Отряд из двенадцати вольных охотников, которых однорукий Волуптас иначе как войском честных мародеров не называл, добирался до Махру почти три недели. Можно было управиться и быстрее, но Волуптас не позволял загонять лошадей, берег их. Пожалуй, даже больше, чем людей, потому что на каждом привале заставлял всех отобранных молодцов, в том числе и одну молодицу, пусть даже она не дала бы спуску никому из своих спутников, или упражняться с оружием, или разминать тело, или слушать утомительные нравоучения, на которые Волуптас был горазд. Лет ему было за пятьдесят или даже больше, происхождения он был лигуррского, но кто и откуда, при всей своей болтливости не обмолвился ни разу. Зато уж о том, как держать строй, как биться с малым противником, с противником равным, с большим, как нужно отступать и даже как драпать изо всех сил – расписывал в подробностях. Игнис посматривал на его собеседников, слушал, но сам никогда не встревал в разговоры, которые вел Волуптас и которые случались у костра, пока еще костры можно было разводить. Лишь однажды, уже на привале на окраине Махру, он спросил у старшины вольных охотников:

– Почему так далеко?

– Далеко, потому что неблизко, – принялся объяснять воин. – От Ультимуса до границы с Монтанусом – двести лиг. По Монтанусу, хоть и краем зацепили, еще сто пятьдесят. Ну и вдоль границы с Самаррой все шестьсот. Ну а дальше-то, сам знаешь – Махру поперек все три сотни лиг будет, а еще дальше Касаду. Там уже война. Так что не загадаешь. Но еще дней пять – и в крови вымажемся. Судя по рассказам беженцев, война в Касаду уже с месяц идет, так что не задержится.

– Я не об этом, – остановил старшину Игнис. – Много вольных охотников? Не слишком далеко ты забрался, чтобы сколотить дюжину мечников?

– Не слишком, – засмеялся Волуптас. – Но с десяток отрядов случиться может. Пока что надобности такой не было, разве на другом берегу моря, где степняки заправляют, но сейчас туда соваться не стоит. Там не война, а погибель. Так что для северной войны – я далеко забрался, а для южной, которая грянет рано или поздно, едва ли не в самом пекле сижу. Я живу в Ультимусе, снимаю комнату на постоялом дворе. Подальше от всякой мерзости, от бывших знакомцев, которые могут не вовремя всплыть. Ну, а уж война – это вроде бы осень для прайдского жреца – время идти в рощу, собирать грибы да плоды. Каждый из королей, что правят между горами Абанаскуппату и морем Тамту, дает ярлык на отряд охотников. И не на один. Ярлык этот монет стоит, кстати. Но не для меня, я уж не в первый раз в деле. Мы же не только врага теребим, мы еще и глаза, и уши своих королей. Сожжется Касаду, перейдем в Махру. Сожжется Махру, уйдем в Самарру или в Пету. А уж дойдет черед до Галаты – тут уж без нас никак. К тому времени мы все о враге будем знать.

– Если сами еще будем, – подытожил Игнис.

– Будем, – ухмыльнулся Волуптас. – Потеряем кого, отыщем замену. Двенадцать – хорошее число. Меньше – мало. Больше – хлопотно. И вот что я еще тебе скажу, ты, парень, и сам вроде бы воин неплохой, хотя, как посмотрю, всю дорогу хмурый, словно дерьма наелся или родителей своих чекерских забыть не можешь, но посмотри, кто у нас в отряде! Один другого лучше! Лигурр экронский, который хоть и не слишком ловок с мечом, но голыми руками любому шею свернет. Данай, копейщик, каких поискать. В умелых руках копье – первое оружие, мечнику делать против него нечего. А двоих безусых юнцов видишь? Один постарше, другой помладше. Хапирру. Братья. С мечами тоже не слишком умелы, но зато ножи метают так, что… Я яблоки бросал! Каждому по два, да не слишком высоко, ни одного промаха! А вон тот жердина жилистый, то ли старикашка, то ли юнец, непонятно, видишь? Как печеное яблоко, солнцем прожарен. Ну как же ты не видишь, он как раз всю дорогу варево для нас стряпает. Ханей! Он только на вид тщедушен, как лестница, видел бы ты, как он забирается на дерево! По голому стволу, как белка! А как он бросает петлю? А меч у него? Тонкий, кривой, как молния! Вроде бы он и с ядами на ты!

– Конечно, – согласился Игнис. – Первое умение для повара.

– Ну, пока живы, – хмыкнул Волуптас. – Ни одного пустозвона у меня нет, кроме меня самого. Аккадец, что фальшион свой камнем гладит каждую минуту, и на вид тяжелее любого в полтора раза, и по силе так же. Тирсена-молчуна с пикой видишь?

– Вижу, – кивнул Игнис. – Только коротковата пика-то?

– Это да, – согласился Волуптас. – Только она не совсем пика. Колдун он. Толку от него немного, потому что колдовство его одна видимость, на рынках народ дурить. Но я-то давно уже о таком колдуне думал. И этого еще три месяца назад сыскал, таскал за собой, кормил, как знал, что пригодится.

– А эти двое? – показал Игнис на чистивших в отдалении лошадей двоих оборванцев в колпаках, у одного из которых за поясом висел топор, а у другого – худого, в котто не по росту – меч, больше напоминающий здоровенный нож, причудливо изогнутый лук на плече, да тул набитый стрелами. – У них какие умения? Лук ведь всякий на плечо повесить может?

– А не всегда умения важны, – скривился Волуптас. – Это ливы. Беглые рабы. Деревню их сожгли анты. Продали свеям. И те и другие поизмывались над друзьями. Доставили в Астарту, там рынок рабов немалый. Продали парочку богатому самарру, которого бедолаги и пришибли в итоге за издевательства. Поэтому у них есть то, что мне нужно. Ненависть. А прочее умение придет. Если успеет. Они мне ненависть, а я им ярлыки и возможность монетку заработать на будущее просветление судьбы. Ну, а про Вискеру много говорить не буду. С мечом она лучше всех, думаю, что и с прочим у нее все как надо. Для бабы такое редкость, так что не советую ее расспрашивать, как зарабатывает она монету между охотами. Да и вообще, поосторожнее. Тут подкатывали уже к ней, едва причинного места не лишились.

Волуптас со знанием кивнул на лигурра, который, как и обычно, сидел с каменным лицом у костра.

– Прошлое твоих воинов тебя не волнует, я вижу, – заметил Игнис, – ну, кроме тех, за кем ты ненависть разглядел?

– А с прошлым просто, – пожал плечами Волуптас. – Каждый его прячет, без поганого прошлого в моем отряде и делать нечего. Но война ведь такое дело, всякого наизнанку выворотит. Так что день-два – и все твое прошлое на виду. Еще пара дней, и либо оно в гниль от чужой крови пойдет, либо омоется и заблестит. Там и посмотрим.

– Случалось, что ошибался ты? – спросил Игнис.

– Случалось, – кивнул Волуптас. – Брал в отряд и такую погань, что даже меня тошнило. Не сразу, конечно. Или ты думаешь, добродетельный пахарь легко сменит плуг на топор? Нет, тут народ особый. Ну так и я не девица на выданье. Если что не прирастает, отсекаю. Пару раз приходилось голову с плеч снимать. И не скажу, что шею подставляли добровольно. Так что имей в виду, парень. Если говорю нет – значит, нет. Мы, конечно, не храмовники какие, но гадить вокруг себя не должны. И особенно против тех, кто рядом. Да и война-то не наша. Ты думаешь, касадское воинство молиться на нас будет, мол, спасители пожаловали? Нет, дорогой. Так что пришиб врага – добыча твоя. Взял в плен – опять же, добыча твоя, да еще приплата от воеводы касадского за каждую сданную голову, если она от туловища не отделена да глазами хлопает. Это чтобы зря кровь не лили. Ну, а уж лежат трупы, не тобой сраженные, не подходи, даже если золото блестит. А уж если на обычный люд позаришься… Чем позаришься, то и отсеку!

Последние слова Волуптас отчеканил так, будто хотел выжечь их на лбу Игниса. Холодом обдало принца, в мгновение почувствовал, что однорукий старшина не просто седой усатый болтун, но и еще что-то большее, весьма большее. Но улыбнуться Игнису хватило сил. Да еще и глупость совершить, кивнуть на обрубок левой руки да прошептать едва ли не ласково:

– Сам-то ума так же набирался?

Мгновение висела тяжелая пауза над становищем. И хотя говорили Волуптас и Игнис негромко, но как замолчали, показалось принцу, будто все их слышали. Однако никто не повернулся. А сам Волуптас вдруг расхохотался, наклонился к Игнису и прошептал тихо, но отчетливо:

– Тебе, парень, скажу. Не потому, что ты люб мне или пахнет от тебя хорошо, а потому что за тобой боли много. Не чьей-то, а твоей собственной. Я это хорошо чувствую. Пожалуй, даже та боль, что двоим ливам выпала, от твоей – как хлебная крошка от каравая. Считай, дорогой, что я этой рукой за свою жизнь расплатился.

– Где-то принимают в оплату руки? – удивился принц.

– Принимают, – кивнул Волуптас. – Принимают с двумя руками, а отпускают только без. Без обеих. Так что мне еще повезло.

Сказал и расхохотался так, что теперь-то уж точно к собеседникам обернулись все.

Через два дня, пересекая границу Махру, двигаясь навстречу потоку измученных, истерзанных людей, охотники Волуптаса разошлись с похожим отрядом. Разве только воинов в нем было два десятка. На каждом из них поблескивал бронзовыми бляшками нахоритский доспех, и кроме мечей у каждого имелась пика и висящая за спиной сеть. Во главе отряда на огромном жеребце двигался здоровенный детина. Неизвестно, бурлила ли в нем кровь этлу или рефаимов, но ростом он был на голову выше любого из отряда Волуптаса, а длинные, смазанные салом черные волосы и такие же усы придавали ему не только зловещий, но и неприятный вид. Увидев дюжину разномастных охотников, детина разразился гоготом, скорчился от смеха и громогласно предложил однорукому держаться в хвосте его войска, мол, и заплутать не получится, и опасности меньше. А для добычи он, так и быть, из милосердия будет оставлять каждого шестого врага живым. Если только чуть подрубит ему колени, чтобы не убежал.

– Каждого пятого! – с радостной улыбкой парировал однорукий. – Каждого пятого!

– А чего ж не каждого четвертого? – самодовольно ухмыльнулся великан.

– А мне чужого не надо! – воскликнул Волуптас. – Четверых ты точно возьмешь. У тебя с тобой двадцать бравых молодцов, по пять человек на одного свея, как раз четыре и получается. Думаю, справитесь. А пятый уже мой. А также шестой, седьмой и все прочие. Идет?

– Смотри, калека, – зло оскалился великан, – потеряешь вторую руку, нечем будет меч ухватить, чтобы собственную шею от чужого меча прикрыть.

Рявкнул, стеганул лошадь и помчался вперед, увлекая за собой отряд.

– Стултус, – с усмешкой прошептал Волуптас. – Ярлык взял в Пете, скорее всего, все прочие уже отказались от него. Убийца и вор. Но силен, ничего не скажешь.

– Что за кровь в нем? – спросил Игнис.

– Думаешь, с великаном ли его мать согрешила или сама была великаншей? – спросил однорукий. – Не знаю, вряд ли, потому как кровь этлу дает благородство, а кровь рефаимов, хотя очень редко смешение с ними, а может быть, и вовсе невозможно, вроде бы наделяет неторопливостью и степенностью. Так что, вряд ли. Мудрецы говорят, что, когда Лучезарный лепил этлу, он не выдувал их из трубки, как стеклянные пузыри. Он брал то, что уже есть в людях, и как-то сохранял. Ну, вроде того как псари выводят лучшие признаки у собак. Но в этом Стултусе признак роста порченый, к нему прилагается глупость и злоба.

– Ты был знаком с мудрецами? – спросил Игнис, удивленный словами воина.

– Приходилось, – неопределенно ответил Волуптас, придержал лошадь и потянул с головы колпак. – А теперь постоим и помолчим.

Впереди среди колонны беженцев показался военный обоз. Старики-нахориты, в потертых доспехах махрских гвардейцев, управлялись с подводами, на которых лежали раненые и как будто убитые. Впрочем, убитых было больше, а раненые выглядели так, словно их везли к скорой смерти. И те и другие были накрыты тканью, на которой виднелись пятна крови. Мертвые – с головой, раненые – до подбородка. Беженцы, которых настигали подводы, жались на грязную, вымешанную в грязь обочину. Количество подвод казалось неисчислимым. Вдоль дороги, обгоняя страшный обоз, промчался нахоритский дозор. Волуптас еще успел крикнуть:

– Держится еще Касаду?

– Держится! – донесся ответ через плечо дозорного. – Две недели уже держится!

– А король? – крикнул однорукий.

– С войском! На полпути от Касаду. Обороняется!

– Ну, тогда за работу, – мрачно заметил Волуптас и вновь натянул колпак.

– Падальщики! – вдруг зло засипел один из раненых, показывая затянутым кровавой тряпкой обрубком руки на охотников. – Падальщики слетелись! Будут пировать над трупом Касаду!

– Придержи лошадь, отец, – обратился к вознице Волуптас, махнул рукой, давая охотникам команду пересечь тракт, но у подводы остановил коня.

– Вторая рука цела? – спросил раненого.

Тот молча вытащил из-под рогожи вымазанную в крови пятерню.

– Вот ею теперь тебе и трудиться, – проговорил Волуптас, наклонился и положил в ладонь золотую монету. – А обрубок и у меня есть.

Тем же вечером у костра, который Волуптас разрешил развести в укромном распадке на краю березовой рощи, однорукий в очередной раз заунывно повторил все предыдущие наставления и добавил:

– Махру и Касаду – как два крыла одной птицы. И там и там – нахориты. Это в Аббуту валы перемешаны с атерами, нахоритами, лаэтами, каламами, иури и еще демон знает с кем. И в Пете кого только нет. Даже в Самарре – хватает разных народов, но в Махру и Касаду пришлых мало. Города небольшие, а в деревнях чужаки не прорастают. В Касаду не очень высокие стены, и город не из великих. Долго он не простоит, тем более что король не в городе. Мы идем к северу по двум причинам. Первое, большая часть беженцев уходит не в Махру, а на север, к Рапесу. Да, там прайды, они чванливы, но только в горах можно укрыться от свеев. За беженцами будут посланы ватаги разбойников. Это их добыча. А они – наша добыча. Ясно?

Молчание было ответом Волуптасу.

– Вторая причина в том, что, когда Касаду падет, Джофал поведет войско на Махру, – проговорил старшина. – Скорее всего если не будет у него другой цели. А ее нет, разве только какое войско выберется от атеров к Аббуту, но Аббуту еще слабее, чем Касаду. Войска своего нет, стена еще ниже. В любом случае мы окажемся в тылу свеев. Нам это и нужно.

– Зачем? – подал голос лигурр.

– Чтобы лишить их сна, – твердо ответил Волуптас.

– Двенадцатью воинами против десятков тысяч? – уточнил лигурр.

– Ну, и комара хватает, чтобы лишить такого детину, как ты, сна, – усмехнулся Волуптас.

– Комара я прихлопну, – уверил однорукого лигурр.

– Поэтому я и спокоен, – под общие смешки заключил Волуптас. – Ты с нами, значит, нам ничего не грозит. Но вот еще важное. Не все так просто, как может показаться. И среди нахоритов могут случиться вольные охотники. Очень вольные и совсем не те охотники. Слушок доходил, что шайки разбойников промышляли и в Касаду, и в Аббуту, захватывали людей и продавали их в Светлую Пустошь. Помните об этом, когда вдруг увидите любой вооруженный отряд, пусть даже воины его не походят на свеев, антов и вентов.

– Зачем? – вдруг хрипло спросил тирсен. – Зачем в Светлую Пустошь? И кто там их покупал?

– Поверишь, – повернулся к нему Волуптас, – но пока я вовсе не жажду это выяснять!

Первое столкновение со свеями произошло уже ранним утром. Наверное, это был отряд конных разведчиков, потому что следовал он вдоль тракта на Махру, но в отдалении, лигах в пяти. Утренний туман затягивал низинки между рощами, и как раз из него показались кожаные шлемы свеев. Волуптас придержал лошадь, поднял руку над головой и, когда уверился, что свеев только два десятка, прошипел обернувшись:

– Походное спокойствие! Один в один!

Бесконечное растолковывание возымело действие. Каждый занял положенное место в строю, и отряд однорукого двинулся если и не навстречу свеям, то уж точно наперерез. На мгновение Игнису показалось, что за спиной у него больше воинов, чем их было в отряде, да и стук копыт звучал внушительнее, вдобавок незнакомой магией повеяло по затылку, и он оглянулся. Вслед за тирсеном, который сам держался за спиной Вискеры, вдруг появились фигуры незнакомых воинов – одна, две, три – десять! Морок! – понял Игнис.

– Держись за мной, – обернулся Волуптас. – Пока нет меча, будь рядом.

– Справлюсь, – хмуро отрезал Игнис.

Свеи заметили отряд через половину минуты, едва вольные охотники отделились от рощи и вышли на склон низины, где туман был реже. Следовало отдать северянам должное, им не пришлось выкрикивать команды и ярить друг друга боевыми воплями. Наверное, в такие дозоры уходили лучшие. Все два десятка развернулись в сторону вольных охотников и ринулись на них без единого звука.

– Строй! – прошипел Волуптас, и в ту же секунду за спиной Игниса фыркнул лук, и один из свеев захрипел, схватившись за стрелу, пронзившую ему горло точно между шлемом, прикрывавшим лицо, и клепаным сталью нагрудником. Тридцать шагов до схватки! Игнис выхватил сразу оба кинжала. Снова фыркнул лук, и еще один свей упал с лошади, и стрела вошла точно так же. Двадцать шагов. Лук! Еще один свей со стрелой! Сшибка! Волуптас неожиданно ловко развернулся, пропустил над головой брошенный свеем небольшой топор и, уже доставая противника, подрубая ему концом длинного даккского меча гортань, на развороте достал того, кто замахнулся мечом на Игниса, и почти отрубил ему руку.

– Спасибо, я уже справился, – поймал падающий меч и показал на пронзивший сердце врага кинжал Игнис.

– Пустое, – отмахнулся Волуптас, приподнимаясь в седле. – Вот ведь ведьма! Успела!

Игнис посмотрел назад. Бой, длившийся не более пары секунд, завершился. Свеи, бросившиеся на хвостовой морок, были порублены, так же как те, что достались настоящим охотникам. Вся забрызганная кровью, Вискера ходила в тумане и, судя по коротким ударом мечом, добивала раненых. Колдун-тирсен бегал и собирал лошадей. Среди охотников не оказалось не только убитых, но и раненых. Зато отыскались двое недовольных. Здоровяки – лигурр и аккадец – раздраженно ругались на худого лива, который, выпустив все-таки четыре, а не три стрелы, не только избавил от схватки своего старшего приятеля, но и лишил добычи соседей по строю.

– Что скажешь? – прищурился, пряча довольную усмешку в усах, Волуптас.

Худой лив, который как раз теперь пытался вытащить неповрежденную стрелу из горла одного из убитых, пожал плечами. А его приятель махнул рукой:

– Нам мертвечины не нужно. Эти два трупа ваши. А доспехи, так и все забирайте. Нам бы чего поменьше. Они, кстати, непорубленные. Можно было бы и шесть свеев снять, если бы не выцеливать в прорези.

Волуптас с удивлением взглянул на лучника. Тот кивнул.

– Хорошее дело, – крякнул однорукий. – Теперь главное. Ты, – он повернулся к Игнису, – смотри во все глаза. Больше всего охотников гибнет не в бою, а во время дележа. Не из-за дележа, – повторил он для выпучившего глаза аккадца, – а во время него. Таких отрядов бывает и два. А часто он не простой дозор, а передовой. За ним может идти целое войско. Не в этот раз! – успокоил Волуптас тиренца. – Сейчас быстро. Брать только оружие, доспех, если кому нужен. Лошадей выловить и распределить. Из прочего – только припасы и монеты. Монеты – ваша первая добыча, братья!

– О сестрах не забудь! – подала голос Вискера.

– Да уж забудешь о тебе, – засмеялся Волуптас. – Ты колдуну-то отсыпь немного, а то надорвешься за две-три таких схватки кошели таскать!

– А ты за мою грыжу не беспокойся, – засмеялась Вискера.

– Живые-то есть хоть? – поинтересовался однорукий. – Надо бы допрос учинить.

– Ты и в свейском горазд? – удивилась Вискера.

– И в свейском, – ответил Волуптас. – Что, ни одного живого? Нет, хлопот меньше, конечно, но хотелось бы кое-что уточнить… Ты кого там добивала, Вискера?

– Умирающих, – ответила та. – Только умирающих. Раненых после схватки со мной не бывает. Кстати, вот тут свей невысокого роста. И доспех на нем не самый плохой. Кому-нибудь нужно?

Было непривычно крутить в руке чужой, пусть и вполне обычный ардуусский меч с немного побитым лезвием. Да и чужой доспех – нагрудник, поножи, наручи, поясница, все из толстой кожи с бляхами и стальными полосами – тоже был неудобным.

– Привыкнешь, – похлопал по плечу Игниса Волуптас. – Конечно, от такого лучника, как в нашем отряде сыскался, такой доспех не поможет, но лучше так, чем ничего. А деревяшку свою ты так и будешь за спиной таскать?

– Так и буду, – кивнул Игнис.

– Что ж, – засмеялся Волуптас. – Вольному воля. Если бы моя отрубленная рука была при мне, я бы ее тоже носил за спиной. На память!

Следующий день отряд пробирался проселками, на которых то и дело приходилось обгонять повозки с измученными, а часто и израненными людьми, которые упрямо ползли на север. С юга тянуло гарью и смертью. Волуптас то и дело перебрасывался с несчастными короткими фразами и удрученно качал головой.

– Или свеи стали другими, или весь мир изменился, – жаловался он на коротких привалах. – Касаду взят и сожжен дотла. Основное войско Джофала уже дважды давало сражение войску короля Касаду, но, если правда, что оба раза тот проигрывал, значит, речь идет о стычках с какими-то отдельными отрядами. Похоже, король отходит к Аббуту, надеясь на помощь Ардууса. За ним идет Джофал всем войском и выжигает все на своем пути. Странно для свеев. И с нашей стороны сожженного Касаду – тоже все не то. Не отдельные ватаги свеев грабят деревни, а идут несколько отрядов, каждый по тысяче. Иногда они объединяются и тоже сжигают дотла и дома, и посевы. А в рабство забирают только молодых людей. Прочих убивают на месте. Мозги они свои запекли возле костров, что ли? Всегда были разбойниками, но не зверями же!

– Так что же тогда? – осторожно подал голос лигурр, который теперь красовался в доспехах и поигрывал тяжелым топором. – Не будет у нас больше такой добычи? Ведь мы не пойдем на тысячу свеев? Или пойдем?

– По обстоятельствам, – уклончиво ответил Волуптас. – Говорят еще о странном. Вроде бы в десяти лигах отсюда стоял лагерем большой отряд из Ардууса. Тысячи на четыре или на пять. По старым временам – приличное войского для целого королевства! Так он взял под охрану крохотный городок. Вот того я вообще понять не могу.

– Откуда здесь Ардуус? – удивился Игнис.

– Вот доберемся до них и спросим, – оскалился в усмешке однорукий. – Но если они вроде нас, то это уже не охота, а настоящая война.

Охотники добрались до этого городка на следующий день, в полдень. Вокруг лежали поля, и из рощицы величиной с полсотни деревьев, поднявшихся над старым нахоритским кладбищем, вольные охотники увидели, что на соседнем холме, усыпанном деревянными домами и начинающими желтеть липами, идет бой. Неизвестно, сколько воинов начинали его, но теперь среди множества трупов рубились спиной к кладбищу не менее трех тысяч свеев и столько же воинов ардууса среди домов отбивали их атаки. Над головами защитников веял алый стяг с силуэтом белого калба.

– Ничья пока, – заключил Волуптас. – Никто не берет вверх. Капли не хватает. Маленькой гирьки на чашу весов.

– Не слишком ли мала наша гирька? – подъехала к однорукому Вискера.

– Это с какой силой ее бросить, – задумался однорукий и вдохнул свежий воздух, потому что гарь относилась в другую сторону. – А ведь первый день осени. Я вообще больше зимой люблю сражаться. Но до зимы эта война не протянет.

– Почему зимой? И почему не протянет? – не понял Игнис.

– Зимой трупы не воняют так сильно, – объяснил Волуптас. – А не протянет до зимы, потому что свеи кончатся. А какая война без противника. Эй, приятель? – он повернулся к тирсену. – Скольких можешь слепить воинов? Да так, чтобы с шага не отличить? И чтобы морок держался хотя бы минут десять?

– Пару тысяч могу, – кивнул тиренец. – Но потом недели две буду как вареная морковь. И еще недели две посох свой полнить. Конечно, если не разыщу амулетов каких…

– Я тебе разыщу амулеты, – пообещал Волуптас. – И морковь твою сохраню до лучших времен. Постарайся, дорогой. Надо! Вот! Возьми, надень на свою пику! Пусть видят стяг Галаты! Золотой стяг с красным орлом!

– У империи Лигурры орел был черным, – напомнил Игнис.

– Орел Лигурры покраснел от стыда за то, что творится в пределах бывшей Империи, – процедил сквозь зубы Волуптас. – Эх, люблю я такие моменты! А ну-ка, ребятки, прокричим имя прежней Империи так, словно нас не двенадцать, а двенадцать тысяч! Вперед!

Наверное, обернувшимся свеям и в самом деле почудилось, что с соседнего холма на них катится многотысячный отряд имперской конницы, империи, которая закончила свою жизнь полторы тысячи лет назад, когда последний император увидел низвержение Лучезарного и умер. Да, орел на золотом стяге был не черным, а красным. И воины не были одеты в имперские доспехи. Но из тысяч, как показалось свеям, глоток неслось все то же, что не забылось и за полторы тысячи лет – «Лигурра!», и свеи дрогнули. На мгновение они вовсе забыли о том, с кем сражались в этом маленьком городке. Забыли об утреннем удивлении, когда увидели стяг Ардууса. Забыли об оскорблениях, которыми подверглись, когда пытались договориться о том, чтобы атеры оставили им город на разграбление, потому как не дошло еще дело до войны с Ардуусом. Забыли об уже потерянных двух тысячах воинов и о том, что, кажется, атеры начали сдавать. Забыли и развернулись навстречу новому врагу. А обрадованные нежданной помощью атеры не стали отходить за наваленные между бревенчатыми домами заграждения, а сами ударили свеям в спину со всей последней силой. Задние ряды смешались, передние остановились. Воины с холма домчались до ошеломленных свеев, и завертелась кровавая карусель, в которой те, кто был на флангах, в ужасе и недоумении бежали прочь, потому что воины, с которыми они сражались, оказались бесплотными. А те, кто был в центре, успевали подумать только о том, что против них встали не просто тени давно прошедших времен, а демоны. Потому что не может прекрасная девица сражаться, как вихрь, и срубать по два-три воина ежесекундно. Не может однорукий старик рубиться так, словно у него не одна рука, а десять. И не может молодой чекер в залитых кровью доспехах, с мокрой от крови чекерской косой на затылке и какой-то деревяшкой, притороченной к спине, орудовать обычным атерским мечом, словно мясник на берегу холодного моря, который разделывает морского зверя. Сколько движений, столько и мертвецов.

Когда бой закончился, свеев почти не осталось в живых. Редкие раненые умирали от ран под ногами. Редкие выжившие бежали в ужасе, чтобы разнести весть об имперских призраках. Призраки уже растаяли. А создавший их тирсен лежал мертвым среди мертвых, и его развороченный топором живот накрывал галатский стяг, цвет которого теперь стал таким же, как цвет его орла.

– Нас осталось восемь, – прохрипел Волуптас, стирая кровь с лица. – И будь я проклят, если наши парни погибли зря.

Игнис устало сполз с лошади, огляделся. Тирсен, лигурр, старший из братьев хапирру и старший из ливов были мертвы. Вискера бродила среди трупов и собирала стрелы. Данай, ханей и аккадец стояли за спиной Волуптаса. Младший хапирру с каменным лицом уже рыл ножами могилу для своего брата. Над телом лива сидела девчонка с распущенными волосами и рыдала.

– Где наш лучник? – сплюнул откуда-то взявшуюся кровь на языке Игнис.

– Похоже, он единственный, кто так ничего и не понял, – язвительно ухмыльнулась Вискера. – Хотя сражался едва ли не лучше всех. Так бывает. Или человек туп от рождения, или его взгляд застилает большая любовь. Было душевное переживание с месяц назад или нет?

Игнис непонимающе уставился на Вискеру. Та бросила возле девчонки охапку стрел и зло добавила:

– Второй лив всегда был девчонкой, и это знали все, кроме тебя. Собирай лучше стрелы, не знаю, скольких срубил точно ты, но уверена, что ни одна стрела, пущенная ею, не прошла мимо цели. А их у нее в туле было за сотню. Один такой лучник стоит нашего отряда.

– А вот и воевода Ардууса пожаловал, – подал голос Волуптас. – Уж не знаю, с благодарностями или с претензиями, что мы поздно пришли.

Перешагивая через трупы, в окружении двух десятков стражников к отряду шел невысокий и стройный воевода, перемазанный, как все в этом городишке, кровью. На поясе у воеводы висел меч, левая рука и лоб были схвачены намокшим в крови тряпьем, но шаг его был твердым и уверенным. Не дойдя до однорукого двух десятков шагов, воевода снял шлем и, рассыпав по плечам копну светлых волос, поклонился Волуптасу.

– Спасибо, воин Галаты.

– Похоже, бабы правят миром этой осенью, – рассмеялась Вискера.

– Тела? – пораженно прошептал Игнис.

Она услышала шепот, медленно повернулась, окаменела, потом подошла, дав знак стражникам не следовать за ней, покачала головой:

– Игнис?

– Асаш, – твердо промолвил Игнис. – Чекер с острова Сепу.

– Как знаешь, – ответила она.