Глава 37
Слабый, еще слабее
Чистое безумие! Мы летели на высоте 39 000 футов, и в салоне висел густой запах кокаина — настолько густой, что когда я встал, чтобы сходить в туалет, то увидел, что оба пилота натянули на себя кислородные маски. Вот и славненько. Оба они показались мне славными ребятами — не хватало еще, чтобы из-за меня они не смогли пройти тест на наркотики.
Мне пришлось бежать! Я превратился в изгнанника. Я не мог оставаться на одном месте — иначе я просто умру. Позволить, чтобы моя голова опустилась на грудь, позволить себе думать о том, что произошло, — значит обречь себя на верную смерть.
Да, но… что все-таки произошло? Почему я сбросил Герцогиню с лестницы? Она ведь как-никак была моей женой. И я любил ее… Как случилось, что я усадил дочь в «мерседес», не позаботившись о том, чтобы пристегнуть ее, после чего умудрился снести гаражные ворота с непристегнутым ребенком на переднем сиденье? Дороже дочери у меня ничего не было. Что, если она не сможет этого забыть? Что, если в ее памяти навсегда останется эта картина: ее мать со стонами ползет по лестнице, пытаясь спасти ее от… от кого? От обдолбанного торчка?
Где-то над Северной Каролиной я был вынужден, скрепя сердце, признать, что так оно и есть. На какой-то краткий миг я преступил черту. Но теперь все позади. Я в порядке…. я снова в своем уме. Так ли это? Я продолжал нюхать кокс. И я продолжал глотать таблетки: кваалюд, и ксанакс, и валиум — горстями, чтобы не превратиться от кокса в параноика. Я должен был любой ценой держать себя в тонусе; остановиться — значит умереть.
Через двадцать минут вспыхнула надпись «Пристегните ремни», напомнив заодно, что пришло время очередной дозы кокаина. А также кваалюда с ксанаксом — необходимо достичь идеального баланса и быть в форме к тому моменту, когда мы сядем.
Как и обещал мой адвокат, на аэродроме нас уже ждал Дэйв Билл. Чуть поодаль стоял черный «линкольн». Работа Джанет, одобрительно подумал я.
Дэйв, стоявший со скрещенными на груди руками, казался огромным, словно гора.
— Готов повеселиться? — игриво спросил я. — Хочу подыскать себе новую жену.
— Как насчет того, чтобы поехать ко мне и немного расслабиться? — предложил Человек-Гора. — Лори отправилась в Нью-Йорк. Она побудет пару дней с Надин, так что весь дом в нашем распоряжении. Сможешь как следует выспаться…
Выспаться?!..
— Высплюсь на том свете, идиот! Кстати, а ты-то на чьей стороне? На моей? Или на ее? — и я как бы в шутку со всей силы врезал ему кулаком. Удар пришел Дэйву в плечо, но Дэйв, судя по всему, даже ничего не почувствовал.
— На твоей, конечно, — Дэйв невозмутимо пожал плечами. Глаза его потеплели. — И всегда был на твоей. Кстати, о какой такой войне у нас речь? Лучше бы вам, ребята, помириться. Дай ей пару дней на то, чтобы успокоиться, и все будет в порядке. С женщинами всегда так.
Стиснув зубы, я яростно замотал головой, словно желая сказать: «Нет! Никогда! Ни за что на свете, мать твою!»
Беда только в том, что в действительности я чувствовал иначе. Я хотел, чтобы моя Герцогиня вернулась… я безумно этого хотел. Но я не мог сказать об этом Дэйву; он мог проболтаться своей Лори, а та непременно сболтнула бы Герцогине. И тогда Герцогиня узнала бы, что я несчастен без нее, — и у нее возникло бы позиционное преимущество!
— Надеюсь, эта сука помрет, — пробормотал я. — После того, как она поступила со мной, я не принял бы ее назад, будь она последней бабой на Земле. Ладно, поехали в «Солид Голд», снимем парочку стриптизерш и хорошенько встряхнемся!
— Ты тут босс, — буркнул Дэйв. — Мне лишь приказано позаботиться, чтобы ты не покончил с собой.
— Неужели приказано, мать твою? — рявкнул я. — И кем же, интересно знать?
— Всеми, если честно, — мрачно покачав головой, ответил мой приятель.
— Ну, тогда к черту этих всех! — прорычал я, направляясь к лимузину. — Всех, всех к черту!
«Солид Голд»… что за место! Просто-таки шведский стол из молоденьких стриптизерш! Пробираясь к нашему столику, я насчитал их добрых две дюжины — однако приглядевшись к этом юным красоткам повнимательнее, был слегка разочарован.
— Сплошные уродины, — буркнул я, обернувшись к Дэйву. — Но, думаю, если поискать, и в этой куче навоза отыщется пара жемчужных зерен, — я повертел головой по сторонам. — Давайте сначала осмотримся.
В задней части клуба была устроена ВИП-зона. Вход на ведущую вниз узкую лестницу был отделен красным бархатным канатом, у которого топтался здоровенный чернокожий верзила. Я направился прямо к нему.
— Как дела, приятель? — тепло приветствовал я громилу.
Громила посмотрел на меня, как на какое-то назойливое насекомое, которое стоило бы прихлопнуть, да лень. Он явно не понимает, с кем имеет дело, решил я. Сунув руку в носок, я вытащил пачку сотенных купюр, в которой было примерно десять тысяч долларов, отделил половину и протянул вышибале.
Убедившись, что это произвело должное впечатление, я улыбнулся.
— Слушай, приятель, подбери для нас штук пять цыпочек погорячее, а потом очисти помещение да позаботься, чтобы нам никто не мешал, идет?
Громила широко осклабился.
Пять минут спустя в зале для ВИП-персон не было ни души. Четыре стриптизерши — на вид вполне себе ничего — выстроились перед нами в ряд, все, как одна, принаряженные, в туфлях на высоких каблуках. Выглядели они неплохо, но не настолько, чтобы на какой-то из них жениться. Мне же позарез нужна была красотка — да такая, с которой не стыдно было бы показаться на Лонг-Айленде. А заодно показать Герцогине, кто тут главный.
И тут вышибала посторонился, и по лестнице спустилась девчушка, на которой из одежды были лишь белые туфли из лакированной кожи на высоченной шпильке. Она непринужденно уселась на подлокотник моего кресла, закинув ногу на ногу, после чего нагнулась и клюнула меня в щеку. От ее кожи пахло какими-то духами и немного мускусом — вероятно, вспотела, пока танцевала. Я просто обалдел — этой красотке было не больше восемнадцати. Стройная, с густой шапкой светло-каштановых волос и изумрудно-зелеными глазами, изящным носиком, она была просто изумительна. А какое тело! Невысокая, с пышным (вероятно, силиконовым) бюстом, плоским животом и ногами, которые смело могли бы поспорить с ножками Герцогини. Оливковая кожа ее была безупречна.
Мы обменялись улыбками — между полных губ блеснули белые, ровные зубки.
— Как тебя зовут? — спросил я, повысив голос, чтобы перекричать музыку.
Девушка нагнулась так близко, что ее губы коснулись моего уха.
— Блазэ.
— Что это за имя такое, мать твою? — удивленно спросил я. — Или твоя матушка уже с самого твоего рождения знала, что ты пойдешь в стриптизерши?
Блазэ показала мне язык. Я со смехом сделал то же самое.
— На самом деле меня зовут Дженнифер, — сказала она. — Блазэ — это псевдоним.
— Ну, что ж, рад познакомиться, Блазэ, — кивнул я.
— Ммм, — промурлыкала она, потершись щекой о мою щеку. — Ты такой милый, малыш!
Малыш?!
— Что ты хочешь этим сказать? — с подозрением спросил я.
— Ну… что ты милый… — девица слегка растерялась. — И у тебя красивые глаза… и ты такой молодой! — Она призывно улыбнулась.
А голосок у нее ничего, приятный. Интересно, понравилась бы она Гвинн? Правда, уверенно говорить, что она будет хорошей матерью для моих детей, было пока рановато.
— Тебе нравится кваалюд? — осведомился я.
Девица пожала обнаженными плечами.
— Без понятия… никогда не пробовала. А что от него чувствуешь?
Хмм… какая невинность, подумал я. Прямо не терпится дать ей попробовать.
— А как насчет кокса? Пробовала?
— О да, кокс я люблю. А у тебя есть?
— Да, — с довольным видом закивал я. — Целая куча!
— Ну, что ж, тогда пошли, — она потянула меня за руку. — Только не называй меня Блазэ, хорошо? Для тебя я Дженни.
— Ладно, Дженни, — улыбнулся я, еще раз окинув оценивающим взглядом свою будущую жену. И скрестил пальцы на удачу. — Кстати, ты любишь детей?
Девица широко улыбнулась.
— Да, люблю. Мечтаю, что когда-нибудь у меня будет целая орава ребятишек. А что?
— Да ничего, — буркнул я, не сводя глаз с будущей миссис Белфорт. — Так, просто.
Ах, Дженни! Мой собственный антидот против предательницы Герцогини! Кому нужен Олд-Бруквилл, когда есть Дженни? Оставалось только перевезти во Флориду Чэндлер с Картером. Гвинн и Джанет тоже наверняка захотят перебраться сюда. А Герцогиня может навещать их раз в год — по специальному разрешению суда. Так будет справедливо.
Следующие четыре часа мы с Дженни провели в офисе менеджера, нюхая кокс — в перерывах она танцевала для одного меня, — а заодно и покувыркались немного. Хотя, признаюсь честно, в отношении последнего толку от меня было мало. Зато теперь я окончательно убедился, что из нее выйдет прекрасная мать для моих детей, так что, пока она трудилась, ублажая меня, я, наконец, решился.
— Погоди, Дженни! — остановил я ее. — Передохни немного.
Подняв на меня глаза, она улыбнулась. Опять эта улыбка стриптизерши!
— Что-то не так, милый?
— Нет, нет, — я помотал головой. — Напротив, все отлично. Просто хочу познакомить тебя со своей матерью. Так что прервись ненадолго. — Вытащив из кармана мобильник, я набрал номер моих родителей, который не менялся добрых тридцать пять лет.
Через минуту я услышал в трубке озабоченный голос матери, желавшей знать, что произошло у нас с Надин.
— Нет, нет, ты только не слушай ее, — торопливо перебил я. — Все отлично… Запретительный ордер? Ну и что тут такого? У меня, между прочим, два дома — пусть забирает один, а я буду жить во втором. Дети? Конечно, они останутся со мной. А кто воспитает их лучше, чем я? Ладно, мам, я вообще звоню по другому поводу — просто хотел сказать, что подаю на развод… Как это почему? Да потому, что Надин просто сука, вот почему! И к тому же я познакомился с девушкой… она очень славная…
Я покосился на Дженни. Она так и сияла. Я подмигнул ей.
— Послушай, мам, я хочу, чтобы ты поговорила с моей будущей женой. Она очень милая, красивая и… Где я сейчас? В одном стрип-клубе… Нет, в Майами… Ну чего ты сразу — «стриптизерша»?! Она вовсе не стриптизерша — точнее, она уже не стриптизерша, все это теперь в прошлом. Это я наставил ее на путь истинный, — я снова подмигнул Дженни. — Вообще-то ее зовут Дженни, но ты можешь звать ее Блазэ, если хочешь. Она не обидится — говорю же, она славная. Даю ей трубку, — и я сунул трубку Дженни. — Мою маму зовут Леа, и она очень хорошая. Ты ее полюбишь.
Дженни, пожав плечами, поднесла к уху мобильник.
— Привет, Леа. Это Дженни. Как поживаете? О, я прекрасно, спасибо, что спросили… Да, у него тоже все в порядке… Угу… да, ладно, минутку, — Дженни прикрыла ладонью трубку. — Твоя мать говорит, что хочет поговорить с тобой.
Невероятно! подумал я. Как это грубо со стороны матери — так отфутболивать мою будущую жену! Нажав на отбой, я сунул трубку в карман. Потом широко улыбнулся, откинулся на кушетку и выразительно подвигал бедрами.
Дженни охотно закивала, потом склонилась ко мне и принялась сосать… и тянуть… и сжимать… и снова сосать. Но увы, даже если бы речь шла о спасении собственной жизни, я все равно не смог бы заставить кровь прихлынуть к моим чреслам. Однако моя юная Дженни была не из тех, кто легко сдается, во всяком случае, пока еще остается хоть капля надежды. И ее упорство было вознаграждено — через четверть часа ей удалось-таки нащупать нужную точку, и в следующую минуту мой «петушок» уже затвердел так, что им можно было орехи колоть. Следующее, что я помню, это как безжалостно трахаю ее прямо на дешевенькой кушетке, шепча на ухо, как люблю ее. Она принялась уверять, что тоже любит меня, и мы захихикали. Для нас обоих это был счастливый миг — мы были потрясены, что два одиночества могут так странно встретиться и так глубоко и быстро познать любовь — пусть и в столь убогих обстоятельствах.
Это было потрясающе. В этот момент я готов был поклясться, что Дженни для меня все. А в следующий момент уже желал, чтобы она внезапно растаяла в воздухе. Ужасная тоска вдруг захлестнула меня, подобно океанской волне. Сердце сжалось, потом вдруг ухнуло вниз. Я едва не завыл — мне безумно не хватало Герцогини.
Мне вдруг отчаянно захотелось поговорить с ней. Захотелось услышать, что она любит меня… что она по-прежнему моя. Печально улыбнувшись Дженни, я сказал, что через минуту вернусь — мол, нужно перекинуться парой слов с Дэйвом. Вернувшись в клуб, я отыскал Дэйва и пригрозил, что если он немедленно меня не уведет отсюда, то я, дескать, наложу на себя руки. Он от этого малость прибалдел — ведь ему как раз велено было следить, чтобы я не наделал глупостей, пока все не уляжется. Так что мы удрали, даже не попрощались с Дженни.
Развалившись на заднем сиденье лимузина, мы с Дэйвом ехали к нему домой в Бока Рэйтон. Я уже думал, не перерезать ли мне вены. Я просто разваливался на куски — действие кокса закончилось, и я чувствовал себя как выжатый лимон. Мне было нужно срочно поговорить с Герцогиней. Только она могла мне помочь.
Было около двух ночи. Выхватив у Дэйва мобильник, я набрал свой домашний номер. Ответил мне женский голос… но это была не Герцогиня.
— Кто это? — рявкнул я.
— Донна.
Вот дерьмо! Донна Шлезингер была та еще сучка — проглотит любое дерьмо и не поморщится. Они с Герцогиней были подруги детства, и Донна ревновала ее ко всем на свете еще с той поры, как повзрослела настолько, чтобы осознать всю глубину разделяющей их пропасти.
— Дай трубку моей жене! — грубо сказал я.
— Она не станет сейчас с тобой говорить.
— Твою мать, Донна, — взбесился я, — просто передай ей телефон!
— Говорю же, — взвизгнула в ответ Донна, — она не хочет с тобой говорить!
— Донна, — как можно более спокойно сказал я, — не шути со мной! Предупреждаю, если ты немедленно не передашь ей телефон, то я, мать твою, немедленно сяду в самолет, вернусь в Нью-Йорк и всажу тебе нож в сердце! А покончив с тобой, примусь за твоего мужа — просто равновесия ради! Дай ей трубку, идиотка! — потеряв всякое самообладание, заорал я.
— Сейчас, — пропищала перепуганная Донна.
Я покрутил головой, пытаясь взять себя в руки. Потом покосился на Дэйва.
— Не, я ничего такого на самом деле не имел в виду, — пробормотал я. — Просто хотел припугнуть слегка.
— Знаю, — кивнул Дэйв. — Если честно, я ненавижу Донну не меньше тебя. Но считаю, что лучше дать Надин пару дней — пусть придет в себя. Я звонил Лори — говорит, Надин в шоке.
— А что еще сказала Лори?
— Что Надин не позволит тебе вернуться, если ты не дашь слово, что ляжешь на реабилитацию.
Не успел я ответить, как трубка ожила.
— Привет, Джордан. Это Офелия. С тобой все в порядке?
Я сделал глубокий вдох. Офелия была славная девочка, но верить ей было нельзя. Она была самой доверенной из подруг Надин, и, конечно, она хотела как лучше… но все же… она была покорной марионеткой в руках Герцогини… та наверняка уже настроила Офелию против меня. Стало быть, Офелия тоже мне враг. И все же, в отличие от Донны, она никогда не желала мне зла. Ее голос подействовал на меня успокаивающе.
— Со мной все отлично, Офелия. Будь добра, позови Надин.
— Джордан, она не подойдет к телефону, — в трубке послышался вздох. — Она сказала, что не будет с тобой разговаривать, пока ты не ляжешь на реабилитацию.
— Мне не нужна реабилитация! — как можно более убедительно сказал я. — Все, что мне нужно, — это слегка притормозить. Ладно, скажи ей, что я согласен.
— Я скажу ей, — ответила Офелия, — но не думаю, что это поможет. Прости, мне нужно идти, — и не дав мне больше ничего сказать, она повесила трубку.
— Просто ушам не верю, — почти беззвучно бормотал я. Я совсем пал духом.
— Ты в порядке, старик? — тяжелая рука Дэйва опустилась мне на плечо.
— Да, — солгал я. — Все нормально. Просто не хочу сейчас об этом говорить. Мне нужно немного подумать.
Дэйв понимающе кивнул. Оставшаяся часть дороги прошла в молчании.
Через четверть часа я сидел в гостиной Дэйва, не чувствуя ничего, кроме отчаяния и безнадежности. Я был совершенно раздавлен. Дэйв молча сидел рядом. Просто наблюдал за мной и ждал. Передо мной на столе лежала кучка кокаина. Таблетки остались на кухонном столе. Я раз десять пытался дозвониться домой, но теперь к телефону подходил Рокко. Возможно, он тоже предал меня. Ладно, вот покончу с этим, вернусь домой и уволю его.
— Позвони Лори на мобильник, — попросил я Дэйва. — Другого способа нет.
Он устало кивнул и вытащил сотовый телефон. Через пару секунд я услышал в трубке голос Лори. Она плакала.
— Послушай, Джордан, — шмыгая носом, пробормотала она, — ты ведь знаешь, как мы с Дэйвом тебя любим, но пожалуйста, умоляю тебя, дай слово, что пройдешь реабилитацию. Иначе ты умрешь. Ты же умный человек, Джордан! Неужели ты не понимаешь, что убиваешь себя? Откажись от этой привычки — если не ради себя, так ради Чэндлер и Картера!
Вскочив на ноги, я пошел на кухню. Дэйв следовал за мной по пятам, как тень.
— Надин все еще любит меня? — спросил я.
— Да, — прошептала Лори, — любит. Но она не вернется к тебе, пока ты не завяжешь.
Я сделал глубокий вдох.
— Если она меня любит, пусть возьмет трубку.
— Нет, — отрезала Лори, — не возьмет — именно потому, что любит! Вы в этом смысле два сапога пара — страдаете от одной и той же болезни! Думаю, с ней дело обстоит даже серьезнее, чем с тобой, Джордан, — иначе она бы не позволила этому зайти так далеко! Тебе нужно пройти реабилитацию, Джордан. И Надин тоже срочно нужна помощь.
Я не верил собственным ушам. Даже Лори отвернулась от меня! Вот уж никогда бы не подумал! Ну… и хрен с ней! К черту ее! К черту Герцогиню! К черту всех! Плевать я на них хотел! Я и без того уже дошел до предела, разве нет? Мне всего тридцать четыре — а я чувствую себя девяностолетним стариком. Так какого черта? Какой у меня выбор? Только катиться вниз! Что лучше, умирать медленной, мучительной смертью или покончить со всем разом, уйти, так сказать, в блеске славы?
Мне бросился в глаза пузырек с морфином. Там было не меньше сотни таблеток, по пятнадцать миллиграммов каждая. Таблетки были маленькие, с половинку фасолины, удивительного пурпурного цвета. Сожру, пожалуй, штук десять — достаточно, чтобы кого угодно погрузить в кому… впрочем, мне это — как слону дробина.
— Передай Надин, что мне очень жаль, — с грустью сказал я Лори. — И попрощайся с ней за меня. — Последнее, что я слышал перед тем, как нажать кнопку отбоя, был плачущий голос Лори, кричавшей: — Нет, Джордан! Нет! Не вешай…
Молниеносным движением я схватил пузырек с морфином, отвинтил крышку и высыпал его содержимое в ладонь. Таблеток было так много, что половина просыпалась на пол. И все же не меньше половины осталось — они горкой лежали у меня на ладони. Как красиво, промелькнуло у меня в голове… пурпурная горка! Закинув колеса в рот, я принялся жевать. Но тут мой план полетел к чертям.
Краем глаза у увидел подбегающего ко мне Дэйва. Метнувшись в сторону, я забежал за стол и схватил бутылку «Джек Дэниелс». Но не успел я поднести бутылку к губам, как Дэйв прыгнул на меня сверху — выбил бутылку у меня из рук и сдавил меня так, что чуть не вышиб из меня дух. Пронзительно заверещал телефон. Не обращая на него внимания, Дэйв повалил меня на пол, после чего сунул чудовищно толстые пальцы мне в рот и попытался выковырять таблетки. Конечно, я укусил его, но Дэйв был намного сильнее.
— Выплюни! — орал он. — Выплюни немедленно!
— Хрен тебе! — бубнил я, порываясь жевать дальше. — Отпусти меня, засранец, пока я тебя не грохнул!
А телефон между тем продолжал звонить, Дэйв орал, чтобы я выплюнул таблетки, а я делал судорожные попытки их проглотить. В конце концов он правой рукой обхватил мою нижнюю челюсть и сдавил ее с такой чудовищной силой, что я завыл.
— Проклятье! — просипел я, отплевываясь. Во рту остался привкус едкой горечи. И все же я успел проглотить достаточно, так что теперь это был лишь вопрос времени.
Придерживая меня одной рукой, Дэйв схватил телефон, набрал 911 и торопливо прокричал в трубку адрес. После чего швырнул трубку на пол и снова полез мне в рот. А я снова укусил его.
— Убери свои вонючие лапы у меня изо рта, ублюдок! Значит, ты тоже на их стороне?
— Успокойся! — рявкнул Дэйв. Подхватив меня на руки, он уложил меня на диван.
Минуты две я непрерывно ругался, проклиная его на чем свет стоит… а потом мне вдруг стало все безразлично. На меня навалилась усталость… веки смыкались сами собой… я словно погружался в теплую перину. Это было даже приятно. Потом вдруг снова зазвонил телефон. Дэйв схватил трубку. Это оказалась Лори. Я попытался прислушиваться, но почувствовал, что погружаюсь в сон. Потом трубку прижали к моему уху, и Дэйв рявкнул:
— Эй, старик, это твоя жена! Она хочет поговорить с тобой! Хочет сказать, что по-прежнему любит тебя!
— Нэ? — сонным голосом пробормотал я. И услышал нежный голос Герцогини:
— Привет, милый. Поговори со мной. Я люблю тебя. Все будет хорошо — дети тебя любят, и я тоже тебя люблю.
Я вдруг почувствовал, что плачу.
— Прости меня, Нэ. За то, что случилось сегодня. Я не хотел. Сам не понимаю, как это произошло. Не могу с этим жить. Я… мне очень жаль, прости, — я зарыдал.
— Все хорошо, — повторила моя жена. — Я по-прежнему люблю тебя. Все будет хорошо.
— Я всегда любил тебя, Нэ, — с самого первого дня… — и я провалился в темноту.
Очнулся я от самого омерзительного ощущения, какое только можно себе представить. Помню, как кричал: «Вытащите из меня эту штуку, ублюдки!», но почему, понятия не имею.
Объяснение нашлось почти сразу же. Через секунду до меня дошло, что я лежу на столе в палате реанимации, окруженный командой из пяти докторов и медсестер. Стол был поднят вертикально, под прямым углом к полу. Мало того, что мои руки и ноги были накрепко прикручены к нему, так еще два широких виниловых ремня удерживали меня на месте, один поперек туловища, другой — чуть выше колен. Стоявший передо мной доктор, одетый в зеленую больничную униформу, держал в руках толстый резиновый шланг вроде тех, что используются на автозаправках.
— Джордан, вам необходимо промыть желудок, — сурово говорил он. — Вы должны нам помочь. Для начала прекратите кусаться!
— Со мной все в порядке, — завывал я. — Я ни одной не проглотил — все до единой выплюнул! Это была просто шутка!
— Ясно, — терпеливо кивнул доктор. — Но я не собираюсь рисковать. Мы уже ввели вам препарат, который должен подавить действие наркотика, так что сейчас вы вне опасности. Послушайте, друг мой, — у вас давление зашкаливает, и к тому же у вас тахикардия. Какие еще наркотики вы принимали сегодня, не считая морфина?
Я с подозрением покосился на доктора. Араб… или, может, перс — в общем, кто-то из этих. Можно ли ему доверять? В конце концов, сам я еврей — уже одно это делало меня его кровным врагом. А как же клятва Гиппократа? Я огляделся. И заметил нечто, от чего мне разом стало не по себе, — двух копов, в форме и с пистолетами. Стоя в углу, они не сводили с меня глаз. Нужно держать язык за зубами, решил я.
— Ничего, — хрипло прокаркал я. — Только морфин… ну, может, таблетку ксанакса. У меня проблемы со спиной, это все мне мой доктор прописал.
По губам врача скользнула грустная улыбка.
— Я хочу вам помочь, Джордан, а не доставить вам неприятности.
Я крепко зажмурился и приготовился к пытке. Да, я хорошо понимал, что меня ждет. Этот смуглолицый ублюдок собирается засунуть свою кишку прямо мне в пищевод, а после — в желудок, чтобы выкачать его содержимое. А потом закачает туда пару фунтов активированного угля, чтобы помешать наркотикам всасываться. Настал один из тех редких моментов, когда я горько сожалел о своей начитанности. Последнее, о чем я успел подумать перед тем, как эта орава набросилась на меня, чтобы воткнуть мне в глотку шланг, было: Господи, как я ненавижу, что всякий раз оказываюсь прав!
Прошел час. В желудке у меня было пусто, как в пустыне, — ну, если не считать активированного угля, которым меня напичкали. Я был все так же привязан к столу, когда они наконец соизволили вытащить из меня черную кишку. И я впервые задумался, как же это порноактрисы ухитряются заглатывать, не подавившись, огромные члены. Странная мысль, особенно в такой ситуации, но тут уж ничего не поделаешь.
— Как вы себя чувствуете? — осведомился добрый доктор.
— Мне позарез нужно в туалет, — пробормотал я. — И если вы меня немедленно не развяжете, то я прямо сейчас наделаю в штаны.
Доктор кивнул медсестрам, и меня отвязали от стола.
— Туалет вон там, — показал врач. — Но я пойду с вами, чтобы убедиться, что все в порядке.
Я сообразил, что он имел в виду, когда первая порция активированного угля вырвалась наружу с грохотом, которому позавидовала бы любая пушка. Признаюсь, я с трудом удержался, чтобы не заглянуть в унитаз — посмотреть, что из меня выходит. Однако спустя десять минут подобной канонады все-таки поддался искушению. Это смахивало на извержение вулкана Везувий — из заднего прохода у меня вылетало нечто, больше всего напоминающее черный вулканический пепел. За одно такое «извержение» я наверняка похудел фунтов на десять. Не говоря уже о том, что половина моих внутренностей осталась в дешевом унитазе больницы в Бока Рэйтон, штат Флорида.
Я просидел там, наверное, не меньше часа. Зато теперь я чувствовал себя более или менее нормально. Возможно, мне прочистили не только желудок, но и мозги, хмыкнул я про себя. Как бы там ни было, пора было возвращаться к Жизни Богатых и Никчемных — уладить дела с Герцогиней, сократить дозу колес и жить нормальной жизнью. В конце концов, мне всего тридцать четыре, подумал я. К тому же у меня двое детей.
— Спасибо, — поблагодарил я доброго доктора. — Простите, что укусил вас. Был слегка на взводе. Виноват.
— Без проблем, — кивнул доктор. — Рад, что смог вам помочь.
— Не могли бы вы вызвать мне такси? Хочу как следует выспаться.
Только тогда я заметил, что копы все еще тут — и направляются прямехонько ко мне. Что-то мне подсказывало, что они здесь не для того, чтобы подбросить меня до дома.
Доктор посторонился… и тут один из копов вытащил из кармана пару наручников. «О господи! — всполошился я. — Опять?! В четвертый раз за последние двадцать четыре часа! А что я такого сделал?» Я предпочел не зацикливаться на этой мысли — в конце концов, там, куда меня отвезут, у меня будет сколько угодно времени, чтобы поразмыслить.
Наручники на моих руках защелкнулись.
— В соответствии с законом Бейкера, — отчеканил полицейский, — вас поместят в ближайшую психиатрическую клинику, где вы проведете семьдесят два часа. После чего предстанете перед судьей, который решит, представляете ли вы угрозу для окружающих и самого себя. Простите, сэр, — учтиво добавил полицейский.
Хмм… а он, похоже, славный парень, этот коп… и в конце концов, он просто делает свою работу. К тому же меня везут не в тюрьму, а в клинику, что уже неплохо, верно?
— Я бабочка! Я бабочка! — верещала темноволосая толстуха в голубом балахоне, хлопая руками и кружа по коридору четвертого этажа психиатрического отделения медицинского центра «Делрэй».
Я сидел на неудобной кушетке в приемном покое, а она порхала вокруг. И таких тут было человек сорок — все, как один, одетые в серые или голубые больничные халаты, они демонстрировали самые разнообразные формы асоциального поведения. В передней части приемного покоя стоял столик — каждые два часа больные выстраивались перед ним в очередь, чтобы получить свою дозу торазина или халдола, после чего на какое-то время наступала тишина.
— Я должен ее получить. Шесть точка два на десять в степени двадцать три, — бормотал худой, долговязый парнишка с изрытым оспой лицом.
Очень интересно, подумал я. Я наблюдал за этим бедолагой добрых два часа, и все это время он кружил по отделению, снова и снова повторяя число Авогадро, математическую постоянную, которую используют для определения молекулярной плотности. Поначалу я никак не мог взять в толк, почему он так одержим этим числом, но потом один из санитаров шепнул, что парнишка, у которого коэффициент IQ просто зашкаливал, плотно подсел на ЛСД. После дозы у него сносило крышу, и тогда он зацикливался на числе Авогадро. Уже в третий раз за последний год беднягу помещали в клинику «Делрэй».
Какая ирония судьбы, что меня тоже засунули сюда, думал я, — учитывая, что я совершенно нормален. Но в этом-то и проблема, когда имеешь дело с законами вроде акта Бейкера: все они служат интересам обывателей. Как бы там ни было, пока все было относительно неплохо. Мне удалось убедить доктора выписать мне ламиктал, после чего он уже сам, по собственный инициативе, добавил к этому какое-то средство из категории легких опиатов, которое должно было облегчить мне ломку.
Сейчас меня беспокоило другое. Я пытался дозвониться всем, кого знал, — друзьям, родственникам, адвокатам. Я попытался связаться даже с Аланом-Химиком — хотел убедиться, что к тому моменту, как я окажусь наконец на свободе, меня будет поджидать дома свеженькая порция кваалюда, — но тщетно. Все попытки были напрасны. Ни Герцогиня, ни мои родители, ни все остальные: ни Липски, ни Лори, ни Дэйв, ни Гвинн, ни Джанет, ни Вигвам, ни Джо Фамегетти, ни Грег О’Коннелл, ни Шеф, ни даже Бо, который до этого всегда был под рукой, — никто из них почему-то не спешил взять трубку. Ощущение было такое, что все меня бросили.
Собственно говоря, еще в самый первый день моего пребывания в этой богадельне я вдруг поймал себя на мысли, что ненавижу Герцогиню более, чем когда-либо. Она вычеркнула меня из жизни, используя в качестве козыря то злосчастное недоразумение на лестнице, она постаралась восстановить против меня всех, кто меня знал, от друзей до деловых партнеров. Я был уверен, что она больше не любит меня, а все, что она говорила, когда думала, что я умираю от передоза, говорилось лишь из жалости — в расчете на то, что я вот-вот откину копыта и последнее, что услышу в своей гребаной жизни, будет ее «Я люблю тебя».
Где-то к полуночи мой организм практически очистился и от кокса, и от кваалюда, но уснуть я так и не смог. Уже под утро добрая медсестра, сжалившись, сделала мне укол. Не прошло и четверти часа, как я спал — за последние три месяца это был первый раз, когда я уснул без таблеток, кокса и прочей дряни.
Я проснулся спустя восемнадцать часов от звука собственного имени. Надо мной стоял здоровенный чернокожий верзила в форме больничного санитара.
— Мистер Белфорт, к вам посетитель.
«Герцогиня!» — решил я. Явилась, чтобы вытащить меня из этого ада.
— Неужели? — удивился я. — И кто же это?
— Он не назвался, — санитар пожал плечами.
Настроение у меня тут же упало. Санитар проводил меня в комнату с обитыми чем-то мягким стенами. Из мебели там были только серый металлический стол и три стула. Если бы не эти стены, комната была бы точной копией той, где швейцарские таможенники допрашивали меня после того случая, когда я попытался ущипнуть стюардессу. За столом сидел незнакомый мужчина слегка за сорок в очках в роговой оправе. Увидев меня на пороге, он поднялся из-за стола.
— Вы, должно быть, Джордан, — протягивая мне руку, пробормотал он. — А я Деннис Мэйнард.
Я машинально пожал ему руку, поймав себя на мысли, что невзлюбил этого типа с первого взгляда. Одет он был почти так же, как и я сам, — в джинсы с кроссовками и белую рубашку-поло. С виду вполне приличный парень, довольно симпатичный, если вам нравятся такие типы, ухоженные и чистенькие. На вид ему было лет сорок пять — плотный, с коротко стриженными каштановыми волосами и аккуратным косым пробором.
Он кивком головы указал мне на стул. Я послушно сел. Через минуту появился еще один санитар — огромный ирландец с испитым лицом. Оба санитара встали у меня за спиной, готовые вмешаться, если мне вдруг придет в голову вообразить себя Ганнибалом Лектером — к примеру, возьму и откушу нос этому типу. Но я сохранял ледяное спокойствие.
— Меня наняла ваша жена, — продолжал Деннис Мэйнард.
— Вы кто, мать вашу? Гребаный адвокат по разводам?! Господи, ну и дела! Я надеялся, что у этой сучки, по крайней мере, хватит порядочности подождать три дня, пока не истечет срок действия акта Бейкера, прежде чем подавать на развод!
По губам Мэйнарда скользнула усмешка.
— Я не адвокат по разводам, Джордан. Я нарколог — меня пригласила ваша жена. Она по-прежнему любит вас, так что на вашем месте я бы не торопился называть ее сучкой.
Я подозрительно уставился на этого ублюдка, пытаясь понять, что происходит. Нет, о паранойе уже не было и речи, но я чувствовал, что нахожусь на грани нервного срыва.
— Стало быть, вы говорите, что вас наняла моя любящая жена? Если это так, почему она до сих пор не приехала меня навестить?
— Она очень напугана. И она в полной растерянности. Я провел с ней весь день — так вот, ее душевное состояние тоже внушает серьезные опасения.
При этих словах вся кровь во мне забурлила. Значит, этот сукин сын пляшет под дудку Герцогини!
— Ах ты, ублюдок! — я рванулся к нему через стол. Нарколог отшатнулся. Двое санитаров навалились на меня сзади. — Я прикажу порезать тебя на куски, слышишь, кусок дерьма?! Значит, подбиваешь клинья к моей жене, пока я тут гнию, да?! Считай, что ты уже труп! И твоя семья тоже! Ты не знаешь, с кем ты связался!
Санитары оттащили меня от стола. Я глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, и сел.
— Успокойтесь, — мягко сказал будущий супруг Герцогини. — Я и не думал «подбивать клинья» к вашей жене. Она все еще любит вас, а у меня роман совсем с другой женщиной. Я просто пытался сказать, что весь последний день мы с вашей женой только и говорили, что о вас. И о том, что между вами произошло.
Я был в полной растерянности. Не мог связно мыслить. Я до такой степени привык всегда держать себя в руках, что эта растерянность сбивала меня с толку.
— А она рассказала вам, как я сбросил ее с лестницы, держа на руках нашу дочь? О том, как она выкинула чуть ли не два лимона баксов на какую-то идиотскую модную мебель, которая выглядит так, словно сменила уже нескольких хозяев? О взрыве, который я устроил на кухне? Могу представить, что она вам наговорила! — я укоризненно покачал головой. Но укоризна эта относилась отнюдь не к моим собственным поступкам, а к тому, что моя жена не постеснялась демонстрировать мое грязное белье первому встречному.
— Да, все это мне уже известно. Звучит даже забавно — я имею в виду покупку мебели. Об этом я слышу впервые. Однако все остальное выглядит не слишком привлекательно — особенно то, что случилось на лестнице и потом в гараже. Хочу, однако, подчеркнуть, что все это не ваша вина — вернее сказать, все это отнюдь не делает вас дурным человеком. Вы не злодей, Джордан, — вы просто больны, так же больны, как если бы у вас был рак или другая опасная болезнь.
Он помолчал немного, потом пожал плечами.
— А еще ваша жена рассказала мне, какой вы замечательный человек — вернее, каким вы были до того, как подсели на наркотики. Она восхищалась вашим умом, тем, чего вы достигли за эти годы, — говорила, какое потрясающее впечатление вы произвели на нее с самой первой встречи. Она сказала, что никого и никогда так не любила, как вас. Рассказывала о вашей доброте и щедрости — и о том, как все беззастенчиво этим пользуются. А еще она рассказала о ваших проблемах со спиной и как это усугубило…
Он все говорил и говорил, но я уже не слушал. В моем мозгу занозой засело слово «любила». Он сказал это в прошедшем времени… выходит, она уже больше не любит меня? Скорее всего, не любит, решил я. Все эти разговоры о том, что она напугана, — все это чушь собачья. Я заперт в комнате с мягкими стенами — чего ей меня бояться? Сердце мое обливалось кровью. Если бы только я мог увидеть ее — Господи, хоть на миг! — прижать ее к себе, услышать, как она скажет, что любит меня, мне стало бы намного легче. Разве я сам бы не сделал этого для нее? Как жестоко с ее стороны не приехать — а ведь ей наверняка сказали, что я пытался покончить с собой. Разве любящая жена так поступает, особенно в разлуке с мужем?
Вероятно, этот Мэйнард явился сюда, дабы убедить меня лечь на реабилитацию. Может, я бы и согласился — но только если бы Герцогиня пришла сама попросить об этом. А теперь, когда она шантажирует меня, угрожая разводом, если я не сделаю, как она хочет, об этом не могло быть и речи. Но, с другой стороны, разве курс избавления от зависимости — это не то, чего хочу я сам? Вернее, то, что мне необходимо? Неужели я действительно хочу превратиться в законченного торчка?
Но разве я смогу жить без наркоты? Вся моя жизнь была неразрывно связана с нею… мысль о том, что следующие пятьдесят лет придется провести без кокса, казалась немыслимой. Но ведь было же время, пусть и давно, когда я обходился без него! Смогу ли я, фигурально выражаясь, перевести стрелки назад? Или мои мозги окончательно спеклись — и я, превратившись в жалкого торчка, обречен влачить эту жалкую жизнь?
— …Теперь что касается характера вашего отца, — продолжал тем временем нарколог, — и того, как ваша мать пыталась защитить вас от него, хоть и безуспешно.
— Выходит, крошка Марта Стюарт убедила вас в том, что она — леди Совершенство? — глупо сострил я, хотя благоразумнее было бы промолчать. — Я хочу сказать, расписывая, какой я негодяй и все такое, — неужто она ничего не рассказала вам о себе? Потому что она и впрямь совершенство. Ну что ж, еще расскажет. Не во всех подробностях, конечно, но непременно расскажет. Еще бы, она ведь Герцогиня Бэй-Риджская!
Последняя фраза заставила Мэйнарда усмехнуться.
— Послушайте, ваша супруга весьма далека от совершенства. Я бы даже сказала, что в каком-то смысле она еще более больной человек, чем вы. Подумайте сами, кто из супругов виноват больше: тот, кто принимает наркотики, — или другой, который сидит сложа руки, наблюдая, как любимый человек губит себя? Скажу больше — ваша супруга тоже страдает своего рода зависимостью. Посвятив себя уходу за вами, она, к несчастью, забыла о собственной жизни. Сказать по правде, эта ее зависимость приняла настолько угрожающие размеры, что меня это даже слегка пугает.
— Чушь! — фыркнул я. — Думаете, мне в первый раз вешают лапшу на уши? Уверяю вас, я взял на себя труд почитать о таких вещах. И несмотря на пятьдесят колес кваалюда, которые глотаю за раз, я еще не настолько растерял мозги, чтобы не помнить все, что прочитал, начиная с начальной школы.
— Я встречался с вашей женой, Джордан, — кивнул Мэйнард. — А еще я познакомился с вашей семьей и друзьями, иначе говоря, с каждым, кто близок вам. Так вот, они в один голос утверждают, что вы человек исключительного ума. Так что мне бы и в голову не пришло вешать вам лапшу на уши. Поэтому предлагаю сделку. В Джорджии есть реабилитационный центр, называется он «Тэлбот Марш», причем лечатся там в основном бывшие врачи. Люди они неглупые, так что скучно вам там не будет. В моей власти вытащить вас из этой дыры, куда вас упекли, и через два часа вы уже будете в «Тэлботе». Внизу вас ждет лимузин, а в аэропорту — самолет с полными баками. Уверяю вас, «Тэлбот Марш» — очень приятное место и лечат там замечательно. Уверен, вам там понравится.
— Рассуждаете так, будто вы на этом деле собаку съели. Кто вы такой, мать вашу? Вы правда дипломированный врач?
— Нет, — хмыкнул Мэйнард. — Всего лишь торчок, как и вы, но только бывший. Единственная разница между нами заключается в том, что я уже на пути к выздоровлению, а вы еще нет.
— И давно вы в завязке? — хмыкнул я.
— Десять лет.
— Десять лет?! — изумился я. — Господи, помилуй! Быть не может! Я и дня не могу прожить без наркоты… да что там ни дня — ни часа! Нет, приятель, между нами есть разница, да еще какая! У меня мозги заточены по-другому. И потом, не нужна мне эта гребаная реабилитация! Лучше уж вступлю в Общество анонимных алкоголиков или попробую еще что-нибудь…
— На такой стадии вам это уже не поможет, — перебил Мэйнард. — Чудо, что вы вообще еще живы. — Он пожал плечами. — Но настанет день, когда удача отвернется от вас. Например, вашего приятеля Дэйва не окажется рядом и некому будет позвонить 911 — и тогда вы окажетесь на кладбище, а не в психиатрической клинике.
В Обществе анонимных наркоманов мы говорим, что у наших клиентов есть три пути, — убийственно серьезным тоном продолжал он. — Суд, психушка или смерть. Первые два варианта вы уже опробовали. Когда вы образумитесь? Когда будете лежать на столе в морге? Когда вашей жене придется сказать детям, что они никогда увидят своего отца?
Я молча пожал плечами — он был прав, но я еще не готов был сдаться. По какой-то мне самому неизвестной причине я был убежден, что не должен поддаваться — ни ему, ни Герцогине, ни кому бы то ни было еще. Если я решу завязать, то только по собственной воле, а не под дулом пистолета.
— Я подумаю над этим, но только если сюда приедет Надин. Если нет, то пошли бы вы!..
— Она не приедет, — заявил Мэйнард. — Она не станет говорить с вами, если вы не согласитесь пройти курс реабилитации.
— Что ж, справедливо, — кивнул я. — В таком случае идите вы оба знаете куда? Через два дня я выйду отсюда и после этого буду жить так, как мне нравится. Если мою жену это не устраивает, что ж, пусть подает на развод, — поднявшись из-за стола, я кивнул санитарам.
Я был уже возле двери, когда Мэйнард вдруг бросил мне вслед:
— Вы наверняка найдете себе другую жену, возможно, она будет даже красивее Надин. Но вы никогда не найдете такую, которая любила бы вас так, как любит Надин. Кто, по-вашему, все это устроил? В последние два часа ваша жена сделала все, чтобы спасти вашу жизнь. Вы будете последним идиотом, если позволите ей уйти.
Я сделал глубокий вдох.
— Много лет назад была еще одна женщина, которая любила меня не меньше, чем Надин; ее звали Дениз, и я знатно трахал ее. Кто знает? Возможно, я получил по заслугам. Как бы там ни было, вы зря теряете время, потому что ни на какую реабилитацию я не согласен. Вы меня поняли? И чтобы вашего духа больше тут не было!
С этими словами я вышел из комнаты в сопровождении санитаров.
Последующие два дня были менее мучительными. Ко мне потянулись посетители — сначала родители, потом один за другим друзья и родственники. Все они пытались уговорить меня пройти курс реабилитации. Побывали у меня все — кроме Герцогини. Как женщина может быть такой бессердечной, особенно после того, как я пытался… а что я, собственно, пытался?
Я старательно избегал даже в мыслях произносить слово «самоубийство» — может, потому, что это было слишком больно. А может, мне просто становилось стыдно при мысли, что человек может быть настолько влюблен в собственную жену — вернее, настолько одержим ею, — чтобы покончить с собой. Ни один мужчина, обладающий реальной властью, на такое неспособен. Во всяком случае, мужчина, еще не растерявший остатков уважения к самому себе.
Вообще-то, если честно, я и не думал себя убивать. Я прекрасно знал, что меня отправят в больницу и сделают промывание желудка. Я знал, что Дэйв маячит у меня за спиной, готовый в любую минуту вмешаться. Правда, Герцогиня об этом не знала; в ее представлении я настолько обезумел при мысли, что могу ее потерять, до такой степени погрузился в бездну отчаяния, что решил уйти из жизни. Но тогда почему это ее не тронуло?
Да, верно, по отношению к ней я вел себя как скотина. И не только тогда, на лестнице, а и в течение нескольких месяцев до этого. А может, и нескольких лет. Чуть ли не с самого начала нашей совместной жизни я жил сообразно принципу «услуга за услугу» — я обеспечиваю ей Роскошную Жизнь, а взамен она закрывает глаза на мои шалости. Может, в этом и не было ничего дурного, однако следовало признать, что я перегнул палку.
И тем не менее я, несмотря ни на что, был уверен, что заслуживаю сочувствия. Или Герцогиня из тех женщин, кто просто неспособен на это? Неужели я ошибался в ней? Неужто ее сердце всегда было закрыто для меня? По правде сказать, я всегда это подозревал. Подобно мне самому — да и кому угодно — Герцогиня была, так сказать, «подпорченным товаром». Слов нет, она была хорошей женой, но ее прошлое не отпускало ее даже тогда, когда мы уже были вместе. Она росла без отца, который бросил ее, когда она была еще ребенком. Сколько раз она рассказывала мне, как в детстве по выходным надевала нарядное платье — держу пари, она и тогда была изумительно красива, с длинными светлыми волосами и ангельским личиком, — и часами ждала, что отец повезет ее обедать или на Кони-Айленд и будет хвастаться всем знакомым: «Знакомьтесь, это моя дочь! Ну разве она не прекрасна? Я так горжусь ею!»
Она часами ждала на крыльце — только для того, чтобы еще раз убедиться, что он не придет и даже не соизволит позвонить ей, чтобы извиниться.
Сьюзен, естественно, неизменно покрывала его: твердила Надин, что отец любит ее, но что он одержим своими собственными демонами, вынуждающими его вести бродячую жизнь, обрекающими его на бессмысленное существование.
Что, если я сейчас расплачиваюсь за его грехи? Возможно, ее холодность — всего лишь следствие той ожесточенности, к которой она еще в детстве приучила себя, утратив в конце концов всякую способность к состраданию. Или я просто цепляюсь за соломинку? Возможно, это расплата за выходки моих собственных демонов — за бесконечный разврат, за вертолет в три утра, за проституток в массажном салоне и за привычку щипать стюардесс за задницу…
А вдруг это и впрямь расплата — но еще более утонченная, более изощренная и коварная? Возможно, это месть за все законы, которые мне случалось нарушать? За наглые махинации с ценными бумагами? За деньги, которые я спрятал в Швейцарии? За то, что я кинул Кенни Грина, который всегда был мне надежным партнером? Кто теперь знает? Последние десяток дней я жил чертовски сложной жизнью. О такой жизни люди обычно читают в романах.
Да, но это была моя жизнь. Плохо ли, хорошо ли, но я, Джордан Белфорт, Волк с Уолл-стрит, действительно мог считаться человеком необузданных страстей. Я всегда считал себя пуленепробиваемым — я смеялся над такими вещами, как смерть и тюремное заключение. Я жил словно рок-звезда, я поглощал больше наркотиков, чем большинство людей могут себе позволить, но все же оставался в живых, словно затем, чтобы поведать об этом миру.
Все эти мысли лихорадочно кружились у меня в голове, пока я ждал, когда закончится второй день моего заточения в медицинском центре «Делрэй». Про мере того как мой организм очищался от наркоты, мозги с каждой минутой работали все лучше. Прошлое еще цепко держало меня своими когтями — и тем не менее я чувствовал, что готов противостоять миру, что ждал меня на стенами больницы. Готов сделать отбивную из лысого ублюдка Стива Мэддена. Готов встретиться лицом к лицу с моей собственной Немезидой — спецагентом Грегори Коулмэном. Готов сражаться за Герцогиню, сколько бы времени это ни заняло.
На следующее утро, сразу же после утреннего приема таблеток, меня вновь проводили в комнату для свиданий с мягкими стенами, где меня уже ждали двое. Один — толстяк, второй — довольно симпатичный, хотя выпуклые синие глаза и адамово яблоко размером с грейпфрут отнюдь его не красили. Вероятно, щитовидка не в порядке, решил я.
Назвавшись доктором Брэдом и доктором Майком, они тут же выставили за дверь обоих санитаров. Интересное дело, подумал я… однако еще интереснее оказалось начало разговора, из которого я сделал вывод, что эта парочка — куда более талантливые комедианты, чем давешний «нарколог». Или у них просто иной творческий метод? Сказать по правде, эти двое мне даже нравились. Герцогиня выписала их из Калифорнии — послала за ними частный самолет сразу после того, как Деннис Мэйнард сообщил ей, что мы с ним не смогли найти общий язык. Итак, подкрепление прибыло.
— Послушайте, — сказал Толстый (это который Брэд), — я могу сделать так, что вас выпишут из этой дыры прямо сейчас. А еще через два часа вы уже окажетесь в клинике «Тэлбот Марш»: будете потягивать «пина-коладу» и кадрить молоденькую медсестру, которая сама оказалась там в качестве пациентки, поскольку ее застукали, когда она прятала демерол под юбку.
Толстяк пожал плечами.
— Или можете остаться тут еще на день — познакомитесь поближе с дамой, которая вообразила себя бабочкой, и с нашим юным гением от математики. Но по мне, так нужно самому быть чокнутым, чтобы согласиться остаться в этом клоповнике хоть на одну лишнюю минуту. Я имею в виду, тут воняет…
— …дерьмом, — подтвердил тот, что со щитовидкой. — Почему вы не хотите, чтобы мы вытащили вас отсюда? Я хочу сказать, что мы оба знаем, что у вас крышу снесло и все такое и что вам бы не повредило посидеть под замком еще пару лет, но только не здесь — не в этой дыре! Пусть будет психушка, но хоть классом повыше!
— Майк прав, — поддакнул Толстяк Брэд. — Шутки в сторону — внизу ждет лимузин, а в аэропорту — самолет. Хватит упрямиться! Две подписи — и мы уже в самолете и… вперед и с песней!
— Точно, — подхватил Щитовидка Майк. — Кстати, самолет — просто класс! Не в курсе, сколько взяли с вашей жены за то, чтобы доставить нас сюда аж из Калифорнии?
— Понятия не имею, — пожал плечами я. — Но, держу пари, это влетело ей в копеечку. Если Герцогиня что и ненавидит, так это торговаться.
Они принялись хохотать — особенно веселился Толстяк Брэд, который, похоже, умел во всем находить смешное.
— Герцогиня? Слушайте, а мне нравится. Она у вас красавица — я имею в виду, ваша жена. И, судя по всему, крепко вас любит.
— А почему вы зовете ее Герцогиней? — поинтересовался Щитовидка.
— Это длинная история, — хмыкнул я. — Как бы сильно мне этого ни хотелось, однако этой честью она обязана не мне. Этим прозвищем ее наградил Брайан — владелец брокерской конторы, с которым мы в прежние времена провернули немало дел.
Короче, сидим мы как-то в частном самолете, возвращаемся домой с острова Сент-Барт. Было это пару лет назад, на Рождество — как вы догадываетесь, все мы были с большого бодуна. И тут Брайан, который сидел как раз напротив Надин, вдруг как пернет. А потом как ни в чем ни бывало заявляет:
— Черт, Надин, кажется, я обосрался!
Надин, само собой, жутко обозлилась — обозвала его неотесанным мужланом и все такое. Ну, а Брайан возьми да скажи:
— Ах, простите, пожалуйста, держу пари, ее светлость герцогиня Бэй-Риджская никогда не пукает в свои шелковые трусики, а уж о том, чтобы обкакаться, и речи нет!
— Забавно, — хмыкнул Толстяк Брэд. — Герцогиня Бэй-Риджская. А что, мне нравится!
— Но куда забавнее то, что случилось после. Брайан, потрясенный собственным остроумием, просто скис от смеха — согнулся вдвое и ну хохотать. И не видел, как Герцогиня ухватила рождественский номер журнала «Таун энд Кантри», привстала, замахнулась и, как только он поднял голову, врезала ему с размаху журналом по голове — а рождественский номер весит тонну, не меньше, — да так, что бедняга вырубился! Вот не сойти мне с этого места, если вру. А потом уселась и принялась, как ни в чем ни бывало, читать журнал. Брайан очухался только после того, как его жена плеснула ему в лицо водой. В общем, с тех пор кличка к ней и прилипла.
— Невероятно! — ахнул Щитовидка. — Никогда бы не поверил: с виду-то она сущий ангел! — Толстяк Брэд согласно закивал.
— О, вы даже представить себе не можете, на что она способна! — я выразительно округлил глаза. — На самом деле она сильная, как бык. Знаете, сколько раз она избивала меня до полусмерти? А уж что она вытворяет в воде! — хохотнул я. — Только не поймите меня неправильно, парни. По большей части я это заслужил. Нет, конечно, я был без ума от этой девчонки, но назвать меня примерным супругом… И все же я считаю, она должна была меня навестить. Приди она сюда, я бы уже давно проходил эту самую реабилитацию. А вот теперь я с места не сдвинусь, потому что мне не нравится, когда моя собственная жена обращается со мной как с каким-то гребаным пленником.
— Держу пари, она собиралась прийти, — возразил Толстяк Брэд. — Наверняка это Мэйнард ее отговорил.
— Похоже, — кивнул я. — По мне, так он просто урод. Ничего, как только все это закончится, попрошу кого-нибудь из приятелей потолковать с ним по душам.
Оба клоуна немного смутились и предпочли не развивать эту тему.
— Могу я вам кое-что предложить? — спросил Щитовидка.
— Валяйте, конечно, почему нет? — кивнул я. — Вы, ребята, сразу пришлись мне по душе. Не то что тот, вчерашний.
Щитовидка улыбнулся. После чего, опасливо оглянувшись по сторонам, словно боялся, что кто-то может услышать, нагнулся к самому моему уху.
— Может, сделаем так? — заговорщически понизив голос, предложил он. — Мы сейчас договоримся, чтобы вас выписали, потом отвезем вас в Атланту, в реабилитационный центр. Вам точно понравится — никаких комнат с мягкими стенами, никаких решеток на окнах, ничего такого. Роскошный номер и куча докторов, которые прыгают вокруг вас на задних лапках.
— Точно, — угодливо поддакнул Толстяк Брэд. — А как только вы попадете в Джорджию, закон Бейкера уже не будет действовать и вы окажетесь на свободе. Просто предупредите пилота, чтобы он пока не покидал аэропорт. Не понравится в реабилитационном центре — просто уйдете оттуда.
— Нет, вы, ребята, молодцы! — захохотал я. — Пытаетесь воззвать к моей жуликоватой натуре?
— Просто вы тоже нам нравитесь. Вы славный парень, Джордан. И заслуживаете того, чтобы жить, а не сдохнуть с трубкой для крэка в руках. А это непременно случится, если вы не завяжете с этой дрянью. Поверьте мне на слово. Знаю по собственному опыту.
— Вы тоже бывшие торчки, да? — догадался я.
— Да, оба, — подтвердил Щитовидка. — Я в завязке одиннадцать лет, Брэд — почти тринадцать.
— Парни, как такое вообще возможно? Я бы с радостью завязал, но не могу. Если честно, я не то что тринадцать лет — и дня бы не продержался.
— Вы тоже сможете, — твердо сказал Щитовидка. — Может, и не тринадцать лет, но готов поспорить, что до вечера-то вы точно продержитесь.
— Ну, до вечера-то, может, и продержусь, — хмыкнул я, — но точно не дольше.
— А дольше и не надо, — сказал Щитовидка. — Главное — продержитесь сегодня. А завтра… кто знает, что будет завтра? Живите сегодняшним днем, и все будет отлично. Вот, как я, например. Что может быть глупее, чем говорить себе, едва продрав глаза: «Эй, Майки, с сегодняшнего дня ты в завязке!» — Вместо этого я говорю: «Эй, Майки, ты, главное, продержись до вечера, приятель, а завтра будет видно!»
— Он прав, Джордан, — поддакнул Толстяк Брэд. — Держу пари, я знаю, что ты сейчас думаешь: мол, да ладно вам, парни, выпендриваться! — Он пожал плечами. — Ну, возможно, в чем-то ты и прав, да только это работает, хоть я и не понимаю, как. Да и плевать мне на это. Главное — я снова живу как человек. И ты сможешь, вот увидишь.
Я набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Нет, они в самом деле мне нравились, эти два клоуна. И я действительно хотел завязать. Так хотел, что мне казалось, я уже чувствую на губах вкус новой, свободной от наркоты жизни. Но я уже завяз по уши. Все, кого я знал, сидели на наркотиках — друзья, партнеры. Вся моя прошлая жизнь была пропитана ими. Даже моя жена… впрочем, Герцогиня так и не пришла проведать меня. При всех обидах, которые я ей сам нанес, в глубине души я знал, что до конца своих дней буду помнить, что она не пришла даже после того, как я пытался покончить с собой.
Конечно, Герцогиню можно было понять. Кто знает, может, и она поняла, что не сможет меня простить. Я не мог винить ее за это — она была мне хорошей женой, а я отплатил ей тем, что превратился в законченного наркомана. Да, на то были причины, но это ничего не меняет. Так что если она хочет развестись, это ее право. Я всегда буду заботиться о ней — всегда буду любить ее, сделаю все, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась. В конце концов, она подарила мне двух чудесных детей…
Я посмотрел Толстяку Брэду в глаза и медленно сказал:
— Ладно, ребята, ваша взяла. Давайте выбираться из этой крысиной норы.
— Конечно, — кивнул Толстяк Брэд. — Конечно.
