– Я сам, – прошептал Литус, когда Лава в отчаянии попыталась его поднять.

– Ты… – Она осеклась.

– Жив пока, – прохрипел он, морщась. – Дуракам везет. Чего нельзя сказать об их семьях. Не забывай об этом. Ничего не трогала?

– Нет, – растерянно прошептала Лава.

– Сколько… всего? – спросил Литус.

– Шестеро, – заторопилась Лава. – Четверых ты, одного я из самострела, другого мечом. Это эти, воины Ордена Света. Как в Ардуусе. У тебя, – она тихо завыла, – у тебя стрела в животе!

– Я чувствую, – оборвал Лаву Литус и, опираясь на руки, с трудом сел и привалился к стене. – Что на улице?

– На улице? – Лава в растерянности посмотрела на открытую дверь. – Снег идет.

– Хорошо, – кивнул и поморщился Литус. – Дверь закрой и подопри чем-нибудь. Дальше все делай быстро, вопросов лишних не задавай. Меня приморозили, но это ненадолго. Надо убраться отсюда, пока не заявились еще и мои чешуйчатые, а я пока плохой защитник. Эх, никуда, что ли, теперь уже без доспеха? Убраться… Но сначала надо вытащить стрелу.

– Вытащить стрелу? – вытаращила глаза Лава. – Из живота?

– Из головы, – прошептал Литус. – Где она торчит? Сейчас.

Он с трудом сглотнул, перешел на сип.

– Быстро, слева на поясе у меня кисет. Снимай его, тяни сюда табурет. Да, и найди у старика под стойкой или фляжку, или бутыль, или кувшин, или мех. Ищи. От него разило квачем. Мне нужно вино или что-то такое, но…

Он провалился в обморок на середине фразы, но, когда Лава, захлопнув дверь, сняла у него с пояса кисет, потом отыскала под столом старика бутыль с квачем, Литус снова открыл глаза.

– Сначала приготовь пузырек из зеленого стекла. Да, с длинной пробкой. Взболтай его. Хорошо. Если я буду терять сознание, будешь тыкать пробку мне в нос. Если ты будешь терять сознание, я тебе тыкнуть в нос не смогу, так что держи его наготове.

– Почему я буду терять сознание? – жалобно прошептала Лава.

– После, – мотнул он головой. – Начнем с главного. Найди такую же стрелу, что у меня в животе. Вот. Приложи. Понятно. Вошла внутрь почти на ширину ладони. Глубоко. Но могло быть и хуже.

– Хуже? – была готова разрыдаться Лава.

– Давай нож и квач, – сказал Литус.

– Налить? – не поняла Лава. – Или ты прямо из…

– Налить? – не понял Литус. – Нет уж. В ближайшее время ни пить, ни есть. Хотя воды… После. Облей квачем нож. Да, вот этот, тонкий. Возьми другой. Да хоть свой. Распускай одежду на животе. Не бойся, только на животе. И не жалей завязи! Режь!

Он говорил все тише, а Лава, то и дело оглядываясь на пузырек, распускала, разрезала сначала верхнюю одежду, потом исподнее, потом, по указанию Литуса, промывала его твердый, как будто каменный, живот квачем, готовила иглу, нить, промывала квачем и их, а потом сама схватилась за пузырек, потому что бастард взял в руки нож и начал резать свою плоть.

– Я плохой лекарь, – шептал, почти хрипел он, распластывая собственную брюшину и начиная вытаскивать оттуда что-то сизое и скользкое, пронзенное стрелой. – Но я упрямый и крепкий воин. Упрямый и крепкий. Упрямый и крепкий. Смотри, Лава, нужно, чтобы я не упустил ничего.

И она смотрела, то и дело прикладываясь носом к влажной пробке, вдыхая холодный огонь, который прошибал голову от ноздрей до затылка, и показывала места рассечения, и медленно тянула скользкую стрелу, и промывала квачем прямо вот это сизое, и даже зашивала что-то, выполняя указания булькающего болью Литуса, и думала только о том, как бы не уронить одолевающие ее сопли и слезы в разверстую рану, и уже потом, когда стянула рассеченную плоть стежками, почувствовала, что вымотана так, как никогда прежде.

– Ну вот, – дрожащими руками запахнул куртку Литус. – Тяжести таскать пока не смогу, но идти попробую. У этих молодцев – ничего не бери. Подними мой меч, осторожно заправь его в пояс. Да, вот в эти ячейки, подожди, я сяду. Кисет собрала? Вот. Где сетка? Хорошо. Будем идти накрывшись, снег валит, так что следы без людей удивить не должны. Здесь оставим все как есть. Старик проснется, пусть придумывает сам, что у него приключилось. Может, даже возгордится. Помоги встать. Вот так, хорошо. А ты сильная девочка.

– А ты болтун, – не выдержала Лава.

– Ты уж выбирай, – тихо засмеялся Литус. – Или я буду болтать, или выть. Не забыла? Нам вниз по улице. Всегда вниз. Пройти нужно немного. Лиги полторы. Ну – две. В порту – к правому пирсу. Там ряд лавок и магазинчиков. Ищи тот, что с зеленой крышей. Поняла?

«А ты не пойдешь, что ли?» – хотела спросить Лава, но не спросила. Показавшийся вдруг огромным и тяжелым Литус медленно, опираясь на нее и на стену, побрел вдоль стены к выходу, и Лава поняла, что все это время он сидел в растекшейся по полу крови, и она тоже стояла на коленях в крови, но чиститься было уже поздно, да и как?

Литус выбрался на улицу почти самостоятельно. Подождал, пока Лава прикроет за ними дверь, собрал со стены налепившийся на нее снег и отправил его в рот, потом посмотрел мутными глазами на Лаву.

– Тепло, поэтому снег липкий. Море рядом. Море Тамту. Давай сюда сетку. Набрасывай на нас. И прижимайся ко мне. Прости, но мне придется опираться на тебя. Отработаю потом.

Литус потерял сознание через десяток шагов. Захрипел и привалился к Лаве каменным столбом, безвольной тушей. Она присела от тяжести, потом подставила плечо, взвалила неподъемное, но еще живое тело на себя и пошла, медленно переставляя ноги, вниз по улице. Как ей говорили ее напарники по воинским упражнениям в Ардуусе? Девка! Это-то тебе зачем? Ну, парни садятся друг другу на шею да приседают для крепости ног, а тебе-то какой интерес? Ты где тяжести таскать собралась? Да и какой это интерес потного мужика на шею мостить?

– Ничего, – отшучивалась Лава, но на шею сажала кого пощуплее. – Лучше сейчас привыкнуть, а то замуж выйду, будет в диковинку.

Да, похоже, тогда надо было сажать кого потяжелее.

Она шла медленно. Тяжесть была такой, что темнело в глазах. Но Литус продолжал дышать. Тихо, с хрипом, но дышать. И каждый его вдох, каждый выдох прибавляли ей крохотную толику силы.

Горожан почти не было, а те, что случались, торопились пробежать мимо по своим делам, и уж во всяком случае побыстрей убраться с улиц, заполненных липким снегом и странным, как будто соленым ветром. А потом Лава увидела море. Оно оказалось неожиданно светло-серым, а не синим или зеленым, как рассказывали о море в Ардуусе. Серые волны бежали из мутной дали в порт, бились о камни, качали облепленные снегом крутобокие корабли, которых все же было немного, как было немного и людей в порту. Точнее, их вовсе не было, только тянулся от одного из двух уходящих в волны причалов ряд сарайчиков и лавок, и определить, у какого из них зеленая крыша, не было никакой возможности, потому что все было залеплено снегом, все. И Лава двинулась к мальчишке, который пытался сдвигать широким деревянным заступом снег прочь от одной из лавок, чтобы спросить его о магазинчике с зеленой крышей, но вдруг увидела скуластое лицо, неотличимое от лица Лауруса, долго вспоминала, как же все-таки зовут бывшего карапуза, которому должно уже было исполниться двенадцать, и наконец выдохнула:

– Гладиос!

– Да? – обернулся мальчишка, замер, расширил глаза, когда Лава сдернула с себя и своей ноши сетку, и тут же бросился в лавку, когда Лава прошептала: – Помоги, Гладиос. Я твоя тетка.

…Они катили тележку вдвоем – Гладиос и его одиннадцатилетняя сестренка Арма. Уложили в нее Литуса, который уже не приходил в сознание, только тяжело дышал, и накрыли его рогожей. Лава шла сзади невидимой, и Гладиос то и дело оглядывался, не в силах поверить, что можно вот так скрыться с глаз, пусть даже и снег кружился вокруг так, что не было ничего видно в пяти шагах, и, судя по лицу, уже строил планы, как можно использовать столь чудесное снаряжение. Арма шмыгала носом и то и дело размазывала по щекам слезы.

Дом Лауруса оказался довольно далеко, но Лава не замечала ни расстояния, ни слез, что текли по ее щекам. Пошатываясь не от усталости, а от чего-то непонятного, она то смотрела на тележку, то на море, но, как ей казалось, слышала тяжелое дыхание бастарда. Дорожка петляла вдоль берега, пока, миновав трущобы, не повернула по узкой улице к торчащему на оголовке каменистого мыса маяку. Здесь, среди десятка глинобитных домиков, и отыскался укромный домишко. За воротами радостно и одновременно тревожно гавкнула собака, загремел засов, в створе показалось встревоженное, залепленное снегом лицо жены Лауруса Авы, которая совсем не изменилась с того дня, как Лава видела ее в последний раз, разве только счастья прибавилось в морщинках вокруг глаз. Но теперь это счастье мешалось с тревогой.

– А ну-ка? – резво прикрыл ворота Гладиос. – Мам, смотри. Давай!

Лава стянула с себя сетку, и Ава испуганно вскрикнула. Секунду стояла, не зная, что делать, а потом все-таки шагнула вперед, обняла сестру мужа, прижала ее к себе.

– Тут человек, – снова не удержала слезы Лава. – Надо помочь!

– Литус! – прошептала Ава, подняв рогожу. – А ну-ка, быстрее! Арма! Воду на плиту! Гладиос! Бегом в дом, разбери лежак в горнице! Ну что, перенесем? Что же это такое-то?

Собака крутилась под ногами, в доме пахло свежей выпечкой, дети Лауруса суетились, помогая матери, и слезы, которые Лава так и не выплакала в ту страшную ночь в Ардуусе, теперь текли неостановимо.

– Дышит! – прошептала, поднявшись от ложа, Ава. – Но горячий, не прикоснуться! Что с ним? Уж не думала его увидеть. Это ведь его дом, пусть он и пожить в нем не успел. После той беды…

– Где Лаурус? – спросила Лава.

– Ушел, – скривила лицо Ава. – Еще две недели назад. Тут беда ведь приключилась. Аллидуса убили. Друга. Лекаря. Лаурус было сунулся, но не пошел туда. Почувствовал слежку. Отправился в Тир, дошел слух, что Син там.

– А мы вот слежку не почувствовали, – прошептала Лава.

– Да как же? – испугалась Ава.

– Поздно пугаться, – вздохнула Лава. – Конечно, если там была одна слежка, а не две. Одной – не стало.

– Воды, – донеслось со стороны Литуса.

– Сейчас, – метнулась в кухню Ава.

– Подожди, – склонилась над безвольным телом Лава и осторожно поднесла к носу Литуса пробку.

Бастард вздрогнул, открыл глаза, вздохнул.

– Как я?

– Горишь, – испуганно прошептала Лава.

– Главное, чтобы не гнил, – выдохнул Литус. – Смотри-ка. Мы у Лауруса?

– Он в отъезде, – протянула Литусу чашку воды Ава.

– Спасибо, – напился Литус. – Я сам дошел?

– Почти, – ответила Лава.

– Есть обрывок бумаги, ткани, что-то, на чем можно писать? – Литус стиснул зубы, словно перетерпел приступ боли. – Нужно послать кого-то за снадобьями. За сильными снадобьями. Мне нужно встать на ноги. Быстро встать. Лава?

– Гладиос сбегает! – вытащила из шкатулки лист бумаги Ава. – Он грамотный и шустрый.

– А можно мне надеть ту штуку, которая прячет? – шмыгнул носом из-за плеча матери Гладиос.

– Я сейчас тебе надену! – прошипела мать.

– Нельзя, парень, – снова поморщился Литус. – Это штука не для баловства. Представляешь, сколько за нее могли бы отвалить воры Самсума?

– Так я не торговать? – надул губы Гладиос, но, получив в руки листок с перечнем снадобий, несколько монет с наставлением не тратить попусту, но сдачу оставить себе или пустить на сладости, да не задерживаться и через плечо поглядывать, под завистливым взглядом Армы выскочил из дома.

– Мы уже шесть лет только и делаем, что поглядываем, – вздохнула Ава. – Лаурус сначала сидел взаперти, потом стал часто отлучаться, но все больше с Аллидусом. Пока тот не предупредил полгода назад, чтобы не подходили к нему, слежку почуял. А кончилось все плохо. Но Син должен помочь. Если, конечно, Лаурус найдет его. Все-таки Тир – не ближняя дорога. А море-то какое? Видели?

– Первый раз, – прошептала Лава.

– Тогда, считай, что и не видела, – улыбнулась Ава. – Море нужно летом смотреть, когда оно переливается на солнце, берег гладит, ноги лижет. Ничего, Энки смилостивится, все мы еще увидим море. Да что это я? Заболталась! Гладиос у меня шустрый – скоро прибежит, а здесь-то что готовить? Ты-то чего молчишь? – повернулась она к Литусу, на лбу которого выступил пот.

– Говори, говори, – с усилием пробормотал тот. – Ты, когда говоришь, словно поешь. И Лава тоже словно поет. Так бы и слушал. А мне-то что… Травы дома держишь?

– Все атерские травы при мне, – сдвинула брови Ава. – Как, думаешь, я угощения для мужа готовлю?

– Мне угощения не нужны, – попытался улыбнуться Литус. – Для моего снадобья потребуется кипяток и пяток глиняных чашек с пестиком, размолоть кое-что. А травы… Вино есть сладкое красное?

– Да у кого ж в Самсуме нет вина? – удивилась Ава. – Есть и сладкое, есть и кислое. Сварить, что ли?

– Варить не надо, – замотал головой Литус. – Довести до кипения и снять. Но сначала травы бросить, какие скажу, меду большую ложку и чашку квача. И кое-что из того, что Гладиос принесет.

– Ну, так мы это мигом, – нашла взглядом дочь Ава. – Все слышала? Подбрось дровишек в плиту и быстренько все устраивай. Потом травы сюда притащишь, мы вместе и отберем что надо.

Арма дождалась, когда мать отвернется, показала ей язык, смутилась от улыбки Литуса и убежала на кухню.

– А кто они были? – спросила Ава. – Те, кто убил Аллидуса? Не те же, кто…

Осеклась Ава. Увидела, что боль исказила лицо Литуса, да не та боль, что живот его рвала, а та, что чуть повыше обреталась, и даже ладонью рот прикрыла, что глупые слова выпустила, память разбередила.

– Не те, – наконец нашел в себе силы ответить Литус. – Ладно, Ава, нечего себя проклинать. Я эту боль не избуду никогда, но говорить о ней могу уже. Убийцы Аллидуса – не они. Не знаю, может быть, их хозяева и сносятся друг с другом, но не те воины убили лекаря. Эти присланные из Ардууса, хотя, скорее всего, не только из Ардууса, а еще откуда-то подальше. А те… Те не знаю откуда.

– Лаурус говорил, что ты можешь приманить их в любое мгновение, – прошептала Ава.

– Он прав, – кивнул Литус. – Но как их приманивать, если со мной рядом то Лава, то вот теперь ты со своим семейством? Хотя Лаву-то я все равно вытащил в самое пекло. Она ведь спасла меня.

– А ты меня, – прикусила губу Лава.

– Спасибо. – Литус нашел руку Лавы и накрыл ее ладонью, заставив девушку покраснеть. – А что касается этих… Я ведь, как бы ни сгорал от тоски, как бы ни кипел ненавистью, слова Сина никогда не забывал. Он ведь что мне сказал, когда я начал приходить в себя? Так и сказал, ты приманить их всегда можешь. Но только ведь не слуги могут явиться, а хозяин их. А пока ты хозяина не знаешь, лучше не ищи с ним встречи. Потому как на рыбу следует идти с удой или сетью, а у тебя ни того ни другого. А когда и будет, помни, что есть такая рыбешка, что не только лодки топит, но и с берега рыбаков сбрасывает.

– Ты боишься? – прошептала Лава.

– Нет, – сжал ладонь Лавы Литус. – Точнее, да. Но только одного, что не сумею ответить ему. Не сумею одолеть его.

– А что, если… – Лава взглянула на Аву, которая замерла с открытым ртом. – А что если он… вот этот хозяин, что если он вовсе не думает о тебе? Если ты, да и мы все для него словно мусор?

– В таком случае ему предстоит удивиться, – прошептал Литус и в изнеможении откинулся на подушку. – Послушай, Лава. Боюсь, что мне нужно перевязать рану.

– Ой! Что это я? – засуетилась Ава. – Сейчас! Сейчас все будет! И вода, и ткань. Сейчас я рубахи Лауруса принесу. Все чистые, мягкие! И что к ране приложить, у меня тоже есть!

– Помоги снять куртку и рубаху, – попробовал сесть Литус. – Сейчас придет Гладиос, и у меня и в самом деле будет что приложить к ране. Кажется, он уже пришел.

Во дворе снова гавкнула собака, но гавкнула гораздо радостнее. чем некоторое время назад.

– Лаурус! – просияла Ава.

– А ну-ка, что тут? – загудел голос Лауруса в дверях домика, делая его сразу же тесным, но как будто возвращая в него основание и смысл. Ава обняла мужа, Арма бросилась к отцу с радостным визгом, тут же к обнимающимся присоединился облепленный снегом Гладиос, и собака как-то умудрилась протиснуться в дом, чтобы вилять хвостом от радости до бурного собачьего помешательства.

– Так, значит, – шагнул в комнату, сбрасывая на ходу гарнаш, Лаурус. – Без приключений не бывает? Литус и сестренка, которую я не видел шесть лет?

– Кто с тобой? – прошептал Литус, когда Лаурус поцеловал Лаву и пожал руку бастарду.

– Почувствовал? – сделался печальным Лаурус. – Радость большая, но всякая радость с печалью ходит рука об руку. Задержался он на улице, присматривает, нет ли слежки. Опасность всюду, Литус.

– Кто там? – приподнялся Литус.

– Я, – раздался негромкий голос за спиной Лауруса, и шапку потянул с головы седобородый мужчина. – Син. Или ты не узнал?

Ответственное дело оздоровления Литуса взял на себя сам Син. Он пересмотрел принесенные Гладиосом снадобья, покачал головой и распустил свой мешок, откуда достал какие-то собственные средства и начал их тут же перемешивать, кипятить и растирать или делать еще что-то, а что именно – разобрать Лава никак не могла, так быстро мелькали в руках Сина чашки и плошки, ступки и ложки. Тем более что Литус тихо пересказывал Лаурусу все случившееся с ним в последние годы, чуть подробнее останавливаясь на том, что стряслось с ним в последний месяц.

– Да, – прошептал Лаурус, посмотрев на Лаву, щеки которой были мокрыми в который уже раз в этот день. – Кажется, наш дядюшка не только окончательно сошел с ума, но и подарил родному городу сумасшедшего наследника. Я разделяю с тобой твою боль, сестренка.

– Давайте-ка лучше разделим сначала трапезу, – подал голос с кухни Син. – Потому что боли теперь будет столько, что разделить ее придется, независимо от желания. Только сначала смажем кое-чем живот удалому воину и вольем ему же кое-что в горло. Удовольствие, сразу скажу, не из приятных. Но самое неприятное в том, что мы будем есть, а ты, парень, нет. Не волнуйся, поголодать придется всего три дня. Зато уже завтра ты сможешь идти.

– Идти? – встревоженно высунулась из кухни Ава.

– После, – махнул рукой Син, подозвал Гладиоса и Арму, прошептал им что-то на уши, исторг из детских глаз слезы и отправил детей во двор. То же самое пришлось сделать и с Авой. И она тут же облилась слезами, накинула на плечи овчинку и выбежала вслед за детьми. Лаурус сидел напряженный и мрачный.

– Уходим мы, – негромко заметил Син, распуская завязи на свежей рубахе, которую успела надеть на Литуса Лава. – И мы все, и семья Лауруса. Уходим из Самсума. Уже завтра. Но об этом после. Сейчас лечение, потом еда, потом разговор, потом подробности.

– Дети побежали прощаться с собакой, – объяснил Лаурус. – А жена к соседям. Надо и пса пристроить, и договориться, чтобы присматривали за домом. Вдруг придется возвращаться?

– Если будет куда возвращаться, – прошептал Син, вливая в рот Литусу, судя по его гримасе, какое-то отвратительное варево.

– Если будет кому возвращаться, – негромко ответил Лаурус.

– Вот для этого я и здесь, – заметил Син и вдруг подцепил из плошки лопаткой горячее месиво и шлепнул его на живот Литуса, заставив того взвыть со стиснутыми зубами.

– Терпи, парень. Если бы ты знал, что приходилось терпеть другим… Быстрое выздоровление стоит дорого, – пробормотал Син, размазывая состав по животу бастарда. – Хотя медленное порой стоит еще дороже. Мы были с Лаурусом у дома Аллидуса. Твоих врагов там не было.

– Друзей я там тоже не заметил, – простонал Литус.

– С помощью Лавы ты перебил всех, – согласился Син. – Я, правда, удивился тому, что у тебя имеется Паутина Смерти, или тайная сетка Ордена Смирения Великого Творца, как он называется на самом деле, а их, смею заметить, всего две было выковано в его стенах, но не об этом теперь речь. Да и историю твоей матушки я немного знаю. Убийцы Ордена Света охотились именно на тебя, Литус.

– Можно подумать, что убийцы с горящими глазами охотились не только на меня, – прошептал Литус.

– Убийцы с горящими глазами охотятся на всех, у кого могут быть камни Митуту, – задумался Син. – Ордену Света ты тоже нужен из-за камней, но их заказчика я хотя бы могу предположить. А вот кто посылает огнеглазых, да еще с такой магией… Загадке этой уже шесть лет, как ты понимаешь. Правда, есть одно предположение… Показывай то, что ты раздобыл в Эбаббаре.

– Лава? – посмотрел на спутницу Литус.

Она, завороженная действиями, голосом и словами Сина, который, как оказалось, и был владельцем того самого неприметного дома в Ардуусе, распустила завязи мешка Литуса и извлекла из него добытые в Эбаббаре чешуйки и свернутую ткань.

– Однако… – задумался, ощупывая трофеи, Син. – Впрочем, я и предполагал. Никакой магии в этом железе, никакого мума. Только ключ. Надеваешь такую чешуйку на себя и в нужный момент обращаешься в того, кто был задуман твоим хозяином. Предполагаю, что и в остальное время находишься на поводке, но чтобы магия слепила такую кольчугу да еще заставила тебя сражаться так, как не всякий человек может… Тратить-то нечего, кроме самой жизни. Так что срок такого воина от силы год.

– Моей семье хватило, – прошептал Литус.

– Я помню, – кивнул Син, разворачивая ткань и раскладывая ее на столе. – Теперь это… А ты молодец, Литус Тацит. Успел снять линии колдовства, успел.

Старик замер на мгновение, потом поднял глаза на Лаву, подмигнул ей, вогнав девчонку в краску, и проговорил почти весело:

– А ведь он попался.

– Попался? – не понял Лаурус.

– Заклинание-то лепил акс, – прошептал угодник.

– Акс? – насторожился Литус.

– Да, – кивнул Син. – Линии перепутаны, но дело в замке. Тут семь печатей. Земли, Воды, Огня, Воздуха, Солнца, Луны и Тьмы. Хотя главные-то четыре первые, три последние из тех же четырех составлены. Но тот, кто ставил их, без сомнения, великий мастер. Можно было бы подумать на любого из Мастеров Магических Орденов или на какого-нибудь сильного мага, вроде того же ардуусского Софуса, я и теперь не знаю, кто из них слепил эту магию, но точно знаю, кто скрывается под тайной личиной. Все дело в замке. Ни одна из печатей не служит замком сама по себе. Все печати соединяет обычный знак – вот он.

Син ткнул пальцем в центр рисунка, где в сплетении линий оставалось белое пространство в форме руны, означающей число шесть.

– Это Рор. – Син наморщил лоб. – Один мой друг передавал мне об этом весточку, но подтверждения не было. Сильный маг мог ведь и прикинуться Рором!

– Рор? – недоуменно сдвинул брови Литус. – Кто это?

– Слуга Лучезарного, – прошептал Син. – Что бы он ни думал про себя сам.

– Чего он хочет? – спросил Литус.

– Так же, как люди, аксы хотят того же самого, – проговорил Син, сворачивая ткань. – Власти, силы, богатства, долголетия. И людские страхи им тоже ведомы.

– Разве можно убить акса? – подал голос Лаурус.

– Я бы спросил об этом у Энки перед тем, как он сжег себя на поле под Бараггалом, – задумался Син. – В храмах говорят, что даже человека нельзя убить полностью, то есть стереть сотворенный создателем дух, который наполняет жизнью тело каждого из нас. Но что мурса, что акса, что даже демона, которым, по мнению многих, был Лучезарный, можно исторгнуть, развоплотить, обратить в неосязаемое, распылить на тысячи лет.

– Я хочу знать, как это сделать, – процедил сквозь сомкнутые зубы Литус.

Тишина была ему ответом. Хлопнула дверь, Ава втолкнула в дом заплаканных Гладиоса и Арму.

– Я накрываю на стол, – проговорила она. – Надо, значит, надо. Собаку пристроила у соседей, и за домом они присмотрят.

– А вот это, – Лава наморщила лоб, – руна «шесть», что она означает, кроме того, что именно Рору принадлежит этот знак? И почему другой не мог воспользоваться этим знаком?

– Это как тавро на скоте, – усмехнулся Син. – Никогда хозяин не будет ставить на свой скот чужое тавро. По разным причинам, но главное – у него его нет. Рор владеет именно этой руной. Так сложилось. Да и тщеславие не чуждо аксам так же, как людям.

– И Рор – шестой из них? – прошептала Лава.

– Шестой, – кивнул Син. – Но очередность ни о чем не говорит. Можно сказать, что и первый. Их шесть: первый – Зна, второй – Хубар, третий – Амади, четвертый – Фабоан, пятый – Момао, шестой – Рор. Сейчас у них другие имена, и облик почти у всех тоже иной.

– Амади ведь женское имя? – недоуменно поднял брови Лаурус. – Правда, им редко называют девочек…

– Да, – согласился Син. – Женское. И я даже могу сказать, как зовут обладательницу этого имени теперь. Виз Вини. Но этот акс – особая история. Может быть, дойдет разговор и до нее. Давайте есть. Да. – Он повернулся к Литусу. – Пить ты можешь. И даже то вино, что ты заказал Аве, вреда тебе не принесет.

И снова воцарилась тишина в доме Лауруса, разве только Гладиос и Арма нарушали ее всхлипами. Потом, когда было разлито по кубкам вино и Ава убрала со стола, Син проговорил:

– Теперь слушайте. Завтра – уходим. Берем с собой все самое необходимое. Прежде чем искать удачу на дорогах Анкиды, нужно уберечься от беды, которая гуляет этими же дорогами. Значит, семья Лауруса и Лава должны быть в безопасности. К сожалению, нет такого места в Анкиде, где можно оставить своих близких, чтобы вовсе не беспокоиться об их здравии, но пока что самые безопасные места – Тимор и Лапис. Тимор далеко, а Лапис не слишком. Герцог Дивинус, несмотря на свою молодость, оказался мудрым наместником маленького королевства. Именно наместником, он и сам это понимает. Все свои усилия он направил на подготовку к возможной войне. Крепость Ос, которая перекрывает вход в долину, самый надежный каменный замок в Анкиде. Воины, которых собрал у себя Дивинус, лучшие из тех, которых можно было собрать. А горы делают крепостью каждую из лаписских деревенек. К тому же в одной из них у меня имеется добрый знакомый, который приютит хоть десяток беженцев.

– От кого бежать? – хрипло прошептал Литус.

– Война начинается, – ответил Син. – Что-то страшное произошло две недели назад в Сухоте. Думаю, что старатели из Эрсет вскрыли подземелья Донасдогама. Мы все ждали войны весной, а она разгорается на наших глазах. Дина захвачена маннами. Орда двинулась на Тирену. Тирена и так обезлюдела, но и те, что оставались, бегут на север, переправляются через Утукагаву, пытаются найти защиту в земле Бэдтибира, не страшась даже Светлой Пустоши, которая уже отъела у нее левый берег Му. Но главное мне сообщил мой приятель, у которого есть чудесный корабль. Кстати, – Син посмотрел на Литуса, – созданный не без участия твоего давнего невоздержанного соперника.

– Игнис? – удивленно поднял брови Литус.

– Он, – кивнул Син. – И это мне кажется самым большим чудом из всех возможных и невозможных. И это чудо дает мне надежду. Нам – надежду. Так вот, мой приятель прорвался к Тиру и сообщил, что море заполнено галерами степняков. Как бы это ни казалось странным. Думаю, что Телох хочет начать с Самсума, поскольку Тир и так готов свалиться к нему в руки.

– Но… – подняла брови Ава.

– Те, кто должен знать в Самсуме об этой опасности, уже знают, – успокоил ее Син. – Но завтра с утра мы нанимаем судно до Турши. Не найдем судна – переправимся на левый берег Му, купим лошадей и пойдем до Турши по нахоритской земле. К сожалению, я не рискну сейчас плыть по реке даже до Кирума, Светлая Пустошь сожрала реку, слишком опасно, особенно для детей, а мой приятель на своем кораблике пока занят, вывозит несчастных из Тира на острова. К тому же мне нужно попасть в Туршу и в Хонор. Нам нужно попасть. Но от Турши до Хонора и Утиса – четыре сотни лиг, даже зимой на лошадях – полторы недели пути. Поспешим – успеем за неделю. Если все получится с судном до Турши – через три недели те, кому нужно, будут в Лаписе.

– Мы поскачем на лошадях! – восторженно вытаращил глаза Гладиос. – А правда, что у Телоха, который правит всеми маннами, собачья морда?

– Цыц! – прикрикнула на сына Ава.

– Телох не окажется быстрее нас? – проговорил Лаурус.

– Не думаю, – задумался Син. – Он движется медленно. Такое ощущение, что он дает людям уйти. Может быть, и осада Самсума будет такой же? Я думаю, Телох перейдет Утукагаву тогда, когда падут Раппу и Бабу, и тысячи несчастных побегут через Хонор на север.

– Зачем ему это? – спросил Литус.

– Он хочет накормить Светлую Пустошь, – ответил Син. – Но что это – я не знаю.

– Что тебе нужно в Хоноре? – спросил Литус. – Это же лишние полсотни лиг? Можно сразу идти на Утис!

– Угодники собираются, – прошептал Син. – Я надеюсь кое-кого встретить там. Я получил весть от одного из них. Пора.

– Разве у угодников есть голубиная почта? – усомнилась Лава. – Или ты ждал оказии?

– Да уж, – рассмеялся Син. – Оказия будет гоняться за мной годами. У угодников нет голубиной почты. Но одна из угодниц владеет птичьей магией. И тут ее мало кто может перещеголять.

– Это все новости? – устало прошептала Ава.

– Нет, – сразу стал серьезным, прикрыл глаза Син. – Что-то еще случилось на севере. Я пока не могу определить. Что-то важное.