Глава 24
Зеленый джип «Чероки» Мило загудел на моей подъездной дорожке в десять часов утра в пятницу. Я распахнул дверцу со стороны пассажира.
— Поверить не могу, что она еще жива, — сказал я.
Сасси, бассет-хаунд, зевала, устроившись на сиденье, и ее язык свернулся в длинную болонскую колбасу. Она слегка зашуршала передними лапами и фыркнула. Может быть, это было дружеское приветствие. Или у нее случился собачий сердечный припадок.
— Сколько же тебе лет? — осведомился я. — Ты заключила сделку с Сатаной?
Сасси тяжело дышала, повернув голову налево, и пыталась разглядеть меня единственным глазом, затянутым молочной пленкой катаракты. На месте другого остался каньон серого жесткого меха.
— Сасси тянет лямку, — признал Мило. — У нее гнойник, который приходится вскрывать каждую неделю.
Он показал мне одно из шелковистых ушей собаки, которое при обычных обстоятельствах соответствовало десятому с половиной размеру обуви. Сегодня оно выглядело так, словно кто-то вшил в него бутылку с водой. Сасси продолжала ухмыляться и тяжело дышать, пока Мило обследовал абсцесс. Она повернула голову, словно ее кто-то позвал, вот только не могла понять, с какой стороны он находился.
Я считал, что Сасси уже немолода, когда мы восемь лет назад украли ее в Беркли у прежнего хозяина, который плохо с ней обращался. Сейчас Сасси было около двадцати лет. С собачьей точки зрения, она являлась свидетелем гражданской войны.
Перенести ее на заднее сиденье оказалось совсем не простым делом. Представьте себе мешок, набитый шарами для боулинга, с короткими ногами и отвратительным запахом изо рта. Когда мы наконец справились с этой нелегкой задачей, Мило угостил Сасси специальными мягкими бисквитами для пожилых собак, а мы с ним выпили пива. Он разлил его в кофейные чашки.
Под громкое чавканье Сасси мы съехали с Петли 410 на Бродвее и направились на юг. Большая часть бисквитов вываливалась у нее из пасти, но процесс явно доставлял ей удовольствие.
Я протянул Мило лист бумаги. Он смотрел на него, изо всех сил стараясь не пролить пиво и не съехать с дороги.
— Это?..
— Мой первый отчет.
Он нахмурился.
— Твой отчет? Я что, должен заплатить за это дополнительно?
— Эрейни Манос пытается привить мне ряд неприятных привычек — следовать процедурам, писать ежедневные отчеты клиентам, ну, и все в таком же роде.
Он вернул мне листок.
— Попробуй дать звуковую версию.
Я поведал ему об убийстве Алекса Бланксигла, рассказал о разговоре с Сэмом Баррерой и о том, что, по мнению Сэма, мне следует сообщить Мило, чтобы тот закрыл дело. Сасси заинтересовалась моими историями, все время пытаясь просунуть нос между сиденьями и положить остатки своих бисквитов в мое пиво.
— И ты продолжаешь считать, что Лес сбежал по собственной воле? — спросил Мило, когда я закончил.
— Думаю, это весьма вероятно. Полагаю, он использовал Джули Кирнс в нескольких целях. Сначала уговорил ее украсть файлы с личными делами сотрудников в тех местах, где она работала, потом обещал, что они сбегут вместе, даже принес чемодан, чтобы та поверила в его благородные намерения. А затем ее бросил.
— И она ничего никому не рассказала. Почему?
— Она же не могла хвастаться тем, что помогает шантажировать Шекли. Может быть, Джули рассчитывала, что Лес еще к ней вернется? Или не хотела признаваться, что участвовала в противозаконном деле.
— Но у тебя нет уверенности и ты не знаешь, как было на самом деле?
— Именно по этой причине я и хочу осмотреть дом Леса.
— Ты видел, каков Шекли, Наварр. Теперь Алекс Бланксигл мертв. Не нужно быть гением, чтобы понять, что случилось с Лесом.
Несколько кварталов мы проехали молча.
Я размышлял о том, что, возможно, Мило прав. Для него гораздо проще думать, что его босс не мог сознательно оставить его по пояс в дерьме. Да и мне легче поверить, что труп Сент-Пьера скоро будет найден. Труп — неподвижная мишень.
С другой стороны, если Лес при помощи Джули Кирнс сумел сделать себе новые документы, мне будет трудно его отыскать даже при участии Келли Аргуэлло. А шансы найти его до следующей пятницы, когда запись диска Миранды Дэниелс должна быть представлена в «Сенчури рекордс», и вовсе минимальны. Если Шекли будет настаивать на фальшивом контракте, который дает ему все права на записи Миранды, мы не сможем это опровергнуть. Она вернется в конюшню Шекли и станет еще одной певицей без будущего.
— Однако ты не последовал совету Барреры, — заметил Мило, — и не бросил расследование.
— Верно.
— Несмотря на то, что у тебя могут быть серьезные неприятности. Почему?
Я не стал отвечать сразу. Вместо этого я бросил еще один бисквит на заднее сиденье, рассчитывая, что нос Сасси последует за ним. Попытка оказалась неудачной.
Я принялся крутить кофейной чашкой, стоявшей на моем бедре, и наблюдать за Бродвеем — закрытый «Воппер Бургер», музей Витте и магазин театральных костюмов.
— Может быть, мне не понравилось, что Баррера назвал проблему Миранды вторичной. Или что люди погибли, а Баррера отнесся к ним как к мелкой рыбешке в большом пруду. Я уверен, что какие-то корпоративные клиенты платят ему пяти- или шестизначные гонорары, чтобы он восстановил для них справедливость. Но я продолжаю думать о Джули Кирнс и Алексе Бланксигле и о том, сколько других людей может погибнуть, прежде чем Баррера посчитает, что финансовые обязательства перед клиентами не мешают ему что-то предпринять.
Мило кивнул.
— Я не могу поднять гонорар до пяти- или шестизначных чисел.
— Пиво в чашке для кофе имеет немалую ценность.
Мило поехал направо по Хилдебранд. Он поворачивал руль своей огромной рукой так, словно управлял лодкой. Ему приходилось сутулиться, чтобы смотреть в окно, предназначенное для нормальных людей.
— Знаешь, он ошибается.
— Кто?
— Баррера. Он ошибается, когда думает, что ты не подходишь для такой работы.
Я посмотрел на Мило.
— Находить трупы? Тратить свое время на то, чтобы отыскивать документы в окружных судах, тыкаясь носом в запертые двери? Ты думаешь, что работа, которую ты предложил, Мило, доставляет мне удовольствие? Мои последние семь лет были похожи на описание войны — часы скуки вперемежку с секундами ужаса. Но если это становится ежедневной рутиной, то быстро начинает тебя доставать.
Мило грустно улыбнулся и покачал головой.
— Ты себя обманываешь, Трес. Какой стиль боевых единоборств ты выбрал — тайцзи?
— И что с того?
— Самый медленный стиль, такой мало кому подходит. Что ты изучал в университете — Средние века?
— И что?
— Все сходится. Ты человек Средневековья, Трес. Из тех людей, что готовы по семнадцать лет просиживать над одним манускриптом с миниатюрами или тратить двенадцать часов на надевание доспехов, чтобы принять участие в трехсекундном поединке, — это про тебя, Трес Наварр. Если бы процесс не был таким трудным, ты не получал бы от него удовольствия.
— Похоже, меня только что назвали глупым.
Уголок рта Мило пополз вверх.
Мы пересекли автостраду Макаллистер, проехали мимо университета Тринити на Монте-Виста и свернули налево, на Мейн.
— Твой отец все еще живет здесь? — спросил я.
Мило кивнул.
— В прошлом году его выбрали Рей Фео во время Фиесты. Он был в полном счастье.
Я попытался вспомнить, чем занимался отец Мило. Может быть, владел магазинами запчастей для автомобилей?
Я постучал пальцем по маленькой иконе с изображением Девы Марии Гваделупской, которую Мило прикрепил к приборной доске.
— Твоим родителям наконец удалось обратить тебя в лоно церкви?
— Ха. Не совсем. Дева тут по соображениям бизнеса.
— Не понял?
Мило печально покачал головой.
— Я не говорил тебе, почему Лес меня нанял?
— Потому что ты решал для него юридические проблемы?
— Нет. Это лишь одна из причин. Лес хотел пробиться на техасский рынок. Мне удалось убедить его отказаться от этой идеи и взяться за продвижение Миранды Дэниелс, но сначала я довольно долго катался по городу, пытаясь собрать подписи фанатов Селены.
Я нахмурился.
— Что тебе известно о техасской музыке?
Мило ущипнул себя за предплечье. Конец объяснений.
— И твои возможные клиенты любят Деву?
Мило пожал плечами, глядя на Деву Марию Гваделупскую, словно та оказалась покупкой, достоинства которой все еще для него не очевидны.
— Некоторые из них. Она позволяла им расслабиться и помогала нам найти общую систему координат. Уже одно то, что я говорил с ними по-английски, являлось огромным минусом.
Я кивнул. Я достаточно разговаривал с Мило по-испански, чтобы понять, что этим языком он владеет недостаточно свободно. Многие латиноамериканцы наверняка воспринимали как личное оскорбление то, что Мило не говорит свободно на их родном языке. Культурная лоботомия. Я представил себе, как при этом ухмыляется Ральф Аргуэлло.
— Но Лес нанял тебя не только по этой причине, — сказал я.
Мило скорчил обиженную гримасу.
— Нет. Были и другие. Лесу требовался новый человек, потому что тот уволил своего прежнего помощника. Они часто расходились во мнениях, когда дело доходило до принятия решений по бизнесу.
— А кто был его прежним помощником?
— Эллисон Сент-Пьер.
Без всякой видимой причины Сасси гавкнула, зарычала и снова принялась за бисквиты. Может быть, Чавес ее обучал.
— Кстати, о счастливой чете, — сказал Мило.
Мы подъехали к фасаду белого, украшенного лепниной особняка Сент-Пьеров. Машин на подъездной дорожке не наблюдалось, но возле тротуара стояли бело-коричневый пикап и трейлер Брента Дэниелса.
Мило нахмурился, глядя на грузовичок.
— Какого дьявола он это делает?
— Что?
— Брент оставил здесь оборудование. Глупый поступок.
— Может быть…
Мило покачал головой.
— В это время здесь никого не должно быть, разве что уборщики. Пойдем.
— Но…
Мило вышел из машины. Сасси требовалась помощь, но после того, как ее поставили на тротуар, она довольно уверенно затрусила вперед.
У Мило имелся ключ от входной двери. Он решил, что дома никого нет, отпер замок — и это оказалось ошибкой.
Мы вошли в гостиную размером со святилище небольшой церкви, с побеленными стенами и занавесками из Оахаки на окнах, каждая — результат труда целой деревни. Возле одной стены находился кирпичный камин, у другой — бар. Три белых дивана около камина заняли бы большую часть пространства любой другой гостиной, но здесь казались до смешного маленькими, заполнив лишь уголок пустоши, выложенной терракотовой плиткой. Повсюду случайным образом были расставлены подставки с произведениями искусства — народное творчество, бронзовые статуэтки, керамические вазы. Все довольно ценные, но никак не связанные друг с другом.
На одном из белых диванов сидели два человека, но прежде чем я сообразил, что происходит, Брент Дэниелс отскочил в сторону и принялся поправлять клетчатую рубашку и джинсы.
На диване осталась Эллисон Сент-Пьер, которая неспешно поправляла пояс махрового халата. Ее светлые волосы были растрепаны, лицо раскраснелось, словно она только что вышла из ледяной воды после энергичного заплыва.
— Милый, — сказала она мне. — Почему ты не постучал?
