Люк забарабанил кулаками по ручкам кресла, в котором сидел. Билли вздрогнула и вопросительно уставилась на него. Ну и болван! Круглый дурак! Он бросил свой мобильный телефон на столик и застонал.

Ну почему он это допустил? А именно так и произошло: он позволил этому случиться. Да, он не имел отношения к серии событий, уложивших Шарлотту в его постель (строго говоря, не в его, а в отцовскую постель) в субботу вечером, пока отец сидел у Кэролайн с детьми. Это стало результатом его покорности, уступчивости.

Вечером в пятницу она написала ему на Фейсбук: мол, завтра приеду в Лондон, не желаешь встретиться? Люк поспешил ответить «нет» и объяснил свой отказ семейными обязательствами, надеясь, что этим поставил точку. Но ровно в 12.30 – он был еще не одет, даже зубы не успел почистить – раздался звонок в дверь, и перед Люком предстала Шарлотта, сияющая, разговорчивая и решительная.

Она настояла, чтобы он ее впустил, сделала ему салат, откупорила бутылку холодного белого вина, извлеченную из плетеной корзинки под болтовню о всевозможных происшествиях в ее жизни. Шарлотта ничуть не удивилась, что застала Люка дома, вопреки его утверждениям о неких семейных обязательствах, не испытала никаких угрызений совести из-за того, что ее появление могло быть нежелательным.

Она отправила его умываться и одеваться, и он послушался, как домашняя собачонка. Потом был ланч в садике, кошка Майи урчала у Шарлотты на коленях, из мягких губ текли нескончаемым потоком слова, слова, слова.

Из тех обрывков информации, что просочились сквозь выставленный им оборонительный заслон, Люк уяснил, что Шарлотта вернулась в Лондон, чтобы продолжить поиски мифического платья подружки невесты, что она так этим озабочена, что даже худеет, и что если она все-таки отыщет подходящее платье, то в день торжества оно будет ей не впору: оно попросту с нее свалится!

Салат получился вкусный, вино было отличное. Со второго бокала Люк начал оттаивать. У Шарлотты то и дело съезжала с плечика бретелька сарафана. Всякий раз, когда Шарлотта тонким пальчиком возвращала ее на место, у Люка учащалось сердцебиение. Шарлотта была сама ласка и женственность. И Люк не мог не гордиться своей реакцией на ласковую женщину со съезжающей с плеча бретелькой и с урчащей кошкой на коленях.

В итоге они провели день, вечер и даже ночь в постели. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. У него не было секса с тех пор, как он расстался в прошлом году со Скарлетт. С одной стороны, вернуться в седло со знакомой было неплохо. Но оснований относиться к происшедшему плохо было гораздо больше.

Теперь Шарлотта, ясное дело, не оставит его в покое. Она уже засыпала его в Фейсбуке своими фотографиями, бомбардировала письмами. Ничего особенного, просто держала его в курсе своей жизни. Именно это и было в Шарлотте самым главным, именно это он все месяцы, когда они встречались, пытался для себя сформулировать: она была зубодробительно скучной. По этой самой причине он и не захотел продлить их дружбу. Поэтому стонал всякий раз, когда видел ее имя в папке входящих писем или ее лицо в дверях паба. Больше года ему удавалось держать дистанцию, но теперь плотину прорвало, и он пал жертвой наводнения по имени «Шарлотта».

Только за один вечер она написала ему целых пять раз. Последнее письмо состояло всего из трех слов: «Скучно скучно скучно». Он не отвечал ни на одно, но они продолжали приходить. Казалось, она способна обходиться без кислорода.

Но в это утро Люка тревожило кое-что зловещее. Ему не давала покоя страшная мысль. В памяти засели слова, сказанные Шарлоттой, когда они лежали, обнявшись, голые, поперек кровати после третьего раунда секса. Люк спросил, почему она пришла, почему теперь, через столько месяцев. А она ответила: «Потому что я ждала, пока ты перестанешь горевать».

«В каком смысле?» – спросил он, повернувшись к ней и подперев голову рукой.

«Сам знаешь».

«Нет, не знаю».

«Майя, – сказала Шарлотта почти с горечью. – Я ждала, пока кончится твой траур по Майе».

«С чего ты взяла, что я в трауре по Майе?» – осторожно спросил он.

Она пожала плечами.

«Я знала, что это так. Я знаю, как ты к ней относился. Ты… – Прежде чем продолжить, она прикрыла свою наготу простыней. – Знаю, вы с ней были не просто мачехой и пасынком. Не просто друзьями».

Он хихикнул.

«Что ты болтаешь?»

«Я видела, как вы смотрели друг на друга, когда я вошла. Сначала ворковали, а потом отпрыгнули друг от друга. Женскую интуицию не обманешь».

«Да брось ты! Чепуха какая! Между мной и Майей ничего не было. Ровным счетом ничего».

«Пару лет назад моя подруга видела вас вдвоем на Оксфорд-стрит. Тебе тогда полагалось быть в Брайтоне. Ты сказал, что работаешь и не можешь со мной увидеться». – Она подтянула простыню под подбородок.

«Ну и что? – сказал он. – У меня был выходной, она скучала. Мы прошвырнулись по магазинам. Велика важность!»

«Подруга сказала, что вы глаз друг с друга не сводили».

Он фыркнул и встал.

«Мы с Майей были друзьями. Хорошими друзьями. Не более того».

«Неважно», – сказала Шарлотта, снова пожимая плечами.

«Вот и я говорю: неважно».

Его телефон опять пикнул. Люк вздохнул и потянулся за телефоном, включил.

«Ложусь спать. Хороших снов».

Люк выключил телефон.

По его мнению, Шарлотта всегда была избыточно привязана к семье Вольфов. Она справлялась о здоровье детей, о делах их папаши, комментировала их семейные события, как будто имела к ним отношение. Теперь выяснилось, что она втайне строила домыслы про него с Майей.

Не Шарлотта ли сочиняла отравленные письма? Неужели она – сладкая, скучная, сексуальная, глупая Шарлотта? Если да, то получалось, что он переспал с виновницей смерти Майи!

Когда раздался звук отцовского ключа в замке, а потом покашливание в коридоре, Люк облегченно перевел дух. Увидев отца, он радостно улыбнулся.

– Привет!

– Добрый вечер, – сказал Эдриан. – Все в порядке?

Люк странно посмотрел на отца. Тот выглядел помятым, даже опустошенным.

– Да, а у тебя?

– У меня тоже.

– Хорошо провел вечер?

Эдриан тяжело опустился на диван.

– Не сказал бы… Интересно – это да.

– А-а…

– Это ты правильно сказал – а-а… – Эдриан попыхтел и продолжил: – Как ты считаешь, я виноват в смерти Майи? – Он произнес эти слова без промежутков, одним куском – иначе не мог.

– Что?..

– Знаешь, Люк, ты всегда был моим главным очернителем. Ты никогда не стеснялся прямо говорить мне все, что ты обо мне думаешь. Обо мне и о моих решениях. Вот я и спрашиваю тебя напрямик: ты осуждаешь меня за то, что совершила Майя?

Люк помолчал, прежде чем ответить.

– По-моему, если представить жизнь Майи нарративной аркой и поставить крестики там, где она выскочила на мостовую перед автобусом, то да, твоя роль получится весомой.

Эдриан обмяк, даже живот у него запал от тяжести прозвучавших слов.

– Что я мог сделать? – простонал Эдриан. – Она ничего мне не говорила. Что я мог сделать?

– Дело не в том, мог ли ты что-то сделать, отец, а в том, что сделал. Все, что ты делал, и есть причина. Понимаешь, ты завлек Майю в свой мир, завел себе новую яркую игрушку, а потом перестал понимать, зачем она тебе. Вот и позволил ей самой распорядиться своей жизнью. А ей было очень трудно. Она была такая молодая… Такая молодая, отец!

– Ну, не такая уж молодая, Люк.

– Молодая. Не готовая ко всему этому. – Он широко развел руки. – Ты знал, что мы с Майей были довольно близки? – Эдриан удивленно уставился на сына. – Да, какое-то время. Я иногда приезжал и виделся с ней, когда ты работал. Мы ходили по магазинам, заходили в пабы. – Люк пожал плечами, словно имея в виду: «Вот тебе правда, делай с ней что хочешь».

– Что?! Когда? – крикнул побелевший Эдриан.

– Время от времени. Переписывались, разговаривали.

– Почему Майя скрывала это от меня? – оскорбленно спросил Эдриан. Люк опять пожал плечами.

– Не знаю. По той же причине, наверное, по которой скрывала от тебя эти мерзкие письма. По которой не говорила тебе, как ей трудно быть запасной деталью твоей обширной династии. Похоже, от разговора с тобой она ничего не ждала.

– Мы разговаривали. Все время разговаривали!

– Да, – сказал Люк, – но не о том, что было по-настоящему важно.

– И никакой запасной деталью она не была! Она была моей женой!

– Послушай, отец, в такой семье бездетная жена занимает последнее место. Все остальные важнее ее. Все до одного.

Отец молча смотрел на него, как будто переваривал услышанное.

– Она хоть раз говорила тебе, как относится к тому, что никак не забеременеет?

Люк кивнул.

– Можно считать, что говорила. Знаю, ей было трудно.

– Почему же она не говорила этого мне?!

– Потому что не хотела жадничать. Не хотела суетиться. Считала себя виноватой в том, что ты больше не живешь со своими детьми. Не хотела, чтобы ты пожалел о своем решении. Это бы ее угробило.

За этими словами последовало долгое тяжелое молчание.

– Я никогда не жалел, – тихо проговорил Эдриан. – Ни единой секунды. Нет, не жалел. Ни тогда, ни когда она… – Он осекся.

– А теперь?

Эдриан вздохнул.

– Не знаю. Эти письма… То, как все обернулось… Глядя на все из сегодняшнего дня, я действительно недоумеваю…

– Тебе надо вернуться к Кэролайн, отец, вот что я тебе скажу. Вернись к ней, и дело с концом.