25

Сорок два евро чаевых — неплохой навар для промозглого декабрьского воскресенья. Распрощавшись с туристической группой, которую она водила по римскому Форуму, Лили почувствовала, как ей на лицо шлепнулась ледяная капля дождя. Она поглядела на низко висевшие мрачные тучи и поежилась. Завтра ей определенно понадобится плащ.

С только что полученными деньгами в кармане Лили отправилась на излюбленный торговый пятачок всех прижимистых римских студентов — блошиный рынок Порта-Портезе в Трастевере. Был уже час пополудни, и торговцы, наверное, собирались закрывать свои лавки, но она еще могла успеть отхватить что-нибудь по дешевке. Когда она добралась до рынка, заморосил дождь. Лили урвала себе на скорую руку ношеный шерстяной свитер всего-навсего за три евро. От него разило табаком, но добрая стирка могла поправить дело. Еще пару евро она выложила за дождевик с капюшоном, подпорченный одной-единственной черной маслянистой полоской. И вот, облачась в обновки, в которых ей было теплее, и с оставшейся суммой в кармане она позволила себе роскошь разглядеть витрины лавок уже не впопыхах.

Лили побрела по узкому проходу между лавками, останавливаясь у развалов с дешевенькой бижутерией и фальшивыми римскими монетами, перебирая побрякушки руками, затем двинулась к площади Ипполито Ниево, где размещались антикварные лавочки. Как-то так получалось, что каждое воскресенье ее прогулки неизменно заканчивались в этой части рынка, потому что здесь торговали старинными вещами — древностями, которыми она интересовалась по-настоящему. При виде клочка средневекового гобелена или простого обломка бронзовой вещицы у нее порой начинало учащенно биться сердце.

Когда она добралась до антикварных развалов, большинство продавцов уже свернуло торговлю, и лишь у некоторых прилавки оставались открытыми под моросящим дождем. Она прошла мимо скудных товаров, мимо уставших продавцов с угрюмыми лицами и уже собралась свернуть с площади, как вдруг ее взгляд упал на небольшую деревянную коробку. Лили остановилась и уставилась на нее.

На крышке были вырезаны три перевернутых креста.

На мгновение девушке показалось, что ее влажное от измороси лицо сковало льдом. Потом Лили заметила: шкатулка стоит так, что железные петли на крышке находятся ближе к ней, и, сконфуженно улыбнувшись, переставила коробку как надо. Теперь кресты выглядели правильно. Когда упорно высматриваешь зло, то видишь его везде и всюду. «Даже если его нет».

— Предметы религиозного культа ищете? — спросил торговец по-итальянски.

Лили взглянула на его морщинистое лицо; складки почти целиком скрывали глаза.

— Я просто смотрю, спасибо.

— Вот. Тут есть еще кое-что. — Он подвинул к ней коробку, и она увидела там запутавшиеся бусинами четки, вырезанную из дерева Мадонну и старинные книги со сморщенными от сырости страницами. — Поглядите, поглядите! Не спешите.

На первый взгляд Лили не увидела в коробке ничего примечательного. Затем она обратила внимание на корешок одной из книг. На коже золотыми буквами было оттиснуто название: Книга Еноха.

Лили взяла ее и раскрыла на странице с выходными данными. Это был английский перевод Р.Х. Чарлза, вышедший в 1912 году в издательстве «Оксфорд Юниверсити Пресс». Два года назад в Парижском музее она видела фрагменты древнеэфиопской версии. Книга Еноха — древний текст, входящий в число апокрифических.

— Очень старая, — пояснил торговец.

— Да, — пробормотала Лили, — так и есть.

— Написано — тысяча девятьсот двенадцатого года.

«А содержание и того древнее», — подумала она, поглаживая пальцами пожелтевшие страницы. Этот текст появился за двести лет до рождения Христа. Это предания о том, что было задолго до Ноя и его ковчега и задолго до Мафусаила. Полистав книгу, Лили наткнулась на одно место, отчеркнутое чернилами:

«Злые существа выходят из тела их; так как они сотворены свыше и их начало и первое происхождение было от святых стражей, то они будут на земле злыми духами, и будут называться злыми духами».

— У меня есть и другие его вещи, — сказал торговец.

Лили подняла на него глаза:

— Чьи?

— Бывшего владельца книги. Это все его. — Он махнул рукой на коробки. — Месяц назад он умер, и теперь все его добро выставлено на продажу. Если вас интересуют всякие такие вещицы, у меня есть и еще кое-что. — Он наклонился, порылся в другой коробке и извлек из нее тонкую книжицу в кожаном переплете, с потрепанной обложкой в пятнах. — И автор тот же, — сказал он. — Р.Х. Чарлз.

«Не автор, — подумала она, — а переводчик». Это была Книга Юбилеев 1913 года издания — еще один священный текст дохристианской эпохи. Хотя название «Юбилеи» было ей знакомо, именно эту книгу Лили никогда не читала. Она перевернула обложку, и книга раскрылась на десятой главе, пятом стихе: это место тоже было подчеркнуто чернилами:

«Ты знаешь, как Твои стражи, отцы этих духов, поступили в мои дни. И этих духов, которые живы, также заключи и свяжи в месте осуждения, чтобы они не производили развращения между сынами Твоего раба, Боже мой, ибо они злобны и созданы на погибель!»

На полях теми же чернилами были нацарапаны слова: «Сыны Сифа. Дочери Каина».

Лили закрыла книгу и тут заметила на кожаной обложке бурые пятна. Кровь?

— Брать-то будете?

Лили подняла глаза.

— А что случилось с тем человеком? Владельцем книг?

— Говорю же. Умер.

— Как?

Торговец пожал плечами.

— Жил он один. Старый-старый был и странный-престранный. Нашли его в собственной квартире, запертого, дверь завалена всеми этими книгами. Так что ему даже было не выйти. Может, свихнулся?

«Или боялся чего-то, — подумала она, — чего-то, что могло проникнуть в дом».

Лили уставилась на вторую книгу, представляя себе, как ее владелец лежит мертвый и забаррикадированный в своей загроможденной квартире; она даже почти явственно ощущала, как от страниц тянет смрадом разлагающейся плоти. Но, несмотря на отвратительные пятна на кожаном переплете, ей хотелось заполучить эту книгу. Хотелось узнать, зачем владелец вывел на полях те слова, — может, он написал там и еще кое-что.

— Пять евро, — запросил торговец.

Она не стала торговаться — просто заплатила запрашиваемую цену и ушла с книгой.

Когда Лили поднималась к себе в квартиру по сырому лестничному колодцу, дождь уже лил вовсю. Он поливал весь вечер, пока она сидела и читала при сумрачно-бледном свете за окном. Читала о Сифе. Будучи третьим сыном Адама, Сиф родил Еноса, который родил Каина. Это было то же благородное родословное древо, от которого потом пошли патриархи Иаред и Енох, Мафусаил и Ной. Но от того же самого древа произошли и извращенные, злобные сыны, те, что совокуплялись с дочерьми кровожадного предка.

Дочери Каина.

Лили остановилась на другом отчеркнутом отрывке: слова были давным-давно помечены человеком, который, казалось, незримо присутствовал в комнате, склоняясь над ее плечом, страстно желая поделиться с нею своими тайнами и нашептать какие-то предостережения.

«И неправда усилилась на земле, и всякая плоть извратила свой путь, от людей до скота, и до зверей, и до птиц, и до всего, что ходит по земле. Все извратили свой путь и свой порядок, и начали пожирать друг друга. И неправда усилилась на земле, и все помышления разума сынов человеческих сделались столь злыми во всякое время».

На улице смеркалось. Лили просидела сиднем так долго, что не чувствовала ни рук, ни ног. Дождь продолжал барабанить по стеклу, а на улицах Рима грохотали и гудели машины. Зато здесь, у нее в комнате, застыла тишина. За сто лет до Христа и Апостолов предания эти уже были старыми, и рассказывали они о еще более древнем ужасе, о котором нынешние люди и не вспоминают, чье присутствие уже перестали замечать.

Лили снова взглянула на Книгу Юбилеев — на зловещие слова Ноя, говорившего своим сыновьям:

«Ибо я вижу, что демоны начали обольщать вас и ваших сыновей. И теперь я страшусь за вас, чтобы вы, когда я умру, не стали проливать на земле кровь человеческую, а чтобы и вы не были истреблены с поверхности земли».

«И демоны по-прежнему среди нас, — подумала она. — И кровопролитие уже началось».