Прогулка Великого Эльцинда. Москва. Поздний вечер Того Самого Дня

Вадим уснул и вновь, как вечером в «Кривых ступенях», увидел Великого Эльцинда, куда-то бредущего по вечернему городу. Великий Эльцинд, надо сказать, любил эти прогулки инкогнито по Москве. Ему нравилось ощущать себя свободным человеком, нравилось ловить обрывки фраз, глазеть украдкой на хорошеньких женщин. Закутанный в шарф и с тёмными очками на глазах, он расхаживал по Александровскому саду и Манежной площади до тех пор, пока охрана, прогуливавшаяся где-то неподалеку, изображая случайных прохожих, не начинала уже излишне нервничать и настойчиво просить «хозяина» вернуться обратно.

В этот раз Великий Эльцинд решил пройтись по Красной площади от Мавзолея до могилы Неизвестного солдата. Несмотря на поздний час, люди на площади стояли. Небольшие группки молодёжи, по всей видимости левого толка, с красными тряпочками, приколотыми к фасаду курток, весело болтали и тихонько фланировали под уклон по направлению к Музею Революции. Великий Эльцинд невольно залюбовался светлыми лицами молодых людей и девушек, вспоминая свои юные годы, первые поцелуи, бериевскую амнистию, толпы уголовников, поездки в теплушках, плановое снижение цен, комсомольские стройки. «Ой, рябина кудря-а-авая, белые цветы», – тихонько стал завывать Великий Эльцинд, чуть прикрыв глаза, как вдруг его ностальгию прервали крики молодёжи.

– Банду Эльцинда под суд! – пару раз проскандировали молодые люди, на всякий случай оглядываясь по сторонам и задорно хохоча.

Охрана, невидимой серой массой до того формировавшая вокруг Великого Эльцинда брожение «просто людей, шляющихся туда-сюда», внезапно материализовалась прямо перед ним в виде Владимира, ранее уже появлявшегося на страницах нашей книги во время заседания Совета Мудрейших.

– Извините, здесь может быть опасно, предлагаю вернуться!

Великий Эльцинд ощутил, что находится внутри кольца, состоявшего из дюжины крепких мужчин.

– Володенька, ты откуда здесь?

– Нельзя Вам сюда, извините, пойдёмте лучше домой.

– Ты шта-а ли всё время рядом был?

– Не надо привлекать внимание, пойдёмте со мной, Фаина Иосифовна звонила уже несколько раз, Валечка тоже, пойдёмте.

– А я тебя не заметил… Ты где прятался?

– Поздно уже, вы видите, что они тут кричат, зачем Вам это всё, пойдёмте.

Великий Эльцинд почувствовал, что охрана постепенно превратилась в конвоиров, которые мягко и ненавязчиво направляли его движение в сторону Кремля. Подчиняясь их воле, он тяжело вздохнул и медленно поплёлся в середине каре, выстроенного людьми Владимира.

– Вот ты неправ, Володенька! Они имеют право так говорить! – чётко и раздельно произнёс Великий Эльцинд. – Это их конституционное право. А мой конституционный долг слушать мой народ, панимашь. Это демократическое волеизъявление свободных людей!

Владимир молча шёл рядом, слегка поддерживая Великого Эльцинда под локоть. «Сволочи, что они сделали со стариком! – размышлял он, хмуря брови и поглядывая украдкой на Великого Эльцинда, продолжающего свои тирады про демократию и права человека. – Бухают там сейчас, тёлок автобусами завозят. До чего они его довели! Ну ничего, ничего, подождите, «мудрейшие», придёт ещё наше время».

«Бедные вы мои, шта ж с вами такое? – думал в то же время Великий Эльцинд. – Не понимаете вы ещё всего, маленькие вы, не доросли пока, не видели вы всего того, что я видел, ох, не видели. Но я вас всё равно всех люблю, все вы дети мои: и ты, Володенька, и ты, Абрамушка, и вы, мальчики и девочки! Абрамушка думает, шта я не замечаю ничего, думает, он хитрее всех. Я, может быть, Володеньку не замечу, а уж Абрамушкины дела мне видны, как на ладони. Вижу я, шта он задумал. Убрать меня хочет, думает, шта сам во всём разберётся. Ну уж нет, Абрам, ты, конечно, парень головастый, но меня не перехитришь. Я сам решу!».

– Сам решу, Володенька!

– Конечно, конечно, решите, всё решите, пойдёмте, пожалуйста.

«Когда найду достойного человека, тогда и уйду! И спрашивать не стану никого! Ни-ко-го! В понедельник! С утра! Или нет: на Пасху! Или нет: на Новый Год, только не на еврейский! И поеду на дачу собирать грибы. А то думают, шта я совсем уже свихнулся и не понимаю ничего. Всё я понимаю. А в комедии этой твоей я согласился участвовать, Абрамушка, потому что лучше уж так, как Чуба, кандидат в члены, предлагает: всё поделить среди своих, чем отдать, панимашь, все богатства наши «этим». А среди своих, глядишь, и появится кто достойный. Вот, Хавроша – неплохой вроде парень, энергичный, или Ромаша, банщик – тоже ничего, он себя ещё покажет. Да и сам Абраша, шта там говорить, парень умный. Да вообще у нас людей замечательных пруд пруди!».

Великий Эльцинд в сопровождении охраны как-то незаметно для себя проникнул на территорию Кремля через Никольскую башню, взглянул на купола Успенского собора и остановился. Охрана тоже остановилась, скучковавшись вокруг шефа.

«Богу шта ли помолиться, прощения попросить. Так уж поздно, наверное, кто в такое время грехи-то прощает. Мне ведь и не надо уж ничего, вот деткам бы. Пусть у них всё сбудется. Это мы всю жизнь в концлагере прожили: то зэками, то конвоирами, то снова зэками – так и менялись. Это мы зубами проволоку сцепляли, кишки на кулак наматывали, ломом мерзлоту долбили, заводы строили, ракеты запускали, а потом в ДК бежали фильм смотреть или на танцы… Эх, помнится, танцевали мы! Но не только! Мы ещё построили все эти газопроводы, атомные станции, панимашь, аэродромы, хоть порой и жрать-то особенно нечего было. Ладно, нам уже на покой пора».

– А вот Вам, Володенька, Вашему поколению и тому, которое после Вас, панимашь, ещё работать и работать!

– Я согласен, согласен.

– Вам ещё предстоит всё это построить, перестроить, может быть, и заново отстроить. Помните своих отцов и не повторяйте наших ошибок, дети мои.

Он взмахнул рукой, намереваясь ещё что-то сказать, но из всей аудитории перед ним предстал лишь Владимир, внимательно его слушавший, да несколько сотрудников из охраны, смотревших по сторонам, так что, оценив обстановку, Великий Эльцинд сунул руку обратно в карман и тяжёлой походкой зашагал дальше.