Встреча на базе. Часть вторая. О литературе. Акда. Тот Самый День

– Так что я продолжаю: можно создать мощное культурно-историческое пространство на территории Юрятина и его окрестностей, своеобразную зону притяжения для всех людей, интересующихся историей, культурой, древними цивилизациями. А чтобы привлечь сюда народ, нужны такие фишечки, что-то интересное, что-то, что на слуху, что все знают. Вот, например, Пастернак! Спасибо, конечно, уважаемому профессору Акбашеву за его книгу прекрасную. Мы благодаря Вам, Сергей Александрович, узнали, что там за здания, которые упоминаются в «Живаге», где он там жил, куда ходил. Вы громадную работу провели! Тем более что здания эти ведь все или почти все сохранились, там этот дом со скульптурами…

– С фигурами, – поправил профессор Акбашев.

– Да-да, с фигурами, где жил доктор.

– Он жил в доме напротив. Точнее, там жила его возлюбленная.

– Точно-точно, Сергей Александрович. Да, спасибо Вам ещё раз. Надо перечитать, забыл кое-что. Мне ещё из раннего вспоминается рассказ «Детство Люверс», там тоже про Юрятин. Можно, кстати, установить, где она жила, та девочка, эта Люверс, там есть в тексте чёткие данные…

– Это там, где девочка две страницы ссорится со своей французской гувернанткой из-за пудры, а потом выясняется, что это у неё месячные пошли? – неожиданно вмешался в монолог Михал Михалыча Сергей.

– Какие месячные? – от неожиданности Михал Михалыч задал вопрос, понизив тон, почти басом. До этого голос его выдавал хрипловатый баритон, постепенно по мере развития речи и её убыстрения переходивший в тенор. Сергей, до сих пор хмуро и безмолвно слушавший, вторгся на чужую территорию без спроса и, очевидно, порвал связную нить выступления своего шефа.

– Да, там вся книга такая, не месячные, так глень. Вон томик, Михал Михалыч, дайте, пожалуйста. Сейчас я вам покажу. Вот смотрите, читаю: «Чай в стаканах был красен. Манжеты и карты – желты, сукно – зелено». Ну, что это? Великая русская литература?! Или вот, сейчас: «И чтобы не было суков в душе, чтобы рост ее не застаивался, чтобы человек не замешивал своей тупости в устройство своей бессмертной сути, заведено много такого, что отвлекает его пошлое любопытство от жизни, которая не любит работать при нем и его всячески избегает». Вот, кто-то что-то понял? Каких ещё сУков или сукОв? Вот ещё нашёл: «Они были хороши на пенившейся бумаге, выделявшей их, как слива свою тусклую глень». Кто что выделял? Какая еще глень? Кто-то в курсе, что такое глень?

– Как вы точно схватываете фразы, молодой человек, – похвалил Сергея профессор Акбашев, – но это именно фрагменты, не произведение целиком.

– Слушай, Сергей, ты давай не смущай, пожалуйста, профессора, – наконец-то очнулся Михал Михалыч, – то, что ты не понимаешь ни фига в высоком слоге, не значит, что все должны писать, как… как Пелевин какой-нибудь, – вспомнил Михал Михалыч и рассмеялся. Улыбка, сменившая хмурость, а затем и ухмылку, разогнала лучики морщинок в уголках его глаз. – Это и есть искусство, чудак ты человек. И вообще, ты выпил, что ли?

– Да я таким слогом, если хотите, сам сколько угодно могу писать, – зачем-то продолжал бузить Сергей.

– Ну, давай, напиши что-нибудь, посмотрим, – подзадорил Сергея Михал Михалыч.

Сергей вздохнул, словно набирая воздух перед тем, как нырнуть.

– Потолки были белы и сухи. Вино было красно, как внезапная догадка Люверс о природе той глени, которая, чтобы не застаиваться в нас, не отрывать нас от того бессмертного, что составляет нашу суть, чтобы не оставлять в наших душах суков, всё сочилась и сочилась из неё.

Сергей говорил чуть медленнее обычного темпа речи, как бы декламируя. Спавшие проснулись, Михал Михалыч хохотнул, Вадим очень сильно захотел куда-нибудь отсюда уйти, вот прямо сейчас и подальше. Профессор Акбашев слегка задумался и произнес:

– Молодой человек, это, конечно, трудно – обсуждать вот так, наобум, бессистемно столь сложную материю, как творчество Пастернака, но, знаете, кое в чем, возможно, вы и правы.

– Сергей Александрович, видите, какие у нас тут самородки водятся, – обратился Михал Михалыч к профессору Акбашеву. – Сережа, тёзка, значит, Ваш, он такой вообще, всё время что-то пишет, всё время строчит что-то. Правда, в основном всё больше какие-нибудь договоры, письма. Вот скажешь Сергею одно слово: «Цессия!» – и через пять минут готов договор. Но, может, он там и «в стол» что-то пописывает, как раньше говорили, уж и не знаю теперь. Так, ладно, Сергей, ты остынь, давай всё-таки к делу.

– Понимаете, Михал Михалыч, – никак не успокаивался Сергей, – сейчас ведь вся так называемая художественная литература свелась к жопе.

– К чему?

– Надо тиснуть куда-нибудь слово «жопа», желательно где-нибудь на самом видном месте: в начале или в конце, потом раскидать еще где-нибудь несколько «жоп» по тексту, так, чтобы в сумме было штук пять, нет, лучше – десять, точно – десять, ровно десять, и всё – успех гарантирован!

– Интересная теория, спасибо тебе большое, Серёжа, но я всё-таки к нашим баранам.

Михал Михалыч поднял карандаш со стола, обозначив тем самым конец дискуссии, и, слегка дирижируя им, продолжил.

– Давайте я подведу итоги. Итак, мы видим Юрятин как город – квинтэссенцию культурного и исторического, как место притяжения людей, как город Пастернака, как столицу Древней Хазарии. Народ едет туда, где интересно, смотреть реликвии, артефакты, историю! Им нужна сказка! Вот здесь была Древняя Хазария, здесь вот ходил Пастернак, понимаете! Что скажете, Григорий Аркадьевич?

– Вы знаете, Михал Михалыч, тема крайне интересная, потому что, как Вы правильно заметили, живем мы в кризисную эпоху. Это отражается во всём: в экономике, в культуре, но прежде всего я вижу, что у нас присутствует именно кризис человека как такового. Я с большим интересом вас слушал всех здесь, Вы знаете, пока такие люди есть, пока такие вещи занимают людей в их разговорах, – еще не всё потеряно.

– Григорий Аркадьевич, я немного не о том спросить хотел. Как Вам кажется, с точки зрения власти, этот проект, эта наша «Древняя Хазария» – она интересна или нет?

Григорий Аркадьевич на несколько секунд задумался. Михал Михалыч, хоть и сидел в кресле напротив, но как-то зримо нависал всем своим телом над собеседником и ждал ясного и определенного ответа.

– Мне… Лично… Нравится, – выдохнул Григорий Аркадьевич.

– Ну вот и отлично, – улыбнулся Михал Михалыч. – Вот Вам документы все по проекту, Григорий Аркадьевич, изучайте, не торопитесь, с товарищами посоветуйтесь! А пока я предлагаю на минуту выйти, перекурить. Ты, Вадим, я знаю, бросил, тебя не прошу присоединиться, оставайся, а мы, наверное, прогуляемся, подышим свежим воздухом. Так, учтите, через полчаса общий сбор и уезжаем!