Глава семнадцатая

Расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны и смысл выступления на нем Сталина нисколько не отразились на советской пропаганде. Главной, важнейшей темой, находившей ежедневное отражение на газетных полосах и в радиопередачах, оказалась не шпиономания, поиск и разоблачение затаившихся повсюду врагов, а совершенно иная — предельно оптимистическая, та, которая должна была внушать гражданам СССР чувство гордости за свою страну, за ее успехи.

Начиная с 22 мая все без исключения средства массовой информации сконцентрировали свое внимание на арктической теме, день за днем рассказывали об эпопее покорения Северного полюса экспедицией И.Д. Папанина.

Публиковали радиограммы, которыми обменивались Москва и Северный полюс, репортажи, очерки не только о каждом папанинце, но и о командирах экипажей самолетов — М.В. Водопьянове, B.C. Молокове, И.П. Мазуруке, А.Д. Алексееве, их рассказы, а также разнообразные материалы, посвященные освоению Арктики. Но вскоре героическая тема уступила место другой, трагической и страшной.

О ней уведомили пять строк петитом под рубрикой «Хроника» на последней, шестой полосе «Правды» от 1 июня: «Бывший член ЦК ВКП(б) Я.Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством». А десять дней спустя появилась главная информация под обычным для таких случаев заголовком «В прокуратуре СССР». Она сообщила:

«Дело арестованных органами НКВД в разное время Тухачевского М.Н., Якира И.Э., Уборевича И.П., Корка А.И., Эйдемана Р.П., Фельдмана Б.М., Примакова В.М. и Путна В.К. рассмотрением закончено и передано в суд.

Указанные выше арестованные обвиняются в нарушении воинского долга (присяги), измене родине, измене народам СССР, измене Рабоче-крестьянской Красной армии. Следственным материалом установлено участие обвиняемых, а также покончившего самоубийством Гамарника Я.Б. в антигосударственных связях с руководящими кругами одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР. Находясь на службе у военной разведки этого государства, обвиняемые систематически доставляли военным органам этого государства шпионские сведения о состоянии Красной армии, вели вредительскую работу по ослаблению мощи Красной армии, пытались подготовить на случай военного нападения на СССР поражение Красной армии и имели своей целью содействовать восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов.

Все обвиняемые в предъявляемых им обвинениях признали себя виновными полностью. Рассмотрение этого дела будет проходить сегодня, 11 июня, в закрытом судебном заседании Специального судебного присутствия Верховного суда СССР». А в заключении указывалось, что «дело слушается в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 г.». То есть ускоренно, с почти неизбежным приговором — расстрел.

На следующий день, но уже под заголовком «В Верховном суде СССР», появилось второе официальное сообщение:

«По оглашении обвинительного заключения на вопрос председательствующего тов. Ульриха, признают ли подсудимые себя виновными в предъявленных им обвинениях, все подсудимые признали себя виновными в указанных выше преступлениях полностью… Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР всех подсудимых… признало виновными в нарушении воинского долга (присяги), измене Рабоче-крестьянской Красной армии, измене родине и постановило: всех подсудимых лишить воинских званий, подсудимого Тухачевского — звания маршала Советского Союза, и приговорить всех к высшей мере уголовного наказания — расстрелу».

Наконец, 13 июня, теперь уже под рубрикой «Хроника», читателей уведомили: «Вчера, 12 июня, приведен в исполнение приговор Специального судебного присутствия в отношении осужденных к высшей мере уголовного наказания — Тухачевского М.Н., Якира И.Э., Уборевича И.П., Корка А.И., Эйдемана Р.П., Фельдмана Б.М., Примакова В.М. и Путна В.К.».

Таким образом, все обвинения военачальников были сведены исключительно к измене родине и шпионажу. О какой-либо причастности их к попытке кремлевского переворота, о чем столь настойчиво говорил Сталин на заседании Военного совета, не было сказано ни слова. Также, во всяком случае в опубликованных официальных сообщениях, ничего не говорилось и о том, что совсем недавно являлось чуть ли не единственным пунктом обвинения в подобных случаях, — о действительных или мнимых связях подсудимых с бывшей оппозицией, левой или правой, безразлично.

Отныне о чисто политических «преступлениях» перед партией было надолго забыто. Вместо них надежно утвердились иные, антигосударственные: измена, шпионаж. Словом, то, что могло быть предъявлено кому-либо в любой стране, в любое время, вне зависимости от господствующего режима. Для подтверждения главенства именно такого вида обвинений «Правда» явно преднамеренно публиковала с 9 по 13 июня отрывки из срочно переведенной, увидевший свет в Нью-Йорке еще в 1928 г. книги американского публициста Ричарда Роуана об истории шпионажа — «Разведка и контрразведка», вскоре вышедшей в Москве отдельным изданием. Практически той же, откровенно политической версии обвинения придерживалась в те дни и официальная пропаганда. Так, «Правда» с 11 по 14 июня публиковала передовые статьи под весьма выразительными заголовками: «Кризис иностранной буржуазной разведки»; «За шпионаж и измену родине — расстрел!», «Голос великого советского народа», «Мощь советского государства несокрушима». Такими же по смыслу стали и традиционные в таких случаях подборки откликов на сообщения в прессе о процессе — информации о митингах на предприятиях и в учебных заведениях, в колхозах и совхозах, подразделениях армии и флота. На них, как и должно, выражалось единодушное одобрение действий НКВД и суда, полное согласие с вынесенным приговором. Все это публиковалось под выразительными шапками с 12 по 15 июня, сначала на пяти полосах, а в конце кампании — на двух.

Внезапно возникнув в пропаганде, тема «заговора в РККА» столь же неожиданно исчезла 16 июня. Вернее, незаметно перешла в новую — всенародной поддержки выпуска Займа обороны СССР. Вскоре ее сменило подробнейшее освещение открывшегося в Москве 16 июня Всесоюзного съезда архитекторов, материалы, связанные с экспедицией на Северный полюс. А начиная с 19 июня — еще и о первом из двух намеченных перелетов по маршруту Москва — Северный полюс — США экипажа в составе В.П. Чкалова, Г.Ф. Байдукова и А.В. Белякова.

Но все же самыми значимыми оказались материалы иного рода, совсем неброские, на которые мало кто обращал внимание. Те, что с конца мая систематически сообщали о ходе выборов в партийных организациях, поначалу на весьма показательных городских партконференциях в центрах краев и областей, столицах союзных республик, а вслед за тем и на областных, краевых партконференциях, съездах компартий союзных республик. Они сразу же продемонстрировали крайне неприятную и опасную для узкого руководства тенденцию — незыблемость позиций местных руководителей.

Несмотря на одобрение ими же доклада Жданова на февральско-мартовском пленуме и соответствующей его резолюции, партийная бюрократия все оставила без изменения, откровенно игнорируя смысл двух инструктивных писем ЦК. Ни ничем не ограниченная возможность выдвижения в руководящие органы, ни полная свобода критики всех без исключения кандидатов, включая членов ЦК, ни даже тайное голосование так и не привели к появлению в бюро крайкомов и обкомов, в ЦК нацкомпартий новых людей. Практически все первые секретари сохранили ведущее положение, продемонстрировав тем Москве, узкому руководству, что именно они являются хозяевами положения в своих регионах и добровольно уходить не собираются — даже в ходе альтернативных выборов в Верховный Совет СССР.

Заметной такая ситуация стала в начале июня, после городских конференций в Киеве, Ереване, Баку и Фрунзе, в Ленинграде, Иркутске, Калинине, Оренбурге, Энгельсе, Горьком, Челябинске, Ростове. На них, кроме иркутской, первые секретари ЦК нацкомпартий — С.В. Косиор, А.Р. Аматуни, М.Д.А. Багиров, М.К. Аммосов, крайкомов и обкомов — А.А. Жданов, М.Е. Михайлов, А.Ф. Горкин, Е.Э. Фрешер, Ю.М. Каганович, К. В. Рындин, Е.Г. Евдокимов получили абсолютное большинство голосов «за». Доказали, что столь же просто победят и на следующем этапе. Исключение составил лишь первый секретарь Восточно-Сибирского крайкома, член ЦК М.О. Разумов. Он не сумел набрать достаточного числа голосов, чтобы стать делегатом краевой конференции, потому, что был обвинен в защите «разоблаченных» как «оппозиционеры и контрреволюционеры» работников Иркутского горкома — второго секретаря Горбуновой и заведующего культпропотделом Шумовского.

Вполне возможно, что группа Сталина не исключала такого варианта событий, а потому начала готовиться к нему загодя. 5 июня «Правда» опубликовала передовую статью под откровенно подстрекательским заголовком «Беспощадно громить и корчевать троцкистско-правых шпионов». Однако речь в ней шла не о двурушниках, не о вредителях, диверсантах и шпионах, а о… результатах выборов на областных партконференциях на Украине, о начавшихся съездах компартий Азербайджана, Армении, Украины. Завершалась передовица весьма недвусмысленно:

«Карающий меч пролетарской диктатуры не притупился и не заржавел. Он опустится на головы тех, кто хочет разодрать на клочки нашу прекрасную родину и отдать ее под ярмо германо-японского фашизма. Врагов народа — троцкистско-правую сволочь мы будем беспощадно громить и корчевать!»

Так, отнюдь не завуалированно давалось прямое указание, в чем следует обвинять партократов, дабы со стопроцентной уверенностью не допустить их переизбрания. Широкое руководство получило наконец то, за что столь рьяно ратовало на пленумах в декабре и феврале — марте, — возможность политических репрессий. Правда, теперь угрожавших ему самому.

Одновременно с публикацией безусловно инспирированной статьи начались и важные перемещения, оказавшиеся, как показало самое близкое будущее, первой волной чистки широкого руководства. 4 июня был отстранен от должности председатель Дальне-Восточного крайисполкома, член ЦРК Г.М. Крутов, провалившийся на краевой конференции, — он получил 428 голосов «против» и всего 21 «за». 8 июня сняли председателя ЦИК АзССР Эфендиева, обвиненного Багировым в покровительстве «буржуазным националистам и муссаватистам». 14 июня «в связи с переходом на другую работу» освободили от занимаемой должности наркома внешней торговли А.П. Розенгольца, вместо которого исполняющим обязанности назначили его первого заместителя С.К. Судьина. 16 июня потерял свой пост первый секретарь Западного обкома, член ЦК И.П. Румянцев — по заявлению заместителя председателя облисполкома Клявс-Клавина о якобы «преступных связях» того с бывшим командующим войсками Белорусского военного округа Уборевичем. На следующий день центральные газеты сообщили, что «председатель ЦИК Белорусской ССР А.Г. Червяков 16 июня покончил жизнь самоубийством на личной, семейной почве». Вполне возможно, истинной причиной самоубийства стало иное — опасения за свою судьбу, боязнь повторения того, что стало с арестованными в марте первым секретарем компартии республики З.И. Волковичем, а в конце мая — с председателем СНК БССР Н.М. Гололедом.

В те же дни широкое руководство пополнилось новыми людьми, которые должны были быть признательны и группе Сталина в целом и лично Маленкову за свое внезапное повышение. Первыми секретарями рекомендовали 21 мая в Мордовский обком на место снятого Прусанова В.М. Путнина, 2 июня в Восточно-Сибирский крайком А.С. Щербакова. 4 июня начальником Политуправления РККА утвердили П.А. Смирнова, перед тем начальника политуправлений Балтийского флота, Северо-Кавказского, Приволжского, Белорусского и Ленинградского военных округов.

Этим узкое руководство не ограничилось. Накануне намеченного открытия пленума, 19 июня, первым пунктом заседания, должным предвосхитить выступление Я.А. Яковлева, ПБ решило сделать сообщение Н.И. Ежова как секретаря ЦК. Вполне вероятно, что обсуждение и формы, и содержания экстраординарного сообщения стало причиной незначительной отсрочки созыва пленума, начавшегося 23 июня более чем необычно. До обязательного оглашения повестки дня, до первого доклада или речи собравшихся призвали поддержать два предложения ПБ. По первому «выразить политическое недоверие» и на том основании «вывести из состава членов и кандидатов в члены ЦК» председателя Ленинградского областного совета профсоюзов П.А. Алексеева, наркома легкой промышленности СССР И.Е. Любимова, главу правительства РСФСР Д.Е. Сулимова, управляющего трестом коммунального оборудования наркомата местной промышленности РСФСР В.И. Курицына, председателя уже фактически не существующего СНК ЗСФСР и сопредседателя ЦИК СССР Г.М. Мусабекова, председателя Комиссии по оценке урожайности при наркомате заготовок СССР В.В. Осинского, управляющего одним из небольших трестов в Куйбышевской области А.И. Седельникова.

Во втором предложении ПБ, зачитанном Ежовым, предлагалось одобрить еще одну более жесткую акцию. «За измену партии и родине и активную контрреволюционную деятельность» следовало «исключить из состава членов и кандидатов в члены ЦК и из партии», а их «дела передать в Наркомвнудел» 19 человек: председателя Комиссии советского контроля — заместителя председателя СНК СССР Н.К. Антипова, наркома внутренних дел УССР В.А. Балицкого, наркома местной промышленности РСФСР И.П. Жукова, заместителя заведующего агитпропа ЦК В.Г. Кнорина, первого секретаря Крымского обкома Л.Н. Лаврентьева (Картвелишвили), наркома пищевой промышленности РСФСР С.С. Лобова, первого секретаря Восточно-Сибирского крайкома И.П. Румянцева, первого секретаря Курского обкома Б.П. Шеболдаева, начальника ГУШОСДОРТРАНС НКВД Г.И. Благонравова, первого секретаря Одесского обкома Е.И. Вегера, председателя СНК БССР Н.М. Гололеда, бывшего наркома совхозов СССР М.И. Калмановича, наркома коммунального хозяйства РСФСР Н.П. Комарова и других.

Участники пленума, не задумываясь, единогласно одобрили оба проекта решений. Сделали то, чего от них ждали, но что они могли и не делать. Ведь, не получив никаких объяснений причин столь срочного остракизма, не услышав выступлений хотя бы некоторых из обвиняемых — как это было в случае с Бухариным и Рыковым всего полгода назад, они за несколько минут сократили состав ЦК на 26 человек. А если учесть тех, кто был выведен «опросом» во второй половине мая, Кабакова, Рудзутака, Орахелашвили, Элиаву, Уханова, Гамарника, Тухачевского, Уборевича, Якира и Эйдмана, то высший орган власти, действующий в период между съездами, всего за пять недель уменьшился почти на треть — на 36 человек из 120 на 1 мая 1937 г.

Столь необычное, даже странное открытие пленума можно понять, только если воспринимать оба предложения ПБ как ничем не прикрытую демонстрацию силы узкого руководства, как подтверждение того, о чем говорилось в передовой «Правды» от 5 июня. Его можно расценить как своеобразное начало боевых действий со стороны группы Сталина, нанесение ею превентивного удара накануне голосования по важнейшему вопросу — об альтернативных выборах. Как последнее предупреждение тем, кто еще намеревался саботировать принятие нового избирательного закона в любой форме, на пленуме или на очередной сессии президиума ЦИК СССР.

Противники новой избирательной системы должны были в те роковые минуты осознать, что перед ними только два варианта дальнейшего поведения. Либо поддержать проект Я.А. Яковлева, либо попасть в следующий список выводимых из состава ЦК. Заставить прийти именно к такой оценке ситуации, небывалой, совершенно необычной, должна была прежде всего безликость выдвигаемых обвинений. Как и в мае, когда было предложено голосовать «опросом», решая судьбу Рудзутака, Тухачевского, Якира и Уборевича, так и теперь, в июне, вместо конкретных фактов, подтверждавших преступления, по сути, предъявлялась только статья уголовного кодекса, определявшая меру наказания, не более того.

И все же оба списка позволяли при желании понять много. Прежде всего, что объединили они тех, кто никогда не примыкал (кроме Осинского, да и то в далеком 1918 г.) ни к каким оппозициям. Более того, все, кто оказался в проскрипционных списках, как остальные члены и кандидаты в члены ЦК, вошли в широкое руководство, укрепились во властных структурах именно в ходе борьбы со сторонниками Троцкого, Зиновьева, Бухарина, заменили тех на высоких постах.

Бросалось в глаза и иное. В списках фигурировали все те, кто уже не первый месяц терял свои позиции, неуклонно спускаясь по иерархической лестнице: Осинский, Жуков, Кнорин, Лаврентьев, Лобов, Калманович, Комаров, Кубяк, Михайлов, Уншлихт. Да еще те, кто оказался в составе ЦК случайно, пребывал в нем чисто номинально, не играя существенной роли, — Курицын, Седельников.

Наконец, практически все жертвы объединяла явная их некомпетентность, отсутствие высшего, а слишком часто и среднего образования, опыта практической работы по профессии. Вполне возможно, их и имел в виду Сталин, когда в заключительной речи на пленуме, произнесенной 5 марта, уничижительно, даже издевательски говорил: каждый из них полагает, что «если я член ЦК, стало быть… я все знаю». Ну а то, что они действительно, мягко говоря, знали очень мало, подтверждают их биографии кристально честных большевиков, бескорыстно преданных делу революции, социализма, партии, но слишком рано и надолго занявших весьма высокие посты, что и превратило их довольно быстро в «руководителей общего профиля», так и не осознавших, что знаний для этого у них явно не хватает.

Послужные списки этих уже бывших членов и кандидатов в члены ЦК, подвергшихся внезапной опале, позволяют заметить еще одну существенную деталь. В отборе июньских жертв, а также выведенных «опросом» еще в мае, явно заметна прямая причастность Ежова. Вернее, его уже упомянутый формально-биографический метод «разоблачения» скрытых оппозиционеров. Свидетельством тому является слишком уж явное перекрещение судеб этих партийных и советских работников в годы гражданской войны с теми военачальниками, которые оказались на скамье подсудимых 11 июня. Бросаются в глаза и другие совпадения. Например, вывод из состава ЦК слишком многих из тех, кто в разное время возглавлял компартию Белоруссии, Закавказскую Федерацию и Закавказский крайком, Одесский губком.

Вместе с тем общий состав людей, подвергшихся остракизму за полтора месяца и прежде ничем не связанных между собой, кроме пребывания в ЦК и борьбы со сторонниками Троцкого и Зиновьева, оказался необычайно пестрым, разнообразным как по должностям, так и местам работы. Он включал шесть первых секретарей крайкомов и обкомов, секретаря ЦК КП(б) Украины, заместителя заведующего агитпропом ЦК ВКП(б), четырех членов Совнаркома СССР, пятерых — РСФСР, по одному — УССР и БССР, четырех работников советских органов столь же высокого уровня. Из Москвы, Киева, Минска, Тбилиси, Смоленска, Курска, Одессы, Симферополя, Куйбышева, Свердловска, Иркутска, Хабаровска. Столь странный географический разброс, да еще при отсутствии даже намека на некую объединяющую «контрреволюционную организацию», вполне мог означать, что кем-то найден метод, позволяющий предъявлять обвинения и карать любого представителя широкого руководства.

…Члены ЦК собирались в Москве крайне медленно — из-за продолжавшихся в ряде регионов страны выборов в партийных организациях. Скорее всего поэтому сталинская группа вновь изменила повестку дня пленума. Первым основным вопросом после сообщения Ежова стали рутинные проблемы сельского хозяйства — доклады наркома земледелия СССР М.А. Чернова «О введении правильных севооборотов» и «О мерах улучшения машинно-тракторных станций», Я.А. Яковлева «Об улучшении семян зерновых культур». Слушание и обсуждение их заняло три с половиной дня, с вечернего заседания 23 июня по 26 июня, за которые все члены ЦК не только собрались в столице, но и успели познакомиться с двумя предложениями ПБ и проголосовать по ним. И лишь затем, 27 июня, выступил Я.А. Яковлев с основным для пленума докладом — о новом избирательном законе, который был предварительно рассмотрен специальной комиссией, образованной ПБ еще 26 мая и включавшей, естественно, Яковлева, а также председателя ЦИК СССР М.И. Калинина, секретаря ЦИК СССР И.А. Акулова, правоведов — наркома юстиции СССР Н.В. Крыленко и прокурора СССР А.Я. Вышинского, заведующего Агитпропом ЦК А.И. Стецкого и председателя правительства Украины П.П. Любченко.

Яковлев начал свое выступление беглым, предельно кратким напоминанием об особенностях новой избирательной системы. О том, что выборы отныне будут всеобщими, равными, прямыми, тайными. Затем перешел к пятой особенности предлагаемого им проекта закона.

«Конституция СССР предоставляет каждой общественной организации и обществу трудящихся право выставлять кандидатов в Верховный Совет СССР… Эта статья имеет огромное значение, она внесена по предложению товарища Сталина. Ее цель — развить, расширить демократию… Эта статья обеспечивает подлинный демократизм на выборах в советы. На окружные избирательные комиссии возлагается обязанность зарегистрировать и внести в избирательный бюллетень по соответствующему округу всех без исключения кандидатов в Верховный Совет СССР, которые выставлены общественными организациями и обществами трудящихся (выделено мной — Ю.Ж.)… Отказ окружных по выборам.., комиссий в регистрации кандидата в депутаты может быть обжалован в двухдневный срок в Центральную избирательную комиссию, решение которой является окончательным. К кандидатам в депутаты не предъявляется никаких особых требований, кроме предъявляемых к любому избирателю… От общественных организаций, выставивших кандидатов, требуется лишь, чтобы они были зарегистрированы в установленном законом порядке и представили протокол собрания или заседания, выдвинувших кандидата, по установленной форме в избирательную комиссию».

Так, хотя и в предельно завуалированной форме, но с угрожающей ссылкой на Сталина как автора данного предложения, Яковлев сообщил участникам пленума об альтернативности предстоящих выборов, о состязательности на них, определяемой тем, что теперь не только партия, но и любая общественная организация, в том числе и ее местные отделения, а также любые собрания граждан будут выставлять собственных кандидатов, да еще ни с кем не согласуя их. Таких кандидатов, которые отвечают не чьему-либо, а действительно только их собственному волеизъявлению. И тут же Яковлев перешел к еще более значимому.

Проект закона, отметил он, предусматривает исключение «всяких попыток исказить результаты голосования идействительную волю трудящихся… Некоторые формальности, введенные этой (VIII — Ю.Ж.) главой, могут показаться некоторым товарищам излишними и даже бюрократическими, но там, где вопрос идет о создании высшего государственного органа, никакая формальность не будет излишней.

Участковая избирательная комиссия, пояснил докладчик, посылает в окружную избирательную комиссию не только протокол голосования, но и оба экземпляра счетных листов на каждого кандидата. Совет депутатов трудящихся обязан хранить избирательные бюллетени вплоть до утверждения мандатов Верховным Советом СССР».

Трудно усомниться, против чьих возможных действий по фальсификации результатов были направлены все перечисленные выше меры. Только первые секретари — райкомов, горкомов, обкомов и крайкомов — обладали возможностью и неофициальными правами, которые позволили бы в случае острой необходимости подтасовать число поданных за того или иного кандидата голосов. Именно поэтому Яковлев и подчеркнул для него наиважнейшее:

«Цель — обеспечить точное волеизъявление трудящихся — предусматривает установленное «Положением о выборах в Верховный Совет СССР» право, согласно которому избранным считается только кандидат, получивший абсолютное большинство голосов. Если ни один из кандидатов на выборах не получит абсолютного большинства голосов, то обязательно (не позднее, чем в двухнедельный срок) перебаллотировка двух кандидатов, получивших наибольшее количество голосов».

Именно тут доклад неожиданно прервался весьма показательной, хотя и короткой, спонтанной дискуссией:

«Эйхе: А если во втором туре не будет абсолютного большинства?

Яковлев: Такого случая не может быть, раз голосуют при баллотировке только за двух кандидатов.

Калинин: Нужно поправку сделать, что при равенстве голосов вопрос будет решаться по жребию.

Яковлев: Это неправильно. Не годится давать жеребьевке решать — будет ли сторонник коммунистов или враг в совете.

Калинин: Ворошилов предлагает боем дело кончить.

Яковлев: И это лучше, чем жребий. Тут у нас возможностей больше. Наши могут победить».

На том особенности нового избирательного закона, нуждающиеся в разъяснениях, Я.А. Яковлев счел исчерпанными и перешел ко второму разделу доклада. Однако стал говорить не о том, что предусматривалось повесткой дня — подготовке к выборам советов, а о более чем серьезных недостатках в их деятельности.

Начал с того же, о чем применительно к партийным организациям говорил на предыдущем пленуме Жданов, — о фактически отсутствующем в жизни законном избрании в советы, о царившей повсюду кооптации. Затем преподробнейше остановился на собственно работе советов всех уровней — от районных и городских до ЦИК СССР Оказалось, что «более двух третей всех вопросов, решенных Челябинским облисполкомом, больше 90% — Орджоникидзевским крайисполкомом, более 70% — Свердловским облисполкомом и больше 80% — Азово-Черноморским крайисполкомом были решены «опросом». «Факт также, — продолжил Яковлев, — что Западный облисполком из 20 000 постановлений, принятых им с начала 1936т., только 500 рассмотрел на заседаниях президиума, а остальные были приняты либо «опросом», либо в порядке подписи председателем и секретарем».

Другим аспектом той же проблемы стало, по словам Яковлева, повсеместное бездействие депутатских секций, которые, по конституции, призваны были направлять деятельность соответствующих отделов исполкомов и контролировать их. На практике же, как доказал докладчик, все обстояло иначе:

«В тех многочисленных случаях, когда секции проявляют инициативу, вскрывают недостатки, требуют исправления, критикуют заведующих (отделами исполкомов — Ю.Ж.), заведующие нередко начинают осаживать их, игнорировать, перестают ходить на секции, посылают вместо себя на секции пятистепенных работников и тем самым постепенно сводят секции на нет. Я бы мог привести многочисленные примеры превосходной работы секций по Москве, Ленинграду, Днепропетровску, Ташкенту, но, к сожалению, по всем этим пунктам я вынужден был бы одновременно привести многочисленные факты игнорирования секций со стороны тех или иных бюрократов, мнящих себя стоящими выше ответственности перед советами». И Яковлев сделал единственно возможный в таком случае вывод: «Все наши работники должны понять, что нет людей, которые могли бы претендовать на бесконтрольность в работе, что подконтрольность любого работника вытекает из основ советской власти, что только с помощью контроля снизу, дополняющего контроль и руководство сверху, можно улучшить работу советов».

Подвергая нелицеприятной критике работу советов всех уровней, Яковлев поначалу ограничился лишь указанием исполкомов: Орджоникидзевского, Азово-Черноморского, Восточно-Сибирского краевых, Западного, Ярославского, Свердловского, Челябинского областных, Брянского, Московского, Коломенского, Рязанского, Ярославского, Харьковского, Омского городских. Но почти сразу же стал называть и фамилии опорочивших себя руководителей, и не только представлявших советскую ветвь власти. Тогда-то и стала приподниматься завеса тайны вывода из ЦК первых секретарей региональных парторганизаций — Разумова, Румянцева, Шеболдаева, Вегера, а также Голодеда и Уншлихта. Все они, как и председатели соответствующих советов, исполкомов, были обвинены докладчиком в полном пренебрежении интересами людей, в беззакониях, от которых страдало население, прежде всего сельской местности. Яковлев резюмировал:

«Само собой разумеется, что практика подмены законов усмотрением той или иной группы бюрократов является делом антисоветским. Крестьянин ведь судит о власти не только по тому, каков закон — будь он великолепен. Но если исполнитель извращает его в своей деятельности, крестьянин будет судить о власти в первую очередь на основании действий исполнителей».

Как бы мимоходом, невзначай коснулся Яковлев и еще одной достаточно серьезной проблемы:

«Партгруппы в советах и в особенности в исполкомах советов зачастую превратились в органы, подменяющие работу советов, в органы, кои все решают, а советам остается лишь проштамповать заранее заготовленное решение… Вывод отсюда: необходимо будет войти на очередной съезд партии с предложением об отмене пункта устава ВКП(б) об организации партгрупп в составе советов и их исполнительных комитетов с тем, чтобы все вопросы работы советов как в части хозяйственного, культурного и политического руководства, так и в части назначения людей обсуждались и решались непосредственно советами и их исполкомами без возложения на коммунистов обязанности голосовать в порядке партдисциплины за то или иное решение через партгруппы, не являющиеся выборными партийными органами».

Так вроде бы неожиданно, чисто случайно возникла — и не где-нибудь, а на пленуме ЦК! — совершенно новая тема — постепенного выхода советов (правда, пока без указания — какого же конкретно уровня) из-под жесткого партийного контроля, превращения их в самостоятельную на деле, а не на словах, ветвь власти. Но разумеется, не для конкуренции или противостояния партийной, отнюдь нет. Главным образом для того, чтобы из нее в дальнейшем «черпать как из богатейшего резерва новые кадры для смены сгнивших или забюрократившихся». Именно так невзначай и прозвучала явно исходившая от сталинской группы оценка широкого руководства.

Доклад Яковлева не вызвал какой-либо полемики. Выступавшие в прениях председатели совнаркома УССС П.П. Любченко и КазССР УД. Исаев, ЦИК СССР — М.И. Калинин, Ленинградского облисполкома — А.П. Гричманов, Западно-Сибирского крайисполкома — Ф.П. Грядинский, Моссовета — Н.А. Булганин, Ленсовета — В.И. Шестаков говорили лишь о том, что ближе всего касалось их лично. Не о новом избирательном законе, а о недостатках в работе советов. Не возражая докладчику в целом, они всячески выгораживали те органы власти, которые возглавлялись ими непосредственно.

О главном же для доклада — о вводимой принципиально иной, нежели прежняя, избирательной системе — сказали лишь двое, чье мнение вполне можно было предсказать заранее. А.И. Стецкий прямо затронул вопрос возможных последствий альтернативных выборов и предостерег участников пленума от бездействия:

«И в колхозах могут выдвигать враждебного кандидата. Это совершенно ясно. Поэтому нужно заблаговременно позаботиться о том, чтобы не только был выдвинут наш кандидат, но чтобы наши кандидаты обсуждались на общих собраниях, чтобы за них агитировали и так далее, иначе может получиться кампания наоборот».

После перерыва первым взял слово Молотов. Его выступление оказалось не только весьма пространным для прений —. продолжалось почти час, — но и сугубо политическим по сути. Вполне возможно, уловив настроения участников пленума, он постарался подсластить горькую пилюлю, по возможности смягчить впечатление, оставленное докладом Яковлева. Он стремился убедить членов ЦК в том, что узкое руководство не отказывается от изначального генерального курса, курса Октября, что внимание к советам, которые конечно же останутся под руководством партии, не только давно назрело, но и диктуется исключительно заветами Ленина. Молотов сразу же подчеркнул:

«Новая конституция поднимает роль советов, увеличивает их значение во всем строительстве социализма… Смысл избирательной кампании будет заключаться в том, чтобы отточить советы как орудие нашей партии, как организатора борьбы за победу коммунизма».

Однако вслед за тем, практически без перехода Молотов обрушился на партократию, подмявшую под себя законные органы власти. Явно имея в виду первых секретарей крайкомов, обкомов, райкомов, он заметил: «В представлении некоторых товарищей у нас можно встретить такое отношение, что советский аппарат, это, ну второстепенная какая-то организация, а советские работники — это работники второго сорта. Речь идет о том, чтобы советы, советский аппарат, советских работников поставить в работе на более высокую ступень, выше». Иными словами, дал понять, что необходимо уравнять наконец-то советскую ветвь власти с партийной. И сделать это исключительно с точки зрения конституции, как старой, так и новой, только что принятой.

А чтобы не только подтвердить, но и усилить эту мысль, Молотов перешел к проблеме кадровой ротации, о чем утром уже говорил Яковлев в своем докладе. Он привел несколько примеров неспособности слишком многих профессиональных революционеров — несменяемых партийно-государственных руководителей — справляться со своими прямыми обязанностями на советских постах. Одновременно, опять же, как и Яковлев, весьма недвусмысленно объяснил причины вывода из состава ЦК некоторых из его членов. Назвал «Каминского по линии Наркомздрава, Сулимова по линии Совнаркома РСФСР, Жукова по линии местной промышленности», как не справившихся с решением жизненно важной проблемы охраны материнства — со строительством родильных домов, яслей, обеспечением их всем необходимым оборудованием. Каминский, Сулимов, Жуков, как прямо заявил Молотов, «совершенно бюрократически отнеслись к этому вопросу».

Вслед за тем помянул Вячеслав Михайлович еще и Голодеда, также предъявив к нему претензии отнюдь не политического, а чисто хозяйственного свойства.

Наконец, завершая выступление, Молотов сделал важное заявление, посвященное все тому же кадровому вопросу:

«Конечно, надо понять, товарищи, что наши старые критерии старых партийцев теперь во многих отношениях недостаточны. Товарищ Сталин за последнее время несколько раз всем нам говорил о том, что наши старые оценки людей теперь совершенно недостаточны. Имеет дореволюционный партийный стаж, потом он имеет хорошее качество, что он участвовал в Октябрьской революции, имел заслуги в гражданской войне, потом он неплохо дрался против троцкистов и против правых. Все это надо понять и учесть как важный элемент в оценке человека. Но это недостаточно. В данное время от нас, от тех людей, которые являются представителями партии на любом участке работы, требуется, чтобы в духе тех требований партии, которые она теперь представляет в борьбе с недостатками работы в советах и с недостатками в подборе людей, требуется, чтобы руководители находили известный подход к этим людям и умели на места устаревшего хламья, обюрократившейся или очиновничейся группы работников выдвигать новых людей. Нам надо теперь добиться того, чтобы мы теперь выдвинули такие кадры людей в советы, высшие и местные органы советов, которые в соответствии с основными требованиями теперешнего момента твердо, последовательно, разумно, со знанием дела будут проводить политику партии на своем месте».

Еще более неожиданным для собравшихся и настораживающим оказалось и иное. Своеобразное объяснение того, что Яковлев назвал в докладе историческим поворотом, который производит конституция, прозвучало из уст самого Сталина. В самом конце прений, когда речь зашла о поиске наиболее беспристрастной формы подсчета голосов, Иосиф Виссарионо вич заметил, что на Западе, благодаря многопартийности, такой проблемы нет. И вслед за тем внезапно бросил в зал весьма странную для подобного собрания фразу: «У нас различных партий нет. К счастью или к несчастью у нас одна партия» (выделено мной — Ю.Ж.). Он предложил поэтому, но лишь как временную меру, использовать для беспристрастного контроля за выборами представителей все тех же существующих общественных организаций, а не ВКП(б), как можно было бы ожидать от секретаря ЦК.

Вызов, открытый вызов партократии был брошен.

В тот же день, 27 июня, пленум единодушно поддержал проект нового избирательного закона и утвердил созыв сессии ЦИК СССР для его принятия на 7 июля. И все же узкое руководство еще раз подкрепило свое желание вынудить широкое руководство согласиться с неизбежной ротацией — добровольно, мирно и бескровно покинуть властные посты — еще одной репрессивной мерой.

29 июня, в последний день своей работы, пленум утвердил новое предложение ПБ о выводе из состава членов и кандидатов в члены, об исключении из партии четырех человек «ввиду поступивших неопровержимых данных о причастности их к контрреволюционной группировке». Трех «ленинградцев»: М.С. Чудова, в 1928—1936 гг. занимавшего должность второго секретаря Ленинградского обкома, а затем пониженного, назначенного председателем Всекопромсовета; А.И. Струппе, в 1932—1935 гг. председателя Леноблисполкома, с 1936 г. начальника Свердловского областного управления наркомата совхозов СССР; И.Ф. Кодацкого, с 1932 г. председателя Ленгорисполкома, в 1937 г. начальника главка легкого машиностроения НКТП. Кроме того, из ЦК вывели и И.П. Павлуновского, в 1928—1930 гг. замнаркома РКИ, затем члена президиума ВСНХ, с 1932 г. заместителя наркома тяжелой промышленности, в 1936 г. начальника Главтрансмаша НКТП, в 1937 г. — начальника мобилизационного отдела НКТП.

Тогда же лишились своих постов еще несколько человек, видных и малозаметных. 3 июня по просьбе Н.В. Крыленко сняли с должности заместителя наркома юстиции СССР Н.Н. Крестинского; 8 июня — председателя ЦИК АзССР М.М. Эфендиева, обвиненного М.-Д.А. Багировым в «покровительстве буржуазно-националистическим и муссаватистским элементам». 14 июня «в связи с переходом на другую работу», как уведомили официальные сообщения в газетах, освободили от занимаемой должности наркома внешней торговли СССР А.П. Розенгольца. 24 июня сняли, исключив заодно из партии и передав дело в НКВД, председателя СНК УзСССР Ф. Ходжаева — по настойчивой просьбе первого секретаря ЦК КП(б) Узбекистана А.И. Икрамова, сообщившего телеграммой в Москву, ПБ, о том, что глава республиканского правительства уличен в связях с «националистами, контрреволюционными террористами».

Однако все эти сверхжесткие меры, неизбежно приводившие исключенных из партии, рано или поздно, в тюремные камеры, оказались бессмысленными, так и не привели к достижению той цели, которую поставила сталинская группа. Они стали всего лишь своеобразной прелюдией массовых репрессий, начавшихся буквально через несколько дней по инициативе широкого руководства, перешедшего в контрнаступление.