Процелла появилась у Камы через четыре дня. В то короткое утреннее время, когда та могла привести себя в порядок, затем взять отшлифованные временем и собственными ладонями, вырезанные из яблони деревянные мечи и немного пофехтовать с бывшей служанкой Боны – Имберой. Девчонка была младше Камы на три года, не произнесла ни за время дороги, ни потом ни единого слова, но в первый же вечер попалась Каме в дальнем углу нижней галереи. Она танцевала. Переступала с ноги на ногу, приподнималась на носках, взмахивала руками, как будто в каждой из них держала по мечу. И делала это так, как никогда не делала Кама.

– Имбера? – вспомнила ее имя Кама.

– Да, Ваше Высочество, – опустилась на колено девчонка.

– Так, – проговорила принцесса. – В правой руке ты воображаешь короткий меч, в левой – длинный. Почему? Впрочем, не говори. Вижу. Ты – левша. Но движения слишком плавные, ты будто плывешь. Почему?

– Наручи, – опустила глаза Имбера. – Тяжелые наручи на руках. Не теперь, здесь у меня нет ни меча, ни наручей. Это такое фехтование. Без щитов. Кольчуга, тяжелые наручи, два меча. Щиты только перед схваткой. Потом их нет.

– Все ясно, – кивнула Кама. – Корабельное умение против пиратов, а то и пиратские хитрости. Ты данайка? Это бой данайцев? Или чекеров?

– Я каламка, – проговорила Имбера. – Но родилась на Тилмуне. Отец держал там школу, торговал оружием. Это и чекерский, и данайский бой. Но он не лучший. Я видела, как ты машешь мечом, принцесса. Я не могу похвалиться и сотой частью твоего умения.

– Для того чтобы иметь в сто раз больше сотой части, именно за каждой сотой частью и следует нагибаться, – сказала тогда Кама и расспросила Имберу о мытарствах ее семьи, которая после появления в море Тамту кораблей степняков постепенно перебралась в Самсум, где Имбера из-за смерти родителей и осталась одна, пока знакомые отца не нашли для нее место при дворе короля Бабу.

– Хочешь научиться большему, чем умеешь? – спросила ее Кама.

– Все сделаю для этого, – поклонилась ей Имбера. – Но я служу Боне и ее ребенку. Если он заплачет, я брошу все и побегу в покои Боны. Я здесь лишь потому, что попросила заменить меня Филу.

– Я найду тебе замену, – сказала Кама и уже следующим утром привела к Боне двух добродушных лаписских мамок, которые внезапно успокоившуюся вдову принца Бабу вполне устроили. Весь второй ярус лаписского замка в день-два превратился в огромную детскую, наполненную радостным визгом и беготней. Слуг в замке хватало, порядок помогали поддерживать дочери Фортиса Верти Домита и Нубес, так что молодые матери вельможных отпрысков могли полностью отдаваться собственным детям или тоске и тревоге. Хотя, кажется, Диа – жена Фелиса Адорири, и Таркоса – жена Урбануса Рудуса, находили время и для фехтования. Вот если бы Кама была так же свободна, как эти двое.

К вечеру она выматывалась, обходя каждый день дружины, знакомясь с сотниками и тысячниками, запоминая множество имен, проверяя оружие, обозы, лошадей, собирая советы, сначала в каждом из войск отдельно, затем, поздно вечером, усаживая за большой круглый стол всех воевод, добиваясь того, чтобы к ней не только прислушивались, но и слышали то, что она говорит. И, кажется, это начинало получаться, потому как воеводы уже не прятали под седыми усами, у кого они были, ухмылки, а лишь удивлялись, откуда молодая девчонка может знать не только подробности всех больших и маленьких войн за последние две-три тысячи лет с этой стороны великих гор, но и по именам называет правителей и воевод едва ли не всех королевств Эрсетлатари.

– Я устал ломать голову, – бормотал дакит Канем, которого тысячи воинов, составленных из пришедших из Эрсет семей, избрали старшим. – Ты бы хоть назвала, принцесса, где так преподают науки, что мои мысли застывают от зависти и стыда за собственное невежество! Я бы отправил туда сотню-другую мальчишек из наших родов, чтобы долбились головой не о скалы, а о премудрости.

– Дело не в долбежке, воевода Канем, – вздыхала Кама. – Дело в желании. Будет желание, и в Лаписе обретешь знания. А уж мудрость придет сама. Со временем и после пережитого.

– К тебе она пришла именно так? – недоверчиво хмурился Канем.

– Не уверена, что она уже пришла ко мне, – отвечала Кама.

– Сколько тебе лет, принцесса, не сочти за обиду, – не отставал дакит. – Выглядишь ты лет на двадцать, но в тебе кровь дакита. Тебе тридцать… пять? Больше?

– Считай, что мне двадцать четыре, – устало проговорила Кама. – Кроме последних шести лет училась я здесь. К сожалению, мои учителя не пережили недавние напасти. Но война минует, и появятся новые наставники. Давай сохраним эту землю, тогда твоих мальчишек не придется далеко посылать.

– А последние шесть лет? – не отставал Канем.

– Та школа уже закрыта, – качнула головой Кама.

– И все-таки, – дакит хмурился, то ли предполагая, что Кама не доверяет ему, то ли подозревая в собственном неведении какую-то опасность.

– Хорошо, – кивнула Кама, – шесть лет я постигала науки в городе Эссуту на берегу озера Аабба. В высокой башне, которая принадлежит ордену Смирения Великого Творца. Слышал о таком?

– Слышал, – побледнел и одновременно выдохнул с облегчением Канем. – Только у нас в Атере об этом ордене говорили, что там готовят убийц, и называли его орденом Смерти.

– И многих убил этот орден Смерти? – спросила Кама. – А вот известный, я думаю, тебе орден Света убил многих. Так кого нужно бояться?

– Никого, – негромко ответил Канем, и прежде чем поклониться Каме, добавил: – Ведь думал, принцесса, что ты как раз из ордена Света. Говорят, там готовят умельцев, которые и умны, и смертельно опасны. Хвала Энки, что это не так. Ведь это не так?

– Смотри, – подняла она руки, и когда рукава котто сползли на плечи, похлопала по чистой коже на внутренней стороне локтя. – Клейма ордена Света нет.

– Вижу, – покраснел дакит. – Слышал я об этом клейме. А твой приятель? Твой страж-великан? Он тоже из этой школы?

– Да, – улыбнулась Кама. – Но имей в виду, Канем, он там был одним из наставников! Он еще опаснее меня.

– Это точно, – задумался дакит. – У него добрые глаза. А если у воина добрые глаза, он очень опасен.

– А если ты ошибаешься и этот воин просто безопасный добряк? – удивилась Кама.

– Безопасные добряки лежат в земле или собираются в землю, – не согласился Канем, – а твой великан явно в землю не собирается.

Орс и на самом деле не появлялся в замке. Пропадал в горах вместе с десятком лаписских старожилов и Ви, которая вызывала у воинов почти такое же восхищение, как сама Кама, а может быть, и больше. Хотя почти никто так и не поверил, что светловолосая валлка могла в темноте зарубить девятерых гахов, а еще одного скрутить. И пускай Ви несколько раз повторила, что сразила лишь шестерых, а троих убили стражники Дивинуса, но на это уточнение никто и не собирался обращать внимание. К чему подробности, когда нет веры в главном? Поэтому отсутствие Ви в замке было на руку Каме. Меньше зевак толпилось у входа, в надежде хоть краем глаза увидеть сразу же прославившуюся девицу. Хотя и это облегчение должно было завершиться именно сегодня. Орс обещал вернуться в полдень. А к вечеру должен был возвратиться и Касасам, который повез плененного гаха к Фалко Верти. И как раз Касасама Кама ждала с нетерпением, потому что передавала через него Фалко то, о чем не должен был знать в Лаписе никто, даже Процелла, которая теперь стояла у входа в галерею, куталась в теплый гарнаш и смотрела, как ее двоюродная сестра перенимает движения у своей новой помощницы, хотя умеет гораздо больше нее.

– А я фехтую по вечерам вместе с Диа и Таркосой, – проговорила Процелла. – Бона тоже занимается с нами. И Домита с Нубес. А Флос пока не может, она кормит малыша. Никс – просто чудо что за ребенок. Немного похож на Фалко, но больше все-таки на отца Флос – Флагрума, да будут его посмертные нивы мягки…

– Как он? – спросила Кама, стягивая котто.

– Сосет, – кивнула Процелла, – и растет понемногу. Щеки уже наел.

– Это хорошо, – кивнула Кама, наклоняясь над чаном холодной воды и смывая пот.

– Внизу есть горячая вода, – прошептала Процелла.

– Что с тобой? – нахмурилась Кама.

– Ты очень красивая, – вздохнула Процелла. – И тебе пора родить ребенка.

– Хорошая мысль, – кивнула Кама. – Осталось найти отца для этого ребенка и еще кое-какие мелочи. Среди них такой пустяк, как до этого остаться живой. Ты, кстати, ничуть не страшнее меня. А уж талия у тебя явно тоньше. Лучше скажи, как там Дивинус?

– Орс сотворил чудо, – вытерла глаза Процелла. – Дивинус говорит, что ему казалось сквозь забытье, что его лечат изнутри. Как будто кто-то залез в него и заставляет биться его сердце, заставляет дышать, затягивает раны. Сейчас уже ясно, что страшное миновало. Дивинус порывается встать с постели, но я ему не разрешаю. А пока меня нет, это делают Фила и Пигра.

– Пигра? – удивилась Кама.

– Служанка Флос, – объяснила Процелла. – Она не очень умелая, хотя и старательная. Дивинус приказал найти за нее двух хороших кормилиц для Никса, так что Флос только радуется. Но все равно кормит ребенка сама.

– Пигра, значит, – кивнула покрасневшей Процелле Кама. – Не очень умелая, но старательная. Мне кажется, что твой братец здоровеет быстрее, чем нужно. Впрочем, это его дело. Пока Игнис не вернулся, он останется в Лаписе. Да и потом никуда не денется. Во всяком случае, мне кажется, что он со своей работой справляется ничуть не хуже собственного отца. И пусть называет себя кем хочет. Герцогом, наместником. Это неважно.

– А ты уходишь? – спросила Процелла.

– Да, – кивнула Кама. – И, думаю, вместе с войском. Но не говори об этом пока никому.

– Об этом и так все знают, – покосилась на Имберу, которая вслед за Камой на холоде омывала грудь, Процелла. – Для чего собираются обозы и проверяется одежда и обувь? Чтобы идти в поход? Но куда? И что будет со мной?

– Давай начнем с последнего вопроса? – предложила Кама и пошла в покои, где уже потрескивал в печи огонь и ожидали доброго внимания легкое вино и такая же легкая пища.

– Принесла? – спросила Кама, когда должное было отдано и одному, и другому.

– Да, – снова посмотрела на Имберу Процелла.

– Я отойду, – поднялась, собирая посуду, помощница Камы.

– Это не моя тайна, – сказала ей принцесса. – Передай стражникам, чтобы никто не поднимался и чтобы никого не пропускали наверх.

– Вот, – Процелла дождалась ухода Имберы, сняла с плеча и выложила на стол сверток. – Я так понимаю, что Син велел передать это тебе?

– Син ничего не велел, – начала медленно разворачивать сверток Кама. – Он сказал, чтобы я не забывала о мече Игниса. И еще о том, что в нем есть та сила, которая может быть истрачена попусту, потеряна, забыта, но не может быть подчинена Губителю или кто бы там ни пришел на место Лучезарного. Энки благословенный, – прошептала Кама. – Так вот он какой!

На столе лежал деревянный меч. Не просто деревянный, вряд ли можно было сравнить это с поделками умельцев-столяров. Он был живым. Рукоять и ножны покрывала тонкая, зеленоватая кора, клинок, который Кама осторожно выдвинула из ножен, казался напоенным смолой, но оставался сухим при аккуратном прикосновении.

– Не может быть, – прошептала Кама.

– Может, – не согласилась Процелла. – Но он еще не вырос до конца. Сейчас он чуть больше локтя, но когда он был на поясе Игниса, то имел длину где-то локтя в полтора.

– Какой легкий, – подняла меч перед глазами Кама. – И какой тяжелый. Подожди.

Принцесса закрыла глаза. На мгновение ей показалось, что она слышит голос. Тихий голос далекого, но родного человека. Слышит, но не может разобрать ни слова.

– Как ты спасла его? – спросила Кама.

– Не знаю, – призналась Процелла. – Держала его в руках. Прижимала к груди. Плакала над ним. Клала в постель. Стояла под зимним солнцем, впитывая его лицом, надеясь, что передам его свет и тепло. Он сам подсказывает. Просит иногда воды, иногда покоя, тишины. И все время как будто поет. Тихо-тихо. Женским голосом. А иногда как будто рассказывает мне что-то. Но я не все понимаю. Зато он советует.

– Как? – спросила Кама.

– Кладу одну руку на рукоять, выдвигаю меч на ладонь и беру лезвие другой рукой, – прошептала Процелла. – Закрываю глаза и думаю о чем-нибудь.

– А если твои мысли кто-то слышит… – замолчала Кама.

– А ты попробуй, – предложила Процелла.

– Хорошо, – сказала Кама и сделала так, как посоветовала ей сестра. Обхватила рукоять, приняла в ладонь основание клинка. Какой-то шорох раздался в голове, но далекий голос ближе не стал.

– Не так, – наклонилась вперед Процелла и коснулась кистей Камы, обхватила сверху ее руку на рукояти, чуть сдвинула ножны и обхватила клинок под ладонью сестры. – Вот так. Нежно. Так, словно держишь не меч, а птичье перо. Как будто боишься его помять. Еще нежнее.

Как это, еще нежнее? – подумала Кама и вдруг услышала легкий шум ветра. И шорох снега, падающего с неба за шиворот уставшему всаднику. И мягкий стук копыт.

Сегодня вернется Касасам, и все станет понятным. А потом придут Орс и Ви, и будет с кем посоветоваться. Хотя можно посоветоваться и с Дивинусом, у него и в самом деле начали блестеть глаза, или с Процеллой. Да и с Имберой. Слова лишнего не скажет, но слушает так, как надо. Я же могу верить этим людям? Могу! Но я ведь чувствую опасность. Откуда она исходит? Не ту опасность, которая на севере в Ардуусе и Бэдгалдингире, на востоке в Светлой Пустоши и за рекой Му, на юге от дахов, а ту, что здесь, рядом. Близко. Ты можешь подсказать мне ее источник, неведомое чудо от древних богов? У меня четыре воеводы. Канем, дакит, пришел из Эрсет. Давно. Лекарь. Не воин, но его сделали воином, избрали воеводой выходцы с востока. Занудлив, но честен. Под ним двадцать тысяч воинов. Ремордет. Воевода Лаписа. Тридцать девять лет. Невелика под ним дружина, пять тысяч воинов, но никогда у Лаписа не было и такого числа меченосцев. Помню его молодым мосластым парнем, приглядывал за нами, королевскими детьми, потому как сам был сыном дворецкого. Не знаю, как Дивинус разглядел в нем воина, не уверена, что он знает, с какой стороны браться за меч, но о более разумном и въедливом воеводе я могла бы только мечтать. Спирант, старший из пяти кирумских тысячников. Пятьдесят три года. Седобородый и седоусый весельчак со стальным взглядом. Еще бы, нет больше родного Кирума, ничего нет. Разве только кусок земли. Как он сказал, даже если будет одно сплошное болото, вернется на то же место и восстановит свой город. Ему можно доверять? А Иктусу? Сколько ему лет? Говорят, что тридцать, сам молчит. Вообще чаще молчит. Касасам разузнал, что Иктус атер из Кагала. Его отец был начальником стражи города. Сам мальчишка рвался между двором, где занимались с воинами наставники, и магическими башнями. Неизвестно, чему он нахватался у магов, но с мечом вроде бы управляться умеет. Ни семьи, никого нет. Все погибли. Может быть, потому его и выбрали воеводой даккитцы, чтобы в тяжком пути он мог заботиться не о собственной семье, а о других? Молчит, сидит, наклонив голову, так, что темные волосы закрывают глаза, и не посмотришь, что в этих глазах – злоба или спокойствие. Впрочем, один раз удалось заглянуть. Вышел вслед за Камой из шатра после предпоследнего совета, дал знак Имбере отойти, смахнул волосы со лба, посмотрел в глаза Каме серыми глазами так, словно сам хотел увидеть, что там у нее кроется во взгляде, потом негромко произнес:

– Ты недоговариваешь, принцесса. Смотришь на всех так, как будто видишь перед собой горшки, и хочешь, чтобы они стали прозрачными.

– Что я недоговариваю? – спросила Кама.

– Как будем с гахами сражаться? – ответил Иктус. – Ты уже решила все для себя. А нам не говоришь. Враг в Лаписе? Или подозреваешь нас?

Развернулась она, посмотрела на него снизу вверх, почти на голову ее перещеголял атер из Кагала. В каком он поколении атер? Касасам предположил, что во втором. А там уж… Как с ним говорить, если он словно слышит твои вопросы еще до того, как ты их произнесешь?

– Ты ведь из дакитов? – спросила она Иктуса.

– Из даку, – ответил Иктус. – Это ничего не значит, не прибавляет мне ничего и не убавляет, будь я хоть бродяга из придорожной канавы. Я в воеводы не просился, само вытряхнуло да прилепило. Но если любопытство тебя гложет, отвечу. Тем более что твой друг Касасам, добрейшего нутра даку, уже утомил меня расспросами обо мне самом среди наших шатров. Там мало кто чего знает, лучше было сразу ко мне идти. Мне же в любом случае все доложат. Так что слушай, а людей моих больше не береди. Бабка моя – даку из Чилдао. Обычная подгорная княжна. Там таких на каждой улице с десяток. Влюбился в нее принц из Гросба. Да, мальчишка-атер в девчонку-даку. Вельможный отпрыск в собакоголовую. Только Гросб – городишко маленький, глухой. Да и принц был четвертым братом в семье. То есть ни замка, ни башни, ни дома, ни лишней монеты, а только гордость и любовь. Так что отправился он в Чилдао, попросил руки моей бабки, поменял вельможный ярлык на крохотную кузню на склоне гор Сагкал и уже приготовился стать кузнецом, да придавило его в штольне, куда он отправился учиться кузнечному делу, начиная с добычи железной руды. Прабабка осталась одна, родила моего деда-дакита. Там он и вырос, в Чилдао. Потом вместе с матерью перебрался в Гросб. Опасно стало в Чилдао. Зашевелились там белые балахонники из Храма Света. В Гросбе ему ничем не помогли, но родство признали и дали письмо даккитскому королю. Так дед стал стражником. Женился на дакитке. Жена родила ему дакита. Моего отца. Отец женился на атерке. Так появился на свет я.

– И начал учиться фехтованию и колдовству, – продолжила Кама.

– Начал, да не закончил, – ответил Иктус. – Еще о чем спросить хочешь? Или ответить уже готова?

– Ни то, ни другое, – пожала плечами Кама. – Но все узнаешь. Под тобой – двадцать тысяч? Я очень рассчитываю на твою дружину, Иктум, очень.

Еще раз взглянул на Каму, пожал плечами, поклонился и ушел. И вот думай теперь, верить ему или не верить. Прабабка даку вышла замуж за безнаследного принца? Чудно. Хотя, кто ее знает. Вот Касасам собрал из лучших воинов, проверенных и надежных, – тайный отряд. Во главе поставил как раз женщину-даку. Фангу. В первый день Кама даже не хотела на нее смотреть, а потом пригляделась, и теперь уж глаз не может отвести. Чем она отличается от дакитки? Только тем, что губы чуть выдаются вперед? Все одно на волка не похожа, если только что-то лисье есть в лице, но и волчье тоже имеется. Во взгляде. Мороз по коже. Но если Касасам ей верит, то что остается Каме?

И все-таки четыре дня уже прошло, а что она успела сделать из того, что поручил ей Син? К мечу прикасается только теперь, а должна приучиться к нему. Хитреца мага ни сама, ни Касасам так и не сыскали. Магов вообще нет в Лаписе. Говорят, что магов в Эрсет и Дакките выбивали, отлавливали, уводили балахонники в первую очередь. И удастся ли убедить Фалко в том, что она затеяла? И что это за музыка, дыхание, голос на севере, что доносит до нее этот меч?

– Это Игнис, – отпустила руки Камы Процелла. – Где-то на севере. Или в Ардуусе, или в Бэдгалдингире. И ему будет сегодня очень трудно. Очень трудно. Прости, я не поняла, о чем ты думала, но слышала все имена. Ты думала об Орсе, Ви, Касасаме, обо мне и Дивинусе, о Ремордете, Спиранте, Иктусе, Канеме. И мне кажется, что я могу тебе помочь.

– Чем? – пошевелила пальцами Кама. Меч, едва Процелла убрала ладони, опять стал едва различимым.

– Мне кажется, что один маг в Лаписе есть. Я приведу его к тебе.

– Будь осторожна, – попросила Кама. – Приведи человек десять, близких ему или похожих. Мы скажем, что ищем стражника или еще чего-нибудь, и незаметно переговорим с ним. Я переговорю. Это очень важно, Процелла.

– Я понимаю, – погладила Процелла ножны, и снова загудели в ушах Камы музыка и ветер.

– И вот еще что, – прищурилась Кама. – Меч останется у тебя. Он тебя слышит, пусть и дальше слушает. А надо будет посоветоваться с его хозяйкой, будем это делать вдвоем. А Дивинус останется в Лаписе. Со мной ты и меч. Только сделай его внешне похожим на настоящий. Оплети рукоять кожей, затяни тканью или тоже кожей ножны. Поняла?

– Поняла! – обрадовалась Процелла.

– Да найди еще один меч, небольшой, как бы в пару, но чтобы без оружия не оставалась, – сказала Кама. – Ты ведь понимаешь, что просто так выдергивать из ножен твою гордость не стоит.

– Понимаю, – закивала Процелла.

– Что с пальцем? – спросила Кама. – Порезалась?

– Перстень, – покраснела Процелла. – Как раз в тот день, когда ты вернулась. Перстень Игниса. Раскалился, едва палец не сжег до кости. Только скинула, а он расплавился и в дым.

– И ты молчишь? – вздохнула Кама. – Больше ничего не чувствуешь? Шума какого-то в ушах? Биения?

– Нет, – удивилась Процелла.

– Ваше Высочество, – появилась в дверях Имбера. – Прибыли Касасам, Орс и Ви. Говорят, что у них все получилось.

– У кого – что? – не поняла Кама.

– У каждого то, что и должно было получиться, – позволила себе улыбнуться Имбера. – Фалко Верти согласился с доводами Касасама. Орс обнаружил, что других гахов у нас нет, но на склонах гор напротив Амурру их иногда замечают.

– Есть ли вести с юга? – спросила Кама.

– Есть, – помрачнела Имбера. – Слышите плач? Это Бона и Таркоса. Хонор пал три дня назад. Не продержался против гахов и одного дня. Войско Муруса отходит к Утису. Но теперь воеводой Лаурус. Мурус погиб. Многие погибли. А в Хоноре король Хонора Гратус, королева Кларита и принц Урбанус – муж Таркосы. Все погибли, кто был в замке. Дружины Хонора больше нет.

– А гахи? – спросила Кама.

– Точно неизвестно, – пожала плечами Имбера. – Мурус вроде бы погиб в битве. Но говорят, что главные силы гахов где-то в горах.

– Сколько войска у Лауруса? – спросила Кама.

– Все еще больше ста тысяч, – сказала Имбера.

– Мы разобьем гахов, – ответила Кама и посмотрела на Процеллу. – Жена Лауруса по-прежнему живет у Фидусии?

– Если бы! – возмутилась Процелла. – Возится на первом ярусе замка, то на кухне, то в лекарской. А ее ребятишки пропадают в обиталище принцесс.

– Передай ей, что ее муж жив, – попросила Кама. – Пока жив.