, как отрезал, Черновицкий.

Виктор Старицкий просунул голову в дверь и, увидев Касю, широко улыбнулся. «Хоть этот рад меня видеть!» – усмехнулась она про себя, так как отвратительное настроение Черновицкого начинало ей действовать на нервы.

– А, и наш международный специалист тут как тут! Что, Антон, только молодых девушек к своему пергаменту подпускаешь, а старых товарищей забыл? Хотя, может быть, девушка поумнее нас будет! Когда поделишься своими глубокомысленными выводами? – с легкой иронией поинтересовался Старицкий, обращаясь на этот раз к Касе.

– Как только – так сразу! – тон в тон ответила она.

– Ладно, Антон, я через полчасика загляну, – проговорил Виктор, собираясь уходить.

– Что-то срочное? – напрягся Черновицкий.

– Нет, но повариха куда-то сгинула, а народ духовной пищей накормить трудно.

– У меня где-то был номер ее мобильного, – рассеянно отозвался Черновицкий.

– Посмотри пока, а я по лагерю поищу, может быть, заснула где-то. Ее вечером бродящей по лагерю видели. Амуры, наверное, разводила, вот и умаялась, засранка!

На этих словах голова Старицкого исчезла. Черновицкий стал копаться в своих бумагах в поисках номера, сейчас ему было не до Каси. Поняв, что других объяснений дождаться от него будет трудно, девушка ретировалась. Поискала Бикметова – бесполезно. Тюрколог словно сквозь землю провалился. Разочарованная, она побродила по лагерю. Наконец увидела вдали Бикметова, он явно куда-то торопился.

– Ринат! – позвала она.

Он остановился и подождал, пока она подойдет, но сам навстречу не двинулся.

– Я тебя давно ищу, – сообщила она.

– Что-то важное? – сухо спросил он.

– Да нет, – немного растерялась она, – хотела вчерашние находки обсудить.

– Не вижу ничего такого, что можно было бы обсуждать! – с беспричинной резкостью ответил тот. Его глаза оставались широко открытыми, и в них сохранялось какое-то по-особому отчаянное выражение.

– Что с тобой? – не выдержала она. – Это связано со мной или с чем-то другим? Ты на что-то обиделся?

– Я ни на что не обиделся, – медленно и четко произнес он.

– Черновицкий тебе показал текст?

– Черновицкий мне ничего не показал! – снова резко ответил Бикметов. – А сейчас извини, но мне некогда!

Его глаза словно окаменели, и черты лица приобрели решительное выражение. Перед ней был совершенно другой человек. Потом он, решительно развернувшись, двинулся прочь, оставив Касю с недоумением смотреть ему вслед. «Да что такое происходит? – мелькнуло в ее голове. – Они что, все взбесились? Была бы эзотеристом, сказала бы, что начало действовать проклятие Булана!» Но суеверной Кася никогда не была. Поэтому быстро пришла в себя, отнеся настроение и Черновицкого, и Бикметова к последствиям вчерашних празднеств. Это было самым вероятным объяснением непонятного поведения начальника экспедиции и тюрколога. Тем более Артамонова – того вообще найти не могли. Наверняка лежал под каким-нибудь кустом и страдал. Она вспомнила ночной разговор начальника и его заместителя. Если они продолжали в том же темпе, то ни в отсутствии Артамонова, ни в устрашающем виде Черновицкого ничего удивительного не было. Мобильник весело пропищал мелодию про Антошку, отказывающегося участвовать в общественно полезном труде. В последнее время Касю почему-то тянуло на старые мультяшные мелодии: то ли ностальгия замучила, то ли страх перед надвигающимся тридцатилетием. Екатерина Великая даже съехидничала по поводу новых позывных дочкиного мобильника, говоря, что той рановато впадать в детство. Но Касе на данный момент хотелось именно таких незамысловатых и оптимистичных мелодий. Она бросила взгляд на экран: сообщение было от Алеши и состояло из одного слова – «Позвони». Она, не раздумывая, тут же поспешила на находящийся в отдалении холм, с которого и раскопки были видны, и ее никто услышать не мог. Алеша ответил сразу, и его голос был торжествующим.

– Ты сидишь? – с места в карьер поинтересовался он.

– Стою, – сообщила несколько раздраженная Кася.

– Тогда присядь, – посоветовал Алеша.

– Присела, – сообщила она ему.

– У меня на руках расшифровка твоего отрывка, вернее – двух отрывков. Начну с первого.

– Что-то сенсационное?

– Можно сказать, да!

– Да говори, не тяни! – нервно попросила она. Отсюда ей было видно, что вокруг могильника происходила какая-то возня. У нее было ощущение, что она пропустит что-то очень интересное, тем более она пообещала Рэйли ни на минуту не отлучаться от Черновицкого. Но Алеша был весь поглощен своим сюрпризом, и так просто поторопить его не получалось.

– Я сначала прочитаю тебе текст, может быть, тебе он кое-что напомнит…

Алеша был неисправим, и Касе ничего не оставалось, кроме как запастись терпением.

– Слушай: «Мое сердце, моя мать; о, сердце моей жизни на земле. Пусть никто и ничто не сможет выступить против меня во время суда в присутствии Властелинов Правосудия; пусть про меня и деяния мои никто не скажет: «Он совершал поступки против правды и истины»; пусть никто не сможет выступить против меня в присутствии Великого Бога…» Ну, это тебе что-то говорит?

– Что-то вроде мистерии раннего христианства или буддизма? – пробормотала она, наблюдая за лихорадочной активностью вдали.

– Древнее, – торжествующе произнес Алеша.

– Греция, Рим?

– Теплее, но еще не горячо.

– Древний Египет, – произнесла она, вспомнив египтологов Рэйли. – Только не говори мне, что это отрывок из Книги Мертвых?!

– Это отрывок из Книги Мертвых! – медленно выделяя каждый слог, произнес Алеша, – а именно: из тридцатой главы – одной из самых важных. Эти слова произносились над базальтовым скарабеем, которого вкладывали в сердце умершего. То есть в один из самых важных моментов приготовления тела к последнему путешествию.

– Отрывок из Книги Мертвых в Хазарских степях?!

– Вот именно! Представляешь себе резонанс?

– Представляю. Ты знаешь, Черновицкий мне сказал, что эта надпись ему что-то напоминает. Но потом, как я ни пыталась вытянуть из него информацию, молчал как рыба.

– Теперь ты разговоришь этого молчуна, тебе и карты в руки!

– Разговорю, – задумчиво произнесла она. – Какая странная могила!

– С тобой трудно не согласиться: действительно, очень и очень странная!

– Ты бы видел саркофаг! Черновицкий запретил фотографировать, говоря, что не хочет дешевых сенсаций и должен сначала все проверить.

– В наше время запретить что-либо, когда у каждого в кармане мобильник?! – скептически усмехнулся Касин друг. – Ты сама первое доказательство.

– Только съемки, к сожалению, особой четкостью не отличаются.

– Не до жиру! – откликнулся Алеша.

– Это точно! Кстати, ты когда-нибудь слышал об отрывках из Книги Мертвых в могилах тюркских или, может быть, более ранних, – скифских, готских, аланских или еще каких-нибудь других кочевников? – начала она перечислять народы, населявшие в разное время Причерноморские степи.

– Нет. Помню, что в греко-римский и римский периоды в могилы клали отрывки из последней Саитской версии Книги Мертвых. Даже помню, кто-то рассуждал: вот, мол, куда катится мир. Великое религиозное произведение египтян, просуществовавшее тысячелетия, каждая буква которого считалась священной, тексты которого покрывали стены самых сокровенных и таинственных комнат огромных пирамид, закончило свое существование на грязных обрывках папирусов, исписанных вкривь и вкось святыми формулами!

– С людьми бывает, и с книгами – тоже, – философски заметила Кася.

– Ты права, правило «Sic transit gloria mundi» никому спуску не дает.

– Ну, а письменность на табличках?

– Самому мне это ничего не говорит, надо было бы в Интернет сбросить, но раз ты пока не хочешь…

– Пока не могу, меня Черновицкий на клочки разорвет.

– Я его понимаю, – рассмеялся Алеша. – Ну а если серьезно, то на известные нам примеры нерасшифрованной письменности они не похожи. Я сравнил с табличками культуры Винча – совершенно не то; потом сопоставил с Фестским диском – на первый взгляд тоже сходства нет. Хотя я не специалист.

Кася вспомнила, как ликовал вчера Артамонов, тоже сравнивавший таблички с Фестским диском и культурой Винча. О Фестском диске, найденном на острове Крит, она уже слышала неоднократно. Исследователи так и не смогли расшифровать его, и загадка неизвестной системы письма оставалась неразгаданной. Датировали его 1700 годом до нашей эры: цивилизация, единственным памятником которой он был, явно была развитой. Во всяком случае, для диска был использован заранее изготовленный набор печатей. И самое главное, никаких других следов эта цивилизация не оставила. Культура Винча ей тоже была известна, весьма смутно, но все-таки. Письменность на глиняных табличках, найденных в Румынии, Болгарии, Венгрии и других соседних странах, вообще уходила корнями в глубину веков, относясь где-то к 5500 годам до нашей эры. И тоже оставалась нерасшифрованной.

– Так что считай, что присутствуешь при открытии мирового значения! – с энтузиазмом продолжал тем временем Алеша. – Мне самому хочется все бросить, сесть на поезд и махнуть к вам. Тем более ты говоришь, что материал табличек очень интересный…

Она увлеченно стала рассказывать об увиденном и уже не обращала внимания на суету, царившую вокруг раскопок. Даже повернулась к ним спиной. Вдруг страшный, оглушающий грохот разорвал воздух. От неожиданности она упала на колени и выронила мобильник. Первый шок прошел, она оглянулась. Сзади клубился дым, кто-то истошно кричал, а на месте могильника зияла огромных размеров воронка. Люди бежали прочь, кто с окровавленным лицом, кто зажимая уши. Она ринулась было к ним навстречу, но в последний момент изменила направление. «Таблички!» – промелькнуло в голове. Но именно в этот момент раздался второй взрыв, и вагончик на глазах застывшей от ужаса Каси стал разваливаться, как карточный домик.