Книга: Нелепая привычка жить
Назад: Глава 6 Четыре дамы и пиковый туз острием вверх
Дальше: Глава 9 Условие обмена

Глава 8
Умирать сегодня страшно, а когда-нибудь – ничего

Хорошо представляя себе, что такое женские сборы, Малахов не особенно торопился. Ехал небыстро, по дороге углядел симпатичный ресторанчик, зарулил туда, не спеша пообедал. И все-таки к сторожке прибыл, как и предполагал, первым. Ни Ланиного новенького «Вольво», ни каких-либо других машин на поляне еще не было.
Он вынул мобильный и набрал номер супруги. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – известил доброжелательный, но с нотками металла голос. – Попробуйте позвонить позднее». Очевидно, Лана сейчас как раз проезжала какую-нибудь зону, где сотовая связь была недоступна, в Подмосковье такие вещи пока не редкость.
Виталий прошелся по поляне, присел было в кресло из корней, но вид сторожки и всего, что ее окружало, будил в душе слишком много воспоминаний, далеко не все из которых были приятными. К тому же у него вдруг сильно разболелась голова. От свежего воздуха, что ли? В тот приезд ничего подобного не было, ни вечером, ни утром, хотя выпили накануне немало… Небо над головой было пасмурным, но, слава богу, хоть дождя можно было не бояться. Он еще раз позвонил супруге. Опять то же. Черт знает что, ну сколько еще их ждать? Пойти пока пройтись, что ли? Малахов нехотя поднялся и направился в сторону леса.
По-хорошему, надо было отправиться к «Черной радуге». Заодно и разведать подъездные пути к новому участку, минуя сторожку, давно уже нужно было об этом подумать… Но почему-то Виталию сейчас совсем туда не хотелось. Странно устроен человек! Мечтаешь о чем-то, ждешь этого не дождешься, стремишься, добиваешься всеми силами… а получаешь – вроде и не рад. Никакого тебе морального удовлетворения, только усталость.
Он дошел до развилки, где когда-то подбрасывал монетку, и решительно свернул на другую тропинку, вправо. Посмотрим теперь, куда приведет она… Что было бы, упади тогда пятак «решкой»? Они с Ланой не купили бы этот участок… А возможно, и ссоры с Джозефом не было бы. Или она все равно бы случилась? Во всяком случае, когда-то модный, а ныне забытый писатель Дмитрий Россихин точно не лежал бы сейчас в больнице. И его супруга не сказала бы монотонным бесстрастным голосом: «Будьте вы прокляты…»
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Виталий стал смотреть по сторонам. Ему всегда нравилось находиться на природе, в любое время года, а уж поздней весной – особенно.
Майский лес – особый мир, этот месяц не спутаешь ни с каким другим. Лес в это время словно бы живет своей жизнью, и ему никакого дела нет до визитеров. Это в другие месяцы он чутко прислушивается и присматривается – что это за человек бродит по моим тропинкам? С добром он явился или со злом? Если гость понравится хозяину, то летом он приветит его щедрыми дарами, а зимой очарует невероятной, ни с чем не сравнимой сказочной красотой. Но если пришедший к нему покажется неугодным, лес сделает все, чтобы дать ему это понять. Нахмурится, зашумит, станет неуютным, страшным и поскорее погонит прочь. Спрячет все свои грибы-ягоды – сколько ни ходи, ничего не найдешь. Или, того хуже, обманет, закрутит, собьет с дороги, и будет незваный гость плутать долгими часами по одному и тому же месту… Все это Малахову было хорошо знакомо. Он ведь вырос в сельской местности и умел чувствовать природу, несмотря на то что за последние годы очень сильно от нее отдалился. Все-таки эта способность каким-то чудом на уровне подсознания сохранялась в его душе. В тот раз, когда они приезжали компанией, и позже, когда он привозил сюда Дольку, лес еще просыпался, будто человек, который только-только открыл глаза и пока еще находится на грани сна и яви, зевает и потягивается… А сейчас этот человек уже окончательно проснулся и встал с кровати. Он бодр, полон сил, у него отличное настроение, он готовится к предстоящему дню, умывается, напевая что-то под нос, чистит зубы, причесывается, завтракает… И майский лес так же свеж и энергичен, все в нем так же спешит, торопится жить. Буйно растет молодая трава, громко и весело щебечут птицы, листья на деревьях яркие, сочные.
В детстве, когда Виталька Малахов повадился ходить в поселковую библиотеку при клубе, ему попалась прекрасно иллюстрированная книжка «Двенадцать месяцев». Он тогда считал себя уже слишком взрослым для сказок, но эту книгу полюбил буквально с первого взгляда. Особенно ему нравилась картинка, на которой все встретившиеся под Новый год двенадцать братьев сидели вокруг костра. Зимние месяцы там были изображены седобородыми стариками в шубах, осенние – зрелыми мужчинами, летние – молодыми людьми, а весенние – юношами, почти мальчиками. И у каждого из героев была какая-то деталь, свойственная только ему одному: у Апреля – букет подснежников, у Августа – корзина со спелыми фруктами, у Октября – заткнутый за отворот шапки желто-красный кленовый лист… Виталий вдруг на удивление отчетливо вспомнил книгу и подумал, что умей он рисовать, то сам с удовольствием создал бы подобную картину, только месяцы изобразил в виде женщин. И Май была бы среди них самой юной – примерно в Долькином возрасте, темно-русой, как официантка из маленького кафе, и непременно с крупными веснушками, как у Наташи.
Он представил себе девушку в зеленом платье, с венком из полевых цветов в длинных спутанных волосах. Как это там было, у Юрия Лозы? «Девочка-весна с длинными ногами…» Хрупкая мимолетная грань между юностью и молодостью. Уже грациозные, но еще не заученные движения. Она уже осознала свою женскую привлекательность, но еще не знает, как ею распорядиться. Она любит весь мир, но полна предчувствия встречи со своим единственным…
Где-то вдали робко закуковала кукушка. Как давно он этого не слышал!
– Кукушка-кукушка, сколько мне еще осталось жить? – спросил, улыбаясь сам себе, Виталий. Но птица тотчас же замолкла.
Внезапно тропинку преградило поваленное дерево – словно шлагбаум, закрывающий дорогу. Виталий решительно перешагнул через него и только потом вспомнил слова покойной бабушки, Веры Кузьминичны: «Никогда не перелезай через упавшее дерево, Витек, всегда стороной обходи. Дурная это примета». Но дело уже было сделано, и назад не воротить. Впрочем, в приметы Малахов никогда особо и не верил…
Узкая тропинка наконец привела к сельскому кладбищу – явно такого итога пути он не ожидал. Вид у погоста был неухоженный, скромные венки и искусственные цветы выцвели, еловые ветви на могилах сгнили, дешевые железные, а то и деревянные кресты покосились. «Ну правильно, – сказал сам себе Малахов, – тут тебе не Ваганьково. В окрестных деревнях небось осталось-то три с половиной старухи, молодежь вся в города подалась. Ни похоронить достойно, ни за могилами ухаживать…» Среди надгробий резко выделялось одно. Эта могила была обнесена оградой, обсажена многолетними цветами, и на ней даже было какое-то подобие памятника – небольшой камень с двумя овальными цветными фотографиями. Судя по надписи, здесь нашли свое последнее пристанище супруги Кочетковы. Антонина Ивановна скончалась в 1988 году, на шесть лет раньше мужа, Николая Петровича.
«Так это ж Наташины родители!» – догадался Малахов. У женщины на фотографии была такая же милая застенчивая улыбка, как и у ее дочери. А лесничий на вид был строг, смотрел со снимка в упор и, казалось, следил взглядом за каждым движением Виталия. И хотя Малахову отлично был известен этот фотографический эффект – так всегда бывает, когда человек, которого снимают, смотрит прямо в объектив, – ему почему-то стало не по себе. Он отступил в сторону и внезапно увидел рядом с могилой Кочетковых довольно глубокую продолговатую яму, вырытую, судя по всему, несколько лет назад, но по каким-то причинам так и не заполненную. От этого зрелища стало совсем неприятно. Как будто в самом понятии «пустая могила» было что-то нелогичное, страшное, даже отвратительное. Словно смерть притаилась где-то неподалеку и поджидала очередную жертву. Бр-р! Виталий подошел ближе и усилием воли заставил себя взглянуть вниз – так в детстве он сам у себя вырабатывал смелость, решаясь зайти поздним вечером в неосвещенный сарай. Яма была пуста, если не считать скопившейся на дне темной талой воды.
«А что ты ожидал там увидеть? – усмехнувшись, спросил он сам себя. – Костлявую с косой, как выразился наш уважаемый писатель?» Над самой головой качнулась ветка – с молодой березы шумно взлетела большая черная птица, похожая на грача. Или это был ворон? Небо вдруг затянуло, как перед дождем. Головная боль, немного поутихшая в лесу, разгорелась с новой силой. Пожалуй, пора было возвращаться к сторожке. Наверняка Лана со своей компанией уже приехала, даже странно, что она еще не обрывает ему телефон с вопросами: «Ну ты где? Мы уже сто лет около этой изнакурножки торчим, а тебя нет!»
Он поспешил назад, запоздало обошел поваленное дерево и вскоре вновь оказался на поляне. На площадке перед сторожкой, в том же самом кресле, где недавно сидел он, теперь устроилась худощавая женщина средних лет и пристально смотрела на него удивительно глубокими и выразительными серыми глазами.
Сердце отчего-то на мгновенье остановилось, а потом принялось с бешеной скоростью отсчитывать секунды. Обычно такое с мужчиной случается, когда появляется вдруг Она. Нечто подобное произошло и с Малаховым в эту секунду, но вместо сладостного чувства узнавания он ощутил вдруг безумный, панический страх. Ему захотелось бежать, бежать со всех ног, чтобы оказаться как можно дальше от этой поляны, – и в то же время он отчего-то не мог сдвинуться с места. Все стоял и смотрел в ее чарующие серые глаза. Лицо женщины и весь ее облик казались удивительно знакомыми, он точно видел ее, вот только где?
Скорее всего, это и есть та самая Ланина помощница, как там ее, Таня Тосс? Но где сама Лана? Где проектировщики с архитекторами и видеооператорами? Наверное, она приехала одна на собственной машине и разминулась с ними… Он оглянулся, но, кроме его собственного «Лексуса», на поляне больше не было ни одного автомобиля.
Женщина молчала и рассматривала его, он отвечал тем же. Лицо незнакомки было на удивление симметричным, он и не думал, что такое бывает. Обычно у всех людей половинки лица чем-нибудь да отличаются друг от друга – какой-нибудь родинкой, разным изгибом бровей, чуть иной линией контуров скул или подбородка… А у этой все было абсолютно одинаково – даже идущая надо лбом линия очень коротко стриженных тускло-сероватых волос была идеально ровной. Ни один самый маленький волосок не выбивался из прически. Одета она была в стильный светло-серый брючный костюм, сидевший на ней безупречно, как на манекенщице, черную, с коротким воротником, водолазку и черные же, явно очень дорогие, туфли. Спину она держала неестественно ровно, а на шее виднелось несколько морщинок. Эти морщинки поразили Виталия больше всего, так как лицо женщины было абсолютно гладким, хотя и не молодым. Словно на черно-белой фотографии, которая только выигрывает от отсутствия цветов, становясь более контрастной и цельной. Она игнорирует правду жизни. Горькую и подчас лишнюю правду.
«Боже правый, она вся как черно-белая фотография!» – подумал Малахов. Он начинал нервничать. Ситуация могла бы показаться пикантной – мужчина и женщина вдвоем, посреди цветущего майского леса, но отчего-то в этом было больше пугающего, чем притягательного. Ему вдруг показалось, что он перестал слышать все звуки, кроме собственного дыхания. Что-то неожиданно страшное было в наступившей тишине. «Мертвая тишина» – всплыло в памяти с детства знакомое выражение. Тишина была именно мертвой. Даже птицы вдруг замолчали.
– Вы, вероятно, Татьяна, помощница Светланы? – заговорил он, только чтобы не молчать.
В ответ она лишь молча подняла одну бровь.
– Таня Тосс? – уточнил Виталий. Он никак не мог понять, почему в присутствии этой женщины чувствует себя так странно.
Неожиданно он услышал ее низкий хрипловатый голос.
– Таня Тосс, – задумчиво повторила она, словно пробуя эти слова на вкус. – Да, пожалуй, можешь звать меня именно так – Таня Тосс.
Она произнесла имя и фамилию, не разделяя их, в одно слово и получилось что-то похожее на «танатос». Танатос, танатос… Что-то из античной мифологии. Ах да, Эрос и Танатос. Любовь и Смерть.
Странный ответ удивил Малахова не меньше, чем неожиданное обращение на «ты». По виду дама была совсем не из тех, кто фамильярничает с незнакомыми людьми.
– Малахов, Виталий Павлович, – представился он. – А где же остальные, где моя супруга?
– Я знаю, кто ты, – слегка кивнула она, проигнорировав его вопрос. – А ты легко можешь догадаться, кто я, если чуть-чуть напряжешь мозги. Да не делай удивленное лицо! Ты уже все почувствовал, просто ты настолько труслив, что даже в мыслях своих боишься меня назвать. Ну! Будь же мужчиной, имей смелость признаться хотя бы самому себе. Ты догадался, кто я такая, еще тогда, в саду у казино.
Казино! Ну, конечно же! Удивленное лицо погибшего мальчика, револьвер на молодой траве, женщина в красном, переступающая через тело так, как он только что перешагнул через поваленное бревно. Сейчас она казалась старше и менее смуглой. Другими были одежда, волосы и даже цвет глаз – но все же это абсолютно точно была та самая женщина.
– Ты же последнее время часто думаешь обо мне, – продолжала собеседница. – Например, совсем недавно, на кладбище… И только что, когда услышал тишину. И когда вспомнил мое имя по-гречески…
Он был не в состоянии вымолвить ни слова.
– Ну! – поторопила она. – Ты сам скажешь, кто я такова? Или хочешь, чтобы я представилась?
– Вы… вы… – он не решался произнести это вслух.
– Я Смерть. Ну что же ты застыл как истукан? Признайся, ты же хотел меня увидеть. Вы все этого хотите, вам всем любопытно, какая я и что несу с собой… Вы боитесь меня – и одновременно вожделеете. В этом одна из самых главных, самых сокровенных человеческих тайн – тайна любви ко мне. Тайна Любви к Смерти. Вы постоянно заигрываете со мной, кокетничаете со мною, пробуете на вкус маленькими глотками, уверенные, что в любой момент можете выйти из игры. Я – любимая тема ваших разговоров, вашей философии, вашего искусства и литературы…
«Может, она ненормальная? – мелькнуло в голове у Виталия. – Но откуда она здесь взялась? Сбежала из какой-нибудь близлежащей психушки? В таком костюме, в таких туфлях? Нет, этого не может быть… И как она сюда попала? Неужели пришла пешком? Я ничего не понимаю!»
– Да и не поймешь! – с усмешкой прокомментировала она его мысли. – А потому мой тебе совет – не напрягай голову, она у тебя и так болит. Просто поверь мне на слово.
Нет, впечатления умалишенной эта дама точно не производила. Скорее всего, это был какой-то нелепый розыгрыш, непонятно кому и зачем понадобившийся.
– Ну, можешь думать так, если тебе это удобнее, – она вздохнула, словно бы даже устало. – Но я бы посоветовала тебе побыстрее мне поверить. Пока, – она подчеркнула это слово интонацией, – у нас с тобой еще есть время поговорить. И, думаю, тебе этот разговор будет небезынтересен.
– О чем же можно разговаривать со смертью? – Он чувствовал, что против своей воли втягивается в эту нелепую игру. – Я всегда считал, что ей не до бесед с людьми. Пришла, взмахнула косой – и нет человека.
– Значит, ты всегда ошибался. – Она поудобнее устроилась в деревянном кресле, закинула ногу на ногу. – Или плохо читал свою любимую художественную литературу, там много про это написано… Перед тем как забрать кого-то, я обязательно встречаюсь и разговариваю с каждым. Таково мое правило. Все-таки смерть довольно значимый момент вашей судьбы. Это не чашка кофе в кафе и не торопливый перепих в номере отеля, пока супруга ходит по магазинам.
«Откуда она все знает? Боже всемогущий, откуда она все знает?»
Нельзя было поддаваться ей, нельзя было показать, насколько он растерян и испуган. Малахов взял себя в руки и заговорил, как ему показалось, даже насмешливо:
– А это вы уже что-то перемудрили, сударыня.
Она снова вопросительно подняла бровь.
– Ну, про долгие разговоры с каждым из людей перед кончиной. Многие ведь умирают мгновенно. Идет себе человек по лестнице в собственном подъезде и знать не знает, что навстречу ему спускается киллер…
Дама понимающе кивнула:
– Ты еще не забыл о своем друге, да? Как его, Саша Семенов, кажется… Да, я встречалась и с ним. Разговаривала с ним, как и со всеми другими. Просто пока я говорю со своим клиентом, в вашем, людском, мире могут пройти секунды. А могут года или даже десятилетия. Кому как повезет.
– И где же ты находишь на это время? – он тоже перешел на «ты», решив не церемониться с этой женщиной, кто бы она ни была. – Нас ведь на земле шесть с лишком миллиардов. И каждую минуту, я думаю, умирают тысячи, если не миллионы. Как ты умудряешься поговорить с каждым?
– Знаешь, – она все время смотрела ему прямо в глаза, – этого ты все равно не сумеешь понять. Как и всякий человек, ты мыслишь ограниченными, трехмерными категориями, так уж устроено ваше сознание. Время, пространство и прочие глупости – это все только ваша система измерений, которая была создана лишь для того, чтобы вы с вашим куцым людским умишком могли хоть как-то объяснить себе мироздание. Вы ведь как дети – ничего не понимаете, да и понять не можете, но при этом все хотите знать, все требуете объяснить. «А как?» «А почему?» «А зачем?»
Он вдруг почувствовал сильнейшую усталость. Ноги стали точно ватными и отказывались его держать. С чего бы это? А вдруг это… уже?
– Не волнуйся, пока еще ничего не началось, – хрипло рассмеялась она. – Да сядь ты, в ногах правды нет! Что ты боишься хоть на миг от меня взгляд отвести?
– Я не боюсь… – он осторожно опустился на лавку.
– Да не ври мне! Боишься. Вы все боитесь. Всего – и жизни, и смерти. Живете с закрытыми глазами – и так же хотите умереть. Люди боятся смотреть на смерть, так же как боятся, например, смотреть на солнце. Только противосолнечные очки видимы, а противосмертные – нет, потому что их носит каждый. Придумали сами себе байку, что час их ухода неизвестен, чтобы тешить себя иллюзией, будто впереди у них еще уйма времени, и откладывать все на потом. Вы вечно отодвигаете то, для чего пришли в этот мир, на какое-то неизвестное далекое будущее. Занимаете себя суетой, мелкими дрязгами. А потом хлоп – и нет тебя. И вроде никому и ничего ты не должен, потому что «неожиданно нас покинул» и «ушел в расцвете лет». Старики честнее, они знают, этот фокус им не удастся, с каждым десятком лет все труднее себя обманывать. Каждому дано ровно столько времени, сколько нужно для его предназначения и для уплаты его долгов.
– Значит, умереть с закрытыми глазами у меня не получится? – попытался сыронизировать он.
– Не только у тебя. Я не убиваю из-за угла, это ваши выдумки. Потому и прихожу поговорить… Не всех же я забираю сразу. Кому-то могу показаться – и оставить в покое на долгие годы.
– А я? Как ты поступишь со мной? – Этот вопрос вырвался у него против воли. Он ведь не верил ей, не хотел верить, но…
Она снова засмеялась:
– Не хочется умирать сию минуту, да? А что так? Тебе место не нравится? А вроде бы оно очень удобное… Вдали от городской суеты, лес кругом, красота. Даже пустая могилка невдалеке есть, как специально приготовленная, сыроватая, правда… И дата самая что ни на есть подходящая – пятница, тринадцатое.
И она улыбнулась такой улыбкой, что он по-настоящему испугался. Вот оно как бывает! Нет никаких туннелей-воронок, никакого света впереди от фонарика ангела-хранителя, никакой реки и никакой черной радуги. Просто приходит к тебе похожая на черно-белую фотографию женщина и говорит: «Пора! Пятница, тринадцатое».
– Ты заберешь меня прямо сейчас? – глухо спросил он. Она не торопилась с ответом, и он повысил голос:
– Скажи мне! Ответь на мой вопрос!
Она снова поменяла позу и села прямо.
– Да отвечу, отвечу, не беспокойся! Только чуть позже. Когда ты поверишь мне окончательно.
И он понял, что верит ей. Никакой это не розыгрыш, не бредни умалишенной. Перед ним действительно Смерть.
– Я не думал, что ты будешь такой, – пробормотал он.
– Вот как? – хохотнула она в ответ. – А какой ты меня себе представлял? Но вообще ты прав – я очень разная. И в последний раз я к каждому прихожу именно в том образе, в каком он подсознательно желает меня видеть. Или о котором мечтает. Или которого боится… Мне нравится менять облик. Я могу быть и женщиной и мужчиной, молодой и старой, красивой и безобразной… Могу быть даже каким-нибудь страшным чудищем. Все зависит от моего настроения – и от фантазии моего клиента. Не исключено, что к нашему с тобой общему знакомому Россихину, когда придет его время, я именно так и явлюсь – в образе костлявой старухи с косой.
– Когда придет его время? – Малахов уцепился за эти слова. – Он не умрет?
Она пожала плечами:
– Все вы умрете рано или поздно…
– А писатель? Сколько ему осталось?
– Можно подумать, что тебя это волнует, – съязвила дама. – Сам сказал Аркадию, своему псу цепному, чтобы он добивался согласия продать дом любой ценой. Добился? Получил, что хотел? Ну, а теперь пришла пора расплачиваться. Не мне тебе рассказывать, что за все надо платить.
– Я должен буду заплатить своей смертью за то, чтобы этот старик остался жить? – глухо спросил Виталий.
Кажется, впервые за все время их разговора она удивилась. Недоуменно посмотрела на него, отвела взгляд, чуть отвернула голову и снова посмотрела, уже искоса:
– Что это ты вдруг выдумал? Нет, конечно, в этом смысле у вас разные пути. Хотя, ты знаешь, в этих твоих словах что-то есть…
Дама словно бы задумалась на некоторое время, затем вдруг улыбнулась, видимо, своим мыслям.
– А что? Мне нравится эта идея! Жизнь за жизнь! И выбор придется сделать тебе.
– Я тебя не понимаю… – нахмурился он.
– А что тут не понимать? Все крайне просто. Ты сам решишь, кого мне забрать с собой – тебя или кого-то другого.
– Другого? Кого?
– А что, у тебя нет подходящей кандидатуры? Да брось, никогда не поверю. Каждый из вас кому-то да желает смерти. И каждому кто-то желает. Все вы конкуренты на этой земле, все друг другу мешаете, постоянно боретесь – за пищу, за жилье, за любовь, за деньги, за власть, за успех… Нет такого человека, который ни разу в жизни не поддавался искушению позвать меня к ближнему своему. Хотя бы в мыслях. А иногда к самому-самому близкому. Я знаю. Я много повидала. Бывает, человек совершенно искренне уверен, что любит своих близких и не мыслит жизни без них, а нет-нет да и проскользнет подлая мыслишка: «А вот если бы…» Чаще всего я их, конечно, не слушаю. Но иногда могу и откликнуться на столь горячую просьбу – а почему бы и нет? Иногда мне нравится зацепиться за какую-нибудь вашу случайную фразу. А вы потом удивляетесь и сокрушаетесь: «Но я же не хотел! Я ведь просто так!»
– Я никому не желаю смерти, – торопливо возразил он.
– Правда? Ты так считаешь? Ну что же, тем интереснее. Я предлагаю тебе такую игру.
– Игру? – недоверчиво переспросил он. – Странно как-то звучит: игра со смертью. Словно название второсортного боевика.
– Ну назови это не игрой, а обменом, – охотно согласилась она. – И давай договоримся, что я не буду забирать тебя еще какое-то время – при условии, что ты предложишь мне достойную замену.
– Как я могу предложить тебе кого-то?
– Да легко! – Она наклонилась и подняла с земли коротенькую веточку, длиной не более карандаша. – Мы сделаем очень просто – ты возьмешь вот это и переломишь пополам. И тот, кого ты назовешь, просто исчезнет с лица земли.
– О боже! Кого я должен назвать?
– Да кого угодно! Любого человека, который тебе не нравится. Или не одного человека, а нескольких. Пару своих врагов. Всех конкурентов, полный список. Или даже целый народ. А что? Например, цыгане, ты же их терпеть не можешь! Грязные, шумные, наглые, вороватые… Вот переломишь палочку – и устранишь всех разом, вместе с их цыганками и цыганятами! Ну что? Не хочешь попробовать?
Она протянула веточку Малахову, тот содрогнулся всем телом и отпрянул, будто это был не сухой сучок, а ядовитая змея.
Дама расхохоталась, а потом вдруг вмиг стала серьезной.
– Ну ладно, пошутили, и хватит, – заявила она и будто в подтверждение своих слов отшвырнула палочку, которая упала на землю и тут же затерялась среди лесного мусора. – Конечно, абы на кого я тебя менять не буду… Пусть это будет один человек. Один, но вполне конкретный.
– Но кто? Кто это будет?
– А об этом мы поговорим в следующий раз. Я уже и так сказала тебе слишком много для первой встречи… А ты устал, и у тебя болит голова.
Он хотел было возразить, но она остановила его движением руки.
– Ты слышал? На сегодня хватит. Приезжай послезавтра утром, хоть сюда же. Мне тут понравилось. Тихо, спокойно. Тогда и продолжим.
Он и правда чувствовал, что очень устал. Голова кружилась и болела уже почти нестерпимо, тело ломило, руки и ноги были тяжелыми и отказывались повиноваться, а веки и вовсе налились свинцом. Его неудержимо клонило в сон, и он уже готов был отключиться, когда услышал:
– Да, и еще одно. Будь осторожнее в своих словах! Помни все, о чем мы с тобой говорили.
Открыв глаза, Малахов не сразу понял, что с ним произошло. Он сидел на скамейке перед сторожкой, вокруг не было ни души. В голове катался тяжелый шар, словно с бодуна. Тучи совсем сгустились, небо сделалось свинцово-серым, поднялся холодный ветер. Не иначе собирался дождь, а возможно, и гроза.
– О господи! – пробормотал Виталий, озираясь по сторонам. – Так мне это приснилось… Боже всемогущий, ну и сон…
Он энергично растер лицо ладонями, чтобы хоть как-то привести себя в чувство, затем вытащил мобильник и набрал номер супруги. На этот раз трубку взяли почти сразу же, после третьего звонка. Судя по звуковому фону – музыке и громким веселым голосам, – Лана находилась в каком-то очень оживленном месте.
– Ой, зайка, как хорошо, что ты позвонил! – защебетала она, стараясь перекричать окружающий шум. – А я тебя набираю, набираю и никак не могу дозвониться, – ты то недоступен, то трубку не берешь… Не сердись на меня, пожалуйста, но тут такое дело – Алиска неожиданно позвала к себе на сейшн… Ты же понимаешь, я никак ей не могла отказать.
– Значит, тебя больше не ждать… – зачем-то уточнил Малахов. Как будто это и так не было ясно!
– Нет, давай отложим все до завтра, хорошо? Ты еще там, да?
– Да… Послушай, а эта твоя помощница, Татьяна Тосс… Она сейчас с тобой? – он и сам не знал, почему вдруг стал это выяснять.
– С чего это вдруг? – удивилась Лана. – Нет, конечно.
– Слушай, опиши мне, как она выглядит.
– Ну, ей около пятидесяти, среднего роста, стройная, даже худая… Волосы пепельные, прямые, примерно по плечи. Всегда очень прилично одета, со вкусом накрашена… А зачем это тебе?
– Да, понимаешь… – Виталий замялся. – Я вроде видел тут какую-то женщину… И подумал – вдруг это она?
– Ну что ты, этого никак не могло быть! Что бы ей делать там без меня? Да она и дороги-то не знает…
Назад: Глава 6 Четыре дамы и пиковый туз острием вверх
Дальше: Глава 9 Условие обмена