Книга: Скверна
Назад: Глава 16 Обстинар
Дальше: Глава 18 Волуптас

Глава 17
Касасам

– А вот люблю я это оцепенение, – подмигнул волчьеголовый Каме в ответ на выпученные глаза и открытые рты. – Так что с Хаустусом?
Кама и Эсокса посмотрели друг на друга, принцесса Даккиты сглотнула и хрипло повторила:
– Он был убит у дозора на юго-восточном тракте час назад.
– Вот как выходит… – помрачнел Касасам и окинул девушек тем самым взглядом, который Каме захотелось запомнить, потому как никто и никогда не смотрел на нее так, словно она была членом его волчьей стаи. – А вы кто будете?
– Мы… – Кама взглянула на Эсоксу, которая пыталась откашляться от неведомо откуда взявшейся хрипоты, и неожиданно вымолвила: – Мы – принцессы.
– Обе? – вытаращил глаза даку.
– Да, – кивнула Кама. – Я – принцесса Лаписа. Она – принцесса Даккиты.
– Эсокса Гиббер? – мрачно уточнил Касасам. – Жива, выходит? А ты, девонька, по ходу ее убийца? Так ведь?
– Нет, – твердо проронила Кама.
– Да уж вижу, – кивнул Касасам и сдвинул в сторону воротину. – Шагайте внутрь, там и поговорим.
У кузнеца Касасама оказалось шестеро детей. Трое парней и трое девчонок. Двое парней были ровесниками Камы, остальные отмечали собственным возрастом прибавление семейства даку через каждые два года. Так и выходило, что меньшей девчонке восемь лет. Все – дакиты. Жена – руфка – по имени Фидусия, по росту – почти этлу, хотя, конечно, никакой этлской крови в ней не было, а была исконная руфская порода пастушки, способной на полном ходу прыгнуть на необъезженного жеребца и если не усмирить его тут же, то уж повалить в степную траву – точно. Наверное, в мать и двое старших сыновей Касасама вымахали на полголовы выше собственного отца, а вот сравниться с ним шириной плеч им вряд ли было когда-нибудь суждено. Но все это Кама и Эсокса узнали позже, уже к вечеру, когда и разговор с Касасамом был завершен и состоялось общее застолье, на котором им были представлены все члены удивительного семейства.
Первым делом принцессы оказались во дворе крепкого, хотя и не слишком большого дома, разглядели в углу двора кузню, которая явно превышала размерами сам дом, и по звону молотов поняли, что работы у кузнеца Касасама невпроворот и с некоторой ее частью вполне управляются его сыновья. Но принцессам не удалось приглядеться к полумраку кузни, в котором шевелились полуобнаженные мускулистые тела, и сразу же переговорить с Касасамом, который запропал неведомо куда. Вместо него из-за угла дома появилась его жена-великанша, присвистнула, подобрав губу, а когда девушки направились в ее сторону, сунула каждой по объемистой тростниковой корзине.
– Это еще зачем? – не поняла Эсокса.
– Сюда ваши мешки, оружие, обувь и прочее барахло, – тая в глазах тревогу, объяснила женщина. – Одежду кладите сверху. Посмотрю, на что она еще годится, а то ведь случается, что начнешь стирать, в воде растворяется. Начнешь чинить, как гнилушка ползет.
– Зачем нам это? – удивилась Кама.
– Сейчас увидите, – вздохнула женщина и махнула рукой, приглашая следовать за нею.
За домом обнаружилось высокое, хотя и небольшое каменное строение. Непонятно, почему оно было поднято на каменные же столбы, узкие окна, что не просунуть и руку, сверкали цветными витражами, из трубы над крышей в эту жаркую летнюю пору шел дым, а по расположенному под строением желобу, скатывалась, исходя паром, вода. С веселым визгом по выкованным из хорошего железа ступеням скатились сразу три девчонки-дакитки – от самой маленькой до почти ровесницы Камы, не забыв при этом поклониться незнакомкам, а вслед за ними из-за низкой двери показалась голова, а затем и все остальное, принадлежащее кузнецу.
– Уж не знаю, ко времени ли сложил голову Хаустус, – сказал Касасам, прикрывая за собой дверь, – но вы попали ко мне в самое время. Хотя девчонок своих еле выгнал. Часик вас устроит?
– Вполне, – решительно заявила Эсокса и кивнула спутнице. – Пошли, первая радость за последние два месяца.
– В чем радость-то? – не поняла Кама, поднимаясь вслед за дакиткой по ступеням и ловя лицом выбивающийся из низкого дверного проема жар.
– Не объяснишь, – ответила Эсокса. – Это надо пробовать. Дакитская баня – это дакитская баня. Даже в Дакките редкость!

 

Следующий час начался с испуга, продолжился удивлением, а еще через недолгое время – блаженством, которое с каждой минутой становилось все глубже и глубже, пока не перемешалось с той самой усталостью, что желанна так же, как пустой кубок в виду полной бутыли замечательного вина и неутолимой жажды. За жаркой комнаткой, где пришлось наполнить скарбом и одеждой две корзины, таилась еще одна. Дальняя стена ее поднималась почти к потолку широкими деревянными ступенями, справа стояли пузатые дубовые бочки с водой. Напротив пыжилась накрытая стальной вытяжкой кованая жаровня, наполненная не только раскаленными углями, но и то ли каменными, то ли чугунными чушками, а сразу за ней лоснился черными боками здоровенный котел. И всюду висели ковши и ковшички, пучки трав и глиняные амулеты, а падающий из узких окон свет наполнял непривычную обстановку цветными сполохами. Жилистая и гибкая, словно дикая кошка, Эсокса подхватила деревянную кадушку, дернула за деревянное яблоко, висевшее возле жаровни на цепи, и подставила посудинку под льющийся чуть ли не с потолка поток кипятка. Затем утопила ковш в одной из бочек, глотнула, зажмурилась от удовольствия и плеснула ледяной воды на раскаленные камни! Кама вздрогнула, отпрянула к ступеням и тут же присела. Пар, поднявшийся от жаровни, взлетел к потолку, покрыл его мутным слоем и начал медленно спускаться по стенам. Кама смахнула со лба пробивший ее пот, тут же поняла, что такими же каплями пота покрыто все ее тело, провела ладонью по плечу, почувствовала скатывающуюся в комки дорожную грязь и посмотрела на подходившую к ней Эсоксу, вооружившуюся веником, связанным из голубоватой степной травы.
– Конечно, – прошептала Эсокса, – конечно же, не такой ценой, но сюда следовало прибыть только ради этих минут.
– Кузнец дал нам час! – вспомнила Кама.
– Нам хватит, – улыбнулась Эсокса. – А ведь ты и в самом деле красавица. Дух захватывает. Эх, будь я парнем… Ладно. Ложись на живот. Для начала на нижнюю полку.
– Зачем? – не поняла Кама.
– Сейчас узнаешь, – пообещала Эсокса.
Они вывалились из даккитской бани, едва не вымывшись без остатка. Во всяком случае, так казалось самой Каме. Еще немного, еще самую малость, еще чуть-чуть, и она была готова исчезнуть, раствориться, смыться вместе с мыльной водой в отверстие в каменном, прикрытом деревянными решетками полу. И уже натягивая на себя в банной прихожей, теперь казавшейся ей прохладной, принесенное младшей дочерью кузнеца платье и вставляя ноги в короткие мягкие валенцы, Кама вполуха слушала рассказ о том, что все в этой бане имеет значение, и даже каменные столбы служат тому, чтобы опасный угарный запах не убил неопытного мойщика, а стекал вместе с грязной водой в арык. А потом они с Эсоксой оказались вместе с корзинами, в которых уже не было их одежды, в просторной комнате. Пол этой комнаты застилали домотканые половики, которые были бы обычными в любой лаписской избе. На двух низких, но светлых окнах висели белые занавеси. На стенах размещалось оружие, но ничего нового или хотя бы относительно сохранившегося Кама не разглядела. Ей даже показалось, что она видит добычу с места давнего сражения. Куски клинков, эфесы, обломанные топоры, наконечники копий с засевшими в них расщепленными древками, съеденные ржавчиной кинжалы, пробитые щиты или доспехи. Посередине комнаты имелся круглый стол и табуреты, на одном из которых сидел Касасам.
– Разувайтесь, – предложил он принцессам. – Ужинать будем во дворе, тогда и валенцы пригодятся. А в доме лучше ходить босым. Пусть ноги дышат. Садитесь. Будем говорить.
Они сели напротив кузнеца, и Кама, приглядевшись к его лицу, вдруг подумала, что ведь ни единой своей чертой он не напоминал не только волка, но и зверя вообще. И если всякий дакит отличался от человека чуть увеличенными клыками и слегка выделенными скулами, то и несколько подобных черт в лице даку лишь создавали ощущение чего-то звериного, чего на самом деле при ближайшем рассмотрении не было. Слегка, самую малость суженный у, наоборот, расширенных бровей и чуть скошенный назад лоб, но крепкий, свойственный вирам затылок. Чуть сгорбленный нос, чуть выделенные скулы, мощная нижняя челюсть, скругленный к мускулистой шее подбородок. Чистая кожа, ровная линия волос, которые расположены именно там, где и у каждого человека – надо лбом, над ушами, по линии шеи со спины. «Интересно, – только теперь подумала Кама, – а ведь, судя по коже, даку, так же как дакиты, не бреют подбородок! Сор Сойга, во всяком случае, обходился без этого обряда. Откуда же это ощущение звериной морды, если вот так, вблизи, нет даже ее следа? И откуда эти рассказы, что у даку вся морда и все тело покрыто шерстью?»
– А так? – повернулся в профиль Касасам и рассмеялся в ответ на смущение принцессы. – Ничего страшного. Смотрите, привыкайте. Когда привыкнете, однажды обнаружите, что даку от дакитов почти неотличимы. Разве только шириной плеч. Но никто никогда не спутает даку и дакита. Смотрите. Только погладить не дам, все-таки я не пес и не волк.
– И не собиралась, – поджала губы Эсокса. – Как будто я не видела даку раньше…
– А я вот принцесс вблизи никогда не видел, – признался Касасам. – И уж тем более сразу двух. Рассказывайте, что случилось?
Принцессы переглянулись, и говорить стала Кама. Странным образом она начала издалека, с выезда из Лаписа, с белого ворона, распятого на воротах. Почему-то ей казалось, что кузнецу надо рассказать все. Разве только о камне, проникшем в ее нутро, Кама умолчала. Да и не стала расписывать свои мечты относительно Рубидуса Фортитера. За Камой повествование продолжила Эсокса. Она была еще скупее в подробностях, но не упустила из произошедшего почти ничего. Умолчала лишь о происшествии с Фамесом. Но Касасам кивал, как будто слышал и то, о чем ему не посчитали возможным сообщить. Когда рассказ закончился, за окном смеркалось, и Кама поняла, почему в середине дня Касасам упомянул ужин, а не обед.
– Он не был угодником, – наконец в полумраке, наполнившем комнату, произнес Касасам. – Хаустус не был угодником. Он всегда был просто хорошим парнем. Трусоватым, но хорошим. Но я знал, что он просто копит свою смелость, чтобы использовать ее в самый важный момент жизни. Точно так же, как он копил магию. По крошке мума. У всякого человека, будь он обычным или клыкастым, случается мгновение, когда он должен выложиться без остатка. Хаустус угадал. Низкий поклон его исчезнувшей тени.
– Он назвал тебя одним из своих учеников, – вспомнила Кама, – почему ты ушел от него? Из-за того, что он не был угодником?
– Глупости, – засмеялся Касасам. – Что я тогда понимал? Ничего. Я и теперь не все понимаю. Нет, все было проще. Я встретил свою будущую жену и влюбился без памяти. Какое уж тут угодничество?
– А разве угодник не может создавать семью? – не поняла Кама.
– Может, – скривил губы в улыбке Касасам. – Но иногда угода семье не совпадает с угодой миру. Хотя если бы каждый угождал собственной семье, и только…
– И как ты смог ее покорить? – неожиданно спросила Эсокса, но тут же засмущалась, потому что пробормотала неясное: – Ведь редко даку и обычный человек создают семью…
– Я испугал! – засмеялся Касасам. – Главное – произвести впечатление. А уж потом из этого впечатления можно что-то вырастить да вылепить. А не будет впечатления, не будет ничего. Одна скука. Вот вам, я вижу, и без замужества некогда скучать. Зачем Хаустус вез вас ко мне?
– Он сказал, что ты можешь помочь, – понизила голос Эсокса. – Показать дорогу на ту сторону гор Митуту.
– Вам нужно в Араману? – постучал пальцами по столу Касасам.
– Нам нужно вырваться отсюда! – проговорила Кама.
– Понятно, – кивнул Касасам. – Кто-то может забиться в нору, а кому-то покой только в синем небе… Тем более что здесь никакая нора не спасет.
– Что здесь происходит? – спросила Эсокса.
– Где здесь? – переспросил Касасам.
– В Карме, в Лускисе, во всей Эрсет! – перечислила Эсокса. – Да и в Дакките теперь…
– Пока ничего, – медленно произнес Касасам. – Но скоро, лет через пять или через семь, случится беда.
– Через пять? – не поняла Кама. – А разве теперь…
– Теперь она набухает и прорастает, – пробормотал Касасам и вдруг действительно стал похожим на зверя, на утомленного, загнанного в угол зверя. – Ужасом всех овеяло этой весной, когда, по слухам, должны были вернуться камни Митуту. И мы почувствовали это так, словно в воздухе появился запах тлена, который забивает все. Сейчас-то все уже принюхались, а по первому времени многие бросились бежать. Тысячи ушли в Даккиту. Но началось все раньше, много раньше. Конечно, всякий мудрец может сказать, что все началось с падения Бледной Звезды, но вот так, чтобы острием к горлу, да на собственной памяти… – Касасам задумался, затем продолжил: – Лет пять назад королем Атеры стал молодой принц – Балзарг. Но стал не просто так. Сначала он отправился на паломничество в Иалпиргах. Преклонил колени перед Его Святейшеством, предстоятелем Храма Света, Пресветлым и Благолепным мастером искупления – Вененумом. И вот, после того паломничества, в течение года умер старый король, и два старших брата Балзарга. Умерли от болезней, и Балзарг скорбел громче прочих, лил слезы, кричал, но стал королем.
– А если он и в самом деле горевал? – подала голос Эсокса. – Года четыре назад мой отец принимал его. Я видела Балзарга. Он показался мне… милым.
– Не тебе одной, – ответил Касасам. – Он был и тут, в Лулкисе. Очаровал всех. И в Карме. И в Гросбе. И в Нанбе. Еще четыре года назад. И всюду за ним шла толпа балахонников. Белых балахонников.
– Разве в Эрсет нет ни одного храма Энки? – спросила Кама.
– Были, – кивнул Касасам. – Теперь их нет. Какие-то неприятности обрушились на служителей прежних храмов. Мало кто остался в живых, а из тех, кто выжил, мало кто остался в Эрсет. Белые всюду. Сладость из их уст такова, что можно слушать и пить отвар диких яблок, не добавляя в него мед. К тому же все меняется. Вроде бы совсем недавно я слышал проповеди, что мы все должны искупать вину Лучезарного. Годом позже я слышал, что он за нас искупает нашу вину. А теперь уже я слышу, что, очистившись, Лучезарный должен вернуться и во славе привести атеров, руфов, лаэтов, даку и дакитов к благоденствию. И вот я спрашиваю себя, где это благоденствие? И почему оно не должно касаться каламов, тирсенов, нахоритов и всех прочих? И что я услышу еще через год? Что Лучезарный не был сброшен в бездну мира, а спустился туда для спасения заблудших? Через пять-семь лет будет большая война. Эрсет пойдет с войной на запад.
– Почему же только через пять лет? – спросила Кама.
– Чтобы сделать это наверняка, – ответил Касасам. – Сжать Анкиду в стальные тиски – с юга, с севера, с востока. Уничтожить ее. Выпотрошить и сожрать.
– Подожди! – нахмурилась Кама. – Но ведь уже сейчас идет война на севере! Свеи, анты, венты выступили против иури и против валов, наверное, пойдут и на Ардуус! Сейчас! Не через пять лет! Да и на юге, насколько я знаю, неспокойно!
– Неспокойно, – кивнул Касасам. – Сюда, правда, не доходят такие вести быстро, но так и должно быть. Когда варево варится, брызги летят задолго до его готовности. А на вашем севере, думаю, скорее всего, идет чистка.
– Чистка? – не поняла Кама.
– Свеи, венты, анты – самая дикая часть народов, – кивнул Касасам. – Не знаю уж, как и что у них устроено, но мы тут полнимся другими слухами. Даку, которые вели корабли рабов через земли антов, отставили все дальние походы и выкупают свежую добычу у северян. Выкупают и сулят разбойникам скорую погибель. Увидишь, когда Ардуус переможет северян, если, конечно, на это хватит ума и силы у ваших правителей, то великое воинство двинется северным путем. И южным, в котором сейчас бурлит дикая накипь. И восточным – через потерянную тобой, Эсокса, Даккиту и Раппу, которую не удалось взять полторы тысячи лет назад.
– Но почему?! – воскликнула Кама.
– Потому что все, затеянное Лучезарным, должно быть исполнено, – мертвенным голосом произнес Касасам. – Потому что только так он может быть возвращен в силе и яви. И чем больше крови прольется за эти годы, тем больше силы и яви снизойдет на него.
Комната наполнилась тишиной. Слышалось только тяжелое дыхание Касасама, звяканье посуды во дворе дома кузнеца, голоса его детей да скрежет ногтей Эсоксы об угол стола.
– Видели рабов, которых гнали к Иалпиргаху? – уронил тяжелые слова Касасам. – Их отправляют в Донасдогама, чтобы разбирать завалы, открывать вход в подземелье. Лет за пять или чуть больше управятся, увидите. Хотя колдуны из Ордена Тьмы уже теперь ведут особое колдовство, пытаются прорваться внутрь магией, ощупать да оживить спящую в подземельях скверну. Не знаю, что у них получается, но ходят слухи, что появились новые мурсу. Более им взяться неоткуда. А рабы дробят камни. Убиваются на непосильной работе, но умереть им не дают. Еле живых их грузят на подводы и отправляют в Иалпиргах. И там их приносят в жертву на алтаре Храма Света. Прочему я не очень верю, но слухи ходят… Те ключики, которыми вы хвастали у дозора, они ведь не для паломников. Они для тех, кто станет ядром смертельного войска. Для тех, кто должен будет наводить ужас на врага. Так вот, их кормят человечиной.
И снова тишина прервала разговор. Даже пальцы Эсоксы замерли.
– И что же этот Балзарг? – спросила наконец Кама.
– Забавляется властью, – засмеялся Касасам. – Клянется в вечной дружбе соседям. Одаривает их золотом, рабами, усиливает их дружины. А они словно и не замечают, что дружины уже не их. Какой-то морок над всеми. Нет, король Гросба, что возле долины этлу, кажется, упирался, но потом вдруг уколол палец о шип розы и скончался в один день. Наверное, зараза какая-то попала в кровь. Так что все рады. И Даккита тоже будет рада. Пока что упирается Руфа, да в стороне остались Талхо и Лас, но и их черед придет. Просто они малолюдны и труднодоступны. Только ведь дело в том, что Балзарг сам игрушка. Придет время, и он лопнет, словно упавший на камень каштан. И миру явится кто-то, кто поведет эту орду на восток.
– Лучезарный, – прошептала, почти прошипела Эсокса.
– Нет, – мотнул головой Касасам. – Его наместник. Предтеча. Кто-то из Храма Света. Или еще кто. Вененум, может быть. Я не видел его, он редко выбирается из Иалпиргаха. Кажется, был на коронации Балзарга. Так вот, говорят, что на вид нет добрее человека, чем предстоятель Храма Света. Но его взгляд, доброта из которого льется широким потоком, вымораживает что-то внутри у всякого.
– Не верю, – отчеканила Кама. – Не верю, что можно вернуть Лучезарного!
– И я не верю, – прошептал Касасам. – И в то, о чем вы рассказали и о чем шушукаются на рынке, что ходят по земле Эрсет живые мертвецы, на ходу обращаясь в тлен, тоже не верю. И в то, что можно победить Анкиду, тоже не верю. Но большинство верит. И эта их вера станет причиной большой крови. Может быть, большей, чем сумел пролить Лучезарный.
– Но если все так, – поднялась и оперлась кулаками о стол Эсокса, – если все именно так, почему ты остаешься здесь? Или тебе все равно, что будет с твоими детьми?
– Мне не все равно, – медленно проговорил Касасам. – И моим детям – не все равно. Но мой дом здесь. И я буду оставаться здесь, пока могу оставаться.
– У тебя много работы, – заметила Эсокса. – Плуги? Бороны? Лопаты? Сосуды для вина и молока? Что ты куешь?
– Наконечники для тяжелых стрел, мечи, топоры, алебарды, – хмуро произнес Касасам. – Я хороший кузнец. И я хорошо делаю свою работу. У меня заказы от тысячников Балзарга. Ближайшие несколько лет я без работы не останусь. И дети мои будут рядом со мной. Их никто не возьмет в войско. Хороший кузнец стоит дороже десяти мечников. Дороже ста мечников!
– Хорошо, – кивнула и села на табурет Эсокса.
В комнате было уже совсем темно, но Каме показалось, что в глазах ее спутницы блеснули слезы.
– Хорошо, – повторила Эсокса. – Отец мне говорил, что можно дать воину любое самое сложное задание, но нельзя давать такое задание, которое потребует от него подвига. Подвиг может быть совершен только по собственной воле.
– А разве воины, которых воевода посылает на верную смерть, не совершают подвиг? – нахмурился Касасам. – Воины, которые стоят против врага, превосходящего их силой и свирепостью, не герои?
– Герои, – кивнула Эсокса. – Но это их работа. И даже смерть на поле боя – часть их работы. Да, они совершили поступок, когда надели доспехи, взяли оружие и встали за свою родину. Это был подвиг, но дальше – это уже работа. А подвиг, это когда ты делаешь то, что мог бы не делать. Когда приказывает тебе твоя… совесть, долг, честь. Это подвиг.
– А что, если моя совесть, долг и честь приказывают мне ковать железо и сберегать свою семью здесь? – холодно произнес Касасам.
– Попробуй, – ответила Эсокса. – Надеюсь, твои совесть, долг и честь подскажут, как нам выбраться из города и как найти перевал через горы Митуту?
– Подскажут, – медленно произнес Касасам и вдруг рассмеялся. – Однако никогда не думал, что разговор с девчонками может быть таким серьезным. И ведь все это на пустой желудок. Пошли. Во дворе накрыт стол, громко говорить не следует, но чавкать можно во всю силу!

 

Во дворе и в самом деле был уже накрыт стол, за которым оказались сразу все шестеро детей, жена Касасама, сам кузнец, продолжающий хмуриться над собственными мыслями, и обе принцессы, которые только при виде еды и от ее запаха почувствовали, что уже не первый час терзаются от голода. Но напряжение, повисшее над столом, развеялось только после того, как Фидусия зажгла свечи и, поставив одну из них перед Камой, торжественно прошептала:
– Ну, хоть одно человеческое лицо за моим столом!
Дружный хохот был ей ответом. Даже Касасам позволил себе рассмеяться. А через час, в той же комнате, в которой состоялся разговор и в которой Фидусия постелила обеим принцессам, Касасам в их присутствии перебрал содержимое мешков спутниц и безжалостно сгреб все ярлыки, ключи паломников и вообще все, что могло напоминать о Дакките или еще о чем-нибудь, более дальнем. Осмотру подверглось и оружие, и доспехи. Самострелы, которые Эсокса подобрала у Воинов Храма Света заинтересовали Касасама в первую очередь. Он долго их рассматривал, а потом показал на некоторые детали и сказал, что вот это делал он сам. И что заказчиком был опять же один из посыльных Балзарга. Но оружие это маломощное и годное только для стрельбы на близком расстоянии. Это оружие для убийства.
– Оно и убило мою няню, – прошептала Эсокса.
– Я дам вам другие самострелы, – произнес Касасам, словно и не услышал слов Эсоксы. – Конечно, они не добавят вам легкости, но без них в горах нельзя. Слишком много летучих тварей. Твой меч, Эсокса, хорошей даккитской работы. Береги его, но вензель королевского дома Габберов я прикрою стальной пластиной. Не волнуйся, балансировку она не нарушит. Ваши ножи, принцессы, останутся с вами. Но доспехи, и уж тем более эту кольчужницу, и этот кирумский щит, – кузнец вытряхнул содержимое мешка Камы, – придется оставить здесь. Слишком тяжело для перехода через горы.
– И что у нас осталось? – нахмурилась Эсокса. – Фальшивые клыки, перстень, несколько ардууских золотых монет у Камы, меч, монеты у меня да немного еды? Да, ты обещал еще самострелы и разрешил оставить ножи. И, кажется, лекарские снадобья Камы не вызвали у тебя вопросов. Все это нам будет нужно в горах. Но до них нужно еще добраться! Надеюсь, наша одежда еще не расползлась? Или ты позволишь нам уйти в платьях твоей дочери?
– Нет, почему же, вот еще, – Касасам толкнул на край стола серебряный рог из мешка Камы. – Безделица, но ее можно наполнить медом, да и заткнуть будет удобно. И вес небольшой. И продать можно в случае нужды.
– Полегчало, – вздохнула Эсокса. – Неизвестно, найдем ли мы дорогу через горы, но на торжище должны попасть. Главное, чтобы там не продавали нас самих.
– Ты торопишься, – вздохнул кузнец, беря в руки последнее, на что он еще не взглянул, – меч Камы. – И это дочь короля Даккиты – мудрейшего Халибса Гиббера. Не спеши. Представь, что ты решаешь судьбу своего народа.
– Судьба моего народа решилась без моего участия! – воскликнула Эсокса.
– Все еще только решается, – пробормотал Касасам, вытягивая из ножен меч Сора Сойга. – Это что?
– Это меч моего наставника, – вздохнула Кама.
– Смотри, – прошептал Касасам.
Резким движением кузнец сдвинул яблоко рукояти, свинтил его, затем отщелкнул саму рукоять и снял ее, обнажив гарду и сердцевину эфеса. На стальном стержне были вычернены руны.
– Читай, – протянул клинок Каме Касасам.
– Это же древний язык! – удивилась Кама.
– Только не говори, что тебя не учили древним рунам, – прошептал Касасам.
– Меч выполнен для рода Сойга кузнецом Блиаром Чирланом из Чилдао, – запинаясь, прочитала Кама.
– Это не магический клинок и не шедевр, которые ковали кузнецы-колдуны Дакки во времена Лучезарного, – торжественно заметил Касасам, собирая эфес меча. – Но это очень хороший меч, и его выковал мой прадед, поскольку мой род и есть род Чирлан. Я – Касасам Чирлан. Прости, но я должен показать этот меч моим детям. Они будут счастливы!
– А мы… – не поняла Эсокса.
– А вам спать, – строго проронил Касасам. – Конечно, вы можете полюбоваться на оружие, которое висит на стенах. Это тоже оружие времен Лучезарного, оно иногда попадается в рудных копях. Но я бы советовал спать. Встаем затемно. Легкий, но прочный доспех, одежда, припасы и все необходимое – будет готово. Мы отправляемся в горы Митуту. За железом. Впрочем, как повезет.
– Вместе? – загорелась Эсокса.
– Только до гор, – строго погрозил пальцем принцессам Касасам. – И заметьте, на две недели раньше, чем я собирался в путь.
Назад: Глава 16 Обстинар
Дальше: Глава 18 Волуптас