18

Они вышли в лондонском аэропорту Хитроу, два пассажира с плоскими кожаными чемоданами среди множества путешественников, и Джон понял, что начинает нервничать. Он снял темные очки, позаимствованные из запасов Марко, и спрятал их в нагрудный карман. Скользя по бесконечной ленте, он искал в толпе лица, высматривавшие кого-то, но это был аэропорт, и знакомых высматривали многие.

Мужчина, внезапно оказавшийся перед ними, протянул руку и знакомым голосом произнес: «Мистер Фонтанелли?» Он был на голову выше его, примерно пятидесяти лет. У него были густые темные волосы и фигура боксера.

– Меня зовут Маккейн, – произнес он. – Малькольм Маккейн.

Они пожали друг другу руки, и Джон представил Марко.

– Мой телохранитель, Марко Бенетти.

Казалось, Маккейн был удивлен, услышав имя телохранителя, но пожал руку Марко.

– Идемте, у меня автомобиль. Поговорим в моем офисе.

И он пошел вперед быстрым шагом; Джон едва поспевал за ним, изо всех сил стараясь не перейти на бег, и большинство людей инстинктивно отступали в сторону, когда мимо проносились трое мужчин. Перед выходом на запрещенном для парковки месте стоял «ягуар». Маккейн открыл двери, сорвал с дворника квитанцию со штрафом, скомкал ее и, не глядя, швырнул на землю.

Он вел сам. Джон разглядывал его – незаметно, по крайней мере, он на это надеялся. На Маккейне был дорогой костюм с Сэвил-роу и сшитые по индивидуальному заказу туфли, но он казался одетым небрежно, почти неаккуратно. Как будто просто подчинялся дресс-коду, но в принципе внимания на него не обращал. Галстук его был повязан неряшливо, рубашка была мятой, поскольку слишком сильно вылезла из брюк; и только туфли сверкали как новенькие.

– Сначала немного информации, – сказал Маккейн, не сводя прямого, почти агрессивного взгляда с потока машин. Он пользовался каждой возможностью перестроиться и продвинуться вперед чуть быстрее. – Мой офис располагается в Сити. Мне принадлежит инвестиционная фирма «Эрнестина Инвестментс Лимитед». Эрнестина – второе имя моей матери, это так, к слову. Я не очень изобретателен в том, что касается названий для фирм; я всегда называю их в честь членов семьи. Стоимость нашего фонда составляет около пятисот миллионов фунтов, что не очень много, но достаточно, чтобы быть серьезным игроком в этой сфере.

Джон ощутил, как вытягивается его лицо. Это и все? Просто финансовый делец? Единственное отличие заключалось в том, что он ухитрился вызвать интерес к себе довольно изысканным способом. Джон откинулся на сиденье и мысленно вычеркнул день из своей жизни. На все, что предложит ему Маккейн, он будет говорить «нет», будь то договоры на продажу пшеницы, свиной грудинки или ценных бумаг, и постарается как можно скорее улететь обратно. А дома закажет изменение номера телефона.

Мимо проплывали высотные дома, блестящие фасады, древние стены. Он почти не обращал на это внимания. В какой-то момент они нырнули в ярко освещенный и просторный подземный гараж, и от зарезервированного места пришлось сделать всего пару шагов до лифта, унесшего их к бесконечным высотам. Когда сверкающие дверцы лифта скользнули в стороны, им открылся вид на просторный офис с длинными рядами столиков, уставленных телефонами и мониторами компьютеров. За ними сидели мужчины и женщины различных цветов кожи, разговаривали по телефону, держа в руках сразу несколько ярких трубок, ни на секунду не отводя напряженного взгляда от мониторов, чисел и диаграмм, рывками сменявшихся на них.

– В основном мы занимаемся акциями, – пояснил Маккейн, когда они прокладывали дорогу сквозь ряды столов и гул голосов. – Несколько человек заняты валютными операциями, но в принципе у нас нет той финансовой силы, чтобы сделать в этой отрасли настоящие деньги. Этим мы занимаемся скорее для того, чтобы оставаться в форме.

Джон кисло улыбнулся. Так вот откуда ветер дует. Валютные операции, как он уже успел узнать, заключаются в том, чтобы покупать валюту одной страны или продавать ее, получая прибыль на незначительных колебаниях курса в течение дня. Чтобы зарабатывать на этом деньги, нужно вложить огромную сумму: сотни миллионов за трансакцию и более того.

Несложно угадать, какое предложение сделает ему Маккейн.

Они добрались до кабинета Маккейна, отделенного от офиса брокеров стеклянной стеной, откуда открывался красивый вид на город. На полу лежал несколько потертый персидский ковер, массивный письменный стол с большим кожаным креслом, стоявшим за ним, выглядел дорого, но безвкусно, и ни уголок для переговоров, ни книжные шкафы и полки для документов не гармонировали с интерьером.

– Прошу вас, присаживайтесь, мистер Фонтанелли, – предложил Маккейн, решительно указывая на диван. – Мистер Бенетти, я попросил бы вас подождать в приемной у секретаря. Мисс О’Нил принесет вам кофе или что-то другое, что пожелаете.

Марко вопросительно взглянул на Джона. Тот кивнул; долго эта трагедия не продлится. И, не говоря ни слова, телохранитель вышел в комнату за кабинетом, где стоял письменный стол секретарши и несколько неудобных на вид стульев для посетителей. Маккейн закрыл за ним дверь, и вездесущий, пронизывающий гул голосов стих, как по мановению волшебной палочки. Стекло, похоже, было звуконепроницаемым.

– Итак, – произнес он, опуская ламели. – Теперь забудьте обо всех этих инвестициях. Это просто игрушка. Мой способ тренировки, если хотите. И я, конечно же, пригласил вас не для того, чтобы предлагать прибыльные инвестиции. Если есть на этой планете кто-то, у кого уже есть достаточно денег, то это вы.

Джон удивленно поднял голову. Что все это значит?

– Я знаю о вас очень много, мистер Фонтанелли, как вы, без сомнения, уже могли заметить. И будет честно, если я расскажу вам о себе и своей жизни. – Маккейн присел на край письменного стола и скрестил руки на груди. – Родился я в 1946 году здесь, в Лондоне. Мой отец, Филипп Каллум Маккейн, был офицером высокого ранга Королевских военно-воздушных сил, и вследствие этого я за первые десять лет своей жизни жил в четырнадцати различных городах и восьми различных государствах, научился бегло говорить на пяти языках. Сколько школ я посещал, я уже не скажу, но в какой-то момент я с этим покончил, и поскольку образ жизни моей семьи – то есть мой и моих родителей, братьев и сестер у меня нет, – породил во мне отсутствие ощущения принадлежности к определенной нации, я испытывал тягу к многонациональным концернам. После некоторых метаний я пошел в Ай-би-эм, выучился на программиста. Это было в середине шестидесятых годов, когда еще штамповали перфокарты, пересылали магнитные ленты, а компьютеры стоили миллионы долларов. Кстати, я до сих пор не совсем забросил программирование; мои брокеры, – он кивнул, указывая на отгороженную ламелями стену, – частично работают с написанными мной программами. В этом деле все решает качество программного обеспечения; некоторые крупные брокерские фирмы на Уолл-стрит, прибыль которых исчисляется миллиардами долларов, вкладывают треть ее в обработку данных! Но, вероятно, ни у кого из них нет босса, который мог бы сделать это своими руками.

Джон с удивлением разглядывал казавшегося таким энергичным мужчину. Он совершенно не походил на того, кто сумел бы разобраться, где включается компьютер, не говоря уже о программировании.

– Понимаю, – произнес он просто для того, чтобы что-нибудь сказать.

– Ну хорошо, вернемся к началу, – продолжал Маккейн, неопределенно, но резко махнув рукой. – Благодаря моим знаниям языков меня можно было использовать во многих странах, поэтому меня посылали на разные вакансии в Европе. Бельгия, Франция, Германия, Испания… Я бродил повсюду, писал коммерческие программы для клиентов Ай-би-эм. Компьютерные системы, связанные через границы стран с другими, в большинстве своем принадлежали банкам, и я вскоре стал кем-то вроде специалиста по транснациональным компьютерным проектам. Поэтому выбор пал на меня, когда в 1969 году подвернулся заказ в Италии, особенный, довольно сложный заказ. – Маккейн пристально посмотрел на него. – Заказчиком выступала, что очень необычно, адвокатская контора из Флоренции.

Джон открыл рот, хватая воздух.

– Вы?.. – невольно вырвалось у него.

– Да. Первоначальную версию программы, с помощью которой вы управляете своими счетами, написал я.

Марко листал неинтересный журнал, впрочем, не спуская глаз со своего подопечного и ламелей, мешавших видеть всю картину, но закрывавших дверь только до половины. Он поднял голову, когда Джон Фонтанелли вскочил и принялся бегать по большому кабинету, отчаянно жестикулируя. Маккейн тоже забегал, причем с учетом его роста казалось, будто по арене носится разъяренный бык. Телохранитель мимоходом спросил себя, что же там могло произойти. В любом случае, было не похоже на то, что кто-то пытается вцепиться кому-то в глотку. Он расслабил мышцы, автоматически напрягшиеся для прыжка, и снова откинулся в кресле.

– Еще кофе? – спросила секретарша, красивая девушка с рыжими, зачесанными наверх волосами и кремово-бледной кожей, которой он явно нравился.

– Нет, спасибо, – улыбнулся он. – Но, может быть, принесете мне стакан воды?

– Этот заказ стал поворотным моментом всей моей жизни, – заявил Малькольм Маккейн. Теперь они оба сидели в креслах в уголке для переговоров, Маккейн – наклонившись вперед, опершись локтями на колени. Он не спускал взгляда с Джона. – Вакки с самого начала напустили туману, мол, не скажем, в чем, собственно, дело. Некоторое время я подозревал, что они хотят отмывать через систему, которую я должен был написать, деньги для мафии. Но что бы вы ни хотели скрыть на фирме, когда вы заказываете компьютерную систему, все всплывает. Программист – он как исповедник, ему вы должны сказать даже то, что хотите скрыть от финансового управления или властей, потому что иначе программа работать не будет. Я ведь должен тестировать программу, и, когда у меня на экране появилась сумма в 365 миллиардов долларов, у меня чуть глаза не вывалились из орбит, можете себе представить.

– 365 миллиардов? – озадаченно повторил Джон.

Маккейн кивнул.

– За более чем двадцать пять лет, которые прошли с тех пор, ваше состояние выросло почти втрое.

Джон открыл рот, но в голову ничего не пришло, поэтому он закрыл его снова.

– Будем откровенны, – продолжал Маккейн. – До того момента Вакки тщательно следили за тем, чтобы были закрыты все двери в подвал, когда я находился в доме. Но я сказал им, мол, подозреваю, что речь идет о деньгах мафии или состоянии, нажитом на наркобизнесе, и им так или иначе пришлось показать мне архив и завещание Джакомо Фонтанелли, пояснить мне причины того, почему я не должен обращаться в полицию. – Маккейн покачал головой. – Я был в полном восторге. Это казалось самым невероятным, что мне доводилось слышать в жизни. И я был уверен – абсолютно уверен – в том, что нашел свое предназначение. Я уволился из Ай-би-эм, вернул свои небольшие сбережения в Лондон и принялся изучать экономические науки, народное хозяйство, экономику и организацию производства, все сразу. Я жил в дешевой мансарде без отопления, годами носил одни и те же брюки и пиджак, никуда не ходил, не курил, не пил, жил, словно монах, – и поглощал материал, как не поглощал его никто и никогда. Я всегда сидел на первой парте, мучил преподавателей вопросами, сдавал все экзамены на самые лучшие оценки. Закончив учебу, я пошел в банк, работал брокером, изучил на практике все то, что только можно узнать об акциях, дополнительных процентах, торговле валютными фондами и так далее. Потом основал свою фирму, на свои деньги, заемные и наследство от отца, работал ночи напролет, пока не смог нанять первого работника, продолжал вкалывать, и затем мы вышли в плюс и дело пошло на лад. И все эти годы в хорошие и плохие времена я всегда с нетерпением ждал этого момента, сегодняшнего дня, когда я окажусь напротив вас, наследника состояния Фонтанелли, наследника триллиона долларов.

Джон заметил, что смотрит на мужчину широко раскрытыми глазами. Выглядел он, наверное, смешно. Но от Маккейна исходила такая энергия – почти физически осязаемая решительность, – что возникало ощущение, будто сидишь напротив раскаленной печки.

– Боюсь, – медленно произнес Джон, – что я еще не совсем понимаю.

– Моя миссия, задача всей моей жизни, – заявил Маккейн, двигая мощными челюстями, – помогать вам, способствовать исполнению вами пророчества Джакомо Фонтанелли. Не больше и не меньше. Все, что я делал до сих пор, – учеба, создание этой фирмы, – было только подготовкой к этой задаче, только тренировкой, упражнением, боем с тенью. Мне нужно было научиться обращаться с деньгами, с большими деньгами. Если я хочу быть вам полезным, то должен уметь плавать в море крупных капиталов. Причиной было только это. Богатство меня не интересует. Езжу я на «ягуаре» или вынужден ходить пешком – мне все равно. Тогда, двадцать пять лет назад, я получил свободу, которую дает человеку абсолютная одержимость целью, видением. С тех пор я знаю, зачем появился на свет. Я убежден в этом настолько же твердо, как и в том, что завтра утром снова взойдет солнце, что не случай привел меня во Флоренцию, а провидение. Сегодняшний разговор я мысленно проводил уже тысячи раз. Двадцать пять лет я работал на этот день, этот момент. Все, что у меня было, – это дата, 23 апреля 1995 года, и номер телефона. Номер телефона комнаты для гостей, уже тогда подготовленной на вилле. Я нашел его в списке телефонных техников, которые прокладывали линию и в подвал конторы. Я знал, что семья Вакки не изменит этот номер. И теперь, – почти с экстатическим удовлетворением добавил он, – ожидание завершилось. Вы здесь.

Джон судорожно сглотнул, не зная, что ответить. Этот человек был либо полным безумцем, либо гением. Или и тем, и другим одновременно.

– Откуда, – спросил он, – вы знали, что Вакки не изменят телефонный номер?

На лице Маккейна промелькнула мрачная улыбка, но глаза остались серьезными.

– Что ж, символичность числа 23 очевидна. Назначенный день. И им было неизвестно, что я знаю номер. Я старался, чтобы это не всплыло. Я понимал, что должен действовать втайне.

– Почему же?

– Потому что мои намерения ставили под вопрос их полномочия. – Он вздохнул настолько глубоко, то Джону показалось, будто с начала их разговора Маккейн не дышал. – Я скажу вам сейчас то, что должен сказать, с неприятным ощущением, поскольку понимаю, что вы, вероятно, испытываете очень теплые чувства по отношению к семье Вакки. Они сделали вас богатым человеком, изменили вашу жизнь к лучшему, как вы и представить себе не могли, – и ничего за это не попросили, никакой ответной услуги, даже благодарности. Они довольствуются тем, что выполнили завет своего предка. Поистине благородные люди, так можно подумать.

Джон кивнул.

– Да. Я действительно вижу это так.

– Но на самом деле, – заявил Маккейн, – у них есть свои теневые стороны. Они, ничего не спрашивая, совершили невероятное, этого у них не отнять. Но именно то, что сделало их способными на это, мешает им теперь. Вакки, мистер Фонтанелли, – это люди, ориентированные на прошлое, полностью сосредоточенные на сохранении, сбережении, традиции. В своей деревне они создали себе маленький рай, Шангри-Ла, где они стали некоронованными королями. Но если вы спросите себя, стараясь быть совершенно непредвзятым, что конкретно сделали Вакки, то обнаружите, что они не могут помочь вам. В том, что касается пророчества и его исполнения. Наоборот, они все свои надежды связывают с вами. Вы справитесь. Вы наследник. Вы тот, кого видел в своем сне Джакомо Фонтанелли, вы вернете человечеству утраченное будущее – как-нибудь. Вы остались с этим в одиночестве, не так ли? Вакки защитили вас от мира, оградили, отвлекли вас всеми игрушками, которые может дать богатство. В глубине души они совершенно не хотят перемен. Это не злая воля. Вакки просто неспособны на такие желания. Это качество привело к тому, что в семье Вакки на протяжении пятисот лет рождались ученые юристы, в каждом поколении, которые никогда не испытывали искушения оставить деньги себе. Но то же самое качество делает их неспособными помочь вам свершить необходимые перемены. – Он вскочил, бросился в глубину комнаты, остановился в центре ковра, обернулся, вскинул руки в отчаянном жесте, который был бы к лицу ветхозаветному пророку. – Теперь вы понимаете план? Этот потрясающий поворот судьбы, посвятивший в тайну не кого-нибудь, а именно меня, как раз вовремя, чтобы сделать необходимые приготовления, чтобы суметь помочь наследнику? Кого-то, кто мыслит, чувствует и действует совершенно иначе, чем те, кто сохранил состояние? Все идет именно так, как должно. Колесики цепляются друг за друга. Я ждал, двадцать пять лет я ждал вас, ждал и готовился, и вот теперь вы здесь. Наконец-то. Сегодня – тот день, о котором однажды скажут, что с него началось будущее.

Джон смотрел на него, потом вынужден был отвернуться и прикрыть глаза рукой.

– Многовато впечатлений для меня, – признался он. Казалось, его сердце принадлежит старику, который уже не в силах волноваться. – В первую очередь, я все еще понятия не имею, каков ваш план относительно будущего. Прошлое – ладно. Это я понял. Но что вы собираетесь делать? Что конкретно вы собираетесь делать с триллионом долларов, чтобы спасти будущее?

– Минуточку, – вставил Маккейн, поучительным жестом подняв палец. – В этом и заключалась мыслительная ошибка семьи Вакки. Верить в то, что кто-то может взять и сразу проанализировать невероятно сложное положение дел в мире и прийти к уже существующей идее, каким образом нужно решить проблемы. Никто этого не может. Ни вы, ни я, да и Альберт Эйнштейн тоже не смог бы. Но не забывайте – у меня было четверть века на то, чтобы подумать. А большое количество времени уравнивает недостаток гениальности. У меня было время думать и планировать, у меня было время, чтобы посмотреть, что думали по этому поводу другие. И смотри-ка: полчища высокоинтеллектуальных ученых уже давно осветили эту проблему со всех сторон. Нет никакой необходимости придумывать какую бы то ни было гениальную идею – все необходимые идеи уже найдены, опубликованы, доступны. Проблема не в том, что люди не знают, что делать, а в том, что они этого не делают. Все, что сделали люди, – это позволили времени течь, не используя его.

Джон наблюдал за тем, как он бросился к книжному шкафу, поискал там что-то. Во рту у него пересохло. Похоже, Маккейн не собирается ему ничего предлагать. Вероятно, он исходит из того, что все люди столь же непритязательны, как он сам, по крайней мере, самые важные.

– Вот. – Маккейн показал ему книгу, названия которой издалека было нельзя разобрать. – Эту книгу я взял бы в качестве начала. До этого существовали только разрозненные пугающие сочинения, в большей части противоречащие друг другу, написанные недостаточно систематично мыслящими публицистами. После этого появились серьезные исследования и настоящие открытия. «Границы роста». Таково название книги, которая вышла в начале семидесятых. Авторами были Деннис Мидоус и Джей В. Форрестер. Форрестер был профессором Массачусетского технологического института, он разработал теоретические предпосылки системной динамики – подобласти кибернетики, в которой исследовалось поведение сложных систем. Мидоус превратил это в компьютерную программу под названием «WORLD 2», которая была еще очень простой и ограниченной, но уже показывала, как в общих чертах будет выглядеть будущее человечества, и на основании которой можно было исследовать, как различные мероприятия отразятся на этом самом будущем. – Маккейн снова сел и положил книгу на стол. Джону никогда прежде не доводилось видеть настолько зачитанной книги. Должно быть, Маккейн годами клал ее под подушку. – Вы поймете, что мне как программисту пришлось по душе это применение. Не забывайте, тогда программирование компьютеров представляло собой легендарное тайное знание. Я списал программу Мидоуса, чтобы поэкспериментировать с ней самому. Тогда мне понадобилось для этого машинное время за большим компьютером университета, мне приходилось таскать целые ящики перфокарт и вставать в час ночи, потому что студентам давали бесплатный доступ к компьютеру только в это время. Сегодня это можно сделать на любом ПК за тысячу долларов. Вот только сегодня этого не делает никто.

Он открыл книгу, подвинул к нему, чтобы молодой человек мог рассмотреть напечатанные в ней диаграммы. Джон спросил себя, почему Маккейн никогда не думал о том, чтобы купить себе новый экземпляр. Почти каждое предложение было подчеркнуто или выделено иным способом, некоторые страницы выпадали из переплета.

– Это так называемый «стандартный ход», – пояснил Маккейн, постучав пальцем по казавшейся примитивной диаграмме, где в форме волн поднимались и опускались пять линий. – Развитие пяти важнейших параметров: численности населения, качества жизни, загрязнения окружающей среды, запасов сырья и инвестируемого капитала при условии, что не проводятся никакие решающие мероприятия. В 1975 году, как видите. Сегодня мы знаем, что до сих пор ничего решающего не произошло, значит, это действительное отражение хода событий. Видите здесь линии, которые я внес между 1970 и 1995 годами? Если посмотреть только на этот отрезок, то все не так и плохо. Небольшое увеличение загрязнения окружающей среды, сильный рост численности населения, некоторое уменьшение запасов сырья, а также качества жизни. Примерно то, что мы и наблюдаем, не так ли? Открылась озоновая дыра, население мира несколько увеличилось, уже приближается к шести миллиардам и так далее. А теперь посмотрите, к чему это ведет: коллапс примерно в 2030 году, вызванный нехваткой сырья.

– Но ведь это маловероятно, – заметил Джон. – Сырье скорее дешевеет. Находят все новые и новые залежи, открывают все больше заменителей. Вот только недавно я читал, что для того, чтобы объединить целую страну при помощи стекловолокна, нужен всего лишь грузовик песка, в отличие от необходимых прежде тонн меди.

Маккейн сложил руки. Эти аргументы он, очевидно, уже тоже слышал.

– Во-первых, это простая модель. Под понятие сырья попадает буквально все – и медь, и нефть. Так что эта линия – очень, очень грубое среднее значение. Во-вторых, что касается цен на сырье: да, многое можно заменить, и многих видов сырья – например, железа или алюминия – действительно полным-полно. Но вы забываете, как забывают многие люди, кстати, что виды сырья, о которых говорится очень мало, но которые имеют решающее значение для промышленных процессов, на самом деле встречаются все реже и только дорожают. Такие вещества, как молибден или тантал, палладий или гафний, германий или ниобий и так далее. Ну, и в-третьих, – продолжал он, снова беря в руки книгу, перелистывая в поисках другого графика (похоже, он знал ее на память, как священник Библию), – речь идет в первую очередь о связанной системе. Все факторы зависят друг от друга. Ваш аргумент, мистер Фонтанелли, представляет собой типичный аргумент линейного мышления. Возникает проблема, с ней справляются, не замечая, что решение проблемы влечет за собой, возможно, появление новых, гораздо худших проблем в других областях. Если устранить недостаток сырья – что легко можно отразить в программе, введя, к примеру, в пять раз больше запасов, чем известно нам, – увеличится груз других проблем. Посмотрите на эту диаграмму: если уменьшится потребление сырья, то возросшее сверх всякой меры загрязнение окружающей среды станет лимитирующим фактором, который вызовет очень резкое разрушение системы примерно в то же время.

– Ох!

Джон стал листать дальше. Каждая последующая диаграмма выглядела хуже предыдущей. Какие бы попытки ни предпринимались, итогом становилась катастрофа. Даже уменьшение выбросов вредных веществ могло оттянуть крушение всего на два десятилетия.

Впрочем, после того как катастрофа разразится, что выражалось в резком сокращении численности населения, равносильном миллионам погибших, некоторые кривые снова вернутся в разумные пределы. Так, словно после этого наступит время умиротворения.

Маккейн заметил его взгляд и, похоже, угадал его мысли.

– Забудьте про кривые после коллапса, неважно, как они выглядят, – произнес он. – В принципе, они не имели права рисовать дальше, чем точка катастрофы. То, что будет потом, рассчитать невозможно. Предположительно, это означает конец человечества как вида.

– Выглядит довольно безнадежно, – заметил Джон.

– Это все потому, что все довольно-таки безнадежно и есть, – сказал Маккейн. Он снова полистал книгу, раскрыл страницу почти в самом конце. – Вот этого можно было бы достичь, если бы в 1970 году начали принимать решительные меры. Состояние равновесия. Нужно было ввести строгий контроль размножения, резко сократить загрязнение окружающей среды и крайне осторожно обращаться с сырьем. Как это выглядело бы на практике, сказать сложно, но ясно то, что предпосылкой для такого состояния – представляющего собой гарантированное долгосрочное существование с довольно высоким уровнем жизни, – является конец роста промышленности и населения.

Джону снова вспомнилась статья Лоренцо. Его кузен уверенно указал пальцем на ту же проблему: постоянный, непрестанный, почти обожествляемый всеми рост.

– Конец роста, – задумчиво повторил он. – И как же этого можно достичь?

– Вопрос в том, почему это до сих пор не достигнуто. Ведь рост не происходит сам по себе. Для этого нужно прикладывать усилия. Нужны пот и лишения. Вопрос в том, почему никто не останавливается, когда всего достаточно.

– Ну хорошо. И почему никто не останавливается?

– Потому что никто не хочет начинать. Это как в гонке вооружений – каждый боится сделать первый шаг, потому что все боятся оказаться на заднем плане. И не прекращают, потому что не прекращают остальные.

Джон уставился на растрепанную книгу. У него разболелась голова.

– Окей. И какое все это имеет отношение ко мне? И к вам?

– Разве это не очевидно?

– Нет. – Джон повернул обе руки ладонями вверх. – Мне ничего не видно.

– Alright, – произнес Маккейн, откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. – Мистер Фонтанелли, что вы знаете о том, как становятся богатыми?

– Прошу прощения? – Джон заморгал. – Как становятся богатыми?

– Да. Как это работает? Почему одни становятся богатыми, а другие нет? Исключим для начала наследство.

– Об этом я еще никогда не думал.

– Как и большинство людей. Но вы понимаете, что должны быть определенные обстоятельства?

– Думаю, во многом это дело случая. Кроме того, пока что я не вижу связи.

– Сейчас увидите. – Маккейн встал, вдруг показавшись очень тяжеловесным. – Откиньтесь на спинку. Расслабьтесь. Сейчас я вам объясню.

Ее звали Карен, и чем дольше Марко заигрывал с ней, тем больше она ему нравилась. Время от времени он поглядывал на стеклянную дверь, но оба мужчины были заняты разговором, и было похоже на то, что мистеру Фонтанелли не угрожает опасность. У рыжеволосой секретарши, судя по всему, сегодня было мало работы, несмотря на компьютер и большой телефонный аппарат.

– Бывают такие дни, – заметила она. – А бывает, что начинается настоящий ад. В зависимости от того, что происходит на бирже, понимаете?

– В этом я не очень хорошо разбираюсь, – признался Марко.

Карен уговорила его выпить еще чашечку кофе, откуда-то появилась выпечка, они рассказывали друг другу о своей жизни, поедая крохотные сладкие вкусности.

– Я могла бы показать вам Лондон, – предложила Карен. – Когда вы приедете снова.

Взгляд Марко украдкой скользнул по ее фигуре.

– Это было бы действительно интересно, – заметил он и с искренним сожалением добавил: – Вот только я не знаю, когда в следующий раз буду в Лондоне.

– О, вы наверняка будете бывать здесь часто, – сказала Карен О’Нил, и на губах ее мелькнула озорная улыбка. – Ведь мой шеф хочет работать с вашим – а он умеет быть очень убедительным…

– Богатство зависит в первую очередь от доходов и во вторую от расходов, – вещал Маккейн, темный силуэт на фоне светлой панорамы Лондона. – Если вы тратите больше, чем получаете, то беднеете, а если тратите меньше, чем получаете, то становитесь богаче. Что касается расходов, то их можно снизить только до определенного порога, в том случае, если хотите оставаться нормальным членом общества. Так что следует повысить доходы. Пока что согласны?

Джон со скептическим видом кивнул.

– Пока что все банально, если честно.

Похоже, Маккейн его не слышал.

– Достижимый доход подчиняется иерархии. На нижней ступеньке этой иерархии стоит простая работа. Вы делаете что-то для кого-то, а он дает вам за это деньги. Работа служащего или самостоятельного ремесленника – не играет роли. В народе это называют «честным трудом», и доходы, которые вы получаете таким образом, никогда серьезным образом не превысят ваших расходов. Это связано с налогами. Государство хочет получить ваши деньги, и охотнее всего оно забрало бы их совсем. Но поскольку в этом случае вы умрете с голоду или по меньшей мере откажетесь от деторождения, то есть от новых граждан и новых налогоплательщиков, то оно оставляет вам достаточно для жизни. Не больше. Ни одно государство и ни одно общество не заинтересовано в финансово независимом населении. Честный труд, то есть то, чем занимается большинство людей большую часть времени, приносит человеку достаточно денег только для того, чтобы сохранять основной уровень жизни. Не больше.

Джону вспомнилось время, когда он работал в прачечной, пропитанные потом ночи у сушилки. Недельной зарплаты хватало только на самое необходимое.

– Следующая ступень достижимого дохода, – продолжал Маккейн, – это специализированный труд. Ценность труда подчиняется, как и все в экономике, принципу спроса и предложения. Если вы изучаете то, что изучают все, и можете то, что могут все, вас легко заменить, а значит, можно шантажировать, так что достижимая зарплата стремится к самому низкому уровню. Ваша зарплата повышается, если вы либо готовы делать то, что готовы делать не все, – разрушать свое здоровье, перенапрягаться физически, работать ночью или по выходным, – или же если вы умеете делать то, что умеют не все. При условии, что это востребованное умение. Вы можете сначала отыскать для этого рынок – занятый на госслужбе учитель всегда зарабатывает равное количество денег, неважно, насколько хорошо или плохо он проводит занятия, но если он хорош, то может выторговать себе в частной школе зарплату получше. С другой стороны, существуют профсоюзы, палата адвокатов и гильдии ремесленников, то есть структуры, которые в промышленности можно обозначить словом «картели» и которые путем соглашения о ценах со своими членами заботятся о том, чтобы вознаграждение за их труд не опускалось ниже минимальной отметки. Но поскольку рынок таким образом раскачивается, он мстит ограничением применения, поскольку работа за высокую цену столь же мало востребована, как и за низкую. Как бы там ни было, чем более узкоспециально то, что вы можете предложить в качестве услуг, если это востребовано, тем сильнее могут возрасти ваши доходы. Адвокат может зарабатывать пятьсот долларов в час, а хоть сколько-нибудь известный популярный певец – двадцать тысяч долларов за одно часовое выступление. Но бесконечно повышаться ваши доходы не могут – даже у адвоката возникают затраты на офис, секретаршу, которые вычитаются из чистого дохода, а популярный певец должен назначать встречи, заключать договора, путешествовать, переодеваться, репетировать и давать автографы, не считая того, что он годами выступал за бутерброд, когда еще не был знаменит.

Ему вспомнился Пол Зигель, который когда-то был его лучшим другом. Который поступил в Гарвард и научился чему-то, что заставляло предприятия платить до тысячи долларов за час его рабочего времени. Джон хорошо помнил момент, когда Пол рассказал ему об этом, и свою безграничную растерянность при виде пропасти, которая разверзлась между ними.

– Теперь следует первый скачок. Так сказать, переход от наклонной плоскости к принципу рычага. Следующая ступень в иерархии – это торговля. Торговля означает, что нужно купить что-то дешево, чтобы продать это дорого. Выражаясь несколько менее банально, это означает, что своей деятельностью торговец выравнивает разницу между спросом и предложением и на этом зарабатывает. Принцип рычага заключается в том, что вознаграждение зависит от стоимости товаров, которыми он торгует, а не от затрат на саму торговую деятельность. Если вы продадите дыню, это может принести вам десять центов, если же вы продаете опреснитель воды для фабрики, возможно, это принесет вам до десяти тысяч долларов. А трудовые затраты могут быть одними и теми же. Оплачивается не ваш труд, а ваша способность обнаружить спрос и удовлетворить его. На этом этапе размах становится уже относительно большим – с помощью торговли можно зарабатывать мало и вообще ничего, но можно стать и несоизмеримо богатым. Книготорговец может вложить в цену книги процентов тридцать-сорок в качестве прибыли, управляющий модным бутиком накидывает на закупочную цену своих товаров и двести, и триста процентов. Для посредников остаются комиссионные в размере от десяти до пятнадцати процентов, что в случае продажи автомобиля стоимостью несколько миллионов может составить огромную сумму, а иногда для этого требуется всего лишь сделать несколько звонков и один вечер потратить на переговоры.

Джон молчал. Владельцы галерей, где выставляли свои работы Сара и другие художники, вероятно, попадали в эту категорию. Они были посредниками между теми, кто создавал искусство, и теми, кто хотел его приобрести, сдирая за это деньги с обеих сторон. Неудивительно, что владелец галереи всегда ездил на крутом автомобиле, а художники – на метро.

– Следующий скачок заключается в том, что вы в некотором роде множите себя. Вы перестаете работать, побуждая других работать на вас. Тогда вы становитесь, говоря одним словом, предпринимателем. Другой человек делает то, что вы ему говорите, и получает от вас деньги. Вы стараетесь купить его труд по как можно более выгодной цене. Потому что теперь вы оказываетесь по другую сторону рыночного механизма: все то из прибыли вашего предприятия, что вы должны отдать своим служащим, уменьшает ваш собственный доход. Основание предприятия – дело, сопряженное со множеством рисков и поначалу крайне трудное, но собственное приумножение вы можете выстраивать как угодно. Можете нанимать людей, которые в свою очередь будут нанимать людей, и так далее. И если вы будете хорошо продвигаться на рынке, то зарплата, которую вы будете выплачивать своим служащим, станет самым лучшим из существующих капиталовложений: с производственно-экономической точки зрения считается, что служащий стоит выплачиваемых ему денег, если он приносит предприятию как минимум 1,3 от них. Иными словами, тридцать процентов дохода! В долгосрочной перспективе этого не достичь никакими инвестициями! Крупные концерны представляют собой пример того, насколько далеко может завести этот принцип, и, соответственно, начальники таких концернов имеют, быть может, миллионов десять долларов годового дохода, что даже при условии невероятной загрузки составляет более тридцати тысяч долларов в час.

Ему вспомнился Мурали. Мурали за всю свою жизнь не испек ни одной пиццы, не говоря уже о том, чтобы отвозить ее, но он умел нанимать пекарей и развозчиков за небольшие деньги, с утра до ночи находился на месте, ворчал и бурчал, злился и поддерживал все в движении. Тысячи людей на юге Манхэттена благодаря Мурали быстро получали пиццу, и за счет этого он жил, хоть Джон и понятия не имел, сколько он зарабатывал.

– Надеюсь, вы заметили, какую роль играют в этой категоризации уже имеющиеся деньги. Чем больше у вас изначально денег, тем легче попасть в более высокую категорию дохода. Если у вас нет средств, то для вас практически нереально получить образование, которое позволит вам подняться с самой низшей категории. Если же у вас, напротив, есть свое состояние, то уже значительно легче заниматься торговлей или основать предприятие, чем когда приходится делать это, только беря кредиты. Чем больше денег у вас уже есть, тем легче заработать еще больше.

– Но ведь это несправедливо, – не задумываясь, ответил Джон.

– Природа несправедлива, – возразил ему Маккейн. – Мир несправедлив. Справедливость – это равновесие, но жизнь всегда находится вне его, представляет собой битву усиливающих друг друга неравенств. Отсюда и происходит фундаментальная несправедливость, проявляющаяся в иерархии дохода. – Он поднял указательный палец, темный Мефистофель на фоне светлого моря городских домов. – И, наконец, мы поднимаемся в высшую категорию дохода, к оптимальному умножению себя, к ультимативному действию закона рычага. Это та ступень, где ваши деньги зарабатывают новые деньги. Мы говорим о рынке капитала, об области чистых финансов. Владеть предприятием прибыльно, но чем больше оно становится, тем сложнее им управлять, как будто существуют силы, противостоящие неограниченному росту. С деньгами это не работает. Пустите ли вы по каналам всемирной финансовой системы один миллион, сотню миллионов или сотню миллиардов, затраты одни и те же. Вы, мистер Фонтанелли, находитесь на самой высшей ступени. Вам вообще уже не нужно работать, поскольку ваши деньги работают на вас, и они приносят вам за год больше денег, чем есть у второго после вас человека в мире. Вы замечаете это? Это утомляет вас? Ни капли. И так может продолжаться всегда. Здесь уже нет границ.

Резко, так что Джон даже испугался, Маккейн покинул свое место у окна и принялся ходить взад-вперед по комнате.

– Деньги – это величайшая сила на планете! – воскликнул он. – Если у вас есть деньги, у вас есть все остальное. У вас есть имя. Вы пользуетесь авторитетом. Вам выказывают уважение. Вас любят! Да, я знаю, говорят, что «Money can’t buy me love», – но тут как и со всей народной мудростью: полная чушь. Конечно, вы можете завоевать женщину, не имея ничего, не будучи никем, но для этого вы должны быть по крайней мере достойны любви, быть привлекательным и внимательным. Вы должны по-настоящему постараться. И вы можете быть сколько угодно привлекательным и достойным любви – если вы не богаты, то определенные женщины остаются для вас недоступными. Назовите мне хоть одну фотомодель, которая замужем за столяром или продавцом киоска: вы не найдете ни одной. Думаете, Онассис смог жениться на Джеки Кеннеди, потому что он так сногсшибательно выглядел? Bullshit. Он смог уложить ее в постель, потому что был одним из богатейших мужчин мира, все очень просто. Деньги очень сексуальны.

– М-м-м… – протянул Джон, подумав о Константине. И о той немецкой журналистке, которая якобы изучала историю, Урсула, как-то так. Похоже, в ее случае деньги не сделали его сколько-нибудь сексуальным.

– У вас нет необходимости быть красивым, если вы богаты. Вам даже не нужно быть умным или талантливым, потому что вы можете купить ум и талант. Лучше быть богатым, чем быть художником, поскольку с деньгами вы можете купить искусство. Ах, да что там! Вы можете купить художника! – Маккейн остановился, тяжело дыша, и посмотрел на него. – Вам даже не нужно быть хорошим торговцем, если у вас много денег; потому что вы можете вытеснить конкурентов с рынка. Не нужно вам быть и хорошим предпринимателем; потому что у вас нет нужды с трудом создавать предприятие, развивать его, тратя годы усилий, работая по ночам и выходным, неделями трясясь из-за того, что не приходят чеки, – вы можете все купить готовым! Понимаете, о чем я говорю? Вы понимаете, что в действительности означают деньги, что это такое? Деньги, мистер Фонтанелли, – это власть.

Джон заметил, что сидит с открытым ртом, и поспешно закрыл его.

Маккейн медленно приближался, сложив руки на груди в умоляющем жесте.

– Вы находитесь в уникальном положении, мистер Фонтанелли. Вы можете стать самым могущественным человеком в мире. Ваши деньги, ваша тысяча миллиардов долларов действеннее всех атомных ракет, ведь деньги – жизненная сила этого мира, его кровь, определяющий элемент. Если вы владеете деньгами, то можете взять весь мир за яйца. – Он указал на книгу, все еще раскрытую на странице с диаграммой, показывающей переход в мир устойчивого существования. – Само собой ничего не получится. Я знаю это, вы знаете это, каждый человек знает это. Прошедшие двадцать лет доказали это всем сомневающимся. Единственный шанс, который у нас еще остался, – и причина, почему все происходит именно так, как происходит, – заключается в том, что придет кто-то, обладающий властью, кто скажет, что нужно идти этим путем. Вы, мистер Фонтанелли. Вы можете решить это. Потому что можете добиться этого силой.