Легкую речную барку удалось нанять без особых трудностей. Хозяин, из тех, что протянули с выносом лодки на берег до начала зимы, было заупрямился, но, когда Лаурус твердо сказал, что больше предложенного не заплатит и так положил вдвое от летнего, а если мало, то добро пожаловать ждать кого пощедрее или же выходить на зимнюю ловлю в холодное море, – сдался. Помялся для вида, помянул морских демонов и скупердяев атеров, потоптался с ноги на ногу и махнул рукой. Только поинтересовался, пока ждал шестерку крепких, хотя и немолодых гребцов, куда ж в зиму такая странная орда путь кладет – молодка с мужем и детьми, старик, девчонка, да то ли воин раненый, то ли мастеровой болезный, еле идет? Под зиму надо на юг дорогу править, а не на север, хоть бы и до Турши. И к кому в Туршу-то, я ж там, читай, полгорода знаю.

– Кто-то дорогу правит, а кто-то домой возвращается, – неожиданно для Лауруса подала голос Ава, да еще влила в речь тирсенский говор, да и словечки тирсенские раскинула. – А заречных знаешь кого? Я с заречной слободы.

– Так чего мне в заречной-то? – вытаращил глаза лодочник. – Я ж моряк, из левобережных, а заречные все торговцы.

– Не все, – буркнула Ава и такую скорчила гримасу, что лодочник тут же с расспросами отстал, хотя и посмотрел на Лауруса с сочувствием.

Все это Лава наблюдала, сидя уже на корме, на которой был устроен навес и лежали промороженные тюфяки с соломой. На одном из них тут же распластался Литус, рядом Ава стала кутать детей да пускать время от времени слезу, что жили-поживали, а считай, что все нажитое так мимо рук и свалилось. От воды тянуло холодом, гребцы явились слегка навеселе, но, едва лодочник оттолкнул лодку от самсумской речной пристани, весла опустили в воду дружно и потащили барку вверх по течению, которое в низовьях Му почти не чувствовалось. К полудню поднялся ветер, погнал волну вслед за лодкой, Арма вовсе скорчилась над детьми, как наседка над кладкой, а лодочник поставил косой парус, и барка пошла еще веселее. Литус иногда тихо просил пить, Лава срывалась с места, словно боялась, что не она, а кто-то другой подаст бастарду воды. Син с Лаурусом сидели на носу лодки и вполголоса обсуждали что-то. Лодочник, который шевелил рулевым веслом в паре локтей от Лавы, жмурился, расправлял усы и довольно гудел:

– Твой, что ль, болезный-то? Вот ты над ним, как мамаша над дитем. Что у него? Живот болит? Не зараза какая? Ну ладно. А если зараза, то плохо, а если и не зараза, тоже плохо, с брюхом так вообще какие шутки. Тут уж не к бабке надо идти, а к настоящему магу. А настоящий маг столько монет может содрать… А если не сдерет, так и не поможет толком. Нет, с животом шутки…

Лодочник, наверное, мог бы тянуть эту песню все пять дней пути, которые потребовались на то, чтобы миновать две с половиной сотни лиг от Самсума до Турши, но уже вечером Литус подтянул к себе ноги, с трудом сел и заковылял на нос к Сину и Лаурусу. Лава, которая готова была разрыдаться, что бастард не посмотрел на нее, вдруг поднялась, кивнула встревоженно взглянувшей на нее Аве и легла на место Литуса. Проснулась она уже утром в тепле, оказавшись зажатой между Литусом и Авой, причем Литус был горячим, хотя и дышал ровно.

– Ничего, ничего, – пробурчал сидевший уже на корме Син, управляя веслом вместо лодочника. – Порода такая. Я и сам так выползаю. Если горячий, значит, варево варится, будет готово. Плохо, когда холодный. Ты не вставай. Грейся. Я полночи с другой стороны грелся. А вот как он греть перестанет, холодным потом пойдет, тут меня зови. Надо будет пропоить его кое-каким снадобьем, тогда и вовсе молодцом станет.

– Кто ты? – спросила Лава, не сводя взгляда с Сина.

– Зачем тебе? – сдвинул он брови.

– Не знаю, – призналась она. – Я хотела учиться искусству меча у Йора. Лаурус у него учился. Сестра моя – Фламма – у него училась. И я хотела. Стучала ему в двери, ходила к дому, пока не наткнулась на Литуса. Он сказал, что Йора уже нет. И что дом – твой. Ты везде успеваешь. Тебя все любят. Ты всем нужен. Кто ты?

– А кто ты? – спросил в ответ Син.

– Человек, – пожала плечами Лава.

– А я разве не похож на человека? – удивился Син. – Но ты ведь не только человек? Хотя все прочее, словно одежда, что снять можно. Кем ты была не так давно? Племянницей великого, пусть и недоброго короля? Дочерью славного воеводы и достойного мужа? Девчонкой с гордым нравом? А кем ты стала теперь? Тем же самым, да не тем. С дядей или с кем там еще – у тебя все разладилось. Воеводы теперь нет, да и дома у тебя нет. Только гордый нрав и остался, да и тот натянулся, как тетива между рогами лука. Звенит. И теперь тоже, – вдруг улыбнулся Син, потому что злость скрутила Лаву, скулы заставила окаменеть, зубы – скрежетать.

– Успокойся, – продолжал улыбаться Син. – Вот то, что ты есть, то и есть. А прочее… Скоро все разрешится. Так или иначе, но разрешится. Считай, что к краю подошло. Отдышись, тут тебе злиться не на кого. Радуйся каждому дню. И представь, что на тот миг, как ты из Ардууса вышла, память отшибло. Кто ты такая? Откуда? Ничего не помнишь. И что ты ответишь, если я спрошу тебя – ты человек? А? Ну вот то-то… Человек я, девочка, человек. Кто ж еще? Человек…

…Лодочник начал беспокоиться на второй день, потому что левый берег, вдоль которого шла барка, оказался усыпан людьми. На лошадях, на подводах, налегке и с тяжелой ношей, с детьми и стариками, и без них двигались люди. Почти все они шли на север, но кое-кто пытался переправиться на нахоритский берег, сооружая порой плоты или некое подобие лодок из всякого мусора.

– Что там? – крикнул лодочник одному из таких плавунов. – Куда все бегут, войны-то вроде пока нет?

– Пока нет, да чего ждать, когда будет? – отвечал ему пожилой тирсен. – А весной проселки развезет, вовсе никуда не выберешься.

– А как же войско Пуруса? – надрывался лодочник. – Стояли же вроде бы тридцать тысяч воинов у Аштарака?

– Так и стоят, – старательно отгребал прочь беженец. – И что с того? Они ж на правом берегу Утукагавы стоят. Напротив Аштарака, да все за рекой, к Хонору лепятся. Так и араманы, кто не за стенами, тоже на север уходят. Думаешь, если жареным не пахнет, так и не жарят никого? Да и пахнет уже. Орды нет, а разбойные своры по Тирене рыщут, грабят, убивают да угоняют неизвестно куда. И что те тридцать тысяч? Если орда пойдет, ты и косточек их не разыщешь!

– Что же делается-то? – принялся скрести лысую башку лодочник. – Так, может, и мне бежать надо?

– А что страшнее? – подал вдруг голос Литус. – Что страшнее, Лучезарный или нынешняя орда?

– Так по-всякому Лучезарный страшнее, – снова начал бормотать лодочник. – Но тому уж полторы тысячи лет минуло, а орда, она вот, рядом. Кто ее знает, когда она и куда она…

– Полторы тысячи лет назад Лучезарный не смог взять Самсум, – с трудом произнес Литус. – Только и не смог – Самсум и Раппу. А ведь осада длилась полтора месяца. И осаждали город почти три сотни тысяч бледных, так тогда называли атеров. Есть столько воинов у Орды?

– Не знаю я, – ударил кулаком по корме лодочник. – Только и вы ж не просто так в Туршу двигаете? Домой? А чем тогда Самсум плох?

– Послушай меня, – вдруг подал голос Син. – Война будет. Считай, что она уже идет. Но тебе пока бояться нечего. У тебя есть лодка, можешь спастись. Лучше уходить на юг вдоль западного берега моря Тамту. Будь наготове. На север лучше не уходи. Здесь будет плохо.

– Это как же? – насторожился лодочник.

– Следи за новостями, – пожал плечами Син. – И так, и так я прикидывал, кажется мне, что на этот раз на Раппу навалится враг в первую очередь. Не скажу, что минует беда Бэдгалдингир, но главное – Раппу. Арамана, Раппу и Бабу. Раппу легко не сдастся. Значит, слушай. Пойдут беженцы из Раппу – спасайся. Орда может и раньше выжечь Тирену и Аштарак, выйти к берегу Утукагавы, но она будет ждать исхода из долины Сана-Баба. Поэтому коридор вдоль реки по правому берегу не тронет. Но что-то там уже началось. Месяц назад что-то случилось в Сухоте. Это точно. Думаю, подземелья Донасдогама вскрылись, а что там – только Лучезарному и было известно. Но вряд ли что-то приятственное.

– А потом? – хрипло спросил лодочник.

– Не знаю, будет ли штурм Самсума, но имей в виду, что у Орды тоже есть корабли и они будут стоять у города, – продолжил Син. – И они тоже будут гнать жителей Самсума на север. То же самое будет с Хонором, Утисом и Фидентой. Все сойдутся у Ардууса.

– Зачем? – не понял лодочник и оглядел примолкших путников. – Зачем это нужно?

– Он хочет пролить у холма Бараггал не меньше крови, чем пролил Лучезарный, – объяснил Син.

– Он? – не понял лодочник. – Кто – он?

– Преемник Лучезарного, – вздохнул Син. – Кто бы он ни был.

– А зачем? – не унимался лодочник.

– Не отвечу, – усмехнулся Син. – А то ведь ты спать не будешь.

– Подожди, – снова подал голос Литус. – Син, а с чего такая уверенность, что война начнется уже скоро? Из-за орды? Так вряд ли кочевники с голода пухнут. Стада у них огромные. К тому же орда может подпитаться и с юга, и с запада. Да и у Аштарака стоят не только тридцать тысяч воинов под началом Муруса. Имеются дружины у того же Утиса или Хонора. Да и в Бабу даже без Раппу и Араманы собственное войско никак не меньше тридцати тысяч. Что случилось? Вскрылись подземелья? А год назад? Разговоры ведь тогда начались?

– Отвечу, – кивнул Син. – Год назад правитель страшного восточного города Иалпиргах повелел начинать ковать оружие из скорлупы Бледной Звезды.

– И?.. – нахмурился Игнис.

– Все, – развел руками Син. – Это священная война с той стороны. До конца. До исхода. До пропасти.

– До какой пропасти? – насторожился лодочник.

– До могильной, – хмуро ответил Син.

Замолчал лодочник, так до самой Турши и не говорил ни о чем, бормотал что-то вполголоса да головой ворочал. Повеселел только у пристани, когда Лаурус рассчитался с ним чин по чину, и оказалось, что народа на пристани полно, и все просят об одном – на правый берег Му переправиться, в белый снег нахоритской степи. Отряд же, во главе которого вдруг почему-то оказался Син, поспешил убраться с пристани в узкие улочки шумного тиренского города, где, судя по количеству народа, словно не зима стояла, а самое ярмарочное начало осени.

– И куда мы теперь? – наконец спросила с беспокойством Арма, когда за спиной осталась большая часть города, а впереди – только ремесленные окраины, не слишком многолюдная рыночная площадь и низкая, всего лишь в два человеческих роста восточная городская стена.

– Короткий отдых, – объявил Син, сбрасывая с плеча мешок на упавший и полузанесенный снегом тополь, лежавший вдоль старого, полуразрушенного бастиона, у которого на половину лиги выстроились все те же тиренские беженцы, пытаясь продать хоть что-то, чтобы продолжить бегство от судьбы. – Что у нас с монетами? Нужны лошади. Хотя бы четыре кобылки. Лучше – пять. У меня есть на одну.

– Зависит от цены, – проворчал Лаурус. – На новом месте с пустоты ведь придется начинать.

– Надеюсь, что не с пустоты, – заметил Син. – Хотя да, зависит от цены. С одной стороны – лошадь может спасти, а с другой – куда с нею? На севере Светлая Пустошь, на юге орда, на востоке горы, на западе вода.

– Вот, – бросил тяжелый кошель Лаурусу Литус и вытер со лба пот. – Здесь хватит точно. Еще и останется. Я бы, кстати, от малой кольчужницы не отказался. Или от жилета из толстой кожи. Не время для глупых ран.

– Он весь мокрый! – расширила глаза, схватилась за лоб Литуса Лава. – И холодный!

– Ну, с питьем теперь придется чуть обождать, – нахмурился Син. – Скорее всего, и с доспехами тоже не сразу все сладится. А красное вино у Литуса есть во фляжке. Ничего. Нам бы только до Фиденты добраться, дальше будет проще. Даже до Утиса. Ладно. Вы оставайтесь здесь. Это торг дикий, но, судя по всему, в городе не до того, чтобы торгами заниматься. Народу не так много, зато, если кто проследить за нами хочет, тут же даст о себе знать. Лаурус вместе с Лавой, идите на нижний рынок. Не будет выбора – возьмите хотя бы одну лошадь. Детей посадим. Не будет лошадей – берите мула, лошака, даже осла. Лошадь с тележкой – еще лучше. До Аштарака – три с лишним сотни лиг, до Хонора – четыре. Пешком – дней десять, и то если идти без отдыха. А я отойду тут в сторону. Приятель у меня живет через две улицы. Угодник. Вроде Аллидуса. Но меня не ждите. Лаурус с Лавой вернутся – сразу же идите к восточным воротам. Я подойду туда. И если молча буду выходить из города, головами не крутите, идите за мной, но так, будто и знать меня не знаете.

– И здесь нам что-то угрожает? – спросила Лава.

– Везде, – отрезал Син и пошел прочь.

Ава тихо заплакала.

– Ты как? – обняв жену, посмотрел на Литуса Лаурус.

– Не волнуйся, – тяжело вздохнул тот. – Я уже почти в порядке. А ну-ка, мальцы. – Он с трудом поднялся, шагнул к детям, которые, напряженно открыв рты, сидели рядом с их побледневшей, осунувшейся и заплаканной матерью и сами были готовы облиться слезами. – Вам бы горячего сейчас… Скажите мне, а можно подпоясаться мечом?

– Как это? – вытаращил глаза Гладиос.

– Ну, как ремнем? Согнуть его да застегнуть? – подмигнул маленькой Арме Литус.

– Нельзя! – презрительно скривил губы Гладиос. – Он же из железа!

– У тебя зубы молочные еще есть? – сделал строгое лицо Литус.

– Есть, – всхлипывая, ответила за сына Ава.

– Спорим на твой молочный зуб, когда он выпадет сам, конечно, что мечом можно подпоясаться? – не унимался Литус.

– Давай! – подскочил с места Гладиос. – Только мне-то твой зуб не нужен!

– Ну, так я и проигрывать не собираюсь, – ухмыльнулся Литус, запустил руку в разрез куртки и, к восторгу детей, потянул да вытянул за рукоять гибкий черный меч и тут же на их глазах согнул его в кольцо.

– Как он тебе? – спросил Лаурус, когда детские восторги остались за спиной, а шум большой ярмарочной площади был уже близок.

– Литус Тацит? – спросила Лава. – Почему мне?

– Ты глаз с него не сводишь, – заметил Лаурус.

– В самом деле? – покраснела Лава. – Так он спас меня. А теперь и сам… ранен.

– Смотри, – задумался Лаурус. – Ты теперь сама за себя. Конечно, если Пурус к рукам тебя не приберет. По-любому, он теперь твой опекун.

– Ну уж нет! – стиснула зубы Лава. – Никогда! Даже если тех убийц прислал не Пурус, а его сыночек, все одно – Пурус в этом виноват! И в том, что Аллидуса этого убили, – тоже он! Да и где он, Пурус?

– Пурус далеко, – замедлил шаг Лаурус, – а вот его войско. Смотри-ка!

На самом краю рынка стоял алый шатер. Над ним на шесте колыхался стяг такого же цвета с изображением белого калба. Перед шатром стоял стол, рядом дымилась жаровня, ерзая на лавке, потирал ладони молодой писец, у коновязи стояли лошади, а перед входом в шатер расхаживал бравый усач в одеянии ардуусского воина; из-под черного, с красной окантовкой теплого плаща проглядывал подбитый мехом кожаный жилет со стальными бляшками, черные шерстяные порты были заправлены в черные же сапоги из свиной кожи. На поясе висел прямой ардуусский меч и болтались расшнурованные наручи. Вот только шлема не было на голове, зато его прекрасно заменял суконный подшлемник с висящими, подобно усам, завязками. Ардуусский дозор набирал наемников в войско, но желающими, кажется, и не пахло.

– Я припоминаю этого стражника, – прошептал Лаурус. – Он, конечно, отъел живот за последние шесть лет, но близко знакомы мы с ним никогда не были. Скажи мне, Лава, похож ли я на прежнего Лауруса?

– Ты что задумал? – оторопела Лава.

– Выбраться из ямы, в которой прячусь уже шесть лет, – процедил сквозь зубы Лаурус.

– А семья? Дети? Ава? – понизила она голос.

– Поговорю с Сином, – поморщился Лаурус. – Думаешь, он укромное место для всего моего семейства подыскивает? Для семейства – да. Чтобы освободить меня. Поверь. Я должен быть в войске. Хотя бы потому, что нельзя ждать благоприятного исхода. Нельзя уповать. Надо биться за свою семью! Так похож я на прежнего Лауруса?

– На прежнего не очень, – прошептала Лава. – Но все равно похож. Ты же бороду отпустил, усы. Если бы не глаза, я бы и не признала тебя. И нос у тебя такой же, как был у твоей матери. А глаза, наверное, отцовские.

– Что можно сделать? – поморщился Лаурус. – Чтобы этот стражник не узнал меня?

– Не он, так другие узнают, – скорчила гримасу Лава.

– До других еще добраться надо, – отрезал Лаурус и недовольно поморщился.

– Сделай еще раз, – попросила она. – Да. Подними верхнюю губу и сдвинь брови. У тебя обветренное лицо.

– Морем до Тира и обратно, – старательно наморщил лоб Лаурус.

– Вот так. – Она кивнула. – Так почти не похож. И голос у тебя с хрипотцой. Не должен узнать.

– Иди, – сказал ей Лаурус. – Вон, кажется, конские ряды. Да. За волами. Я подойду и справлюсь. Только справлюсь!

– А ярлык? – всплеснула руками Лава.

– У меня есть ярлык отца, – отрезал Лаурус.

…Лошадей в рядах хватало. Но Лаве показалось, что большая их часть была либо вымотана долгим переходом, либо годилась только на то, чтобы стоять у коновязи, жевать сено и дожидаться смерти. Торговцами были, как правило, беженцы. Зачастую рядом с ними стояли их дети, каждого покупателя встречая взглядом, в котором светилось сразу два желания, чтобы у их семьи появились монеты и чтобы покупатель прошел мимо, не забрав лошадь. После долгих сомнений Лава все-таки присмотрела пять лошадок, но не стала даже заводить разговор с продавцами. Против ожидания, молчали и продавцы. Гнетущая тишина стояла над всем рынком.

Лаурус появился через десять минут. Прошелся вдоль ряда один раз, другой. Посмотрел тех, на которых показала ему Лава, прищурился и взялся осматривать лошадей от зубов до копыт, не упуская ничего. Несколько раз он спрашивал о чем-то несчастных торговцев и всякий раз получал утвердительный ответ.

– Ты разбираешься в лошадях? – удивилась Лава.

– Подожди, – пробормотал Лаурус. – К концу этой войны ты тоже будешь разбираться в лошадях, доспехах, оружии. Может быть, даже в магии. А если спрячешься в укромном месте, где-нибудь в том же Лаписе, то будешь разбираться в приготовлении еды, в наведении порядка в доме, может быть, в пошиве одежды и колке дров. Как сложится.

– Ты узнал что-нибудь? – спросила она его негромко.

– Я нанялся, – прошептал он. – Теперь я воин короля Пуруса, точнее, его южного войска, которое под рукой Муруса. Клавус Вадум. Стражник не узнал меня. А моего отца мало кто помнит. Его уже нет очень давно.

– И что же теперь? – растерялась Лава.

– Теперь нужно сторговаться по лошадям, которые не слишком хороши, но явно не собираются помирать в ближайшие несколько лет. Им бы в поле да раны обработать. Впрочем, с этим я справлюсь. Сразу же подобрать амуницию, в большинстве своем она уже есть, притертая, что хорошо. Ну и отправляться к нашим.

– А монет хватит? – спросила Лава.

– Еще и останется, – подкинул кошель Лаурус. – Твой Литус вовсе не нищий бродяга! Выгодный жених, я тебе скажу. Мы могли бы скупить всех лошадей на этом рынке. Что не означает, будто я не собираюсь торговаться.

– Но как же… – едва сдержала слезы Лава и тут же поняла, что готова заплакать не из-за того, что останутся без присмотра Ава с Гладиосом и Армой, а из-за того, что и Литус вот так же может шагнуть туда, куда поведет его долг или что-то такое же, обитающее в его сердце, и она, Лава Арундо, желанная для многих вельмож Анкиды невеста, ничего не сможет сделать. «Была желанная, – подумала она про себя. – Забудь. Теперь ты зверь, на которого объявлена охота».

– Ты чего это? – обнял ее Лаурус. – В слезы? Не волнуйся. Порядок такой – я должен добраться до одного из гарнизонов и показать выданный мне воинский ярлык. Не доберусь, нет и разговора. А ближайший гарнизон то ли в Аштараке, то ли в Хоноре. Этот стражник и сам толком не знает, где теперь. Зато уж и мы не просто так будем по Тирене двигаться, а к месту назначения. А уж там – будет мне и доспех, и оружие, и, если все сладится, даже и лошадка. Кстати, давай-ка иди в оружейный ряд, там, правда, как я понял, в основном всякая дребедень, но присмотри что-нибудь для Литуса. Да и для себя. У меня поддевка с бляшками имеется, у Сина тонкая кольчужница под одеждой, даже таких, как он, жизнь продолжает учить, а у тебя и Литуса ничего, кроме гордости. Иди, а я пока поторгуюсь. Да смотри по сторонам! Город словно на произвол судьбы брошен. Раздолье для воров!

– А ну-ка, красавица, чего хочешь? – раздался у нее над ухом гортанный призыв, Лава обернулась, и торговец, который таскал за собой лоток с расческами, гребешками, зеркальцами, лентами, какими-то застежками и прочим ярким барахлом, тут же отскочил в сторону. Да уж, – Лава представила себя его глазами. Обветренное лицо, вытертая, помятая одежда не первой свежести. Спутанные короткие крашенные в черноту волосы. Меч на поясе. Энки всеблагой, так кто она теперь внешне – мальчишка или девушка? И что-то еще могло его испугать?

– Подожди!

Она догнала торговца, дернула его за плечо, наверное, остановила чуть резче, чем следовало, потому что еще сильнее побледнел явно не слишком удачливый тирсен. Побледнел и замер, застыл, словно в дерево обратился.

– Все не новое, – кивнула она сама себе, рассматривая товар. – Воруешь?

– Скупаю, – скривился торговец. – На том торжище, что у восточных ворот. Люди последнее продают, чтобы зацепиться за жизнь. И я торгую, чтобы зацепиться.

– Это хорошо, – кивнула Лава, откладывая в сторону костяной гребень, на котором не хватало двух зубов, несколько лент из числа не самых ярких, пару застежек из бронзы для одежды, могли сгодиться, когда волосы отрастут.

– Серебро ардуусское принимаешь? – спросила строго.

– Да что тут на серебро-то? – засуетился торговец. – Ты ж не взяла почти ничего…

– Зеркало нужно, – сказала Лава.

– Зеркало? Сейчас! – обрадовался торговец, опустил лоток прямо в затоптанный снег, скинул с плеч мешок. – Сейчас, сейчас! Вот!

Лава посмотрела на отшлифованные пластины бронзы, покачала головой.

– Нет. Нужно стеклянное зеркало. Небольшое. Лучше, если оно будет в футляре. Вот. – Она протянула ему серебряную ардуусскую чешуйку. – Заберу то, что отобрала. Найдешь зеркало, дам еще две такие же монеты.

…Дошла до оружейных рядов, где и в самом деле торговали не кузнецы, а такие же перекупщики, как недавний коробейник, зашла за крайнюю лавку, подняла горсть чистого снега, умылась им и принялась расчесывать волосы. Когда закончила, хотела приладить черную ленту, да не смогла зацепиться, поэтому повязала ее на шею. Вышла наружу и увидела Лауруса, который крутил головой.

– Вот ты где! – обрадовался он. – Ничего не подобрала? Ладно, тогда я беру для Литуса эти наручи и вот этот жилет. Сталь так себе, но лучше это, чем дырки в живом теле. А для тебя тут и в самом деле ничего нет.

– Где лошади? – спросила Лава.

– У шатра, – ответил Лаурус. – Если я нанялся в ардуусское войско, должно же оно как-то помогать и мне? Вот, держи кошель. И на треть его не опустошил. Отдашь Литусу.

– А сам не можешь? – не поняла Лава.

– Отдашь Литусу, – повторил Лаурус. – Что это я через твою голову должен прыгать? Ты его ко мне привела или кто-то другой?

…День перевалил за полдень, и торговцев на диком торжище уже почти не осталось. Зато и Ава с детьми, и даже Литус выглядели довольными, объяснением чему были лепешки, сыр и крынка с остывшим, но все еще теплым медом. Увидев лошадей, Арма и Гладиос запрыгали от радости, а потом сразу же попробовали забраться на одну из них. Литус принял у Лавы кошель с монетами, сунул ей в руки лепешку и поспешил подхватить лошадей под уздцы.

– Что-нибудь случилось? – спросил он, глядя на то, как Лаурус взял Аву за руку и повел в сторону.

– Случилось… – пробормотала Лава с набитым ртом.

…Ава не плакала. Слезы сами текли по ее щекам. Ведя лошадей, на двух из которых гордо восседали Арма и Гладиос, маленький отряд добрался до восточных ворот, у которых и в самом деле входящие в город беженцы могли продать вездесущим скупщикам что-то из того, что им удалось прихватить из родного дома. У ворот стояла тиренская стража, и ее было достаточно, Лава насчитала полсотни воинов, но они даже не проверяли у входящих ярлыки – только приглядывались, не похожи ли несчастные на степняков лицом и не говорят ли по-тиренски или по-атерски со степным акцентом. Сина не пришлось ждать долго. Он вынырнул из узкого переулка сразу за северной башней и решительно направился не к воротам, а к своим спутникам.

– Хорошие лошади, – кивнул он, гладя морду доставшейся ему кобылы, затем окинул взглядом узкие улочки охваченного тревогой города, которые взбирались сразу от ворот на городской холм, вздохнул, глядя на изможденные лица беженцев, покачал головой, увидев заплаканное лицо Авы.

– После, – мотнул головой Лаурус в ответ на незаданный вопрос. – Что с угодником?

– Надеюсь, что с ним все в порядке, – проговорил Син. – Его зовут Аменс. Он… странный немного. Хотя и настоящий угодник. Но его нет. И его дома тоже нет.

– То же, что и с Аллидусом? – напрягся Лаурус.

– Почти, – кивнул Син, – но ему повезло больше. Хотя на него тоже напали шесть воинов. Думаю, таких же, как на Аллидуса. У Аменса дома были гости. Две женщины. Они порубили всех. Нападавших соседи не видели, но видели уходивших вместе с Аменсом двух женщин. Вслед за этим его дом загорелся. Он стоит чуть в стороне от прочих, так что тушить его не стали. Да и дома там каменные, крыши – черепичные. А на пепелище дома Аменса нашли шесть обгорелых тел. С оружием.

– Но почему ты решил, что Аллидусу помогли женщины, с которыми он ушел? – не понял Литус.

– Достаточно их имен, – усмехнулся Син. – Есть женщины, с которыми не могут сравниться лучшие мастера меча. Одна из них была в его доме. Я нашел в условленном месте послание от Аменса. С определенной даты он будет ждать нас в Хоноре пять дней. Затем уйдет в Утис. Затем в Фиденту. Так что почти две недели у нас имеются. Все угодники должны собраться в Хоноре. Все, кто могут. Впрочем, я уже знал об этом.

– Как имя этой женщины? – спросил Лаурус.

– Виз Вини, – ответил Син.

– И она так хороша с мечом? – не поверил Лаурус.

– Она не человек, – отрезал Син. – Она – акс. Ее настоящее имя Амади. И я никому не посоветую вставать у нее на пути.

– А кто вторая? – спросила Лава.

– Эсокса. Принцесса Даккиты, – задумчиво проговорил Син.

– Я ее помню! – воскликнула Лава. – Она такая маленькая и худенькая. Была…

– Отправляемся, – кивнул Син. – У нас не так много времени. Забираем на север, пойдем вдоль Светлой Пустоши. Вряд ли она успела наделать бед с этой стороны реки, но брошенных деревень там достаточно. И меньше риска наткнуться на разъезды степных разбойников. Кстати, кажется, они разгуливают не только по Тирене, но и по Махру и Самарре на западном берегу Му. Кольцо сжимается.

Отряд уже выезжал из ворот Турши, когда со стороны города раздался крик.

– Госпожа! – надрывался запыхавшийся торговец. – Ну как же? Я нашел! Вот зеркало! Где мои монеты?

– Держи!

В руках торговца и в самом деле сверкало настоящее зеркало. Оно не имело футляра, обычная деревянная рамка удерживала стекло, да и зеркальный слой был наложен неровно, но это было настоящее зеркало. Лава посмотрела в него и вздрогнула. На нее смотрела она сама, но это была не та Лава, которая стучалась в дверь дакита Йора, надеясь найти себе наставника. Это была молодая, слегка уставшая, довольно красивая женщина, в глазах которой не было ни страха, ни растерянности, а только упрямство, уверенность в самой себе и готовность убивать.