Глава 11
Дзен и сила света
Кико сидела одна, слабо сжав длинные, конусообразные пальцы перед собой на белой льняной скатерти. Она выглядела хрупкой и печальной. Ее глаза были полузакрыты. Она дышала медленно и неглубоко, как человек в состоянии измененного сознания. Этому Кико еще в детстве научил отец. Он применял технику медитации для борьбы с постоянно мучившими его головными болями. В этом была некоторая ирония. Специальностью ее отца были гены-модификаторы интеллекта. Он провел оригинальное исследование гамма-аминомасляных нейротрансмиттеров и разбогател на коммерческих разработках своего открытия. Он всю жизнь пытался найти эффективный способ усилить обмен информацией между правым и левым полушарием мозга – именно тогда появляются очаги креативности, – но не нашел химических веществ, которые превосходят вещества самого мозга, вырабатывающиеся в состоянии медитации.
Кико использовала медитацию, чтобы изменять свои чувства разочарования или отверженности. Она часто пользовалась ею в период замужества, когда ее бывший муж завел интрижку с кореянкой в Нью-Йорке. Во время его романчиков с несколькими тайками после переезда в Бангкок. И позже, когда он бросил ее ради тайской девушки из бара. Они прибегала к ней в отношениях со своей матерью. Это был позор для ее отца и родных. Мать Кико месяцами страдала от хронической депрессии.
В день похорон Кико пошла в комнату матери. Из-за закрытой двери услышала ее рыдания. Отец у постели пытался ее утешить. Но она была безутешна; горе пожирало ее подобно ложно направленной страсти, лишая сил и погружая в оцепенение. Когда Кико тихо толкнула дверь, мать приподнялась на кровати и выпалила: «Почему это должен быть Хироси? Почему мой сын? Почему не ты?». Она смотрела прямо на дочь, стоящую в ногах ее кровати. Кико уронила поднос с чаем и выбежала из комнаты. Через несколько месяцев она вышла замуж и уехала в Нью-Йорк. Ее муж сказал все нужные слова о том, как ему нужна она и семья; он действовал быстро и ловко, заставил ее почувствовать себя желанной, защищенной и высоко ценимой. Только позднее Кико узнала, что он таким же способом соблазнял многих женщин. И это была одна из причин, почему она была убеждена, что Кальвино достоин уважения. Она несколько раз переспала с Винсентом. Но он никогда не пытался ее соблазнить. Он никогда не лгал ей, не обещал того, чего не мог дать. А крушение его карьеры в Нью-Йорке – он никогда не обсуждал и не жаловался на то, что произошло. Словно пережил яростный шторм, отряхнулся и продолжал жить дальше.
Кальвино опоздал больше чем на час. Официант-катои держался поблизости, наполняя ее стакан с водой. Когда пришел Кальвино, он тихо опустился в плетеное кресло напротив нее. Кажется, официант почувствовал облегчение. Она была не одна. Винсент наблюдал за ней, оценивая ее настроение, когда официант вмешался и спросил его фальцетом, что бы он хотел выпить. Веки Кико поднялись, словно на тонких, высокотехнологичных пружинках. Глаз с разорванным кругом был красным. Кальвино гадал, не плакала ли она. Сначала Кико ничего не сказала, подождала, пока ее дыхание не станет ровным. Затем сделала длинный глубокий вздох и улыбнулась.
– Который час? – спросила она, вытягивая шею.
Он посмотрел на часы.
– Девять тридцать пять.
– Должно быть, ты застрял в чудовищной дорожной пробке, – заметила Кико и сделала глоток воды. Она вышла из состояния медитации свежей и улыбающейся.
Кальвино покачал головой.
– Сегодня движение не очень большое, – ответил он.
Стандартное извинение фаранга за опоздание в Бангкоке представляло собой вариации одного и того же оправдания: пробка длиной в девять световых лет на Сукхумвит и Рама IV. В половине случаев это было легким преувеличением. Но вполне безопасным преувеличением, и его редко подвергали сомнению, потому что безумие дорожного движения коснулось почти каждого на каком-то этапе жизни в этом городе. Это рождало солидарность и для некоторых служило оправданием для часов, проведенных в массажных салонах, клубах, барах и отелях с почасовой оплатой. Это было надежное алиби, которое трудно опровергнуть.
– Родственники Бунмы отнесли его тело в ват, – сказала Кико, переходя прямо к делу.
Ему нравилась ее способность видеть его насквозь.
– Откуда у них деньги?
Ей нравилось то, как быстро и решительно он переходил к сути вопроса.
– После твоего ухода пришел один из членов комитета дома духов. Он вручил матери Бунмы конверт. Внутри лежали четыре новенькие купюры по пятьсот бат.
Винсент уставился на список фирменных блюд, приколотых сверху к меню скрепкой.
– Спасибо, – произнесла она.
Он поднял взгляд.
– За что?
– За то, что не сказал: «Я же тебе говорил».
– Насчет чего?
Кико помолчала, поводила пальцем по ободку своего стакана с водой.
– Насчет Вичая. Я думала, что смогу исправить его. Я была глупа. Я знаю, что он водится с токсикоманами в Патпонге. Мне следовало сказать тебе об этом днем. А я не сказала. И я чувствую себя виноватой, потому что ты пришел туда, так далеко, чтобы спросить меня о нем. А я не смогла решиться признать, что так ошибалась. Особенно после того, как ты помог ему прошлым летом.
– Я не понимаю. Я пришел на полтора часа позже, а ты хочешь передо мною извиниться?
Это вызвало у нее улыбку.
– Ты предпочитаешь наказание?
– Да, это больше в моем стиле. – Он наклонился над столом. – Какое тебе больше понравится?
– Номер девятнадцать в меню. Это ужасно.
Винсент подозвал официанта.
– Двойную порцию номера девятнадцать для меня. А для дамы…
– Мне вареную рыбу и салат, пожалуйста, – сказала Кико, закрывая свое меню и подавая его официанту.
Кальвино поставил на столик бронзовую гирьку.
– Ты никогда не видела, чтобы люди использовали такие в Клонг Той?
Кико взяла ее в руки, покачала на ладони, проверяя на вес и раздумывая.
– До того, как ты ушел сегодня, – она подбирала слова, как человек, который тщательно взвешивает то, что собирается сказать, – я сказала, что мы должны разобраться в этом деле вместе. То, что произошло с Леком, затрагивает общину.
– Это выходит за рамки дела Лека.
– А за рамки общины?
Кико поймала его и знала это.
– Из тебя бы вышел почти приличный адвокат, – произнес Кальвино.
– Тогда – решено, – ответила она, отдавая ему опиумную гирьку.
Винсент взял поддельного бронзового цыпленка почти в тот момент, когда официант принес двойную порцию номера девятнадцать: куриные шарики в жидком соусе цвета воды в клонге.
– Мое наказание? – спросил он, поднимая глаза от меню.
– Решено, не так ли?
– Я лучше работаю один, – сказал он.
– Я тебе не помешаю.
Кико все уже обдумала, понял Кальвино. Вероятно, в состоянии глубокой медитации она перебрала все возможные возражения. Она была настроена решительно. Кроме того, он нуждался в человеке внутри Клонг Той.
– При одном условии, – сказал сыщик, катая куриный шарик вилкой; за ним на подливке оставался след, как после улитки.
Она напряглась, встревоженная этим одним условием.
– Каком?
– Мне не придется это есть.
Кико рассмеялась и покачала головой.
* * *За кофе Кальвино рассказал Кико о встрече с Даенг.
– Я решил понаблюдать за ее домом. Мы закончили трудный разговор о Бене и его астрологе. И у меня есть подозрение, что она позвонит кому-то, кто придет ее утешить. Управляемые типы раскалываются быстрее всего, если на них как следует надавить. Наблюдение требует терпения и удачи. Иногда оно себя оправдывает, но большую часть времени вы впустую тратите время и выходите из себя от ожидания, ничегонеделания и старания быть все время начеку.
– И сегодня вечером ты был начеку? – спросила Кико. Ее защитный барьер был снят, и она начинала расслабляться. Пыталась вспомнить, когда они в последний раз занимались любовью и почему этого не происходило с тех пор.
– Может, да, а может, нет, – ответил Винсент, чувствуя неловкость.
Она нажимала на его кнопки, те, что говорили ему: «Эй, помнишь, как это было здорово, Вини? Ты был там. Ты знал, что происходит. Ты в этом участвовал, поэтому не делай вид, что ты – невинный наблюдатель. Почему это ускользнуло? Ты что-то сказал или не сказал? И почему она заставила тебя снова почувствовать себя отвергнутым?»
– На такой работе никогда не знаешь, что получится, – сказал он, ловя нить разговора, которая тянулась через хаос его мыслей о Кико.
– Все в порядке, – сказала она. – Ты можешь мне довериться, Вини.
Впервые за много месяцев она назвала его по имени. Странно, как долго может человек обходиться без имени, если его звук напоминает ему о тех моментах и вещах, о которых он предпочел бы забыть. Кальвино кивнул и ничего не ответил, опасаясь, что его чувства могут просочиться наружу.
– Кое-кто приехал к ее дому. Точно как ты думал, – сказала Кико.
Он был ей благодарен за это; она позволила ему уйти от огромной пустоты неоконченных отношений между ними.
– Даенг уехала из своего жилого квартала вместе с фарангом в новом черном «Мерседесе», – сказал Винсент. – Я записал номер автомобиля и долго и усиленно соображал, не поехать ли следом за ним на такси. Он резко свернул поперек движения, заставив автобус номер 38, полдюжины тук-туков и несколько автомобилей остановиться, взвизгнув тормозами. Он спешил. Я никак не мог проследить за ним.
– Он мог быть ее клиентом или другом, – сказала Кико.
– Друзья могут быть участниками довольно грязного бизнеса в этом городе. – Кальвино произнес слово «друзья» с иронией.
Он подумал о мчащемся «Мерседесе» с фарангом за рулем. Тайские водители, которые проезжали мимо нищих без рук и ног, с открытыми болячками под горячим полуденным солнцем, не моргнув и глазом, автоматически уступали дорогу водителю новенького «мерса». Особенно тому, кто торопится.
– Ты думаешь, она принимала участие в убийстве Бена?
– Не знаю, что и думать, – пожал плечами сыщик.
Он наблюдал за ее добрым, безмятежным лицом через стол. В глазах Кико не было и намека на гнев. Женщина из Нью-Йорка до сих пор кричала бы во весь голос, требуя объяснений его опоздания на ужин. Кальвино усиленно старался решить, не слишком ли поздно им начать заново. У него было ощущение, что она уже приняла свое решение. Для нее не все было кончено. Может быть, если бы он был честен перед самим собой, то и для него не все было бы кончено. Только сейчас его мысли были заняты убийством Бена и героином, который Вичай оставил в доме духов в общине.
– Ты любишь свою работу, правда? – спросила Кико.
Он испытал небольшое потрясение.
– Это заметно?
– Вини, – произнесла она без усилий, склонив набок голову, как это делают люди, глядя на экспонат в музее. Она не договорила.
– Я думал, ты уйдешь, – сказал Винсент.
– Ты этого хотел?
Он улыбнулся ей и взял чек.
– Ты забыла одну вещь.
– Какую? – с опаской спросила Кико.
– Как в действительности погиб Бунма. Ты сказала, что эта история с падением звучит неправдоподобно.
Она засмеялась и прикрыла рот ладонью.
– Что? – спросил Кальвино. – Я сказал что-то забавное?
– Не в этом дело. Я думала, ты скажешь что-то романтическое. Пратт считает тебя последним из романтиков.
Она говорила о нем с Праттом. Это похоже на правду. Они ходят на одни и те же занятия по рисованию, и Кальвино был единственным связующим их звеном за пределами студии.
– Что еще он тебе сказал?
– Кое-что о Нью-Йорке. Как бандиты триады уничтожили твою юридическую практику. Выставили тебя из бизнеса. Подставили тебя, как говорят в вашей стране. Они нашли присяжную, которая подала жалобу, якобы ты заплатил ей, чтобы она проголосовала за оправдание твоего клиента. Было расследование. Эта присяжная исчезла. Для уголовного дела не хватало доказательств. Но коллегия адвокатов отозвала твою лицензию. Это была та же банда, которая пыталась навредить Пратту. Он сказал, что ты их отпугнул. Только, подобно змеям, они вернулись и набросились на тебя. Это разрушило твой брак, погубило карьеру. Он сказал, что ты никогда не говоришь об этом. И ты никогда не винил его.
Официант положил на стол сдачу.
– Что известно Пратту? – спросил ее Кальвино, когда официант ушел.
– Может быть, немного. Но он сказал, что Винсент Кальвино – один из немногих честных, порядочных людей, которым он доверил бы свою жизнь.
– Проблема Пратта в том, что он раздувает маленькое одолжение в нечто иное. Это была ерунда. Он все преувеличивает, потому что сентиментален.
– Он говорил, что ты так скажешь.
Винсент поднял руки.
– Погоди, погоди минутку. Я начал спрашивать тебя о Бунме, а ты в ответ заговорила о том, что было в Нью-Йорке полжизни назад.
Эти слова погасили улыбку Кико, и лицо ее стало серьезным.
– Я думаю, Бунму убили где-то в другом месте и бросили в Клонг Той. – Она в первый раз не употребила слово «община».
– Я хочу знать, кто бросил там его тело? – спросил Кальвино.
Она подняла одну бровь.
– Мне сказала одна старуха. Она вышла из дома духов. Ей приснился плохой сон. Сначала ей показалось, что она видит призраков. Затем она увидела двух мужчин, которые вытащили тело Бунмы из багажника белого «Форд Кортина». Было около трех часов утра. Номер машины был другой. Я спросила, какой. «Голубой, как небо, – ответила она. – Номер 86». Он показался ей странным, и она хотела использовать его в лотерее.
– Эти ребята крутые. И очень умные. Они используют поддельные дипломатические номера, – произнес Кальвино с длинным вздохом. – В Таиланде все посольские автомобили имеют белые таблички номеров для сотрудников и голубые для дипломатов. Каждое посольство имеет свой собственный, постоянный номер. Номер 86 принадлежал Соединенным Штатам Америки.
– Если только ты не думаешь, что американские дипломаты убивают катои, живущих в трущобах.
* * *Разговаривать с Кико было все равно что играть в шахматы с мастером. Она всегда оказывалась на пару ходов впереди, и Кальвино никогда не был уверен, каким будет ее следующий ход. После ужина они вышли на улицу, и там ее ждал шофер в новой, только что вымытой и отполированной красной «Тойота Королла». Шофер открыл перед ней дверцу и стоял по стойке «смирно». Он напоминал часового при появлении генерала. Последовало долгое, неловкое молчание.
– Тебя подвезти? – спросила она Винсента.
– Не заедешь выпить?
Кико обдумала его предложение. Она никогда еще не бывала в его квартире.
– Если хочешь, – ответила она наконец.
– Отошли своего шофера. Я люблю такси. Это во мне говорит житель Нью-Йорка. – Кальвино подумал, как она приезжает в Клонг Той на «Тойоте». Должно быть, это производит большое впечатление.
Кико на мгновение заколебалась, глядя на шофера, который опустил глаза вниз. Потом махнула ему рукой.
– Ты на сегодня свободен, Понг.
Тот сел за руль и уехал.
Такси остановилось у дома Кальвино. Ночью многоквартирное здание выглядело еще более убогим. В темноте это плоское, приземистое строение, стоящее на высоких, узких сваях, напоминало армейские казармы с маленькими балкончиками. Кико вошла вслед за ним в сломанную калитку. Выгоревшие желтые кирпичи делали его призраком в ночи, ветер шевелил листья кокосовых и банановых пальм. Крысы с длинными туловищами, похожие на гончих псов, шумно сновали по кучам свежего мусора, вываливающегося из двух больших плетеных корзин. Кико тихонько вскрикнула.
Винсент взял ее руку и сжал.
– Испугалась? – спросил он.
– В общине их тысячи, – ответила Кико, сердце билось у нее в горле, хотя она пыталась притворяться храброй.
Залаяла одна из собак служанки, к ней присоединилась дюжина других. Два дворовых пса лениво вышли из тени и стали нюхать лодыжки Кико. Та застыла.
– Эту зовут Пуй. Она убивает крыс, – сообщил Кальвино.
– Пуй может укусить?
– Только крыс.
Глаза Кико казались большими при лунном свете. Они медленно пошли по подъездной дороге, обходя трещины и провалы в бетоне, который стал похож на смятую простыню. Кико вцепилась в руку Винсента, оглядываясь на собак, идущих за ними по пятам.
В здании было четыре квартиры. Миссис Джэмтонг и две ее дочери жили в цементном подвале. Она держала шесть собак и кормила еще полдюжины бродячих псов. Она любила собак. Ее дочери выращивали длиннохвостых попугаев, которых продавали на воскресном рынке. Они держали их в огромной проволочной клетке, на которую по ночам набрасывали полотенца и одеяла, чтобы птицы спали. Это был импровизированный способ заработать деньги для людей, у которых не было профессии, образования и связей. Или покровителя, который помог бы платить ежемесячно за жилье. Этот жилой район вызывал ощущение убогости, заброшенности и нищеты: большие крысы, запущенные собаки и вонь птичьего помета в жаркую, безветренную ночь. С собаками и крысами Кико могла справиться.
– Не так уж отличается от Клонг Той, а? – сказал Кальвино, когда они подошли к лестнице. – Тебе не видно в темноте, но в дальнем углу стоит дом духов.
Кико ахнула. У ее ног, прямо перед лестницей, лежала большая дохлая крыса. Свежая кровь текла из раны на ее загривке. Кико с трудом сглотнула. У нее подогнулись ноги, и на мгновение ей показалось, что ее стошнит. Она могла настроиться на Клонг Той. Но здесь было другое место для жизни, за пределами ее работы там. Кико не ожидала, что Винсент живет на задворках. Она сжала его руку.
– Умница, Пуй, – сказал Кальвино, присел и подозвал к себе собаку. Виляя хвостом, та подбежала и позволила почесать свой подбородок.
– Я когда-то знал парня в Бруклине, которого кокнули, – сказал сыщик, глядя снизу на Кико. – Ему отомстили за собаку, принадлежавшую боссу мафии. Босс был сентиментальным и любил свою собаку.
– Кокнули? – переспросила она.
Кальвино поднялся и достал ключи.
– Ему выстрелили в затылок. Как Бену Хоудли. Только Бен, мне кажется, столкнулся с чем-то более крупным и более важным, чем собака. Поэтому его кто-то убил. Это доказывает, что в этой жизни, если хочешь остаться в живых, ты должен быть осторожным насчет того, с кем или с чем сталкиваешься.
– Иначе тебя кокнут, – сказала Кико, глядя на дохлую крысу.
Он улыбнулся.
– Или отгрызут уши.
Открыв дверь, Винсент протянул руку внутрь и включил свет. Несколько тараканов побежали по линолеуму, словно игрушки на батарейках. Она прошла вслед за ним на кухню, где армия муравьев разбежалась по столешнице у раковины. Ее глаза обвели длинную комнату, объединявшую зону кухни и гостиной. Кальвино сбросил пиджак и швырнул его на спинку пластмассового стула. Открыл холодильник, достал полупустую бутылку белого вина и налил в бокал гостьи. Бедром закрыл дверцу холодильника. Кико прошлась по комнате и взяла в руки фотографию в рамке маленькой девочки – дочери Винсента.
– Ее зовут Мелоди. Это моя дочь.
Она подняла глаза, и ее внимание привлек «кольт» в кобуре под левой подмышкой Кальвино. Кико начинала понимать, как мало она о нем знает. Неприятности в Нью-Йорке, дочь, квартира в жилом комплексе, похожем на трущобы…
– У нее твои губы, – сказала Кико, пробуя вино. Оно прокисло, и она сморщилась. Но Кальвино так пристально смотрел на снимок Мелоди, что не заметил ее реакции на вино.
– И рот ее матери, – сказал он.
– Тебе тяжело… не видеть ее. Может, поэтому ты не говорил мне о ней. Ну, знаешь, раньше.
– Наверное, мы не обменялись большим количеством личных сведений.
– Может, в этом и беда. Мы так и не узнали друг друга. Постель не дает знания…
Винсент прервал ее.
– А оставляет в неведении. Я эту статью тоже читал.
– Это правда, – сказала Кико.
– Я знаю многих людей, потерявших кучу баллов по ай-кью в Патпонге и в «Сой Ковбой», – сообщил он, жалея, что ему нечего выпить. Его служанка забыла пополнить запасы «Меконга».
Винсент пытался понять выражение ее лица. Кико казалась печальной, ее трещинка на радужке была похожа на лавовый поток сожаления. Она поставила фотографию назад на книжный шкаф и отпила вина. На этот раз постаралась не поморщиться.
– Мы с Мелоди пишем друг другу два-три раза в месяц, чтобы поддерживать контакт. – Это была безобидная полуправда. – Раньше писали. Может, раз в два-три месяца я получаю от нее записку. Она – ребенок. У нее много дел. Много мест, куда надо пойти. Много людей, с которыми надо встретиться. Это жизнь. Не из-за чего впадать в уныние.
– Но ты все равно это делаешь, – ответила Кико, садясь на старый плетеный диван с поролоновыми подушками, наполовину изношенными от старости и солнца, затем свернулась в клубок в одном углу, поджав под себя ноги. – Когда муж бросил меня ради девицы из бара… Я его ненавидела. Бросить меня ради шлюхи! Вероятно, ты не знаешь, как женщина чувствует себя при этом. Когда твой муж решает купить другую женщину и отбросить тебя, будто старую одежду. – Она содрогнулась, запрокинула голову и уставилась в потолок. – Ты чувствуешь себя так же, как когда твоя мать хочет, чтобы ты умерла.
– Я не все сказал тебе сегодня в Клонг Той, – начал он, но Кико либо не слышала его, либо сделала вид, что не слышит.
– Ночи были хуже всего, – продолжала она. – Он отвергал меня, а я скучала по нему. Забавно, правда? Потом он ушел. Мне хотелось заползти в нору и умереть. Однажды утром я встала с кровати, и что-то изменилось. Я уже не ощущала потери. Мне было хорошо. Мне нравилась моя личная жизнь. То, что придавливало меня к земле, исчезло. Я начала работать в общине. Я покупала цветы и расставляла их по комнатам. Я улыбалась себе в зеркало. Я обнаружила, что напеваю. Я снова ожила. Помогала людям, помогала себе. Жила. Знаешь, каково это, обнаружить, что ты поешь, слушать голос, который, как тебе казалось, ты утратила, голос такой же чужой, как голос незнакомки, и он твой собственный, и он веселый и здоровый? Я избавилась от того, что тянуло меня вниз.
– Бунма умер вчера ночью в «Африканской Королеве», – произнес Кальвино.
– В Патпонге? – спросила Кико. Это слово застряло в ее горле, как рыбная кость.
Винсент кивнул. Он жалел, что не выпил. У него пересохло во рту, а губы, казалось, готовы треснуть.
– Мне устроили западню. Он напал на меня. И попытался отнять вот это, – сказал он, похлопав по рукоятке своего револьвера. – И я его убил.
Он сел рядом с ней на диван.
Кико готова была расплакаться, словно открылась какая-то рана, еще свежая и болезненная, и заставила ее горевать. Кальвино сделал большой глоток вина из ее бокала. И уставился на маленькую домашнюю ящерицу на противоположной стене.
– Прости, у меня проблема с выпивкой. Кончился мой обычный запас. Боже, это вино ужасно, – сказал он, скорчив гримасу.
Кико наклонилась к нему и обвила руками его шею.
– Оно лучше, чем номер девятнадцать из меню, – сказала она.
Винсент попытался рассмеяться, но не смог.
– Я ужасно себя чувствовал, видя Бонму со всеми плачущими вокруг него родственниками.
Она нежно поцеловала его.
В соседней комнате зазвонил телефон. Кальвино посмотрел на Кико и решил не отвечать.
– Это может быть важно, – сказала она.
– Поэтому мне не следует отвечать.
Он взял трубку на шестом звонке. Звонил Пратт, и голос его был напряженным и расстроенным.
– У нас убийство. Инь из бара «Принц Йоркский» на Вашингтон-сквер. Ее зовут Тик. Та, которую ты искал, по-моему. Может, тебе следует приехать и взглянуть. Номер восемь, «Отель восемьдесят шесть».
– Уже иду.
Кальвино положил трубку и вернулся в гостиную. Взял пустой стакан Кико. Она прочла новость на его лице, словно это была доска объявлений с двадцатифутовыми буквами.
– Это по делу. И тебе нужно ехать.
– Пратт нашел труп. Девятнадцатилетняя инь. Ее зовут Тик. Вчера вечером она отвела меня в бар «Африканская Королева». Предполагалось, что я поговорю с одной из ее подруг. Вместо этого меня чуть не прикончил Бунма.
Кико встала и взяла под мышку сумочку.
– Я хочу поехать с тобой, – сказала она.
– Это может быть ужасное зрелище, – предупредил сыщик.
– Я понимаю, – прошептала она. – Но я все равно хочу поехать.
– Я рад, что ты снова пришла. Я имею в виду – сегодня, чтобы выпить, – сказал он, беря со стула пиджак. Кико смотрела, как он одевается, поправляет револьвер в кобуре.
– Я знала, что Бунма был киллером, – сказала она.
– Я думаю, ты многое слышала. Иногда незнание гораздо полезнее для здоровья, чем знание, – ответил Кальвино. Он пристально посмотрел на нее и расплылся в улыбке. – За исключением постели, конечно.
