Глава 9
Свет Грааля

Клаас сидел молча и смотрел на тихую гладь озера. Сколько лет прошло с тех пор, как он оказался в этой северной стране? Он задумался, подсчитал: около тридцати. Время шло, медленно, но верно приближая его, Клааса Эльке, к концу. «И началу», – тут же поправил он себя. Тридцать лет прошло с тех пор, как огненным столбом поднялся в небо его учитель Гийом Белибаст. Он не присутствовал на казни, но был уверен в том, что учитель улыбался в лицо своим мучителям. И не потому, что не чувствовал боли. Все, что рассказывали о Совершенных катарах, было сущей нелепицей. Их тело, земное, человеческое тело чувствовало боль. Страдание раздирало их плоть, но оно же освобождало их душу. Поэтому они радовались, зная, что наконец вернутся к своему Создателю.

А он, Клаас Эльке, сможет ли он так же смеяться в свой смертный час, хватит ли у него силы духа и веры радоваться освобождению? Он надеялся. Иначе все было бы зря… Вновь он мыслями вернулся в прошлое. Франц, его надежный, верный друг, выполнил свое обещание. Франц и Вильгельмина укрыли его в Люнебурге. Клаас улыбался, вспоминая теплый и уютный дом. Вильгельмина была настоящим домашним ангелом. Францу необыкновенно повезло с женой. Потом, наконец, Франц нашел выход из его непростой ситуации. Клаас прекрасно помнил этот момент. Франц вернулся тогда домой как обычно, после того, как колокола отзвонили вечерю. Сначала не торопясь поел, а потом, подняв на Клааса взгляд своих светло-серых глаз, просто сказал:

– Сегодня я получил из Брюгге срочную депешу от моего управляющего. У него наводили справки о тебе. Инквизиция узнала о наших связях. Доберутся и сюда. Тебе надо исчезнуть. Я все продумал. Завтра отплывешь с одним из моих кораблей с грузом соли в Новгород.

Клаас уже слышал об этом богатом торговом городе в далеких русских землях.

– Ты считаешь, что там они до меня не доберутся?

– Ты же знаешь, что русские живут по своим законам, и ни католической веры, ни папы римского там ни одна собака не признает. Поэтому и наша Святая Инквизиция до тебя там не дотянется. Хочешь спросить, что ты там будешь делать? Не беспокойся. Я уже все продумал. Будешь жить и работать в нашем Ганзейском торговом дворе. Купцы в помощи знающего и надежного человека всегда нуждаются. Так что не бойся, пропасть не дадим! – хлопнул его Франц по плечу, – капитан моего корабля, Отто, надежный человек, он тебя на корабле спрячет, а как доберетесь до Новгорода, устроит как следует.

Все произошло так, как и планировал Франц. На следующий же день Клаас покинул Люнебург. В Новгород прибыл после четырех суток плавания. Море было неспокойным, когг болтало из стороны в сторону, но Отто был опытным капитаном и привел-таки корабль в надежную гавань. Новгород поразил Клааса. Город сверкал на солнце белоснежными стенами кремля и позолоченными куполами многочисленных церквей. Этот город стал для него надежным пристанищем в течение последующих лет. Купцы были довольны Клаасом. Единственное, они постоянно недоумевали, почему это герр Эльке упрямо отказывается обзавестись семьей и собственным делом. Он прекрасно вел купеческие дела, ганзейцы могли положиться на него, как на самих себя. При этом Клаас довольствовался малым жалованьем, жил скромно, даже служанку не держал. Потом все привыкли к странностям Эльке, и больше никто не задавал особенных вопросов. Так, в стараниях и работе, протекли почти тридцать лет с момента, когда он в последний раз видел Гийома. Но все услышанное прочно засело в памяти Клааса. Теперь он просто терпеливо ждал, когда, наконец, Творец призовет его к себе. Единственной заботой было, кому передать доверенное ему сокровище. Пока ответ на этот вопрос он не нашел. Но он был уверен, что Провидение пошлет ему нужного человека в нужный момент. Его путь был начертан небесами, следовало просто идти своей дорогой.

Тень набежала на лицо Клааса. В последний раз, когда он видел Новгород, город поражал уже не своим великолепием, а клубами черного дыма. Повсюду горели костры, на которых оставшиеся в живых сжигали разлагавшиеся трупы тех, кого не пожалела эпидемия чумы. После тридцати счастливых и беззаботных лет, проведенных в Новгороде, он покинул город с одним из последних караванов Ганзы. Купцы старались уйти из города, в котором царствовала черная смерть. Они остановились в одном из самых дальних торговых домов в Белозерской крепости. Но сегодня Иоганн, купеческий старшина, собрал срочную ассамблею. Он встал перед встревоженными купцами и, четко выделяя каждую букву, произнес:

– Pestis… Чума нас настигла. Только что в крепости обнаружили троих больных. Симптомы подтвердил наш врач.

Голос его ничего не выражал. Ассамблея сидела молча, затаив дыхание. Опытные и бывалые купцы, не раз встречавшиеся лицом к лицу со смертью, замерли. Лица людей, окружавших Клааса, побледнели, но по-прежнему – ни звука. Словно купцы боялись нарушить нависшую тяжелым пологом тишину. Потом, словно по команде, все поднялись и заговорили.

«Нужно закрывать двор и прятать товары!» – говорили одни. «Какие товары! Свою шкуру бы спасти!» – восклицали другие. Все смотрели друг на друга с тревогой, ища в глазах, лице соседа признаки возможной болезни. Черная смерть пробралась все-таки и в Белозерск. А надеялись ведь, что обойдется, что обманули, обогнали коварную болезнь. Еще несколько часов назад им казалось, что они счастливо избежали роковой участи тех, чьи трупы разлагались в общих могилах Пскова и горели на погребальных кострах Новгорода. Но черная смерть была сильнее и хитрее. Знали ведь, что ничего нет страшнее этого мора!

В конце концов, было принято решение: взять только самое ценное и отправляться налегке. Клаас смотрел на поднявшуюся вокруг суету молча.

– Я остаюсь, – только и сказал он запыхавшемуся Иоганну, вернувшемуся за стариком…

Екатерина Дмитриевна и Кася вышли от нотариуса мэтра Марка Периго слегка ошалевшими.

– Только что была вольна, как птица, – проворчала Екатерина Великая, – и не было печали…

– Мама, я тебе обязательно помогу, дай только разберусь со всей этой историей, – как можно терпеливее объяснила Кася, которая прилетела в Париж только вчера вечером. Оказаться здесь после белозерской робинзонады было для нее легким шоком. Шум и толпы людей большого города раздражали неимоверно. Хотя после Белозерска была Москва, но туда она заехала буквально на три часа. Проверила квартиру, сменила вещи в чемодане, навестила соседку, в ее отсутствие присматривавшую за квартирой, и помчалась в аэропорт.

– Хорошо, в любом случае никакой срочности в том, чтобы я просунула окончательно голову в петлю, нет! – после небольшого молчания несколько менее безнадежным тоном произнесла Екатерина Дмитриевна.

– Мамуль, ну не воспринимай ты это все так трагически! Фредерик наверняка хотел как лучше. Ты же знаешь, что близких у него не было, вот он и решил облагодетельствовать своего близкого друга – тебя.

– Ты уверена, что он думал обо мне, а не о судьбе этого набора средневековых камней?

Мать никак не могла примириться с тем, что в ближайшем времени ей придется всерьез заняться этими самыми развалинами.

– Ладно, ничего не поделаешь. Пойдем, перекусим, вот неплохой итальянский ресторанчик, а то на голодный желудок любая мелочь неразрешимой задачей покажется. – С этими словами Екатерина Дмитриевна увлекла дочь за собой.

– В конце концов, может, продадим все это, – робко предложила Кася, уплетая за обе щеки равиоли с белыми грибами.

– Как это – продадим! Ты думай, что говоришь! – возмущенным тоном воскликнула Екатерина Великая. – Мне их доверили, а я первому встречному за тридцать сребреников продам! У меня что, совести совсем не осталось?!

– Совесть у тебя, мама, осталась, вот только логика испарилась окончательно. Ты же только что плакалась, что на тебя этот хомут повесили?

– Мало ли чего в запальчивости не скажешь, – махнула рукой Екатерина Дмитриевна, – да и потом все вполне логично. Я и говорю о хомуте, потому что от него не избавишься. Если бы речь шла о простом наследстве – немного хлопот и значительная прибыль, – я бы не расстраивалась. А тут так просто ни от чего не освободишься…

– Короче говоря, Фредерик прекрасно знал, что делал, когда сделал тебя и меня наследницами. Кстати, зачем я ему сдалась?

– Меньше пошлины и налога.

– Но, насколько я поняла, он оставил значительную сумму денег именно на эти расходы?

– С лихвой хватит, ну да ладно об этом, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Давай.

– Ты что сегодня запланировала?

– Я уже говорила: встречу с профессором Морено, крупным специалистом по катаризму.

Кася связалась с профессором еще из Белозерска. Его координаты нашел Кирилл. Жак Морено был свободен сегодня после обеда и согласился встретиться с ней после пятнадцати часов. Все складывалось удачно.

– Куда тебя только не заносит, моя девочка!

– Мама, не начинай.

– Хорошо, остановимся на этом. Тогда я тебе оставляю ключ, мы с Марго вернемся поздно. Она потащит меня на очередную премьеру не помню какого театра.

– Название спектакля ты тоже не помнишь, – рассмеялась Кася.

Мамина парижская подруга, у которой они остановились, была заядлой театралкой и посещала почти все премьеры, которыми изобиловала французская столица. Причем Марго отличалась абсолютной всеядностью, с одинаковым энтузиазмом поглощая классику, новомодные постановки и совершенно неудобоваримый, на Касин взгляд, авангард.

– Как будто я могу думать о чем-нибудь другом, кроме этого наследства, – возразила мать, – а тем более ты Марго знаешь. Поэтому ее лучше оставить в неведении. Если постановка будет отличной – тем лучше, если отвратительной – придется смириться.

И на этот раз Екатерина Великая была права. Расплатившись, они разошлись каждая в свою сторону. Профессор Морено жил в пятом округе, в полутора километрах от ресторана. Кася решила пройтись пешком, тем более погода стояла отличная и, гуляя по этим местам, она вспоминала свои студенческие годы. Факультет классической филологии был совсем недалеко, и она с удовольствием прошла рядом, разглядывая новое поколение студентов, которое, впрочем, как две капли воды походило на ее.

Профессор принял ее в своем небольшом кабинете, от пола до потолка заставленном книгами. Был он высок, подвижен и говорил настолько быстро, что Касе было иногда сложно угнаться за потоком его мыслей. Быстро поздоровавшись, он не стал тратить время на приличия, а сразу же заговорил о картинах Юли. Кася отправила фотографию триптиха заблаговременно по электронной почте, чтобы у Морено было время познакомиться с ним. И сейчас картины красовались на большом экране компьютера.

– Поразительно! – воскликнул профессор, – такое ощущение, что они нас гипнотизируют. А это – Монсегюр? – указал она на странной формы крепость в левом верхнем углу картины.

– Да, – кивнула головой Кася.

– Потрясающе! Я думаю, потомки катаров просто обязаны купить эти картины за любую сумму!

– Я боюсь, что они не продаются.

– Ну, тогда хотя бы снять копию и, в конце концов, поддержать эту удивительную семью! Подумать только: самые проклятые еретики католической церкви – святые мученики. Посмотрите, все каноны соблюдены. Белый фон – символ чистоты, красные отблески – символ крови и мученичества. Все фигуры – двухмерные, никакого рельефа, потому что фигуры святых, Богородицы и Христа всегда двухмерны, они не от мира сего. И все эти плоские духовные фигуры находятся в окружении земного и вполне рельефного пейзажа. И не только… Нет, просто поразительно!

– Не только – что?

– Уже византийские иконописцы использовали обратную перспективу, и это стало каноном. Вы понимаете, о чем я говорю? – обратил он все-таки внимание на несколько сбитую с толку Касю.

– Не очень, – призналась она.

– Тогда объясню вкратце. Иконописцы любой ценой хотели отличиться от предыдущей античной языческой традиции и поэтому линейную перспективу заменили обратной. Как бы попытались не просто показать на картине предмет, а полный образ предмета, каким его видит Создатель. Поэтому стол рисовался всегда с четырьмя ножками, даже если задние были не видны.

На эту деталь Кася раньше совершенно не обращала внимания. Старец на правой картине сидел действительно за столом с четырьмя ножками.

– А теперь посмотрите, на левой картине цвета одеяния молодой женщины тоже говорящие, – с тем же энтузиазмом перескакивал с одного на другое подвижный, как ртуть, Морено.

Кася присмотрелась и, так и не увидев ничего говорящего, обратила вопросительный взгляд на профессора.

– Вспомните, что на большинстве икон Богородица изображена в красной тунике и синем плаще. Синий и красный в данном случае указывают на чистоту и страдания Богородицы. А кстати, радостное выражение на лицах сжигаемых еретиков тоже вполне соответствует иконописной традиции, только русской на этот раз. – Морено лукаво посмотрел на Касю и продолжил: – в русских иконах очень часто упор делался не на трудность подвига и самоотречения, а на радость такого подвижничества. Святой наполнен покоем, легкостью и счастьем, да и не удивительно, ведь он стоит на пороге рая!

Кася едва успевала следить за потоком мыслей специалиста по катарской ереси. Впрочем, она успокаивала себя тем, что диктофон в ее мобильнике включен, поэтому, даже если она что-то и упустит, потом может слушать сколько угодно запись их разговора.

– Старец и Грааль, – тем временем задумчиво проговорил Морено, – в конце концов, есть гипотеза, что Христос дожил до глубокой старости и был главой общины. Катары не раз отрицали распятие Христа, вспомните Ренне-Ле-Шато с таинственным сокровищем…

– Вы говорите о Граале! – встрепенулась Кася, – вы думаете, что Грааль катаров существует или существовал в реальности?

– Тогда придется вас спросить, чем для вас является Грааль?

– Чашей, в которую была собрана кровь Иисуса Христа?

– Для одних он был действительно чашей, для других – котлом, который был хранилищем древней памяти и знаний друидов. Вспомните авторов, которые писали о Граале. Для Кретьена де Труа – это просто прекрасная загадка, которой никакая разгадка не нужна. А для Вольфрама фон Эшенбаха – это магический кристалл. Что же касается Грааля катаров, то вы не можете даже представить, какое множество перьев, от гусиных до самопишущих, сломалось в спорах о том, чем же он был на самом деле.

Профессор задумался, словно представляя себе гору этих самых перьев, потом продолжил:

– Я думаю, факты вам известны, но все-таки повторю. В апреле 1243 года папа и французский король решили окончательно отрубить голову катарской гидре. В это время символом сопротивления катаров стал Монсегюр, небольшой неприступный замок в предгорьях Пиренеев, Корбьерах. В Монсегюре собралась вся верхушка катарского духовенства во главе с Бертраном Марти. Вот этот замок и было решено захватить. Осада началась в мае 1243 года и продолжалась почти одиннадцать месяцев. Перед Рождеством 1243 года, когда катарам стало ясно, что они обречены, два человека покинули замок, унося сокровища катаров, скорее всего – тайные книги. И, наконец, 1 марта 1244 года осажденные заключили с осаждающими перемирие. Они заявили, что сами откроют ворота замка и сдадутся, если гарнизону и простым жителям замка позволят уйти живыми и невредимыми. Вторым пунктом договора была дата – 16 марта. Эта дата и интригует исследователей.

– Почему? Возможно, они ожидали подмоги?

– Откуда ей было явиться… Но некоторые действительно считают, что катары ждали результатов ходатайства посланников графа Тулузского, просившего снисхождения к катарам у папы.

– Но вы с этим не согласны?

– Нет, читая современников событий, даже самих инквизиторов, которым расточать комплименты противникам было незачем, мы знаем, что Совершенные ничего не просили для себя и спокойно взошли на костер. Отсюда и пошли легенды, что они не боялись огня. Для них это был всего лишь переход в желанный мир. Поэтому не думаю, что они ждали результатов хлопот своих тулузских поклонников.

– Какое-то таинство? – предположила Кася, – что-нибудь вроде праздника весеннего равноденствия, но оно вроде бы приходится на 20–21 марта?!

– Если учитывать путаницу с календарями, то весеннее равноденствие приходилось на 14 марта.

– Ну, вот и ответ, – пожала плечами Кася.

– Ответ, но неполный. Есть еще один факт, очень странный и немного мистический. После 14 марта, за день до сдачи замка, Монсегюр тайком покинули четверо катаров. Причем в договоре о перемирии катары поклялись всем самым святым для них, что никто из них не будет спасаться бегством. Если эти четверо преступили клятву, значит, сам катарский патриарх Бертран Марти благословил их на это и они спасали нечто, обладавшее особой ценностью в их глазах. Утрата этой реликвии означала для катаров потерю раз и навсегда священного знания.

– Но они могли заранее спрятать это сокровище! Зачем дожидаться последней минуты?

– Видимо, они нуждались в этой вещи для проведения своего праздника и, возможно, для последней подготовки к предстоящей мученической смерти на костре.

– Грааль катаров, но на что он мог быть похож? Было бы странно, если бы они поклонялись чаше, в которую была собрана кровь Христа?! – в раздумье произнесла Кася.

– Не то, что странно – невозможно! – воскликнул Морено. – Для них любой материальный предмет был созданием дьявола, и наше тело в том числе, с кровью, которая его наполняет. К тому же Христос для них никогда не входил в реальное человеческое тело, а значит, и не мог истекать кровью и тем более умирать на кресте.

– Чаша отпадает, – подвела итог сказанному Кася, – но реликвия все-таки была, не так ли?

– Да, была, вспомните зороастризм, у которого катаризмом было взято не так уж мало идей. Так вот, в момент своего падения Демиург, создатель материального мира зла Ариман, потерял корону архангела, и один из драгоценных изумрудов, украшавших корону, упал на землю. Изумруд, наделенный магической силой, изумруд, в котором была заключена божественная «Память Неба»!

– «Память Неба», – повторила за ним Кася.

– Вот именно – «Память Неба». И предположим, что катары могли владеть подобным кристаллом.

– И он был магическим… – с некоторой долей иронии произнесла Кася.

– Я понимаю ваш сарказм, – улыбнулся профессор, – и в какой-то степени разделяю. Но если речь шла не об обычной магии, а о достижении состояния измененного сознания?

– Когда душа могла вспомнить свое прошлое, – задумчиво произнесла Кася.

– Увидеть параллельный мир, если хотите, и, вы правы, вспомнить об утраченном «Небе».

Да и вспомните, что вполне серьезные научные исследования подтверждают особые свойства некоторых кристаллов изменять сознание людей. Некоторые техники медитации как раз и основываются на созерцании кристаллов, и в результате такой медитации возможно полностью изменить не только сознание, видение мира, но даже – физическое тело. Я не специалист, поэтому не буду забредать в чуждую для меня область. Но мне это кажется вполне правдоподобным.

– Видеть тот параллельный мир света, в который обычному сознанию нет доступа, – медленно произнесла Кася. Она обернулась к экрану с Юлиной картиной и еще раз посмотрела на совершенно счастливые лица мучеников. Откуда Юля могла знать это? Все запутывалось больше и больше.

– Видите, тогда вполне можно понять, с какой радостью они шли навстречу собственной смерти, совершенно не чувствуя боли, и улыбались, умирая в страшнейших мучениях. А может быть, они умели отключать болевые центры? По преданиям, катары переняли у зороастрийцев и некоторые секретные техники восточной медитации. Кстати, их священные книги искали многие, но ничего не нашли. Так что, как видите, теневых зон в истории катаризма более чем достаточно, хватит еще на многие поколения исследователей.

С этим она не могла не согласиться. Теней в истории катаров было предостаточно.

– Вернемся к триптиху этой совершенно удивительной художницы. Одна из частей – вариант «Дамы с единорогом», цикла гобеленов из музея Клюни в Париже.

– Да, мы все обратили на это внимание. Больше всего похоже на шестую: «По моему единственному желанию». Только вместо кольца в руках девушки – камень, – подтвердила Кася.

– Вот именно, камень, кристалл, посмотрите, как он сияет.

– Но как это может быть связано с Белозерском? – вздохнула Кася.

– Вы мне написали про проклятое сокровище Белозерска, и знаете, что я подумал? Как-то на одной из встреч один из моих коллег сделал странное предположение. Мы тогда только улыбнулись, но он настаивал.

– Что за предположение?

– Он сказал, что если Грааль катаров и существует, то после гибели последних Совершенных кристалл, скорее всего, был перенесен в земли, свободные от влияния Римской Инквизиции, охотившейся за сокровищем катаров.

– И эти земли…

– Опираясь на некоторые документы, он сделал три предположения: Ближний Восток, Византия или… Новгородская и Псковская республики. Но методом исключения сначала отказался от Византии, в которой с момента разграбления крестоносцами инквизиторы чувствовали себя как дома. Ближний Восток представлялся менее вероятным, потому что раствориться в мусульманской среде было бы сложнее. Оставались абсолютно свободные от инквизиции северные русские земли.

– Я могу узнать имя вашего коллеги?

– Жан-Клод Симон, он преподавал в Тулузе.

– Я могу с ним связаться?

– Конечно, только сейчас, мне кажется, он на два года уехал в Китай. Впрочем, у меня есть адрес его электронной почты. Напишите ему, сошлитесь на меня, он вам обязательно ответит.

Кася вышла от профессора с совершенно распухшей от новой информации головой.

Она посмотрела на книгу в руках и подумала: «Вечер явно будет посвящен истории Грааля». И надо было, не откладывая, написать этому самому Симону.

«Память Неба», – крутилось в голове, красивый символ. Кристалл, гигантским прожектором освещающий дорогу, по которой должна пройти душа, чтобы вернуться к себе. Путешествие домой, возвращение после долгих лет отсутствия, испытаний и десятков перевоплощений. Конечно, для поклонников катаров все это было слишком далеким. Им нравились простые и доступные катарские проповедники, говорящие к тому же на родном языке, доступно объясняющие Евангелия, необычайно строгие к себе и снисходительные к слабостям других. Настоящие Добрые Люди, собственной жизнью подтверждающие любимый катарский девиз «Вера без добрых дел мертва». Поэтому люди и любили катаров, и просили их благословения, зачастую параллельно с католическим, простодушно рассуждая, что два благословения лучше, чем одно – больше гарантий попасть в рай. Но для подлинных Совершенных, настоящих посвященных суть была в другом. Евангелия были для них не просто священными книгами, а закодированными посланиями, глубинный смысл которых не может быть открыт профанам. Христос, как и Будда, и Зороастр, указал путь, напомнил павшим душам о Дороге, которую они должны пройти, чтобы, наконец, вернуться домой.

Возвратившись в квартиру маминой подруги, первым делом Кася занесла в память компьютера все услышанное сегодня. Надо было поразмыслить над собранной информацией, благо ее скопилось больше, чем нужно. Только вот связи никакой пока не просматривалось. Она еще раз открыла Юлины картины и всмотрелась заново. Морено был прав. В руке девушки был кристалл. Кася внимательнее всмотрелась в ее лицо. Как ни странно, в этот момент она уловила отдаленное сходство с Олесей. «Кем же был прототип?» – задала она себе вопрос. Надо было бы еще раз внимательно посмотреть фотографии из семейного архива Стрельцовых. Кася вздохнула, посмотрев на часы, и села за компьютер. Во-первых, надо было написать мейл этому самому Жан-Клоду Симону. Если повезет, профессор ответит быстро. Она набросала текст, перечитала пару раз и кликнула на «Отправить». Итак, с этим было покончено. Следующее: история Грааля. Кася начала с Кретьена де Труа и его повести о Граале, с которой, по большому счету, в средневековье все и началось.

«За юношами следовала дева, прекрасная, в прелестном одеянии; в руках она несла Грааль. Когда она вошла, неся Грааль, вокруг разлился столь причудливый свет, что свечи вмиг утратили свой блеск, как звезды и луна при свете солнца».

Для каждого автора Грааль был чем-то своим, языческим и христианским, символом древней памяти и нового общества, символом борьбы с собой и подчинения высшей силе. В любом случае в поиске Грааля был важен именно сам поиск. Он был загадкой, не нуждающейся в разгадке, он был прекрасной музыкой, влекущей издалека, чудесной сказкой, пробуждающей самое лучшее, неведомой силой, сжигающей и возрождающей одновременно. Но Грааль катаров, существовал ли он на самом деле, или как и у де Труа, был символом недостижимого идеала? «Память Неба», – вновь всплыло в ее сознании. Путеводная звезда души, чтобы та не заблудилась в потемках и нашла выход к свету…

Человек обреченно оглядывался. Надежда таяла. Неужели он ошибся? Он еще и еще раз перебирал все возможности, но стены вокруг были просто стенами, и никакого тайника в них не было. «Значит, ты ошибся, не рассчитал, что-то упустил, досадное, маленькое, какую-то глупую деталь!» – издевательски говорил ему внутренний голос. Человек затыкал его, этот издевательский голос, он не слушал его. Но мысль об ошибке возвращалась снова и снова. Он боялся думать об этом, вернее, не давал себе думать. Это было всего лишь проявление слабости, позорной слабости. А он не мог позволить себе быть слабым. Он был избранным…

Человек вышел на улицу и зажмурился от яркого света. Вокруг были люди. Он усмехнулся. Нет, это были всего лишь призрачные тела, которым только казалось, что они существуют в реальности. Да и что такое жизнь? Всего лишь временное пристанище таких же, как он, вечных путников. Ему иногда становилось трудно дышать. И в такие минуты, словно за соломинку, он хватался за мысль о цели, которую необходимо достичь.

Но отчаяние возвращалось снова и снова, не давая ни передышки, ни покоя. Цель, желанная, единственная, ускользала, и мир снова смеялся над ним, хохоча во весь раззявившийся, с желто-черными гнилыми зубами рот. И тьма, непроницаемая, тяжкая, затягивала. Он уже чувствовал маслянистость этой черноты, липнущей паутиной к рукам и лицу. Но неимоверным усилием воли он вновь и вновь разрывал ее.

Этот поиск стал его единственной надеждой, единственным смыслом. И один раз вступив на этот путь, сойти с него он уже не мог. И не важно, какую цену надо было заплатить – цель стоила средств! Он чувствовал себя так, словно каждый день проходил по тонкому, как игла, мосту и каждый день вступал в бой с новыми и новыми чудовищами. Самое страшное, что он даже не мог описать, понять, на что были похожи эти монстры. Они были безликими, бесшумными, у них не было ни цвета, ни запаха, но от этого они не становились менее кошмарными. Страх неведомого сжимал его голову безжалостным кольцом, и только тогда он осмеливался стонать, тихо скулить, как собака, оставшаяся без хозяина.

Нежный, золотистый звук трубы раздался в окружавшей его темноте. Это был звук горна, зов неведомой дороги, бесконечного пути, по которому, наконец, он вернется домой. В единственный, желанный и такой далекий дом! Все остальное было не важно, совершенно не важно…

«Солнце померкнет и свет перестанет быть светом. Упадут звезды и содрогнется земля, разольется море и задрожит небо. Тогда появится знак Сына Человеческого, и откроется четвертая дверь… И тогда Сын Человеческий пошлет своих ангелов и четыре ветра, что дуют с вершины небесной до самых земных пределов, отыскать и собрать избранных… носящих в себе частицу неба…» И он был Избранным!

Утром Кася проснулась позже обычного. Самолет в Москву улетал после обеда, и перед отъездом она решила немного понежиться в постели, отдохнуть и прийти в себя. Только сейчас она почувствовала, насколько устала. Ну и отдых у нее выдался, хуже не придумаешь! Кася стала перебирать в уме все, что необходимо было еще узнать в Москве. Перед отъездом в Париж она уже успела встретиться с одним из коллег Сергея Волынского, доцентом Александром Суриным. К сожалению, ничего нового у него узнать не удалось. Да, Волынский сравнительно давно специализировался на русском северо-западе и был специалистом по русскому средневековью. Участвовал в нескольких раскопках в Новгороде и Пскове. Потом неожиданно заинтересовался Белозерском. На Касин вопрос «почему?», четкого ответа дать не мог. Похоже, Волынский с коллегами своими открытиями делиться не спешил. Единственное, Сурин посоветовал поговорить с сестрой Волынского, Светланой. Брат и сестра были очень близки, и именно она могла лучше, чем кто-либо, ответить на все ее вопросы. Но Светлане она успела только позвонить и назначить встречу на завтра.

Мобильник выдал несколько ударов гонга. Это означало, что звонок от какого-то важного, но не очень желательного лица. Кася протянула руку к телефону и, увидев имя, высветившееся на экране, присвистнула от удивления. Этого она явно не ожидала. Пока она раздумывала, звонок прервался. Кася пожала плечами и вернулась в постель. Перезванивать она не собиралась, разговор с доминиканским монахом, братом Паоло Сарагоса, в ее сегодняшние планы не входил. Но доминиканец сдаваться явно не собирался. Вслед за звонком он отправил сообщение: «Мне срочно нужно поговорить с вами. От этого зависит очень многое. Прошу, ответьте на мой следующий звонок». Вздохнув, она перезвонила.

– Кася, здравствуйте, это брат Паоло, – раздался голос в мобильнике.

– Здравствуйте, Паоло.

– Вы где?

– В Париже.

– Ну у вас и перемещения!

– Просто мама вызвала по делам, – пояснила она, – вам удалось узнать что-либо?

– И да, и нет.

– А если более подробно? – попросила Кася.

– Ни одного Совершенного катара после казни Гийома Белибаста в 1321 году не осталось. Он был последним. Наши документы это однозначно подтверждают.

– Значит, все это просто-напросто легенды.

– Не совсем. Сразу после ареста Гийома в окрестностях Фуа нашли мертвым приближенного папы Иоанна XXII кардинала Бартоломео Трэве. В его убийстве обвинили некоего Клааса Эльке. Кто он такой, узнать удалось не сразу. Только совершенно случайно в расходных книгах папского дворца в Авиньоне я нашел, что Клаас являлся шпионом папы и был отправлен на поиски… Гийома Белибаста.

– Последнего Совершенного? – подпрыгнула на месте Кася, – тогда почему шпиона обвинили в смерти кардинала?

– Вот на этот вопрос, я, к сожалению, ответить не могу.

– Но вам удалось найти хоть что-то?

– Меня заинтриговало в первую очередь то, как инквизиция долго и упорно искала этого самого Эльке. Родом он был из Брюгге и в свое время являлся посланником по особым поручениям епископа Мартинуса Эккерта. Так вот, в поисках шпиона-убийцы перевернули Брюгге и его окрестности. Потом выяснили, что он был близок с одним из ганзейских купцов, неким Францем Хейдингом, которому принадлежали несколько торговых судов, магазины в Брюгге и соляные промыслы в Люнебурге. Купца, конечно же, допросили. Торговец признал, что Клаас некоторое время провел у него, а потом отправился с одним из его торговых кораблей в Ирландию. Никаких обвинений предъявлять купцу не стали, так как он не мог знать того, что Клаас скрывается. Да и потом даже инквизиция не очень-то смела атаковать Ганзу, которая всегда была государством в государстве.

– То есть этот самый Эльке отправился в Ирландию, – разочарованно произнесла Кася, – и там его следы затерялись.

– Хуже – он так и не добрался до Ирландии. Судно, на котором он находился, попало в сильный шторм и утонуло. И выживших, согласно хроникам того времени, не было.

– Эльке погиб, – подытожила Кася.

– Погиб, если… – брат Паоло сделал паузу.

– Если он был именно на этом судне…

– И, кстати, эти документы за последний год запрашивали два раза. И одним из интересовавшихся был твой московский археолог Сергей Волынский. Значит…

– Что значит?

– Вы идете по его следам…

Час от часу было не только не легче, наоборот – все осложнялось. Она шла по следам Волынского! Этого ей только не хватало. «В конце концов, – мрачно сказала она сама себе, – главное, не добраться до того же пункта назначения!» Откуда взялся этот цинизм?!

– И еще я хотел обсудить с вами один вопрос, – осторожно начал брат Паоло.

– Какой? – напряглась Кася, по опыту знавшая, что такой тон брата Паоло ничего хорошего не предвещал.

– Вас интересует оправдание Бориса Стрельцова в ближайшем будущем и пересмотр дела Константина Стрельцова, я не ошибся?

– Нет.

– Я могу помочь, найти очень хороших адвокатов. Я уже навел справки. Освобождение Бориса Стрельцова сначала под залог, а потом полное оправдание я могу вам гарантировать. С Константином сложнее, но как минимум сокращение срока вполне реально.

– Только не говорите мне, что вы всерьез верите, что я найду… – Она остановилась.

– «Память Неба», – закончил он.

– Значит, вы в курсе.

В голову пришли последние слова Криса: «Ватикан вступил в игру…» Но кем тогда был на самом деле Крис?

– В курсе, и дайте мне знать, если вас заинтересует мое предложение, – тем временем уверенным тоном продолжил брат Паоло.

– Как будто у меня есть выход, – проворчала Кася.

– Значит, договорились, на днях с вами свяжутся адвокаты.

«Из огня да в полымя!» – проскочило в ее голове, которую она уже давно засунула в петлю. Так что не сегодня следовало сокрушаться, после боя руками не машут. Перед глазами встали светящиеся надеждой глаза Олеси. А, ладно, была не была! Из двух бед Кася как всегда попыталась выбрать обед. Надо было срочно проветриться. Она решила выйти прогуляться. Приближалось время обеденного перерыва, и улицы были заполнены народом. Кася любила иногда отправляться так, куда глаза глядят. Особенно когда необходимо было привести в порядок мысли и чувства. А в этот момент ее голова как раз нуждалась в долгой и тщательной уборке. «Грааль катаров, – пронеслось в голове, – «Память Неба», красивый символ». Почему-то вспомнился источник памяти орфиков! Откуда такая навязчивая идея – показать дорогу заплутавшей душе? Орфики даже клали таблички в могилы умерших братьев, на которых было написано, как найти источник памяти. Душа, конечно, умела читать! Катарский Грааль в этом отношении был и проще, и гениальнее: душа праведного сама находила дорогу, а грешнику показывай не показывай, ворота все равно закрыты. Но что могла значить эта святыня для других? Волынский мечтал о всемирном открытии и всеобщем признании, волхв Святогор, наверняка, грезил стать настоящим магом. Однако какова в этой истории роль Криса? А что, если?.. Холодок неприятно пробежал по спине. В нападении на себя она подозревала Игоря, но никогда не думала о том, что возвращалась-то она из лагеря археологов. И если Игорь вполне мог ее не увидеть, то кто-то из лагеря вполне мог последовать по ее стопам. И этим кем-то мог быть Крис. А также десять других обитателей лагеря, поправила она себя.

Сестра Волынского Светлана встретила Касю доброжелательно. Но видно было, что шок от потери еще не прошел и вряд ли пройдет. Она была осунувшейся, глубокие синие круги залегли под глазами Светланы. Мать Сергея оставалась пока в больнице.

– Мне очень неудобно тревожить вас в такой момент, но так получилось, что я пообещала Кристоферу Лангу навестить вас. И он попросил меня задать несколько вопросов.

– Спрашивайте, что знаю – расскажу. Хотя Сережу теперь уже не вернешь. Он сам был инициатором этой экспедиции. Если бы знать! Господи, но кто мог знать заранее, что он нарвется на этого сумасшедшего! – Голос Светланы дрогнул. Видно было, какого огромного труда дается ей спокойствие.

– То есть он уже давно занимался историей Белозерского края? – осторожно спросила Кася.

– Белозерского края? – удивленно уставилась на нее Светлана и неуверенно ответила: – Н-нет, о Белозерске он заговорил совсем недавно.

– Недавно?!

– Да, он всегда был увлечен историей Новгородской республики, говорил, что для России это была уникальная возможность развития по совершенно другому пути. И для него победа Московского княжества над Новгородом была настоящей трагедией. Вы знаете, наша мама была родом из Архангельска, а папа – из Карелии. И Сергей был по-настоящему привязан к северной и северо-западной России.

– А насколько давно он начал интересоваться катарами?

– Точно не помню. Но однажды он рассказал, как на одной международной конференции услышал, как какой-то ученый, точно не помню откуда, кажется, из Франции, всерьез рассуждал о том, что катарские святыни могли быть спрятаны в Новгороде. Он даже мне говорил о доказательствах, которые приводил этот ученый. Если хотите, можем поднять архивы Сергея.

– Нет, не стоит, главное, что после этого он всерьез заинтересовался историей катаров и, по всей видимости, стал искать доказательства высказанной гипотезы.

– Так все и было, – подтвердила Светлана.

– Он никому об этом не говорил?

– О чем, о своем интересе к катарам? Он было попытался и напечатал небольшую статью в «Вестнике Академии наук». Конечно, о сокровище катаров он упомянул вскользь, но один из коллег его высмеял. Поэтому о своих дальнейших изысканиях говорить он остерегался. Искал втайне от всех.

– А у вас сохранилась эта статья?

– Думаю, что да, но надо поискать.

– Я могу оставить вам мой электронный адрес?

– Конечно, как только найду, сброшу вам год и месяц выпуска.

– Но если он всегда искал в Новгороде, откуда вдруг этот интерес к Белозерску? – вернулась Кася к тому, что ее интересовало больше всего.

– Все началось, когда к нему приехал этот старый университетский приятель.

– Вы его знаете?

– Университетского приятеля – немного. Сергей называл его Степой, а за глаза – Перевралкиным.

– Странное прозвище.

– Мне кажется, оно имело какое-то отношение к его фамилии, но точно сказать не могу. Если хотите, я могу вам показать его фотографию.

Светлана отправилась в соседнюю комнату и принесла небольшой альбом. На обложке красовались размашистая надпись: «Эх, жизнь была!!!» и фото вихрастой головы молодого Волынского.

– Это Сережины студенческие годы, – пояснила Светлана и, перелистнув несколько страниц, показала: – Вот он, Степа.

Впрочем, Кася и так ожидала увидеть фотографию краеведа Степана Переверзева двадцатилетней давности.

Итак, при всей сердечности и открытости Волынский рассказывал ей сказки: о знакомстве с Переверзевым говорил как о недавнем, а о своих поисках вообще не заикался. Неужели Сергей серьезно верил в то, что занятия магией позволят Переверзеву найти сокровище катаров? Иногда загадки человеческого мышления, вернее, недомыслия приводили Касю в недоумение. А кто вообще ей рассказывал правду, задала она себе вполне логичный вопрос.