Вся работа по организации и управлению этой огромной империей осуществлялась назначенными людьми. В центре находился Совет Инки, состоявший из четырех высокопоставленных чиновников, каждый из которых контролировал одну из частей империи – северную, южную, восточную или западную. Испанцы называли их вице-королями. Они занимались выполнением общего плана рационализации, начатого во время правления Пачакути.

Поскольку вся работа проводилась в соответствии с временным графиком, то прежде всего было необходимо ввести календарь. Год, который считался лунным, начинался 21 декабря, во время солнцестояния. В результате возникло несовпадение с солнечным годом, который так никогда и не был скорректирован, несмотря на множество попыток провести точные наблюдения.

Основная трудность, с которой приходилось сталкиваться правителям, – множество диалектов. Отец Акоста насчитал их более 700. На некоторых из них до сих пор говорят малочисленные группы, такие, как юнга или мочика в Итене (северное побережье) и кауке в Тупе (провинция Яуйос на юго-востоке Лимы). Когда империя находилась в зените, в ней доминировали три языка, которые испанцы называли «общими» – кечуа, аймара и уру. Последний уже тогда почти не использовался, и, как мы знаем, его применение сегодня уменьшилось до того, что специалисты собирают, хотя и довольно эффективно, последние его следы.

В противоположность этому первые два языка широко использовались, и даже сегодня их можно услышать в Андах. Проведенные в 1940 году исследования показали, что больше половины школьников разговаривают на кечуа или аймара, и более 30 процентов из них совершенно не знают испанского. По признанию лингвистов, это два родственных языка, имеющие много фонетических и грамматических весьма интересных аналогов. Их словарный запас богат и разнообразен. Целую фразу можно выразить одним словом. Они являются моделью построения, поскольку развивались как два ствола дерева из одного корня. На языке аймара из корня али, что означает «растение», возникло 82 производных слова, начиная от «зарождения», «роста» и «распространения» до «контракта», «обмена» и «покупки», включая такие вариации, как «вырастить из ростка дерево», «выросшее растение», «засадить место растительностью», «тюки для обмена» и «покупать ненужные предметы». Каждое из этих значений выражается одним-единственным словом, состоящим не более чем из пяти слогов.

Стройностью своей структуры аймара странно напоминает турецкий язык. Некоторые смелые эксперты в области языкознания заявляют, что он является прародителем всех остальных. Отбросив сомнения, Онффрой де Торон называет свое исследование языков «Открытие рая и первого языка», а Вильямиль де Рада выпустил работу под названием «Язык Адама».

Построение слов в кечуа логично и просто. Например, кай означает абстракцию, руно – человека, а человечество называется рунакай. Сики означает обычай, илью – продовольствие, а жадность называется ильюсики.

Множественное число образуется добавлением суффикса – куна к единственному числу, но это не относится к неодушевленным предметам. В данном случае необходимо указывать количество, поскольку множественное неопределенное число отсутствует. Как во французском и испанском, существительные не склоняются. Существует четыре спряжения глаголов, и настоящее время является основой для всех остальных времен. Существуют также безличные и недостаточные глаголы. Каждый глагол имеет производные, привносящие особые оттенки значения: повелительное (нужно любить), взаимосогласное (любить друг друга), непереходное (любить себя), выборочное (пожелать любить), самопожертвованное (действовать из-за любви к другим) и т. д. Все эти производные глаголы спрягаются обычным образом. Повелительное наклонение имеет два времени, настоящее и будущее («действовать незамедлительно» – «действовать в будущем»).

Первое лицо множественного числа, будь то местоимение или глагол, различается в зависимости от того, включается ли в это понятие человек, к которому обращаются. Обращаясь к испанцу от лица окружающей его группы, индеец скажет: «Мы рождены здесь, в Андах, но мы дети Бога». Первое «мы» переводится как ньяйкако, а второе – ньоканчик.

В кечуа использовался десятичный метод подсчета, не превышающий 100 тысяч. Система аймара основана на числе 6.

На самом чистом кечуа говорили в Куско, где этот язык преподавали в школах. Существуют слова, означающие «архаичный», «правильно говорящий» и «неправильно говорящий». Среди знати, несомненно, существовало стремление совершенствовать свои языковые способности.

Абстрактные выражения встречаются редко, но о некоторых из них следует упомянуть: кольянан значит «главное», независимо от рассматриваемого предмета. Каукаска значит «живое», веньяпай – «продолжение чего-либо», например «правды», «существования», «вечности». В своем словаре Д. Гонсалес Ольгин приводит слово кай как «дух» и здесь же приводит массу сложносочиненных слов, большинство из которых адаптированы к испанской концепции религии.

С европейской точки зрения недостатком этих двух андских языков считается их грубость. Фонетически они гортанные и взрывные. Для нас очень трудно произнести некоторые слова, а еще труднее записать их. В языке аймара есть два ч, четыре к, два р и два т, которые обозначаются с помощью удвоения букв при записи, кроме к, где используются другие методы (мы нашли к, кк, кх и кю). Индейцы часто используют звукоподражание, придающее предложению особую экспрессию и даже красоту. На кечуа «вечно» значит атчикуни, «ребенок» – уа-уа, а «страдание» выражается жалобным алау. На языке аймара в названиях некоторых птиц звучит имитация их голосов – котчитчи, лекелеке.

В этот период истории инков не существовало письменности. Как рассказывает М. де Моруа, индейцы использовали кипу, или, другими словами, веревочки с узелками «вместо пера и бумаги». С помощью их чиновники могли вести регистрацию поставок и потребностей, а контролеры – следить за балансом этих факторов. Без этого способа подсчетов управление рационалистической империей было бы невозможно при отсутствии какого-либо механизма цен. По наблюдению Пома де Айяла, без преувеличения можно сказать, что «империей управляли кипу».

Кипу состояло из главной веревки, к которой присоединялись ответвления различного цвета, некоторые параллельно, некоторые исходили из главной отправной точки. С помощью узелков и цветов эти веревки могли означать как цифры, так и значения.

Узелки в конце веревки означали единицы, над ними десятки, еще выше – сотни, а затем тысячи и десятки тысяч. Нельзя не восторгаться мудростью индейцев, которые изобрели значение «ноль» – интервал между узлами, пустое место.

Число веревок располагалось таким же образом, как мы это делаем на бумаге, и читалось так же – начиная с цифры, отражающей наивысшую категорию. Таким же образом веревка прочитывалась, начиная с самого верхнего узелка. Нам неизвестно значение наиболее сложных узлов, возможно, они означали умножение.

Цвета указывали на значение или качество. Однако их число ограничено даже при сочетании оттенков, чего нельзя сказать об объектах, которые они обозначали. Поэтому значение цветов и их сочетаний варьируется в зависимости от общего значения кипу. Чтобы дать конкретное объяснение, необходимо предварительно знать общее значение. Например, желтый цвет обозначал либо золото при подсчетах военных трофеев, либо маис при подсчете продуктов. Поэтому данные документы остаются загадкой, поскольку интерпретировать их могут только те, кто знал, о чем идет речь.

Для упрощения трактовки веревочек и узелков люди и предметы были выстроены в четкой и определенной последовательности. При описании людей в кипу сперва учитывались мужчины, а затем женщины и дети. При перечислении вооружений использовалась следующая последовательность: пики, стрелы, луки, копья, дубинки, топоры и пращи.

Отсутствие какой-либо из веревок или конкретной краски имело такое же значение, как отсутствие какого-либо из узелков. Таким методом отображался полный «ноль». Все обязательно должно было быть подсчитано, и отсутствие кипу считалось негативным фактором. Если не было веревочки, говорившей о количестве каких-либо предметов, это означало, что таких предметов вообще не существует.

Интерпретаторы узелкового письма, кипукамайюк, что означает «регистраторы кипу», обладали хорошо натренированной памятью. Это обеспечивал довольно радикальный процесс – любая ошибка или пропуск карались смертью. Каждый человек специализировался на чтении какой-либо одной категории веревочек: религиозных, военных, экономических и так далее, и был обязан обучить этому своего сына, которому надлежало продолжить дело отца. Для лучшего запоминания записей регистратор слагал стихи и читал их речитативом.

Централизация кипу происходила довольно просто. Работники низшего звена собирали базовую статистику по своим районам и передавали вышестоящим чиновникам, которые сводили все воедино. Так, стадия за стадией, подсчеты со всей империи сходились в столицу, где их обрабатывало центральное статистическое бюро.

Кроме различного рода подсчетов, кипу также регистрировали исторические факты и религиозные обряды. В некоторых районах они сопровождались системой насечек на кусочках дерева и камнях или деревяшками с выдолбленными в них отверстиями, куда помещались камушки, семена или бобы. Это напоминало «счеты», использовавшиеся племенем кара.

У индейцев, несомненно, была большая тяга и любовь к цифрам. Регистрировалось практически все. По замечанию одного из летописцев, невозможно было скрыть даже пару сандалий.

Для управления всей экономикой мало иметь систему подсчета и классификации, поэтому для упрощения работы по сбору и распределению товаров необходимо создать соответствующую административную систему. Существовало древнее и естественное территориальное разделение, соответствовавшее районам проживания различных племен: колья, канья, контисуйю и так далее, которое возникло под влиянием географических особенностей и исторических фактов. Оно особо поражало иностранцев. Испанцы называли эти еетественные регионы провинциями, а их правителей – губернаторами.

Столица обозначалась с помощью прибавления эпитета атун, означавшего «великий», к названию провинции – Атунколья, Атунканья и т. д. Однако размеры и значение этих районов сильно отличались, и такое подразделение мало подходило для рационального ведения экономики. Не нарушая оригинального разделения, управители разработали другой логический метод, заключавшийся в следующем: главы семей в возрасте от 25 до 50 лет считались единицами, и десять из них объединялись под командованием одного из их числа, образуя таким образом основную единицу, которую испанцы называли декурион. Над ними располагались группы из 50 семей (высший декурион), из 100 семей (центурион), из 500 семей (высший центурион), из 1000 и 10 000 семей. Далее арифметика уступает географии в подсчете самых больших группировок, где уже фигурируют губернаторы провинций и вице-короли.

Если вести подсчеты, как это делают летописцы, исходя из того, что семья состоит по крайней мере из пяти человек, то можно сделать вывод, что подобная классификация, основанная на числах 5 и 10, весьма разумна.

Поскольку само правительство было стабильно и все зависело от центральной власти ввиду того, что градация носила вертикальный характер, каждое официальное лицо находилось в постоянном контакте со своими руководителями и подчиненными, но никогда и ни с кем, равным ему по рангу. Этот чиновник обладал огромной властью и нес серьезную ответственность. Его функции, хотя и варьировались в определенной степени в зависимости от ранга, были весьма широки, поскольку ему приходилось руководить жизнью подчиненных в самых незначительных моментах, в соответствии с существовавшими правилами осуществлять полный и постоянный контроль, информировать людей о всех ограничениях, а в некоторых случаях назначать наказания.

Мужчины в возрасте от 25 до 50 лет назывались налогоплательщиками, и в каждой группе населения составляли одну, наиболее важную категорию. Население подразделялось на следующие категории в зависимости от возраста и рода занятий:

1. Менее одного года. Грудной ребенок.

2. От 1 до 5 лет. Ребенок, умеющий играть. По утверждению Кабеса де Вака, «им поручалось удалять вшей из волос, чтобы никто не сидел без дела».

3. От 5 до 9 лет. Ребенок, умеющий ходить.

4. От 9 до 12 лет – отпугивающий птиц от маисовых полей.

5. От 12 до 18 лет – пастух стада лам и подмастерье.

6. От 18 до 25 лет – мужчина, помогающий своим родителям в любой работе.

7. От 25 до 50 лет – взрослый налогоплательщик.

8. От 50 до 60 лет – пожилой человек, все еще способный выполнять определенную работу.

9. Старше 60 лет – дряхлый старик, способный только давать советы.

10. К последней категории относились инвалиды, недееспособные, сумасшедшие и т. д.

Поскольку рождаемость и смертность изменяли официальные арифметические данные, увеличивая или сокращая сотни и изменяя далее группы, частью которых они являлись, время от времени возникала необходимость произвести новый подсчет и новое подразделение по группам. Такие пересмотры проводились каждые два года или пять лет, о чем трудно судить точно из-за расхождений в имеющихся текстах. В промежутках между этими операциями и особенно в конце каждого периода такое подразделение становилось весьма приблизительным, поскольку реальные цифры все в большей и большей степени расходились с официальными. Как это обычно происходит при социалистическом режиме, равновесие восстанавливалось путем адаптации человека к плану, а не плана к человеку.

В результате, когда группа становилась слишком большой, ее разделяли на части. Зачастую избыточное население чрезмерно плодовитых сообществ направлялось в Куско и поступало на службу Инке. Таким образом, способности и стремления населения ограничивались рамками единообразия.

Это было вызвано необходимостью, поскольку распределение товаров было бы весьма затруднительным без этих упрощений. Если требовалось распределить тысячу мер маиса пропорционально числу группировок, это делалось арифметически, путем последовательного деления. Каждая группа точно знала, какова ее квота, при этом не возникало никаких споров, поскольку зерно само по себе представляло определенную часть населения. Таким образом проще было вести подсчеты, поясняет Фернандо де Сантильян.

Время от времени на места выезжали главные инспектора, осуществлявшие подробный контроль и вносившие нужные изменения. Они назначали официальных лиц, изменяли или корректировали административные правила и, что кажется наиболее странным, отбирали молодых девушек для служения Инке и Солнцу. Мы уже упоминали о данном типе налогообложения при описании «домов избранных женщин», однако не следует искать в этом каких-либо признаков чрезмерной тирании. Желаниям женщины придавалось мало значения, она всегда занимала второе место после мужчины, и подобный выбор всегда делал честь законопослушным режиму семьям, которые уже в течение долгого периода были подданными Инки и поклонялись Солнцу.

Эти визитеры были не только выдающимися и обожаемыми персонажами, но и носили устрашающие имена Тукуирикук, что означает «тот, кто видит все». Они могли назначать наказания и смещать чиновников и курака, никто из которых не был уверен в постоянстве своего положения. По словам летописцев, все жили в состоянии «постоянной, стимулирующей и пугающей бдительности».

Особенности управления экономикой требовали, чтобы статистические данные такого рода не могли неожиданно и постоянно меняться. Их точность зависела от определенной стабильности, и индейцам не разрешалось покидать свой район без разрешения.

Осуществлять контроль было довольно просто; достаточно посмотреть на головной убор, который отличался в зависимости от региона. Например, колла на берегу озера Титикака носили шерстяные шапки, уанка к северу от Куско – черные тюрбаны, каямарка – узкую полоску, а каньяри (на юге нынешней Республики Эквадор) – тонкую деревянную корону. Головные уборы были традиционными, и по ним воины из одной провинции узнавали друг друга в суматохе боя. При попытке ввести единую униформу Инке пришлось оставить в покое головные уборы.

Единственным типом перегруппирования населения в рамках общей политики, который можно отнести к перерасчетам национальной статистической службы, были митмак, которых испанцы называли митимае. Их насчитывалось несколько типов, но всегда коллективных, всегда совершенно определенных и всегда связанных с миграцией населения. Мы уже знаем об одном таком примере, когда группа населения из перенаселенного района посылалась в другой район, где имелась свободная для обработки земля.

Иногда такие передвижения основывались на технических соображениях. Опытные в сельскохозяйственном отношении семьи направлялись в отсталые провинции, чтобы помочь их развитию. Другим сообществам предписывалось переехать на плодородные земли, чтобы культивируемые поля в их собственной провинции могли восстановиться.

Испанских наблюдателей, однако, интересовали прежде всего военные типы митмак. Центральные власти выбирали айлью, расположенные в центре империи и доказавшие свою лояльность режиму, и направляли их в отдаленные, недавно покоренные районы, где они занимали место не вызывающих доверие племен. Те в свою очередь переселялись в ближайший к столице регион, где их было проще держать под строгим контролем.

Даже сегодня в соседних с древними границами империи регионах проживают индейцы, сильно отличающиеся от окружающего их населения. Это наследники тех несчастных, которым было велено покинуть свои родные места и проживать во враждебном окружении. Как правило, самодержец осыпал их многочисленными дарами и другими благами, однако таким образом трудно было компенсировать урон, нанесенный крестьянам, оторванным от земли их предков. Человеку не оставалось ничего, кроме как подчиниться, поскольку его интересы ничего не значили по сравнению с интересами самой империи.

Среди различных категорий населения, которые мы рассматриваем, есть одна, стоящая как бы в стороне, поскольку осталась за рамками всей классификации, что само по себе парадоксально. Это янакуна. Их особое положение определило историческое событие, когда несколько тысяч индейцев, поднявших восстание, собрались в городе Янаку. Их смертный приговор был отменен благодаря вмешательству императрицы, но вместо этого их обязали пойти на службу к победителям. Это был определенный тип рабства, к которому приговорили навечно их самих и их наследников, поскольку эти люди считались изгоями общества. Они были в подчинении не официальных лиц, о которых мы уже говорили, и не обычных судей, а полностью и напрямую принадлежали своим хозяевам. Их даже не учитывали в статистических записях, что прямо свидетельствует о том, что их практически не считали за людей.

Вместе с тем их происхождение довольно скоро было предано забвению. Некоторые из них стали доверенными лицами высокопоставленных чиновников, с которыми их свела судьба, другим даже удалось пробиться в число знатных людей. Смешавшись со слугами, они растворились среди них, и ко времени испанского нашествия название группы этих людей приняло весьма размытые очертания.

Теперь, когда мы достаточно подробно ознакомились со структурой государства инков, можно суммировать главные итоги. Основная масса населения была организована для производства продуктов либо в форме продовольствия, получаемого с обрабатываемых земель, выделенных для нужд Инки и бога Солнца, о чем будет рассказано позже, либо товаров, производимых из основных материалов, распределяемых официальными лицами с этой целью. Эти товары складировались в амбарах или общественных складах, в ряде небольших построек, возведенных вдоль дорог или в пригородах. Их охраняли надзиратели, осуществлявшие подсчет продукции. Там всегда хранился запас, рассчитанный на несколько лет жизни: маис, картофельная мука, сушеное мясо и так далее, а также большое количество одежды, подвесок, шкур животных, оружия, сандалий и веревок, другими словами, всего необходимого для повседневной жизни. Кроме этого, на этих складах хранились основные материалы, такие, как шерсть, хлопок, волокна кабуйя и т. п.

Верховный Инка был единоправным хозяином всего этого богатства и мог распоряжаться им по своему усмотрению. Все зависело от его решения. Инка олицетворял государство, империю и будущее всей страны.

Эти богатства предназначались для содержания двора, знати и жрецов, однако существовали и другие многочисленные и не менее важные пользователи. Товары шли на содержание армии, вознаграждение тех, кто этого заслужил, на подкуп нужных иностранцев, на ведение войн, а также на оказание помощи регионам, пострадавшим от землетрясений, наводнений, набегов врагов и всех других многочисленных катастроф, часто потрясавших южноамериканский континент.

Фактически в социалистическом государстве эти хранилища представляли собой капитал, накопленный отдельными людьми в рамках либерального режима, государственный капитал в государственной системе. Было бы ошибочным рассматривать накопленные таким образом богатства как результат жадности правящего класса. Довольно витиеватым путем большая часть товаров, полученных коллективным трудом, возвращалась обратно их производителям. В этом и заключалась сила, регулирующая работу всей системы, гигантская естественная кладовая, без которой было бы невозможно организовать своевременное и равномерное производство и потребление во всей огромной империи. Легко себе представить удивление испанцев по поводу этой логичной и дальновидной системы и их радость, когда на протяжении всего своего долгого пути они находили хранилища, из которых черпали все необходимые им товары.

Как и во всех гуманитарных институтах, у этой совершенно логичной системы тоже имелся целый ряд недостатков и даже упущений, связанных с заложенной в ней тиранической дисциплиной. Во-первых, стоимость товаров была очень высока, так как много продуктов портилось и время от времени уничтожалось по приказу правителей. Чрезмерная дальнозоркость подразумевала потери. В конце концов Инки решили, что сумели предусмотреть все, что их холодный рассудок полностью подчинил себе капризы природы и другие коварные неожиданности. Вот за эту гордость боги и поспешили их наказать. Никто не вправе хвастаться, что предусмотрел все неожиданности. Всемогущий правитель «четырех частей света» не мог предположить, что его склады, которыми он справедливо гордился, во многом будут способствовать захвату его территории теми, кто пришел сюда лишить его империи и жизни.

Таким образом в стране создавалась и поддерживалась стабильность. Центральная статистическая служба держала в своих узелковых записях судьбу экономики империи. Стоило только отдать приказ, и каждый знал точно, что он должен предоставить, что хотел бы получить, с чем ему придется расстаться и что он сможет оставить себе. Одна провинция должна помочь другой, одно сообщество, претерпевшее природную катастрофу, может взять все необходимое из общественных складов, в другом регионе необходимо провести общественные работы.

Эта единая система нуждалась в сети коммуникаций и средствах быстрой доставки информации.

Дороги инков стали объектом столь поэтических восхвалений, что их даже нескромно повторять, и те, кто поет эти похвалы, не в силах скрыть своего восхищения. Следует признать, что эти дороги «так же известны, как и дороги, проложенные Ганнибалом через Альпы для похода на Италию, – говорит Сьеса де Леон. – Думаю, что если бы император (император Индии, король Испании) отдал приказ построить еще одну королевскую дорогу, подобную протянувшимся от Кито до Куско или от Куско до Чили, то, несмотря на всю его власть, это невозможно было бы осуществить».

При сооружении этих дорог возникали весьма значительные трудности, связанные с ландшафтом земли, который значительно варьировался по мере прохождения пути. Дороги строились максимально прямыми, чтобы путешественники и курьеры не тратили времени попусту. Поэтому они часто поднимались в гору длинной и утомительной цепью ступеней. Испанцы постоянно жаловались на это. Их лошадям было трудно подниматься вверх, они теряли подковы на каменных ступенях. Поднявшись на вершину горы, солдаты были уже не в состоянии сражаться с врагом. Однако иногда, следуя контуру горы, дорога поднималась вверх плавным изгибом.

Проходя через культивированные земли, дорога окружалась столбами или небольшими стенами, чтобы проходящие армии не повредили поля. Когда при сильном ветре песчаные бури покрывали большие пространства, дорогу путешественнику показывали врытые в землю вдоль дороги вехи. Если почва была болотистой, прочность дороги обеспечивали насыпи. На побережье вдоль дороги высаживались деревья и прорывались канавы.

Дороги строились различной ширины, что объясняет расхождения в выводах некоторых современных историков. На равнине дорога была достаточно широкой, так что по ней могли ехать галопом шесть всадников. На трудных горных перевалах ее ширина сокращалась до 3 футов. Несмотря на это, данные перевалы были весьма примечательны. Возьмем, к примеру, сохранившуюся до наших дней дорогу, которая проходит между руин таинственных городов Вилькабамба и Мачу-Пикчу, недавно открытых в Кордильерах. Эта дорога огибает горные склоны, вымощена плоскими камнями, прерывается пролетами многочисленных ступеней, вырубленных в скале или построенных и поддерживаемых в некоторых местах стенами до 12 футов высотой. Она даже проходит через тоннель 15 футов длиной, построенный путем расширения естественной промоины. На некоторых важных основных дорогах, например ведущей в Коллао, придорожными камнями отмечено расстояние.

До сих пор можно встретить остатки этих дорог, потому что пирка, из которой они строились на плато, представляла собой смесь глины, гравия и маисовых листьев и прекрасно выдержала испытание временем.

Еще более удивительно для нас расположение нескольких параллельных дорог на равнинах возле больших городов, где часто проходили армии, например возле Вилькаса, занимающего ключевую позицию на пути к Куско на западе. Такое устройство говорит о том, что дороги имели как стратегическое, так и административное значение. Чаще всего ими пользовались войска, разъезжавшие с проверкой инспектора, курьеры, официальные лица, ехавшие на доклад к начальству, за распоряжениями или для воздаяния почестей высокопоставленным лицам, а также люди, совершавшие паломничество или посещавшие рынки недалеко от своих домов.

Расположение дорог было таким же рациональным, как и все другие элементы данной экономической структуры, особенно в связи с тем, что сам ландшафт способствовал этой рационализации. Побережье и плато представляют собой на карте две параллельные зоны, идущие с севера на юг и соединяющиеся в восточных Кордильерах. Поэтому было естественно построить две дороги, также параллельные: одну по побережью, другую по плато. Испанцы называли их соответственно дороги льянос и сьерра. Оставалось только соединить эти две артерии серией вторичных дорог, проходящих по горным перевалам через Кордильеры, чтобы получить идеальную модель путей сообщения.

Высадившись в Тумбесе, Франсиско Писарро сперва воспользовался прибрежной дорогой, начинавшейся у этого города и доходившей до Пачакамака к югу от Лимы. Туда и привела дорога одного из его лейтенантов. Сам же он двинулся по перекрестной дороге, которая вывела его на плато к армии Инки, собравшейся у Кахамарки.

Таким образом, один из этих важных путей начинался у берегов залива Гуаякиль у Тумбеса, главного порта империи. Здесь располагался целый флот парусных плотов, но лишь некоторые из них отваживались время от времени проплывать вдоль негостеприимного побережья нынешней Республики Эквадор в надежде совершить там выгодный бартер. Этот город раскинулся под лучами яркого солнца в окружении пальм и москитов на берегу одноименной реки.

Затем дорога проходит по древней территории народа чиму, чья столица уже давно превратилась в руины и обросла легендами, и идет дальше мимо внушительной крепости Пармунка (или Парамонга), которая помогла сдержать армии Инки и заставила Пачакути решить вопрос дипломатическим путем. Затем дорога проходит по долине Римак, где недалеко от Лимы находится скромная деревушка и расположен храм Пачакамак, о значении которого мы уже упоминали.

За песчаными пустынями мы видим Ика и Наска на берегах рек, которые служили их жизненными артериями. Оба города известны своей керамикой. Следующие города расположены на более отдаленном расстоянии, а побережье более пустынно. Килька, Арика и Тарапака сменяют один другой на большом расстоянии. Пустыня Атакама преграждает путь путешественнику и кладет конец этому шоссе. Границей империи считалась река Мауле, расположенная к югу от нынешней столицы Чили.

Дорога, идущая через сьерру, начинается от реки Анкасмайо, нынешней границы между республиками Колумбия и Эквадор, недалеко от города Ипиалес к югу от Пасто. Она проходит через поля сражений, где армии Инки и кара яростно сражались друг с другом, минует «озеро крови» и опорный пункт Отавало, где был побежден и убит брат Уайна Капака. Затем дорога достигает столицы Кито, одиноко стоящего красочного города, строения которого разделены глубокими оврагами (кебрада). На окраинах города находятся храмы Солнца и Луны, построенные на небольших возвышениях, на их фоне видны огромные массивы Пичинчи, а дальше на горизонте к северу и к югу – блистающие под солнцем заснеженные пики гор.

От оставшихся городов Карас, Латакунга, Амбато и Риобамба путешественник переходит на территорию каньяри, примитивного и воинственного племени. В их столице Томебамбе нельзя не восхищаться храмом Солнца, постройками и общественными складами, небольшими каменными зданиями с соломенными крышами.

Расположенные на значительном расстоянии друг от друга, схожие города сменяют один другой вместе со своими дворцами, домами девственниц, складами, загонами для лам, дворцами и крепостями: Аябака (захваченный Тупаком Юпанки), Уанкабамба, Кахамарка. Последний известен своей треугольной рыночной площадью, где Инка Атауальпа был предательски атакован и пленен. Затем следуют Уамачуко и Уануко – оазис среди бескрайних, поросших травой равнин, а за восхитительным конусом Серро-де-Паско, холодным и продуваемым местом, находится Хауха, известный сейчас, как и прежде, своим умеренным климатом, славной крепостью и серебряных дел мастерами.

Далее дорога проходит вдоль русла Мантаро, «реки судьбы», на берегах которой был убит Инка Уаскар. На реке расположен город Вилькас, считавшийся географическим центром империи. Его центральную площадь украшает платформа, на которой, председательствуя на пирах, восседал курака. За ним следует спокойный город Абанкай, названный по имени цветка. Немного далее, за широким мостом через реку Апуримак, уже виден и сам Куско.

Если направиться дальше на юг, путешественник минует конус горы Вильканьота и спустится в Аявири в стране колла. Затем после длительного перехода мы достигнем озера Титикака и города Тиауанако на его южном берегу. Его руины до сих пор выглядят очень загадочно. Затем дорога поворачивает к Кочабамбе, где, по легенде, имперская армия осушила целое озеро для того, чтобы Инка мог пройти в город напрямую. Затем следует Чукисака (сахар), знаменитые серебряные рудники Потоси, Туписа и, наконец, дорога заканчивается возле города Тукуман на территории современной Аргентины.

Благодаря этим параллельным шоссе устанавливалась двухсторонняя связь между прибрежными провинциями и территориями сьерры. Когда Инка со своей свитой путешествовал по высокогорному плато, высокопоставленные лица из близлежащих районов на побережье поднимались по склонам для встречи с ним. Когда же монарх путешествовал по прибрежной дороге, жившие на плато официальные лица из соответствующих районов спускались по склонам на побережье опять же для встречи с ним. Чтобы выразить свое почтение и предоставить отчет, они пользовались перекрестными дорогами.

Следует признать, что из-за особенностей ландшафта строить эти дороги было гораздо труднее, чем римские. В этой стране с единым планированием качество и число дорог объяснялось имперскими экономическими и стратегическими задачами.

Среди требующих больших навыков при возведении построек следует отметить мосты, крайне необходимые из-за огромного количества водопадов и осыпей, случавшихся во время землетрясений. Наиболее известные среди них висячие мосты делались при помощи четырех канатов, сплетенных из волокон кабуйя и прикрепленных к скалам или каменным столбам по обоим берегам. Настил делали из сплетенных лиан или тростника и покрывали ветками. Перила изготавливались также из лиан. Вся постройка была весьма прочной. Важных особ переносили прямо на носилках, а позднее мостами пользовались испанцы вместе со своими лошадьми. Однако путнику требовались определенные навыки, чтобы без боязни балансировать среди всех этих канатов, раскачивающихся на ветру и прогибающихся посередине под весом путешественника. За их состоянием следили специальные люди, имевшие при себе запас древесины и веревок. Иногда рядом с мостом, которым пользовались обычные люди, строился специальный мост, предназначенный для членов императорской семьи или высокопоставленных чиновников.

Во время нашествия висячие мосты сжигались, чтобы предотвратить продвижение вражеских армий. Несколько раз великий мост через реку Апуримак, являвшийся продолжением дороги в Куско, сжигали, чтобы спасти столицу.

На некоторых из этих мостов отсутствовали перила, и испанцы рассказывали, что перебирались по ним на четвереньках.

Пользовавшиеся второстепенными дорогами путешественники иногда прибегали к необычному методу переправы – оройя. Над потоком натягивался канат, по которому скользил кусок изогнутого дерева. К нему крепилась корзина, в которой сидел пассажир. Ее тянули за веревку с противоположного берега. При отсутствии корзины пассажира привязывали прямо к куску дерева. Когда же не было куска дерева и некому было помочь с другого берега, использовали более примитивный метод, когда путешественник перебирался по канату как обезьяна, помогая себе при этом руками и ногами. Использовавшийся для таких переправ канат назывался тарабита.

При этом первая часть пути давалась относительно легко, потому что канат шел вниз. Критическая часть пути наступала при достижении нижней части изгиба, когда канат начинал подниматься вверх.

Существовала опасность, что человек на другой стороне реки не сможет вытянуть корзину или кусок дерева или же они сломаются при слишком большой нагрузке. В такой момент многострадальный путешественник оставался в подвешенном состоянии над рекой посередине потока или оказывался в воде. В таком случае «оператор» обычно принимал решение привязать еще одну веревку, продвигаясь на руках к тому месту, где жертва переправы с нетерпением ожидала его. При этом возникала опасность обрыва каната под дополнительной нагрузкой.

Сегодня эта древняя система усовершенствована и приобрела форму уаро. Один писатель описал ее следующим образом: «Вы оказываетесь в чем-то, напоминающем вагонетку или клетку для животных, где два человека прижимаются друг к другу, обнимая перекрестную деревяшку и болтаясь на ветру». Вагонетка скользит по стальному канату, натянутому между двумя берегами реки. Это нехитрое устройство приводится в движение двумя быками, бредущими прочь от берега на противоположной стороне. Они тянут веревку, которая привязана к вагонетке, перетягивая ее таким образом с одного берега на другой. Самый устрашающий момент наступает тогда, когда вагонетка спускается до нижней части изогнутого дугой каната и вы оказываетесь над бурлящим потоком, а ваши лица покрывают брызги воды».

Для переправы через широкие реки возле побережья индейцы изготовляли из бревен плоты, которые перетягивали на другой берег с помощью канатов. В другом случае использовались изготовленные из тыквы бутылки, связанные вместе. Паромщик тянул или толкал их или, когда возможно, управлял ими с помощью тонких шестов.

Там, где Десагуадеро вытекает из озера Титикака, главная дорога из сьерры проходит через плавучий мост из тростниковых плотов.

Вдоль всех дорог, особенно на холодных и ветреных горных перевалах, строились тамбо или тампу. Эти строения различного размера предоставляли путешественникам убежище в комнатах с низкими потолками, а для лам – в устроенных неподалеку загонах. Смотритель имел запас продовольствия, чтобы вовремя накормить важных путешественников. Испанцы не преминули воспользоваться этими строениями в качестве жилищ, однако всем этим злоупотреблениям положил конец принятый в 1543 году «тамбос ординансес»

Трудно провести четкую разграничительную черту между тамбо и общественными амбарами (пируа), особенно в городах. Ни у летописцев, ни у комментаторов нет согласия на этот счет.

Во избежание краха такая сложная организация должна быть точно отлажена. Даже небольшая толика пыли в часовом механизме может нарушить его работу. Если в статистику закралась ошибка или айлью покинул свое место без разрешения, целая провинция может понапрасну ждать поступления продуктов или основных материалов, зернохранилища останутся пустыми, солдаты лишатся снабжения.

Большое значение при этом имели моральные устои, а в случаях, где этого было недостаточно, действовала строгая юридическая система.

Гарсиласо де ла Вега записал несколько таких моральных правил, приписав их авторство Инке Пачакути, считавшемуся одним из самых мудрых.

Если граждане, военачальники и курака послушны воле самодержца, в стране царствует мир и полное спокойствие.

Зависть – это червь, который пожирает жизненно важные органы завидующего.

Тот, кто завидует сам и кому завидуют, страдает вдвойне.

Лучше, когда завидуют твоей добропорядочности, чем самому быть злобным и завистливым.

Завидуя другим, разрушаешь себя.

Завидуя хорошему, ты отводишь от него зло, как паук выпивает яд из цветка.

Пьянство, гнев и глупость всегда идут вместе, но первые два добровольно, и им можно противостоять, третье же вечно.

Тот, кто убивает без причины, приговаривает себя к смерти.

Кто убивает себе подобного, достоин смерти. Поэтому по древним правилам наших предков убийц казнили, и мы следуем этому обычаю.

Мы не можем смириться с существованием грабителей, которые предпочитают обогащаться путем насилия, а не благочестивого труда, и поэтому вор должен быть повешен.

Прелюбодей наносит урон репутации и нравам других людей и создает нестабильность и нервозность. Его можно считать вором и беспощадно приговорить к смерти.

Благородный и смелый человек спокойно относится ко всем превратностям судьбы.

Нетерпеливость говорит о порочности духа, плохом образовании, несоблюдении традиций.

Когда подчиненные беспрекословно повинуются, правители и губернаторы должны проявлять либерализм и доброту по отношению к ним. В противном случае закон должен действовать с разумной строгостью.

Губернаторы должны следить с особым вниманием за двумя вещами. Во-первых, они сами, как и их подчиненные, должны соблюдать законы, установленные императором. Во-вторых, они должны тщательно следить за коммунальной и частной экономикой в своей провинции. Тот, кто не может управлять своим хозяйством и семьей, еще в меньшей степени способен управлять коммуной. Он не должен стоять выше других.

Целитель, который не знает лечебных свойств трав или, зная некоторые из них, не пытается постичь остальное, знает слишком мало или вообще ничего. Он должен стремиться познать все полезные и вредные свойства растений, чтобы иметь возможность называться целителем.

Над тем, кто не умеет читать узелковые письма, можно посмеяться, как и над тем, кто задумал сосчитать все звезды.

Вполне возможно, что большинство из этих правил не оригинальны. Мы не упомянули еще об одном, в котором говорится о коррупции судей. Его появление явно инспирировано испанцами. Правила, относящиеся к зависти, в действительности не соответствуют психологии индейца доколумбовых времен. В этой связи следует отметить, что это ни в коем случае не моральный кодекс времен Пачакути, а отражение взглядов, распространенных среди индейцев после испанского завоевания, а также мудрости тогдашнего монарха. У них нет ничего общего с правилами, введенными в XV веке. Здесь некоторым образом отражены идеи последователей Инки в отношении к исчезнувшей империи во второй половине XVI столетия. Нельзя не заметить, что император все еще окружен ореолом добродетели.

Мы гораздо больше знаем о законе, чем о морали. В этой области опять же прослеживается основной дуализм перуанского общества. С одной стороны, закон Инки был неоспорим, поскольку дан свыше, и его нарушение считалось святотатством. Судья не мог изменить закон. С другой стороны, правило, возникшее на основе местных обычаев и поэтому отличавшееся в зависимости от места, также применялось по мере возможности, что легко объяснимо. Карающие законы принимали во внимание действие субъекта с учетом социального класса, к которому он принадлежал. В абсолютных терминах закон был мягче для знатного человека, поскольку даже небольшое наказание повредило бы его престижу, чем для простого человека, полностью индифферентного к подобному чувству. Порицание считалось строгим наказанием для гордого орехона, но было совершенно безразлично для простолюдина.

Субъективно это было еще одним проявлением рационализма. Здесь просматривается определенная доля высокомерия: общество не только старалось защитить себя, оно пыталось найти наказание, соответствующее совершенному преступлению, с тем чтобы сохранить баланс, точно соответствующий тому, что мы теперь понимаем под индивидуальными смягчающими обстоятельствами. С учетом этого принципа судья брал во внимание возраст провинившегося. Повторные нарушения закона строго карались. Совершившего кражу страдающего от голода человека не наказывали, а вина возлагалась на отвечающего за него начальника.

Как мы уже знаем, судьи занимали официальные посты. В этой области не существовало специализации. Они были осведомлены о спорах между коммунами и о преступлениях, совершенных против закона Инки. Курака несли ответственность, поскольку сами занимали официальные должности, и следили за соблюдением древних законов в вопросах местного значения. Исключением служили случаи, имевшие особую важность.

Специальные инспекторы, о которых мы уже упоминали, проводили некоторые расследования и иногда разбирали особо опасные преступления. Над ними стоял трибунал, состоявший из 12 судей. И наконец, сам Инка и его совет с помощью четырех вице-королей вершил правосудие среди орейоне и высокопоставленных чиновников. Он также был информирован об особо серьезных преступлениях. Процедура проходила безотлагательно. Обвиняемый и свидетели вызывались в суд, и приговор оглашался либо незамедлительно, либо после проведения расследования. Никаких апелляций не существовало. Судья приносил клятву Инке, Солнцу или уака. Иногда спрашивали мнение прорицателя, а для получения признания обвиняемого подвергали пыткам.

Естественно, существовали тюрьмы, где обвиняемые ожидали приговора. Если же обвиняемым был высокопоставленный человек, ему оставляли слуг и он мог принимать визитеров. Некоторые авторы рассказывают страшную историю о наполненном дикими зверями закрытом помещении, вероятно предназначенном для определенной формы «божьего суда». Обвиняемый, которому удалось выжить в этой обстановке в течение сорока восьми часов, считался невиновным.

Пома де Айяла приводит внушительный список наказаний, иллюстрируя их набросками рисунков. Для знати применялось отсечение головы, пожизненное заключение, лишение всех средств, обрезание волос и общественное порицание. Для простого народа смертная казнь была обычным делом. Виновного вешали или забивали камнями. В случае особо опасных преступлений тело преступника сжигали. Затем следовало наказание: ссылка на плантации коки в тропические районы, удары палкой по пяткам, что зачастую заканчивалось смертью.

Пома де Айяла рассказывает нам о двух предателях, которых палачи забросали камнями, о двух любовниках, повешенных на суке дерева, о целой семье коварных прорицателей, забитых дубинками до смерти, о преступнике, замурованном в темной пещере, кишащей змеями, улитками и другими отвратительными тварями.

Каждый индеец знал, что ему грозит, если он не будет соблюдать все законы и правила. Наказывали не только за преступления против личности и частной собственности. За преступления, совершенные против государственной собственности, карали еще жестче. Если кто-нибудь украл маис с поля, принадлежащего Инке, срубил растущее у дороги фруктовое дерево или уничтожил мост, его приговаривали к смертной казни.

Представитель индейской знати вел весьма активную жизнь. На нем держалась вся система. Он одновременно нес ответственность и гордился возложенной на него задачей. Сознавая свое превосходство, заботясь о своем престиже, он знал, что возглавляет общество, гармоничностью и стабильностью которого пользовался сам. Монотонность и печаль, которая впоследствии столь глубоко поразила покорителей Перу, для него были свидетельством точного механического функционирования единой системы. Ни у кого даже не возникало мысли отречься от нее. Кроме того, чтобы насладиться своим величием, он устраивал пышные празднества, на которых играл главенствующую роль. Что касается его материальных запросов, то они были полностью удовлетворены посредством привилегий, возвышавших его над людьми и собственностью. Повседневная жизнь казалась ему тяжелой и обремененной большой ответственностью, однако он чувствовал себя полезным и знатным, и ради этого стоило жить.

Насколько высоко испанцы оценили результаты, полученные инками, рассказывается в документе, датированном 1589 годом. В нем нет попытки провести оценку в соответствии с официальной доктриной, события рассматриваются с чисто моральной точки зрения без какого-либо чувства превосходства. Такое вряд ли могли утверждать первые конкистадоры до своей смерти. Этот документ – завещание Мансьо Сьерра де Легисамо, который в качестве своей части трофеев, захваченных в Куско, получил золотой диск. Он считал, что диск был захвачен в храме Солнца. Вот несколько отрывков из этого текста:

«Перед тем как составить свое завещание, я заявляю, что уже в течение нескольких лет хотел довести определенную информацию до сведения его величества короля Филиппа, нашего принца, ярого последователя Христа, беззаветно служащего Богу, нашему отцу. Хочу снять камень со своей души. Я играл ведущую роль в открытии и захвате стран, которые мы отняли у Инков, здешних правителей, и передали под власть нашей царствующей короны. Его католическое величество знает, что мы не нашли в этих странах ни воров, ни лихих людей, ни бездельников, ни коварных женщин – клятвопреступниц. Такое поведение здесь находилось под запретом, аморальные люди не могли жить спокойно, а у всех подданных Инки была честная и прибыльная работа. Обрабатываемые земли, горы, рудники, пастбища, охотничьи угодья, леса – все было учтено, организовано и поделено таким образом, что каждый знал, чем он владеет. Никто другой не мог захватить и владеть этим, и поэтому не было нужды обращаться в суд.

Многочисленные войны не мешали обработке земли, не наносили урон культуре и другой деятельности. Совершенно все, от наиболее важных до самых малых деталей, было организовано и координировалось с большой мудростью. Инков боялись, их слушались, уважали и превозносили. Все подчиненные считали их очень способными правителями. Их губернаторы и военачальники обладали такими же качествами, а поскольку у них была власть, сила и стремление к сопротивлению, мы были вынуждены силой оружия полностью лишить их власти и собственности. Таким образом мы подчинили их и заставили служить Богу, нашему отцу, лишив всех земель и поместив под начало короны. Благодаря ей и нашему Отцу Богу, нам удалось консолидировать свою власть в этом регионе, полном богатств и населенном многочисленными народами. Мы превратили сдавшихся нам правителей в рабов, что уже известно всему миру. Когда мы начинали этот поход, нас была всего небольшая группа, и я хочу, чтобы его католическое величество понял, почему я пишу эти строки. Я хочу облегчить свою совесть и покаяться в грехах. Мы изменили народ, который был так мудр, совершал так мало преступлений, сторонился всех крайностей и новшеств, был настолько честен, что владелец десяти тысяч золотых и серебряных песо мог оставить свою дверь открытой и, покидая дом, извещал об этом всех, поставив метлу поперек двери. В соответствии с обычаем, этого знака было достаточно для того, чтобы никто не вошел в дом и не взял ничего. Люди выражали презрение, когда видели среди нас воров и мужчин, подбивавших их жен и дочерей ко греху».

Действительно ли у испанского солдата были такие мысли? На самом деле этот исторический текст написал исповедник, поэтому к нему следует относиться с осторожностью.

Прежде всего следует учесть тенденцию к преувеличению, характерную для людей того времени, которые старались доводить свои мысли и действия до наивысшей точки. Несомненно, данный католик, произнесший публичную исповедь в таком виде, выражал исключительно моральную точку зрения, не задаваясь вопросом: может ли существовать мораль без свободы, разве то, чем он восхищался в Перу, не стало обязательной нормой поведения благодаря строгости наказаний? Сам термин «навязанная сверху мораль» фактически противоречив по своей сути. Мы склонны верить, что эти моральные принципы основывались только лишь на страхе наказания, так как аборигены чиму, острова Пуна и других мест позволяли себе самые низкие грехи, а индейцы самой империи незамедлительно и добровольно отбросили все свои моральные принципы, как только их перестали принуждать к этому. Об этом же рассказывает нам Сьерра де Легисамо: «Весь регион погрузился в полный хаос и метался из одной крайности в другую. Прежде в нем не было зла, теперь здесь не найти добра». В последних словарях кечуа есть много слов, обозначающих такие пороки, как лень, обман и т. п.

Итог всего произошедшего поразителен и демонстрирует, насколько организация империи удивила одного из самых скромных конкистадоров.