40

Самолет приближался к городу, и Мехико возник перед ними, словно бесконечное, безбрежное море домов, окруженное горами и вулканами, закутанное в коричневатый смог. Джон смотрел вниз, на родину двадцати миллионов людей, на один из крупнейших городов мира, практически наглядный пример приближающейся экологической катастрофы. Вне всякого сомнения, это было подходящим местом для подготовки следующей экологической конференции. Он закрыл последнюю папку, отложил ее в сторону и очень захотел лечь в постель.

Из аэропорта они полетели дальше на вертолете, потом на машине: ему объяснили, что иначе им не проехать.

– Rush hour, – говорили все, и действительно, с воздуха Джон увидел бесконечных, казавшихся неподвижными жестяных змей на всех дорогах, в то время как шум мотора вертолета буквально разрывал ему голову.

Они летели на юг над тенью надвигающейся темноты. Незадолго до посадки Джон увидел знакомое по иллюстрациям в путеводителе, который он изучал во время перелета, знаменитое здание университетской библиотеки с огромной загадочной мозаикой. На территории университетского городка будут проходить и заседания секций, но они начнутся только через несколько дней, когда он наконец немного выспится. Он позволил Крису и Фостеру помочь ему выбраться из вертолета, сел в ожидавшую машину, и тут вдруг молодому человеку показалось, что он оглох.

Безопасный жилой комплекс, куда его отвезли, представлял собой окруженный со всех сторон стенами райский уголок, где шумели пальмы и журчали искусственные ручьи. Колючая проволока на зубцах стен, улыбающиеся сотрудники службы безопасности с револьверами в кобурах и современная электронная система наблюдения, made in USA, предназначались для того, чтобы никто и ничто не потревожило мир и покой жителей. Молодой человек в светлом костюме выступил вперед, чтобы провести Джона в предназначенные ему апартаменты, и при виде чистой воды, плескавшейся вдоль дорожек, Джон вспомнил, что читал о постоянной нехватке воды в Мехико, расположенном на высоте более двух тысяч метров, где иногда не хватало даже кислорода. Очень, очень подходящее место для экологической конференции.

Апартаменты отличались современным минимализмом в интерьере: белые стены, стекло и металл, но при этом они были огромны. Немногочисленные, но благородные предметы мебели в колониальном стиле подчеркивали величину комнат; сплошная мечта.

– Где спальня? – поинтересовался Джон.

Крис поставил дорожную сумку с самым необходимым на один из низеньких комодов.

– Вам еще что-нибудь нужно, сэр?

– Сон, – ответил Джон.

– Понимаю. Доброй ночи, сэр. – Он закрыл двери снаружи.

Джон опустился на кровать, чувствуя себя настолько тяжелым, словно находился не просто в другом часовом поясе, а еще и в зоне повышенного земного притяжения. Сегодня он уже не сумеет встать. Он уснет прямо в костюме и завтра утром будет выглядеть ужасно.

Зазвонил телефон. «Я сплю», – подумал Джон.

Но покоя не было. Наконец он перекатился поближе к аппарату и потянулся к ночному столику.

– Да?

– Это Фостер, мистер Фонтанелли. – Голос телохранителя доносился до ушей словно издалека. – Мне очень жаль, что я вынужден вас побеспокоить, сэр, но, возможно, это важно…

– Ну, говорите уже, – пробормотал Джон.

– Я в сторожке у ворот, – сказал Фостер, – и у дверей стоит молодая женщина, которая говорит, что ее зовут Урсула Вален…

– Что? – Это было словно удар тока – звучание этого имени, выброс адреналина. Он выпрямился, прежде чем понял, что произошло. Урсула? Как, ради всего святого, Урсула попала сюда, в Мехико? Да еще сейчас, сегодня вечером, сюда? Откуда она могла узнать…

– Вы спуститесь, сэр?

– Да! – проревел в трубку Джон. – Да, я спущусь! Минутку, я уже иду.

Урсула? Здесь? Невероятно, просто невероятно… Он швырнул трубку на рычаг и побежал, распахивая двери, промчался по прохладному гладкому мрамору, вниз по лестнице, по красивым извилистым тропкам между пальмами и кустами: все было освещено, все тихо и мирно.

Добежав до ворот, он увидел Фостера, с нерешительным видом стоящего на улице.

– Это действительно странно… – пробормотал тот себе под нос, уперев руки в бока.

– Что такое? Где она? – с трудом переводя дух, произнес Джон, которого на миг пронзила горячая волна ужаса – а вдруг звонок ему приснился?

Фостер выглянул на улицу, потер нос.

– Она ушла. Я ей сказал, что вы придете, но…

– Ушла? Куда?

– Туда, за угол, – произнес телохранитель, указывая на конец ограды, где начиналась небольшая перпендикулярная улица и ездили машины.

Джон бросился бежать.

– Сэр, нет! – услышал он крик за своей спиной, но это почему-то стало неважным, нужно было только догнать ее.

Дорога шла под гору, ноги бежали словно сами собой, он успеет. Воздух был пронизан выхлопными газами, резал глаза, мешал дышать, но он бежал. Добрался до конца высокой стены жилого комплекса, повернул за угол, увидел фигуру женщины в конце узкой улочки, крикнул:

– Урсула!

Удар по голове заставил исчезнуть женщину, город и вообще все на свете.

Маккейн проснулся от того, что зазвенел стоящий на его столике телефон. Телефон, предназначенный исключительно для экстренных случаев. Он сел на постели и включил свет. Без трех минут пять. Через несколько мгновений его все равно поднял бы будильник.

– Дали себе достаточно времени, – пробормотал он, откашлялся и снял трубку. – Маккейн.

– Это Крис О’Ганлон, сэр, – послышался прерывающийся голос. – Сэр, здесь кое-что произошло. Мы… э… потеряли мистера Фонтанелли.

Маккейн поднял брови. Интересная формулировка, если подумать.

– А вы не могли бы объяснить подробнее?

Было слышно, что телохранитель едва сдерживается.

– Все было так, как будто… Ну, Фостер дежурил у ворот первым, а я на это время прилег. Проснулся только тогда, когда пришла машина из аэропорта с документами и остальным багажом, и тут он рассказывает мне, так, мимоходом…

– Что он вам рассказывает?

– Что мистер Фонтанелли вскоре после того, как я проводил его в апартаменты, спустился вниз и вышел. Сказал ему, что хочет прогуляться, что договорился встретиться с кем-то из университета в каком-то ресторане неподалеку…

– Позвольте, я угадаю. Он все еще не вернулся.

– Да, к сожалению, это так, сэр. А ведь я был готов поклясться, что он собирался упасть в кровать, он выглядел таким усталым…

Маккейн хрюкнул.

– Фостер когда-нибудь размышлял над тем, зачем строятся защищенные жилые комплексы?

– Я ему уже сказал. Он довольно подавлен, у меня такое впечатление, что он опасается за свою работу и все такое…

– И не сказать, чтобы он был неправ, – произнес Маккейн и добавил: – Пока что не стоит это афишировать.

– Да, сэр. – О’Ганлон судорожно сглотнул. – Иисус-Мария-Иосиф, сэр, этого не случилось бы, будь здесь Марко. Этого совершенно точно бы не произошло.

– Да, я тоже так думаю, – ответил Маккейн. Из стопки документов он вынул свой календарь, который, как обычно, лежал на никогда не использовавшейся второй половине двуспальной кровати, и открыл его. День был свободным. Он взял ручку. – Успокойтесь, Крис, и слушайте внимательно. Сейчас вы сделаете следующее…

Сначала он ничего не понял, только почувствовал ужасную боль в голове. Озадаченно потянулся к затылку и обнаружил шишку, которая болела и на которой, похоже, запеклась кровь. Почему-то он понял, что все плохо. Было еще и странное давление на запястья, что-то мешало, движение сопровождалось позвякиванием… Наконец он сумел открыть глаза и увидел то, что сковывало его запястья: наручники.

– Ну, классно! – застонал он. Похитили. Его похитили.

Он поднялся. Ужас осознания случившегося начал отступать, хотя при каждом движении голова угрожала расколоться на две половинки. Вот стена, к которой можно прислониться, что он и сделал, с трудом переводя дух, словно от сильного напряжения, и огляделся по сторонам.

Камера. Нештукатуреные стены, замурованные окна, оставлена только щель в самом верху, в которую лился яркий утренний свет. Здесь, внутри, царили сумерки и неприятный запах пота и человеческих экскрементов: тюрьма, все ясно, три шага в ширину и четыре в длину, если бы он мог двигаться. Но он не мог; его наручники были пристегнуты к цепи, которая вела к массивной литой трубе, пересекавшей комнату от пола и до потолка. Его пространство было ограничено матрасом, на котором он сидел, в углу стояло ведро с крышкой, а на ней лежал рулон туалетной бумаги… Джон с отвращением отвернулся и пожелал себе запора.

Значит, все это было всего лишь ловушкой. В которую он, как идиот, попался. Он вздохнул и захотел покачать головой, но решил не делать этого. Откуда похитителям было известно имя Урсулы? Загадочно. Может быть, из газет. Хоть короткое интермеццо в Германии и могло остаться незамеченным, но он был публичной особой, и его личная жизнь представляла интерес для общественности. Вот только когда папарацци нужны по-настоящему, их нет. Как сейчас.

На темном полу что-то мелькнуло, и Джон весь покрылся гусиной кожей, невольно поджал ноги. Там что-то шевелилось. Затаив дыхание, он наклонился вперед и обнаружил толстого таракана, который полз к нему, темно-коричневый, размером с блюдце, жуткий под своей оснащенной усиками броней. Джон быстро стянул с ноги ботинок, взял его обеими руками и ударил насекомое, и ему даже показалось, что он попал, но таракан, вместо того чтобы, как положено, оказаться размазанным по полу, повернулся и шмыгнул в щель в стене, из которой, наверное, и вылез. При мысли о том, что насекомое, вполне возможно, ползало по нему, пока он валялся без сознания, Джону стало совсем плохо.

Он снова прислонился к стене, закрыл глаза, почувствовал глухую пульсирующую боль в голове и пожелал оказаться подальше отсюда, в другом месте, в другой жизни. При этом он, похоже, ненадолго задремал сидя, потому что его заставил очнуться звук приближающихся шагов.

В дверь постучали.

– Hola! – крикнул кто-то. – Ты проснуться?

Джон скривился, движение тут же отозвалось болью.

– Не совсем.

– Ложиться. Лицо на матрас. Не смотреть, а то мы тебя убивать. Ложиться – ándele, ándele!

– Да, я понял, – крикнул Джон и сделал, как было велено. Вонял матрас ужасно. Наверное, пропитался выступившим от страха пóтом бесчисленного количества других жертв похищений.

Он услышал, как отодвинулся засов, услышал шарканье шагов, затем дверь снова захлопнулась, издав такой звук, будто была сделана из картона; тяжело лязгнул металлический засов.

Шаги удалились. Тишина.

Вероятно, это означало, что он снова может пошевелиться. Джон медленно поднялся. Возле него стояла тарелка с куском хлеба, а рядом жестяная чашка, из которой пахло чем-то вроде кофе; это был настоящий аромат по сравнению с запахами узилища.

И да, ему хотелось есть. Вообще он чувствовал себя, если не считать головной боли, хорошо. Выспавшимся. Словно проспал целый день. Точно он сказать не мог, поскольку его часы, на которых был указатель даты, исчезли.

Он взял тарелку и чашку. Кофе был терпимым, с молоком и сахаром, хлеб был свежим на вкус. Такой комфорт наверняка скажется на сумме выкупа, но, как бы там ни было, за свои деньги тут кое-что получаешь. И вообще все шло очень по-деловому; в голосе незнакомца и в его поведении не было ни следа паники или какого-то исключительного состояния, скорее можно было подумать, что он занимается своей обычной работой похитителя.

Похищение! Невероятно! А ведь все эти годы ничего подобного не случалось. Телохранители сопровождали его повсюду, но им никогда не приходилось делать ничего более трудного, чем временами прокладывать ему дорогу, когда репортеры или зеваки становились слишком назойливыми. Он никогда не чувствовал себя по-настоящему под угрозой, тем более после того, как сбежал вместе с Урсулой и все прошло хорошо. Но, наверное, просто повезло. Маккейн был прав, как обычно.

Когда он отставил тарелку и его цепь, как обычно, звякнула о металл, он поднял голову и посмотрел на толстую трубу. Звук, издаваемый цепью, должно быть, хорошо слышен наверху. Может быть, таким образом они заметили, что он очнулся? Точно. И сразу поставили воду для кофе.

Джон встал, стараясь не издавать лишних звуков цепью, подошел к трубе. То, что работает в одном направлении, должно сработать и в другом, ведь так? Он приложил ухо к холодному металлу, осторожно прижал его и заткнул – что оказалось непросто – другое ухо.

Точно. Он услышал, как бормочет телевизор – сентиментальная музыка и низкий голос ведущего, услышал, как кто-то возится с кухонными приборами и спокойно насвистывает. Труба была настоящим подслушивающим устройством. Зазвонил телефон, трубку сняли и заговорили на мелодичном, но непонятном испанском языке.

Впрочем, долго слушать было тяжело из-за неудобной позы, а поскольку он все равно не знал испанского, это дало ему лишь общее впечатление о положении вещей. Судя по всему, у похитителей все было под контролем. Он снова сел и занялся изучением трещины, в которой жил монстр-таракан.

Потом он поспал еще, его разбудили для очередного приема пищи, состоящего из бобов, некоторого количества мяса и кружки воды.

– Будьте терпеливы, – посоветовал ему незнакомец (хотя его никто ни о чем не спрашивал), когда ставил еду и забирал посуду, оставшуюся с завтрака.

Чтобы последовать этому совету, лучше всего было продремать все время. Постепенно яркий свет в щели сменился вечерним. Прежде чем стало совершенно темно, Джон поддался необходимости и помочился в ведро, которое после этого постарался поставить как можно дальше от матраса.

Снова прислушался. По телевизору показывали американский сериал, вероятно, с испанскими субтитрами: какой-то детектив, в котором речь шла о похищенной дочери мультимиллионера. «Это можно расценить почти как поучение», – подумал Джон, ложась спать. Но вместо того, чтобы уснуть, он уставился в бесформенную темноту и замер, ожидая нападения орды тараканов.

В какой-то момент он, похоже, все же уснул, потому что, когда проснулся, за окном был день. И вокруг не было тараканов. Он поднялся, не зазвенев цепью, и прислушался. Телевизор не работал, зато он услышал разговор нескольких мужчин, очень спокойный, словно они сидели за чашечкой кофе и им нечего было делать, кроме как тратить время.

– Завтрак, por favor, – пробормотал Джон и сильно зазвенел цепью.

Но вместо завтрака пришел другой человек, не тот, что вчера, который не стал стучать и раздавать указания, а просто вошел в камеру. Мужчина, говоривший по-английски, более того, на сленге американского восточного побережья.

– Мы еще никогда не встречались, – произнес он, – но мы знакомы.

Джон скептически оглядел мужчину. У него было одутловатое лицо с крупными порами, на котором оставили грубые следы подростковые прыщи, из-за воротника и из-под рукавов торчала густая растительность. Несимпатичный вид. Такого человека Джон бы не оценил.

А потом он вспомнил. Да, он действительно уже видел этого человека. С немного другой прической. На экране телевизора.

– Бликер, – произнес он. – Вы Рэндольф Бликер.

Позже было уже не понять, как пошли слухи. Сотрудников мексиканской полиции, созванных из-за чрезвычайных обстоятельств, обязали молчать, и последовавшее за этим внутреннее расследование не давало повода предположить, что кто-то из них проболтался. Несмотря на это, в аэропорту Мехико вдруг стали приземляться команды иностранных телекомпаний, пошли звонки по телефону и факсу, весь мир хотел знать, есть ли доля правды в утверждениях, будто Джон Фонтанелли был похищен.

Лондонская централь концерна «Фонтанелли энтерпрайзис» отказывалась от каких бы то ни было комментариев. Полиция Мехико отказывалась выражать свое отношение. Территорию Universidad National Autònoma de México вдруг наводнили люди с камерами и микрофонами.

– Это уже не прекращается, – пожаловалась Маккейну одна из секретарш. – Теперь звонят даже с наших телеканалов. И что я должна им говорить?

– Ничего, – отвечал Маккейн. Нахмурившись, он захлопнул тонкую папку и спрятал ее в ящик. – Отмените все мои встречи на следующие пять дней и забронируйте мне билет до Мехико.

– Что это еще такое? – спросил Джон. – Месть за то, что не сработал маневр с моим братом?

Бликер презрительно усмехнулся.

– Месть? Ах, бросьте. Я не злопамятен. Знаете, я тут совершенно беспристрастен. Я делаю то, что мне поручают.

– Вот как. То, что вам поручают.

– Вы ведь не спрашиваете, кто поручает, правда? Для этого вы слишком умны.

Джон только пожал плечами.

– И что теперь будет? Как вы собираетесь со мной поступить?

– О, ваш выкуп, думаю, войдет в историю. – Бликер изо всех сил старался держаться за пределами его досягаемости. На нем был легкий, довольно потрепанный льняной костюм, он постоянно тер маленькое пятно за ухом. – А в остальном… Это зависит…

– От чего?

– От вас, к примеру. От вашего поведения, готовности сотрудничать. И от других вещей, на которые вы не можете повлиять.

– Это не сработает, – произнес Джон и удивился собственному спокойствию. – Вы снова потерпите поражение, Бликер. В точности как тогда, когда вы втянули в беду Лино.

Бликер взглянул на него и оскалился.

– Вы бы удивились, узнав, насколько подробно представлял себе ваш брат жизнь в качестве отца наследника триллиона долларов.

Джон догадывался, что это даже не ложь. Лино всегда был приверженцем девиза «Бери все, что можно взять». В отношениях с женщинами, с деньгами – во всем. Он скрестил на груди руки.

– Может, вы наконец скажете мне, чего хотите?

– Контроль качества, – произнес Бликер. – Я ведь должен быть уверен, что мои… субподрядчики все сделали правильно. Что они поймали того человека.

– Ваши субподрядчики?

– Я делаю это исключительно ради денег, мистер Фонтанелли. Поскольку мне их никто не дает просто так, я ради них работаю. Я обнаружил, что можно вести довольно приятную жизнь, если время от времени делать неприятные вещи. Вот как это, к примеру.

– И как, к примеру, что? Вы ведь не собираетесь оставлять меня в живых. Я подам на вас в суд, как только окажусь на свободе.

– Что меня совершенно не волнует. Я и так в бегах, помните? Я уже нашел нужные зацепки, и хотите верьте, хотите нет, но мне и так хорошо. По крайней мере, жизнь остается интересной.

Маккейн с ужасом разглядывал огромную хрустальную люстру, висевшую прямо у него над головой. В Мехико иногда случались землетрясения; если одно из них произойдет именно сегодня, люстра просто убьет его. Он откашлялся, и все глаза, микрофоны и объективы камер устремились к нему.

Пресс-конференция проходила в большом зале отеля «Эль Президент». Потолок и стены были задрапированы полотнами зеленого бархата, делая комнату похожей на шатер; украшенные золотом колонны, похоже, поддерживали символический полог, и все это составляло причудливый контраст огромному красочному панно за спиной Маккейна, созданному собственноручно Диего Риверой, величайшим из мексиканских художников. Не нужно было иметь особенного образования, чтобы об этом узнать: отель всеми возможными способами – информационными брошюрами, указателями и надписями – не позволял долго пребывать в неведении относительно этого факта.

– До сих пор, – заявил Маккейн после того, как рассказал о причине своего приезда, – нам известно только то, что мистер Фонтанелли исчез. Обстоятельства его исчезновения, насколько мы знаем, не связаны с насилием; хотя за это не поручусь. Если речь идет действительно о похищении, то похитители до сих пор не объявились.

Одна женщина подняла руку.

– А известно, кто был тем человеком, с которым собирался встретиться мистер Фонтанелли?

– Нет, – сказал Маккейн. – Я также сомневаюсь в том, что договоренность о встрече вообще существовала. Насколько мне известно, мистер Фонтанелли не имел таких знакомых в местном университете, с кем он мог бы договориться.

Это вызвало волнение.

– Тогда почему он так сказал? – выкрикнул мужчина, не дожидаясь, пока Маккейн даст ему слово.

Маккейн перегнулся через лес микрофонов, стоявших перед ним.

– Всем известно, что мистер Фонтанелли время от времени рискует отправляться в общественные места без сопровождения охраны. В прошлом это никогда не создавало проблем, но, конечно, телохранители подобное поведение не одобряют. Я, кстати, тоже. Однако мистер Фонтанелли – взрослый человек и не нуждается в предписаниях со стороны кого бы то ни было относительно того, что он должен или не должен делать. Впрочем, мы выяснили, что вскоре после этого исчез один из телохранителей. – Он обвел взглядом старательно стенографировавших журналистов. – Существует ли связь между этими событиями, полиция пока сказать не может.

Полный репортер, одетый в футболку с логотипом американской телекомпании, взял слово.

– Вы исходите из того, что речь идет о запланированном похищении?

– Я понятия не имею, как кто-либо мог это спланировать. То, что мистер Фонтанелли приедет в Мехико, стало ясно только несколько дней назад, да и то узкому кругу лиц, – произнес Маккейн. – Насколько мне известно, полиция исходит из того, что речь идет о спонтанно совершенном преступлении.

– Вы заплатите выкуп? – крикнул кто-то.

– Насколько большой? – поинтересовался другой репортер.

Сверкали вспышки, поднимались вверх диктофоны, Маккейн некоторое время задумчиво смотрел прямо перед собой, а затем ответил.

– Мы, – наконец произнес он, – конечно же, сделаем все возможное, чтобы вернуть мистера Фонтанелли в целости и сохранности, если он находится в руках похитителей. Но в данный момент, как уже было сказано, конкретной информации у нас нет.

– Утверждают, что есть свидетель, видевший, как мистер Фонтанелли бежал куда-то, – произнес кто-то в зале. – Что вы скажете на это? От чего он мог бежать?

Маккейн виновато развел руками.

– Ничего не могу на это сказать. Меня там не было.

– Что, если мистер Фонтанелли мертв? Кто унаследует состояние? – выкрикнул кто-то в задних рядах.

– Да, вот именно! Кто унаследует? – повторил еще один, и поднялся шум, как будто все только и ждали этого вопроса, но никто не отваживался его задать.

Маккейн мрачно обвел взглядом собравшихся, подождал, пока все хоть немного не успокоятся.

– Вы можете исходить из того, что все вопросы о наследовании урегулированы, – сказал он. – Но в настоящий момент я считаю некорректным подробно говорить об этом или давать пояснения.

Он не счел нужным упоминать о том, что сел в самолет, отправлявшийся в Мехико, только после того, как самый знаменитый британский эксперт тщательно проверил завещание Джона и заверил его, что оно, вне всякого сомнения, будет признано действительным.

Ожидание действовало на нервы. Если бы он мог, он бродил бы по камере туда-сюда, как загнанный зверь, но цепь не позволяла. Если бы он мог хотя бы избавиться от нее! Когда незнакомец приносил еду, Джон просил, смиренно вжавшись лицом в вонючий матрас, снять ее, но мужчину, похоже, это лишь веселило. Потом он посмотрел на свою дверь и понял почему: если бы он был не на цепи, то смог бы выбить ее не самым сильным пинком.

Поэтому он каждые пару минут вставал, подходил к трубе, прижимался ухом к металлу и прислушивался, пока не затекали спина и шея, и тогда он садился обратно. Большую часть времени он слушал телевизор. Похоже, тот работал весь день напролет. Слащавая музыка сменялась сентиментальными или нарочито напряженными диалогами дешевого сериала, в промежутках диктор читал новости пулеметным стаккато. Время от времени доносились звуки с кухни: звон кастрюль и крышек, стук ножа по деревянной доске. Иногда переговаривались несколько человек, всегда только мужчины, низкими грудными голосами, и эти разговоры звучали на удивление скучно. Мужчины общались по-испански, но, даже если бы Джон владел этим языком, он не понял бы ни слова, настолько невнятно и гнусаво они разговаривали.

Каждый раз, когда он снова опускался на матрас, он говорил себе, что может спокойно прекратить это подслушивание, потому что оно не помогало ему понять, что происходит или что собираются делать с ним похитители. Он говорил себе это, смотрел на тараканью щель и ждал, а потом вдруг не выдерживал и снова вставал, чтобы приложить ухо к трубе.

Так он слушал и вдруг услышал свое имя.

В звучании собственного имени есть что-то магическое. Даже если ты невнимателен, даже если вокруг звучит язык, в котором не понимаешь ни слова, даже если стоишь посреди людской толпы, где все говорят наперебой, – как только кто-то произносит твое имя, ты его слышишь. И как раз потому, что ты не был к этому готов, тебя словно бьет током.

Джон услышал свое имя. И назвал его голос из телевизора.

Он испуганно отпрянул назад. Должно быть, это галлюцинация или нет? «Точно», – сказали ему трещины и пятна на стене. Он снова прижался ухом к холодному металлу и, затаив дыхание, различил, как в голосах мужчин вдруг появилось волнение.

Новости по телевизору. Нервное перешептывание. Аппарат переключили на другой канал, шепот превратился во взволнованные крики. Один перебивал другого, слово за слово, все громче и громче, пока наконец не зазвучал один голос, а остальные замолчали.

Похоже, он стал звонить, неприветливо набросился на кого-то. Трубку с грохотом швырнули на рычаг, наверху снова разволновались, и в голосах все отчетливее слышалась паника.

Что-то пошло не так.

Джон отошел от трубы и схватился за грудь, настолько сильно колотилось о ребра сердце. Это нехорошо. Это даже очень плохо. Что-то пошло не так, как предполагали похитители, а он видел достаточно историй о похищениях, чтобы понимать: это может стать опасным для него.

Он попытался дышать спокойно, не звенеть цепью и вернулся на свою позицию.

Все еще волнение, такое же сильное. Через некоторое время хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги, в разговор вмешался новый голос, говоривший на ломаном испанском, в котором, как показалось Джону, он узнал голос Рэндольфа Бликера.

Мужчины насели на него, обрушили на него шквал упреков и, похоже, не только упреков. Бликер держался: он говорил, кричал, умолял и ругался, и наконец Джон понял, что пошло не так: его похитители не знали, кого похитили. Они не знали, кто он. Только в тот миг, когда по телевизору сказали о похищении самого богатого человека в мире, до них дошло, кто сидит у них, прикованный к трубе в подвале. И теперь им стало страшно.

Вероятно, они действительно были профессиональными преступниками, время от времени похищали более или менее зажиточных людей, отпускали их в обмен на соответствующее вознаграждение и таким образом зарабатывали себе на жизнь. Должно быть, полиция не успевала раскрывать все эти дела или просто не обращала на них внимания. Но, вне всякого сомнения, говорили теперь себе они, похищение Джона Фонтанелли так просто не оставят. Перевернут небо и землю, чтобы найти их, и не успокоятся, пока не найдут. Это дело оказалось для них чересчур серьезным.

Вне всякого сомнения, Бликер пытался убедить их в обратном. Он ругался, уговаривал, наверняка хотел, чтобы они продолжали действовать по плану, но теперь все мужчины кричали наперебой, падали стулья, слышались звуки ударов, и в конце концов они вышвырнули Бликера прочь. Джон услышал, как бывший адвокат выкрикивает американские проклятия, но похоже было на то, что они выставили его в коридор, а вскоре после этого дверь захлопнулась.

Джон отошел на шаг.

«Они убьют меня, – подумал он, чувствуя, как внутри поднимается кристально чистая волна ужаса, как сжимаются сердце и горло. – Они придут и убьют меня».

Он опустился на матрас и спросил себя, как они это сделают. Выстрелом, ударом ножа? Будет ли больно? Здесь, боже мой, в тюрьме, где воняет мочой! Какой конец для человека, который был избран для того, чтобы выполнить божественное пророчество!

Из груди поднялся злой сдавленный смешок. Как же повезло padrone: он умер спокойно, прожив насыщенную жизнь, в уверенности, что выполнил свою миссию, – и достаточно рано, чтобы не увидеть, насколько сильно он ошибся.

Урсула говорила ему, все это время. Его вера в пророчество была всего лишь удобной отговоркой для того, чтобы не принимать решения. Потому что это означало бы, что он должен взять на себя ответственность. Было так удобно говорить: этого хочет Господь. Неважно, что происходит, никто не виноват. Классная штука для трусов.

Джон смотрел на блеклую дверь, через которую скоро войдут его убийцы, и почувствовал, как внутри него умирает эта вера, как она вспыхивает, сгорает, не оставляя даже пепла. Разве не говорится, что перед смертью перед глазами пролетает вся жизнь? Он снова увидел все ее этапы, с болезненной четкостью, равно как и то, что он все время искал того, кто скажет ему, что нужно делать. Его родители. Брат. Он ушел из дома, потому что так хотела Сара. Он послушался совета Марвина и пошел работать в пиццерию Мурали. Кристофоро Вакки сказал ему, что у него есть предназначение, а Малькольм Маккейн знал, как выполнить это предназначение. Только Урсулу он не стал слушать.

Проклятье, даже лечь в постель с Константиной ему посоветовал Эдуардо! А Урсула? Урсула хотела, чтобы он поехал с ней в Германию без охраны, и он послушался.

Дверь никто не трогал. Не было шагов. Его убийцы не торопились.

Он посмотрел на трубу и решил больше не слушать. Он не хотел услышать, что там, возможно, уже никого нет. Он не хотел знать, что они сбежали и бросили его, чтобы он умер и его никогда не нашли. Он сидел, смотрел на сумеречный свет, перестав размышлять о своей жизни, вообще перестав размышлять, просто смотрел прямо перед собой и только дышал. Время остановилось, свет постепенно угасал, пока не погас совсем, и наконец раздались шаги.

Стук в дверь.

– Hola! Ты не спать?

– Нет, – ответил Джон.

– Ты ложиться. Лицо на матрас.

Он всю свою жизнь слушался других, так почему бы не сделать этого и в смерти? Поэтому он лег на живот, закрыл глаза и подчинился неизбежному.

Дверь открылась, и теперь в камеру вошли несколько мужчин. Чья-то рука нащупала его волосы. Джон почувствовал дрожь в глубине своего существа, стиснул зубы: только не молить о пощаде! Потом ему резко натянули что-то на голову, завели запястья за спину, связали их; сильные руки подняли его.

– Идти, – произнес незнакомец.

Они повели его вверх по лестнице, по коридору, где он ударился плечом о какой-то предмет мебели, предупредили относительно порога, за которым последовало несколько ступеней вниз, в комнату, где сквозь маску пахло опилками и дизельным топливом. Очевидно, это был гараж, потому что они подняли его, как игрушку, и затолкали в просторный багажник машины. Он успел услышать, как открылась дверь, потом кто-то завел мотор, тот взревел, и поездка началась.

Они ехали бесконечно долго, и все попытки запомнить дорогу или хотя бы повороты налево и направо были безнадежными. Кроме того, в багажник проникали выхлопные газы, из-за которых ему стало настолько дурно, что пришлось сосредоточить все свои силы на том, чтобы его не стошнило прямо внутрь мешка, закрывавшего голову до самой шеи.

Наконец они остановились. Кто-то вышел из машины, через некоторое время снова сел, автомобиль повернул и немного проехал назад по неровной дороге. Багажник открыли. Схватили его ноги, связали и их – проволокой, больно впившейся в кожу. Джон протестовал, но его, похоже, даже не слышали, просто схватили, вытащили наружу, пронесли немного и, размахнувшись, швырнули куда-то.

Джон вскрикнул. Приземлился он относительно мягко, на грунт, похожий на ощупь на тряпки и смятую бумагу, впрочем, смешанные с твердыми и острыми камнями, о которые он больно ударился. Воняло невыносимо. Он попытался перекатиться, но при каждом его движении двигалось то, на чем он лежал, причем каким-то жутким образом, как будто он в любой миг мог в этом утонуть.

И он остался лежать в неудобном положении на боку, со связанными ногами, связанными за спиной руками, лицом вниз. Постепенно под маску стала проникать вонь, какой ему никогда прежде не доводилось вдыхать: невероятная смесь гниения и разложения, тления и разрушения, зверское зловоние, запах плесени, ржавчины и гнили, по сравнению с которым запах в его камере казался почти чудесным ароматом. И с недоверчивым удивлением он понял, что сделали с ним похитители. Это была свалка. Они выбросили его на помойку.