Глава 13
Проповедник сидел у себя в кабинете на подворье Марки и размышлял о своем враге. Ума ему было не занимать, и он понимал, что он, этот самый враг, где-то там действительно затаился. Чего стоит одна лишь фальшивая проповедь, порушившая его репутацию.
Десять лет он намеренно позиционировал себя как самого неуловимого из активистов «Аль-Каиды». Из соображений безопасности кочевал из дома в дом средь гор Северного и Южного Вазиристана. Менял имена и внешность. Не подпускал к себе случайные камеры.
В отличие от по меньшей мере дюжины своих сподвижников, теперь уже мертвых, он никогда не пользовался мобильным телефоном, поскольку знал всю ушлость этих американцев, умеющих ловить в интернет-пространстве даже самые ничтожные, казалось бы, шепотки, вынюхивать след к самой убогой и незаметной лачужке, а затем ударом ракеты измельчить ее в пыль вместе с обитателями.
За одним-единственным исключением, о котором он сейчас горько сожалел, он ни разу не выслал имэйл из дома, в котором проживал. А свои проповеди ненависти благоразумно передавал из мест, расположенных за множество миль от его местопребывания.
И вот кто-то все же внедрился. Надо признать, актер на той видеофальшивке действительно походил на него как две капли воды. И таким же похожим голосом разгласил миру его урожденное имя и псевдоним, которым он пользовался в бытность свою палачом в Хорасане.
Как, почему и кто его предал, Проповедник не знал, но был вынужден смириться с мыслью: этот загадочный преследователь мог проникнуть и в настоящий ай-пи протокол его компьютера в Кисмайо. Как такое можно осуществить, не укладывалось в голове, ведь Тролль заверял, что такое невозможно. Но Тролль теперь мертв.
О дронах Проповедник был наслышан. Более того, прочел в западной прессе целые тома о том, что это за адские создания и на что они способны. Но и в этих описаниях наверняка имелись подробности, не подлежащие раскрытию хотя бы из технических соображений. Так, получается, его выследили? Сложно себе представить, но не исключено, что где-то высоко над головой, незримое и неслышное, кружит сейчас изобретение шайтана, хищно вглядываясь в этот городок и, кто знает, может, даже в это самое подворье.
Все это приводило к неутешительному выводу, что все существующие контакты с внешним миром придется срочно прервать; более того, снова исчезнуть. А затем из Кисмайо прибыл Джамма с посланием от Мустафы, этого друга и брата, из Лондона. И оно, это послание, все в корне меняло. Речь в нем шла о пятидесяти миллионах долларов. Проповедник срочно пожелал видеть своего секретаря, заменяющего нынче Тролля.
— Джамма, брат мой, ты устал, — обратился он к нему. — Путь сюда был долог. Отдохни, отоспись, поешь как следует. В Кисмайо ты больше не вернешься. Про это место придется забыть. Но тебе предстоит другое путешествие. Завтра или, может, через денек.
Грэй Фокс был несколько озадачен. Это явствовало из его голоса, когда Ловец у себя в кабинете американского посольства на Гросвенор-Сквер отвечал на его звонок по спецлинии СОТП.
— Ловец, ты хорошо держишь руку на пульсе обмена между этим пособником из Лондона и его дружком в Марке?
— Мышь не проскочит. А что?
— Да я о тех вещах, которые он сообщает Проповеднику. Похоже, он перехватывает информацию у того деляги-юриста; они с ним, судя по сообщению, пересекались на фуршете в «Белгравии».
Ловец прикинул, что именно ответить. Есть тонкая разница между враньем и тем, что бывший секретарь британского кабинета министров как-то назвал «экономностью правды».
— Это ему, наверное, так кажется.
— А что на этот счет думают британцы?
— Они думают, — вполне искренне ответил Ловец, — что этот гад сидит у себя в лондонском таунхаусе и передает всякие непроверенные сплетни своему дружку на юг. Кстати, на мои запросы реакция в верхах по-прежнему отрицательная?
Он хотел по возможности дальше увести тему от Мустафы Дардари, строчащего имэйлы якобы из Лондона, хотя на самом деле он сейчас грустно взирал на струи дождя в далеком Кэйтнессе, а в этом занятии ему помогали трое бывших десантников.
— Правильно догадываешься. Никаких ракет, потому что там сейчас агент Опал, и никаких береговых десантирований. Как и, само собой, высадок с нашей базы в Могадишо. А то у них ПЗРК тоже имеются. Один выстрел с плеча в вертолет с парнями из «Дельты», и еще одна сомалийская катастрофа нам обеспечена. Так что придется тебе выдумывать что-нибудь другое.
— Слушаюсь, шеф, — сказал Ловец, вешая трубку.
Проповедник был прав: для тайнописи его компьютер в Кисмайо не годился. Но он еще не знал, что его союзник в Лондоне, его верный друг детства и тайный сподвижник тоже оказался разоблачен, а все его зашифрованные послания со сводками якобы цен на фрукты-овощи теперь взломаны. И он — опять в ущерб безопасности — послал своему другу из Марки одну просьбу. Которая, само собой, оказалась тут же перехвачена и дешифрована.
— Полковник Джексон?
— Да, Ариэль?
— Тут между Маркой и Лондоном происходит какая-то фигня.
— Тебе виднее. Ты же у нас сейчас за Дардари.
— Я-то ладно. Но тут Марка откликнулась, только что. И просит своего друга одолжить миллион долларов.
Это надо было предвидеть. Бюджет, разумеется, такую сумму потянет. Если на то пошло, ракета беспилотника стоит не в пример больше. Хотя к чему зазря транжирить деньги налогоплательщиков…
— Он не говорит, каким образом хочет получить эту сумму?
— Упоминает какой-то «Дахабшиль».
Ловец в своем лондонском кабинете кивнул. Штука известная. Хитрая, вполне надежная и со стороны почти малозаметная. Основана на традициях хунди, которым сотни лет.
Терроризм стоит денег, прорву денег. За всеми этими одноразовыми марионетками-шахидами, зачастую не больше чем детьми, стоят контролеры — обычно зрелые люди, о своей смерти вовсе не помышляющие. Где-то за ними располагаются главари банд, а за ними — их финансисты, зачастую люди внешне вполне респектабельные, живущие на широкую ногу.
Для служб антитеррора источники финансирования терроризма — это плодороднейшее, заботливо возделанное поле, по которому от действующего счета назад к источнику тянется финансовый след, отследить который и входит в задачу оперативников. Ибо всякое преступление оставляет финансовый след, а движение денег оставляет след бумажный. Но хунди эти понятия обходят. И эта система на Ближнем Востоке действует уже множество веков.
Зародилась она оттого, что во время оно перемещение богатств через пустынные местности, кишащие бандитами всех мастей, без эскорта в виде небольшого войска было делом крайне опасным. А вот хунди поступает иначе. Он берет деньги в стране А и дает «добро» своему кузену осуществить платеж — за вычетом комиссии, — на имя некоего бенефициара в стране Б. Через границы никакие финансы не перемещаются; в наши дни достаточно просто кодированного телефонного звонка или имэйла.
«Дахабшиль» была основана в сомалийском Бурко в 1970 году, а теперь ее головная контора находится в Дубаи. На сомалийском это слово означает просто «плавильщик золота» и в основном ассоциируется с переводом на родину денег сотнями тысяч сомалийцев, мантулящих за рубежом. Как известно, большая сомалийская диаспора существует в Британии, а ее делами ворочает процветающий офис в Лондоне.
— Слушай, Родж, — доверительно обратился Ловец. — Ты не мог бы влезть в банковскую систему Дардари?
— Почему бы нет, полковник. Денек на это дадите?
Ариэль возвратился на свое седьмое небо: мягко сияющий экран. Чуть повозившись, он занырнул в инвестиции пакистанского магната, а также в средства их приобретения, что постепенно завело его на офшорные счета, главный из которых располагался на Большом Каймане. Защищали его сложные, навороченные брандмауэры — такие, что парнишке с синдромом Аспергера на чердаке в Вирджинии удалось через них пробраться не раньше чем часов через десять. С него он перевел миллион долларов на личный счет Дардари в Лондоне и ушел, не оставив следа, помимо подтверждения, что транзакцию легитимно совершил сам Дардари.
Из Лондонского банка трансферта ушла в лондонский же офис «Дахабшиль» (не больше чем формальность), а с ней туда ушли реквизиты бенефициара, указанные Проповедником в имэйле, перехваченном и расшифрованном Ариэлем. Сомалийская брокерская контора предупредила, что выполнение транзакции на такую сумму в долларах на территории Сомали займет примерно три дня. А также, что в Марке у нее действительно имеется филиал.
Форт-Мид с Челтнемом перехватили как входящую, так и исходящую корреспонденцию, не располагая при этом информацией, что перевод денег осуществляется не самим Дардари, а просто от его имени. Так что политика осталась прежней: подслушивать, но не вмешиваться.
— Джамма, — сказал Проповедник. — У меня к тебе задание высшей степени деликатности. Осуществить его может только сомалиец, потому что связано оно с людьми, не говорящими ни на каких других языках.
При всей своей изощренности западной технологии редко когда удавалось перехватывать личных эмиссаров. Усама бен Ладен, десять лет обитавший не по пещерам, а по вполне благоустроенным надежным домам, связывался по всему миру со своими сторонниками, ни разу при этом не прибегнув к помощи мобильника и стопроцентно избегая прослушки. А все потому, что он использовал личных посланников. Как раз последний из них, Аль-Куваяти, будучи раскрыт, и вывел в конце концов загонщиков из-за океана к его пристанищу в виде окруженного забором дома в Абботтабаде.
Поставив перед собой Джамму, Проповедник зачитал ему послание на арабском. Джамма мысленно перевел его на сомалийский и повторил несколько раз, пока не затвердил накрепко. Тогда, получив в подмогу одного телохранителя-пакистанца, он отбыл с поручением.
Отправился Джамма в том же пикапе, на котором два дня назад прибыл из Кисмайо с сообщением от лондонского кормильца. Все это время с вышины на него смотрело всевидящее око иноземного происхождения, следя, как он на подворье загружает в кузов запасные канистры с бензином.
В бункере под Тампой наблюдали, как на канистры набрасывается брезент, что, в общем-то, в порядке вещей: предосторожность в дальней дороге не помеха. В кабину уселись двое, но не было среди них ни закутанной фигуры Проповедника, ни стройного молодого человека в красной бейсболке. Пикап повернул на юг в сторону Кисмайо. Когда грузовичок скрылся из поля зрения, беспилотнику дана была команда продолжить наблюдение за подворьем. Но вот пикап остановился; ездоки, выбравшись из кабины, убрали брезентуху, а крышу выкрасили в черный цвет. Замаскированная таким образом машина сделала разворот, обогнула Марку с запада и направилась на север. На закате дня она объехала Могадишо и поехала дальше, в сторону Пунтленда с его многочисленными пиратскими гнездилищами.
По ухабистым, в щербинах рытвин, тропам, через усеянные острыми камнями участки пустыни, с дозаправкой бензином, а пару раз и с перебортовкой шин, путь в Гаракад занял два дня.
— Мистер Гарет, это я.
Из Гаракада звонил Али Абди — судя по всему, взволнованный. Гарет Эванс был и устал и взвинчен одновременно. Беспрерывная тягомотная возня с людьми, абсолютно не склонными к спешке (сомнительно даже, есть ли у них вообще ощущение времени), для европейца всегда крайне утомительна. Вот почему, наряду с прочим, переговорщики по вызволению VIP-заложников столь редки и высокооплачиваемы.
К тому же Эванса ежедневно теребил звонками Харри Андерссон, которого новости о сыне занимали куда больше, чем новости о корабле и грузе. Эванс уже пытался ему втолковать, что даже намек на спешку — не говоря уже об отчаянности тона — ухудшит решение вопросов многократно, даже в сравнении с нынешним раскладом. Шведский мультимиллионер был бизнесменом, а потому эту логику воспринимал, но лишь наполовину. Ведь он был еще и отцом, так что поток звонков не иссякал.
— Доброго вам утра, друг мой, — как мог спокойно поздоровался Эванс. — Что может нам нынче, этим погожим днем, сообщить ваш земляк и благодетель?
— Думаю, мы движемся к завершению, мистер Гарет. Остановиться можно на сумме в семь миллионов. Я делаю все, что в моих силах, — спешно добавил он.
Судя по ремарке, мистер Абди мог сейчас изъясняться без опаски даже в присутствии какого-нибудь говорящего по-английски сомалийца в услужении Аль-Африта. Можно было догадаться: переговорщик в Гаракаде этим самым подчеркивал, что честно отрабатывает вторую половину своей двухмиллионной мзды. Хотя не секрет, что на севере и на юге Средиземноморья слово «спешно» имеет разные смысловые подтексты.
— Очень хорошо, мистер Абди, — со значением произнес Эванс, — но лишь в определенной мере.
Прежний минимальный порог, приемлемый для Аль-Африта, составлял десять миллионов. Эванс тогда предложил три. Сомнения нет, что Харри Андерссон не моргнув глазом согласился бы и на десять. Но это (Эванс знал наверняка) заставило бы уши пиратов жадно навостриться: в душе-то они знали, что четыре-пять миллионов — сумма вполне приемлемая.
И если бы европейцы дали хоть какую-то слабину, цена выкупа моментально бы подскочила обратно до пятнадцати.
— Послушайте, мистер Абди. Я всю ночь пробыл на проводе со Стокгольмом, и мое начальство с крайней неохотой, но все-таки согласилось отправить четыре миллиона долларов на международный счет вашего земляка. Сделано это будет в пределах часа, но с условием, что в течение часа после этого «Мальмё» поднимает якоря. Предложение очень хорошее, мистер Абди. Думаю, мы с вами оба это понимаем. Разумеется, ваш земляк и благодетель тоже.
— Я сию же минуту доведу до него ваше предложение, мистер Гарет.
По окончании сеанса связи Эванс поразмыслил над историей успешных сделок с сомалийскими пиратами. Непосвященный, вероятно, удивится: как так — перечислять пленителям всю сумму до выхода судна? Что им помешает прикарманить деньги, а пленников при этом не выпустить?
Казалось бы. Но вот в чем странность: из ста восьмидесяти согласованных и высланных по факсу или имэйлу подписанных сторонами договоренностей сомалийцы нарушали свое слово лишь в трех случаях.
Очевидно, по всему Пунтленду пираты отдавали себе отчет, что своим ремеслом занимаются исключительно ради денег. Ни корабли, ни грузы и пленники им не нужны. А нарушать сделку за сделкой значило бы в итоге загубить весь свой промысел. И пусть слова их были лукавы, а действия — грубы, но дело есть дело, и надо ему соответствовать. Иначе выйдет себе в убыток.
Такова была обычная, но не всегдашняя практика. Из трех случаев «кидания» два принадлежали Аль-Африту. Он и его клан слыли одиозными даже среди пиратов. Сам Аль-Африт был из сакадов, отдельного землячества племени Хабар Гидир. Сакадом был и Фарах Айдид — брутальный воитель, воровавший гуманитарную помощь голодающим, что в 1993 году привело к высадке в Сомали американцев. Это он тогда сбил их «черного ястреба», а тела убитых рейнджеров велел затем протащить по улицам.
Во время своих тайных переговоров по спутниковой связи Али Абди с Гаретом Эвансом условились, что остановятся на пяти миллионах только в том случае, если старый злодей в грязевом форте даст окончательное «добро», не подозревая о том, что его переговорщик куплен. Пять миллионов были суммой, абсолютно приемлемой для обеих сторон. Подразумевалось, что дополнительное двухмиллионное подношение Али Абди по возможности подмажет процесс, разделив срок удержания судна и экипажа на десять.
Между тем на «Мальмё» под палящим солнечным зноем становилось все запашистей. Запас европейского провианта вышел, будучи или съеденным, или выброшенным за борт (с отключением из экономии топлива продукты в морозильных камерах быстро погнили). Что до сомалийских охранников, то они доставляли с берега на борт живых коз и забивали их прямо на юте.
Капитан Эклунд мог бы использовать для окатывания палуб электропомпы, но они, как и кондиционеры, тоже работали на топливе, поэтому он установил график дежурств, в ходе которого дневальные черпали воду ведрами из моря и драили палубы швабрами.
Единственным плюсом было то, что море вокруг изобиловало рыбой, прикормленной бросаемыми за борт пищевыми отходами. Поначалу европейцы с филиппинцами ели свежую рыбу с удовольствием, но и она с течением времени стала приедаться.
Когда отключились душевые, команда соорудила под навесом помывочную с морской водой. Вода же пресная постепенно превращалась в жидкий аналог золота, да и то с противной примесью очистительных таблеток. Хорошо хоть, что на судне пока еще не случалось острых заболеваний; так, отдельные кишечные расстройства.
Но неизвестно, сколько такое могло продлиться. Сомалийцы после справления большой нужды часто запросто вытирали задницы о корабельные поручни. Филиппинцы потом, злобно косясь, вытирали загаженные места подручными средствами под несносной одуряющей жарой.
Капитан Эклунд теперь не мог даже разговаривать со Стокгольмом. Его спутниковый телефон оказался отключен по приказу «засранца в костюме» (Али Абди не хотел вмешательства сторонних дилетантов в его деликатные переговоры с офисом «Чонси Рейнолдс»).
Таков был ход мыслей шведского морехода, когда украинец-старпом известил о приближении судна. В бинокль он различил уже знакомую доу, а на ее корме — аккуратную фигурку в костюме сафари. Что ж, весьма кстати. Можно будет лишний раз осведомиться, как там на берегу себя чувствует курсант торгового флота Карлссон. Во всей округе Эклунд один был в курсе того, кем на самом деле является этот паренек.
О том, что юноша жестоко избит, он не знал. Абди говорил лишь, что Уве Карлссон в полном порядке, а в крепости содержится единственно как залог исправного поведения экипажа, оставшегося на борту. Отчаянные же просьбы капитана о его возвращении на судно оставались без внимания.
Пока Али Абди находился на «Мальмё», во внутренний двор расположенной за деревней крепости вкатился пыльный пикап. В нем сидел громоздкий пакистанец; сидел истуканом, поскольку одинаково не разговаривал ни на сомалийском, ни даже на английском. А вот второй был сомалиец. Поэтому пакистанца оставили с машиной, а его товарища препроводили к Аль-Африту, который разглядел в нем человека из клана Харти Дарод, то есть из Кисмайо. У воителя-сакада не вызывали симпатии ни хартийцы, ни в целом южане. Теоретически Аль-Африт мог считаться мусульманином, но в мечеть сроду не хаживал, да и намаз последний раз совершал невесть когда. В его представлении все южане были чокнутые и почти все поголовно поганцы из «Аш-Шабаба». Чтобы ублажить своего Аллаха, они истязают всех подряд.
Нежданный гость представился Джаммой и перед главой северного клана расшаркивался, как перед шейхом. Он сказал, что и сам, дескать, прибыл с личным посланием от некоего шейха в Марке, а также с предложением от него для ушей одного лишь гаракадского правителя.
Ни о каком Абу Аззаме, проповеднике джихада, Аль-Африт слыхом не слыхивал. Компьютер у него был, но в нем более-менее соображал лишь самый юный из его соплеменников. А впрочем, если бы старый пират в нем даже смыслил, соблазна зайти на джихадистский сайт он не испытывал никакого. Но гостя он слушал со все нарастающим интересом.
Стоя перед Аль-Афритом, Джамма по памяти излагал сообщение хозяина. Начиналось оно с обычных витиеватых приветствий и пожеланий здравствовать, но постепенно речь дошла и до сути. Когда секретарь Проповедника наконец умолк, старый сакад долго, несколько минут, ел его взглядом.
— Он хочет убить его? Перерезать ему глотку? Перед камерой? А потом показать это всему миру?
— Да, шейх. Именно так.
— И выложит мне миллион долларов, наличными?
— Да, шейх.
Аль-Африт задумался. Оттяпать белому иноверцу башку, понятно, дело нехитрое. Но показать содеянное всему западному миру — это неприкрытое безумие. Кафиры могут нагрянуть сюда с местью и учинить такое, что мало не покажется; оружия у них на это хватит. Изымать у них корабли и деньги — это одно. Но затевать кровную вражду со всем кафирским миром — это, знаете…
Наконец он принял решение: ничего пока не предпринимать. Потянуть время. А своих гостей велел определить на постой, напоить и накормить. Пускай отдохнут с дороги.
Когда Джамма ушел, Аль-Африт на всякий случай приказал забрать у них ключи от машины и убедиться, что при них нет никакого оружия и мобильных телефонов. В своем широком расшитом бисером поясе он носил кривой кинжал-джамбию, но наличия оружия у посторонних не допускал. Тем более когда они находятся в непосредственной близости. Мало ли что.
Али Абди возвратился с «Мальмё» примерно через час. Из-за своей отлучки прибытия с юга пикапа он не видел; не видел двоих визитеров, и уж тем более не слышал от одного из них экстраординарного предложения.
Знал он единственно время предстоящего сеанса связи с Гаретом Эвансом. Из-за того, что Лондон находится на три часовых пояса западнее Африканского Рога, в Гаракаде будет уже полдень, так что покидать свою комнату спозаранку необязательно.
Не присутствовал он и на продолжительном наставлении, которое Аль-Африт чуть ли не с рассветом дал одному из своих приближенных, одноглазому дикарю по имени Юсуф, а потому не видел, как спустя примерно час со двора крепости выехал пикап с выкрашенной черным крышей.
О фанатике-джихадисте, каплющем в Мировой паутине ядовитой слюной смерти и ненависти, он что-то такое слышал, но о его недавней дискредитации не знал, равно как и о его истовых интернет-протестах против подлого и насквозь кафирского по своей сути подлога. Впрочем, как и Аль-Африт — хотя и по иным причинам — салафитов, джихадистов и прочих экстремалов с маниакальным душком Али Абди презирал, а от соблюдения канонов ислама держался по возможности подальше.
Застать на утренней встрече своего предводителя в сравнительно благодушном расположении духа было для Абди приятным сюрпризом. Он настолько раздухарился, что предложил снизить планку выкупа с семи миллионов до шести, и, похоже, можно будет на этом сойтись в цене. Что удивительно, глава клана согласился, причем без всякого брюзжания.
При разговоре с Гаретом Эвансом Абди источал что-то похожее на самодовольство. Его так и подмывало сказать: «Ну, что, еще чуть-чуть, и по рукам». Сдерживало лишь то, что фраза выдавала истинный смысл: сговор двух лиц за спиной у третьей стороны. А в частном порядке он прикидывал: еще неделя, а может, и вовсе пять дней, и старый живоглот наконец выпустит контейнеровоз из своих когтей.
Ну а когда на личный счет упадет второй миллион, можно будет вплотную заняться переселением в какие-нибудь уютные, цивилизованные места. Они его так и звали, так и манили.
Ловца начинало разбирать беспокойство. Выражаясь терминами рыбалки, он закинул в воду солидную приманку в расчете на то, что рыбина на нее непременно клюнет. Однако поплавок на поверхности безмолвствовал. Хоть бы шевельнулся.
Из своего кабинета в посольстве он поддерживал постоянную связь с бункером под Тампой, где за штурвальной колонкой беспилотника тихо сидел мастер-сержант ВВС, «ведя» свой дрон по кругу над сомалийским подворьем. Ловец видел то же, что и мастер-сержант: недвижные квадраты трех строений в окружении стены, граничащей с улочкой, одним своим концом упирающейся во фруктовый базар. Только вот признаков жизни внутри забора что-то не наблюдалось. Никто не приезжал, не отъезжал. Дрон мог не только всматриваться, но и вслушиваться. Он бы расслышал любой электронный шепоток, исходящий со двора; любые, самые скудные слоги интернет-беседы, ведись она с компьютера или мобильника. Если б только она велась. Ее бы ухватило и Агентство национальной безопасности в Форт-Миде.
Но получается, техника здесь была бессильна. Ловец не видел, как пикап с Джаммой за рулем поменял цвет крыши на черный, а затем сделал заячью петлю и с юга двинулся обратно на север. А сейчас уже возвращался. Он не знал, что его наживка схвачена, а между кровожадным сакадом в Гаракаде и отчаявшимся пакистанцем в Марке заключена сделка. По своеобразной философии Дональда Рамсфельда, он сейчас сталкивался с «неизвестным неизвестным».
Оставалось лишь томиться в догадках. И Ловец томился, подозревая, что находится в проигрыше; что его обошли варвары, оказавшиеся умнее его.
Зазвонил телефон спецсвязи.
— Полковник, — сообщил в трубку мастер-сержант Оурд из Тампы, — к мишени приближается техничка.
Ловец впился взглядом в экран. Его центр — с четверть общего пространства — занимала огороженная территория. У ворот стоял пикап с черной крышей. Ловец его даже не признал.
Из бокового дома вышла фигура в белом дишдаше, пересекла песчаное пространство двора и отомкнула ворота. Пикап заехал, и ворота закрылись. Из кабины выбрались три миниатюрных фигурки и вошли в главное строение. Хозяин встречал гостей.
Троицу Проповедник встречал у себя в кабинете. Телохранителю было велено удалиться. Опал представил эмиссара с севера. Сакад Юсуф цепко поглядывал зрячим глазом. Наказ своего хозяина он тоже затвердил назубок. Усадив гостей, Проповедник жестом дал понять, что внемлет.
Условия Аль-Африта были жестки и недвусмысленны. Своего шведского пленника он готов выменять на миллион долларов наличными. Задачей Юсуфа было увидеть и сосчитать деньги, а затем сообщить хозяину, что он их действительно видел и держал в руках.
Сам Аль-Африт на землю «Аш-Шабаба» ступать не собирается. Обмен произойдет на границе. Место обмена Юсуф знает и сопроводит туда машины с деньгами и караульщиками. Делегация с севера обставит встречу и привезет пленника.
— И где же это место встречи? — задал вопрос Проповедник. Юсуф вместо ответа лишь люто воззрился и покачал головой.
Проповедник, надо сказать, не удивился. Подобные звероватые типы встречаются и в пакистанском приграничье, в племенах патанов. Таких хоть режь на куски — умрут, но не скажут ни слова. Ему отчего-то стало весело, и он улыбчиво кивнул.
Ему было ведомо, что границы между севером и югом как таковой на карте нет. Карты — это для кафиров. У представителей племен карты в голове. Они знают точно, где в прошлом поколении клан шел на клан в священной войне за земли и верблюдов и где полегли люди, а также сколько. Особые знаки помечали места, где пустила корни кровная месть. И они знали: если роковую черту здесь пересечет человек из враждебного клана, он найдет здесь смерть. Так что карты белых людей были им без надобности.
Знал он и то, что с этими деньгами может попасть в засаду. Но что им с того? Глава гаракадского клана свое все равно получит, а на кой ему, спрашивается, тот шведский молокосос? Лишь он, Проповедник, знает истинную, сногсшибательную цену этого курсантишки из Стокгольма, потому как всю подноготную ему сообщил добрый лондонский друг. А эта колоссальная сумма наверняка восстановит всю его, Проповедника, порушенную репутацию, заставив прикусить язык даже страдающий выспренним благочестием «Аш-Шабаб». Что на севере, что на юге деньги имеют не просто силу голоса, но силу вопля.
Тут в дверь постучали.
У подворья находилась еще одна машина, на этот раз небольшой седан. На высоте пятнадцати километров очертил круг беспилотник и словно замер, вглядываясь и вслушиваясь. Та же облаченная в белое фигура прошла по песку и вступила в разговор с невидимым сверху шофером. В Тампе и Лондоне американцы напряженно всмотрелись.
Въезжать на подворье седан не стал. Из машины был передан объемистый кейс, за который фигура в белом расписалась в какой-то бумаге. Фигура в белом направилась к главному строению.
— Следовать за машиной, — скомандовал Ловец.
Территория двора сошла с экрана; камера из стратосферы последовала за седаном. Далеко он не отъехал — километра два, не больше, — после чего остановился возле небольшого, конторского вида здания.
— Ближний план. Дайте мне взглянуть на ту коробку.
Конторское здание стало приближаться. Солнце в Марке стояло в зените, и тени практически не было. Постепенно вытягиваясь, они должны были пролечь черными клиньями вместе с тем, как солнце начнет снижаться к горизонту пустыни на западе. Зелень бледная и зелень темная; вывеска с логотипом, первая буква которого — латинская «D». «Дахабшиль». Деньги прибыли и только что перешли с рук на руки. Наблюдение сверху возвратилось на подворье Проповедника.
Блок за блоком запаянных в целлофан стодолларовых купюр вынимался из кейса и укладывался на длинный полированный стол. Проповедник хотя и находился за тысячи километров от своего родного Равалпинди, но тем не менее любил, чтобы обстановка была «как дома».
О своем намерении пересчитать сумму Юсуф объявил заранее. Джамма продолжал переводить с арабского на сомалийский, единственный язык, на котором разговаривал Юсуф. Опал — а это он принес кейс — стоял на случай, если вдруг понадобится; младший из двух личных секретарей. Видя, как заскорузлые пальцы Юсуфа неловко перебирают купюры, он спросил на сомалийском:
— Может, помочь чем-нибудь?
— Помалкивай, эфиопская дворняга, — рыкнул сакад. — Сам справлюсь.
На это у него ушло два часа. Покончив со своим ответственным занятием, он победно крякнул.
— Мне надо позвонить, — сказал он.
Джамма перевел, Проповедник кивнул. Из складок своего долгополого одеяния Юсуф достал мобильник и попытался набрать номер, но через толстые стены дома сигнал, похоже, не проходил; не было зуммера. Эмиссара Аль-Африта вывели наружу во двор.
— Там во дворе какой-то тип с сотовым, — сообщил мастер-сержант Оурд.
— Ухвати его, — оживился Ловец. — Мне надо знать.
В крепости из необожженного кирпича под Гаракадом издал трель сотовый. Трубку взяли. Разговор вышел очень коротким: буквально пара слов из Марки и пара в ответ. И всё, связь прервалась.
— Так, что там? — нетерпеливо спросил Ловец.
— Похоже, говорили на сомалийском.
— Запроси у безопасников.
За полторы тысячи километров к северу, в Мэриленде, снял с головы наушники американец сомалийского происхождения и сообщил:
— Один сказал: «Доллары пришли», а другой ответил: «Завтра ночью».
Тампа связалась с сидящим в Лондоне Ловцом.
— Обмен фразами ухватили, — отрапортовали из отдела перехвата. — Разговаривали по местной сотовой сети «Хормуд». Первый собеседник, по нашим данным, разговаривал из Марки. А вот местонахождение второго нам неизвестно.
«Ничего, — подумал Ловец. — Зато известно мне».