У Манчестера дома. Юрятин. Поздний вечер Того Самого Дня

Через пять минут после расставания с «батяней» Иван обнаружил себя на улице Героев Первой Русской Революции стоящим около минимаркета «Супер», витрина которого предлагала в этот поздний час широкий ассортимент спиртных напитков и шоколадных батончиков. Большой вплотную подошел к окошку и, как немногим ранее на Площади Мира и Согласия, опёрся на прилавок, на несколько секунд задумавшись.

– Чего случилось-то, сынок? Заболел что ли? – сочувственно обратилась к Большому продавщица.

– Водки мне, – после некоторого размышления наконец произнес Большой тихим, усталым голосом.

– Водки-то какой?

– Нашей, простой, русской водки.

– Простую-то всю продала уже. Вот «Кеглевич» остался, возьмёшь?

– Какой еще Кеглевич? Возьму. Сколько? Сколько?!! Ладно, давай, у меня деньги сёдня есть. И еще сникерсов пару штук, на закусон.

С бутылкой в правой руке и с шоколадными батончиками в левой Большой направлялся к дому Манчестера, который, как мы помним, был счастливым обладателем однокомнатной квартиры, подаренной ему отцом. Большой шёл уверенной походкой, не глядя на прохожих и особенно ни на кого не обращая внимания. В трудный час ему нужна была поддержка друга.

Хозяин открыл дверь, несильно удивившись появлению Ивана.

– Зигулька тебе, мой белый брат. Носит же тебя по ночам, – поздоровался Манчестер, – ну заходи, заходи. Где-нибудь положу тебя, если что, не впервой.

Большой скинул ботинки, вошёл внутрь однёрки и сразу же наткнулся на Данилу, вышедшего вслед за Манчестером встречать гостя.

– Привет! И ты тут?

– И я! Привет, Большой!

– А ты чего тут? – На самом-то деле Большой внутренне обрадовался присутствию Данилы в квартире у Манчестера, ему сейчас как раз нужен был, скорее, такой собеседник, как Данила, чем такой, как Манчестер. Последний с его болтовней и резкими суждениями сейчас был как-то немного не к месту, точнее, не к текущему его, Большого, душевному состоянию.

Впрочем, мысли эти пролетели в голове Большого в виде импульса на острие нервных волокон быстрее, чем Данила ответил ему (тоже вопросом): «Ты мне не рад, что ли?».

– Рад.

– Проходи, если рад! – Манчестер, приобняв друга за плечи, подтолкнул его в комнату. – Так, что тут у нас? Водочка! Ты же завязал, вроде. Ладно, разберёмся.

– Манчестер, слушай, а вот если всё идёт не так, как надо, ты что делаешь? Когда всё не по плану? Когда жена беременная, когда на работе кругом одни евреи?

– Сникерсы-уикерсы! Вааще ты суперский перец! Кончай нудеть, всё будет зыко. Так, Данила-мастер, тащи стаканЫ, ща раздавим по маленькой, всё обсудим. Всё обсудим, Ванятка, всё решим! Нет таких проблем, которые мы бы не решили, особенно по теме «когда кругом одни евреи». Это я тебе щаз особенно подробно и ясно объясню. Тока давай сперва дерябнем по первой.

После «первой» друзья на минуту задумались. Большой, занюхивая рукавом выпитую порцию водки, осматривал пейзаж квартиры: стол, местами забрызганный пеплом, просыпанным мимо пепельницы; бумбокс «Филипс», кассеты, рассыпанные повсюду в комнате, порой в самых неожиданных местах. «Россыпь кассет – это наш угрюмый стиллайф», – вспомнил Большой строчку из песни.

– Ты бумбокс что ли купил, Ман? – выдохнул Большой.

– Да. Отец помог. Вот только с Данилкой «Продиги» слушали на нём.

– Баско. Воткни мою кассету, там сборка хорошая, сам писал.

– Знаешь, Большой, поскольку Манчестер, по-видимому, не собирается отвечать на твой вопрос, позволь, я тебе объясню, что надо делать, когда не знаешь, что делать, – начал Данила, пока Манчестер управлялся с кассетой Большого.

– Угу, – Иван согласно кивнул. Ему действительно была интересна точка зрения Данилы.

– О, «Вандал»! Клево, Большой – ты чел! – Манчестер с уважением взглянул на Большого, прислушавшись к звукам, доносившимся из бумбокса. Наверное, члены «Могучей кучки» примерно так же приветствовали звуки, которые, скажем, Цезарь Антонович Кюи извлекал из рояля, презентуя им свой новый романс.

– Да, вот послушай, это на самом деле очень просто. Когда не знаешь, что делать, лучше ничего не делать, Господь Бог сам разберётся, поверь мне, он гораздо лучше знает, что тебе нужно и, что характерно, никогда не ошибается.

– Да, прикинь, Большой, Данила-то наш мастер, он теперь того, опять… – посмеиваясь, вмешался в разговор Манчестер в то время, как Иван старался переварить последнюю фразу Данилы. Тот много чего раньше говорил, но в основном это были какие-то пересказы, причем плохие пересказы чужих мыслей. Здесь же, очевидно, мысль была своя, значит, Данила действительно так думал.

– Подожди ты, Манчестер, не лезь.

– То есть, что же, Данила, вот так вот сидеть, ниччо не делать и ждать, когда на тебя всё само свалится?

– Сначала, поцики, мы ещё по одной раздавим, – вмешался Манчестер, разливая по рюмкам «Кеглевича».

– Сидеть и ждать! И будет, как у Атоса с лошадью! – Данила выпил и занюхал кусочком сникерса.

– У какого Атоса? С какой лошадью, Дан, ты чё?

– Подожди, Манчестер, я к тому, что ты, Ваня, не ссы, Господь всё видит!

– Я ж говорил, – начал скалиться Манчестер, – Данилка у нас переметнулся!

– Куда? – спросил Ваня, чувствуя, что начинает тихонько «плыть», – ты же вроде в последнее время растаманом был.

– Видишь линет, Большой, я прозрел. Я понял, в чём моё предназначение, в чём мой путь. После долгих мучительных поисков я решил вернуться к православию.

– Это у него из-за профессора этого московского крышак поехал окончательно, – продолжал подтрунивать над другом Манчестер.

– Ман, слышь, не подсевай.

– Подожди, какой профессор? Это который про древних богов говорил и что всю историю переврали? Он-то тут при чём?

– Понимаешь, Ванька, для прозрения порой достаточно одной небольшой детали, знака. Профессор этот оказался, по-русски говоря, педиком, а по-научному – геем. Я ему тогда, когда мы ушли с ним от Владимир Саныча, предложил обсудить отличие традиционного христианства от язычества, влияние его на ход мировой истории, вообще – различные вопросы религиоведения и метафизики. А он говорит: пойдём ко мне в гостиницу, я тебе покажу мою коллекцию редких артефактов, связанных с культом фаллоса в древнеславянском мире, я её, дескать, всю жизнь собираю. Ладно, думаю, хрен с ним, посмотрю я твою коллекцию…

Данила остановился на минуту, чтобы перевести дыхание. Произошедшее произвело на него столь сильное впечатление, что даже в собственном пересказе слушать это было тяжело. Большой, слегка открыв рот, внимательно смотрел на друга.

– Вот, говорит, фаллос: в древности славяне почитали его, обожествляли. Это тебе, говорит, не на деревяшки с круглоголовыми бородачами молиться. В этом есть сила жизни, не то что в этих ваших иудо-христианских бормотаниях. Ладно, давай выпьем ещё.

Манчестер налил, все немедленно выпили. Данила явно разволновался то ли от водки, то ли от нахлынувших воспоминаний и весь покрылся испариной.

– В общем, стал мне водки предлагать. Говорит, я тебе, если хочешь, покажу обряд древний, связанный с этим самым богом-членом, Велесом, главное – тебе расслабиться и почувствовать силу свёрнутой в тебе энергии. Вот, ну а потом, ладно, короче… не буду я вам рассказывать.

– У кого короче, тот дома сидит! Рассказывай давай, хрен ли начал тут!.. – возмутился Манчестер.

– Ну, там, в общем… он как-то так постепенно повернул, незаметно так, как бы вроде бы ничего такого и не говоря, вроде и не заставляя так, но почему-то я через некоторое время оказался в одних трусах.

– Может, гипнотизировал? – спросил Большой, крайне удивленный тем, что друзья Владимира Саныча совращают его товарища.

– Может, и так. Не знаю, он всё время говорил мне что-то, про то, что вообще белая раса, конечно, важнее всех, потому что белые люди изобрели всё – от лампочки до унитаза, а ниггеры только героином на углу могут торговать, что вот нормальная страна была ЮАР, пока там расизм был, а как только он кончился, и ниггеры стали сами собой управлять, так всё и развалили сразу. Короче, по всем пунктам белые люди впереди, но вот в одном мы отстаём, «трагически», он говорит, отстаём. В чём это, говорю? А он мне отвечает, так вздохнув: «В длине членов». Это, говорит, совершенно очевидно, если внимательно смотреть порнуху…

Данила глубоко вздохнул, возможно, так же трагически, как ранее это сделал Семён Яковлевич, и продолжил.

– В общем, стал он мне объяснять про обряд, древнеславянский, как он сказал, связанный с культом Велеса. Ну, у него всё, как я понял, древнеславянское и связано с культом Велеса. Он сам такой ходячий древний славянин, поклоняющийся Велесу.

– Это ясно. Ты про обряд начинал говорить. Что он там делал-то? – интересовался Манчестер.

– А, обряд! Да, конечно. Но мне об этом трудно говорить. Всё моё естество восстаёт против. Поймите моё душевное состояние. Простите, что говорю так отрывисто. В общем, обряд этот заключается в следующем. Сначала профессор достал из чемодана своего какого-то идола, высеченного из дерева. «Это, говорит, и есть Велес». Он его, что интересно, у Геннадия Дмитриевича купил, который нам тоже лекцию читал, помните? Так вот, там раньше была фигурка Спасителя, так этот мой, наш… профессор, в общем, он ему, Спасителю, то есть руки-ноги поотрубал, чего-то сам ножом наковырял и решил, что теперь, дескать, это Велес. «Я, – говорит, – лишь возвращаю историческую справедливость. Раньше христиане наших идолов превращали в своих, на наших капищах ставили свои церкви, наших богов превращали в своих святых, теперь же мы возвращаем своё». В общем, поставил он этого, прости Господи, обрубленного Спасителя на середину комнаты, потом обвёл вокруг мелом на полу. «Это – круг Сварога». Встали мы, значит, внутрь этого круга, потом он мне говорит: «Почувствуй силу Сварога, впусти его в себя, ты будешь сосудом, наполненным Сварогом, а я – сосудом, наполненным Перуном. Закрой глаза и считай до 7».