38

Влияние Лорен на Гарета не уменьшилось. Всякий раз, когда Эрин или Брэдли говорили о ней что-либо нелестное, он горячо ее защищал. Стоило ей пальцем пошевелить, как он стоял перед ней на задних лапках. И это очень удручало. Хуже того, Лорен долго дулась на него за то, что он посмеялся над ней в день возвращения Эрин. Примирение стоило Гарету фантастически дорогого ужина в ее любимом ресторане и золотого браслета.

Между тем Эрин времени не теряла. Она сразу вернула себе письменный стол и обосновалась в галерее, игнорируя откровенное недовольство Лорен. На следующий же день она сложила вещи Лорен в бумажный пакет и без слов вручила их ей. Однако Лорен не сдавалась, приходила в галерею при любой возможности и, как всегда, совала всюду нос.

– Нам нужно найти что-то, что мы могли бы предъявить папе, какое-то доказательство, пусть даже шокирующее, которое вернет его к реальности. Оно должно быть таким, от которого Лорен не сможет отделаться простым объяснением, таким ужасным, что он не сможет ее простить ни за что, ни ради самого откровенного декольте, – сказала Эрин брату. – Нам надо нанять частного детектива по примеру мистера Найта.

– Я согласен с тобой. Только давай не привлекать к этому посторонних людей. Лучше я сам продолжу слежку. Ты видела сама, что я для Лорен пустое место. Она не видит во мне никакой опасности для себя.

Эрин уже бросилось в глаза, что Лорен в самом деле обращалась с Брэдли, как с умственно отсталым мальчишкой, и это злило ее до бешенства, но тут она поддержала брата.

– Нам надо действовать еще активнее. Я не хочу встречать Рождество вместе с этой женщиной. Я этого не перенесу.

– Эрин, я сомневаюсь, что мы так быстро отделаемся от нее, ведь Рождество уже совсем близко. – Действительно, до праздника оставались считаные дни, а на душе у нее было сумрачно.

Взволнованная Эрин показала отцу картины, написанные аборигенами. Улетая из Австралии, она отправила их багажом и на следующее утро после своего приезда забрала из аэропорта. Гарет был поражен, и Эрин обрадовалась, заметив у отца искорки прежнего интереса к работе.

– В Алис-Спрингс есть талантливые художницы, но их эксплуатирует один ужасный тип, – рассказывала Эрин отцу. Лорен торчала тут же, но Эрин ее игнорировала. – Художницы сидят возле его галереи и пишут для него картины. Он платит им совсем мало, а картины продает с жирным наваром, да еще позволяет себе пренебрежительные замечания за спиной художниц. Он набит предрассудками и считает аборигенов людьми низшего сорта. Я так на него разозлилась, что попросила нескольких художниц продать мне картины без его посредничества. Мы совершили сделку в доме, который снимали с дядей Корнелиусом.

– Но, Гарет, это ведь неэтично, – вмешалась Лорен.

Гарет посмотрел сначала на Лорен, потом на дочь, но от комментариев воздержался.

– Но ведь это так или нет? – не унималась Лорен. – Что, если кто-то из покупателей встретит художника, чьи картины висят в твоей галерее, пригласит его к себе домой и станет покупать прямо у него? Тогда ты лишишься своего дохода. Думаю, тебе это вряд ли понравится, правда?

– Ну… да… нет… – промямлил Гарет.

Эрин сердито взглянула на Лорен. Уж кому бы говорить о порядочности, но только не этой особе!

– В обычной ситуации я бы согласилась с вами, – сказала она. – Но тот человек и сам вел себя крайне непорядочно. Я с радостью заплатила художницам за их работы ту цену, которую они заслуживали. И это была та цена, которую галерист требовал от покупателей. Следовательно, я ничего не выгадала лично для себя.

– Если это так, то я горжусь тобой, дочка, – сказал Гарет.

Лорен заметно помрачнела, ее критика ни к чему не привела. Эрин с удовлетворением это отметила.

– Художницы обрадовались и предлагали мне много других картин, но я решила привезти с собой несколько картин в Лондон на пробу. Ведь я совершенно не представляю, как здесь будут продаваться такие необычные для нас вещи. Это всего лишь эксперимент.

Эрин развесила картины.

– Да, ты права, они крайне необычные, – задумчиво произнес Гарет, созерцая контрастные цвета и неповторимый стиль австралийских аборигенов. – Я уверен, что в Англии до сих пор не видели ничего подобного, но как раз это, возможно, и хорошо. Лорен, как ты считаешь?

Лорен явно была не в духе, и Эрин это видела. Ее больно задело, что отец спрашивал мнение этой особы, но она удержалась от язвительного замечания.

– По-моему, эти картины слишком примитивны, чтобы висеть в галерее «Форсайт», – заявила Лорен непререкаемым тоном.

В глазах Гарета потух огонек, и Эрин разозлилась.

– Лорен, что вы смыслите в искусстве, – яростно прошипела она. – Вы ведь не отличите гравюру с утенком Даффи от подлинного Пикассо.

– Ваш отец ценит мое мнение, – парировала Лорен, сверкнув глазами.

– Тогда меня не удивляет, что галерея оказалась на пороге краха, – прошипела Эрин и, схватив свою куртку, выскочила на улицу. Ей требовалось срочно прогуляться, иначе она наговорит лишнего и обидит отца.

К огромному облегчению Эрин, произведения аборигенов были распроданы за несколько дней. Когда последняя картина покинула галерею, Лорен язвительно заметила Гарету, что у людей нет никакого вкуса. Эрин это слышала.

– Или все же есть, – сказала она достаточно громко, чтобы Лорен ее услышала.

Ей приходилось долго рыться в хранилище, чтобы найти более-менее приличные картины, которые можно было бы повесить на пустых стенах галереи. Увы, Гарет проявлял мало интереса к их проблемному положению. Он либо старался угождать капризам Лорен, либо переживал, когда она надолго куда-то исчезала. Его мысли были уж точно не в галерее.

Лорен настояла на том, что в рождественский вечер они с Гаретом отправятся в «Икорный дом», ее любимый ресторан в Мейфэре. Эрин и Брэдли отказались составить им компанию. Как всегда на Рождество, они остались дома и встретили праздник с Мюриэль, их экономкой, которая давно уже стала членом семьи. Они не сомневались, что отец тоже предпочел бы традиционные, домашние рождественские угощения, но он сделал свой выбор.

Эрин и Брэдли ужасно тосковали по матери. Им было мучительно больно сидеть за праздничным столом и смотреть на ее опустевший стул. Не улучшало их самочувствия и то, что тут же стоял и пустой отцовский стул. Мюриэль уже двадцать лет служила у Форсайтов. Ее немногочисленные родственники жили в Америке, и она смотрела на Эрин с Брэдли как на своих детей, которых у нее никогда не было. Она смеялась и плакала вместе с ними, когда они вспоминали множество прекраснейших рождественских праздников. В результате их застолье превратилось в утешительное смакование чудесных воспоминаний – бутылка портвейна довершила остальное. На столе у них красовалась индейка с различными гарнирами. Плам-пудинг, пропитанный бренди, они традиционно, по-форсайтски, ели из больших мисок перед камином в гостиной. Эрин часто переносилась мыслями к Джонатану и Марли и представляла, как они сидели за столом вместе с Лайзой и ее семьей. Ей было грустно, но она надеялась, что ее друзья там счастливы.

Гарет вернулся домой усталый и печальный, ничего не сказал, но было видно, что ужин в дорогом ресторане был ему в тягость. Он сел у камина между Эрин и Брэдли, и они вместе пили яичный пунш. За окном тихо летели к земле снежные хлопья. Гарет с тоской смотрел на язычки пламени в камине. Дети старались его развеселить и пересказывали ему прекрасные эпизоды из их прежней жизни, которые они вспомнили вместе с Мюриэль.

– Самым прекрасным временем в моей жизни были годы, когда вы оба росли в этом доме, – грустно сказал Гарет. – И мне так больно чувствовать раскаяние.

– Па, в чем ты раскаиваешься? – с любопытством спросила Эрин.

– Я никогда не думал, что те дни кончатся, и теперь жалею, что многое не ценил. Не до конца понимал, каким замечательным человеком была ваша мама.

Он обнял детей за плечи, и они молча сидели у огня. И Эрин внезапно почувствовала присутствие мамы, как будто она сидела вместе с ними. После этого ей стало чуточку легче.

Через два дня после Рождества Гарет снова куда-то уехал с Лорен. Эрин и Брэдли сидели у камина.

– Я хочу найти что-то такое, что улучшит наши дела, иначе мы скоро разоримся, – сказала Эрин. – Я говорила со всеми художниками и скульпторами, работы которых мы прежде продавали, но все впустую. Большинство утверждали, что их картины висят в других галереях, но меня не удивит, если они просто нас избегают из-за плохой репутации, укрепившейся за нашей семьей в последнее время.

– Почему бы нам не устроить выставку молодых художников? – предложил Брэдли. – Им нужна публичность, а для нашей репутации это станет настоящим подарком – мы сделаем хорошее дело, покажем молодые таланты, и все это без больших капиталовложений.

– Хорошая идея, – задумчиво проговорила Эрин. – Надо нам с Альбертом посмотреть на молодежь. Это нам не помешает. Возможно, мы и откроем какой-нибудь молодой талант наподобие Кристиана Ротшильда. На него ведь мы тоже наткнулись чисто случайно. – Она ощутила прилив энтузиазма. – Нам нужны работы, которые нам будет не стыдно повесить в галерее. Ах, Брэдли, ты гений!

В следующие два дня Эрин и Альберт смотрели работы нескольких якобы перспективных молодых художников. Увы, безуспешно.

– Я не видел почти ничего, что могло бы висеть у Форсайтов, – заявил Альберт вечером второго дня. – Мне очень жаль, Эрин. Там не было ничего яркого и примечательного.

– Это преуменьшение века, Альберт, – уныло сказала Эрин.

Она уже привыкла к тому, что в кругах художников встречаются эксцентричные типы, но этот вечер оказался таким, какой не скоро забудешь. Последние два художника, которых они посетили, развеяли все ее иллюзии.

Так, Валери Шиллабер, по ее собственным словам, «не от мира сего», утверждала, что она состоит в близком родстве со злыми кобольдами из ирландских саг. Для Альберта и Эрин это был достаточный повод для того, чтобы поскорее удалиться, но они смотрели картины этой художницы и помнили о том, что у самых знаменитых художников тоже наблюдались проблемы с психикой, да еще какие! К примеру, Микеланджело орал на свои статуи и только тогда садился есть и пить, когда не мог без этого. Винсент Ван Гог тоже часто кричал и скандалил среди ночи и в конце концов отрезал себе ухо. Эрин и Альберт сбежали от Валери, лишь когда она сказала, что рисует, только когда Марс не ретроградный, и показала гротескные картины ведьм, пожирающих младенцев.

Следующий художник, у которого они побывали, происходил из французской богемы и расписывал железные бочки и туалетные сиденья, предпочитая при этом работать голым, если позволяла погода. Показать готовые работы он не смог.

– Сегодня очень холодно, и я больше уж точно не хочу страдать, – заявила Эрин. Если бы этот художник сообщил им по телефону, какие картины он пишет, они бы не поехали за двадцать миль к его «ателье», грязноватому чердачному помещению над прачечной.

– Я уверен, что нам рано или поздно повезет, – ответил Альберт, пытаясь подбодрить Эрин.

– Надеюсь, что ты прав, – вздохнула Эрин. – Вот уж никогда не думала, что настанет день, когда нам придется закрывать галерею.

Он сжал ее руку.

– Пока еще все не так плохо.

– Но уже есть повод для опасений, – заметила Эрин.

– Будем надеяться на лучшее, – сказал Альберт.

Весь вечер накануне Нового года Эрин провела одна в своей комнате в мыслях о Джонатане и Марли. Ей хотелось знать, где они и чем занимаются. Из окна ей были видны ночное небо и фейерверк над Гайд-парком. Она представляла себе изумленное личико Марли, когда девочка впервые в жизни увидела взрывающиеся в воздухе хлопушки. Эрин очень хотелось присутствовать при этом. Она часто спрашивала себя, наладились ли у Лайзы отношения с Марли. Назовет ли Марли ее когда-нибудь мамой? Эрин было больно даже думать об этом.

В первое утро января Брэдли собирался выйти из дома и поехать в галерею, но передумал. Лорен зашла на кухню и собиралась кому-то позвонить. Вероятно, она думала, что ее никто не слышит, так как Мюриэль ушла в соседнюю лавку, Эрин уехала с раннего утра в галерею, а Гарет, судя по шумевшей воде, принимал душ у себя наверху. Брэдли порадовался, что вечером поставил свой вэн в переулке, и Эрин не знала, что он еще дома. Он остановился на нижней ступеньке лестницы и замер.

– Завтра вечером я смогу отлучиться, – взволнованно сообщила Лорен и хихикнула как школьница, после чего Брэдли заключил, что ее невидимый собеседник отпустил какое-то пренебрежительное замечание насчет его отца, и ужасно разозлился.

– Встретимся в «Дорчестере»? – Возникла пауза. – А-а, в «Савое». Ты снова будешь импозантным мистером Камденом Фостером?

Значит, любовник Лорен будет под другим именем – они оба любили такие игры. Брэдли стало плохо.

– Ну ладно. Я спрошу у администратора, где ты остановился. До завтрашнего вечера, мистер Фостер. – Она положила трубку.

Брэдли не видел Лорен, но живо представил себе ее ухмылку, и поморщился от отвращения. Он прокрался в свою комнату, радуясь, что ковер на ступеньках заглушал его шаги, и дождался, когда отец и Лорен уехали. Он не хотел, чтобы у Лорен возникли какие-то подозрения и она в последний момент изменила свои планы.

После этого он сразу сел за руль.

– Завтра вечером мы застукаем Лорен с поличным, – радостно сообщил он сестре, ворвавшись в дверь.

Эрин подняла голову от бухгалтерских книг. Ни один клиент не заглянул в это утро в галерею, и она от нечего делать решила посмотреть, как у них обстоят дела с финансами. Увиденное ее не обрадовало.

– Что будет завтра вечером? – обрадовалась она.

– Я только что слышал, что Лорен договорилась о встрече с неким мистером Камденом Фостером. В «Савое», – ответил Брэдли.

– Так у нее еще один любовник! – У Эрин это не укладывалось в голове.

– Имя придуманное. Я уверен, что она встретится с Люком Стэнфордом. У меня уже есть план, но мне нужно, чтобы мне чуточку помог Кристофер Харди. Ты помнишь его?

– Ты имеешь в виду Харди-Селедку? В твоем классе был такой странный мальчишка, верно? – От него всегда пахло рыбой, отсюда и прозвище.

– Да, точно. Теперь он стал менеджером «Савоя», – сказал Брэдли.

– Не может быть! Ты шутишь? – Эрин недоверчиво покачала головой. – Он по-прежнему ест каждый день на обед сэндвичи с селедкой? – Она рассмеялась. – Ну, расскажи, что у тебя за план! И какую роль в нем ты отводишь Харди-Селедке?

Брэдли и Эрин смогли застать отца одного лишь на следующий день за завтраком.

– Па, я нашла интересного молодого художника, – сообщила Эрин, всячески изображая энтузиазм. – На мой взгляд, он мог бы спасти нам галерею.

– Да? – без энтузиазма отозвался Гарет.

– Да, – ответила Эрин. – Как я слышала, у него есть очень впечатляющие работы, и велика вероятность, что он скоро покорит Лондон, а то и всю Европу.

– Где ты слышала о нем и почему его никто еще не ухватил?

– Брэдли узнал о нем через наши контакты, – ответила Эрин. – Кажется, он живет очень замкнуто и мало с кем общается. Но Брэдли все-таки сумел устроить с ним встречу.

Гарет удивленно посмотрел на сына.

– Тогда пускай Альберт посмотрит на его работы. Он сразу определит, стоит ли нам заняться этим художником, или вся шумиха вокруг его имени – пустое дело.

– В том-то и проблема, па, – вмешался Брэдли. – Тот парень знает о твоей прекрасной репутации среди художников и хочет встретиться только с тобой.

Такое замечание явно польстило Гарету, но к нему тут же вернулся прежний скепсис.

– Но ты уверен, что тот художник не слишком сумасшедший? – Он перевел взгляд на Эрин. – Альберт рассказал мне, что вы недавно встречались с двумя молодыми художниками, очень странными.

– Ты ведь знаешь эту публику, – отмахнулась Эрин. – Они все довольно эксцентричные.

– Эксцентричными они становятся, когда у них заводятся деньги. Если успеха нет, тогда они просто сумасшедшие, – заявил Гарет. Это была его излюбленная фраза.

– Но этот художник все-таки перспективный. Так ты пойдешь смотреть его работы?

– Когда?

– Сегодня вечером.

Гарет замялся и не мог принять решение.

– Пока не знаю. Я хочу спросить Лорен, какие у нее планы. Она говорила, что на этой неделе ее куда-то пригласили. Возможно, сегодня.

Ему быстро надоели бесчисленные вечеринки, на которые она его таскала. На них она без зазрения совести выставляла напоказ себя и свои отношения с ним. Но он не смел жаловаться или отказываться. Ему было больно думать, что Лорен пыталась найти доступ к лондонской элите, и, несмотря на ее заверения в искренней любви, у него порой возникали подозрения, что он был для нее лишь ступенькой на ведущей вверх лестнице. Лорен любила посплетничать о жизни представителей элиты, отпускала язвительные замечания за их спиной, но никогда не отказывалась от приглашений на очередную вечеринку. А он любил сидеть дома у камина, как всегда делал раньше, пока Джейн писала картины в своей мастерской на чердаке. Поначалу он благодаря Лорен почувствовал себя молодым и полным жизни. Она утащила его в вихрь удовольствий и новых впечатлений, но постепенно общение с ней стало его утомлять.

– Па, это действительно важно! Пожалуйста, пойдем с нами, – упрашивала его Эрин. – Я хочу, чтобы галерея снова стала успешной. Ты ведь тоже этого хочешь, правда?

– Что ты спрашиваешь? Конечно, – сказал Гарет.

В последнее время он выглядел так, словно на его плечах лежала вся тяжесть мира. Такого никогда не бывало прежде, когда была жива их мать.

– Пожалуйста, пойдем.

– Ну, ладно, – уступил Гарет. По крайней мере, у него появится веская отговорка, которая избавит его от очередной вечеринки.

– Па, я забронировал номер в «Савое», чтобы у художника было ощущение приватности, – сказал Брэдли, когда все они ехали в «Савой» в отцовском лимузине «Астон-Мартин».

– «Савой»? Странное место для любителя уединения. Ведь это самый популярный отель Лондона.

У Брэдли пылали щеки.

– Это верно, но тамошний персонал тщательно оберегает приватность гостей. Поэтому мой художник чувствует себя там уверенно.

– Надеюсь, он стоит наших хлопот, – буркнул Гарет и, отвернувшись к окну, погрузился в свои раздумья.

Когда он сказал Лорен, что хочет вместе с сыном и дочерью встретиться с одним художником, она обрадовалась и даже поддержала его – что было для нее абсолютно нетипично. Он предложил им встретиться после этого, но она заявила, что хочет пораньше вернуться домой, и это было тоже нетипично. Он не знал, что и думать.

– Точно стоит, уверяю тебя, – ответил Брэдли и многозначительно переглянулся с Эрин, сидевшей позади.

Он уже побывал в этом отеле, встретился со своим бывшим однокашником и описал ему их ситуацию. Кристофер проявил понимание, потому что его собственный отец тоже увлекся однажды легкомысленной особой. Он дал Брэдли генеральный ключ, открывавший любой номер отеля, правда, после того как Брэдли заверил его, что Люк Стэнфорд не направит отелю иск за нарушение приватности. Брэдли убедил Кристофера Харди, что Люк постыдится и не станет это делать.

– Я зарезервировал номер, назвавшись Камден Фостер, – сообщил Брэдли отцу. – Художник будет ждать нас там.

В отеле Эрин с отцом остались в вестибюле, а Брэдли направился к администратору и спросил, в каком номере остановился Камден Фостер. Но для Гарета это выглядело так, будто он взял ключ. Эрин и Брэдли нервничали и в то же время сгорали от нетерпения, когда шли с отцом по коридору к номеру 53. Было девять часов, и они были уверены, что застанут Лорен и Люка в интересной ситуации.

– Все-таки я считаю, что Альберт должен был поехать с нами, – ворчал Гарет. – В вопросах живописи он главный судья.

Брэдли ничего не ответил, молчала и Эрин. Им обоим было неприятно, что они готовили такое потрясение для своего отца, но иного выхода у них не было. Они лишь надеялись, что он их простит.

Брэдли вставил ключ в замок и повернул. Распахнул дверь. Гарет шагнул в номер. Там было темно. Он уже подумал, что художник их обманул, и это его не удивило.

– Его здесь нет, – сердито заявил он, но в это время Брэдли нащупал выключатель.

Свет залил комнату. На кровати, обнявшись, лежали двое. Они тут же отпрянули друг от друга и сели. Лорен схватила одеяло, чтобы прикрыть голую грудь. Ее лицо выражало полнейший ужас.

Гарет вытаращил глаза и пару секунд смотрел на любовников. Он-то думал, что хорошо знал этих людей!

– Лорен! – простонал он. – Что это… что все это значит?